Благородный защитник

Глава 1

— Не ты ли сэр Пейтон Мюррей?

К великой радости Пейтона, голос, раздавшийся за его спиной, принадлежал женщине. Слава Богу, это не муж леди Фрейзер, которому он собирался наставить рога. Но кто бы ни застал его притаившимся под окном спальни леди Фрейзер, ничего хорошего ему это не сулило. Впрочем, он умел выпутаться из любой беды. Красноречия ему вполне хватало. И вот сейчас оно ему наверняка пригодится.

Оборачиваясь к той, которая его окликнула, он уже намеревался пуститься в объяснения, но так и застыл на месте с раскрытым ртом. Женщина оказалась совсем маленькой и совершенно мокрой. С волос стекала вода. Нежное овальное личико с острым подбородком было бледно. Совсем худенькая, она тем не менее обладала вполне женственной фигурой.

— Так ты сэр Пейтон Мюррей или нет? Прекрасный сэр Пейтон?

— Да, я Пейтон Мюррей, — признался он, не уверенный, что поступил правильно.

— Любезный и доблестный сэр Пейтон?

— Да, я… — начал он, от всей души желая, чтобы она прекратила это громогласное и церемонное перечисление его достоинств, так как всегда чувствовал неловкость в подобных ситуациях.

— Сэр Пейтон, по прозвищу Проклятие Всех Мужей? Быстрый, как Молния и Разящий Мечом Наповал? Тот самый сэр Пейтон, о котором вздыхают все дамы и про которого менестрели сочиняют песни?

В ее тоне определенно чувствовалась насмешка!

— Что тебе нужно?

— Значит, ты и есть сэр Пейтон?

— Да. Я — прекрасный сэр Пейтон.

— Вообще-то мне все равно; будь ты хоть безобразен, как жаба. Мне нужен благородный, галантный сэр Пейтон, Разящий Мечом Наповал и Спешащий на Помощь к Тем, Кто в Беде.

— Менестрели склонны преувеличивать, — не слишком любезно ответил Пейтон и сразу же устыдился своей резкости, увидев, как поникли ее плечи.

— Понимаю. Благородный сэр, должно быть, заметил, что я немного промокла? — спросила она, выжимая мокрый подол.

— Это трудно не заметить! — Он с трудом подавил улыбку.

— А не интересно ли благородному сэру узнать почему? Дождя-то ведь нет.

— Разумеется, интересно.

— Мой муж попытался меня утопить. Забыл по дурости, что я умею плавать.

Потрясенный, Пейтон все же сдержал свои эмоции. Слишком часто женщины прибегают ко всевозможным уловкам, чтобы заманить его в сети и под уздцы повести к алтарю. Однако, подумал Пейтон, снова окинув ее взглядом, ни одна коварная обманщица еще не пыталась завлечь его, выкупавшись в грязной реке. И ни одна не была столь язвительна. Если эта таинственная женщина и собирается заманить его в ловушку, то пользуется весьма престранной наживкой.

— Почему же твой муж пытался тебя утопить? — спросил Пейтон.

— Пейтон, мой прекрасный воздыхатель, ты ли это? — тихонько позвала леди Фрейзер, высунувшись из окна.

Пейтон, мысленно проклиная все и вся, поднял глаза и увидел прелестное лицо леди Фрейзер. Ее длинные белокурые волосы рассыпались по подоконнику. Молодой человек быстро повернулся к женщине, с которой разговаривал, но та исчезла.

— Да, это я, моя голубка, — ответил он, удивляясь, почему его так огорчило исчезновение неизвестной женщины.

— Иди же ко мне, мой прекрасный рыцарь! Я жду тебя с нетерпением.

— Это так соблазнительно, моя красавица!

И Пейтон шагнул к стене, у которой весьма кстати были поставлены пирамидой бочонки, как вдруг услышал тихий, сдавленный вздох. Он оглянулся, полагая, что где-то рядом промокшая незнакомка, но никого не увидел. И снова повернулся к бочонкам. Про себя он подумал, что супружеские измены для леди Фрейзер дело обычное: бочонки составлены так, что представляют собой хитро замаскированную лестницу — он приметил даже несколько толстых досок, искусно прибитых к стене.

— Значит, рыцарь, ты собираешься бросить меня здесь?

Тихий шепот заставил его вздрогнуть, и он едва не оступился, когда вновь огляделся в поисках девушки.

— У меня свидание, — ответил он тоже шепотом. Тяжелый вздох всколыхнул листья плюща слева от него. Приглядевшись, Пейтон наконец различил у самой стены фигурку, почти полностью скрытую листвой и густой тенью.

— Что ж, рыцарь, вперед, — произнесла она. — Я подожду тебя здесь. А ты пока вкуси сладостных плодов своей победы. Может, болотная лихорадка и минует меня.

— Нисколько не сомневаюсь.

— Конечно, — продолжала она, пропустив его слова мимо ушей, — мой раздирающий грудь кашель заглушит страстные стоны вашей крамольной любви, чтобы сохранить вашу тайну. Что ж, всегда рада служить вашей милости. А не желаешь ли ты, рыцарь, чтобы, если вдруг появится муж твоей дамы, я бросилась на него, слабая и дрожащая, дабы дать тебе время спокойно скрыться?

— Теперь понимаю, почему твой муж хотел тебя утопить, — буркнул Пейтон.

— О нет, никогда не догадаешься о причине.

— О Пейтон, возлюбленный мой. Я тебя заждалась! — подала голос леди Фрейзер.

— Скольких трудов стоило мне добиться свидания! — Пейтон взглянул на окно, в которое, как он уже понял, ему не суждено сегодня ночью залезть.

— Сомневаюсь, хотя твоя дама и строит из себя недотрогу, — заметила девушка. — Иди же. А я притулюсь здесь у стены, хотя проку от тебя никакого не будет, когда ты наконец выползешь из ее спальни. Дама, говорят, ненасытна.

Пейтон удивился. Оказывается, всем известно о ее неверности мужу. А вот «ненасытная» звучит заманчиво, подумал он, вздыхая. Пейтон надеялся, что леди Фрейзер не оскорбится, если он покинет ее сегодня, так и не насладившись ее прелестями.

— С кем ты там разговариваешь, храброе сердце? — спросила леди Фрейзер.

— Это всего лишь мой паж, дорогая моя, — ответил Пейтон. — Боюсь, мне придется немедленно уйти.

— Уйти? — рассердилась леди Фрейзер. — Вот еще! Пусть мальчишка скажет, что не нашел тебя.

— К несчастью, юнец не умеет врать и тайное может стать явным. А этого, я думаю, ты не хотела бы.

— О нет. Может, попозже вернешься?

— Мое сердце разрывается на части, но — увы, моя голубка! Не смогу. Чтобы уладить дело, которым мне предстоит заняться, потребуются часы, а может, и дни.

— Понятно.

И она с грохотом захлопнула окно. Пейтон поморщился. Затем повернулся к маленькой женщине:

— Пошли — тебе надо высушиться и согреться. Но пожалуйста, держись в тени, пока мы не скроемся из виду.

Пейтону было не по себе. Женщина шла рядом с ним, однако он не видел ее, не слышал ни единого звука. Привидение, что ли, подумал Пейтон, хотя не очень-то верил в нечистую силу.

Когда они вышли на узкую улочку, которая вела прямо к его дому, Пейтон приостановился, выбрав место, где свет пробивался сквозь ставни, и сказал:

— Теперь можешь выходить.

Женщина шагнула вперед. Она была бледна и дрожала от холода. Пейтон снял плащ и, укутывая в него женщину, почувствовал облегчение: она была реальна, до нее можно было дотронуться. Приобняв ее за плечи, он торопливо повлек ее к дому. Девушка подобрала полы плаща, слишком длинного для нее: видимо, боялась наступить на полу и упасть. Это его немного развеселило. Незнакомка едва доходила ему до плеча.

Войдя в дом, Пейтон не обратил никакого внимания на изумление, отразившееся на изуродованном шрамами лице его слуги, Йена Сильного. Состояние и внешний вид гостьи, которую он привел, в ком угодно могли возбудить любопытство. Но слугу еще больше поразило то, что Пейтон привел в дом женщину: еще ни одна представительница слабого пола не переступала порога ни одного из его жилищ. Этого правила он строго придерживался. И на вопрос почему, обычно отвечал, что не желает пачкать собственное гнездо.

— Но мне необходимо поговорить с тобой, рыцарь, — запротестовала девушка, услышав, как Пейтон приказывает Йену Сильному и его жене Крошке Элис разжечь Огонь, наполнить горячей водой лохань и приготовить сухую одежду для гостьи.

— Когда вымоешься и согреешься, мы поговорим с тобой в большом зале, — пообещал Пейтон. — Как тебя зовут?

— Кирсти, — ответила девушка. — Но мои братья прозвали меня Тень.

Пейтон, который помнил, как бесшумно она двигалась и как ловко пряталась в темноте, не удивился. Он подтолкнул девушку к Крошке Элис, а сам отправился поискать для себя эля и еды. Пейтон испытывал сильнейшее любопытство — ему интересно было послушать историю девушки и посмотреть, как она будет выглядеть, вымывшись и обсохнув. Он надеялся, что внешность ее вознаградит его за потерю леди Фрейзер, ибо сегодняшнее свидание должно было положить конец довольно длительному периоду воздержания.

Кирсти поморщилась — Крошка Элис потянула ее волосы, которые все никак не хотели распутаться. Теперь, когда она вымылась и согрелась, сначала в лохани, потом возле очага, она чувствовала себя гораздо лучше. Легче было забыть о многочисленных ссадинах и синяках, полученных ею, пока она боролась за свою жизнь, тем более что и горячая ванна, и приятно пахнувшая мазь, которую наложила на них Крошка Элис, сделали боль менее острой. Ей очень хотелось узнать, откуда взялось чистое платье, но она приказала себе не проявлять любопытства.

— Ну вот, девочка, — промурлыкала Крошка Элис, и легкая улыбка смягчила непреклонное выражение ее круглого шотландского лица, — теперь ты готова говорить с сэром Пейтоном. А уж я позабочусь, чтобы на столе было довольно еды.

Добродушная служанка явно намекала на то, что Кирсти было бы неплохо откормить, и Кирсти, следуя за ней к большому залу, тихонько вздохнула. Она знала, что не столько стройна, сколько худа, ибо ее муж всем прочим дисциплинарным взысканиям предпочитал заключение и длительные посты. Но гордость ее, вернее, то немногое, что у нее осталось от гордости, бывала уязвлена всякий раз, когда кто-либо намекал на ее худобу. Впрочем, теперь, когда ей предстоит бороться за жизнь, вряд ли стоит надеяться, что фигура ее изменится к лучшему. И дело не только в том, что сытные трапезы станут для нее редкостью, но, главное, в ее положении нельзя ставить сытость выше собственной безопасности и безопасности тех невинных созданий, которых она стремилась защитить.

Едва только Кирсти собралась с духом, готовясь предстать перед сэром Пейтоном, как Крошка Элис мягким, но твердым движением втолкнула ее в большой зал и повела прямехонько к сэру Пейтону. Он встал, слегка поклонился, и Кирсти не заметила, как оказалась сидящей рядом с ним. Крошка Элис, поставив на стол перед ней изрядное количество еды, удалилась. Кирсти была ошеломлена той скоростью, с какой подготовка к этому важному свиданию перешла в само свидание.

Она отпила эля и принялась осторожно изучать сэра Пейтона. Разговоров об этом человеке ей довелось слышать немало, и пару раз она даже видела его мельком. Сегодня ночью Кирсти следовала за ним по темным улицам к месту его ночного свидания, но возможность как следует его разглядеть представилась только сейчас. Глядя, с какой небрежной грацией он развалился в огромном кресле резного дуба, она поняла, почему женщины вздыхают по нему.

Он был грациозен и элегантен, от кончиков изящных рук с длинными пальцами до носков дорогих сапог. Одет он был как придворный, английский или французский джентльмен, но без тех излишеств, к которым питают пристрастие щеголи. Камзол не слишком короток, носки сапог не чрезмерно остры, цвета — темно-зеленый и черный — неяркие и хорошо сочетались. Костюм сидел на нем безукоризненно. Пейтон не был чрезмерно высок. Но внешность не оставила бы равнодушной ни одну девушку. Грацией, подтянутостью и силой он напоминал хорошо откормленное животное. «Скорее, хищника», — поправила себя Кирсти, припомнив, что он слыл распутником.

У него было красивое, мужественное лицо. Чуть припухлый рот. Кирсти усилием воли отвела взгляд от его соблазнительных губ. Золотисто-карие глаза с изумрудно-зелеными искорками, казалось, созданы для того, чтобы ловить и удерживать женские взгляды. Красиво посаженные под изящными дугами каштановых бровей, обрамленные густыми ресницами, эти глаза, несомненно, были оружием соблазнителя. Густые рыжевато-золотистые волосы, аккуратно зачесанные назад, казались такими мягкими, что Кирсти захотелось к ним прикоснуться. Не без разочарования она вынуждена была признать, что его вошедшая в поговорку распущенность скорее всего объяснялась не столько бессердечием соблазнителя, сколько тем, что он охотно брал то, что ему предлагали.

— Итак, миледи, — заговорил Пейтон, — теперь вы можете сообщить мне, что именно заставило вас искать моей помощи?

Он молча ждал, пока она прожует хлеб. Внешность этой девушки невольно наводила на мысль, что ее прозвище Тень дано ей было не только из-за сверхъестественной ловкости, с какой она превращалась в тень. Густые блестящие черные как вороново крыло и еще влажные после мытья волосы были заплетены в нетугую косу, которая спускалась до узких бедер. Серые глаза, чуть раскосые, но не узкие, опушенные длинными густыми черными ресницами, то и дело меняли цвет, черные брови вразлет слегка поднимались к вискам, точно следуя необычному разрезу глаз. Ни пятнышка не виднелось на светлой молочно-белой коже. В чертах, которыми природа наградила ее лицо, было что-то неземное — и в едва заметной вздернутости точеного носа, и в легкой заостренности подбородка. Настоящий «невинный эльф». Но это пока не взглянешь на чувственные, полные губы…

Пейтон внимательно разглядывал девушку, стараясь делать это незаметно. Длинная изящная шея, роскошная копна волос. Несмотря на худобу, выпуклости маленьких грудей и изгиб талии выглядели весьма соблазнительно.

Он уже желал ее, и желал очень сильно. Наверное, подумал Пейтон, его друзья очень бы удивились, узнай они, что он воспылал желанием к такой малорослой и хрупкой особе. Обычно его влекло к женщинам с пышными формами. Вряд ли он смог бы объяснить, отчего ему невыносимо хотелось заключить эту девушку в объятия, но чувство это несомненно заявляло о себе.

— Так ты говоришь, муж пытался тебя утопить? — вновь заговорил он в надежде, что за разговором кровь его не будет так сильно бурлить.

— Да. Сэр Родерик Макай взял меня в жены, когда мне исполнилось пятнадцать лет, почти пять лет назад. Еще до свадьбы я пыталась переубедить моего отца, который выбрал сэра Родерика мне в женихи, потому что сэр Родерик, несмотря на свою привлекательную наружность, был мне неприятен. Но поскольку я не нашла ни одного разумного довода, чтобы объяснить мою неприязнь, отец проигнорировал мои возражения. В конце концов я перестала сопротивляться, тем более что моя семья нуждалась в деньгах, которые давал сэр Родерик. Неурожай и прочие несчастья привели нас едва ли не на грань голода той зимой. Итак, облекшись в одежды благородной мученицы, я вышла замуж за этого дурака.

— То есть ваш союз оказался неудачным?

— Не то слово. — Кирсти принялась за мясной пирог, пока Пейтон с нетерпением ждал продолжения истории.

— По твоей или его вине? Может, ты оказалась бесплодна?

Сделав добрый глоток эля, она ответила:

— По его вине, он просто не дал мне возможности, зачать ребенка. — Кирсти вздохнула и покачала головой. — Надежда иметь детей — единственное, что, как я думала, поможет мне смириться с этим браком. Но этот человек обманул и меня, и мою родню. Он знал, что я не буду иметь от него детей. Это была одна из причин, почему он хотел убить меня.

— Он страдал половым бессилием? Но как может мужчина пойти на убийство ради сохранения этой тайны?

— Сэр Родерик вовсе не страдает половым бессилием. По крайней мере не со всеми. Сначала я думала, он не может только со мной. — Она поморщилась и принялась чистить яблоко. — Я и сейчас кожа да кости, а уж когда мне было пятнадцать, и говорить нечего. Сначала я решила, что он женился на такой уродине, как я, только ради того, чтобы получить земли, которые я унаследовала от матери. Прошло некоторое время, прежде чем я начала понимать, что к чему, и догадалась, что моя внешность тут вовсе ни при чем. Вот тогда-то я стала внимательнее приглядываться к тому, что творилось кругом. Стыдно признаться, но почти три года я была как слепая: ничего не видела и не понимала, только оплакивала свою горькую долю.

— Ты была очень молода, — заметил Пейтон, желая утешить ее, но Кирсти лишь передернула плечами. — Почему же ты не вернулась в дом отца и не потребовала, чтобы брак был расторгнут?

— Ну да, вернуться в дом отца и рассказать всем, что мой муж не в силах выполнить свой супружеский долг из-за отвращения, которое испытывает ко мне? Как это ни глупо, я молчала из гордости. Но постоянно думала о том, что мой муж молод и здоров, и просто терялась в догадках. Он постоянно наказывал меня и по делу, и без дела. Но прежде чем предпринять какие-либо действия, я обнаружила ужасную правду.

Доев яблоко, она потянулась за очередным куском хлеба.

— И что же это за правда? Твоему мужу нравились мужчины?

— Нет. Дети.

Пейтон резко выпрямился в кресле, и по спине его пробежал холодок. Рассказ девушки бередил старые раны и вызвал печальные воспоминания. Он был прехорошеньким ребенком, потом миловидным юношей. К счастью, ему удалось избежать противоестественных домогательств в полном смысле этого слова, однако пришлось познакомиться с темной стороной жизни в весьма юном возрасте. И сейчас, слушая Кирсти, он, с одной стороны, хотел заставить ее замолчать, а с другой — сражаться с подобным злом не на жизнь, а на смерть.

— Маленькие мальчики? — спросил он.

— И маленькие девочки, — ответила она. — Но чаще все же мальчики. Даже теперь меня часто принимают за ребенка, так мало женственного в моей фигуре. Скорее всего он потому и решил жениться на мне: думал, сможет заставить себя совокупляться со мной и зачать одного-двух детей. Узнав правду, я долгие часы проводила в часовне, благодаря Бога за то, что сэр Родерик не смог исполнить свой супружеский долг, потому что кара за его противоестественные пристрастия неминуемо пала бы на головы моих детей. — Кирсти почувствовала, как Пейтон напрягся, и вдруг поняла, что этот красивый мужчина был некогда очаровательным ребенком. Это наполнило ее душу печалью. — По правде говоря, предпочитай он мужчин, я нашла бы в себе силы смириться с этим. Конечно, и церковь, и закон осуждают такие отношения, но когда речь идет о взрослых людях, это совсем другое дело. Я ведь хотела прийти к какому-нибудь соглашению с сэром Родериком: например, пообещать хранить его секрет, а он чтобы взамен дал мне свободу и возможность вступить в другой брак.

— Ты уверена, что он использует именно детей?

— Совершенно уверена. — Кирсти отхлебнула бодрящего напитка. — Слухи давно ходили, но, когда я начала понимать их смысл, твердо решила узнать всю правду. Я стала замечать, что сэр Родерик всегда держит самых маленьких при себе, что странно, и что все дети в доме хороши собой, и что порой бывает так: какой-то ребенок некоторое время живет в доме, а потом вдруг исчезает. И вскоре поняла, что ласки и объятия, которые он расточает малышам, далеко не отеческие. Тогда Я стала искать способ застать его врасплох. И однажды мне это удалось. — Она снова отхлебнула эля. — То, что я увидела, мне снится до сих пор в кошмарных снах. Не знаю, как я сдержалась и не бросилась в комнату убить негодяя. Только вряд ли я убила бы его, а вот он заставил бы меня умолкнуть навсегда.

— Ты поступила правильно. А доказательства его злодеяний у тебя есть?

— Только мое слово и еще слово нескольких детей. Некоторым из его слуг известно все; остальные могут только догадываться. Но вся прислуга боится за свою жизнь и рта не раскроет. В доме есть два человека, которые оказали мне в свое время кое-какую посильную помощь, когда ребенку угрожала смерть. Я пыталась найти поддержку среди простолюдинов, потому что именно их детей он покупает или крадет, но у меня не было достаточной свободы действий, чтобы добиться существенных результатов. Те немногие из простых людей, кто по-настоящему беспокоился о судьбе детей, мало чем могли мне помочь. Я сделала все, что могла, чтобы люди не посылали к нему мальчиков для обучения. Тогда он перешел на детей бедняков, как тех, кто живет на его землях, так и жителей городов, где заседает королевский суд. Большей частью страдают именно дети бедняков. Мало того что сэр Родерик совершенно не боится, что родители этих детей потребуют покарать его за то, что он делает с ними, но родители к тому же быстро забывают о своих детях, так что сэр Родерик волен использовать их для утоления своего другого, еще более противоестественного пристрастия.

— Что же это за пристрастие такое?

— Он получает удовольствие, причиняя боль и убивая.

Пейтон допил эль и вновь наполнил кубок. Нетрудно было поверить, что сэр Родерик питал слабость к мальчикам. Но убивать? И долгие годы оставаться безнаказанным?

— Ты мне не веришь, — сказала Кирсти после паузы, наблюдая за выражением его лица.

— Поверить трудно, — признался Пейтон. — Я знаю, что некоторых привлекает красота детей. Догадываюсь, что дети, подавленные сознанием незаслуженного позора, молчат и тем самым помогают сэру Родерику сохранить его гнусную тайну. Но ведь это продолжается не один год. Он не только насилует детей, но еще и убивает невинных крошек! И до сих пор его никто не разоблачил, не помог несчастным детям! — Пейтон покачал головой и вздохнул. — Ты просишь меня поверить в то, во что поверить невозможно. К тому же не имеешь никаких доказательств.

— Зачем бы я стала выдумывать подобную историю?

— Хотя бы затем, чтобы избавиться от нелюбимого мужа.

— Тогда пойдем со мной. Может, тебе следует выслушать еще кое-что, помимо моей истории.

Пейтон кивнул, и через несколько минут они уже тихо шли по проулкам темного города. Опять он изумился ее умению двигаться быстро, бесшумно и незаметно. Он едва поспевал за ней.

Наконец они остановились возле жалкой лачужки, в самом центре густо заселенных трущоб, где ютились бедняки. Неожиданно Кирсти исчезла — и Пейтон уже потянулся было за мечом, как вдруг кто-то дернул его за лодыжку. Он опустил глаза и увидел, что девушка выглядывает из глубокой щели, образовавшейся в осыпающемся фундаменте лачужки. Двигаясь очень осторожно, он последовал за ней. Лаз был узкий, и он с трудом протиснулся в него. Оказавшись внутри, девушка прикрыла отверстие лаза доской, затем зажгла факел. Их взгляду открылось сырое, заброшенное складское помещение. Пламя факела осветило испуганные лица пятерых детей.

— Все хорошо, мои дорогие, — сказала Кирсти, вытаскивая из-под плаща, который Пейтон одолжил ей, небольшой мешок. — Я принесла вам поесть.

Очевидно, подумал Пейтон, Кирсти успела собрать со стола все остатки, пока он ходил за плащами для них обоих и оружием для себя. Несмотря на то, что дети лежали не на полу — в комнате был грубо сколоченный низкий помост, а также одеяла и другие мелкие предметы обстановки, жилище это производило тяжелое и печальное впечатление. Уже сам факт, что Кирсти заботилась об этих детях, заставил Пейтона поверить тому, что сказала Кирсти.

Он внимательно рассматривал детей — четырех мальков и одну девочку. Все пятеро были очень красивы той своеобразной красотой, которая свойственна только детям. Несмотря на то, что еда, принесенная Кирсти, вызвала у них живейший интерес, они не сводили глаз с Пейтона. Выражение испуга и тревоги на их лицах поразило его до глубины души. Он сделал шаг по направлению к детям — и тут самый старший из мальчиков передвинулся так, что оказался между Пейтоном и другими детьми, и оскалился как дикий зверек. Девочка стала тихо плакать.

— Нет, мои хорошие, — принялась успокаивать детей Кирсти. — Он нам не враг.

— Но он мужчина, — сказал старший мальчик.

— Это сэр Пейтон Мюррей, и, клянусь, он не сделает тебе ничего плохого, Каллум. Он не мог поверить тому, что я ему рассказала. Поэтому я привела его сюда, чтобы вы подтвердили мой рассказ, и тогда он поможет нам.

— Он убьет то страшное чудовище? — спросила девочка. — Того злого человека, который делал мне больно? И мне снова можно будет выходить из дома? А моего братика он вернет мне?

— Нет, Мойра. Твой братик теперь с ангелами.

— Да, этот злодей отрезал… — прошипел Каллум.

— Маленький Робби теперь с ангелами, — мягко, но твердо прервала мальчика Кирсти.

Каллум посмотрел на Пейтона:

— Вы хотите, чтобы я рассказал вам все, что выделывал этот подонок?

В голосе мальчика прозвучало столько гнева и ненависти, что Пейтон испугался, как бы у мальчишки не началась истерика.

— Нет. Говорят, в детстве я был очень хорошеньким.

— Тогда вам известно все, что я могу рассказать.

— Да, хотя я сам, милостью Господней, был спасен от подобной участи.

— Сэр, а вы можете нас спасти? — подала голос Мойра.

— Вы убьете этого выродка? — спросил Каллум.

— Каллум, — вмешалась Кирсти. — Я уже говорила тебе, что сэр Родерик — могущественный и богатый человек. Мы не можем просто так взять и убить его, хотя он заслуживает смерти. Необходимо получить доказательства его злодеяний, а для этого требуются время и смекалка.

Каллум не сводил глаз с Пейтона.

— Ну что, сэр?

Пейтон не опустил взгляд под взглядом мальчика. Он искренне, всем сердцем ему сочувствовал и разделял его горе.

— Да. Я убью его.

— Сэр Пейтон! — тихо запротестовала Кирсти.

— Конечно, не сразу, — продолжал Пейтон. — Потребуются недели, даже месяцы, но я вытащу на свет все мерзкие тайны этого человека. У него не будет ни друзей, ни союзников, ни убежища, где можно скрыться. Я выставлю напоказ его злодеяния. Я сломаю его, загоню в угол, стану преследовать.

— А потом? — спросил Каллум.

— А потом убью. Считайте, что сэр Родерик Макай мертвец.