Безумное пари

Глава 11

Через час доктор Бертон ушел. Он приложил припарку к ране и снова наложил повязку, показав Кейт, что надо делать, чтобы повязка оставалась влажной. Ей пришлось подавить тошноту, когда ее взору предстала открытая рана, из которой сочился гной, но сознание того, что от нее зависит так много, помогло ей успокоить нервы и усмирить желудок, и она смогла выслушать и запомнить почти все, что сказал ей доктор. Кейт постаралась усвоить все вплоть до мельчайших подробностей, чтобы от ее внимания не ускользнуло даже малейшее изменение состояния Бретта. Девушка страшно боялась что-нибудь забыть.

Остаток утра прошел без происшествий. Кейт пообедала в своей комнате, а после легла спать. Она думала, что сразу же заснет, однако через полчаса обнаружила, что по-прежнему ворочается с боку на бок, терзаемая страхом, что Бретт умрет из-за ее невежества и небрежности.

Она видела его лицо — такое спокойное и умиротворенное, но в то же время мертвенно-бледное, и думала, что больше не будет обращать внимания на его эгоизм, лишь бы он поправился. Она представила его могучую грудь, спрятанную под бинтами: теперь открытыми остались только руки — руки, которые смыкались вокруг нее, словно железные кандалы, приковывая ее к нему, в то время как он терзал ее губы страстными поцелуями. Она все еще чувствовала его губы на своей шее и за ухом, помнила прикосновения его рук к своему телу, хранила в памяти блаженство, которое испытала, уступив его натиску, и пугающий экстаз, охвативший ее, когда они достигли пика страсти. Только теперь Кейт нашла в себе силы признать, что той ночью тоже испытала наслаждение. Кровь, как и прежде, приливала к ее щекам, когда она вспоминала о своих бесстыдных мольбах, о том, как откровенно поощряла его, но она также понимала: то, что она испытала в его объятиях, было чем-то очень редким, доступным только избранным.

Улыбка заиграла на ее губах, и Кейт расслабилась, зарывшись в пуховую перину. Она припомнила, каким невероятно красивым он казался, когда был счастлив, вспомнила кошачью грацию его поджарого тела и обольстительное изящество движений. К сожалению, они никак не могли найти общий язык. Может быть, когда он поправится, они смогут поладить? Да, он отвратительно с ней поступил, и она никогда не сможет ему доверять, но на самом деле она не испытывала к нему неприязни. Ее намерение уехать, как только он будет в состоянии сам о себе заботиться, осталось прежним, но пока Бретт тяжело болен и всецело зависит от нее, она будет рядом.

Как только за доктором закрылась дверь, девушку охватила паника, но она заставила себя сесть в кресло и взять в руки одну из книг, которые позаимствовала у Валентины. Чтение помогало ей не терять бдительности, присматривая за Бреттом, и в то же время не давать воли страхам. В одиннадцать часов пришел Чарлз, чтобы помочь сменить припарку. Рана сочилась гноем, и плоть вокруг нее воспалилась, но состояние не было критическим.

На Чарлза была возложена неизбежная миссия довести до сведения Нэнси, что к рассвету понадобится новая припарка. Его не было так долго, что Кейт уже начала бояться, что Нэнси наотрез отказалась выполнять ее поручение, но наконец он вернулся и сказал, что к трем часам припарка будет готова.

— Как тебе это удалось?

— Это все Валентина, — сказал Чарлз, не сдержав улыбку. — Когда я объяснил, чего хочу, Нэнси начала визжать на какой-то разновидности французского, который я не понимаю. Когда я спросил, не научит ли она меня готовить припарку, она выгнала меня из кухни. В дверях я чуть не столкнулся с Валентиной. Она была закутана в пышный халат, волосы были накручены на папильотки, которые топорщились в разные стороны, а лицо покрыто толстым слоем крема. Мадам набросилась на Нэнси, и во время замысловатого обмена исконно французскими ругательствами они пришли к соглашению, что Нэнси приготовит припарку, а Матильда подарит ей какое-то украшение, по которому та много лет сходит с ума.

— Тебе все равно надо было научиться готовить припарки на тот случай, если Нэнси снова откажется это делать, — сказала Кейт, надеясь, что страсти скоро улягутся. Бретту нужна была помощь обеих женщин.

— Нэнси меня даже близко к кухне не подпустит. Она сдалась только потому, что Валентина грозилась сама приготовить припарку.

— Тебе лучше отдохнуть, насколько это возможно, — сказала Кейт, не желая тратить время на думы о Нэнси, пока в этом не возникнет необходимость. — Я позову тебя утром.

Чарлз вернулся в комнату, а Кейт приготовилась ждать.

Рано утром Бретт начал метаться в кровати и стонать, и с каждой минутой его беспокойство все нарастало. Кейт постоянно обтирала его губкой, но жар и беспокойство не спадали. Когда в четвертом часу Чарлз принес припарку, рана по-прежнему сильно гноилась, и, казалось, воспаление и раздражение усилились. Они дали ему лекарство, и остаток ночи только его хриплое дыхание выдавало его тяжелое состояние.

С наступлением утра пришел доктор Бертон, но не принес успокоения.

— Все именно так, как я и ожидал. Рана сильно инфицирована, но гной выходит, так что нет нужды ее вскрывать.

После завтрака Кейт осталась дежурить у кровати Бретта, но ни лихорадка, ни его беспокойство не уменьшались. Она не хотела покидать его, даже когда подошло время обеда, но Валентина отправила ее в спальню, наказав, чтобы она не выходила оттуда до ужина. Кейт была уверена, что тревога не даст ей заснуть, но, едва коснувшись головой подушки, девушка погрузилась в такой глубокий сон, что ее с трудом растолкали.

Весь вечер Бретт беспокойно метался в кровати, а рана продолжала сочиться гноем. Кейт боялась, что Нэнси снова откажется подниматься среди ночи, но Чарлз сообщил, что кухарка согласилась приготовить столько припарок, сколько потребуется. Все в гостинице понимали, что Бретт борется за жизнь.

Кейт увеличила дозу лекарства, когда беспокойство Бретта усилилось, но, казалось, это не помогло. Он весь горел, и ей приходилось почти постоянно обтирать его губкой. Когда, сменив припарку, они снова попытались дать ему лекарство, он наотрез отказался его принимать. Его беспокойство упорно продолжало расти, и он метался по кровати как безумный. Жар все усиливался, пока его губы не потрескались, а дыхание не стало хриплым и отрывистым.

К пяти часам Кейт почувствовала, что больше не выдержит. Она барабанила в стену, пока не разбудила Чарлза.

— Пошли Марка за доктором, — сказала она, когда он, спотыкаясь, влетел в комнату, заспанный и полураздетый. — Мы должны еще раз попытаться дать ему лекарство. Он так страшно мечется, что либо повредит себе что-нибудь, либо растревожит рану, и она снова начнет кровоточить.

Им пришлось напрячь все силы, чтобы удержать Бретта и влить ему в рот лекарство, но даже тогда половина лекарства растеклась по его подбородку и пролилась на простыни. Это была последняя порция, и им придется ждать до утра, чтобы достать новую. Чарлз посмотрел на мертвенно-бледную, сухую кожу Бретта и испугался, что смерть уже наложила на него свою печать.

Снадобье успокоило Бретта лишь на некоторое время. Он судорожно сопротивлялся попыткам Кейт обтирать его тело. Она послала Чарлза к роднику за холодной водой, но даже это не приносило больному облегчения. А теперь ему к тому же стало трудно дышать.

Доктор появился около шести часов и снял бинты. Рана стала безобразной, но по-прежнему очищалась.

— Я собираюсь прозондировать рану, — напряженно сказал он. — Должно быть, где-то глубоко в ране образовался очаг инфекции. Если нарыв скоро не прорвется, мы его потеряем. — Он открыл сумку и начал выкладывать инструменты. — Мне нужны кипяток, еще две лампы и кто-нибудь, чтобы держать его. Я буду вводить зонд глубоко, и Бретт будет яростно сопротивляться.

Валентина, разбуженная шумом и топотом, вызвалась принести горячую воду, а Кейт с Чарлзом принесли из своих комнат лампы. Пока доктор устанавливал лампы так, чтобы как можно больше света падало на распухшую по краям рану, Кейт щипала корпию для повязки. Доктор велел Чарлзу с Марком встать по краям кровати и держать грудь Бретта, чтобы он как можно меньше дергался.

Сначала доктор осторожно прозондировал отверстие раны, а потом стал вводить зонд все глубже и глубже. С лица Бретта сошли все краски, и он два раза конвульсивно дернулся. Валентина вернулась с водой как раз в тот момент, когда доктор резким толчком ввел зонд глубоко в рану. Бретт внезапно конвульсивно подскочил, так что Чарлз чуть не отлетел в другой конец комнаты, и из глубокого нарыва хлынули кровь и гной, которые заструились по его груди и испачкали простыни.

— Вот это-то я и надеялся обнаружить, — сказал доктор, вынув из сочащейся гноем раны маленький осколок кости и поднеся его к свету. — В течение следующих нескольких дней его состояние будет очень тяжелым, но, думаю, гангрена ему больше не грозит.

Он начал промывать рану.

— Вам надо будет продолжать прикладывать припарки еще некоторое время, но если в рану не попадет новая инфекция, то через пару дней они больше не понадобятся. Сейчас самое главное — следить, чтобы он лежал смирно и чтобы рана была чистой. Его силы на исходе. Я виню себя за то, что не вскрыл рану вчера вечером. Я должен был понять, что возможность общего заражения организма слишком велика, чтобы ее игнорировать. Меня ввело в заблуждение то, что рана была открыта и из нее выделялся гной. — Старик выглядел усталым и подавленным. — Хорошо, что я больше не практикую, — подобная беспечность непростительна. — Он начал мыть и собирать инструменты.

Никто не проронил ни слова. Валентина так и осталась стоять у двери, а Чарлз принялся приводить постель в порядок и устраивать Бретта поудобнее. Тот уже успокоился. Доктор убрал последние инструменты в сумку и закрыл ее.

— После обеда я снова зайду. Обтирайте его холодной водой и не давайте ему двигаться. Валентина, я бы хотел, чтобы кто-нибудь из твоих слуг проводил меня домой.

Мадам Маркюль взяла его за руку и проводила до кареты.

Чарлз закончил убирать комнату и посмотрел на Кейт. Она была бледной как полотно и прислонилась к стене, чтобы не упасть.

— Самое трудное позади, мисс Вариен. Теперь он наверняка поправится.

Казалось, он хотел сказать что-то еще, но вместо этого повернулся и вышел из комнаты, тихо закрыв за собой дверь.

Кейт с трудом добрела до кресла. Она наконец осознала весь ужас происходившего. Ничего не видя перед собой, она нащупала руку Бретта и принялась исступленно целовать его пальцы. Глухие рыдания душили ее, слезы застилали глаза, а сердце мучительно сжималось. Она чуть не потеряла человека, который по какой-то необъяснимой причине стал ей необычайно дорог.

В течение следующих трех дней жар Бретта постепенно спал, кожа снова стала смуглой, а дыхание выровнялось. Припарки отменили, а число простыней, расходуемых на ежедневный ритуал перевязки, уменьшилось до количества, которое Валентина могла созерцать без ужаса в глазах. Несмотря на то что Бретт еще не пришел в сознание, он так быстро шел на поправку, что доктор Бертон больше не видел необходимости в том, чтобы кто-то дежурил возле него всю ночь, поэтому в комнате Бретта установили раскладную кровать, чтобы Чарлз мог спать рядом.

Четвертый день выдался таким солнечным, что после обеда Кейт надела свой тяжелый плащ, завязала под подбородком старый капор, сунула руки в тонкие рукавицы и вышла на прогулку. Ветер по-прежнему был студеным, но после стольких дней, проведенных в комнате больного, было приятно оказаться на свежем воздухе. Она отыскала солнечный уголок в саду рядом с засохшими плетями водосбора и принялась медленно прогуливаться взад и вперед.

Ее мысли все время возвращались к одному и тому же вопросу: что ей делать, когда Бретт больше не будет нуждаться в ее помощи? Она никак не могла решить, когда и каким образом ей вернуться в Лондон. По какой-то непонятной причине ей не хотелось оставлять его на попечение Чарлза и Валентины. Нет, не потому, что Чарлз был слугой, а Валентина — хозяйкой гостиницы. Да и кто она ему — незнакомка, которую ему навязали за карточным столом. Нет, была какая-то другая, более тонкая причина…

Семь дней кряду она сидела у его кровати, смотрела на него, наблюдала за ним. Она изучила каждую черточку его лица так же хорошо, как свое собственное. Суровость исчезла, и оно стало добрым и милым. И даже недельная щетина его не портила. Кейт горько усмехнулась. Через пару недель от его беспомощности не останется и следа, и он не будет нуждаться ни в ней, ни в ком-либо еще. Она обманывает себя, если думает, что ему нужно от нее что-нибудь еще, кроме удовлетворения его безмерных физических потребностей.

Кейт знала, что отношения, основанные исключительно на физическом удовольствии — это не то, что она искала. Она хотела нежности и внимания — того, чего никогда не видела от Бретта. Да, иногда он проявлял заботу, но она была какой-то поверхностной, словно он делал это из вежливости. Он был джентльменом по происхождению и воспитанию и знал, как вести себя с женщинами своего сословия, но его забота была продиктована хорошими манерами, а не сердцем.

«Она не всегда была поверхностной», — возразил внутренний голос. Кейт хотелось, чтобы это было правдой, но она боялась, что всего лишь принимает желаемое за действительное, приписывая его поступкам то, чего нет на самом деле.

Кейт признавала, что у нее не было никакого опыта по части отношений с мужчинами, но женщина наверняка может понять, когда интерес мужчины к ней выходит за рамки обыденного, но если Бретт обращался так со всеми женщинами, то удивительно, как его лицо до сих пор не расцарапали в клочья.

Кейт тяжело вздохнула. Из рук бессердечного отца она попала в руки бессердечного брата, а от бессердечного брата — к бессердечному любовнику! Почему мужчины не могут понять, что любви лучше добиваться лаской, а не силой? Она мечтала встретить человека, который даст себе труд отыскать тропинку к ее сердцу, человека, которого в первую очередь будут заботить ее чувства, который захочет доставить ей удовольствие и который найдет способ это сделать.

Где-то этот человек существует. Сердце подсказывало ей, что это так. И в своих грезах она чувствовала, что он рядом, просто пока скрыт от ее глаз и недосягаем. Она протягивает руку, почти касаясь его, зная, что когда-нибудь он наконец окажется в ее объятиях.

Внезапно Кейт поняла, поняла так отчетливо, что все ее надежды рухнули, — она любит Бретта, любит его так сильно, что это бесполезно отрицать. Она полюбила его в тот момент, когда он упал на палубу той яхты, сраженный пулей Мартина.

«С таким же успехом я могла умереть», — подумала она, опускаясь на одну из скамеек, расставленных по саду, чтобы сидеть на них, когда шелестит мягкий ветерок и вечерний воздух манит своей прохладой. В таком состоянии ее и нашла Валентина.

Хотя мадам Маркюль провела всю свою жизнь, подчиняясь беспощадным законам выживания, за ее грубоватой внешностью скрывался неисправимый романтик. К тому же она была тонким знатоком людских душ, и стоило ей только взглянуть на Кейт, как она сразу поняла, что та влюблена в Бретта. И ей хватило нескольких минут, чтобы понять, что Кейт не была обыкновенной девушкой легкого поведения, что в этой юной женщине было нечто большее, чем можно было увидеть в кремово-бисквитной красоте лица и фигуры, которыми ее наградила природа. К концу первого дня она знала, что Кейт не только безнадежно влюблена в Бретта, но и столь же невинна и доверчива, сколь и красива.

Валентина посмотрела на поникшие плечи и склоненную голову девушки и поняла, что момент откровения наконец настал. Сухая трава зашуршала под ее ногами, когда она направилась к Кейт через маленькую лужайку. Должно быть, девушка услышала ее шаги, потому что подняла голову. На ее щеках не было ни слезинки, на лице застыло печальное выражение, а в глазах светилась такая боль, какую Валентина никогда не испытывала. Печаль, которую мадам Маркюль увидела на лице Кейт, была так велика, что ее собственное романтичное сердце переполнилось чувствами. Она плюхнулась на скамейку рядом с Кейт, обхватила ее руками и разрыдалась, словно горе девушки было ее собственным.

Если Кейт и была удивлена поступком пожилой дамы, то не подала виду. Она обняла ее в ответ, но на ее лице не дрогнул ни один мускул, и, хотя ее глаза застилали непролитые слезы, она не заплакала. Вскоре Валентина перестала всхлипывать и подняла полные слез глаза к вытянутому лицу девушки.

— Вам суждено любить одного-единственного мужчину до конца своих дней, — с жаром сказала она. — Это будет нелегко. Я от всего сердца желаю вам счастья. В жизни нет большей радости, но и большей печали.

Она снова заключила Кейт в объятия, но на этот раз не было слез, только молчаливое сострадание.

— Идемте-ка в дом, ma petite. Холодает, а вам нельзя болеть. — Она встала и резко встряхнула свои смятые юбки. — Ему будет очень плохо, если вы не сможете за ним ухаживать. Ни у меня, ни у Чарлза нет ваших нежных рук.

Мадам Маркюль взяла девушку под руку: неосознанно она впустила Кейт в маленький круг избранных, которым было дозволено увидеть настоящую Валентину, ту, которая скрывалась под толстым слоем краски, покрывавшей ее лицо.

Когда после ужина Кейт вернулась в комнату Бретта, она по-прежнему была во власти утреннего подавленного настроения. Хотя ее глаза были обращены к Бретту, чтобы удостовериться, что ему ничего не нужно, ее разум все еще сопротивлялся, не желая примириться с неприятным фактом, что она любит человека, которому нет до нее дела. Она уставилась на свечу, тщетно спрашивая себя: поможет ли боль, если она сунет руку в пламя, заглушить боль в ее сердце? Есть ли какой-нибудь способ облегчить ее страдания, это огромное чувство потери?

Казалось, пламя свечи загипнотизировало ее, и она не увидела, как веки Бретта дрогнули и открылись. Первое, что он увидел, был профиль Кейт, которая смотрела перед собой, заблудившись в лабиринте собственных мыслей.

Сначала он увидел только расплывчатые очертания фигуры, справа от которой дрожало крошечное пятнышко света. Собрав все свои силы, Бретт медленно повернул голову и усилием воли устремил все свои мысли и взгляд на это загадочное создание. Когда очертания фигуры стали более четкими, он спросил себя, кто это может быть и почему она здесь, но, даже разглядев лицо незнакомки, он так и не понял, кто она. Он закрыл глаза и снова открыл их. Незнакомка не исчезла, но теперь ее глаза были обращены к нему, и улыбка озарила прелестное лицо, стерев с него боль.

Бретт напряг память. Кто это великолепное создание, и почему она здесь? Почему он лежит на кровати без сил? Должно быть, что-то случилось, но что? Что он делал? Куда направлялся? Не сумев найти ответа на свои вопросы, Бретт разочарованно нахмурил лоб. И тут видение заговорило.

— Ты не должен так хмуриться, — сказала она, и нежная ручка разладила морщинки на его лбу. — Тебе не о чем волноваться. Все, что от тебя требуется, это больше отдыхать и думать только о том, чтобы поскорее поправиться.

Рука исчезла и снова вернулась с чем-то холодным и освежающим. Бретт закрыл глаза. Совершенно обессилев от напряженных попыток припомнить хоть что-нибудь, он снова уплыл в мир теней. Он позже попытается понять, что с ним случилось. Сейчас его разум слишком слаб, чтобы вынести бремя его мыслей.

Бретт проснулся рано утром следующего дня. Он чувствовал себя вполне отдохнувшим, и память снова вернулась к нему. То же самое лицо, которое он видел вчера ночью, по-прежнему было рядом.

— Ты хоть когда-нибудь отдыхаешь? — спросил он, улыбнувшись Кейт так, что ее сердце мучительно затрепетало.

— Да, — спокойно ответила она, стараясь, чтобы голос не выдал чувств, бурливших в ее груди. — Мы с Валентиной и Чарлзом по очереди сидели с тобой. — Она натянуто улыбнулась. — Точнее, Валентине было трудно долго усидеть на месте, но она старалась помочь.

— Ты имеешь в виду Валентину из «Милой мадам»? Вы привезли меня сюда? — Кейт кивнула и почувствовала удовольствие, увидев, как он улыбнулся. — Я сто лет не видел эту старую греховодницу.

Бретт попытался повернуться лицом к Кейт, но его грудь, плечо и рука были так туго забинтованы, что он мог поворачиваться только всем телом.

— Я забыл. Меня ранили, так ведь?

— Да, — ответила она, виновато опустив голову. — Мартин выстрелил тебе в грудь, но пуля не задела никаких жизненно важных органов. Ты скоро поправишься.

Она посмотрела в его глаза, стараясь сохранить самообладание. Его глаза были словно два глубоких омута, которые притягивали ее, умоляли затеряться в их глубинах, отречься от мирских уз. Как лицо, столь дорогое, могло быть таким недосягаемым?

— А Мартин?

Она оторвала взгляд от его гипнотизирующих очей.

— Ты его застрелил. — Она тяжело сглотнула. — Он упал за борт, и мы больше его не видели.

— Проклятие! — выругался он. — Ты вполне могла бы рассказать мне всю историю. Должен же я от кого-то это услышать. — Он снова попытался пошевельнуться, позабыв о ране, и сморщился от боли. — Впрочем, нам некуда торопиться. Похоже, я останусь здесь на какое-то время. — Он глубоко задумался. — Как давно я здесь? Я припоминаю, что пару раз приходил в себя.

— Тебя ранили неделю назад. Мы здесь шесть дней.

Она могла понять, что он удивлен, но от потока непристойных ругательств, сорвавшихся с его губ, кровь прилила к ее щекам. Истощенное недосыпанием, постоянной тревогой и чувством вины, самообладание покинуло ее, и, не дав себе времени подумать, она выпалила:

— Прошу прощения за доставленное тебе неудобство, но я не могла ускорить твое выздоровление. Если бы я знала, что это так важно, я бы поговорила с Мартином, и, возможно, он бы выстрелил в тебя пораньше. Может быть, в следующий раз тебе стоит раздать окружающим расписание своих дел?

Бретт уставился на нее, сбитый с толку ее внезапной вспышкой, и Кейт тут же пожалела о своих словах. Она поднесла ладошку ко рту, вскочила с кресла и, спотыкаясь, подошла к окну, прикусив палец и жалея, что не сделала то же самое со своим языком, прежде чем заговорить. Неужели она никогда не научится владеть собой? Неужели она всегда будет идти на поводу у гнева, не задумываясь о последствиях?

— Извини, — заикаясь, пробормотала она, — меня за грубость, я не знаю, почему я так сказала. Полагаю, я немного устала.

Бретт внимательно, насколько позволяла его поза, посмотрел на нее.

— Может быть, тебе стоит принять мое лекарство и ненадолго прилечь? — предложил он.

Бретт не знал, что ее беспокоит, но он чувствовал себя так отвратительно, что в данный момент был не в состоянии разбираться с ее проблемами.

— Я не устала, не хочу прилечь, и мне определенно не нужно лекарство, чтобы сохранять спокойствие, — быстро ответила Кейт, поворачиваясь к нему лицом. — Ты не должен был ругаться. Я провела шесть дней и ночей в этом кресле, прикладывая тебе мерзкие припарки, вливая тебе в рот лекарство и терзаясь вопросом, поправишься ли ты, или твоя смерть останется на моей совести до конца жизни. А первое что ты сделал, когда очнулся, это осыпал меня проклятиями!

— Я осыпал проклятиями не тебя, — устало сказал Бретт, — а скорее трудное положение, в котором оказался из-за болезни. Я не хотел тебя расстроить, особенно после того, как ты так старательно вытаскивала меня с того света.

Кейт шмыгнула носом, немного смягчилась, но, казалось, пока не готова была его простить. Бретт покачал головой: похоже, с ней будет много хлопот, но сейчас он был слишком слаб, чтобы об этом думать. Позже он попросит Валентину объяснить ему поведение Кейт. Она знала о молоденьких девушках почти все.

Сейчас же даже просто глядя на нее, он чувствовал, как все его тело охватывает вожделение, а он был не в том состоянии, чтобы вынести разочарование от разожженной, но не удовлетворенной страсти. Даже сейчас он чувствовал, как напряглось его тело. Уэстбрук закрыл глаза и заставил себя думать о ране.

— Пожалуй, я немного вздремну. Разбуди меня, когда наступит время обеда.

Кейт повернулась к нему лицом как раз в тот момент, когда он сбросил с себя простыню, и застыла на месте, узрев явные признаки его возбуждения.

«Этот мужчина хуже быка во время случки, — сердито подумала она. — Стоит ему увидеть женщину, и он уже готов наброситься на нее, даже не поздоровавшись».

— Обед подадут через час, но я не вхожу в меню, — сообщила она ему и величаво удалилась.

Бретт мечтательно улыбнулся. Бог свидетель, у нее была не только красота, но и сила духа. И когда-нибудь она научится гордиться тем, что ее красота может сделать с мужчиной, перестанет пугаться, видя их возбуждение, и избавится от излишней скромности, сковывающей ее изнутри. Каким удовольствием будет научить ее отвечать на ласки мужчины, дразнить и мучить, доводить до грани безумия, прежде чем подарить ему несказанное блаженство. И он научит ее, поклялся он, пока они оба еще молоды.

Губы Бретта растянулись в довольной улыбке, и он погрузился в сон.