Безмолвный пациент Клинической Больницы

Глава 58

— Захлопни свою пасть, идиот! — Лирия снова повернулась ко мне; её голос буквально сочился ядом. — Эта тварь нарисовала меня! Намалевалева мой портрет, не сказав мне ни слова! Не спросив моего разрешения! Я отправилась на её выставку, а там висит эта мерзость! Ни единого вкуса, ни какой лишней красоты. Одна лишь пошла карикатура!

Лирия словно задыхаясь от эмоций, и Польский не на шутку встревожился.

— Думаю, на этом нам пора закончить. Отправляйтесь-ка вы лучше домой, приятель. Маме вредно волноваться, — хмуро проговорил он.

Лирия Роуз однозначно была не в себе. Я молча кивнул Польскому и с радостью выбрался из мрачного дома.

Я возвращался на станцию с огромной шишкой на затылке и с жуткой головной болью. Досадная потеря времени. Я не выяснил абсолютно ничего нового, за исключением очевидного факта, почему при первой же возможности Элисон уехала из ненавистного дома. В семнадцать лет я точно также сбежал от отца. А от кого бежала Элисон? Ответ лежал на самой поверхности — она рвалась на свободу от гнета кошмарной тётки. Я задумался о портрете Лирии Роуз, который написала Элисон. Старуха назвала картину «пошлой карикатурой». Значит, пришла пора зайти в галерею Жан — Франциаса и понять, из-за чего она так бурно возмущалась.

Сидя в вагоне поезда, уносящего меня из камбоджи, я размышлял о Лирии Роуз. Бедный парень! Вынужден жить под одной крышей с настоящим чудовищем… Она использует его как бесплатную рабочую силу. Ужасная, одинокая жизнь. Вряд-ли у него много друзей. Думаю, и любимой девушки тоже нет. Честно говоря, я бы, не удивился узнав, что Польский всё ещё девственник. Несмотря на его огромный рост и недюжинную физическую силу, в нём чувствовалось что-то чахлое, разложенное.

Лирия вызвала у меня мгновение и сильное отторжение — возможно, она слишком напоминала моего отца. Если б я не уехал, то сейчас наверняка превратился бы в подобие бедолаги Польского. Если б я остался в родительском доме в Сурре, отдавшись на волю деспотичного безумца…

Всю дорогу до Франции я был очень подавлен. Грустным, уставшим, готовым разрыдаться. Не знаю, переживал ли я уныние Польского или своё собственное…