Безвинная

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ, В КОТОРОЙ «МАЛЕНЬКОЕ НЕУДОБСТВО» ДОСТАВЛЯЕТ ВСЕ БОЛЬШЕ НЕУДОБСТВ

Наконец Биффи заснул, и профессор Лайалл тоже смог позволить себе вздремнуть. Под бдительным оком Танстелла, а потом еще и миссис Танстелл, как ни трудно такое вообразить, они находились в полной безопасности. Два оборотня не открывали глаз весь день, до самого вечера. Наконец Айви пошла проверить, как идут дела в шляпном магазине, а Танстелл, которому пора было на репетицию, решил, что теперь можно разбудить Лайалла.

— Я зашел к мяснику и купил еще того мяса, — сказал он, когда бета отрезал кусок сырого стейка и сунул его в рот.

Профессор Лайалл пожевал.

— Чувствуется по вкусу. Что говорят на улицах?

— Говорят попросту, всё как есть. Притом всё подряд. Без преувеличений.

— Продолжайте.

— Кормчий мертв. У вас со старым волком выдалась трудная ночь, верно, профессор?

Лайалл поставил тарелку на стол и потер глаза.

— Ох, пропади все пропадом. Какую же гору хлопот он оставил мне разгребать!

— Насколько я помню, лорд Маккон и хлопоты часто ходят парой.

— Вампиры очень возмущены?

— Что это, профессор, вы решили поупражняться в сарказме? Очень мило.

— Отвечайте на вопрос, Танстелл.

— Ни один еще не показывался. И трутни тоже. Но ходят слухи, что такой поворот событий им не нравится. Совсем не нравится, сэр.

Профессор Лайалл покрутил шеей.

— Что ж, полагаю, довольно мне здесь прятаться. Пора выйти навстречу клыкам.

Танстелл принял сценическую позу.

— Клыки и когти яростной судьбы!

Профессор Лайалл мрачно посмотрел на бывшего клавигера.

— Что-то в этом роде.

Бета встал, потянулся и бросил взгляд на Биффи. Сон пошел тому на пользу. Парень выглядел если не здоровее, то хотя бы не таким изможденным. Волосы у него слиплись от ила со дна Темзы, лицо покрывали потеки грязи, промытой от глаз до подбородка дорожками от слез, но даже сейчас в нем чувствовалось что-то аристократически утонченное. Лайалл уважал это свойство в мужчинах. Лорд Акелдама хорошо поработал над этим юнцом. Это тоже вызывало у Лайалла уважение.

Без дальнейших церемоний он подхватил закутанного в одеяло Биффи на руки и вышел с ним на шумные улицы Лондона.

Когда Алексия остановила храпящих лошадей у дверей храма, Флута там еще не было. Мадам Лефу сразу унесли в лазарет, и Алексия осталась бродить по исполинскому зданию одна. И она не была бы Алексией, если бы не нашла укрытие в спокойной тишине библиотеки. Только там она могла по-настоящему привести в порядок свои расстроенные чувства и прийти в себя после такого утомительного дня. К тому же это было единственное помещение, дорогу в которое она помнила.

В отчаянной попытке как-то подкрепить силы после жестокого нападения, неожиданного открытия, что Чаннинг в Италии, и столь же неожиданного приступа нежности к «маленькому неудобству», Алексия достала из чемоданчика немного драгоценного чая Айви. Довольно изобретательным, по ее мнению, способом она сумела вскипятить воду над огнем очага в пустой металлической табакерке. Пришлось обойтись без молока, но в таких обстоятельствах это была небольшая жертва. Алексия не знала, вернулся ли настоятель и жив ли он вообще: с ней, по обыкновению, никто не разговаривал. Делать было пока нечего, поэтому она сидела в библиотеке и пила чай.

Как ни глупо, далеко не сразу Алексия догадалась, что сковавшая храм тишина вызвана не всеобщей молитвой, а надвигающейся катастрофой. Первое предупреждение явилось в виде юркой четвероногой метелки для пыли: она влетела в библиотеку, нарушив спокойную тишину таким оглушительным лаем, что другая собака на ее месте сорвала бы глотку.

— Пош? Что ты здесь делаешь, мерзкое животное? — Алексия все еще крутила в пальцах свою табакерку с чаем.

Судя по всему, единственным, что интересовало пса в данный момент, была ножка стула Алексии: он свирепо набросился на резную деревяшку, вцепился в нее маленькими острыми зубками и принялся яростно грызть.

Алексия размышляла, попробовать ли просто стряхнуть гадкую тварь, наподдать ногой или просто не обращать внимания.

— Добрый вечер, женская особь.

— О, мистер немецкая особь, какой неожиданный сюрприз. Я думала, вас отлучили от церкви. Значит, вам уже позволили вернуться в Италию?

Господин Ланге-Вильсдорф вошел в библиотеку, поглаживая подбородок с видом человека, одержавшего внезапную победу и упивающегося ею.

— У меня появился некий, скажем так, весомый аргумент в переговорах, та?

— Та? — от досады Алексия не удержалась, чтобы не передразнить его.

Господин Ланге-Вильсдорф подошел и посмотрел на нее сверху вниз. «Должно быть, ему нечасто это удается, при таком-то росте», — мстительно подумала Алексия.

— Теперь, имея эти сведения, тамплиеры убедят его святейшество папу Пия IX Блаженного отменить указ о моем отлучении и принять меня обратно в лоно церкви.

— В самом деле? Я и не подозревала, что они имеют такое влияние на папу.

— Они много чего имеют, женская особь, много чего.

— Что ж, — Алексия вдруг отчего-то занервничала, — поздравляю с возвращением.

— И лаборатория снова моя, — с гордостью добавил немец.

— Это хорошо — возможно, теперь вы сумеете выяснить, как…

В библиотеку вошел настоятель. Алексия умолкла на полуслове и окинула его взглядом, отметив бинты на руках и ногах и царапины на лице. Схватка с вампиром и последующее падение из коляски, очевидно, не прошли для тамплиера даром.

— А, мистер настоятель, как вы себя чувствуете?

Не удостоив ее ответом, тамплиер подошел ближе, скрестил руки на груди и тоже посмотрел на нее сверху вниз. Наконец заговорил — так, словно она была непослушным ребенком:

— Я удивлен, моя бездушная.

— Вот как?

— Да. Почему вы умолчали о своем интересном положении? Если бы мы знали об этом, то позаботились бы о вас гораздо лучше.

О боже правый! Алексия опасливо отодвинулась. Поставила табакерку на стол и сжала в руке парасоль.

— В самом деле? Вы хотите сказать, что не стали бы, например, использовать меня как приманку в ловушке для вампиров?

Настоятель оставил без внимания ее колкость.

— Господин Ланге-Вильсдорф сообщил нам не только о том, что вы беременны, но и о том, что отец ребенка — оборотень. Это…

Алексия властно подняла руку.

— Даже не начинайте этот разговор. Мой муж — оборотень, и, в чем бы меня теперь ни обвиняли, отец несомненно он. Я не стану вступать в споры и не потерплю никаких грязных намеков. Пусть я бездушная, джентльмены, но уверяю вас, я верная жена. Даже Коналл, будь он неладен, наконец-то признал это.

Тамплиер закрыл рот и кивнул. Алексия не знала, поверил ли ей настоятель, но, по правде говоря, ей было все равно.

Господин Ланге-Вильсдорф потер руки:

— Итак, в соответствии с вашим настойчивым требованием я разработал новую теорию относительно природы души, которая, как я считаю, не только подтверждает, но и целиком строится на вашем утверждении, что отец ребенка — сверхъестественный.

— Вы хотите сказать — то, что я до сих пор беременна, доказывает, что я говорю правду? — Алексия почувствовала, как участилось у нее дыхание от волнения. Наконец-то она будет оправдана!

— Та, женская особь, совершенно верно.

— Не могли бы вы уточнить?

Маленький немец, казалось, был несколько обескуражен ее спокойствием. Он не замечал, что одна рука Алексии потихоньку сжимает ручку парасоля. Одновременно Алексия следила и за тамплиером — почти так же внимательно, как и за немцем.

— Вы ведь не сердитесь на меня за то, что я раскрыл тамплиерам ваш маленький секрет?

Алексия, конечно, сердилась, однако приняла лениво-равнодушный вид.

— Так ведь об этом писали все лондонские газеты. Думаю, они бы все равно узнали рано или поздно. И все же вы мерзкий доносчик и крыса, согласитесь?

— Пусть так. Но если моя теория верна, я стану самой знаменитой крысой.

Тамплиер заинтересовался табакеркой с чаем и стал ее разглядывать. Алексия смотрела на него, сердито сузив глаза. Пусть только попробует покритиковать ее оригинальное решение, вызванное тем, что храмовая прислуга игнорирует все ее просьбы! Настоятель не проронил ни звука.

— Так расскажите же мне об этой вашей теории. И не могли бы вы убрать вашу собаку от моего стула?

Господин Ланге-Вильсдорф поспешно присел и подхватил свою неугомонную зверушку. На руках у хозяина Пош сразу успокоился и обмяк, впав в почти коматозное состояние. Ланге-Вильсдорф перебросил пса через руку, как лакеи перебрасывают кухонные полотенца, и принялся излагать свои соображения, используя его в качестве наглядного пособия.

— Допустим, что в человеческом теле имеются некие частицы, образующие связь с окружающим эфиром, — он зачем-то ткнул в собаку пальцем. — Я называю эти частицы «пневмой», — он многозначительно поднял палец вверх. — Сверхъестественные разрывают эту связь, теряя большую часть своей пневмы. Они становятся бессмертными благодаря тому, что остатки их пневмы меняют свою структуру и ее связь с окружающими эфирными частицами становится гибкой.

— То есть вы хотите сказать, что душа — это не какая-то там измеримая субстанция и на самом деле ее отсутствие или избыток определяются лишь типом и жесткостью этой связи?

Невольно заинтригованная, Алексия теперь почти не сводила глаз с немца.

Господин Ланге-Вильсдорф в экстазе потряс Пошем перед ее носом.

— Та! Блестящая теория, та? Это объясняет, почему нам за столько лет так и не удалось найти способ измерить количество души. Там нет ничего измеримого — есть только тип и прочность связи, — он взмахнул собакой, словно изображая полет. — Вы, женская особь, как и все запредельные, родились с пневмой, но она не имеет никаких связей с эфиром, поэтому вы всасываете эфирные частицы из воздуха. Когда вы касаетесь сверхъестественных существ, вы разрываете гибкую связь их пневмы с эфиром и высасываете из них весь эфир, превращая их в смертных, — он сделал хватательное движение рукой над головой пса, словно хотел вытащить у бедного животного мозг.

— Выходит, когда вампиры называли меня душесоской, они были не так уж далеки от истины. Но как это объясняет появление ребенка? — Алексии не терпелось услышать самую важную часть объяснений.

— Когда встречаются два запредельных существа, они оба одновременно пытаются всасывать эфирные частицы. Поэтому-то они и не могут находиться в одном эфирном пространстве. Но, — и в торжествующем крещендо господин Ланге-Вильсдорф победно вскинул белую собачонку над головой, — если второй родитель — сверхъестественный, ребенок может унаследовать гибкую связь, или, если вам угодно, некоторую часть остаточной души.

Пош смешно взвизгнул, словно подтверждая последнее заявление своего хозяина. Заметив, что он без всякого толка размахивает в воздухе своим питомцем, немец опустил собаку на пол. Пош тут же начал лаять и скакать, а затем предпринял сокрушительную атаку на маленькую расшитую золотом подушку, которой теперь оставалось только попрощаться с земной жизнью.

Алексии не хотелось признавать это, но теория господина Ланге-Вильсдорфа выглядела основательной. Она объясняла многое, в том числе и то, почему эти «маленькие неудобства» встречаются так редко. Для начала необходим союз — запредельной со сверхъестественным (или сверхъестественной с запредельным), а эти два типа существ на протяжении большей части задокументированной истории враждовали между собой. И половиной этого союза должна быть женщина — молодая, способная обзавестись потомством — бездушная, вампиресса или волчица-оборотень. К королевам роев запредельных обычно просто не подпускали, а женщины-оборотни почти так же редки, как и женщины-запредельные. Словом, добиться условий для скрещивания не так-то просто.

— Итак, вопрос в том, какого ребенка я могу произвести на свет, учитывая… э-э-э… гибкую связь Коналла? — в сочетании с именем мужа, особенно если вспомнить о его интимных предпочтениях, такая терминология казалась Алексии несколько непристойной. Она смущенно откашлялась. — Я хочу сказать — родится он запредельным или сверхъестественным?

— Та, это трудно предсказать. Но думаю, если рассуждать в рамках моей теории — вероятно, ни то ни другое. Он может оказаться совершенно обычным, этот ребенок. И у него будет даже меньше души, чем у большинства людей.

— Но я не потеряю его, как вы полагали раньше?

— Нет-нет, не потеряете. Если будете разумно заботиться о своем благополучии.

Алексия улыбнулась. Правда, она все еще не вполне освоилась с мыслью, что станет матерью, но все же они с «маленьким неудобством», кажется, пришли к какому-то соглашению.

— О, это отличная новость! Я должна немедленно рассказать Женевьеве, — Алексия встала, решительно намереваясь немедленно бежать в лазарет, и пусть тамплиеры, которые попадутся ей на пути, думают что хотят.

Настоятель, сидевший на корточках и безуспешно пытавшийся отнять у Поша подушку, выпрямился и заговорил. Алексия почти забыла о его присутствии.

— Боюсь, это невозможно, моя бездушная.

— Почему же?

— Французской женщине оказали помощь и передали ее на попечение флорентийских госпитальеров.

— У нее такие тяжелые раны? — Алексию кольнуло внезапное чувство вины. Выходит, пока она тут распивала чай с запахом табакерки и радовалась хорошим новостям, ее подруга лежала при смерти?

— О нет, довольно легкие. Мы просто решили, что не можем больше давать ей приют. И мистеру Флуту тоже нежелательно гостить у нас далее.

Алексия почувствовала, как сердце опускается куда-то вниз и начинает колотиться часто-часто. От внезапного удара в такой момент, когда еще несколько секунд назад она едва ли не ликовала, голова у нее закружилась почти до обморока. Она резко вдохнула через нос.

Почти не задумываясь, Алексия раскрыла парасоль, готовая, если понадобится, пустить в ход хоть серную кислоту — несомненно, самое ужасное из того, что имелось в ее арсенале. Мадам Лефу сумела найти подходящую жидкость для замены раствора. Но не успела она повернуть парасоль в нужное положение, как дверь распахнулась.

По какому-то невидимому сигналу в библиотеку хлынуло невероятное количество тамплиеров. И все они ужасно гремели, потому что явились в полном вооружении, как настоящие рыцари-крестоносцы: головы их, как и сотни лет назад, скрывали шлемы, а тела — серебряные кольчуги и латы под неизменными ночными рубашками. Руки они защитили толстыми кожаными перчатками — очевидно, для того, чтобы дотрагиваться до Алексии, не опасаясь осквернить свои священные души. Пош просто обезумел: он лаял во все горло, бегал вокруг и бешено наскакивал то на одного, то на другого. Алексия подумала: это самое разумное, что псина сделала за всю свою бесполезную маленькую жизнь. Тамплиеры, храня горделивое достоинство, не обращали на лохматую метелку никакого внимания.

Парасоль был хорошим оружием, но не настолько, чтобы поразить такое множество людей одновременно. Алексия закрыла его с резким щелчком.

— Какая честь для меня, мистер тамплиер, — проговорила она, обращаясь к настоятелю. — Это все ради меня одной? Живительная заботливость. Право, не стоило так беспокоиться.

Настоятель смерил Алексию долгим пристальным взглядом, а затем, крепко взяв под руку господина Ланге-Вильсдорфа, вышел из библиотеки, оставив без ответа ее саркастическую реплику. Пош еще дважды обежал вокруг комнаты, а затем выскочил вслед за ними, как разъяренная метелка из перьев, выброшенная из парового двигателя под высоким давлением. «Последнего защитника лишилась», — мрачно подумала Алексия.

Она перевела взгляд на своих противников.

— Что ж, отлично. Ведите меня в темницу!

Отчего бы и не покомандовать, когда знаешь наверняка, что твой приказ будет выполнен.

Профессор Лайалл опустил драгоценную ношу на диван в своем кабинете штаб-квартиры БРП. Биффи по-прежнему пребывал в объятиях Морфея, вялый, как переваренная брокколи. На диване громоздились кипы бумаг, пластинки для эфирографа, стопки книг и в придачу еще несколько газет и научных брошюр, но бывший трутень, кажется, не особенно возражал. Он свернулся на боку, подтянув колени, как маленький ребенок, и нежно прижимая к груди с виду удивительно неподходящий для этого металлический свиток.

Профессор Лайалл принялся за дела: подготовил официальные заявления для прессы, вызвал сыщиков и агентов и отправил их на важные задания по сбору сведений, предпринял некоторые дипломатические шаги, а заодно провел несколько секретных операций по добыче бисквитов (их запасы на кухне БРП стремительно таяли). Кроме того, он послал в стаю Вулси гонца с указанием быть готовыми ко всему и иметь при себе оружие. Кто знает, какой ответный удар нанесут вампиры? Обычно они вели себя цивилизованно, но убийство все же считалось настолько дурным тоном, что реакция могла оказаться неожиданно резкой и грубой.

Словом, профессору Лайаллу удалось продуктивно поработать около часа, прежде чем пожаловал первый посетитель; бета, ожидавший увидеть нынешней ночью длинную череду разгневанных высокопоставленных гостей, полагал, что последний кровосос явится с первыми лучами солнца. Однако визитером оказался не вампир из какого-нибудь роя, пришедший заявить претензию по поводу убийства кормчего, а, к немалому удивлению Лайалла, оборотень.

— Добрый вечер, лорд Слотер.

На этот раз тот не стал прятаться под плащом с капюшоном. Поскольку деван явился без маскировки и не пытался скрыть свое недовольство, Лайалл не сомневался, что он официально представляет интересы королевы Виктории.

— Хорошую же кашу вы заварили, не правда ли, юный бета? Хуже некуда, если уж говорить прямо.

— Как вы поживаете, милорд? Садитесь, пожалуйста.

Деван с отвращением взглянул на спящего Биффи.

— Вы тут уже не один, я смотрю. Что это он — пьян, что ли? — его светлость принюхался. — О, бога ради, вы что, оба в Темзе плавали?

— Уверяю вас, это совершенно не входило в наши намерения.

Деван, кажется, намеревался наговорить Лайаллу еще много неприятного, но принюхался еще раз и осекся. Подошел, хромая, к дивану и склонился над бесчувственным молодым денди.

— Незнакомое лицо. Я знаю, что большая часть стаи Вулси стояла с полком за границей, но думаю, помню всех. Я еще не так стар.

— Ах да, — профессор Лайалл выпрямился и откашлялся. — Нас можно поздравить. В стае Вулси пополнение.

Деван хмыкнул с почти довольным видом, но тут же с досадой попытался скрыть это.

— Я так и подумал — от него несет лордом Макконом. Так-так-так, метаморфоза и убитый вампир — и всё это за одну ночь. Вижу, стая Вулси времени даром не теряла.

Профессор Лайалл отложил перо и снял очки.

— Одно, в сущности, тесно связано с другим.

— С каких это пор убийство вампиров приводит к появлению новых оборотней?

— С тех пор как вампиры начали похищать у других вампиров трутней — держать их в заточении на дне Темзы, а потом стрелять в них.

Деван мгновенно преобразился из ворчливого волка-одиночки в государственного деятеля. Он придвинул стул и уселся напротив Лайалла.

— Думаю, вам лучше объяснить мне подробно, что случилось, юный бета.

Когда Лайалл закончил свой рассказ, деван сидел с ошеломленным видом.

— Конечно, потребуются доказательства. Поскольку незаконный приказ об уничтожении леди Маккон отдал кормчий, вы должны понимать, что мотивы лорда Маккона, убившего именно его, вызывают большие подозрения. Однако если всё, что вы говорите, правда, то он был в своем праве как главный сандаунер. Такие выходки терпеть невозможно. Подумать только — похитить чужого трутня! Ужасно грубо.

— Вы ведь наверняка понимаете, что у меня есть и другие заботы?

— Что, он отправился искать свою сбежавшую жену?

Профессор Лайалл покривил губу и кивнул.

— Трудный народ эти альфы.

— Совершенно согласен.

— Что ж, не буду вам мешать, — деван встал, но по пути к двери еще раз подошел взглянуть на Биффи. — Вторая успешная метаморфоза за последние месяцы. В политическом плане стаю Вулси, вероятно, ожидают крупные неприятности, но с тем, на что способен ваш альфа в форме Анубиса, вас и впрямь можно только поздравить. Славный щенок, верно? Он тоже навлечет чертову уйму неприятностей вам на голову. Если вампиры решат, что оборотни украли у них трутня, — куда уж хуже?

Профессор Лайалл вздохнул.

— И притом любимца самого лорда Акелдамы.

Деван покачал головой:

— Чертову уйму неприятностей, помяните мое слово. Удачи вам, юный бета. Она вам понадобится.

Как раз в тот момент, когда деван уже уходил, в дверях возник один из лучших агентов лорда Маккона.

Агент раскланялся с деваном, вошел и встал перед профессором Лайаллом, скрестив руки за спиной.

— Докладывайте, мистер Хавербинк.

— Дела не очень-то веселые, сэр. Зубы здорово ополчились против хвостов. Они говорят, лорд Маккон давно на кормчего зло держал. Говорят, со зла, мол, его и прикончил, а не то что там по долгу службы.

Хавербинк был малый крепкий — и снаружи, и внутри. С виду никто и не подумал бы, что у этакого детины избыток души, а к тому же он умел слушать и проникал в такие места, куда аристократу путь заказан. И еще люди и сверхъестественные полагали, что мужлан, похожий на распоследнего деревенского батрака, умом не блещет. Это была ошибка.

— Серьезные волнения?

— Пока только пара потасовок в пабах — в основном клавигеры кулаками машут, когда трутни распускают языки. Если еще и консерваторы вмешаются, может далеко зайти. У них, сами знаете, одно на уме: «Ничего этого не случилось бы, если бы не интеграция. Англия заслужила это, когда пошла против природы. Против законов, установленных Богом». Как начнут ныть…

— А от вампиров есть какие-нибудь сведения?

— Королева Вестминстерского роя молчит как мертвая — уж простите за такой каламбур, — с тех самых пор, как стало известно о смерти кормчего. Если бы она считала, что правда на их стороне, кудахтала бы во всех газетах, как курица-несушка, даже не сомневайтесь.

— Да, склонен с вами согласиться. То, что она молчит, — это хорошо для нас, оборотней. А что насчет репутации БРП?

— На нас-то всех собак и вешают. Говорят, лорд М. там был по службе, а не просто как оборотень, по крайней мере, таково общее мнение. Значит, должен был держать себя в руках, — Хавербинк повернулся к бете с вопросительным выражением на широком дружелюбном лице. Лайалл кивнул. Хавербинк продолжал: — Те, кто на стороне БРП, говорят, что он был в своем праве как главный сандаунер. Ну а те, кто БРП не любит, и его не любит, и волков — те все равно будут недовольны. Тут уж ничего не поделаешь.

Лайалл потер шею.

— Ну что же, приблизительно так я и думал. Продолжайте рассказывать правду, где только можете. Пусть все знают, что кормчий похитил трутня у лорда Акелдамы. Нельзя позволить вампирам или королевскому двору замести это под ковер. Остается надеяться, что и трутень, Биффи, — бета указал на диван, — и лорд Акелдама подтвердят официальную версию, иначе нам и правда тяжко придется.

Хавербинк скептически посмотрел на спящего Биффи:

— Он что-нибудь помнит?

— Едва ли.

— А с лордом Акелдамой получится сговориться?

— Едва ли.

— Вот именно, сэр. Не хотел бы я сейчас оказаться в вашей шкуре.

— Без фамильярностей, Хавербинк.

— И в мыслях не было, сэр.

— Кстати, где сейчас лорд Акелдама и собирается ли он вернуться, так ничего и не слышно?

— Ни словечка, сэр.

— Ну хоть что-то. Ладно, за дело, мистер Хавербинк.

— Отлично, сэр.

Хавербинк вышел, и вошел следующий агент, терпеливо дожидавшийся в коридоре.

— Сообщение для вас, сэр.

— А, мистер Финкерлингтон.

Финкерлингтон, похожий на круглую металлическую жаровню в очках, торопливо поклонился и только затем нерешительно шагнул в комнату. У него были манеры клерка, повадки крота, страдающего запором, и какие-то отдаленные родственные связи в высшем свете, что он в силу своего характера считал чем-то постыдным.

— Кое-что наконец поступило по тому каналу, за которым вы мне велели следить последние несколько ночей.

При всех прочих своих качествах Финкерлингтон весьма и весьма добросовестно выполнял свою работу. Она заключалась главным образом в том, чтобы сидеть и слушать, а затем записывать услышанное — без раздумий и комментариев.

Профессор Лайалл сел.

— Долго же вы несли мне это сообщение.

— Простите, сэр. Вы весь вечер были так заняты. Я не хотел вас беспокоить.

— Да, хорошо, — профессор Лайалл нетерпеливо махнул левой рукой.

Финкерлингтон протянул ему клочок пергаментной бумаги, на котором было записано сообщение. Оно оказалось не от Алексии, как надеялся Лайалл, а от Флута. И выглядело оно настолько неуместным и досадным в сложившихся обстоятельствах, что вызвало у Лайалла недолгий, но сильный приступ раздражения на леди Маккон. До сих пор такие чувства он питал исключительно к своему альфе.

Профессор Лайалл, кляня своего альфу за внезапный отъезд на чем свет стоит, свернул листок и после недолгих размышлений о деликатности содержащихся в нем сведений проглотил.

Он отпустил Финкерлингтона, встал и пошел взглянуть на Биффи. Молодой человек всё еще спал. «Вот и хорошо, — подумал Лайалл. — Сейчас это самое полезное и разумное занятие».

Когда он поправлял одеяло на новоиспеченном оборотне, в кабинет вошел еще кто-то.

Лайалл выпрямился и повернулся лицом к двери:

— Да?

Он уловил запах вошедшего: очень дорогие французские духи, легкий аромат самой лучшей помады для волос с Бонд-стрит и пряный, тягучий, неприятный привкус старой крови.

— С возвращением в Лондон, лорд Акелдама.

Леди Алексия Маккон, она же ла дива Таработти, не слишком возражала против того, чтобы ее похитили. Или, вернее сказать, начинала привыкать к подобным приключениям. Еще чуть больше года назад она вела жизнь самой что ни на есть типичной старой девы. В этом мире ее покой нарушали лишь две бестолковые сестры и слабоумная мать. Все ее заботы были, надо признать, несколько приземленными, а повседневный ход событий столь же тривиальным, как у любой другой молодой леди, имеющей достаточный доход, но лишенной необходимой свободы действий. Зато похищений удавалось избегать.

Однако это похищение оказалось пренеприятным.

Когда ее тащили с завязанными глазами, перекинутую через чье-то плечо в доспехах, как какой-нибудь мешок с картошкой, это было чудовищно унизительно. Ее долго волокли вниз по бесконечной череде лестниц и переходов, пахнущих сыростью — так пахнет только в самых глубоких подземельях. В порядке эксперимента Алексия несколько раз пыталась брыкаться и вырываться, но рука в металлической перчатке только крепче сжимала ее ноги.

Наконец они добрались до пункта назначения — как обнаружила Алексия, когда ей сняли повязку с глаз, это было что-то вроде римских катакомб. Она поморгала, чтобы глаза привыкали к полумраку, и увидела какие-то подземные древние руины, выдолбленные в скале и освещенные масляными лампами и свечами. Одна стена тесной камеры, куда ее поместили, выглядела свежеотремонтированной и хорошо укрепленной.

— Я бы сказала, обстановка тут заметно хуже, — заметила Алексия, не обращаясь ни к кому конкретно.

В дверном проеме возник настоятель. Он стоял, прислонившись к металлическому косяку, и глядел на нее своими безжизненными глазами.

— Как выяснилось, мы не в состоянии обеспечить вам достаточную безопасность там, наверху.

— Мне было небезопасно находиться в храме, в окружении нескольких сотен рыцарей-тамплиеров, самых могущественных священных воинов, когда-либо ступавших на эту землю?

Настоятель не ответил.

— Здесь мы устроим вас со всеми удобствами.

Алексия огляделась. Комнатка поместилась бы целиком в гардеробной ее мужа в замке Вулси. В углу стояли узкая кровать, покрытая выцветшим одеялом, столик с масляной лампой, ночной горшок и умывальник. Вид у всего этого был заброшенный и унылый.

— В самом деле? Пока никаких удобств не вижу.

Тамплиер подал безмолвный знак, и из ниоткуда появилась миска из хлеба, полная макарон, и кто-то невидимый подал морковку, вырезанную в форме ложки. Настоятель протянул все это Алексии.

Она постаралась не радоваться, увидев все тот же зеленый соус.

— Песто умилостивит меня лишь ненадолго, вы же понимаете?

— И что ты можешь сделать, дьявольское отродье?

— А, так я больше не «твоя бездушная»? — Алексия в глубокой задумчивости закусила губу. Парасоля при ней не было, а что тут поделаешь без грозного оружия? — Я начну вести себя очень невежливо.

На настоятеля эта угроза не произвела впечатления. Он захлопнул за собой дверь, и Алексия осталась запертой в тишине и темноте.

— Может, дадите мне хоть что-нибудь почитать? — крикнула она вслед тамплиеру, но тот не ответил.

Алексия начинала думать, что все те страшные истории, которые она слышала о тамплиерах, могут оказаться правдой — даже та, о каучуковой утке и дохлой кошке, которую рассказывал ей когда-то лорд Акелдама. И горячо надеялась, что мадам Лефу и Флут не пострадали.

Остаться вдруг совершенно одной, без них — в этом было что-то жутковатое.

Не в силах сдержать досаду, Алексия подошла к решетке своей тюрьмы и ударила по ней ногой.

Это не возымело никаких последствий, кроме ужасной боли в ступне.

— Вот черт, — бросила леди Маккон в безмолвную темноту.

Одиночество Алексии оказалось недолгим: вскоре ей нанес визит не кто иной, как сам немецкий ученый.

— Меня перевели сюда, господин Ланге-Вильсдорф. — Алексия была так расстроена этой внезапной переменой, что сочла нужным подчеркнуть и без того очевидное.

— Я прекрасно осведомлен об этом, женская особь. Очень неудобно, та? Мне тоже пришлось перенести свою лабораторию, а Пош не хочет спускаться сюда со мной. Он не любитель римской архитектуры.

— Да? Хотелось бы знать, кто же ее любит?.. Но я вот что хотела сказать — не могли бы вы уговорить их вернуть меня обратно? Если уж сидеть в тюрьме, я бы предпочла уютную комнату с красивым видом.

Коротышка покачал головой.

— Это теперь невозможно. Дайте-ка мне руку.

Алексия подозрительно прищурила глаза, но из любопытства все же выполнила его просьбу.

Немец обернул вокруг ее руки какую-то широкую трубку из промасленной ткани, а затем начал накачивать ее воздухом с помощью мехов через миниатюрный кран. Трубка раздулась и обхватила руку довольно плотно. Убрав мехи, ученый подставил под кран стеклянный шар, наполненный кусочками бумаги, и пустил воздух. Послышались свист и шипение, а бумажные клочки беспорядочно заметались внутри ёмкости.

— Что вы делаете?

— Я должен выяснить, какого ребенка вы можете родить, та. Есть разные предположения.

— Не понимаю, что такое важное могут сказать эти клочки бумаги, — по виду, пользы от них было не больше, чем от чайных листьев на дне чашки. Эта мысль заставила Алексию с тоской вспомнить о чае.

— Вам остается надеяться, что скажут. Ходят кое-какие разговоры, что с этим ребенком могут поступить… не так, как предполагалось вначале.

— Что?

— Та. А вас разобрать — как это говорится — на запасные части.

Отвратительный комок едкой желчи застрял у Алексии в горле.

— Что?!

— Помолчите пока, женская особь, не мешайте работать.

Ланге-Вильсдорф, сосредоточенно хмурясь, наблюдал за клочками бумаги. Они наконец осели на дно шара, которое, как только теперь заметила Алексия, было аккуратно расчерчено. Потом немец принялся делать какие-то записи и зарисовывать схемы расположения клочков. Алексия пыталась думать о чем-нибудь успокаивающем, но невольно чувствовала, как ее охватывают не только страх, а еще и злость. Она больше не хочет быть подопытной особью, хватит с нее!

— Вообразите, они предоставили мне полный доступ к материалам своей программы разведения запредельных. Почти сто лет они пытались найти способ размножения вашего вида.

— Людей? Едва ли это такая сложная задача. Я ведь все-таки человек, помните?

Господин Ланге-Вильсдорф оставил ее реплику без внимания и продолжал:

— Вы всегда передаете свои признаки по наследству, однако низкая рождаемость и редкость появления женских особей никогда не находили объяснения. К тому же программу затрудняла нехватка жизненного пространства. Тамплиеры ведь не могли держать этих младенцев в одной комнате или даже в одном доме.

— И чем все это кончилось? — Алексия не могла сдержать любопытства.

— Программа была приостановлена, та. Вы знаете, что один из последних был ваш отец?

Брови Алексии сами собой взлетели вверх.

— Вот как?

«Слышишь, маленькое неудобство? Твоего дедушку вырастили религиозные фанатики, как некий биологический эксперимент. Вот такая у тебя родословная».

— И он воспитывался среди тамплиеров?

Господин Ланге-Вильсдорф посмотрел на Алексию как-то странно.

— Такие подробности мне неизвестны.

О детстве отца она совсем ничего не знала. Его дневники начинались с того момента, когда он начал учиться в университете, и, как Алексия подозревала, предназначались главным образом для упражнений в английской грамматике.

Маленький ученый, кажется, решив, что говорить больше не о чем, вернулся к своим мехам и шару, закончил записи и приступил к сложной серии расчетов. Покончив и с этим, он резким движением отбросил ручку-стилограф.

— Замечательно! Та.

— Что именно?

— Такому результату может быть лишь одно объяснение. Что у вас все же имеются некоторые следы внутреннего эфира, сосредоточенного — как это говорится? — в средней зоне, но он ведет себя странным образом — как будто он и связан, и в то же время нет. Он словно находится в текучем состоянии.

— Что ж, это хорошо, — но тут же Алексия нахмурилась, вспомнив их предыдущий разговор. — Только ведь согласно вашей теории у меня вообще не должно быть никакого внутреннего эфира.

— Именно.

— Выходит, ваша теория неверна.

— Или эта текучая реакция исходит от эмбриона! — господин Ланге-Вильсдорф провозгласил это настолько торжественно, будто его открытие могло объяснить всю природу мироздания.

— Вы хотите сказать, что разгадали природу моего ребенка?

Алексия готова была прийти в не меньший восторг. Наконец то!

— Нет, но могу сказать с абсолютной уверенностью, что я очень, очень близок к разгадке.

— Забавно, но меня это совсем не обнадеживает.

Лорд Акелдама, одетый в костюм для верховой езды, стоял в дверях кабинета профессора Лайалла, небрежно опершись о косяк. По его лицу и в лучшие времена трудно было что-то прочитать, а в таких обстоятельствах, как сейчас, — почти невозможно.

— Как поживаете, милорд?

— В целом недурно, дорогой мой. В целом недурно. А вы?

Конечно, в прошлом они встречались не раз. Лайалл не одно столетие крутился вокруг большого слоеного пирога — высшего общества, — тут и там отщипывая по кусочку, а лорд Акелдама на этом пироге исполнял роль глазури. Лайалл понимал, что за глазурью тоже стоит приглядывать, даже если по большей части тебе приходится заниматься уборкой крошек. Малочисленность сообщества сверхъестественных позволяла уследить почти за всеми его членами, где бы те ни обретались — в кабинетах БРП и солдатских казармах или в самых бонтонных светских гостиных.

— Должен признаться, у меня бывали вечера и получше. Добро пожаловать в штаб-квартиру БРП, лорд Акелдама. Входите.

Вампир на мгновение замер на пороге, увидев спящего Биффи. И едва заметно шевельнул рукой:

— Вы позволите?

Профессор Лайал кивнул. В вопросе слышалось завуалированное оскорбление: вампир вынужден просить разрешения взглянуть на то, что ему принадлежало, но было так несправедливо похищено. Оборотень не стал отвечать на этот выпад. Сейчас все козыри были на руках у вампира, но профессор Лайалл почти не сомневался, что стоит дать лорду Акелдаме достаточно материала, и тот сумеет скроить из него галстук по последней моде, к удовольствию обеих сторон. Конечно, вампир способен превратить его и в петлю — это полностью зависело от исхода их разговора.

Профессор Лайалл знал, что обоняние у вампиров довольно слабое и ничто не могло с ходу подсказать лорду Акелдаме, что Биффи теперь оборотень. И все же он, очевидно, как-то догадался. И не сделал попытки дотронуться до молодого человека.

— Сильно он зарос. Я от него такого не ожидал. Но полагаю, в подобных обстоятельствах это допустимо, — лорд Акелдама поднял длинную тонкую белую руку к собственному горлу и защипнул кожу. Прикрыл на мгновение глаза, открыл их и снова взглянул на бывшего трутня. — Он кажется таким юным, когда спит. Я всегда замечал.

Он громко сглотнул. Затем отвернулся, выпрямился и подошел к Лайаллу.

— Вы прибыли верхом, милорд?

Лорд Акелдама взглянул на свой костюм и поморщился.

— Чрезвычайные обстоятельства требуют некоторых жертв, юный Рэндольф. Вы позволите мне называть вас Рэнди? Или вам больше нравится Дольфи? А может, Долли? — Профессор Лайалл заметно вздрогнул. — Так вот, Долли, я говорил, что совершенно не выношу верховой езды — лошади не любят носить на спине вампиров, да и прическа портится ужасно. Единственное, что может быть еще вульгарнее, — открытый экипаж.

Профессор Лайалл избрал более прямолинейную тактику.

— Где вы пропадали всю эту неделю, милорд?

Лорд Акелдама еще раз оглядел себя.

— Гонялся за призраками, убегая от демонов, милый Долли. Вы наверняка знаете, как это бывает.

Профессор Лайалл решил усилить нажим — просто чтобы посмотреть, не вызовет ли это более искреннюю реакцию.

— Как же вы могли просто взять и исчезнуть, когда леди Маккон так нуждалась в вас?

У лорда Акелдамы чуть покривилась губа, а затем он невесело рассмеялся:

— Занятно слышать это от беты лорда Маккона. Прошу меня простить, но, принимая во внимание обстоятельства, я склонен полагать, что право задавать вопросы принадлежит мне, — он кивнул в сторону Биффи — легкий, едва уловимый знак сдержанного недовольства.

Лорд Акелдама, подобно многим аристократам, привык скрывать свои истинные чувства не за видимостью их отсутствия, а за преувеличенным выражением ложных. Однако профессор Лайалл был вполне уверен, что под этой сдержанной вежливостью кроется искренний, глубинный и, безусловно, оправданный гнев.

Лорд Акелдама опустился на стул — с виду совершенно расслабленный и невозмутимый, словно у себя в клубе.

— Итак, насколько я понимаю, лорд Маккон отправился на поиски моей дорогой Алексии?

Лайалл кивнул.

— Выходит, он знает?

— Что ей грозит серьезная опасность и что за это ответственен кормчий? Да.

— Ах, так эту игру затеял Валли? Ясно, почему ему так хотелось, чтобы я покинул Лондон. Нет, я хочу спросить, дорогой Долли, знает ли уважаемый граф, что за ребенка он произвел на свет?

— Нет. Но он признал, что ребенок его. Думаю, он всегда знал, что леди Маккон его не обманывает. Он просто сумасбродствовал.

— Обычно я и сам люблю сумасбродствовать, но в подобных обстоятельствах, как вы понимаете, можно лишь сожалеть, что он не увидел истину раньше. Тогда леди Маккон не лишилась бы защиты стаи и ничего этого не случилось бы.

— Вы так думаете? Однако подобные вам создания пытались убить ее по пути в Шотландию, когда она еще находилась под защитой стаи Вулси. Правда, тогда это делалось не настолько откровенно и, как я теперь думаю, без поддержки роев. И тем не менее, едва весть о ее положении распространилась в определенных кругах, нашлись те, кто стал желать ей смерти. Тут примечательно как раз то, что вы-то, судя по всему, не хотите, чтобы она умерла.

— Алексия Маккон — мой друг.

— Неужели у вас так мало друзей, милорд, что вы готовы ради них пойти против очевидного и единодушного желания вам подобных?

Лорд Акелдама наконец утратил часть своего хладнокровия, хоть и совсем небольшую.

— Слушайте меня внимательно, бета. Я отщепенец, а значит, могу принимать собственные решения: кого мне любить, за кем следить и, главное, как одеваться.

— Итак, лорд Акелдама, кем же будет ребенок леди Маккон?

— Нет. Сначала вы объясните это, — вампир указал на Биффи. — Я был вынужден сняться с места, потому что моего самого любимого маленького тру-у-утня безжалостно похитили — причем, как теперь выясняется, его предал один из нас. И что же я нахожу, вернувшись? Что его выкрали оборотни! Думаю, даже лорд Маккон признал бы, что я имею право требовать объяснений.

В этом вопросе профессор Лайалл был полностью согласен с вампиром. Поэтому он рассказал всю правду, во всех подробностях.

— То есть выбор был между смертью и проклятием оборотня?

Профессор Лайал кивнул.

— Это нужно было видеть, милорд. Никогда еще мне не случалось наблюдать метаморфозы, которая тянулась бы так долго и была выполнена так деликатно. Сделать то, что сделал лорд Маккон, и при этом не опьянеть от крови и не истерзать мальчика — это невероятно. Немногие оборотни могут похвалиться таким самообладанием. Биффи очень повезло.

— Повезло? — вскочив на ноги, лорд Акелдама буквально выплюнул это слово. — Повезло! Сделаться хищным зверем, проклятым луной? Да лучше бы вы дали ему умереть. Мой бедный мальчик!

Лорд Акелдама не был крупным мужчиной, во всяком случае, по меркам оборотней, но двигался стремительно: он оказался рядом, по другую сторону стола, и схватил профессора Лайалла своими тонкими руками за шею раньше, чем тот успел понять, что происходит. Это был гнев, как и предвидел профессор Лайалл, но вместе с тем такая боль и обида, какой он никак не мог ожидать от вампира. Пожалуй, он все же немного перегнул палку. Лайалл сидел неподвижно, не пытаясь высвободиться из удушающей хватки. Вампир, вероятно, мог бы оторвать оборотню голову, но лорд Акелдама был не из тех, кто способен на такое даже в пылу гнева. Почтенный возраст и воспитанность не позволили бы ему зайти слишком далеко — это была просто демонстрация.

— Хозяин, довольно. Прошу вас. Это не их вина.

Биффи, слегка приподнявшись на диване, с ужасом глядел на эту сцену.

Лорд Акелдама немедленно выпустил профессора Лайалла и упал на колени рядом с молодым человеком.

Биффи заговорил, виновато захлебываясь словами:

— Я не должен был позволить им меня схватить. Я был слишком беспечен. Не думал, что кормчий дойдет до таких крайностей. Я сыграл не так, как вы меня учили. Я не верил, что он решится использовать меня, чтобы добраться до вас.

— Ах, вишенка моя, мы все играли вслепую. Это не твоя вина.

— Вы правда думаете, что я теперь проклят и отвратителен?

Голос у Биффи был очень тихий.

Растроганный вопреки своим инстинктам вампир прижал к груди новоиспеченного оборотня — один хищник утешал другого, и это выглядело так же неестественно, как если бы змея пыталась утешать домашнюю кошку.

Биффи уронил темноволосую голову на плечо лорда Акелдамы. Вампир крепко сжал свои безупречные губы, поднял взгляд в потолок, моргнул и отвернулся. Сквозь водопад белокурых волос вампира профессор Лайалл мельком успел увидеть его лицо.

О боже, он и правда любил мальчика. Бета прижал пальцы к уголкам глаз, словно хотел удержать слезы. Проклятие!

Любовь была самой нелепой и досадной из всех причуд сверхъестественных, о ней меньше всего говорили и меньше всего ожидали друг от друга. Но неподдельное горе утраты превратило лицо лорда Акелдамы, при всей его ледяной красоте, в мраморную маску, застывшую в выражении мучительной боли.

Профессор Лайалл был бессмертным; он знал, что значит терять любимых. Он не мог выйти из кабинета — слишком много важных документов БРП валялось вокруг, — но отвернулся и сделал вид, будто деловито перебирает бумаги, чтобы дать этим двоим побыть наедине хоть отчасти.

Он услышал шорох — лорд Акелдама сидел на диване рядом со своим бывшим трутнем.

— Дорогой мой мальчик, конечно же, ты мне не отвратителен, хотя об этой твоей щетине нам и впрямь нужно будет серьезно поговорить. Это всего лишь оборот речи — скажем так, некоторое преувеличение. Видишь ли, я очень надеялся, что ты окажешься рядом со мной, станешь одним из нас. Вступишь в старый добрый клуб кровожадных клыков и так далее.

Биффи шмыгнул носом.

— Как бы то ни было, это моя вина. Мне следовало быть внимательнее, сразу догадаться, что против меня и моей семьи ведется нечестная игра. Не поддаваться на его хитроумные уловки и не посылать следить за ним — тебя. А потом, когда ты исчез, я не должен был впадать в панику и сниматься с места. Но кто бы мог поверить, что мой же собрат — такой же вампир, такой же отщепенец — похитит то, что принадлежит мне? Мне! Да, мой сладкий цукат, я не разгадал его план. Не понял, в каком он отчаянии. Забыл, что иногда сведения, которые я храню у себя в голове, могут оказаться ценнее, чем те ежедневные сокровища, которые вы, милые мальчики, добываете для меня.

В этот момент, когда профессору Лайаллу казалось, что ничего хуже случиться уже не может, раздался громкий стук в дверь кабинета, а потом ее распахнули, не дожидаясь позволения.

— Что?..

Теперь настал черед профессора Лайалла поднимать глаза в потолок от избытка чувств.

— Ее королевское величество королева Виктория желает видеть лорда Маккона.

Королева Виктория шагнула через порог и заговорила еще на ходу:

— Его здесь нет, не так ли? Негодяй!

— Ваше величество! — профессор Лайалл поспешно вскочил из-за стола и отвесил самый нижайший и церемоннейший поклон, на какой только был способен.

Английская королева, обманчиво приземистая и смуглая, обвела кабинет властным взглядом, словно такой крупный предмет, как лорд Маккон, мог спрятаться где-нибудь в углу или под ковриком. Ее взгляд остановился на заплаканном лице Биффи, явно нагого, если не считать одеяла, лежащего в объятиях пэра Англии.

— Что это такое? Сантименты! Кто это там? Лорд Акелдама? Право, сейчас совсем не до этого. Извольте немедленно взять себя в руки.

Вампир вскинул голову, прижался щекой к щеке Биффи и прищурился, глядя на королеву. Затем мягко выпустил бывшего трутня из объятий, встал и поклонился — ровно так, как того требовали приличия, ни на йоту ниже.

Биффи, со своей стороны, был в полной растерянности. Он не мог встать, не обнажив какую-нибудь часть своего тела, и лежа выразить почтение приличествующим случаю образом тоже не мог. Он в отчаянии смотрел на королеву.

Профессор Лайалл пришел ему на помощь.

— Прошу вас извинить… э-э-э… — бета запнулся, вспомнив, что до сих пор не знает настоящего имени Биффи, — нашего юного друга. Выдалась трудная ночь.

— Это мы уже поняли. Так, значит, это тот самый трутень? — королева устремила на Биффи испытующий взгляд. — Деван сказал, что вы, молодой человек, были похищены нашим кормчим. Это серьезное обвинение, весьма серьезное. Это правда?

Биффи, приоткрывший рот в благоговейном ужасе, сумел лишь безмолвно кивнуть.

Лицо королевы выражало в равной мере облегчение и досаду.

— Что ж, по крайней мере, в этом лорд Маккон не ошибся.

Она перевела острый взгляд на лорда Акелдаму.

Вампир с небрежным задумчивым видом поправлял манжеты своей рубашки, стараясь, чтобы они лежали идеально ровно. Он не смотрел королеве в глаза.

— Можете ли вы сказать, лорд Акелдама, что смерть — справедливое наказание за похищение трутня у другого вампира? — будничным тоном поинтересовалась королева.

— Я бы сказал, что оно несколько чрезмерно, ваше величество, но в горячке момента такое иногда случается. Это произошло ненамеренно.

Профессор Лайалл не верил своим ушам. Лорд Акелдама защищает лорда Маккона?

— Хорошо. В таком случае графу не будет предъявлено никаких обвинений.

Лорд Акелдама вздрогнул.

— Я не сказал, что… то есть помимо этого он ведь трансформировал Биффи.

— Да-да. Превосходно, мы всегда рады новому оборотню, — королева милостиво улыбнулась ошеломленному Биффи.

— Но он мой!

Тон вампира заставил королеву нахмуриться.

— Мы не видим причин поднимать такой шум, лорд Акелдама. У вас осталось еще много таких, как он, не так ли?

Вампир от изумления умолк, и этой заминки было достаточно, чтобы королева продолжила свою речь, не обращая никакого внимания на его потрясенный вид.

— Мы полагаем, что лорд Маккон отправился на поиски своей жены? — Кивок профессора Лайалла. — Хорошо, очень хорошо. Мы восстанавливаем ее в должности маджаха — заочно, разумеется. Мы уволили ее по совету кормчего и теперь видим, что он, вероятно, продвигал таким образом свои собственные тайные планы. Много веков подряд Вальсингам был безупречным советником двора. Что могло довести такого человека до такой крайности?

Воцарилась тишина.

— Это не риторический вопрос, джентльмены.

Профессор Лайалл откашлялся.

— Я полагаю, это может иметь отношение к будущему ребенку леди Маккон.

— Да?

Профессор Лайалл повернулся к лорду Акелдаме и многозначительно посмотрел на него.

По его примеру королева Англии сделала то же самое.

Никто и никогда не мог бы обвинить лорда Акелдаму в суетливости, но под таким пристальным вниманием он, кажется, и впрямь слегка разволновался.

— Так что же, лорд Акелдама? Вы ведь знаете, не так ли? В противном случае ничего этого не произошло бы.

— Вы должны понять, ваше величество: записи вампиров восходят к временам римлян, и за все это время в них есть лишь одно упоминание о подобном ребенке.

— Продолжайте.

— И в том случае она была дитя душесоски и вампира, а не оборотня.

Профессор Лайалл закусил губу. Как могли ревуны не знать об этом? Они ведь хранители истории, они должны знать обо всем на свете.

— Продолжайте!

— Самое мягкое слово, какое нашлось у нас для этого существа, — душекрадка.