ГЛАВА ШЕСТАЯ

К окончанию стихотворения я замечаю, что Томас куда-то ушел. Смотрю по сторонам, но не нахожу его. Я подскакиваю со своего места, пока не стихли аплодисменты — посреди шумихи мой уход никто не заметит.

В коридоре у стен стоят люди — кто-то прижавшись к своей половинке, кто-то в ожидании очереди в туалет. Тусклый свет придает помещению интимности и подстрекает к недозволенным в другом месте прикосновениям и глубоким поцелуям.

Томас мог пойти в туалет или вовсе уйти, но тут мой взгляд натыкается на покрытую ржавчиной коричневую дверь с табличкой «Выход». Она приоткрыта, и оттуда тянет холодом. Толкнув дверь, я выхожу в темный холодный переулок. У противоположной стены стоят мусорные контейнеры.

Холодный колючий воздух щиплет мой лоб и нос, и я чихаю. А потом еще раз. Поскользнувшись на покрытом ледяной коркой асфальте, я пусть и с трудом, но умудряюсь устоять на ногах.

— Да блядь! — восклицаю я и поправляю свою шубу, шарф и шапку.

— Кажется, выражаться тебе еще по возрасту рановато.

Охнув, я узнаю этот низкий голос. Томас отходит на шаг от пожарной лестницы и выдыхает колечки дыма. В желтом свете фонарей его лицо почти мерцает. Мое опьяненное влечением сердце подпрыгивает в груди и начинает колотиться с бешеной скоростью.

Он не надел куртку, и закатанные до локтя рукава открывают его увитые венами и усеянные волосками предплечья. Почему я так реагирую на его руки? От них трудно взгляд отвести. Не могу перестать фантазировать о том, каким может быть прикосновение Томаса. Словно дождавшись вида его магических пальцев, моя похоть напоминает о той ночи в темной квартире — как я стояла у балконной двери, наблюдала за падающим снегом и играла с собой.

— Уже можешь перестать таращиться, — затянувшись, Томас выдыхает облачко дыма.

— Я не таращилась, — вру я.

— Ну конечно.

Прислонившись к влажной стене, Томас скрещивает руки на груди, осторожно держа горящий кончик сигареты подальше от тела. Будто фейерверки, пылающие оранжевые искорки падают на обледеневшую землю. Я почти жалею, что не увидела, как он боролся с желанием закурить. Как его гнев сменился поражением — увлекательное зрелище.

Сама того не осознавая, я подхожу ближе, улавливаю легкий аромат шоколада и выхватываю у него сигарету. Сделав затяжку, едва сдерживаю рвущийся наружу стон.

— Вы правы. Я таращилась, — сознаюсь я и выдыхаю дым. — Но только потому, что у вас есть вот это.

Действие никотина мгновенно — он превращает меня в жидкость. Раз за разом, затяжка за затяжкой, словно растворяет мой мозг. Я чувствую себя смелой и непобедимой. Или же это мое безнадежное влечение к Томасу заставляет чувствовать себя сегодня почти бессмертной.

— Воровство — это грех, — говорит он мне.

— А я и не ворую, — улыбаюсь я. — Просто взяла на время. И не волнуйтесь, я беру на время только то, от чего кайфую.

Томас качает головой и почесывает подбородок.

— Ты, наверное, прогуляла школу в тот день, когда говорили, что курение вызывает рак.

Я смеюсь. Его слова вызывают в памяти мою аналогию, которой я делилась на днях Каре. Снова смотрю на его мерцающее лицо. Он моя личная луна — недостижимый и позволяющий восхищаться собой издалека. И он моя раковая опухоль, медленно меня убивающая. Я и не возражаю.

— Я не боюсь умереть, — выбалтываю я ему свои мысли и снова затягиваюсь. Томас смотрит на меня с незнакомым блеском в глазах, который мне не понять, как бы я того ни хотела. Хорошо, пусть это останется тайной; тайна не сможет навредить. — И потом, скорее всего, я и вправду могла прогулять в тот день. Я не из тех, кто посещает занятия без пропусков.

— А на кого ты похожа?

— Не знаю. На кого-то плохого. Я бросала школу. Не делала домашние задания. Учителя считали меня сущим кошмаром.

— Ты считаешь, все это уместно рассказывать своему профессору?

Томас стоит засунув руки в карманы и скрестив ноги. На нем черные зимние ботинки с серой подошвой; их брутальный вид заставляет меня улыбнуться.

— Но ведь сейчас вы не мой профессор. А я не ваша студентка. Я просто нарушительница.

— На твоем месте я был бы поосторожнее. С нарушителями правил часто случается что-нибудь нехорошее, — говорит он таким голосом, от которого пропадает мой собственный.

На губах у Томаса появляется сдержанная улыбка, в то время как он окидывает взглядом мое лицо. Я краснею, а по коже бегут мурашки. Он стал единственной точкой моего внимания. Вобрал в себя все грани моего мира, и все, что я сейчас вижу, — это его растрепанные ветром волосы и точеные черты лица. Я так поглощена им, что не сразу заметила, как он забрал у меня сигарету.

— Как бы сильно меня ни раздражала, я все же не хочу, чтобы ты заработала себе рак от моей сигареты, — говорит Томас, после чего делает затяжку.

— Ну и ладно. Подумаешь, — ворчу я. — Кстати, что вы делаете здесь на холоде, да еще без куртки? Разве вы не пропустите стихотворения своих студентов?

Он искоса на меня смотрит.

— Одежды на тебе хватит на двоих, и, кстати, хочу задать тебе такой же вопрос.

— Захотелось подышать свежим воздухом.

Зажав сигарету в зубах, Томас бросает на меня многозначительный взгляд. Его глаза говорят сейчас то же, что и на прошлой неделе он произнес вслух: «Ты ко мне неравнодушна».

По примеру Томаса тоже отвечаю взглядом. Склонив голову набок, я прищуриваюсь: «А не много ли ты о себе возомнил?»

Его смешок легкий и тихий.

— Да, мне тоже. Но потом вышла ты и все испортила.

— Вы такой общительный и доброжелательный, — я качаю головой. — Зачем взялись за эту работу, если так ненавидите и ее, и студентов?

— Не только студентов. Я терпеть не могу всех людей, — отвечает Томас. — Но работать-то все равно нужно, правильно?

— Вообще-то, я так не думаю. Разве вы не выдающийся и всячески премированный поэт? Разве не должны сейчас работать над новой книгой? Пьяный, взаперти, с отросшей бородой, или что-то вроде того.

— Уверена, что описываешь поэта, а не свои жизненные цели?

— У меня не вырастет борода. Я девушка, если вы еще не заметили.

В его поведении что-то меняется. Не знаю, что именно, но Томас словно с большей остротой ощущает мое присутствие. Как будто я прикоснулась к нему, не тронув и пальцем. От этого в моем теле оживает каждое нервное окончание.

— Как раз заметил, — бормочет он.

Такое чувство, будто он так же, не касаясь на самом деле, прикоснулся и ко мне, поскольку по коже проносится горячий электрический разряд, вызывающий волны дрожи. Я плотнее кутаюсь в шубу и потираю предплечья в попытке прогнать это ощущение.

Когда Томас бросает выкуренную сигарету и тушит ее носком ботинка, зимний ветер еще больше запутывает его черные волосы.

— Наверное, тебе пора возвращаться. Бойфренд ждет.

— Какой еще бойфренд?

— У которого ты отпила из стакана.

Мне требуется целая секунда, чтобы понять, о чем он говорит.

— О, вы про Дилана? — хихикаю я. — Тоже попались? Я и не знала, что настолько талантлива. Просто пыталась кое-кому кое-что доказать.

— И что именно?

— Что любовь не всегда без взаимности.

— Что ты знаешь про любовь без взаимности?

— Больше, чем вам кажется.

— Да неужели? Тебя бросил парень перед выпускным? Или — дай я угадаю — не позвонил после свидания? Разве не так выглядят истории любви в старших классах?

Внутри меня закипает обжигающая ярость. Как так происходит, что за считанные минуты рядом с Томасом я испытываю такой широкий диапазон эмоций? Почему в его присутствии я чувствую множество всего — пока не появляется ощущение, что вот-вот взорвусь? И меня совершенно ничего не пугает: ни его грубость, ни едкие комментарии. Я хочу дать ему так же много, как и получаю.

— Я понимаю, вам кажется, будто вы во всем разобрались, но это не значит, что нужно быть мудаком. И что, разве люди не могут любить, учась в школе? Вы это мне хотите сказать? Что возраст как-то связан с любовью? — я качаю головой. — Господи, ну и ограниченность.

— Считаешь, я во всем разобрался?

— А что, нет? Просто взгляните на себя. Люди постоянно говорят о том, какой вы гений. Все в классе хотят с вами поговорить, но время вы им не выделяете. Вы женаты, и я предполагаю, по любви, тогда что в таком случае вы знаете о ее безответной версии?

Я ненавижу его. Очень сильно. Ненавижу, что у него есть все. Что он обесценивает мои чувства к Калебу, хотя не понимает этого. Я ненавижу, что он самый счастливый человек на свете.

Но если это так, почему Томас таким не кажется?

Почему линии вокруг его рта такие резкие и глубокие? Почему у него взгляд человека, разбитого горем? Томас постоянно сжимает кулаки, и все его тело словно сворачивается внутрь.

— И правда. Какого хрена я знаю о безответной любви? — невесело улыбнувшись, говорит он.

О боже, я сказала что-то не так? У него какие-то проблемы в браке?

Я не понаслышке знаю, что в семье не всегда бывает только чистая радость или только сплошное горе. Моя мама сейчас замужем в третий раз. За все эти годы я поняла, что ее браки были просто удобными. Без страсти и любви. И они были обречены на провал.

Но я отказываюсь допускать подобное о Томасе. Не могу себе представить, что этот страстный угрюмый поэт может не быть влюбленным в свою жену. А ведь любви должно быть достаточно, разве не так? Ведь если нет, то что еще священного останется в этом огромном и невеселом мире?

А потом я кое-что вспоминаю.

— Подождите, получается, вы заметили? Из другого конца бара заметили, как я отпила из стакана того парня? То есть вы…

— То есть я что? Следил я за тобой? — Томас пронзает меня своим взглядом насквозь — таким мощным и таким серьезным.

— Да? Следил? — я облизываю сухие потрескавшиеся губы. Мне показалось, или он подошел ближе?

Наклонив голову, Томас ловит мой растерянный взгляд, и момент становится еще более интимным.

— Да, — немного протяжно и с ленцой говорит он. — Следил. Вообще-то, я не могу перестать наблюдать за тобой.

Как мы дошли до такого? Как от взаимных оскорблений и моей ненависти перешли к этому… разговору. Мое тело погрузилось в странное состояние, паникуя и возбуждаясь одновременно. По спине течет струйка пота, а внизу живота становится горячо.

— Что… — слова будто высыхают на языке. Я не в состоянии уложить это в голове — что Томас наблюдает за мной и что это случилось уже дважды: сейчас и в книжном магазине. В груди бушует опасная смесь чувств. Все распознать я вряд ли смогу, но среди прочего отчетливо ощущаю страх.

Томас усмехается.

— Подростки. Терпеть не могу поганых подростков, — бормочет он себе под нос. — Видела бы ты свое лицо.

Взбешенная, я рычу. Да он издевается, мать его!

Я снова издаю рык. Мы его ненавидим, говорит мое рассерженное сердце. Еще как ненавидим, соглашаюсь с ним я.

Насмешливый взгляд Томаса бесит еще больше. Глубоко вздохнув и не прерывая зрительный контакт, я наступаю ему на ногу. Изо всех сил.

Но он даже не вздрагивает. Мудак.

— Как вам такое для подростка? — звук моего тяжелого дыхания эхом распространяется вокруг нас. Отчасти я понимаю, что не должна была так делать. Поэтому мама и отправила меня на терапию. Мой самоконтроль стремится к нулю.

— Я бы сказал, это больше похоже на начальную школу, но откуда мне знать, чем заняты дети в наши дни? — я все еще под впечатлением от сделанного, и Томас пользуется моментом, чтобы добавить: — Кстати, ты дерешься, как девчонка.

— Я и есть девчонка, — сквозь зубы отвечаю я. — И я не дралась. Я наступила на ногу.

— Это в любом случае можно расценивать как нападение на учителя, не меньше, — я чувствую, как гудит в его груди, когда он говорит, и тут же понимаю, насколько близко к нему стою.

Оно твердое, его тело, теплое и живое. Ничего подобного я раньше никогда не чувствовала, что не совсем правда, ведь я уже ощущала рядом с собой мужское тело — в ночь, когда мы с Калебом занимались сексом. Но почему сейчас все это ощущается совсем по-другому?

Нужно отойти на шаг. Я понимаю это, но сделать ничего не могу. Мой гнев медленно сочится из пор тела, а что-то незнакомое заполняет образовавшуюся пустоту. В то время как моя не желающая следовать правилам нога наощупь ищет его. А найдя, слегка пинает.

— Вы больше не мой учитель, помните?

Томас смотрит на наши ноги — заостренный носок моего сапога упирается в закругленный носок его ботинка. Это так по-детски и ровным счетом ничего не значит, но мне нравится, как наши ноги смотрятся на припорошенной снегом земле. Одновременно мы поднимаем голову и, тяжело сглотнув, оба приоткрываем рот, выдыхая облачка пара.

Прежде чем успеваю понять, что происходит, раздается громкий скрип двери, и я делаю шаг назад.

— Томас. Так и знала, что найду тебя здесь, — это какая-то женщина, стройная, невысокого роста, со светлыми волосами и со стрижкой боб.

— Сара. Хочешь к нам присоединиться?

Ее проницательный взгляд перемещается с Томаса на меня, и я чувствую беспокойство, будто меня застукали. Будто я сделала что-то недозволенное.

— Нет, спасибо. Я…

— Уверена? А то мы тут ведем просветительскую беседу о гендерных ролях. Действительно ли девушки дерутся, как девчонки, или же это всего лишь созданный современной литературой стереотип?

Я икаю, когда Томас так запросто упоминает о том, что я наступила ему на ногу. Стараюсь держать выражение лица нейтральным, но знаю, что покраснела. Надеюсь, тусклый свет это скроет.

— Уверена, что это очень увлекательно, — с подозрением в голосе отвечает она. — Но ты нужен внутри.

Томас улыбается, но я замечаю, что он не рад.

— И кому это я понадобился? Тебе? Я думал, этот день никогда не наступит.

Сара напряженно улыбается в ответ. Очевидно, что эти двое друг друга недолюбливают.

— Мне нравятся твои шутки, Томас, но сомневаюсь, что профессору Мастерсу приятно тебя ждать. Он хочет всем представить наше звездное пополнение в преподавательском составе.

— Хорошо, я сейчас приду.

Кивнув, Сара собирается уходить, но потом останавливается. Когда смотрит на меня, я, съежившись, плотней запахиваю шубу.

— Ты новенькая? Я тебя еще не видела на этих вечерах.

— Э-э, да. Новенькая. Я Лейла Робинсон.

Она кивает.

— А я Сара Тернер. Если тебе понадобится помощь с гендерными ролями в литературе, найди меня. Это одна из моих специализаций.

Она смотрит на Томаса, а потом опять на меня. Ее взгляд я никак истолковать не могу, но все же чувствую: здесь что-то не так. В последний раз взглянув на нас, Сара уходит, а я наконец снова могу дышать.

— Кто она?

Пожав плечами, Томас достает из кармана телефон.

— Никто, — он что-то быстро печатает. А закончив, идет по направлению к главной улице.

— Вы уходите? — спрашиваю я.

— Похоже на то, — не оборачиваясь, отвечает он.

— Но разве вам не нужно обратно в клуб?

— Наверное, но я не хочу.

Он продолжает идти, и я бегу вслед за ним.

— Но почему? — черт, я слишком настаиваю — сама не понимаю, почему.

Остановившись, Томас поворачивается ко мне. Ночь темная, а освещение просто ужасное, поэтому разглядеть выражение его лица я разглядеть не могу, но готова предположить, что Томасу не нравится, когда его донимают расспросами.

— Потому что уже почти полночь, и если я останусь, то превращусь в жабу, а мне слишком нравится мой наряд, чтобы рисковать.

Повернувшись было, чтобы уйти, он снова останавливается. Не поворачивая головы, Томас говорит:

— И не думайте, будто я забыл, мисс Робинсон — ко мне в класс больше не приходите.


Загрузка...