Благородство ни при чем

Глава 7

Маркус искоса посмотрел на молчавшую Ронни. В густых сумерках он мог разглядеть лишь ее силуэт.

Вот уже минут десять они ехали молча. Она отделывалась односложными репликами и всем своим видом давала понять, что говорить не настроена. Закончив исповедь, она замкнулась в себе. По всей видимости, объяснив ему причины своего поступка, она сочла, что все темы исчерпаны и говорить им больше не о чем. Разве она не понимала, что ее ответы вызвали еще больше вопросов?

Если честно, то и он не был настроен на праздную болтовню. Узнав о смерти ее родителей и болезни сестры, он чувствовал себя так, словно его со всей силы ударили под дых.

Почему она ничего ему не сказала тогда?

Она ему ни на грош не верила. Ладно, пусть он с самого начала дал понять, чтобы на длительные отношения она не рассчитывала. Но это же не значит, что она должна была скрывать от него свою жизнь? У каждого мужчины есть свой Армагеддон. И эта чопорная маленькая секретарша-робот стала им для него. Она затронула в нем что-то такое, чего ни одна женщина не могла разбередить. Но не понимала этого.

Его желание обладать ею никогда не утихало: ни за краткие месяцы их романа, ни за полтора года, что миновали после него. Он думал о будущем, а она – как спасти жизнь сестры. Без его помощи.

И куда это их завело? И как насчет того шпиона (или шпионки), что работает сейчас в «Клайн технолоджи»?

– Ты как-то сказала мне, что сейчас твоя сестра здорова. Это правда?

Ему показалось, что голос его откликнулся эхом в пустой машине, но она все же ответила, хотя и не сразу.

– В смысле физическом – да.

– Что ты хочешь этим сказать?

Ронни повернула голову и стала смотреть в окно, любуясь ночным пейзажем.

– Тело ее снова здорово, но ей многое надо наверстать. Она провела год, не вылезая из больниц, и еще один – под химией. С тех пор как курс химиотерапии закончился, она учится на дому, чтобы наверстать упущенное в школе и догнать сверстников. И еще она ждет, пока волосы снова отрастут. Она хочет последний год провести в обычной школе и затем продолжить обучение в колледже.

Судя по голосу, Ронни не верила в возможность осуществления последней части.

– Разве это плохой план?

Возможно, ей претит желание Дженни учиться в колледже, потому что самой Веронике пришлось учебу бросить. Он помнил, как не мог понять, почему она это сделала. Но теперь он знал причину. Даже имея такую железную волю, как у Ронни, никто не в силах одновременно работать полный день, учиться да еще ухаживать за сестрой, которую то выписывали из больницы, то снова клали на лечение.

Он чувствовал, как от нее исходят волны горького разочарования и неверия в свои силы.

– План отличный. Только неосуществимый. Она намерена доучиться последний год с друзьями в Портленде, в старой школе. Я же работаю здесь, в Сиэтле. Она хочет поступать в университет, а я не уверена даже в том, что смогу осилить плату за обучение в муниципальном колледже, с частичной оплатой правительством штата. И она так все хорошо понимает. Она не ропщет, когда я не в состоянии купить ей фирменные вещи, которые носят ее сверстники из других семей. Она…

Ронни замолчала, и ему показалось, что она подозрительно шмыгнула носом.

– Ты плачешь?

– Глупый вопрос.

– С чего мне плакать? – запальчиво спросила она, словно он оскорбил ее таким предположением.

О, черт! Вероятно, он ее обидел. Маркус протянул руку и пожал ей ногу повыше коленки. Он не умел успокаивать по-другому.

– Прости, малыш.

Слова эти никак не подходили к случаю, но он не знал, что еще сказать. Он еще не вполне пришел в себя от ее шокирующей откровенности. Он не понимал, почему она так щедро делилась с ним обстоятельствамисвоей жизни сейчас, в то время как полтора года назад ничего ему не говорила. И подозревал, что завтра она горько пожалеет о своем прямодушии.

И еще она сказала, что любила его тогда.

Вот черт! Он не знал насчет любви, но подумывал о том, чтобы сделать ее постоянной подругой. Ему даже приходило в голову спросить ее, не переедет ли она к нему. Да, он ничего ей об этом не говорил. Как-то не представился случай. Или посчитал, что она сама обо всем догадывается. Он нуждался в ней, это было очевидно, как теперь ему кажется вполне логичным, что она объясняла себе его потребность в ней неуемной похотью, и только.

Она сказала, что для себя она черпала в их отношениях нечто большее, чем секс, но так ли это на самом деле? Если бы она действительно его любила, разве не поделилась бы с ним своими невзгодами? Разве не обратилась бы к нему за помощью, вместо того чтобы бросить его и разрушить все, что между ними было?

Вероника судорожно вздохнула.

– Спасибо, но за меня можешь не волноваться. Я сама справлюсь. Как всегда.

Интересно, входит ли в ее представление о том, как следует самой решать проблемы, использование таких сомнительных средств, как работа на конкурентов и промышленный шпионаж? Маркус не знал. И сейчас, сидя с ней рядом в машине, он не был уверен в том, что хочет получить этот ответ. Он вообще не желал ни о чем думать, когда запах ее наполнял тесное пространство машины и тело ее было так близко, что стоило лишь руку протянуть, чтобы к ней прикоснуться. Все время пребывания в ресторане и потом, пока она делала все эти ошеломляющие признания, тело его гудело, как телеграфный столб, от докучливого желания. Гордиться тут было нечем, но факты – вещь упрямая. Он не мог не признаться, что постоянно, мучительно, неотступно думает о том, какая она под одеждой. Вместо того чтобы разбираться в проблеме, кто в «Клайн технолоджи» занимается промышленным шпионажем.

Ему надо бы ликовать. Его расследование близилось к завершению. Увы, но сейчас он думать не мог, он только чувствовал. Ее боль. Ее разочарование. И собственное желание. Оно пульсировало в нем с интенсивностью африканского барабанного боя.

Он заехал на автостоянку рядом с домом, где жила Вероника. Выключив двигатель, обернулся к ней. Он молчал. Говорить было нечего. Он хотел ее так сильно, словно и не было всех этих восемнадцати месяцев. Ему было жизненно необходимо к ней прикоснуться и почувствовать отклик ее тела.

Она отстегнула пристяжной ремень, но дверь сию же минуту открывать не стала. Чувствовала ли она тот же заряд желания, что и он? Ощущала ли, как сильно он нуждался в том, чтобы снова ощутить ее вкус?

– Ты собираешься рассказать Клайну о том, что случилось в «Си-ай-эс»? – Слова ее были как удар плетью.

Ему не хотелось возвращаться к этой теме прямо сейчас. Он не желал размышлять о расследовании, об ответственности перед клиентом. Он что-нибудь придумает – что-то, что защитило бы Ронни и все же дало ему возможность выполнить обязательства перед Клайном. Он пока не знал как, но был уверен, что сумеет это сделать.

– Из-за этого не переживай.

Она вскинула голову и повернулась к нему:

– Как ты можешь так говорить? Теперь ты понимаешь, насколько важна для меня работа. Я не могу позволить себе оказаться на улице.

– На этот раз ты не одна.

Он не мог обещать ей, что она останется на работе. Он не знал, как сможет она удержаться на рабочем месте, если и в самом деле взялась за старое, но он обязательно ей поможет. Он не позволит ей и дальше бороться за выживание в одиночку. Она засмеялась:

– Да. Понятно. Просто скажи мне, как ты намерен распорядиться информацией о моем прошлом в «Си-ай-эс».

Он покачал головой. Он не мог думать о «Клайн технолоджи» в тот момент, когда ее запах кружил ему голову. Он положил ей руку повыше колена, ощущая, как под тканью юбки напрягись мышцы. Он провел ладонью вниз по ноге, нежно лаская ее, пока ладонь его не накрыла колено, прикрытое только тонкой шелковистой тканью чулка.

Господи… Носит ли она все еще чулки? Он помнил, как впервые увидел ее маленький белый пояс для чулок. Этот предмет туалета явно не был эксклюзивным изделием «Виктории Сикрит», но он возбудил его так, что и вспомнить страшно.

– Маркус!

Он слышал резкий тон, каким она произнесла его имя, но не отреагировал на него. Он должен был почувствовать ее вкус. Прямо сейчас.

Не дав ей шанса с ним поспорить, он наклонил голову и стремительно овладел ее ртом. Она слегка приоткрыла его, и ее полураскрытые губы были как оазис в пустыне для его изнывающей от жажды души. Она попыталась отвернуться, но он повернул голову в том же направлении, не отрывая губ, взывая к отклику, который не давал ему уснуть еще долго после того, как она уезжала от него к себе.

Ее рука сжалась в кулак, захватив ткань его рубашки. Возможно, она изначально собиралась его оттолкнуть, но закончилось тем, что притянула его к себе еще ближе. Он не стал препятствовать. Схватив ее за бедро однойрукой и сжав в другом кулаке прядь ее шелковистых волос, он поцеловал ее еще крепче, так что языки их сплелись в страстном соитии, взывая к слиянию тел.

Она тихо застонала. Также, как раньше. Маркус пропал. Если он не прикоснется к ней, не почувствует шелковистую гладкость ее кожи в ближайшие тридцать секунд, то тело его просто взорвется от неудовлетворенного желания. Он потянул за свитер с ретивостью подростка. Он просто не мог заставить себя притормозить. Куда только делась его легендарная неспешная техника обольщения, его способность не торопить развязку!

Но его противоестественная неуклюжесть оправдала себя в тот момент, когда пальцы его соприкоснулись с ее кожей. Он весь задрожал – таков был эффект от прикосновения к телу, которое он желал, не находя утоления, целых полтора года.

Она затихла, и он почувствовал то же, что и в тот первый раз, словно она ждала со смешанным чувством ужаса и предвкушения грядущей ласки. И, как тогда, он не захотел ее разочаровать.

Кончиками пальцев легко проведя по ее ребрам, он и настрой поцелуя несколько изменил. Если этот поцелуй начинался как поцелуй изголодавшегося, то теперь губы его мяли ее рот, словно желая успокоить, утешить.

Он хотел, чтобы она желала его также сильно, как он ее. Чтобы не боялась близости между ними.

Он чуть отвел от нее губы.

– Потрогай меня, крошка. Пожалуйста.

Она распахнула ресницы, и он прочел ужас в ее глазах. Он едва не выругался, но вовремя прикусил язык. Он не хотел ее пугать. Он жаждал ее любить. Он снова ее, поцеловал, давая возможность губам вести молчаливый диалог с ее губами. Она пыталась вжаться в спинку, отстраниться, но он ни за что ей не позволил бы. Неужели она не понимала, что он не в силах отпустить ее?

Он провел языком по контуру ее губ, поддразнивая. Побуждая ее открыть рот навстречу его поцелуям. Она застонала, и губы ее приоткрылись. И этого было достаточно.

Он вошел в ее рот с настойчивой решимостью сломать последнее сопротивление и с той же целью позволил ладони накрыть ее грудь. Сквозь тонкий хлопок ее бюстгальтера он чувствовал, как напрягся и вжался в ладонь ее сосок.

– О да, детка. Ты меня так возбуждаешь. – Он таял, и она тоже.

Напряженности в ее теле больше не было. Он чувствовал вкус победы на губах. Она прерывисто дышала, прижималась грудью к его руке, и ее ладонь скользнула по его бедру в опасной близости к напрягшемуся пенису.

Он слегка изменил позу, чтобы кончики ее пальцев прикоснулись к нему, застонал под ее пальцами и, исполненный желания, подвинулся так, чтобы теснее прижаться к ней. И врезался в ручку переключения скоростей.

Не могли они заняться любовью впервые на автостоянке. Он отстранился и был вознагражден, увидев выражение ее лица – грубая чувственность и никаких иных эмоций.

– Пригласи меня наверх, – потребовал он.

– Да. – И тут ее глаза начали фокусироваться, чувственная отрешенность сменилась ужасом. – Я хотела сказать «нет». Это невозможно.

– Почему? – Может, у нее все-таки есть бойфренд? И тут он вспомнил про Дженни. Конечно. Сестра уже дома. – Черт! Я забыл про твою сестру. Поехали ко мне.

Она затрясла головой. Глаза у нее были прямо бешеные.

– Нет, я на это не пойду.

Он чувствовал, как желание и страсть превращаются в гневное разочарование.

– Почему, черт возьми, ты не поедешь? – спросил он, на этот раз чуть ли не крича.

– Я сказала Дженни, что к девяти буду дома. Зеленый огонек на приборной панели показывал бездесяти девять.

– Ты можешь позвонить ей от меня и сказать, что задерживаешься.

Он отвернулся и пристегнул ремень, прежде чем включить зажигание.

– Нет, – решительно и твердо сказала она.

Он схватился за руль так, словно хотел его раздавить.

– Ты хочешь меня не меньше, чем я тебя. – Он видел тому свидетельства. Он чувствовал ее желание. Она не могла бы убедить его в обратном.

Она выглядела загнанной в угол.

– Да.

– Тогда почему ты говоришь «нет»? – процедил он сквозь зубы. Разочарование перерастало в ярость.

Она прищурилась и поджала губы.

– Возможно, мне противна сама мысль ложиться в постель с мужчиной, который загонял меня туда шантажом.

С этими словами она распахнула дверцу и выскочила из машины так, словно за ней гналась свора голодных псов.

Грязно выругавшись, Маркус стукнул по рулю кулаком. Мучительная дорога домой и долгий холодный душ – вот и все, что ждало его в этот вечер, и винить в этом ему было некого, разве что самого себя.

Он яростно повернул ключ зажигания, и «ягуар», повинуясь хозяину, сорвался с места, заскрежетав шинами об асфальт.

Злобное шипение шин «ягуара» Маркуса эхом отдавалось в голове Вероники, которая, стоя перед дверью собственной квартиры, пыталась взять себя в руки и справиться с вышедшими из-под контроля чувствами. Руки ее предательски дрожали, когда она шарила в сумочке в поисках ключей.

Она готова была позволить ему овладеть ею прямо там, в машине, на переднем сиденье. Так ее завели его поцелуи. Все было еще опаснее, чем раньше.

По крайней мере тогда, полтора года назад, она соображала, где находится. Маркус часто целовал ее и ласкал в общественных местах, но она всегда умела остановить его, до того как ситуация выйдет из-под контроля.

Время, проведенное порознь, вместо того чтобы усмирить пыл, только усилило влечение, которое она всегда к нему испытывала. Она втянула носом воздух и медленно выдохнула. Если бы он не потребовал подняться в ее квартиру, она так бы и осталась там, в машине, и к этому времени уже, пожалуй, была бы наполовину раздета.

Только напоминание об их с Маркусом сыне смогло остудить ее жар настолько, что она успела выбраться из машины. И все равно она едва не поддалась соблазнительному предложению Маркуса поехать к нему.

Ей очень этого хотелось. Сильнее, чем она готова была признать.

Тогда почему она просто не приняла условия его шантажа? Возможность предоставлялась отличная.

Да. Все верно. Цель состояла в том, чтобы заставить его обещать не претворять свою угрозу в жизнь, согласившись принять его условия и позволив ему ее отвергнуть. Но, судя по тому, как он чуть не потерял над собой контроль в машине, этого не могло произойти. Он хотел ее, и это повергло ее в шок.

Его желание не было фальшивым. Она почувствовала это, когда они целовались. Он так же отчаянно хотел ее, как и она его.

А что, если он не блефовал, предлагая ей переспать с ним за то, что он не расскажет о ее прошлом Клайну? Неужели она только что подписала себе приговор, отказавшись поехать с ним?

Она не могла принять такое предположение. Маркус на это не способен. Он не был скользким и мерзким. Не был жабой. Возможно, он эгоист. Он мог быть надменным, чертовски уверенным в своем неотразимом обаянии, и у него были на то причины. Но он не шантажист. Что-то другое должно было произойти. Что-то, чего она не понимала.

Ладно. Он действительно ее хотел. И этот факт дарил ему столько же удовольствия, сколько можно получить, съев полную тарелку металлической стружки. Ему не нравилось это его нелепое желание, и тут, кстати, обнаружилось, что она и воровка, и лгунья. Она объяснила ему, почему так поступила, но едва ли он принял ее объяснения. Он не понял, почему она не обратилась к нему.

Как она могла ему растолковать то, что сама не осознавала? Она была в отчаянии – оказалась беспомощной перед болезнью сестры и шокирующим фактом собственной беременности. Столько раз за прошедшие месяцы она корила себя за сделанный выбор, но изменить уже ничего нельзя.

Возможно, шантаж – это тот способ, с помощью которого он мог бы заманить ее в постель, не подвергая испытанию собственную гордость. Может, сама мысль отом, чтобы иметь с ней нормальные отношения, пусть даже основанные на стремлении к сексуальному разнообразию, настолько ему претила, что он должен был изобрести какой-то иной, лишенный эмоций способ, чтобыполучить желаемое. Вероника покачала головой, чтобы прогнать угнетающие мысли, и отомкнула замок.

Она явно неправильно поняла чувства Маркуса полтора года назад. Он был потрясен тем, что она не поделилась с ним своими проблемами. Так отчего она думает, будто лучше понимает его мысли и мотивы сейчас?

– Как все прошло? – Дженни, свернувшаяся калачиком в углу дивана, подняла глаза от книги.

Вероника поставила сумочку на туалетный столик возле двери.

– Отлично.

Она не могла сказать сестре, что Маркус пытался шантажом заманить ее в постель, а она старалась оправдаться перед ним за сделанное в другой жизни. И пусть по земным меркам прошло всего полтора года, но в метафизическом смысле, с тех пор как она была подругой Маркуса, прошла вечность.

– И куда вы, ребята, ходили?

Вероника прошла на кухню и налила себе стакан воды.

– В тот рыбный ресторанчик, что возле воды.

– Там, где официант симпатичный?

Вероника зашла в гостиную и присела на диван в дальний от Дженнифер угол. Она взяла корзинку с вязаньем и принялась работать над пледом для кроватки Эрона – пригодится, когда подрастет. Шерсть была того же василькового синего цвета, как глаза у мальчика и его отца.

– Да. Этот официант нас сегодня обслуживал. Он все время что-то приносил. Наверное, ждал, что я ему расскажу о тебе.

Дженни засмеялась, но невесело.

– О, определенно. Похоже, этому парню нравятся девушки почти без волос и тощие до неприличия.

Вероника уронила моток на пол.

Она потянулась к сестре и обняла ее за плечи.

– Худые сейчас в моде, ты разве не знаешь? Но твое тело не такое уж теперь и тощее. И волосы у тебя великолепные.

Глядя сейчас на Дженни, на ее каштановые кудряшки, обрамляющие лукавое личико феи, трудно было поверить, что год назад она была абсолютно лысой. Это верно, кудряшки у нее еще коротенькие, но зато выглядят чарующе.

– Радость моя, ты просто красавица. Дженни положила голову на плечо сестры.

– Ты моя сестра. Ты меня любишь и говорила бы мне, что я красивая, если бы я была похожа на тролля. – И тут Дженни засмеялась. – Но только попробуй прекратить повторять мне, что я красавица!

Вероника крепко ее обняла и отодвинулась, зная, что с этой независимой младшенькой нельзя распускать слюни. Не поймет.

Вероника вновь взяла в руки пряжу и крючок, сказав:

– Зеркало скажет тебе то же, что и я. Дженни пожала плечами.

– Расскажи мне о своем свидании с Маркусом. Ты сообщила ему об Эроне?

Вероника вздрогнула и пропустила петлю. Распустив ряд и начав его сначала, она еле слышно промолвила:

– Это было не свидание.

– Вот как. Ты с ним ужинала?

– Ты же знаешь это.

– Ты сама за себя платила?

– Нет.

– Целью этой встречи было обсуждение планов по экспансии «Клайн технолоджи»? – спросила Дженни, при этом взгляд ее говорил: «Только попробуй мне соврать и скажи, что вы встречались ради этого».

– Нет.

– По мне, все очень похоже на свидание. Полагаю, ты скажешь, что прощального поцелуя от него тоже не последовало.

Вероника почувствовала, как краснеет, и в который раз недобрым словом помянула свою белую кожу, на которой так заметен румянец. Бледность, контрастирующая с темными волосами и серыми глазами.

– Нет, я этого не говорю. Дженни едва не вскрикнула.

– Значит, он пытался. И ты ему позволила? Веронике очень хотелось соврать, но совесть ее и такеле несла ту ношу, что она на нее взвалила восемнадцать месяцев назад.

– Да.

Вероника не стала вдаваться в подробности. Дженни ни к чему знать, что этот поцелуй далеко ушел от обычного прощального и был близок к тому, что называют взрывоопасным. Сосредоточившись на превращении мотка пряжи в нечто более утилитарное, Вероника пыталась не замечать тех прощупывающих взглядов, что бросала на нее Дженни.

– Ты позволила этому проныре поцеловать себя? – Она услышала в голосе Дженни недоверие. Она и сама не поверила бы, если бы кто-то ей предсказал это до встречи с Маркусом. Но в тоне младшей сестренки было еще что-то. Тревога. Озабоченность. Сочувствие.

Отмотав немного шерсти, Вероника сказала:

– Он не проныра, и это ничего не значит.

– Как тогда, когда он сделал тебе ребенка?

Слова были как выстрелы, а мишень – ее совесть. Вероника вынуждена была признать, что в очередной разсовершила грубый просчет, не сказав Маркусу об их ребенке.

– Я думала, что, возможно, это действительно что-то значит. – Тогда думала.

– О чем ты говоришь? Он сказал, что расстроился, когда ты сорвалась в никуда? Он скучал по тебе? – Сестра ее с поразительной легкостью перепрыгивала от подросткового цинизма к мелодраматической сентиментальности.

Что могла ответить ей Вероника? Он явно соскучился по ее телу, но он не мог опуститься до того, чтобы тосковать по шпионке.

Она решила сфокусировать внимание на прошлом, а не на настоящем.

– Я никогда не говорила ему о маме и папе, и о тебе тоже. Он вел себя так, словно моя скрытность его обидела, будто он хотел знать обо мне больше, а я недостаточно ему доверяла.

– А ты доверяла?

– Конечно, нет. – Вероника считала, что ему это неинтересно. Но и ее убежденность в этом говорила о недостатке доверия как к нему, так и к тем отношениям, что были между ними.

Она так привыкла полагаться только на себя, что даже не рассматривала возможность разделить свою ношу с человеком, который видел в ней всего лишь временную сексуальную партнершу. Но, возможно, она была в глазах Маркуса чем-то большим. Ведь она сама была свидетельницей того, как Маркус рвал с женщинами отношения, куда более перспективные, чем были у них. В этом она не могла ошибиться.

– Я думала, что у меня есть на то основания. Однако он смотрел на вещи по-другому. Но теперь это едва ли имеет значение. Все это вода, что давно утекла. Сколько ни смотри на нее с моста, ничего не вернешь.

– Если не считать, что на этом мосту есть ребенок.

– Да. – Ребенок, которого она любила. В котором она нуждалась.

Которого могла запросто потерять, если Маркус узнает о его существовании.