Безрассудное сердце

ГЛАВА 7

Понедельник – плохой день. Я встала рано и сложила свои вещи, чтобы уйти сразу же, как только за мной придет Тень. Я оглядела комнату и закрыла баул. Комната была чудесная. Белые стены. Голубые занавески на окне и такое же покрывало на кровати. Комод из красного дерева. Наверное, мне будет трудно жить в вигваме, а не в доме. Интересно, где индейцы приспосабливают туалет и как я сумею готовить еду на костре.

Зевнув, я выглянула из окна. Всю ночь я не спала, размышляя о том, что скажет мама, когда я сообщу ей о своем замужестве с ее благословения или без ее благословения. Что скажет папа, я отлично знала, и очень боялась предстоящей сцены. Однако теперь их слова не имели для меня значения. Я стала женщиной Тени, и ничто не могло это изменить.

Миновал полдень, а Тени не было. Мама приготовила мою любимую еду – жареное мясо с картофельным салатом, но у меня совсем пропал аппетит, и я лишь потыкала вилкой в тарелке, ничего не съев. Папа что-то сказал о продуктах, которые мы тратим зря, а мама не произнесла ни слова, правда, поджала губы и сделала недовольный вид.

Вскоре после ленча к нам приехал Джошуа и стал настойчиво звать меня на прогулку. Мне не хотелось уходить из дома, но ни одной приличной причины для отказа я не смогла выдумать, поэтому пришлось идти. Я знала, что мама довольно улыбается, глядя нам вслед.

Мы шли к реке, и я не могла удержаться, чтобы не сравнивать Тень и Джошуа. Увы. Джошуа очень проигрывал в моих глазах. Он не был ни высоким, ни красивым, ни милым, и от него не исходила та звериная энергия, которая поначалу привлекла меня в Тени. Джош был приличным молодым человеком моего круга, чего я никак не могла сказать о Тени, зато в тех случаях, когда Джош выказывал робость и сдержанность, Тень излучал силу и уверенность в себе.

Их никак нельзя было сравнивать, поэтому, когда Джош напомнил мне о своем предложении, я, не задумываясь, ответила «нет», решив покончить с этим раз и навсегда.

– У тебя кто-то есть, – с уверенностью произнес Джош, засовывая руки в карманы штанов.

– Да, – призналась я в надежде, что он прекратит неприятный разговор и мы вернемся домой.

– Орин?

– Ради Бога, Джош, как такое могло прийти тебе в голову? Я тебе сотни раз повторяла… Это Тень.

В ужасе от собственной неосторожности я закрыла рот рукой, понимая, что ничего уже не исправить.

– Тень! – воскликнул Джош. – Индейский мальчишка!

– Он уже не мальчишка. Он – взрослый мужчина. И я люблю его.

– Не верю, – покачал головой Джош. – Ты смеешься надо мной.

– И не думала смеяться. А теперь пойдем домой, и больше не приходи ко мне.

– А твой отец знает? Не могу поверить, что он одобрительно относится к твоим шашням с краснокожим.

– Естественно, он не знает, – еле слышно ответила я, не умея держать свой большой рот на замке. – Ты ему не скажешь? Обещаешь?

– Не скажу. Но ты хорошенько подумай, пока еще не натворила ничего такого, о чем потом будешь жалеть. Я… Анна, я тебя люблю. И если я тебе когда-нибудь понадоблюсь, я никогда ни в чем тебе не откажу.

– Спасибо, Джош, – искренне поблагодарила я его, и в эту минуту он мне нравился больше, чем когда бы то ни было.

– Пошли… Я провожу тебя домой. Здесь небезопасно.

– Не глупи, – огрызнулась я. – Всю жизнь с самого детства я гуляю тут одна.

У Джошуа потемнели глаза.

– Теперь, Анна, другое дело. Ты разве не знаешь? Ночью убили Джона Сандерса, когда он возвращался от Тейбора, а его дочку похитили.

– Я не знала, – дрогнувшим голосом произнесла я. – Кто это сделал?

– Шайены, конечно же. Их было двенадцать или около того, судя по количеству стрел в его теле.

– Бедная миссис Сандерс, – прошептала я. – Кати – ее единственная дочь. Теперь она осталась совсем одна.

Я была мрачнее тучи, когда вернулась домой. Сначала сожгли дом. Теперь убили человека. Похитили ребенка. Я не могла в это поверить. Индейцы никогда прежде не досаждали нам. В самом деле. Ну, иногда они что-то воровали, но это все.

Неожиданно мне пришло в голову, что деревня шайенов должна быть совсем близко. Почему-то я всегда воображала, что между нами много-много миль, наверное, потому, что мы редко видели индейцев. Иногда проезжали мимо охотники, сверкая на солнце бронзовыми телами и покачивая перьями в волосах. Издалека они казались сказочными существами, однако теперь, после гибели Джона Сандерса, стали для нас реальной угрозой.

Я вдруг поняла, что ничего не знаю об индейцах, не имею ни малейшего представления о том, как они живут, во что верят, как развлекаются. С большой неохотой я призналась себе, что и о Тени мне почти ничего неизвестно, разве что ему лет девятнадцать-двадцать и его мама умерла, когда он был совсем маленьким. Нет, неправильно! Я знала, что он любит меня, и, что я люблю его, а все остальное не имело никакого значения.

Когда мы подошли к воротам, я попрощалась с Джошуа и отправилась в свою комнату ждать Тень. Глядя в окно, я поймала себя на том, что думаю о Джоне Сандерсе. Зачем индейцам было его убивать? Я вспомнила тот вечер, когда застала мистера и миссис Сандерс целующимися на крыльце. И еще я вспомнила, как мистер Сандерс любил сажать Кати себе на плечи и называть ее принцессой. Убитая этими мыслями, я спустилась в магазин помочь папе. День выдался трудный, и, занимаясь с покупателями, я старалась не думать о смерти мистера Сандерса. Каждый раз, когда открывалась дверь, я ожидала увидеть Тень, но он так и не пришел.

Похороны состоялись на следующий день. Пришли все жители долины, одетые в свои лучшие платья, потому что не было ни одного человека, который бы не любил и не уважал Джона Сандерса. Все печально стояли возле первой могилы в Медвежьей долине. Нападение индейцев напугало многих, и я обратила внимание, что у мужчин в руках ружья, а женщины крепко прижимают к себе детей.

Священника у нас не было, и папа прочитал над могилой двадцать второй псалом Давида и одиннадцатую главу из Евангелия от Ионна. Многие женщины заплакали, когда папа произнес:

– …Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрет, оживет…

Белая как мел Флоренс Сандерс стояла рядом с моей матерью и смотрела прямо перед собой невидящим взглядом. Она не проронила ни одной слезы. Не произнесла ни одного слова. Не думаю, что она отдавала себе отчет в происходящем. После похорон миссис Сандерс пошла домой вместе с Уолкерами.

В этот день Тень тоже не пришел.

Утром в среду в магазин приехали около полудюжины мужчин во главе с Солом Грином и Джедом Тейбором.

– Доброе утро, Сэм, – поздоровался за всех мистер Грин.

– Доброе утро, – отозвался папа. – Что вас привело сюда в такую рань?

– Мы хотим поискать краснокожих, – заявил Сол. – Смерть Джона не должна остаться безнаказанной.

– Правильно, – поддержал его Джед Тейбор. – Мы найдем этих ублюдков и покажем им, как убивать белого человека и похищать его дочь.

– Ага! – сказал свое слово Чарли Бейли. – Если мы им сейчас спустим, потом будет только хуже.

– Не могу не признаться, что это противно моим убеждениям, но они правы, – мрачно произнес Сет Уолкер. – Ты с нами, Сэм?

– Не знаю, – задумался папа. – А что вы собираетесь делать?

– Вернуть Кати, – уверенно проговорил Сол Грин. – И перебить столько безбожных краснокожих, сколько для этого потребуется.

– Хм. Сколько вас?

– Все, кто живет в долине, – не задумываясь, ответил Сол Грин.

– Шестнадцать человек, – подсчитал папа. – Восемнадцать, если с Джошем и Орином.

– Правильно.

– К чему ты ведешь, Кинкайд? – заподозрил неладное Джед Тейбор.

– А вот к чему. В долине много воинов-индейцев. У восемнадцати фермеров нет никакой надежды, даже если мы попадем в деревню шайенов, освободить одну девочку. Никакой. А если вас убьют, кто будет защищать ваших жен?

Мужчины явно растерялись от папиной отповеди.

– Я плохо знаю индейцев, – продолжал папа. – Но не похоже, чтобы они причинили вред Кати. Индейцы любят детей. Всех детей. Возможно, какая-нибудь пара потеряла своего ребенка и муж привез Кати своей жене, чтобы она не расстраивалась.

– А почему они не украли индейского ребенка? – пробормотал Чарли Бейли.

– Не знаю. – Папа пожал плечами. – Наверное, украли бы, если бы им не попались на пути Джон с Кати. Впрочем, это тоже не объяснение. Разум тут ни при чем. И, вообще, что тут при чем, если вы хотите совершить самоубийство, выступив против шайенов?

Мужчины еще долго не расходились и о чем-то говорили, пересыпая свою речь крепкими словечками, но, в конце концов, они признали правоту папы, хотя Джед Тейбор и Сол Грин настаивали на мести.

Вторая половина дня прошла спокойно. Время от времени я подходила к окну, мечтая увидеть, как Тень въезжает в ворота. Вечером я вышла на улицу, надеясь, что мужчина, которого я любила, все-таки появится на дороге.

Однако его не было.

Я ни слова не сказала родителям о том, что хотела уехать с Тенью, но они догадывались, в ком причина моего плохого настроения. Мама то и дело бросала на меня беспокойные взгляды. В конце концов, спросив, не нужно ли мне чего, и получив отрицательный ответ, она оставила меня одну.

Папа подумал, будто я поссорилась с Тенью, поэтому обнял меня за талию и сказал, что все, что ни делается, к лучшему.

Наступил четверг, а Тени не было.

Ночью я не могла заснуть. Измученная самыми нелепыми страхами и сомнениями, я хотела знать, почему Тень отказался от своего решения. Неужели он потерял ко мне интерес после того, как я по собственной воле отдалась ему и рассталась со столь высоко ценимой шайенами девственностью?

Неужели он не любил меня? Или его испугала моя недевичья страстность? Может быть, он решил, что мама права и нам лучше идти каждому своей дорогой?

Вздохнув, я, наконец, призналась сама себе, что Тени нет и не будет. Кто-то или что-то повлияли на его решение жениться на мне. Мне стало обидно. Однако не потому, что я потеряла свою девственность, а потому, что мое тело отчаянно требовало его прикосновений, его прерывистого дыхания возле моего уха, нашего полного воссоединения душой и телом.

Расстроенная, я, не говоря ни слова, то беспокойно поднималась по лестнице наверх, то вновь спускалась вниз и шла во двор. На улице уже становилось холодно, и я куталась в шаль, шагая по освещенной луной земле. Тень как-то заметил, что его народ собирается уходить на юг на зиму, и я подумала, может быть, он уже далеко.

Я очень мало знала о жизни индейцев. Понятия не имела, как Тень проводит свои дни. От мысли, что у него может быть подружка в деревне, у меня заныло сердце. А вдруг он как раз сейчас играет на своей дудочке возле ее вигвама? Или еще хуже – прогуливается с ней, укрытый большим красным одеялом? Я вдруг ощутила такое одиночество, что, побоявшись сойти с ума, постаралась побыстрее от него избавиться. Тем не менее стоило мне прогнать одно видение, как ему на смену тут же явилось другое, испугавшее меня еще больше. Неужели Тень был среди индейцев, убивших Джона Сандерса? В сущности, я выросла на рассказах о предательствах индейцев, но, зная Тень и любя его, я уже давно перестала в них верить, хотя, наверное, не все в них было выдумкой.

Я не могла представить, что Тень убивает беззащитного белого человека и снимает с него скальп только потому, что у него другой цвет кожи. И все же Джон Сандерс мертв. Я это видела собственными глазами. И я видела стрелы, которыми он был убит. Это были стрелы шайенов.

Флоренс Сандерс жила пока у Уолкеров. Я видела ее всего день назад, когда мы с мамой пошли навестить ее, но она даже не заметила нашего присутствия. С каменным лицом она сидела в кресле с прямой спинкой и смотрела в окно, крепко прижимая к груди одну из рубашек мужа. Она не произнесла ни слова. Ни одного слова.

– Она ничего не ест после смерти Джона, – сказала нам Каролин Уолкер. – И не спит. Все время сидит и смотрит в окно. Просто не знаю, что с ней будет. Бедняжка.

Было что-то жуткое в том, как Флоренс Сандерс с ничего не выражающим лицом сидела в кресле и смотрела в одну точку. Я была рада, когда мы ушли.

У меня разболелась голова от мрачных мыслей, и я уже хотела войти в дом, как из-под крыльца выбежала одна из папиных собак. Она бросилась прямо к воротам, стала скрестись в них и тихонько подвывать. Не прошло и минуты, как к ней присоединись все псы. От их воя у меня мурашки побежали по спине, и тут только я сообразила, что одна во дворе. У меня всегда было богатое воображение, а уж теперь оно разыгралось не на шутку. Конечно, я понимала, что почти все мои страхи беспричинны, однако угроза нападения на нас индейцев существовала реально. Смерть Джона Сандерса была тому доказательством.

Отчаянно залаял любимый папин пес.

Всего пара минут понадобилась, чтобы папа уже стоял рядом с ним, держа в руке свое большое ружье, с которым он обычно ходил на бизонов. Папа прикрикнул на собак, и они тотчас притихли. Не выпуская из рук ружье, он полез на смотровую башенку и тотчас скатился вниз. Торопливо сняв запоры, он открыл ворота и бросился куда-то, я не поняла, куда.

Удивленная его странным поведением, я последовала за ним и замерла на месте, когда разглядела распростертое на дороге меднокожее тело. Конь стоял рядом. Тень!

– Папа, – срывающимся голосом прошептала я. – Папа, он не…

Я не могла произнести страшное слово, но и не могла оторвать глаз от окровавленного неподвижного мужчины, которого я любила и за которого хотела выйти замуж.

– Нет, он не мертвый, – сказал папа. – Пока нет.

Поморщившись, он тем не менее поднял Тень на руки, словно ребенка, и понес его в дом.

Я заперла ворота и с папиным ружьем на плече открыла дверь. Мама ждала нас внизу возле большой печи. Едва она увидела папину ношу, как тут же засуетилась, сбросила на пол все дамские шляпки и застелила прилавок чистой белой простыней.

Папа осторожно, как когда-то меня в детстве, положил Тень, а сам с мрачным лицом поставил греть воду, пока мама рвала простыни на длинные полосы для перевязок.

– Ну, скажете вы мне, что случилось?

Отложив в сторону простыни, она добавила соль в греющуюся воду.

– Не знаю точно, – хмуро проговорил папа. – Но, похоже, его избили, а потом протащили по земле чуть ли не полдолины.

– Его еще ударили ножом, – сказала мама, показывая на правую ногу Тени. – Анна, лучше поставь куда-нибудь ружье и зажги еще одну лампу. Принеси виски и мою иголку.

Ни слова не говоря, мы с папой бросились исполнять мамины поручения, и через несколько минут опять все собрались возле неподвижного тела Тени. Я крепко прикусила нижнюю губу, чтобы не расплакаться, глядя на него.

Избили его ужасно. Глаза были черные и заплывшие. От куртки остались только клочья кожи. И весь он был в крови и в грязи. Но хуже всего оказалась рана на правой ноге, что шла от бедра до щиколотки. Местами даже видна была кость. Однако, несмотря на такой страшный вид, он, сказала мама, пострадал меньше, чем можно было ожидать, по крайней мере, никакие важные органы задеты, слава Богу, не были.

– Что ж, начнем, – сказала мама и тяжело вздохнула.

Она принялась аккуратно чистить рану тряпками, которые смачивала в кипящей соленой воде. Тень стонал и дергался, едва горячая вода касалась его ноги, и мне даже страшно было подумать, как ему, наверное, больно.

– Держите же его! – крикнула мама, когда Тень попытался было встать, и папа положил одну руку ему на лодыжку, а другую на плечо. Однако эти предосторожности были излишними, потому что Тень тотчас затих, стоило ему услышать мамин голос.

– Мэри? – спросил он срывающимся шепотом.

– Да, милый.

– Анна?

– Я здесь. Лежи спокойно.

– Мои глаза…

– Распухли, только и всего, – успокоила его мама. – Не волнуйся. Все будет хорошо.

– Кто меня держит?

– Это я, – хмуро проговорил папа. – Мэри занимается твоей ногой.

– Отпустите меня, – попросил Тень, и папа, как ни странно, послушался.

Мама вдела в иголку шелковую нитку, и меня начало мутить, едва я представила, как этот блестящий кусочек серебра будет протыкать кожу Тени.

– Сейчас лежи тихо, – ласково проговорила мама и, подержав иголку и нитку в виски, начала сшивать края раны аккуратными стежками, словно подшивала папину рубашку.

Глотая слезы, я держала Тень за руку. На лбу у него выступили крупные капли пота, и я вытирала их, не понимая, как он, ни разу не застонав, терпит такую боль.

В комнате было очень тихо, и слышалось только, как поскрипывает нитка, проходя сквозь кожу, как шипит керосиновая лампа и тяжело дышит Тень. Он был очень бледный. И сердце у него билось так, что я боялась, как бы он не умер.

Я посмотрела на маму. Лицо у нее было серьезное и спокойное, в серых глазах не мелькала и тень сомнения. И я тоже сразу успокоилась. Если кто-то и мог спасти Тень от смерти, то это была моя мама. Она умела творить чудеса! Маленькой девочкой я часто приносила домой покалеченных животных, и не было случая, чтобы она с ними не справилась.

Потом я перевела взгляд на папу, который стоял рядом, готовый в любую минуту прийти на помощь, и я в который раз поняла, что крепко люблю их обоих.

У меня заныло сердце, когда я подумала, что буду редко их видеть, когда выйду замуж за Тень, и слезы закипели у меня на глазах. Как бы я ни любила их, Тень я любила сильнее.

Мне показалось, что прошло несколько часов, когда мама отложила иголку. Наклонив голову набок, она внимательно осмотрела свою работу и одобрительно кивнула головой. С самым страшным было покончено, и мама принялась отмывать засохшую кровь с лица и тела Тени.

Он непроизвольно дергался каждый раз, когда она прикасалась к нему, потому что весь был в порезах и царапинах. Не знаю, сколько прошло времени, но, в конце концов, она отложила тряпку и намазала его какой-то мазью. Потом укрыла его простыней.

Я почти ничем не могла ей помочь. В отчаянии я могла только стоять рядом с Тенью и прижимать его руку к своей груди.

Поздно вечером мама устало объявила, что сделала все возможное.

– Теперь все в руках Божьих, – сказала она. – Кудряшка, поднимись, пожалуйста, наверх и принеси еще одну постель. Не хватало еще, чтобы он упал после всех наших трудов.

Через несколько минут Тень уже лежал в углу на кровати к полному маминому удовольствию. Она взяла папу под руку и отправилась с ним в спальню.

– Пойдем, Анна, – позвал меня папа. – Думаю, нам всем не мешало бы немножко поспать.

– Я скоро. Только посижу немножко.

Мама с папой обменялись взглядами, которых я не поняла, и мама вздохнула.

– Хорошо, дорогая. Позови, если мы понадобимся.

Они пошли спать.

– Анна.

Я нагнулась к Тени:

– Болит?

– Воды…

– Сейчас.

Я торопливо налила в чашку воды, в спешке расплескав ее по полу. Наверное, он почувствовал, что я не в себе, потому что, утолив жажду, сказал:

– Не беспокойся.

И заснул.

Когда солнце появилось из-за стен, я принялась молиться и молилась, как никогда раньше, чтобы ужасная рана на ноге у Тени не воспалилась и сам он быстро поправился. Весь день я просидела возле него и, когда он просыпался, кормила его наваристым бульоном, приготовленным мамой. Ночью он весь горел, и я не пошла в свою комнату. Если он лежал спокойно, я позволяла себе вздремнуть и немедленно просыпалась, стоило ему попросить воды или произнести мое имя.

После полуночи вниз спустилась мама, чтобы сменить меня, но я упрямо отказывалась ложиться. Хотя никто ничего подобного не произнес вслух, я понимала, что Тень может умереть, и не хотела потерять ни минуты. Тем временем мама осмотрела ногу и заметила над коленом неяркие красноватые полосы. Как бы я ни была невежественна в медицине, я поняла, что это плохой знак.

У мамы было печальное лицо, когда она отвела меня в сторону.

– Похоже, дело плохо, Анна, – тихо проговорила она. – Если воспаление не пройдет само, придется резать.

В ужасе я лишь кивнула. На большее у меня не было сил.

– Постарайся все же поспать, Анна, – сказала мама и погладила меня по плечу, прежде чем идти наверх.

С тяжелым сердцем я сидела возле кровати Тени, не понимая, как мама может так спокойно говорить о том, чтобы отрезать ему ногу.

– Анна.

– Я здесь, милый.

Тень взял мою руку и, поглядев прямо мне в глаза горящим взглядом, попросил:

– Не давай резать мне ногу. Обещаешь?

– Наверное, это не понадобится, – попробовала увильнуть я от прямого ответа.

– Анна, обещай мне!

– Пожалуйста, Тень, не проси меня. Если воспаление распространится, а ногу не отрежут, ты умрешь.

Собрав все свои силы, Тень сел в кровати и взял мое лицо в ладони. В глазах у него было столько муки, а руки так пылали и дрожали, что я еще больше испугалась за него.

– Обещай, Анна. У воина должны быть две ноги, а если я не смогу жить, охотиться и воевать, как все, лучше мне умереть.

– Хорошо, Я обещаю, – прошептала я, и на глазах у меня закипели слезы.

Вздохнув, Тень откинулся на подушку.

– Тебе что-нибудь нужно? – спросила я, готовая сделать что угодно, лишь бы ему было полегче.

– Нет. Анна…

– Спи. Все будет в порядке. Вот увидишь.

– Анна, – едва слышно прошептал он. – Ложись со мной рядом.

– Не могу, – сказала я и послушно вытянулась у его бока, стараясь не задеть его и не тряхнуть кровать, чтобы не сделать ему еще больнее.

Он притянул меня к себе, и я уткнулась носом ему в плечо, чтобы скрыть выступившие слезы. Он гладил мои волосы, а я думала, что не могу жить без его ласки и вообще не могу жить, если его нет рядом.

– Тень, я так боялась, что ты передумал, – шепнула я ему на ухо.

– Вот еще! Я был бы здесь в понедельник утром, но с самого утра воины заговорили о войне. Несколько горячих голов из тех, что помладше, убили накануне белого мужчину и увезли его дочь. Они жаждали еще крови. Хромой Теленок и Змей уговаривали остальных возобновить бойню, чтобы на равнине не осталось ни одного бледнолицего. Весь день воины спорили и курили трубку. Одни требовали начать войну немедленно. Другие предлагали подождать до весны в надежде, что суровая зима сама изгонит с наших охотничьих угодий лишних людей. Однако решено все-таки начать войну. На другой день все принялись плясать. Мой отец, я и еще кое-кто из вождей постарше пытались удержать молодых воинов от решительного шага. Однако мы были не очень убедительны. Наши люди не верят ни в армию, ни в договоры, которые нарушаются, когда чернила еще не успевают просохнуть. На третий день воины очистились для битвы, но я все еще оставался, надеясь их переспорить. Однако кровь им уже ударила в голову, и они были решительно настроены драться. Когда я понял, что все мои попытки противостоять им напрасны, я сел на коня и рано утром направился сюда, желая предупредить твоего отца. Не успел я переплыть реку, как меня, окружили шесть бледнолицых мужчин и, не дав мне сказать ни слова, стащили с Красного Ветра. Сначала они по очереди волокли меня по земле, а потом, когда им это наскучило, стали меня бить. Тень помолчал, потом заговорил снова, и в голосе у него звучала обида:

– У одного не было ружья, а когда ему дали, он отшвырнул его в сторону, заявив, что искалеченный краснозадый долго не протянет. Они крепко держали меня, пока он резал мне ногу. Наверное, они бросили меня умирать или уже приняли за мертвого, потому что я потерял сознание. Когда я пришел в себя, было уже темно и рядом стоял мой верный Красный Ветер. Он опустился на колени, и я взобрался ему на спину. Мы были уже почти возле ваших ворот, когда я опять потерял сознание. Потом я помню только голос твоей матери.

– А маленькая белая девочка? Как она?

– В порядке. О ней можешь, не беспокоиться. Никто не причинит ей никакого вреда.

Он слишком много говорил и устал, поэтому мгновенно заснул в моих объятиях. Сердце у меня болело за него, и я долго лежала, не в силах представить, кто мог так поступить с человеком, которого я любила. Наверняка, эти люди живут в долине. И я, наверняка, их знаю. Никто из поселенцев не производил на меня впечатления любителя чужих страданий, и все же я вспомнила, как на прошлой неделе Джед Тейбор говорил, будто индейцы – не люди. Тогда в магазине были еще Сет Уолкер и Сол Грин, и они с ним откровенно соглашались, заявляя, что индейцы – всего-навсего дикари и им не место рядом с поселением приличных белых людей.

Неужели все так думают, кроме меня?