Глава 67

— Мне кажется, по-моему, мнению вы уже и так всё сами прекрасно знаете.

Я понял его намёк и в конце концов сменил тему разговора касающиеся моей работы:

— Смею предположить, вы виделись с Элисон незадолго до гибели Бренда, ведь верно уточняю?

— Да всё верно. Я ездил домой к Элисон.

— А не могли бы вы чуть поподробнее рассказать о той встрече с Элисон?

— Приближался день открытия выставки, а Элисон никак не успевала закончить свою работу. И Элисон очень нервничала, что по моим размышлениям очень даже логично.

— На тот момент вы ещё не видели картины, предназначенные для выставки Элисон?

— Нет. Элисон всё никак не могла выделить для себя день, чтобы показать свои уже готовые картины. И поэтому тогда я решил что приеду сам. Сначала я решил заглянуть в живописную мастерскую она находилась в дальнем конце сада, но когда я вошёл Элисон там не оказалось…

— Хочу заметить это очень интересно.

— Я обнаружил Элисон в доме.

— Простите, за подробности, а как вы туда вошли?

Мой вопрос застал Жанну — Флайерс врасплох. Она быстро прикидывала в уме, что мне на это ответить.

— Ах да! Сейчас я вам объясню. В дальнем конце сада есть калитка, которая ведёт на улицу. Элисон её очень редко запирала. Вот поэтому из сада я вошёл через чёрный ход в дом, на кухню. Дверь чёрного входа тоже не всегда была незаперта… Знаете, вы больше похожи на детектива, чем на психиатра.

— Я психотерапевт, — мягко поправил её я.

— А что есть какая-то разница?

— Я всего-лишь пытаюсь намного лучше понять душевное состояние Элисон. А что вы можете сказать о её настроении в тот день?

— Элисон вела себя, как и обычно. — Жанна — Флайерс пожала плечами. — Ну, может, Элисон немного волновалась из-за художественной выставки.

— И что всё?

— Внешность и поведение Элисон никаким образом не указывали на то, что через несколько дней она застрелит своего мужа, если я правильно понял ваш вопрос. — Жанна — Флайерс допила своё кофе, и тут ей в голову явно пришла неожиданная мысль: — А не хотите ли вы взглянуть на её некоторые картины? Пойдёмте! — Она быстро направилась к двери, не дожидаясь меня, и взмахом руки пригласила за собой.

Я прямиком последовал за Жанной — Флайерс в основное хранилище. Жанна подошла к огромному стеллажу, извлекла оттуда одну за другой четыре завернутые в белые простыни картины и закрепила на рельсе, оборудованном специальными крюками. Затем Жанна осторожно убрала с каждого холста защитную ткань.

— Вот и всё вуаля! — И Жанна отступила в сторону, гордо представляя мне первую из многочисленных картинных художеств.

Я увидел изображение, выполненное с типичной для Элисон фотографической реалистичностью. На холсте с точностью до самых мельчайших художественных деталей была запечатлена авария, в которой погибла мама Элисон. Тело сорока пятилетней женщины безвольно лежит на окровавленном руле. Она вся в крови. Не возникает сомнений: женщина мертва. Её душа в виде большой птицы с желтым оперением, отделившись от тела, устремляется подняться ввысь, к небесам.

— Ну разве это не шедевр? — тихо произнесла Жанна — Флайерс, глядя на саму картину. — Настолько потрясающие яркие цвета: жёлтый, красный, зелёный… Я прямо утопаю в этой яркой радуге. Здесь столько радости и просветления…

Я бы не выбирал слово «радость». Возможно, это «тревога». Я был до конца уверен в своих чувствах относительно этой картины.

Затем мы перешли ко второй работе: Иисус распят на кресте, если я верно интерпретировать увиденное.

— Оказывается это Бренд. Какое — же невероятное сходство, — прокомментировала Жанна — Флайерс.

На холсте и вправду оказался нарисованный портрет Бренда, которого Элисон изобразила в виде распятого на кресте Христа: из ран текут алые струйки, на голове терновый венец. Глаза не были до конца опущены. Наоборот, они смотрели прямо на зрителя — немигающие, полные муки и безмолвного упрёка. Они прожигали меня насквозь. Я подошёл чуть ближе. Меня заинтересовал необычный предмет, привязанный к торсу Бренда, — винтовка.

— Из этого оружия Бренда убили? — спросил я.

— Именно так. — Жанна — Флайерс кивнула. — По-моему, винтовка принадлежала Бренду.

— Элисон написала картину до убийства, ведь верно?

— Примерно за два месяца до трагедии. Пытаетесь определить, что тогда творилось у Элисон в голове? — проговорила Жанна — Флайерс, показывая мне четвертую картину.

Четвёртый холст был больше чем все остальные.

— Это вообще что-то нечто невероятное. Прошу отступите немного назад, чтобы лучше видеть, — посоветовала она.

Я послушно отошёл на несколько шагов, а потом снова взглянул на картину — и невольно усмехнулся. Передо-мной висел портрет родной тётки Элисон, Лидии Роузли. Теперь мне стало вполне очевидно, что именно так возмутило Лидию: пухловатая женская фигура возлежала на крошечной кровати, прогнувшейся под огромным весом Лидии Роузли. Элисон изобразила тётку чудовищно, громадно толстой женщиной. Жирная плоть изливалась из кровати по полу, заполняя комнату, струилась и завёртывалась, словно волны бушующего прогневавшегося моря.

— Господи, — тяжело выдохнул я. — Как же это всё-таки жестокое зрелище.

— А, по-моему, мнению так это очень даже забавно. — Жанна-Флейкис взглянула на меня с неким любопытством. — Тайлер вы знакомы с Лидией?

— Да, я с ней знаком недавно я наведался к ней в гости.

— Ну теперь мне всё ясно. Скажу я вам вы очень аккуратно выполняете домашнее задание… А вот я ни разу не видела Лидию. Ах, да кстати, Элисон её очень сильно ненавидела.

— Да. — Я кивнул. — Это понятно по картине.

Жанна-Флейкис начала осторожно убирать обратно в прозрачную простыню.

— А можно мне ещё раз посмотреть «Жизнь»? — попросил я.

— Да конечно. Пойдёмте мистер Тайлер.

Я проследовал за Жанной-Флейкис мы шли по узкому коридору, и вскоре мы очутились в дальнем конце художественной галереи. Передо-мной предстала огромная белая стена, на которой висела только «Жизнь». Всё также по-прежнему прекрасная и столь загадочная, ровно такая, какой я её и запомнил: обнажённая Элисон стоит перед мольбертом в своей художественной мастерской. В её руке кисть с кроваво-красным оттенком. Я стал рассматривать её лицо на холсте. И вновь не смог уловить его выражение.

— Нет не получается расшифровать! — Я озадаченно нахмурился.

— Совершенно верно. Смысл послания автора — заключается в том, что это и есть отказ от всякой коммуникации. Эта картина — о молчании.

— Я не совсем понимаю, вас — проговорил я.

— В любом произведении художественного искусства кроется небольшая тайна. Молчание Элисон и есть её главный секрет. Её художество заключается в релегиозном смысле. Вот почему она назвала картину «Жизнь». Значит вы читали известного британского учёного?

Я удивлённо посмотрел на Жанну — Флайерс

— Нет? — наконец догадался он. — Обязательно его прочтите, тогда вы всё сами и поймёте.

Я кивнул — и вдруг совершенно случайно я увидел на холсте то, чего я раньше никогда не замечал. Я склонился поближе, чтобы рассмотреть. На столе, на заднем плане художественной картины изображена миска с фруктами — сочный сбор из яблок и спелых груш. На жёлтых яблоках Элисон нарисовала крошечные белые точки, которые оказались маленькими вертлявыми червями, копающимися внутри и поверх самих фруктов. Я указательным пальцем указал на них.

— Это… — Жанна никак не решалась договорить.

— Да, — Жанна-Флейкис кивнула. — Судя по всему это опарыши.

— Это настолько потрясающе. Мне интересно, что они символизируют, — пробормотал я.

— Это настолько потрясающая работа. Но к сожалению подлинный шедедеврвльный прогресс. — Жанна-Флейкис грустно вздохнула. — Знали бы вы Элисон немного раньше! Я никогда в жизни не встречала человека интереснее, — шепнула мне она, словно та девушка могла нас услышать. — Большинство пациентов давно уже не выглядят живыми, вы меня понимаете? Бредут, во сне, и так продолжается всю жизнь… Зато Элисон была потрясающей живой красавицей! От такой женщины просто невозможно было отвести глаз! — Жанна-Флейкис окинула долгим взглядом обнажённую фигуру Элисон на холсте. — Она действительно невероятно красивая, — едва слышно произнёс он.

Я вслед за Жанной — Флайерс снова перевёл глаза на изображение обнаженного тела Элисон. Но там, где она усматривала красоту, я видел лишь только боль. Видел ужасные раны и глубокие шрамы, которые бедняжка пыталась нанести себе сама.

— Элисон когда-нибудь рассказывала вам о своей попытке самоубийства? — Я спросил наугад, но попал метко в цель.

— Вы что уже в курсе?… Конечно, она мне рассказывала.

— После кончины своего отца, ведь верно?

— Элисон прямо развалилась на кусочки. — Жанна-Флейкис снова кивнула. — Она просто не представляла, как ей жить дальше — она не как артист, она как обычный человек. Элисон очень ранимая девушка. И когда её отца не стало, она просто этого не вынесла. Это её окончательно добило.

— Наверное, Элисон очень любила своего отца…

Жанна-Флейкис издала сдавленный смешок и изумленно на меня взглянула.

— Вы что сейчас серьёзно?

— Я сейчас не понял.

— Элисон никогда не любила своего отца. Она просто его ненавидела! Она его жутко с глубокой ненавистью презирала!

— Вам так Элисон сама сказала? — не веря своим ушам, спросил я.

— Конечно! Она его возненавидела своего папашу ещё в раннем детстве, с того самого дня, как погибла мать Элисон.

— Что-то я тогда не совсем понимаю, зачем же тогда Элисон пыталась покончить с собой после смерти не любимого отца? Если не из-за отцовского горя, то из-за чего тогда? — удивлённо спросил я.

Загрузка...