Благородство ни при чем

Глава 4

Вероника смотрела на телефонный аппарат так, словно этот зеленый прямоугольник собирался ее укусить.

Да нет же. Телефоны не кусаются. Телефон не собака и не человек, обуреваемый жаждой отмщения.

Последнее время у Вероники не раз возникало чувство, что она на грани, за которой безумие. Может, она уже переступила эту черту, не заметив? Или Маркус на самом деле пытался заставить ее вернуться к нему в постель? Она не могла поверить в то, что своими ушами слышала, как он сказал ей, что расскажет Клайну обо всем, если она с ним не переспит.

Вероника покачала головой. Переспит! Этот эвфемизм никак не отражал того, что на самом деле случалось между ними. Вместе они никогда не спали. Он хотел секса – все просто и понятно, а потом – врозь по домам.

Когда в прошлом они с Маркусом делили постель, о том, чтобы в ней спать, никто и не помышлял. Она вовсе не возражала против того, чтобы утром проснуться в его объятиях, просто Маркус такого не допускал. Не просыпаться в одной постели – таков был один из пунктов негласного договора. Когда люди вместе спят – не в смысле эвфемизма, – между ними возникают отношения, предполагающие некоторые обязательства.

И в то же время образ беззаботного и легкого в общении холостяка, у которого пунктик относительно обязательств в любой форме, никак не соотносится с человеком, который принуждает женщину лечь с ним в постель с помощью шантажа. Разве нет?

Вероника ощутила, как дрожит в руке телефон, и осторожно опустила его на столик, чтобы не уронить.

Запах мясного рагу, томившегося в скороварке на кухне, защекотал ей ноздри в тот самый момент, как слух уловил голос сестры, напевавшей Эрону глупые детские песенки. Все как обычно… И эта реальность никак не вязалась с тем, что она только что услышала от Маркуса.

Он пытался ее шантажировать.

И не только это. Он проявил больше интереса к ее личной жизни, чем полтора года назад, когда они были любовниками.

Она не могла этого понять. И откуда взялась эта робкая, но искушающая надежда, набухавшая в ней, как весенняя почка? Могла ли она и вправду надеяться на какое-то примирение?

Только абсолютная дура могла на что-то надеяться после такого разговора.

Маркус ей угрожал. Уже одно это плохо. Но что было выше ее понимания и заставляло дрожать от страха, так это перспектива оказаться с ним вновь в близких отношениях. Все эти полтора года разлуки она отчаянно по нему тосковала.

С уходом от него в душе ее словно открылась дыра, зияющая пустота, которую не могло заполнить ни ликование от рождения сына, ни радость от выздоровлениясестры. У нее так никого и не было после Маркуса, и, если быть до конца честной, ей не хотелось заниматься любовью ни с кем, кроме него.

Она плюхнулась на мягкий диван с зеленой обивкой, который купила по дешевке у пожилой пары, переезжавшей в дом поменьше. Ей всегда становилось хорошо на душе при мысли о том, какую удачную покупку она совершила – отличная добротная вещь за умеренную цену. Она еще кое-что приобрела у тех старичков, и все это служило ей верой и правдой. Ей бы сейчас об этом подумать, успокоиться, но нет – после разговора с Маркусом на ум шли только тревожные мысли.

Его угроза вызвала к жизни образы, которые она все эти месяцы загоняла вглубь, в подсознание. И теперь воспоминания о тех первых свиданиях стали преследовать ее. Они были такими яркими, что она словно воочию чувствовала губами его губы – все тогда началось с невинного поцелуя, а потом… вскоре она утратила контроль над ситуацией.

Несколько недель дело не шло дальше флирта на работе. Он уговорил ее пойти с ним на свидание и целовал ее, когда представлялась возможность, и совершенно недвусмысленно говорил ей, как сильно ее хочет. Она держала его на расстоянии, инстинкт подсказывал ей, что они ждут разного от их отношений. Она хотела будущего, а он – только ее тело.

Но она не могла прекратить встречаться с ним, оказалась не в силах противостоять искушению. За ней ухаживал мужчина, которого она любила. Неизбежно то томление и желание, что она держала в узде целых три года, – а именно столько она любила Маркуса, – при первом удобном случае прорвались наружу, с легкостью преодолев те границы, что она себе поставила.

И однажды вечером, когда он ее поцеловал, она прижалась к нему в бездумной потребности быть любимой.

И, даже совершенно не будучи искушенной в языке тела, она узнала признаки, указывавшие на то, что он столь же возбужден, как и она. И Вероника испытала потрясение. Утратив бдительность, она сказала ему то, что никогда не должна была говорить:

– Люби меня, Маркус. Пожалуйста, полюби меня. И тогда она почувствовала его ладони у себя на лице.

Тела их оставались прижатыми друг к другу.

– Открой глаза.

Она повиновалась, хотя делать это ей совсем не хотелось. Спрятаться бы в темноте, за закрытыми веками! Но он не дал ей такой возможности.

Она как-то угадала, что он собирается ей сказать то, что она не захочет услышать. И она оказалась права.

Глаза его стали цвета Карибского моря.

– Это секс, Ронни. Не любовь. Я не верю в те мифы, что придумывают люди, дабы оправдать собственные ошибки. Я предлагаю тебе секс. И черт меня подери, если это будет не самый лучший секс из всего, что у тебя было.

Она в этом не сомневалась. Если бы даже у нее что-то было до Маркуса, то с ним ей будет многократно лучше, чем с любым другим. Она-то верила в любовь и его любила. Альтернативы не было. И поэтому она приняла предложение.

– Я хочу тебя.

Он не стал возобновлять свои сводящие с ума ласки. Он лишь пристально посмотрел ей в глаза.

– Я не ищу постоянных отношений, Ронни. Ты ведь это понимаешь?

Она кивнула, принимая как должное факт, что у их отношений нет будущего.

– Ни прочных уз. Ни обязательств.

Все, что на тот момент имело значение, – это быть с ним, здесь и сейчас.

– Хорошо. – Он улыбнулся, и сразу выражение его лица изменилось – то была маска всепоглощающего мужского вожделения.

Она опасалась, что он разозлится, обнаружив ее невинность, и решит, что она пыталась расставить для него капкан. Но она ошиблась – глаза его широко и удивленно открылись, когда он почувствовал барьер.

Он прекратил движение.

– Детка, ты уверена?

Она знала, что он оставит ее в покое, если она скажет «нет».

Но она не сказала. Она так сильно его хотела, так отчаянно нуждалась в том, чтобы побыть с ним еще хоть немного, настолько устала от одиночества и страха за жизнь сестры, что не могла возразить.

И он вошел в нее до конца, и это было для нее не только слиянием тел, но и духовным единением.

Для нее то, первое, соитие было актом любви, настолько ярким и острым, что все в ней напрягалось при одном воспоминании о нем.

Для Маркуса это был просто секс.

В тот, первый, раз он использовал презерватив, но она сама настояла на том, что будет принимать противозачаточные таблетки. Даже самый тонкий барьер в виде кондома ей мешал. Если ей суждено быть с ним только некоторое время, то пусть он принадлежит ей целиком – без всяких оговорок.

И это решение имело далеко идущие последствия.

Любые средства предохранения могут дать сбой, и она не собиралась казниться по этому поводу.

Сын ее не был случайностью.

Не важно, насколько сильно усложнилась ее жизнь. Она считала ребенка божественным благословением ее любви к Маркусу.

Звук смеха Эрона и напевный голос сестры, болтавшей малышу всякую чепуху, вернули ее к реальности, вытащили из забытья, вызванного недавним общением с Маркусом.

Теперь к ней вернулась способность анализировать, и, проигрывая в памяти их разговор, она попыталась понять, зачем ему понадобилось ее шантажировать. Он был слишком цельной личностью, чтобы прибегать к таким мерам. И уверенность в том, что он человек порядочный, рождала в ней иную убежденность: он никогда не перестанет ее презирать за то, как она поступила с «Си-ай-эс».

Кроме того, уж кто-кто, но не Маркус станет шантажом заманивать женщину к себе в постель. Он так же нуждался в этом, как арабский шейх в импорте песка из пустыни. Так зачем он так поступил?

Не может быть, чтобы он хотел ее как женщину. Или может?

Нелепая мысль. Маркус мог заполучить любую – стоит лишь захотеть. Его внешность – синие глаза, пшеничные волосы, его манера общаться – все это неизменно притягивало к нему особей противоположного пола. То, что он пользуется успехом у женщин, она видела воочию. Взять, к примеру, сегодняшний день, когда она представляла его сотрудницам отдела маркетинга.

Для удовлетворения сексуальных потребностей ему ни к чему тащить в кровать женщину, которую он презирает.

Но он без обиняков сообщил ей, что хочет от нее именно этого.

Что же это может еще означать, если не то, что он ее желает?

Неужели он не нашел иного способа сообщить ей, что хочет восстановить те близкие отношения, что были между ними? Может, он сделал это безотчетно, сам того не желая? Но тогда он хочет ее неосознанно, на уровне инстинкта, что не меняет сути.

Если бы Вероника могла сама себя встряхнуть за шиворот, она бы это сделала.

Полтора года назад она тоже пыталась убедить себя, что стала для Маркуса чем-то большим, чем просто сексуальная партнерша. Теперь она старается внушить себе, что мотивацию его поступка следует искать на чувственном уровне, что она ему небезразлична. Но факты – вещь упрямая. Он не питал к ней серьезных чувств. Ни тогда, ни сейчас.

С пугающей ясностью она осознала, что вернулась на северо-запад не потому, что выросла в этих краях, а из-за того, что здесь жил когда-то Маркус. Она стремилась быть к нему ближе. Она так и не излечилась от привычки гоняться за радугой, от надежды завоевать его доверие и любовь. Вероника презрительно фыркнула. Какая же она идиотка!

Угрозам Маркуса есть простое, понятное, единственное объяснение – месть.

Она уже представляла себе, как он злорадствует по поводу ее согласия переспать с ним, при виде того, как наполняется надеждой и желанием ее сердце. А потом он просто ткнет ее лицом в грязь, да еще и посмеется. На эту тему можно сочинить сколько угодно сценариев – один кошмарнее другого.

Она готова была сказать «да» лишь для того, чтобы положить конец этой пытке как можно скорее, какой бы жалкой ни оказалась развязка. Она хотя бы узнает, каково его представление о возмездии. Что-то подсказывало ей, что если она ответит на его блеф, Маркус, как человек, внутренне порядочный, не посмеет рассказать мистеру Клайну о связанном с ней инциденте в «Си-ай-эс». В конце концов, сделка есть сделка.

Но готова ли она рискнуть быть съеденной заживо только для того, чтобы лишить льва его когтей?

Эллисон поджидала Маркуса Данверса, у которого утром была назначена встреча с Джорджем. Она сидела за столом в приемной, смежной с кабинетом директора, с таким видом, словно и не в его постели проснулась она, счастливая и довольная, всего часа два назад.

Разведенной женщине, успевшей в свои сорок пять стать бабушкой, не часто выпадает удача проснуться утром, уютно свернувшись возле мужчины, который сделал тебя счастливой. Такие вещи в ее возрасте и в ее положении не принимаются как данность.

Джордж Клайн внес в ее жизнь стихию, о существовании которой она знала, но считала навсегда утраченной, когда три года назад от нее ушел муж, влюбившись в свою фигуристую начальницу отдела продаж.

Сексуальность.

Она была существом сексуальным.

И еще она чертовски хорошая секретарша. И Джордж любил в ней обе ипостаси.

Это ей льстило. Такой динамичный и обеспеченный мужчина мог бы выбирать из красоток помоложе, но он избрал ее.

Она улыбнулась ему, когда он вышел из кабинета.

– Данверс еще не пришел?

– Нет, Джордж, еще нет.

Он нахмурился, прищурив светлые глаза:

– Я велел тебе называть меня в офисе мистером Клайном, Эллисон.

У него был пунктик по поводу того, что на работе они должны держаться друг с другом иначе, чем в частной жизни. В «Клайн технолоджи» личные отношения между сотрудниками отнюдь не поощрялись. Джордж верил в силу примера.

Иногда она немного забывалась.

У нее это получалось не нарочно, просто трудно было разделять эти две зоны – рабочую и личную, тем более что и в той и в другой его жизни она играла очень заметную роль.

– Извините.

Он кивнул. Быстро и по-деловому. Сентиментальность не могла замарать его безупречный бизнес-имидж.

– Когда Данверс придет, отправьте его сразу ко мне.

– Да, сэр.

Он улыбнулся. Одобрение, что она прочла в его глазах, согревало ее, хотя эта искорка во взгляде жила лишь краткий миг. Уже через секунду дверь кабинета затворилась за ним.

Маркус Данверс приехал через пять минут, и Эллисон, с приличествующей секретарше директора почтительностью, проводила его в кабинет Клайна.

«Ладно. Ты это можешь. Думай о том, что лев ручной. Позаботься о собственной безопасности и защите своей семьи».

Однако самовнушение не помогало. Пульс ее заметно участился при виде золотистой головы Маркуса над перегородкой, разделявшей их отсеки. Он явно шел в ее направлении. Она захлопнула выдвижной ящик стола, куда только что смотрела, и распрямилась в кресле, надев на лицо маску вежливой отчужденности.

Сделав несколько глубоких вздохов и мысленно прочитав себе еще одно-два наставления, она привела себя в состояние боевой готовности.

Да уж. Она была примерно так же готова к схватке, как четырехлетний малыш – идти в ногу со взрослым.

Маркус вошел, тут же заполнив все окружавшее ее пространство неопровержимо мужским присутствием. У нее в отсеке бывало немало мужчин – не один десяток, но никто не вызывал такого ощущения мужского доминирования, как Маркус.

– Доброе утро, Ронни. Надеюсь, ты хорошо выспалась.

Вероника полночи проворочалась с боку на бок, прокручивая в уме их вчерашний разговор.

– Как младенец, – сказала она, чуть не поморщившись от неудачного подбора слов.

Не хватало ей только снова почувствовать себя виноватой из-за того, что до сих пор ничего не сказала Маркусу об их ребенке. Даже если ему совсем не хотелось об этом знать.

Он насмешливо улыбнулся – понял, что она соврала.

– Я рад. Не хотел, чтобы ты расстроилась из-за того, что я вчера наговорил тебе по телефону.

Он знал, что она всю ночь глаз не сомкнула. Крыса.

– Ты насчет этого…

Она может это сделать. Просто принять его предложение, и все закончится. В «Клайн технолоджи» она снова будет чувствовать себя в безопасности, а он получит удовольствие от возмездия, о котором мечтал. Все это было очень разумно, логично… и безмерно пугало.

Он покачал головой с притворным сожалением:

– Извини. У меня нет времени во все это сейчас углубляться. Я заскочил лишь для того, чтобы ты посмотрела, найдется ли у Джека время со мной пообедать на этой неделе.

Она смотрела на него во все глаза. У нее даже рот открылся от удивления. У человека, который ее шантажировал, нет времени получить ответ на свое предложение?

– Ты хочешь, чтобы я записала тебя на ленч с Джеком?

Она слышала, как сдавленно звучал ее голос.

– Именно. – Он засунул руки в карманы и встал в проходе. – Да, и еще мне нужна твоя помощь в организации для меня временного офиса. Надо бы об этом попросить секретаршу Клайна, но ему позвонили сразу, как только я пришел, и я совсем забыл это сделать. Ты поможешь мне?

– Конечно. – Разве Клайн не велел ей лично заняться обустройством Маркуса в компании?

– Ну так как ты думаешь, какой день подойдет для Джека?

Несколько дезориентированная, Вероника не сразу отреагировала на этот простой вопрос. Она готовила себя совсем к другому. К схватке. К бою. Но не к рутинной работе. Она заставила себя перевести взгляд на экран монитора. Кликнула на календарь Джека.

– Вторник или четверг. На выбор. В любой из этих дней он может задержаться после обеда.

– Тогда пусть это будет четверг. Я все еще чувствую себя здесь не слишком уверенно и хотел бы ощутить почву под ногами, прежде чем встречусь с ним для конкретного разговора.

Она кивнула. И Маркус, и Алекс всегда очень серьезно относились к консультационным услугам. Они не могли себе позволить убеждать клиентов делать инвестиции, всесторонне не проработав тему. Они считали своим долгом исследовать всевозможные стратегические подходы, удовлетворяющие клиентским нуждам.

Вероника подвела курсор к нужной строчке календаря Джека и ввела необходимые данные. После этого повернулась к Маркусу лицом:

– Ты записан. Я отправлю Джеку сообщение, что у вас на четверг назначена встреча.

Маркус оттолкнулся от косяка и подошел к ней. Зачарованная его взглядом, внезапно ставшим пристальным, она молча ждала.

Он вдруг протянул руку и провел по контуру ее щеки указательным пальцем.

– Ты чертовски организованный сотрудник, Ронни. Нам в офисе так тебя не хватает. Та, что тебя заменила, в подметки тебе не годится.

Вероника хрипловато засмеялась. Она не просто не поверила ему, она испытала острый укол ревности. Ей была противна сама мысль о том, что ей нашлась замена в «Си-ай-эс», а может, и в жизни Маркуса Данверса тоже.

– Уверена, что с ней вам куда веселее, чем со мной, – не удержавшись, сказала она, припомнив Маркусу его шуточки по поводу того, что Вероника скорее робот, чем женщина.

С ним она никогда себя роботом не чувствовала. Даже здесь и сейчас ее тело отзывалось на его присутствие очень по-человечески. И еще это прикосновение клицу. Ей надо было ударить его по руке или хоть отстраниться, не дать этому умелому пальцу войти в контакт с ее кожей. Этот невинный, казалось бы, жест разбудил в ней острейшее томление.

Ей хотелось схватить его руку, прижать ее к лицу и навечно оставить у себя на щеке. Что за идиотская патетика?!

Маркус явно забавлялся на ее счет и не думал этого скрывать.

– Ну, она интересная, этого у нее не отнять. Но с тобой было куда увлекательнее.

Что он имел в виду? Намекает ли на то, что с новой секретаршей он тоже спал, но эта новая была не так хороша в постели, как Вероника? Или он хотел сказать, что та оказалась, в отличие от нее, более стойкой и не поддалась на его ухаживания? Вероника так увлеклась своими мыслями, что не заметила, как он направился к двери.

– Эй, подожди! – крикнула она, не отдавая себе отчета в том, что делает.

Он обернулся уже на пороге.

– Не переживай. Я тебя не тороплю. До обеда, надеюсь, ты что-нибудь для меня подыщешь, а я пока загляну в другие отделы. К обеду я вернусь.

И с этими словами он ушел. Вероника смотрела на опустевший дверной проем отсека. Был бы у нее настоящий кабинет, где можно запереться и подумать, чтобы ей никто не мешал. Но о таком оставалось только мечтать.

Кроме того, у нее есть обязанности. Она должна не только закончить свою работу, но еще и найти место для Маркуса. Вероника позвонила приятельнице из соседнего отсека. Даже если секретарша мистера Клайна дала добро, найти место для Маркуса не так-то просто.

Пятнадцать минут спустя Вероника едва не бросила трубку на рычаг. Единственным свободным оказался закуток рядом с ее отсеком. Все время пребывания в «Клайн технолоджи» Маркус будет работать в футе от нее. Такую пытку нарочно не придумаешь.

И она не могла ничего с этим поделать.

Маркус задумчиво провел рукой по волосам в ожидании лифта, который доставит его на этаж, где работали конструкторы. Зачем он так издевался над Ронни? Он ведь еще вчера решил, что скажет ей, чтобы не принимала всерьез его угрозы. Он не знал, как сможет через это пройти без ущерба для собственной гордости, а ведь она и так уже крепко задела его самолюбие, бросив его тогда, но он был уверен: на предложенных им условиях он не хочет ее возвращения.

И вообще ему не следовало желать, чтобы она вернулась к нему в постель. Она была шпионкой, лгуньей – воровкой корпоративных секретов.

Но сколько он себе это ни твердил, это нисколько не умалило удовольствия, которое он получил, наблюдая заее ревностью к новой секретарше «Си-ай-эс». Он продолжал ее дразнить, с удовлетворением видя, как ее глаза из серых становятся почти черными, как розовеет от ярости и смятения ее бледная кожа. Она пыталась скрыть свою реакцию, но он-то хорошо успел ее изучить.

Маркус улыбался про себя. Ее короткая ремарка по поводу того, что с новой секретаршей куда как веселее, была слишком далека от правды. Ему нравилась мама Алекса, но сказать, что с Присциллой Реддинг ему интереснее, чем было с Вероникой, он, конечно, не мог. Она несколько ослабила вожжи, с тех пор как снова вышла замуж, но по-прежнему была на высоте в смысле хороших манер и примерной сдержанности.

Хотя хорошо уже то, что Ронни сильно задела возможность появления в его, Маркуса, жизни другой женщины. Значит ли это, что он по-прежнему ей небезразличен? И что еще важнее, оставалось ли его место в ее постели незанятым?

Маркус провел больше ночей, чем готов был самому себе признаться, в размышлениях на эту животрепещущую тему. Когда они начали встречаться, она была девственницей. Но ко времени бегства из Портленда стала самой страстной сексуальной партнершей из всех, что у него были.

Теперь, когда она познала те радости, что дает секс, она будет искать других любовников. При этой мысли он злился сильнее, чем когда думал о ее предательстве фирмы.

Он не верил в любовь. Это чувство делает людей слабыми. Оно придумано слабаками для оправдания тех, кто причиняет боль себе и другим.

Кому знать об этом, как не ему. Первые тринадцать лет жизни он провел как презренный побочный сын большого человека в маленьком городе, и все потому, что его мать любила его отца слишком сильно, чтобы отказаться от роли отцовской любовницы и увезти сына туда, где их никто не знал. Где людям будет все равно, что его отец не озаботился тем, чтобы оформить развод и жениться на матери своего младшего сына.

Нет, Маркус в любовь не верил, но то чувство собственника, что питал к Ронни, отрицать не мог. Он сильно подозревал, что если бы какой-то мужчина решил занять его место в постели Ронни, он рискнул бы прибегнуть к насилию.

Даже если он, Маркус, не очень туда стремился.