Безвинная

ГЛАВА ШЕСТАЯ ПОД ИМЕНЕМ ТАРАБОТТИ

День клонился к вечеру, но солнце еще висело над горизонтом, когда трое странного вида путников поднялись на борт последнего дирижабля, отправлявшегося в Кале со стоянки на белых скалах Дувра. Ни одному репортеру не удалось запечатлеть отъезд скандально известной леди Маккон. Вероятно, причиной тому была ее мгновенная реакция на публикацию слухов о ее так называемой опрометчивости, а скорее всего, то, что упомянутая дама путешествовала инкогнито, возмутительным образом нарушая правила приличий новыми, еще не опробованными прежде способами. Вместо обычного модного, но при этом исключительно практичного наряда на Алексии было надето черное свободное платье с пышными рукавами, юбку которого опоясывали широкие желтые ленты, и желтая бесформенная шляпа. В этом наряде леди Маккон отдаленно напоминала самодовольно надутого шмеля. Костюм был подобран поистине гениально: он сразу сделал из достойной великосветской дамы какую-то стареющую оперную певичку. Ее сопровождали хорошо одетый молодой джентльмен и его камердинер. При виде подобной компании можно было сделать только один вывод: за этим кроется вопиющая непристойность.

Мадам Лефу отнеслась к своей задаче — изобразить юного любовника — с подлинным энтузиазмом и то и дело проявляла угодливые знаки внимания к своей даме. Для этого маскарада она выбрала чрезвычайно реалистичные усы — длинные, черные, навощенные, они лихо закручивались кверху, прикрывая ямочки на щеках. Гигантский размер усов позволял почти полностью скрыть женственные черты изобретательницы, но их пышность имела неприятный побочный эффект: она вызывала у Алексии приступы судорожного хихиканья всякий раз, когда ее взгляд падал на француженку. Флуту было проще: он с удовольствием вернулся к привычной роли камердинера и таскал за Алексией и мадам Лефу коробки, а заодно свой обшарпанный саквояж — тот по виду был приблизительно одних лет со своим хозяином, только гораздо хуже сохранился.

Экипаж дирижабля поглядывал на странную троицу с плохо скрытым презрением, а фраппированные пассажиры откровенно сторонились их. Подумать только: бесстыдно афишировать подобную связь прямо на борту общественного транспорта! Безобразие! Таким образом, они оказались в изоляции, что Алексию более чем устраивало. По совету Флута она купила билет на свою девичью фамилию Таработти, поскольку после замужества так и не успела оформить новые проездные документы.

Мадам Лефу вначале возражала:

— По-вашему, это разумно, учитывая репутацию вашего отца?

— Полагаю, все же разумнее, чем путешествовать под именем леди Маккон. Кому же захочется носить имя Коналла?

Оказавшись наконец в каюте, Алексия сорвала с головы свою шмелиную шляпу и швырнула через всю комнату, как ядовитую змею.

Пока Флут возился с распаковкой багажа, мадам Лефу подошла к Алексии и погладила ее по освобожденным из плена волосам, словно успокаивая пугливого зверька.

— Фамилия Таработти широко известна только среди сверхъестественных. Разумеется, рано или поздно она привлечет чье-нибудь внимание. Надеюсь, нам удастся пересечь Францию быстрее, чем распространятся слухи.

Алексия не стала противиться этой ласке — она и правда действовала успокаивающе. Должно быть, мадам Лефу просто вошла в роль. Ох уж эти французы — они вообще очень увлекаются подобными вещами.

Они скромно поужинали у себя в каюте, отказавшись присоединиться к остальным пассажирам. Судя по свежести продуктов и по тому, как быстро их подали, команда дирижабля одобряла такое решение. Еда готовилась по большей части прямо на паровой машине — оригинальная кухня, хотя и не слишком изысканная.

После ужина они вышли на скрипучую палубу — подышать свежим воздухом. Алексию позабавило, как поспешно удалились при появлении их группки пассажиры, только что расслабленно наслаждавшиеся вечерним эфирным бризом.

— Вот снобы.

На щеках мадам Лефу, под нелепыми усами, показались едва заметные ямочки. Она прислонилась к плечу Алексии, и они обе, облокотившись на перила, стали смотреть на темные воды канала далеко внизу.

Флут внимательно наблюдал за женщинами. Алексия не знала, почему верный камердинер ее отца не доверяет мадам Лефу — потому что она француженка, потому что занимается изобретательством или из-за ее неподобающей манеры одеваться. Такому человеку, как Флут, все три этих качества могли казаться подозрительными.

У Алексии подобных предубеждений не было. Женевьева Лефу за последний месяц успела зарекомендовать себя как самая верная подруга, хоть и немного скрытная в сердечных делах, зато от нее всегда можно было ждать доброго слова и, что еще важнее, умного поступка.

— Вы скучаете по нему?

Не требовалось уточнять, о ком идет речь.

Алексия вытянула руку в перчатке, подставив ее под стремительные потоки эфира.

— Не хочу я по нему скучать. Но чертовски злюсь! И словно одеревенела. Чувствую себя глупой и вялой, — она искоса взглянула на изобретательницу. Женевьева ведь тоже пережила утрату. — Потом будет легче?

Мадам Лефу прикрыла глаза на целую долгую минуту. Должно быть, думала об Анжелике.

— Будет иначе.

Алексия посмотрела на почти полную луну — та еще не поднялась высоко, и огромный воздушный шар, несущий их корабль, не заслонял ее.

— Понемногу и становится иначе. Сегодня, — Алексия едва заметно пожала плечами, — болит уже по-другому. Теперь я думаю о полнолунии. Это была единственная ночь, когда мы делались неразлучными, не отрывались друг от друга всю ночь. В другое время я старалась не приближаться к нему надолго. Ему-то было все равно, но мне казалось, что лучше не рисковать — не делать его смертным дольше, чем необходимо.

— Боялись его состарить?

— Боялась, что какой-нибудь волк-одиночка с безумными глазами бросится на него, а я не успею отойти.

Какое-то время они молчали.

Алексия убрала руку и подперла ею подбородок. Ладонь словно онемела. Знакомое ощущение.

— Да. Я скучаю по нему.

— Даже после того, что он сделал?

Алексия безотчетно положила вторую руку на живот.

— Он всегда был порядочным болваном. Если бы соображал получше, никогда бы на мне не женился.

— Что ж, — мадам Лефу попыталась сменить тему разговора, вероятно, намереваясь поднять Алексии настроение, — во всяком случае, в Италии наверняка будет интересно.

Алексия взглянула на спутницу с подозрением:

— Вы уверены, что до конца понимаете значение этого слова? Я знаю, что английский — не ваш родной язык, но все-таки…

Фальшивые усы изобретательницы трепало ветром. Она прижала их к лицу тонким изящным пальцем, чтобы не улетели.

— Это шанс узнать, как вы забеременели. Разве не интересно?

Алексия сделала круглые глаза:

— Я прекрасно знаю как. Скорее уж, это шанс заставить Коналла отказаться от своих обвинений. А это не столько интересно, сколько полезно.

— Вы же понимаете, о чем я.

Алексия перевела взгляд на ночное небо.

— После свадьбы с Коналлом я думала, что детей у меня никогда не будет. А теперь словно подхватила какую-то экзотическую болезнь. Никакой радости! И казалось бы, меня должно интересовать, как с научной точки зрения объяснить такую беременность. Но у меня не получается слишком много думать о младенце, мне делается страшно.

— Возможно, вы просто не хотите привязываться к нему.

Алексия нахмурилась. Разбираться в собственных эмоциях было чудовищно утомительно. Женевьева Лефу растила ребенка другой женщины как собственного. Наверное, жила в постоянном страхе, что Анжелика придет и заберет у нее Джанела.

— Боюсь, у меня это получается непроизвольно. Считается ведь, что запредельные отторгают друг друга, при этом мы передаем свои признаки потомству. Если это так, у меня разовьется аллергия на собственного ребенка, я даже в одной комнате с ним находиться не смогу.

— Думаете, у вас случится выкидыш?

— Думаю, если беременность не прервется, мне, пожалуй, придется самой искать способы как-то избавиться от ребенка, иначе я с ума сойду. И даже если мне каким-то чудом удастся доносить его, я никогда не смогу дышать с ним одним воздухом, не говоря уже о том, чтобы дотронуться до него. И меня ужасно злит, что этот чурбан, мой муж, бросил меня разбираться с этим в одиночку. Неужели он не мог — ну я не знаю… поговорить хотя бы? Так нет же, он, видите ли, строит из себя обиженного и пьет как лошадь. А я… — тут Алексия перебила сама себя. — Фантастическая идея! Я должна выкинуть что-нибудь не менее возмутительное.

В ответ на это заявление мадам Лефу наклонилась и поцеловала Алексию в губы — очень ласково и нежно.

Нельзя сказать, чтобы это было неприятно, но и не совсем то, что принято в приличном обществе, даже среди друзей. Иногда, по мнению Алексии, мадам Лефу со своими французскими замашками заходила слишком далеко.

— Я не совсем это имела в виду. Нет у вас коньяка?

Изобретательница улыбнулась.

— По-моему, пора спать.

Алексия чувствовала себя измочаленной, как уголок старого ковра.

— Ужасно утомительно говорить о своих чувствах. Не уверена, что мне это по нраву.

— Да, но разве это не помогло?

— Я по-прежнему ненавижу Коналла и хочу доказать, что он неправ. Так что нет, кажется, не помогло.

— Но вы ведь всегда так относились к своему мужу, моя дорогая.

— Что правда, то правда. У вас точно нет коньяка?

На следующее утро они приземлились во Франции — на удивление, практически без эксцессов. После посадки мадам Лефу заметно повеселела. Легкой жизнерадостной походкой она спустилась вместе с Алексией по сходням с дирижабля, оставив позади рвущийся с привязи разноцветный корабль. Количество багажа ничуть не смутило французов, имевших склонность не только к нелепым усам, но и к передовой механике. Они погрузили чемоданы «Ла дива Таработти», коробки мистера Лефу и саквояж Флута на удивительную платформу: она парила в воздухе на четырех воздушных шарах, надутых эфиром, и ее потащил за собой апатичный носильщик. Мадам Лефу вступила в долгий спор с персоналом — или, скорее, начала вести переговоры, поскольку велись они без особой горячности. Насколько удалось понять Алексии — а уловить ей в треске французских фраз удалось совсем немного, — обсуждаемые вопросы касались счетов, чаевых и сложностей с наймом транспорта в такой ранний час.

Мадам Лефу охотно признавала, что утро только началось, однако терпеть какие-либо проволочки категорически отказывалась. Она разбудила молодого возницу с необычайно эффектными усами, и он подошел к путешественникам, протирая заспанные глаза. Уложив багаж и благополучно устроившись в экипаже, они проехали десяток миль до вокзала, где пересели на почтовый поезд, отправлявшийся в шестичасовой путь до Парижа через Амьен.

Мадам Лефу тихонько пообещала, что в поезде их накормят. К сожалению, железнодорожная еда оказалась отвратительной. Алексия, которой доводилось выслушивать лишь восторги по поводу французской кухни, испытала разочарование.

На место прибыли ближе к вечеру, и тут выяснилось, что Париж — точно такой же грязный и многолюдный город, как Лондон, только дома причудливее и усы у джентльменов пышнее. В город отправились не сразу: несмотря на острую нехватку чая в организмах путешественников, не стоило забывать об опасности слежки. Они вошли в главный железнодорожный вокзал, где Флут сделал вид, будто покупает билеты, и подняли ужасную суету, якобы торопясь успеть на ближайший поезд до Мадрида. А потом с багажом шумно ввалились в вагон мадридского состава с одной стороны, а затем тихонько выскользнули с другой, к большому недовольству единственного многострадального носильщика, получившего, впрочем, щедрое вознаграждение за свои труды. Далее на задах вокзала путешественники забрались в большую, довольно обшарпанную повозку, мадам Лефу объяснила вознице, куда ехать, и вскоре они остановились у крохотной ветхой часовой мастерской, располагавшейся рядом с пекарней. Алексия с немалым изумлением узнала, что все это находится на территории парижского торгового квартала.

Понимая, что скрывающимся от преследования привередничать не приходится, леди Маккон вошла следом за подругой в тесную мастерскую. Над дверью она заметила маленького медного осьминога и не вполне сумела сдержать дрожь тревожного предчувствия. Однако стоило ей оказаться внутри, как ее опасения мгновенно развеялись, сменившись любопытством. Мастерская была завалена часами и другими механизмами всевозможных форм и размеров. К сожалению, мадам Лефу, не задерживаясь, прошла через заднюю дверь и зашагала наверх по лестнице. Так, без особой помпы и церемоний, они оказались в маленьком вестибюле на втором этаже, где располагалось несколько сдаваемых внаем комнат.

Здесь Алексия почувствовала себя словно в дружеских объятиях: в комнате все дышало таким искренним гостеприимством и душевностью, что казалось, будто тебя приветствует радостным криком рождественский пудинг: уютно потертая мебель, яркие и веселые картины на стенах и приставные столики. Даже обои были славные. И в отличие от Англии, где в любых помещениях из уважения к сверхъестественным окна закрывали тяжелые шторы и царил полумрак, комната была светлой, солнечной и заполненной воздухом, свободно проникавшим с улицы благодаря распахнутым створкам. Но больше всего Алексию обрадовало множество разбросанных повсюду устройств и механических безделушек. В отличие от мастерской мадам Лефу, не имевшей другого назначения, кроме производственного, это был и дом, и мастерская. На конструкциях, напоминавших наполовину собранные вязальные машины, и кривошипных механизмах валялись какие-то шестеренки, а между ними стояли ведерки для угля. Семейный союз лаборатории и уютного жилища; ничего подобного Алексия никогда не видела.

Мадам Лефу коротко и неразборчиво окликнула кого-то, вероятно, хозяина мастерской, но разыскивать не стала. И непринужденно, словно любимая родственница, расположилась на мягком диванчике. Леди Маккон, которой такие вольности казались в высшей степени неприличными, вначале противилась желанию последовать ее примеру, однако усталость после долгого путешествия в конце концов убедила ее отбросить церемонии. Флут, который, кажется, никогда не уставал, сцепил пальцы за спиной и занял свою любимую позицию дворецкого — у двери.

— Ах, Женевьева, дорогая, какая неожиданная радость!

Вошедший в комнату джентльмен идеально соответствовал дому — мягкий, дружелюбный и увешанный разнообразными приспособлениями. На нем был кожаный фартук с множеством карманов, на носу — очки с зелеными стеклами, на голове — стеклокуляры в медной оправе, а на шее висел монокль. Без сомнения, часовщик. Говорил он по-французски, но, к счастью, гораздо медленнее, чем те, кого Алексии приходилось слышать до сих пор, и ей удавалось уловить смысл фраз.

— В тебе, кажется, что-то изменилось? — часовщик поправил очки и на мгновение взглянул сквозь них на мадам Лефу. Явно не замечая огромных усов, приклеенных над верхней губой изобретательницы, он добавил: — Шляпа новая?

— Вот ты, Гюстав, никогда не меняешься, верно? Надеюсь, ты не против такого неожиданного визита, — мадам Лефу обратилась к хозяину на правильном «королевском» английском в знак уважения к присутствующим Алексии и Флуту.

Часовщик с легкостью переключился на родной язык Алексии, словно владел им в совершенстве с рождения. Кажется, он только сейчас заметил гостей.

— Нисколько, уверяю. Я счастлив тебя видеть. В любое время, — что-то в голосе часовщика и в блеске его голубых глаз-пуговиц подсказывало, что эти слова — не просто дань вежливости. — А ты еще и друзей ко мне привела! Как чудесно. Очень рад, очень рад.

Мадам Лефу представила их друг другу:

— Месье Флут, мадам Таработти, это мой дорогой кузен, месье Труве.

Часовщик внимательно посмотрел на Флута и коротко поклонился. Флут ответил тем же, после чего объектом пристального внимания оказалась Алексия.

— Не из тех Таработти?..

Алексия не сказала бы, что месье Труве выглядел шокированным, это было бы преувеличением, но теперь в его поведении явственно ощущалось нечто большее, чем простая любезность. Правда, выражение лица трудно было разглядеть, поскольку в придачу к неизбежным усам у часовщика имелась еще и золотисто-рыжеватая борода эпических размеров, которая могла бы соперничать с кустом шелковицы. Казалось, усы, преисполнившись неумеренного энтузиазма и жажды приключений, решились захватить и нижнюю часть лица и ринулись в беспощадную атаку.

— Его дочь, — подтвердила мадам Лефу.

— В самом деле? — в поисках подтверждения часовщик перевел взгляд почему-то на Флута.

Флут коротко кивнул — один раз.

«Неужели это так ужасно — быть дочерью своего отца?» — подумала Алексия.

Месье Труве приподнял густые брови и улыбнулся. Это была короткая застенчивая улыбка, едва пробивавшаяся сквозь заросли бороды.

— Насколько я понимаю, вы никогда не видели своего родителя? Нет, конечно, и не могли видеть, не так ли? Это невозможно. Если вы действительно его дочь, — на этот раз он взглянул на мадам Лефу. — Это правда?

На щеке мадам Лефу показались ямочки.

— Без всякого сомнения.

Часовщик поднял к глазу свой монокль и вгляделся в Алексию одновременно сквозь него и сквозь очки.

— Замечательно. Женщина-запредельная! Вот уж не думал, что доживу до такого дня. Ваш визит для меня большая честь, мадам Таработти. Женевьева, ты всегда преподносишь мне самые очаровательные сюрпризы. И неприятности в придачу, само собой, но об этом, пожалуй, пока не будем, а?

— Мало того, кузен, — она ждет ребенка. А отец — оборотень. Как тебе это?

Алексия пронзила мадам Лефу суровым взглядом. Они не договаривались, чтобы выкладывать такие интимные подробности французскому часовщику!

— Мне нужно сесть, — месье Труве вслепую нашарил рукой ближайший стул и рухнул на него. Глубоко вздохнул и с еще большим интересом оглядел Алексию. Она подумала — кажется, он сейчас еще и стеклокуляры нацепит в придачу к очкам и моноклю.

— Вы уверены?

Алексия ощетинилась. Она так устала от вечного недоверия к ее словам.

— Можете не сомневаться. Я совершенно уверена.

— Удивительно, — проговорил часовщик, к которому, кажется, отчасти вернулось душевное равновесие. — Не обижайтесь, не обижайтесь. Вы должны понимать, что вы — чудо современной эпохи, — монокль вновь поднялся к глазу. — Хотя вы не очень похожи на вашего уважаемого отца.

Алексия бросила неуверенный взгляд на Флута, а затем спросила месье Труве:

— А есть на свете хоть кто-то, кто не знал моего неведомого батюшку?

— О, его как раз мало кто знал. Таково было его желание. Но он появлялся изредка в моем кругу или, вернее сказать, в кругу моего отца. Я видел его только один раз, да и то в шесть лет. Однако я все хорошо помню, — часовщик снова улыбнулся. — Должен сказать, он всегда умел произвести впечатление, ваш отец.

Алексия задумалась, не скрывается ли за этими словами какой-то неприятный подтекст? И поняла — наверняка скрывается. Зная то немногое, что она знала о своем родителе, правильнее было бы спросить, на что именно намекал француз? Но ее просто разрывало от любопытства.

— В кругу?..

— В Ордене.

— Мой отец был изобретателем? — Алексию это удивило. Она никогда не слышала ничего подобного об Алессандро Таработти. Все записи в его дневнике указывали, что он был скорее разрушителем, чем созидателем. Кроме того, по общему мнению, запредельные и не могли ничего изобрести. Им не хватало для этого воображения и души.

— О нет, нет, — месье Труве задумчиво погладил свою бороду двумя пальцами. — Скорее, необычным клиентом. У него всегда были самые диковинные заказы. Помню, мой дядя рассказывал однажды, как он… — часовщик бросил взгляд на дверь, очевидно, заметив что-то такое, что заставило его оборвать свой рассказ. — Впрочем, неважно.

Алексия оглянулась, надеясь увидеть, что же вынудило этого разговорчивого малого умолкнуть. Но не обнаружила ничего нового — только Флут, бесстрастный, как всегда, стоял со скрещенными за спиной руками.

Алексия вопросительно взглянула на мадам Лефу.

Но француженка ничем не помогла ей. Напротив, она подыскала предлог, чтобы уйти от дальнейшего участия в разговоре.

— Кузен, что, если я пойду поищу Кансузу и попрошу принести чаю?

— Чаю? — на лице месье Труве отразилось недоумение. — Ну что ж, если хочешь. Мне кажется, ты слишком долго прожила в Англии, моя дорогая Женевьева. По мне, для такого случая лучше подошло бы вино. Или, может быть, бренди, — он повернулся к Алексии: — Принести вам бренди? Судя по вашему виду, вам не помешало бы немного взбодриться, моя дорогая.

— О нет, спасибо. Чая будет вполне достаточно, — по правде говоря, леди Маккон считала, что выпить чаю — прекрасная мысль. Уловки с поездом отняли у них больше часа, и хотя Алексия понимала, что дело того стоило, ее желудок имел против задержки принципиальные возражения. После появления «маленького неудобства» еда так или иначе становилась всё более насущной проблемой. Алексия всегда придавала завтракам, обедам, ужинам и чаю большое значение, что и было заметно по ее талии, но теперь в ее мыслях гораздо больше места стали занимать вопросы, где и когда можно будет поесть, а в самых неловких случаях — удастся ли удержать съеденное в себе. «И в этом тоже виноват Коналл. Кто бы мог подумать, что на свете есть что-то, способное изменить мои привычки в еде?»

Мадам Лефу исчезла из комнаты. Повисла неловкая пауза: часовщик продолжал разглядывать Алексию.

— Так по какой же линии, — осторожно начала Алексия, — у вас родство с Женевьевой?

— О, мы на самом деле не родственники. Мы с ней вместе учились в парижской «Школе искусств и ремесел». Не слышали о такой? Ну конечно, слышали. Правда, в то время она была не она, а он — наша Женевьева всегда предпочитала мужскую роль, — за этим последовала пауза, густые брови задумчиво нахмурились. — А, так вот что в ней изменилось! Опять она приклеила эти дурацкие фальшивые усы. Давненько я ее с ними не видел. Вы, должно быть, путешествуете инкогнито. Как интересно!

На лице Алексии отразилась легкая паника: она не знала, стоит ли рассказывать этому приветливому человеку, что над ними висит угроза нападения вампиров.

— Не волнуйтесь, у меня нет желания совать нос в ваши дела… Так вот, это я научил Женевьеву всему, что она знает о часовых механизмах. И уходу за усами, если на то пошло. И еще кое-чему немаловажному, — часовщик погладил свои внушительные усы двумя пальцами, большим и указательным.

Алексия не до конца поняла смысл его слов. От необходимости продолжать этот разговор ее спасло появление мадам Лефу.

— А где же твоя жена? — спросила француженка у хозяина дома.

— Ах да. Гортензия немного… как бы сказать… умерла в прошлом году.

— Ой! — мадам Лефу эта новость, кажется, не особенно огорчила — только удивила. — Мне очень жаль.

Часовщик слегка пожал плечами.

— Гортензия никогда не любила поднимать шум. Подхватила пустяковую простуду по дороге на Ривьеру, и не успел я опомниться, как она просто сдалась болезни и угасла.

Алексия не знала, что и думать: ей было непонятно такое равнодушие.

— Она вообще была немножко похожа на репу, моя жена.

Алексия наконец решила, что в этой бесчувственности, пожалуй, есть даже что-то забавное.

— В каком смысле?

Часовщик снова улыбнулся. Очевидно, он ждал этого вопроса.

— Пресная, безвкусная — на гарнир годится, но только если ничего лучше не нашлось.

— Гюстав, что ты говоришь такое! — мадам Лефу изобразила возмущение.

— Но хватит обо мне. Расскажите еще что-нибудь о себе, мадам Таработти.

Месье Труве придвинулся поближе.

— Что же еще вы хотели бы знать?

Алексии хотелось хорошенько расспросить часовщика о своем отце, но она чувствовала, что шанс, увы, упущен.

— Ваши способности схожи с теми, какими обладают запредельные мужчины? Вы так же умеете нейтрализовать сверхъестественные проявления?

— Я никогда не встречала других запредельных, но всегда предполагала нечто подобное.

— То есть, если можно так выразиться, физическое прикосновение или очень тесная близость — и немедленная реакция жертвы?

Слово «жертва» Алексии не понравилось, но описание происходившего было довольно точным, поэтому она кивнула.

— Так, значит, вы изучаете нас, месье Труве?

А вдруг этот забавный бородач способен разрешить ее затруднение с беременностью?

Часовщик покачал головой. В уголках его глаз появились веселые морщинки. Алексия поняла, что густая растительность на лице месье Труве больше ей не мешает: выражение этого лица без труда читалось по глазам.

— О нет, нет. Это далеко за пределами моей основной сферы интересов.

Мадам Лефу испытующе взглянула на старого школьного друга.

— Да, Гюстав, ты никогда всерьез не занимался изучением эфира — не хватало технического оснащения.

— Неужели между эфиром и моими способностями есть какая-то связь? — Алексия была озадачена. Будучи «синим чулком», она имела представление о проводящихся исследованиях: касались они в основном тонких вопросов эфиронавтики и перемещения в надвоздушном пространстве, а вовсе не способностей запредельных существ.

Миниатюрная застенчивая горничная подала чай — или то, что считалось чаем во Франции. Вместе с девушкой в двери вкатился низенький столик, скорее поднос на колесиках, — казалось, он везет не только чашки и всё прочее, но и саму горничную, издавая смутно знакомый тикающий звук. Когда горничная наклонилась, чтобы поднять поднос и поставить на стол, Алексия непроизвольно взвизгнула. До этого момента она совершенно не подозревала о своих способностях к спорту, однако сейчас одним прыжком перемахнула через диван и спряталась за ним.

«Роль лакея в сегодняшнем французском фарсе, — подумалось ей в приступе паники пополам с весельем, — исполняет механическая божья коровка — убийца!».

— О боже, мадам Таработти! С вами все хорошо?

— Божья коровка! — сдавленно выкрикнула Алексия.

— Ну да. Это прототип для одного из последних заказов.

— То есть вы хотите сказать — она здесь не для того, чтобы меня убить?

— Мадам Таработти, уверяю вас, я не настолько дурно воспитан, чтобы убивать кого-то божьей коровкой в моем собственном доме.

Алексия опасливо вышла из-за дивана и настороженно наблюдала за тем, как большой механический жук, совершенно безучастный к тому, как бешено колотится сердце у нее в груди, выкатывается обратно в коридор следом за горничной.

— Насколько я понимаю, это ваша работа?

— Совершенно верно, — часовщик гордо посмотрел вслед удаляющемуся насекомому.

— Я уже имела с ней дело.

Мадам Лефу устремила на месье Труве негодующий взгляд:

— Кузен, я думала, ты предпочитаешь не брать заказы на оружие!

— Так и есть! И должен сказать, что меня оскорбляют подобные обвинения.

— Так вот, вампиры сделали из них оружие! — сообщила Алексия. — Мне пришлось столкнуться с нападением целого стада божьих коровок — убийц — их подослали, чтобы они прикончили меня в экипаже. Вот эти усики, которыми они у вас держат чайные подносы, заменили иголками для инъекций.

— И одна из этих коровок взорвалась, когда я хотела ее осмотреть, — добавила мадам Лефу.

— Какой ужас! — часовщик нахмурился. — Гениально, конечно, но эта модификация — не моих рук дело, уверяю вас. Я должен извиниться перед вами, милая леди. Кажется, такие вещи часто случаются, когда имеешь дело с вампирами. Хотя бывает трудно отказать постоянным клиентам, к тому же столь аккуратно оплачивающим счета.

— Не мог бы ты назвать нам имя заказчика, кузен?

Часовщик вновь нахмурился.

— Американский джентльмен. Мистер Борегар. Вы когда-нибудь слышали о нем?

— Похоже на псевдоним, — сказала Алексия.

Мадам Лефу кивнула:

— Увы, в этой части света такие устройства используют многие. Теперь следов уже не найти.

Алексия огорченно вздохнула.

— Ах, ну что же, месье Труве, будем ждать новой встречи с божьими коровками — убийцами. Я все понимаю. Надеюсь, вы успокоите мои расстроенные чувства чаем?

— Конечно, мадам Таработти. Конечно.

Чай действительно имелся, хоть и, судя по запаху, неважного качества, однако Алексию куда больше занимала еда. На тарелках красовались сырые овощи (сырые!), какое-то прессованное студенистое мясо и крошечные диетические бисквитики — на вид ореховые. Выглядело всё это, по мнению Алексии, крайне подозрительно. Сладкого не было совсем. Однако, положив себе небольшую горку закусок, леди Маккон нашла угощение более чем отменным — за исключением чая, который оказался совершенно безвкусным, как и предполагалось с самого начала.

Часовщик деликатно поклевал с тарелок, но пить ничего не стал, заметив, что, на его вкус, чай — великолепный напиток, если подавать его холодным, со льдом. Если бы, конечно, лед был немного подешевле. После этого заявления Алексия совершенно разочаровалась как в самом месье Труве, так и в его моральных качествах.

А он тем временем продолжил разговор с мадам Лефу, словно их не прерывали.

— Напротив, моя дорогая Женевьева, я интересуюсь эфирными явлениями достаточно, чтобы следить за последними изысканиями итальянцев. Вопреки британским и американским теориям о моральной неустойчивости, отклонениях в составе крови и лихорадочном темпераменте итальянские научные сообщества теперь придерживаются мнения, что существование души связано со способностью кожи должным образом перерабатывать эфир из внешней среды.

— О, ради бога, что за нелепость! — на леди Маккон теория не произвела серьезного впечатления. А «неудобство», судя по всему, осталось столь же недовольно сырыми овощами. Алексия перестала есть и положила руку на живот. Черт бы побрал это несносное существо! Неужели нельзя хоть раз дать ей спокойно поесть?

Флут, до сих пор занятый уничтожением провизии на собственной тарелке, встревоженно повернулся к ней.

Алексия покачала головой.

— А, так вы читаете научную литературу, мадам Таработти?

Алексия кивнула.

— Вероятно, вам это может показаться абсурдным, но я считаю эту идею заслуживающей внимания. И не в последнюю очередь потому, что благодаря ей удалось приостановить санкционированные тамплиерами методы вивисекции сверхъестественных подопытных.

— Так вы прогрессист? — Алексия была удивлена.

— Я стараюсь не вмешиваться в политику. Однако в Англии, судя по всему, дела идут неплохо еще и потому, что в ней легализованы сверхъестественные. Это не значит, что я полностью одобряю такой шаг. Но противоположная ситуация, при которой они вынуждены скрываться, имеет свои недостатки. Во-первых, мне хотелось бы иметь доступ к некоторым научным исследованиям вампиров. Сколько всего они знают о часах! А во-вторых, я против, чтобы сверхъестественных преследовали и обращались с ними словно с животными, как это принято в Италии.

Пока шла беседа, солнце начало опускаться над парижскими крышами и комнату залил приятный золотистый свет.

Часовщик кивнул самому себе и перешел на другую тему:

— Так-так, кажется, пора заканчивать беседу. Вы, должно быть, устали. Вы, конечно, останетесь ночевать у меня?

— Если не возражаешь, кузен.

— Ничуть. Если, конечно, вы извините меня за скромность обстановки — у меня ведь довольно тесно. Боюсь, вам, дамы, придется спать на одной кровати.

Алексия смерила мадам Лефу внимательным взглядом. Француженка не скрывала ни своих предпочтений, ни своего интереса.

— Полагаю, моей добродетели ничто не угрожает.

Флут, кажется, хотел что-то возразить.

Алексия бросила на него насмешливый взгляд. Бывший камердинер ее отца — и ханжа? Противник плотских удовольствий? Решительно невозможно. Правда, представления бывшего дворецкого, как следует одеваться и вести себя в обществе, отличались редкой косностью, но он ни разу и бровью не повел, наблюдая за разнузданными утехами неугомонной стаи оборотней в замке Вулси. С другой стороны, Флут всегда недолюбливал лорда Акелдаму… Алексия слегка нахмурила брови.

Бывший камердинер ее отца ответил непроницаемым взглядом.

Может, он до сих пор не слишком доверяет мадам Лефу по какой-то другой причине?

Поскольку ломать голову над этим было совершенно бесполезно, а разговор с Флутом — или, точнее, монолог, обращенный к Флуту, — тоже ничего бы не дал, Алексия обогнула его и зашагала вслед за месье Трувом по коридору к маленькой спальне, где, переодевшись в пурпурно-красное тафтяное платье для вечера в кругу семьи, прилегла вздремнуть немного перед ужином.

Разбудил ее очень странный шум. Кажется, он доносился снизу, из часовой мастерской.

— О, во имя пирога с патокой! Что там еще?

Схватив в одну руку парасоль, а в другую сумку, леди Маккон выскочила в коридор. Было очень темно — лампы еще не зажигали. Только снизу, из мастерской, струился теплый свет.

На верхней площадке лестницы Алексия столкнулась с Флутом.

— Мадам Лефу и месье Труве обсуждали разные вопросы, связанные с часами, пока вы отдыхали, — негромко сообщил он ей.

— Не могли же они при этом поднять такой тарарам.

Что-то с грохотом ударилось во входную дверь. Если в Лондоне магазины и мастерские стояли открытыми до поздней ночи ради посетителей из числа оборотней и вампиров, парижане не только закрывали свои заведения еще до захода солнца, но и надежно запирали двери для защиты от вторжения сверхъестественных клиентов.

Алексия с Флутом кубарем скатились вниз по лестнице — если такое выражение уместно, когда речь идет о почтенном дворецком и о беременной женщине, занимающей в обществе высокое положение. И на полпути к мастерской леди Маккон пришло в голову, что местная привычка запирать двери, пожалуй, имеет под собой основания, поскольку в этот момент туда же вломились, сорвав дверь с петель, четыре здоровенных вампира. Клыки у них выразительно торчали, и вид их никак не располагал к вежливому знакомству.