Безрассудное сердце

ГЛАВА 16

Зима 1877-весна 1878 года

Голоса. Меня называют по имени. Я упрямо не желаю их слышать, погруженная в темноту, которая нежит меня, как любящие руки. Не только темнота приятна мне, но и тень смерти сейчас привлекает больше, чем страдания и печали, ожидающие меня в мире живых. Все, кого я любила, погибли. Нет моих родителей, нет Орина, Дэвида, Тени. Они все умерли. И все ждут меня. Я очень хочу к ним, поэтому погружаюсь еще глубже в вечную ночь.

– Анна! Анна!

На этот зов я не могу не откликнуться, поэтому начинаю яростно вырываться из объятий смерти.

– Тень!

– Я здесь.

– Тень, помоги мне, – прошу я. – Держи меня. Пожалуйста, держи.

Крепкие руки обнимают меня, но это не его руки, и когда я открываю глаза, то вижу перед собой Джошуа. Тень стоит неподалеку со связанными руками. Губы у него в крови, наверное, его кто-то ударил.

– Тень, – шепчу я. – Я хочу Тень.

Словно издалека до меня доносится голос Джошуа:

– Гопкинс, развяжи краснокожего.

– Капитану это не понравится.

– Капитана тут нет, – стоит на своем Джошуа. – Если не хочешь полгода провести за уборкой, выполняй приказание.

Гопкинс что-то бормочет себе под нос, тем не менее развязывает Тень, и вот он уже рядом. Его руки обнимают меня. У него печальный взгляд, и я неожиданно пугаюсь:

– Наш малыш! Где наш малыш?

– Он умер, Анна.

Умер. Мой сын умер. Эти слова не имеют для меня смысла. Я закрываю глаза и засыпаю в объятиях Тени.

Еще несколько дней я провожу в странном мире из света и теней. Я, словно в облаке, недоступна боли и печали. Для меня не существуют время и пространство. Иногда я как будто опять становлюсь девочкой и наслаждаюсь детской беспечностью. У меня нет проблем, которые мама не разрешила бы, улыбаясь и целуя меня, и нет страхов, с которыми бы не справился папа.

Через три дня после того как я потеряла своего ребенка, я вернулась в реальность и тотчас же расплакалась. Я провела в слезах много часов, горюя о моем мертвом сыне, на которого даже не успела посмотреть, о связанном по рукам и ногам Тени и о себе самой.

Джошуа был очень добр ко мне. Совсем мальчиком он покинул Медвежью долину, а теперь был взрослым мужчиной, возмужавшим на суровых уроках, преподанных ему армейской жизнью. Индейцев он ненавидел сильнее, чем прежде. Еще я заметила, что он пристрастился к крепким напиткам и сигарам. Юный и честолюбивый мальчик быстро сделал карьеру и уже получил чин лейтенанта.

Джош много времени проводил со мной. Мы вспоминали наше детство в Медвежьей долине и наши милые шалости. Я думала, что только теперь могу по-настоящему оценить радость летних солнечных дней на берегу реки, уют и защищенность родительского крова. Как бы мне хотелось хотя бы еще раз испытать покой, который несли мне мамины руки и мамины поцелуи. Если бы только я могла переложить мои заботы на широкие папины плечи и прислушаться к его мудрым советам.

– Анна!

Голос Джошуа вернул меня из прошлого.

– Что?.. О, прости, Джош, я, наверное, задумалась…

– Вспомнила детство?

– Да, – не стала я отрицать. – Ты не забыл, как мы с Орином убежали от тебя? Зачем?.. А ты не хотел оставаться один и звал нас, потому что жеребилась наша кобыла. И нам это так понравилось, что мы вернулись.

– Помню, – с натугой проговорил Джош. – Помню, что я уже тогда ревновал тебя. Анна, ты не представляешь, как я удивился, когда ты выскочила из пещеры. Я-то думал, что тебя убили, когда индейцы сожгли ваш дом.

– Я тоже удивилась, когда увидела тебя. Я думала, ты погиб вместе с Кастером.

– Кое-кому из нас повезло в тот день, – с горечью произнес он. Потом долго смотрел мне прямо в глаза. – Анна, я до сих пор люблю тебя всем сердцем.

– Джош…

– Дай мне сказать, – попросил он, закрывая мне рот ладонью. – Я знаю, ты думаешь, будто любишь своего краснокожего, но ему осталось недолго жить. И тогда ты останешься совсем одна. Анна, я буду заботиться о тебе. Всегда… Если ты мне позволишь…

Я отвела его руку от моего лица.

– Ему осталось недолго жить! – вскричала я. – Что ты говоришь!

– Его повесят, как только мы доберемся до форта.

Повесят! Я-то думала, что Тень отправят в тюрьму или в какую-нибудь дальнюю резервацию… Повесят! Такое не приходило мне в голову. Я была в отчаянии.

– Джош, нет! Сделай что-нибудь.

– Я ничего не могу сделать.

– Но ты можешь попытаться, – стояла я на своем. – В конце концов, он спас тебе жизнь.

– Я помню, – неохотно признал он. – А еще я помню тот бой и что проклятые дикари сделали с Кастером! Я поклялся тогда отомстить или умереть. И когда я прослышал, что твой драгоценный Два Летящих Ястреба устроил черт знает что в Дакоте и Аризоне, я пошел к генералу Терри и рассказал ему все. Терри тоже там был; и он меня понял. Он разрешил мне взять столько людей, сколько мне надо, чтобы поймать его наконец. – Джош горько рассмеялся. – Я только об этом и думал, а Келли чуть было не спутал все мои планы.

– Майор Келли – дурак, – с презрением сказал я.

– Да, – согласился Джош. – Он теперь в форте Грант с поджатым хвостом. – Джошуа широко улыбнулся. – Черт бы меня подрал! Я получил что хотел, и, возможно, меня даже повысят в чине.

– Джош, ты должен ему помочь. Обещай мне!

– Я попытаюсь, – с неохотой согласился он. – Но от него много неприятностей. И солдаты, Анна, хотят, чтобы он исчез раз и навсегда. Навсегда!

Остаток дня я спала. Когда я проснулась, наступило уже время обеда и я что-то поела, не разбирая вкуса еды, более озабоченная делами Тени, чем своими.

Тень был связан по рукам и ногам, и мне было больно смотреть на его синяки и пораненный подбородок. Избили его сильно. Как раз в эту минуту капрал Гопкинс пытался силой засунуть кусок мяса в рот Тени. Когда я что-то сказала об этом Джошуа, он лишь пожал плечами:

– Он уже три дня не ест. Ничего, проголодается по-настоящему, будет есть.

– Три дня! – не удержалась я. – Да он же умирает от голода.

– Если и так, то не по нашей вине. Ему всего-то надо открыть рот.

Всего-то открыть рот! Я подумала, что это такой пустяк, и все же он никогда этого не сделает. Ни за что на свете.

– Он не примет пищу от врага, – тихо сказала я Джошуа.

– Тогда он будет голодать.

– Разве нельзя хотя бы ненадолго развязать ему руки?

– Нет.

– А если я покормлю его?

Джош ответил не сразу. Потом махнул рукой:

– Корми, если это доставит тебе удовольствие. Капрал Гопкинс с явным облегчением отдал мне тарелку. Я опустилась на колени и, отрезав еще один кусок мяса, предложила его Тени. Он не пошевелился. Он даже ничем не выдал, что замечает мое присутствие. Его взгляд все так же был устремлен вдаль, словно меня не было рядом.

– Тень, – прошептала я. – Пожалуйста, поешь. Он покачал головой.

– Пожалуйста, – просила я. – Ради нас.

У него подобрело лицо.

– Ладно, Анна.

Он позволил мне накормить его.

Наверное, он был ужасно голоден после трех дней без еды и питья, однако ел очень медленно, каждый кусочек запивал водой, и половину принесенного ему оставил на тарелке. Я была уверена, что в нем говорит гордость, его ничем не прошибаемая гордость, которая была такой же неотъемлемой его частью, как и цвет кожи. И он скорее умер бы от голода, чем показал Джошуа и солдатам, как он голоден.

– Анна, как ты? – спросил он на языке шайенов и застонал от боли, когда один из солдат неожиданно ударил его в спину прикладом.

– Говори по-английски, краснокожий! – потребовал он и угрожающе занес над ним ружье на случай, если он не исполнит приказание.

Холодная ярость появилась в глазах Тени, но, прежде чем он успел что-то сказать или сделать, я торопливо встала между ним и солдатом.

Тень кивнул с непроницаемым видом, но тут к нам подошел Джошуа и дальнейший разговор стал невозможным. Презрительно глядя на Тень, Джошуа настойчиво предложил мне сесть с ним возле очага, а когда я не выразила никакого желания покинуть Тень, он по-хозяйски взял меня под руку и увел чуть ли не насильно.

На другое утро я долго стояла возле свежего холмика, под которым лежал мой сын. Со слезами на глазах я простилась с ним, едва удержавшись, чтобы не броситься на могилу и не зарыдать во весь голос, как это делают женщины племени шайенов. Когда-то я сочла дикостью, что они рвали на себе волосы и царапали в кровь кожу, давая волю своему горю, зато теперь я понимала их как никогда. Физическая боль, наверное, немного смягчила бы боль в сердце.

В нескольких ярдах от меня сидел на земле Тень, охраняемый двумя солдатами. Ни одной минуты мне не удалось побыть с ним наедине с тех пор, как мы потеряли нашего ребенка, поговорить с ним без свидетелей, услышать вновь слова любви и надежды на лучшее будущее. Я искала на его лице хоть что-то, но он сделал «индейское лицо» и проникнуть за него я не смогла.

Через пять дней после того как умер мой ребенок, я уже достаточно оправилась, чтобы ехать. Джошуа был сама нежность и забота. Он буквально не оставлял меня с моим милым Солнышком ни на минуту, сделал мне что-то вроде кресла, в котором я могла лежать и греться под теплыми лучами начавшего пригревать солнца, наблюдая из-под прикрытых ресниц, как солдаты собирают пожитки и седлают своих лошадей.

Рано утром они много спорили, как им поделить вещи Тени.

– Военные трофеи, – смеялись они.

Я, правда, не находила в этом ничего смешного.

Ружье Тени досталось молодому солдату, у которого все лицо было покрыто веснушками, а нож – сержанту со впалыми щеками. Как я ни протестовала, заветный мешочек Тени перешел в руки ветерана, который, едва взглянув на его содержимое, все вытряхнул и заполнил мешочек табаком. Я не удивилась, когда Джош решил оставить великолепный боевой головной убор Тени себе.

Красным Ветром завладел капрал Гопкинс, который как раз седлал его, а конь всеми силами выражал свое недовольство. Всегда послушный, если только рядом не было соперника, Красный Ветер отказывался подчиняться новому хозяину. Он прядал ушами, скалился, фыркал и все время переступал ногами, не желая ни секунды постоять спокойно.

Вконец разозлившись, Гопкинс позвал на помощь еще двух солдат, которые позорно бежали от копыт и зубов Красного Ветра. Минут пятнадцать Гопкинс не мог забраться в седло, а когда наконец забрался, то просидел в нем недолго.

Рожденный и воспитанный у индейцев, Красный Ветер не знал седла и узды. Ничего удивительного, что он повел себя как дикий конь, вставал на дыбы и изо всех сил старался скинуть всадника. Солдаты развлекались этим незапланированным родео. Красный Ветер заржал от боли, когда Гопкинс ткнул ему шпорами в бока, и видно было, что его переполняет ярость от этого нового унижения. Но Гопкинс его не щадил. Вскоре все бока у Красного Ветра были в крови, и он, дрожа, опустил гордую голову.

Солдаты криками приветствовали Гопкинса, поздравляя его с победой, а он улыбался им и все еще улыбался, когда Красный Ветер неожиданно встал на дыбы и сбросил его.

– Ох, черт!

Однако Гопкинс успел высвободить ноги из стремян и откатиться в сторону прежде, чем Красный Ветер рухнул на землю всей своей тяжестью.

Человек и конь одновременно вскочили на ноги. Прижав уши и оскалив зубы, Красный Ветер бросился на Гопкинса, и любой бы на его месте испугался, но Гопкинс стоял, будто врос в землю. Он вытащил револьвер и выстрелил разъяренному животному прямо в лоб. Красный Ветер упал, дернулся один раз и затих.

– Проклятый индеец! – пробормотал Гопкинс и отвернулся.

Тень бесстрастно глядел на окровавленный труп своего коня. А ведь они всегда были вместе. Где Тень, там неподалеку Красный Ветер. Я вспомнила, как Тень рассказывал мне, сколько сил и времени надо потратить, чтобы воспитать настоящего боевого коня, и словно вновь видела гордость и любовь в его глазах, как тогда, когда он рассказывал мне о своем чудесном спасении благодаря Красному Ветру. Это случилось в бою, и он был ранен, поэтому не мог ничего приказать коню.

На лице у Тени ничего нельзя было прочитать, но я то знала, что творится у него в душе, и, будь у него развязаны руки, не жить капралу Гопкинсу, с которого он не сводил глаз. Даже у меня мороз пробежал по коже, когда я заметила, как Тень сверкнул глазами, стоило капралу Гопкинсу повернуться к нему спиной, чтобы оседлать другого коня.

Дорога до форта оказалась долгой и трудной. Джошуа не отходил от меня, озабоченный моим состоянием. Без меня они бы гораздо быстрее добрались до форта, но Джош приказывал устраивать привал каждый раз, когда ему казалось, что мне становится хуже, и я была ему благодарна, потому что очень уставала. Джош заботился, чтобы я не мерзла ночами, самолично перетаскивая мою постель поближе к костру, заставлял меня есть горячее, потому что у меня совсем пропал аппетит.

Наступило Рождество. Солдаты пели гимны, а я тихо плакала, представляя, как Мария рожала своего сына на соломе и как мой собственный сын мерзнет сейчас в холодной могиле. Я готова была отдать все, лишь бы один раз подержать на руках ребенка, которого ни разу не видела. Иногда я даже сомневалась, что вообще рожала. Почему бы мне не придумать это… Может быть, мне приснилось… И сейчас я тоже сплю и мне снится… Нет, это был не сон, потому что груди у меня болели от прибывавшего молока и вся куртка была залита им.

Часто бывало, что Джошуа говорил со мной, а я его не слышала. Мой ребенок умер, а мужчину, которого я любила больше жизни, ожидает виселица. Мой мир разлетелся вдребезги, а Джошуа мог говорить лишь о своих планах на будущее для себя или для нас обоих. Я не понимала, почему он такой бесчувственный. Неужели он в самом деле не понимал, что я не в силах думать о нашем с ним будущем, когда Тень еще полон жизни…

Тень. У меня постоянно болело за него сердце. Руки у него все время были туго связаны за спиной, и Гопкинс развязывал их только два раза в день, чтобы он мог отправить естественные надобности. Все остальное время он был связан и под строжайшим надзором. Я не сомневалась, что руки у него болят, но по его лицу ничего не было заметно. Голову он всегда держал высоко, когда ехал между Гопкинсом и Коротышкой Барнсом, у которого было на редкость отталкивающее лицо.

Чтобы быть совершенно уверенным в невозможности для Тени сделать даже попытку сбежать, Гопкинс надевал ему на шею петлю из веревки, другой конец которой привязывал к своему седлу. Капрал не упускал случая посмеяться над Тенью.

– Как тебе веревочка, краснокожий? – спрашивал он, время от времени дергая за нее. – Тебя высоко повесят, когда мы доберемся до форта. Скажу тебе, я много видел повешенных краснокожих. Хорошо они пляшут наверху, должен заметить, сэр. Такое зрелище еще поискать. Иногда хребет сразу не ломается, ну и он выделывает трюки. Потеха! – Гопкинс криво усмехнулся. – С тобой то же будет, индеец, если мне позволят затянуть у тебя на шее петлю!

Меня всю передергивало, стоило мне представить то, о чем говорил Гопкинс. Ночью мне иногда снилась казнь Тени. Он медленно всходил на эшафот с высоко поднятой головой и горящими глазами. Я видела, как ему на шею накидывали петлю с узлом около уха. Обычно я с рыданиями просыпалась, когда у него из-под ног уходил пол…

Как бы жесток ни был Гопкинс, внешне это никак не сказывалось на Тени. Он будто даже не слышал его, уйдя в себя, где до него не мог добраться никакой Гопкинс.

Когда мы приехали в форт, Тень грубо стащили с лошади и повели в тюрьму. Тут он показал себя. Пускай у него были связаны руки, зато ноги были свободны, и он бился вовсю, отыгравшись наконец за унижения последних дней. Одного солдата он ударил ногой в низ живота, и его крик, верно, переворошил весь форт. Тени как-то удалось вырваться, и он сделал отчаянный рывок к воротам.

– Держите его! – крикнул Джош, и не меньше полудюжины солдат бросились исполнять его приказание.

Один из них навалился на Тень всем телом и успел схватить, его за ноги. Оба покатились по земле. Тени все-таки удалось подняться, но его уже успели окружить еще пять солдат. Я очень испугалась за него, когда они подмяли его под себя, а потом все-таки повели в тюрьму.

Джошуа тоже чуть ли не силой потащил меня в лазарет и оставил там под присмотром врачей.

Доктор Митчелл был высоким пожилым господином, который несмотря на свои лета еще сохранял моложавость. У него были самые веселые голубые глаза, какие мне только доводилось видеть, и, оглядевшись в больнице, я не могла не удивляться, как ему удается сохранять свое солнечное расположение духа. Все двенадцать коек были заняты.

– Чертовы апачи! – пробормотал доктор. – Напали позавчера на наш патруль. Сколько мы их ни бьем, сколько ни загоняем в резервации, а они все равно выживают и убегают, чтобы причинять нам неприятности. – Он улыбнулся и ласково похлопал меня по плечу. – Ладно, ладно. Позвольте-ка мне взглянуть на вас.

С этими словами он увел меня в маленькую комнатку и, когда я разделась, внимательно осмотрел меня. Потом он уложил меня в постель и заявил, что через три недели, если я буду вдоволь спать и есть не из общего котелка, я буду похожа на новенькую скрипку.

– Три недели, – чуть не заплакала я. – Целых три недели!

– Мисс Кинкайд, вы пережили тяжелые времена, – терпеливо проговорил он. – Вы истощены. Но даже дело не в этом. Когда вы падали с горы, то получили небольшое сотрясение мозга, а вам пришлось после этого еще долго добираться до форта. Нет, надо отдохнуть! – Он вновь по-отечески потрепал меня по плечу. – Поверьте мне, дорогая, я знаю что говорю.

А я повторяла про себя: три недели, три недели, три недели… Они никогда не кончатся.

Однако в этом было и кое-что приятное. Например, горячая вода. Когда мне в первый раз разрешили принять ванну, я подумала, что умерла и попала в рай. Почти забытый вкус молока… Аромат кофе… Настоящий суп… И настоящая кровать с настоящими подушками… И все-таки я бы, не задумываясь, оставила все прелести цивилизации и вновь ушла жить с Тенью.

Если бы только мне разрешили повидать его… Без него дни тянулись ужасно медленно. Я привыкла к бесконечным скачкам с утра до темноты, потом надо было приготовить еду, что-то зашить, и круглосуточное безделье действовало на меня теперь далеко не лучшим образом. Я совсем не чувствовала себя больной, зато очень страдала от одиночества.

Джош, правда, приходил навестить меня по утрам и вечерам. Иногда он приносил мне сладости, иногда ленту для волос, иногда восточные газеты, которые уже успели устареть на несколько недель.

Я была искренне благодарна ему за заботу, однако не его я хотела видеть, поэтому без конца умоляла его разрешить мне свидание с Тенью. Каждый раз Джошуа говорил мне, что это невозможно.

Тень вел себя плохо. Так говорил Джош. Три раза он пытался бежать, сломал Гопкинсу нос в драке. Голыми руками чуть не убил сержанта Уоррена. А когда он не нападал на стражников, то мерил шагами камеру, как дикий зверь, или часами стоял возле окна, глядя Бог его знает на что. Бывало, тюремщики слышали, как он бьет кулаками в стены. Джош считал его неисправимым, но такими, по его мнению, были все дикари.

Мне хотелось крикнуть, что Тень не дикарь, а замечательный, гордый, храбрый, честный человек, но я сдерживала себя. До тех пор пока у меня оставалась хотя бы слабая надежда на помощь Джоша, мне нельзя было ему противоречить и защищать Тень.

Когда меня наконец выпустили из лазарета, я сразу отправилась к полковнику просить о свидании с Тенью.

Полковник Грант Кроуфорд был высоким, суровым на вид человеком с коротко стриженными черными волосами и холодным взглядом зеленых глаз. Он был очень сух и очень вежлив. Предпочитая говорить короткими рублеными фразами, он сообщил мне, что получил приказ из Вашингтона, предписывающий ему казнить вождя шайенов по имени Два Летящих Ястреба первого февраля. Некоторые круги в Вашингтоне считали, что ситуацию можно будет взять под контроль, стоит только до весны избавиться от Двух Летящих Ястребов. Потом, словно он разрешил все мои проблемы, полковник Кроуфорд улыбнулся и предложил мне жить в форте, сколько я сама пожелаю.

Тяжело вздохнув, я поблагодарила полковника за любезность и, приготовившись к долгому спору, спросила, не могу ли я повидаться с Тенью. Однако полковник не стал даром тратить время, он лишь пожал плечами и разрешил мне свидание в любой удобный для меня момент.

Через пять минут я уже была в темной камере без окон, освещенной лишь свечой, которую я держала в руке. Дырявое одеяло лежало на грязном полу. Вонючий кувшин стоял в углу. Вонь была такая, что меня передернуло от отвращения.

Тень стоял посреди камеры, моргая от непривычно яркого света. Он очень похудел и изменился. Я никогда не видела у него таких грязных волос. Он всегда гордился своей внешностью, и теперь не мог не мучиться от унижения не только из-за мерзкой камеры, но и из-за своего грязного тела.

– Тебе не надо было приходить, Анна, – бесстрастно проговорил он. – Это место не для женщин.

– Это… Эта темница и не для мужчин тоже, – сказала я. – Почему тебя не поместили наверху?

– Меня наказали за попытку побега, – с горечью произнес он.

– Ты давно здесь?

– Не знаю… Две недели… Три… Я потерял счет времени.

Он принялся мерить шагами камеру, и я обратила внимание, что шаги у него стали мельче из-за цепей, которые гремели при каждом его движении. Почему-то меня ужасно рассердили именно цепи. Неужели недостаточно запереть человека в вонючую конуру? К чему такая жестокость? Тень привык к залитой солнцем прерии й к синему небу. Его нельзя было запирать здесь, лишая всего, что он любил.

Неожиданно он остановился и взял меня за плечи. В глазах у него я увидела такое отчаяние, что все поняла.

– Анна, скажи им, пусть они меня повесят, расстреляют, перережут мне горло, но пусть, ради всего святого, это будет немедленно.

– Нет! Кроме тебя у меня никого не осталось на всем свете.

– Джошуа о тебе позаботится.

– Зачем мне Джошуа? – почти обиделась я. – Мне нужен ты.

Тень тяжело вздохнул, и я почувствовала, как гнев покидает его. Он прижал меня к себе, шепча мое имя, а я протянула ему губы для поцелуя. У него были теплые губы, и руки ласково гладили меня по волосам и по щеке. Наши поцелуи становились все более страстными, объятия крепкими, и я пожелала его, как никогда еще не желала за всю нашу совместную жизнь. Долгие пять недель с тех пор, как солдаты нашли нас, я не была в его объятиях.

Грязный пол был холодным, одеяло отвратительно пахло, но мне было все равно. Тень помедлил, боясь повредить мне, но я знала, что только он один может изгнать из моего сердца пустоту и утешить меня в смерти нашего первого ребенка. Шепотом произнеся его имя, я потянула его на одеяло и возликовала, ощутив прикосновение его кожи. Мы крепко сжимали друг друга в объятиях, чтобы быть еще и еще ближе друг к другу. Я вся трепетала, когда его руки касались моих грудей и живота, а когда поняла, что он тоже хочет меня, забыла обо всем на свете. Я гладила ему спину и плечи, набираясь от него силы, и вглядывалась в него, радуясь тому, что наконец-то вижу его. Он был прекрасен. Он был само совершенство! Сильный, гордый, красивый! А его руки… Ах, какое наслаждение было отдаваться его колдовским прикосновениям… И отвратительная камера словно перестала существовать. Мир вокруг нас был чист и прозрачен, вместо грязного пола я видела нежную траву, а темнота уступила место солнечному свету, чьи лучи были такими же жаркими, как наша любовь.

Тень с нежностью ласкал мое податливое тело, пока не разжег во мне огонь, который только он мог разжечь. Я стонала от наслаждения и прижимала его к себе все ближе… ближе…

Позднее, еще не разъединив наши тела, мы лежали и смотрели друг на друга, и Тень повторял мое имя как заклинание. Я поняла, что нужна ему, как никогда раньше. Я единственная любила его. Мне единственной было небезразлично, умрет он или будет жить. И я единственная могла спасти его от неминуемой казни. Я должна была найти способ вытащить его из мерзкой темной дыры, в которой он жил как дикий зверь, страдая не столько даже от невыносимых условий, сколько от унижения. Он заслуживал лучшего, много лучшего, и я намеревалась сделать все, чтобы он это получил.

Мне разрешили проводить с Тенью тридцать минут каждый день. Иногда мы любили друг друга, иногда разговаривали, иногда сидели рядом, держась за руки и не произнося ни единого слова.

Каждый день я просила полковника Кроуфорда освободить Тень из ужасной камеры, и полковник постоянно отказывал мне, настаивая на том, что у Тени неисправимый характер и его нельзя содержать как обыкновенного преступника.

Когда я не спорила с полковником и не навещала Тень, я просила, умоляла Джошуа найти способ спасти Тень от смерти. Оставалось всего два дня до казни, и я сходила с ума от ужаса и безнадежности. Виселицу уже построили и даже назначили палача.

– Неужели нельзя ничего придумать? – вновь и вновь спрашивала я. – Пожалуйста, Джошуа, я буду тебе очень благодарна.

По лицу Джошуа пробежала странная тень.

– В сущности говоря, я уже все продумал, и теперь слово за тобой.

– За мной? О, Джошуа! Я все сделаю ради него! Все!

– Все, Анна? – переспросил Джош, и его глаза блеснули синим огнем.

– Все, – твердо повторила я. – Только скажи.

– Я хочу, чтобы ты стала моей женой, – неожиданно заявил он. – Сегодня.

– Твоей женой? – воскликнула я. – Но как это поможет Тени?

– Как только мы станем мужем и женой, я устрою ему побег.

– Ты шантажируешь меня!

– Может быть. Но ты сказала, что все сделаешь, чтобы спасти его. Вот тебе шанс доказать это.

– Откуда мне знать, что ты меня не обманываешь?

– Я даю тебе слово. Как только мы поженимся, я сам выпровожу его за ворота форта.

– А снаружи его будет ждать дюжина солдат? Джошуа рассмеялся и взял меня за руку.

– Ты должна мне поверить, Анна. Я сам выведу его из форта и провожу до леса. Никаких солдат не будет.

– Как? – спросила я, отчаянно желая верить ему, – Как ты это сделаешь?

Джошуа пожал плечами.

– Это не очень трудно. У меня есть несколько человек, которым я верю, как себе. Придется поставить их охранять… А там что-то с замком… Случайно лошадь окажется рядом. Если ты выйдешь за меня замуж, краснокожий получит свободу.

– Насколько я понимаю, ты меня с ним не отпустишь.

– Нет, или так, как я сказал, или он будет висеть.

В любом случае Тень потерян для меня навсегда. Я подумала, что если соглашусь на предложение Джоша, то он, по крайней мере, обретет свободу.

– Хорошо, Джош. Я выйду за тебя замуж. Но только после того, как Тень благополучно покинет форт.

– Я долго ждал, – весело проговорил Джош. – Подожду еще немного. – Он криво усмехнулся, глядя на меня. – Знаешь, я никогда не забывал тебя. С тех пор как я уехал из Медвежьей долины, я встретил много красивых женщин, но ни одна из них не запала мне в душу.

– Не знаю, право, что тебе сказать, – промямлила я. – Ты мне льстишь.

– Ты сказала, что станешь моей женой, и твоего слова мне достаточно. – Он взялся за ручку двери. – Еще одно. Когда ты завтра его увидишь, скажи ему, что выходишь за меня замуж, потому что любишь меня. Ты не должна даже упоминать о нашем соглашении. Тебе понятно?

Я очень удивилась.

– Понятно. Но какая тебе разница?

– Никакой. Но все же я прошу тебя. Если он узнает, что ты выходишь за меня замуж, чтобы спасти его, то он все время будет пытаться увести тебя от меня. Может быть, убьет себя. А если он будет думать, что ты любишь меня, то спокойно уедет в свои родные места.

Джош был прав. Тень не будет делать попыток украсть меня, если я ему скажу, что люблю Джоша. Его гордость не позволит ему вмешаться в наши отношения. Ни один настоящий воин не станет тратить время на женщину, которой он не нужен.

– Ты все продумал, – с горечью признала я.

– Да, – коротко ответил Джошуа и оставил меня наедине с моими невеселыми мыслями.

Утром я в последний раз пошла к Тени. Я хотела броситься ему на шею и излить на него мою любовь, но это значило бы собственными руками затянуть у него на шее петлю, и я не могла себе этого позволить.

– Я решила выйти замуж за Джошуа, – проговорила я срывающимся голосом.

– Я знаю, – спокойно сказал Тень.

– Знаешь? – помрачнела я. – Откуда ты знаешь?

– Бердин приходил ко мне вчера вечером. Он тебя любит, Анна. И тебе будет лучше с ним, чем было со мной.

– Да. Правильно, – согласилась я. – Он даст мне дом и настоящую семью. Он меня защитит от всего.

Тень не сводил с меня глаз.

– Ты его любишь?

– Да, – солгала я. – Наверное, я всегда его любила.

Тень кивнул, но не изменил выражения лица. Я знала, что делаю ему больно, и мне хотелось умереть. Он же всегда легко читал мои мысли. Почему же теперь он не понимает меня? Должен же он знать, что я лгу, ведь я всегда любила только его одного. Его одного.

– Надеюсь, ты будешь счастлива в своей новой жизни, – холодно проговорил Тень и отвернулся, когда два вооруженных стражника открыли дверь, чтобы выпустить меня.

Я смотрела ему в спину, и у меня разрывалось сердце, потому что я видела его в последний раз. Теперь он навсегда потерян для меня. Никогда больше он не обнимет меня своими сильными руками, и я никогда больше не узнаю радость его прикосновений и не услышу, как он шепчет мое имя. Мне хотелось крикнуть ему, что я люблю его и только поэтому выхожу замуж за Джошуа, который спасет его от виселицы. Но я молчала. Жизнь Тени была дороже мне моей собственной, и я не могла позволить ему умереть, если имела шанс его спасти.

– Прощай, Тень, – прошептала я.

Солдат взял меня за руку и повел прочь от подвала.