Блитвуд

Автор: Кэрол Гудман

БЛИТВУД

Серия: Блитвуд. Книга 1

Переводчик: Marina_lovat, _Kirochka_

Редакторы: svetik99, Marina_lovat

Вычитка: Marina_lovat, Lianak

Переведено для сайта http://booksource.fun/

и группы https://vk.com/booksource.translations

При копировании просим Вас указывать ссылку на наш сайт!

Пожалуйста, уважайте чужой труд.

ГЛАВА 1

Этим утром, как только я вступила в парк Вашингтон-Сквер, я услышала звоны. Я остановилась, когда вошла под арку и поглядела на юг, дабы убедиться, что звук мог исходить от трамвая, но не увидела ни одного трамвайного вагона. Затем я посмотрела на север, сквозь арку и по направлению к Пятой Авеню, стараясь расслышать колокольный звон, которым церковь «Грейс» отбивала четверть часа — но этот мотив был иной, нежели наигрывала церковь. А если звоны исходили не из церкви «Грейс» и не от трамвая, значит, это были мои собственные звоны, те которые я слышала в своей голове; те, которые мне приходилось слышать последние шесть месяцев всякий раз, когда нечто плохое вот-вот произойдёт.

Я почувствовала озноб на тыльной стороне шеи и поняла, что позади меня кто-то стоял. Я резко развернулась и обнаружила улыбавшееся лицо Тилли Куперманн; её только что умытые щёки были румяными в холодном зимнем солнечном свете, а рыжие локоны уже успели выбиться из высокой прически в стиле «Девушки Гибсона». В накрахмаленной белой блузке, аккуратно заправленной в узкую тёмную юбку, Тилли можно было бы принять за «Девушку Гибсона», пока не заметишь штопальные стежки на воротнике или то, что вместо теннисной ракетки или клюшки для гольфа, в руках она держала оловянное обеденное ведро.

— Снова прислушиваешься к ангелу на своём плече? — спросила она.

— Откуда знаешь, что я не прислушиваюсь к дьяволу на своём плече? — ответила я.

— Не то плечо, — заверещала она, сунув руку в мою ладонь. — Всем известно, что дьявол сидит на левом плече. И, кроме того, я знаю тебя, Авалайн Холл. Ты на стороне ангелов.

Я рассмеялась на это и позволила Тилли повести меня через парк, мимо группы молодых людей — юристов-студентов, как я предположила, из-за книг, зажатых в их руках, и помятого вида твидовых жакетов и брюк, на их пути в библиотеку юридических материалов, которая находилась по соседству с нашим зданием. Один из парней скинул шляпу, открыв заглаженные назад волосы с огромным количеством бриолиновой помады, и когда мы пробегали невдалеке от него, он окликнул Тилли:

— Мне понравилась ваша речь в «Юнион Холл» прошлым вечером, мисс Куперманн. Вы изменили меня своим благородным делом.

Рот Тилли растянулся в улыбке. Я усилила хватку на её руке и попыталась заставить её идти дальше, но она завертелась, пожелав встать лицом к парню; её юбка, зашуршав, поднялась выше ботинок, которые высотой были до лодыжки, открыв вызывающий проблеск её красных чулок.

— Значит, в следующий раз, когда мы объявим забастовку, вы будете с нами на пикете? — спросила она с наглой улыбкой.

Напомаженный молодой человек прижал шляпу к груди.

— На пикете, в здании суда Джефферсон Маркет, собственно вплоть до самых глубин городской тюрьмы, я клянусь защищать вашу честь, миледи.

Тилли откинула голову, её тонкое горло белело в утреннем солнце.

— Я не нуждаюсь в чьей-либо защите, сэр. Но если вы когда-нибудь попадёте в неприятную ситуацию, пожалуйста, не постесняйтесь обратиться ко мне!

Его спутники заухали как филины на комментарий Тилли, в то время как она изящно развернулась на своих каблуках, и я услышала, как напомаженный джентльмен что-то пробормотал на идише, что очень походило на farbrente maydlakh. Тилли громко рассмеялась и продолжила идти настолько быстро, что мне пришлось вприпрыжку поспевать за ней.

— Тилли, — зашипела я, — разговоры о забастовках могут тебе стоить работы! Мне казалось, забастовка проводилась в прошлом году. И что по поводу того о чём ты с речью выступала прошлым вечером?

— Забастовка была проведена без учёта и половины наших требований. Мы всё ещё не имеем профсоюза…

Тилли составляла список своих жалоб, пока мы пересекали Вашингтон-Сквер и направлялись к Вашингтон Плейс, мимо коробейников, продавших блестящие медные горшки и кастрюли, и тележек с едой, торговавших вразнос жареным картофелем, каштанами и маринованной селёдкой.

— Над этим требуется ещё поработать! Ты должна приходить на собрания.

Я покачала головой. Тилли знала, что я никогда не приду на её собрания профессионального союза или в её марксистский кружок. Мама воспитывала меня держать голову опущенной вниз и никогда не разговаривать — особенно, с молодыми людьми, к которым она относилась с серьёзным подозрением. Я никогда не буду вести шутливую беседу с молодыми студентами-юристами, как это делала Тилли. Они могли проводить свои дни всего лишь через одно здание от фабрики, где мы с Тилли работали, но держались они как можно дальше от подобных нам девушек, и я не разделяла надежду Тилли, что между нашими мирами будет возведён мост.

— Что означает то, как он назвал тебя? — спросила я, когда мы подошли к фабрике, расположившейся на углу улицы Грин.

— Farbrente maydlakh, — произнесла она, накручивая на палец локон моих каштановых волос, гораздо менее бросающегося оттенка красного, нежели у самой Тилли. — Он подразумевал нас обоих, девочка моя, из-за наших волос. Это означает «пламенные девушки».

* * *

В холле находилось несколько грузовых лифтов; нам недозволенно было пользоваться пассажирскими лифтами.

— Пошли, — сказала Тилли, подтолкнув меня в сторону лестницы. — Если мы опоздаем, мистер Бернстайн запрёт двери прямо перед нами. Я быстрее тебя.

Она исчезла вспышкой красных чулок, и оставалась вне досягаемости все девять лестничных пролётов. Мы выдохлись и согнулись вдвое, корчась от смеха и хватая ртом воздух, но умудрились проскочить внутрь буквально за минуту до того, как мистер Бернстайн, прораб, закрыл за нами дверь и запер её на замок. Мы повесили свои пальто в раздевалке и поспешили к своим машинам. Рабочее место Тилли было в конце заднего ряда, и оно было гораздо лучше, нежели моё — напротив стены, под окнами, открывавшими вид на Вашингтон Плейс. Оно позволяло раньше выходить во время окончания работы, когда все девушки собирались у двери, в ожидании проверки сумочек на наличие украденного кружева или лент, которую проводил мистер Бернстайн. Сев на своё место, я воспользовалась минуткой и посмотрела на длинный швейный стол, где сидела Тилли. Она помогала новой девочке найти своё место — болезненного вида худой девчушке, одетой в платье слишком большого размера, которой на вид не могло быть больше двенадцати лет. У неё затряслись руки, когда Тилли вложила в них ножницы.

— Не волнуйся, Этта, я буду присматривать за тобой, — сказала она девочке с улыбкой, которая согревала неотапливаемый этаж.

Это были те же самые слова, что сказала мне Тилли в мой первый рабочий день здесь четыре месяца назад.

В отличие от маленькой Этты, я была в ещё более бедственном положении, вынужденная устроиться на работу на шумной, многолюдной фабрике после смерти своей мамы. Единственная работа, которую я умела делать, так это подрезать шляпы. У моей мамы были клиенты среди богатейших женщин города — из «четырёх сотен», так она называла сливки Нью-Йоркского светского общества. У неё были искусные руки и проницательный глаз, чтобы понимать, куда именно добавить перо и где поправить поля, и какая лента к какому цвету фетра лучше всего подходит. У нас не было много денег, но мы справлялись. Мама всегда говорила, что лучше быть бедняком, чем рабом денег, и, несмотря на то, что она иногда впадала в меланхолическое молчание, она всегда овладевала собой, когда замечала, что я выгляжу обеспокоенной.

Вплоть до дня, когда она увидела мужчину в накидке.

Это был день моего шестнадцатилетия. Мама пообещала мне прогулку в Центральном Парке после того, как мы доставим одну из последних шляп клиенту на Пятой Авеню. Когда мы уходили от клиента, мама внезапно остановилась на тротуаре и стала внимательно всматриваться на другую сторону Авеню у входа в парк. Проследив за её взглядом, я увидела мужчину в накидке, который поднял свою фетровую шляпу Хомбург в приветствии. Его лицо, испещрённое тенью от листвы, было расплывчатым, но я смогла почувствовать силу его взгляда. Я ощутила себя не в состоянии отвернуться. Когда я пристально посмотрела на него, я услышала, как начал звонить колокол. Я подумала, что звон мог исходить от Собора Святого Патрика. Мама схватила меня за руку и потянула в сторону приближавшегося автобуса. Она затолкнула меня в автобус, несмотря на все мои протесты о том, что она обещала мне погулять в парке. Она отказалась отвечать, когда я спросила кем был тот мужчина.

— Никто, — настаивала она, и затем повторила: — Никто.

Каждый раз, когда она говорила «никто», я слышала колокольный звон. Он продолжал звонить, пока мы ехали в автобусе по Пятой Авеню, и со временем я осознала, что звук исходил не из одной из церквей — он исходил из моей головы. После того как мы направились в сторону Четырнадцатой улицы, звон постепенно заглох, оставив слабый трезвон в ушах.

Той ночью мама пожаловалась на озноб в груди и послала меня к аптекарю за пузырьком с настойкой опия. Начиная с того дня она начала пить его постоянно. Она всё меньше и меньше стала выходить на улицу, отправляя меня одну доставлять шляпы нашим клиентам, но всегда предупреждала меня не разговаривать с незнакомцами. До того как она заболела, мама проводила часы в местных библиотеках — в библиотеке Астора, Сьюард Парк, в отделении библиотеки Гудзон Парк — просматривая странные и малопонятные книги, в то время как я читала исторические книги, романы и поэзию, которую она рекомендовала мне почитать. И все те романы миссис Мур о женской школе, что смогла найти. Но после того как мама заболела, она посылала меня за книгами и проводила свои дни за чтением на кресле-лежанке, которое стояло у окна. Неважно как много раз мы сменяли место жительства, она всегда умудрялась найти такие апартаменты, окна которых выходили на реку; как она говорила, это напоминало ей об её любимом Блитвуде — закрытой школе для девушек, расположенную к северу от города, на реке Гудзон, которую она посещала. На прикроватном столике, где другая женщина, возможно, хранила бы фотографию своего мужа, она держала гравировку школы. Но у моей мамы не было фотографий моего отца, равно как она никогда мне о нём ничего не рассказывала.

И она мне так и не сказала, кем был тот мужчина в накидке.

— Никто, — повторяла она, когда я спрашивала. — Никто.

Когда я сообщила ей, что услышала звон в голове, в ту секунду как посмотрела на него, она выглядела напуганной, но затем сжала мою руку и сказала:

— Это всё потому, что ты родилась в полночь в канун Нового года. Ты колокольный ребёнок. Звон будет предупреждать о том, что ты в опасности.

Я посчитала, что она бредила от настойки опия — ведь в моём свидетельстве о рождении было указано время 12:15. Но однажды, месяц спустя, я доставляла шляпу клиенту и снова услышала звон. Я поспешила домой и обнаружила маму на кресле-лежанке, сбоку от неё лежали пустой пузырёк настойки опия и длинное чёрное крыло от одной из её шляпок, её тело было таким же холодным и безжизненным, как зимний ветер, врывавшийся внутрь дома через открытое окно.

Когда я сказала клиентам мамы, что она умерла от чахотки, они закрыли свои двери для меня и нашли кого-то ещё, чтобы покупать шляпы. Если бы я рассказала правду — что умерла она от передозировки опиума — они бы сделали то же самое, даже, несмотря на то, что употребление опия заразным не было.

Хотя, может быть, и было.

В течение нескольких недель после её смерти я иногда брала в руки пустой зелёный пузырёк, который обнаружила лежавшим рядом с ней, и вертела его в руках, всматриваясь в отверстие, как в зелёный омут в солнечный день. «Какое забвение мама искала в этом? Может быть, я найду освобождение от звонов, которые слышу?»

Я достаточно хорошо знала куда сходить и что сказать аптекарю — я делала это достаточно часто для мамы — но пока я так и не сходила. Вместо этого я убрала пузырёк вместе с чёрным пером, которое как оказалось не подходило ни к одной шляпе, которую она украшала, и нашла работу на фабрике «Трайангл Вейст».

В свой первый день я была настолько неуклюжа в обращении с ножницами, даже удивительно, что я не отрезала себе пальцы. Возможно, я бы не пережила тот день, если бы Тилли Куперманн не взяла меня под своё крыло и не показала бы мне как обрезать вылезавшие нитки без надрезов на материи. Позже, после перевода на другую должность, я была поставлена на работу на швейной машине, и она научила меня делать ровные швы. Она прикрывала меня, когда у меня были приступы — хотя если бы я внимательно обдумала все те моменты, происходило это, когда я слышала звоны — и никогда не спрашивала меня, что их вызывало. Случались они гораздо реже, когда я была с ней.

Как только маленькая Этта устроилась на своём новом рабочем месте, Тилли подняла взгляд и, увидев меня, показала мне язык и скосила глаза. Подавив смех, я склонила голову и взяла рукав из стоявшей у моих ног корзины, положила на машину и разгладила его, сосредоточившись на шитье прямых швов. Когда этот рукав был готов, я кинула его в желоб, который двигался по инерции в середине стола, и взяла ещё один рукав. А затем и ещё один, и ещё. Каждый день я шила один и тот же шов на сотнях рукавов, словно была девушкой, родом из одной маминой истории, осуждённой ревнивой богиней на непрерывное выполнение одного и того же глупого задания — отделять ячмень от проса или снимать овечью шерсть с кровожадной овцы, чтобы разрушить проклятие и вернуть себе прекрасного принца. Но в конце каждого дня всё, что я получала от своих мук, так это покрытые мозолями кончики пальцев и постоянную боль в спине.

Кроме того, как принц найдёт меня здесь? Даже если у меня получится заставить себя ослушаться маминых правил, запрещающих вести беседу с парнями, единственными мужчинами здесь были надменные закройщики на восьмом этаже, сутулые портные и мальчики на побегушках, которые доставляли корзины с незаконченными рукавами — мальчики «кожа да кости», только что сошедшие с корабля из Италии или Польши, и которые едва говорили по-английски. Я крайне редко проводила время, подняв вверх взор, когда они выгружали мою корзину. Тем не менее, сегодня один из парней привлёк моё внимание, опрокинув корзину.

— Неуклюжий мальчишка! — воскликнула я, склонившись, чтобы собрать выпавшие рукава. — Если эти рукава перепачкаются, мистер Бернстайн вычтет это из моей зарплаты.

Когда я попыталась их схватить, он поймал меня за руку. По всему моему телу прошлась вибрация, электрический разряд, который ярко вспыхнул и зажёг искру, подобно тянущимся над трамваями проводам, и в моей голове раздался звон — не низкий басовый звук, который я слышала, когда нечто плохое должно было произойти, а мелодичное высокое сопрано.

— Ты должна уйти, — прошипел он мне на ухо, его тёплое дыхание, которое пахло яблоками, бархатом растеклось по моему телу.

Я подняла взгляд на его тёмные, испещрённые золотом глаза, кожу цвета свежего персика и чёрные локоны волос, ниспадавшие на высокий, скульптурный лоб. Всё моё тело содрогнулось, словно колокол, по которому ударили. Моя рука, которая казалась маленькой в его ладони, задрожала. На мгновение шум фабрики — жужжание швейных машин; поторапливающие крики прораба; шум улицы, лившийся через открытые окна — всё это отступило. Представилось, словно мы в одиночестве стояли на зелёной поляне, усеянной дикими цветами, и единственным звуком был ветер, шелестевший в окружающем поляну лесу…

Но затем звуки фабрики стремительно вернулись, и я вспомнила, где находилась — и кем была. Бедная девочка, зарабатывавшая семь с половиной долларов в неделю на фабрике «Трайангл Вейст». Я никуда не пойду.

— Я не та, кто должен уйти — а ты!

Я впихнула корзину в его руки и быстрым взглядом осмотрела помещение, стремясь убедиться, не был ли поблизости мистер Бернстайн, но он находился на дальней стороне цеха, ведя разговор с мистером Бленк, одним из владельцев, который сегодня привёл своих дочерей, показать им, где их папа зарабатывает все свои деньги, чтобы обеспечивать их красивыми платьицами и кружевными сарафанами. Вид этих девушек, с их приятными, безмятежными лицами и чистыми нежными руками, ожесточил меня. Я вновь обернулась на темноглазого юношу, который — идиот — всё ещё присев, находился рядом со мной.

— Нам повезло, что все смотрят на милых девушек, но вот-вот мистер Бернстайн посмотрит сюда и увидит, что эти драгоценные секунды в производстве его богатства растрачиваются. Я буду уволена и затем умру от голода — но прежде чем умру, я выслежу тебя и вырву все до единого эти дурашливые локоны из твоей головы. И… — я взяла ножницы, — я не могу гарантировать, что пожалею твой скальп. Понятно?

Я щёлкнула ножницами для большей выразительности, и он отпрянул назад, его рот приоткрылся от изумления. Я склонила голову к швейной машине и, желая, чтобы мои руки перестали трястись, прострочила ещё один шов. И ещё один и ещё один, пока тень, которую он отбрасывал, не исчезла.

Я неотрывно работала до обеденного перерыва, когда пришла Тилли, чтобы разделить со мной свою фаршированную капусту. Я сказала ей, что должна работать во время обеда, так как мне необходимо выполнить свою норму, поскольку новый парень-идиот выбил меня из строя.

— Появился новый парень? — спросила Тилли с полным ртом капусты.

Обычно незамаскированный интерес Тилли в мужском поле забавлял меня, но сегодня у меня не было времени на это.

— Тёмноволосый парень, — ответила я, проглатывая слова, пока кидала рукава в желоб. — Итальянец, мне кажется, или может быть грек. Совершенно полный идиот.

— Ох, — произнесла Тилли. — Я буду следить за ним. Ты видела дочерей мистера Бленк? У них такие красивые платья, — она вздохнула. — А их шляпки! У одной целая птица на макушке! Посмотри на них, если они снова будут проходить через цех. Может быть, ты сможешь сделать для меня копию.

Я задолжала Тилли гораздо больше, чем копию шляпки, но страстное желание в её голосе заново воспламенило сильную тоску, которую я ощутила в ту минуту, когда смотрела на этих девушек; не из-за их платьев и шляпок, а из-за их жизней, которые, как я представляла, им соответствовали. Время на чтение книги, или на набросок картины, может быть даже посещение школы. Моя мама попыталась дать мне образование посредством старых книг и походов в библиотеки и музеи, но я понимала, что оно было совсем не таким, каким было образование в настоящей школе, в такой как описывала миссис Мур. И мама рассказывала мне достаточно много историй о своём любимом Блитвуде, вызывая в воображении образы девушек в белых чайных платьях и соломенных шляпках, попивавших чай в саду или занимавшихся в восхитительных, шикарных комнатах, заставленных книгами… Но сейчас, когда мама умерла, какая бы то ни была хрупкая мечта о том, что я когда-нибудь поеду в Блитвуд, выгорела дотла.

— Состряпанная на скорую руку шляпка не сделает тебя похожей на тех девушек, — сказала я, слова покинули мой рот, прежде чем я осознала, что собиралась произнести их вслух.

— Ох, — промолвила Тилли, прозвучав как раненная птица. — Конечно, нет… Я не подразумевала…

А затем она ушла, я подняла взгляд и заметила её удалявшуюся спину, нехарактерную сутулость в её узких плечах, и почувствовала резкую боль в своей собственной спине, непосредственно под грудной клеткой. Я начала было идти за ней, но затем вспомнила, что если не выполню свой сегодняшний норматив, у меня не будет денег на оплату аренды за этот месяц. Я заглажу свою вину перед ней после работы. Я сделаю ей такую шляпку из старых маминых обрезков.

Я снова склонилась над своей работой, мои мысли были забиты перьями и лентами, и я позволила ритму машины убаюкать меня до ступора, который заблокировал звоны, и идиота-парня на побегушках, и обиженный голос Тилли. В следующий раз, когда я подняла взгляд на настенные часы, было уже пол пятого вечера. Оставалось пятнадцать минут до закрытия. У меня оставалось всего два рукава на прошив.

Отведя взгляд от часов, я заметила мужчину, стоявшего рядом с дверью, выходящей в сторону улицы Грин, и ведущего разговор с мистером Бернстайн. Высокий мужчина в накидке и фетровой шляпе Хомбург. Мужчина, который выглядел точно так же, как и тот, чьё появление привело к угасанию мамы от пагубной зависимости к настойке опия и к её смерти.

ГЛАВА 2

«Нет, — сказала я самой себе, — этого не может быть. Наверное, я начала перенимать склонность мамы быть подозрительной».

Мужчина отвернулся от мистера Бернстайна и перехватил мой взгляд. Под полями фетровой шляпы Хомбург я мельком разглядела сверкающие чёрные глаза, такие же холодные и чёрствые, как глыбы угля. Я попыталась отвести взгляд, но оказалась пригвождена к месту, не в состоянии сдвинуться. Глубокий низкий звон зазвучал в моей голове, неизменный погребальный звон, как в траурной песне. Пока я пристально смотрела на него, напуганная своей неподвижностью, он поднял в приветствии шляпу в мой адрес и улыбнулся. Затем, не сводя с меня глаз, он склонил голову в сторону мистера Бернстайна и что-то тому сказал. Мистер Бернстайн посмотрел в мою сторону, хмурость измяла его грузное, вкрадчивое лицо.

«Боже мой, они говорят обо мне». Моё сердце начало биться чаще. Отчаявшись, я попыталась отвести взгляд в сторону, вернуться обратно к шитью, но мои глаза и руки оказались застывшими. Мужчина в накидке начал идти по проходу между швейными столами и вентиляционными шахтами. Самое меньшее, я могу потерять работу, но я уже поняла, что нечто неизмеримо худшее вот-вот должно произойти. Об этом меня предупреждал звон в моей голове.

Мама настолько боялась этого мужчины, что была вынуждена накачивать себя до беспамятства. «Он пришёл за мной с целью увезти меня в работный дом, или тюрьму… или в психиатрическую больницу». Я сидела, застыв на своём месте, в то время как мужчина в накидке свернул в проход между моим швейным столом, и вдруг, глубокий низкий звон исступленно зазвенел в моих ушах. «Он подойдёт ко мне в считанные секунды…»

Мужчина сильно содрогнулся, остановившись, подобно куску материи, который зажало в гладильном прессе, но создалось впечатление, что прессом был он сам. Его конечности дёрнулись и сократились, как бывает у роботов, которые разрядились или у марионеток, когда рука кукловода сдвинулась. Он резко развернулся, дабы выяснить, что остановило его продвижение.

Это была Тилли. Отворот его накидки попал в её машину. Я увидела, как она придала своим чертам вид невинности, но когда она подняла взгляд на мужчину, вся кровь отлила с её лица. В своё время я наблюдала, как Тилли смело общалась с самим мистером Бленк, когда посчитала, что размер новой зарплаты девушек был несправедливым. Я слышала истории о том, как она смело осаждала головорезов, нанятых для разгона пикетов во время забастовки. Теперь же она выглядела не просто испуганной, а приведённой в ужас.

Я начала вставать, стремясь отвлечь внимание мужчины от Тилли, но кто-то дёрнул меня назад. Это был темноглазый парень на побегушках, присевший под швейный стол.

— Видишь, — прошипел он. — Говорил тебе, уходи.

— Откуда?.. — но времени на вопрос, откуда он узнал о мужчине в накидке — или что он о нём знает — не было. — Куда? — вместо этого спросила я.

Он схватил меня за руку и затянул меня под стол, за наваленные корзины с принадлежностями для шитья.

— Не останавливаясь, ползи к раздевалке. Я о нём позабочусь.

Я не могла представить, как этот парень собирается «позаботиться» о мужчине, который напугал Тилли Куперманн, но я сделала то, что он сказал. На четвереньках я поползла под столами, будучи уверенной, что в любую секунду меня схватят за шкирку, как ястреб вырывает мышь.

Пока я ползла, я осознала, что колокольный звон прекратился, а затем вдруг началось паническое бегство всех девушек, поспешивших оказаться первыми на выходе. Добравшись до конца ряда со столами, я подняла взгляд и увидела, что все они столпились у двери, ведущей на Грин Стрит. Мужчина в накидке был вытеснен к двери толпой девушек. Он осматривал зал; взгляд этих угольного цвета жестоких глаз рассекал воздух, подобно крыльям чёрной вороны. «Где был парень, который сказал, что «позаботится» о нём?..» Вслед за тем я заметила его. Он стоял прямо за спиной мужчины в накидке. Ужасная мысль пришла ко мне в голову: «А вдруг, парень работает на мужчину в накидке и его миссия была уловкой, чтобы я лишилась своей работы».

Я наблюдала за тем, как парень что-то прошептал мужчине на ухо. Что бы он ни сказал, это незамедлительно привлекло внимание мужчины. Его голова резко повернулась, двигаясь со скоростью броска змеи, его шея изогнулась сильнее, чем должна была бы в состоянии повернуться. Созерцание этого одарило меня тошнотворным чувством, но я использовала его минутное отвлечение и побежала к раздевалке. Краем глаза я увидела кружение тёмного плаща, когда мужчина покинул зал, преследуя темноглазого парня. Стало быть, вполне возможно, что парень и не работал на мужчину…

В раздевалке находилось порядка десяти или около того девушек, надевавших свои шляпки и пальто, болтая о своих планах на вечер. Эстер Хочфилд хвасталась, что её жених собирался встретить её у выхода из фабрики и повести её на ужин. Йетта Лубиц посмотрела на свой чек с зарплатой и опечалилась, что ей не хватало на покупку шляпки её мечты. Неожиданно меня за руку схватила Тилли и прошептала на ухо:

— Кто этот мужчина? — поинтересовалась она, её лицо было бледным, а руки тряслись.

— Не знаю, — ответила я. — Но моя мама однажды увидела его и была им напугана.

— Конечно, она была напугана им! Что-то… с ним не так. Папа рассказывал мне истории о злом духе, который может завладевать телом мужчины. Вот так этот мужчина и ощущается — словно им завладел диббук¹. Но каким-то образом твой друг умудрился увести его на лестничную клетку. Мы воспользуемся другой лестницей.

Я собиралась возразить, что темноглазый парень не был моим другом, когда Тилли вытолкнула меня из раздевалки и повела нас в сторону лестницы, ведущей на Вашингтон Плейс, но как только мы вышли на этаж, я заметила суматоху. Группа девушек бежала в сторону двери на Грин Стрит, их голоса были взволнованными и… перепуганными. Глубокий низкий звон вновь зазвонил в моей голове так громко, что я не смогла расслышать о чём они говорили, но как только заговорила Тилли, я совершенно чётко её услышала.

— Пожар!

Как если бы слово вызвало явление само по себе, окна вентиляционной шахты разбились вдребезги и языки яркого пламени прорвались сквозь них. Пламя, похожее на стаю огненных крыс, переливалось через подоконники и расползалось по полу фабрики. Пригвождённая к месту, я ошеломлённо наблюдала за ним до тех пор, пока прозвучавший в моем ухе голос Тилли, не вырвал меня из транса.

— Нам надо убираться отсюда! — закричала она. — Дверь на Грин Стрит заблокирована — нам надо пробовать выбираться через эту дверь!

Она потянула меня через зал в сторону двери, ведущей на Вашингтон Плейс, но я не могла избавиться от заблуждения и отвести глаза от огня, который распространялся по столам разбраковки, которые располагались под окнами вентиляционной шахты, хватаясь за кучи блузок. Воспламенившиеся лоскуты материи наводнили воздух и перемещались по залу, подобно тому, как управляемые торпеды несут свои разрушения. Они приземлялись на рабочие корзины под швейными столами, и каждая корзина вспыхивала пламенем. Вздымавшийся от тлевших корзин дым был похож на стаю чёрных ворон.

Я моргнула, попытавшись рассеять иллюзию, но когда открыла глаза, зал уже был наполнен густым дымом. Напуганные девушки метались от двери к двери, от окна к окну, кружа по комнате, словно птицы, бьющие крыльями об клетку. Огонь ревел, как бешеный зверь, жаждущий нашей плоти. Миниатюрная фигура порхнула мимо нас, и я распознала в ней маленькую девочку, которой сегодня помогала Тилли. Она бежала с группой девушек в сторону раздевалки.

— Этта! — закричала Тилли, выдернув свою руку из моей хватки и побежав за девочкой. Я последовала за ними в раздевалку. Тилли склонилась перед невысоким шкафчиком: — Я не могу оставить её! — воскликнула Тилли. — Я обещала присмотреть за ней сегодня.

Это было то же самое обещание, что она дала мне в мой первый рабочий день. Тогда я в это поверила, не подозревая, насколько серьёзно она относится к своим обещаниям.

Я встала на колени рядом с Тилли и посмотрела в шкафчик, прямо в напуганные до ужаса глаза. Когда я усилием воли придала своему голосу спокойствие, то услышала, как лязгающий низкий звон в голове замедлился до равномерного звона, который отражался во всём моём теле и вибрировал по поверхности моей кожи.

Я никогда раньше этого не чувствовала. Со времени, как звоны появились в моей голове, они всегда бесконтрольно звучали, если я была напугана или когда в скором времени должно было случиться нечто плохое. Я никогда не пыталась контролировать их. Но я сделала это сейчас, ради Тилли и Этты. Я потянулась к шкафчику и положила свою ладонь поверх руки девочки.

— Всё хорошо, — сказала я, сравнивая свой голос с уже равномерным, медленным звоном в своей голове. — Тилли не позволит ничему с тобой случиться. Выходи, и мы вместе пойдём домой.

Глаза Этты широко распахнулись — я даже не была уверена, что она говорит по-английски — но своей ладонью я смогла ощутить, как её мускулы расслабились, и её маленькая ручка скользнула в мою ладонь. Я сомкнула ладонь и потянула её из шкафчика. Она выскочила, как если бы пробка вылетела из бутылки, и незамедлительно ухватилась за Тилли, обвив руками её шею, а ногами — талию. Тилли встала и посмотрела на меня поверх плеча Этты, затем перевела взгляд на других девушек, съёжившихся на полу.

— Вы собираетесь ждать здесь, как агнцы на заклание? — завопила она чётким строгим голосом. — Или мы будем спасать себя сами? Я убираюсь отсюда. Кто со мной?

Не дожидаясь ответа, Тилли широким шагом вышла из раздевалки, прямиком через дым, направившись в сторону двери на Вашингтон Плейс. Несколько женщин из раздевалки взбудоражились и последовали за ней, но когда мы достигли двери, обнаружилось, что она была заперта.

Я повернулась, чтобы посмотреть через зал. Пламя уже поглотило вентиляционную шахту у пожарного выхода и двери на Грин Стрит. Огонь подталкивал нас к высоким окнам, которые открывали вид на Вашингтон Плейс. Они были открыты, маня к себе видом неопороченного дымом голубого неба. Одна из женщин забралась на край окна и закричала: «Пожар!», как будто это стало бы для кого-то новостью. Я выглянула из окна и увидела, что улица была наводнена гужевыми пожарными машинами и толпами зевак, наблюдавшими за нами. Их рты были открыты, выкрикивая что-то, но я не смогла расслышать, что они кричали.

Я развернулась и увидела, что в считанные секунды, в течение которых я обратилась спиной к огню, он подкрался ближе. Теперь я могла ощутить жар огня на своей коже, что было вдвойне горячее вопреки морозности свежего воздуха. Ещё одна женщина забралась на край окна.

— Они растянули сети, — закричала она.

— Они не помогут, — заорала Тилли. — Мы слишком высоко…

Но женщина исчезла, юркнув из окна, как будто была выдернута из неба. Я выглянула из окна и увидела, как она падала на землю, её юбки вздымались волнами в воздухе, руки вертелись, словно пытались придать ей баланс. Она ударилась о сеть и пролетела прямо сквозь неё на тротуар с ужасным, вызывающим тошноту звуком. Толпа ахнула и затем снова начала кричать.

— Нет! — завопили они. — Нет! Не прыгайте!

Но каким был иной выбор в этой ситуации? Огонь неизменно продвигался вперёд по полу, припирая нас между пламенем и смертоносным падением, подобно тому, как бабочки застревают между оконными стёклами. Ещё одна девушка забралась на край окна. Она повернулась и передала мне сумочку — якобы собиралась танцевать и хотела освободить свои руки — и изящно шагнула через край.

На этот раз я не смотрела. Я закрыла глаза.

«У тебя всегда есть выбор», — однажды сказала мне мама.

Но каков выбор был в этой ситуации — сгореть заживо или разбиться об тротуар? Казалось, что вся моя жизнь была обусловлена неосуществимыми выборами — аренда или еда? Фабрика или потогонное предприятие? Проживать жизнь так, как прожила мама, никому не доверяя, или рискнуть и начать заботиться о незнакомце, к примеру, о Тилли? Я открыла глаза и взглянула на неё, но вместо неё увидела другую фигуру у выходящего на сторону Грин Стрит окна. Я подумала, что ещё одна девушка собиралась прыгнуть. Она развела в стороны руки, и на секунду мне показалось, что я увидела крылья. Затем фигура прыгнула в зал и полетела навстречу ко мне, превращаясь в создание с чёрными крыльями, прокладывая себе путь через дым и пламя. Непосредственно перед тем, как крылья охватили меня, я моргнула и увидела, что они были одеялом, а фигура, которая держала его над моим ртом, была темноглазым парнем.

— Пошли, — сказал он. — Спускаться по лестнице невозможно, она заполнена дымом. Мы должны выбираться на крышу.

Он начал подталкивать меня в сторону двери на Грин Стрит, но я вырвалась из его хватки и повернулась, с целью найти Тилли. Она была у двери, ведущей на Вашингтон Плейс, всё ещё держа Этту и стуча по закрытой двери.

— Без Тилли не пойду! — выкрикнула я.

Всё также держа мою руку одной рукой, другой рукой он обхватил плечи Тилли.

— Давайте тогда, обе. Мы побежим к двери на Грин Стрит.

Прежде чем мы успели возразить, он накинул одеяло на наши головы и пихнул нас прямо в сторону огня. Я услышала хныканье Этты и крик Тилли, но парень рявкнул на нас:

— Просто закройте глаза! Всё будет хорошо.

Уверенность в его голосе подчинила меня. Кроме того, какой ещё выход мы имели? Я закрыла глаза и позволила ему толкнуть нас в огонь. Должно быть, он нашёл что-то ещё, что можно было накинуть на наши головы, потому что я услышала шелестящий сверху звук, и, даже вопреки этому, я чувствовала окружавший нас жар пламени, но языки пламени, казалось, не прикасались к нам. Представлялось, словно мы двигались сквозь огонь внутри защитного пузыря.

Затем мы прошли через ведущую на Грин Стрит дверь и вышли на заполненную дымом лестничную клетку, и, стараясь изо всех сил, стали подниматься по ступенькам, мимо демонстрационного зала на десятом этаже и выбрались на крышу. Свежий воздух показался раем, но когда я подняла взгляд, то увидела парящее над нами чёрное облако. Я могла видеть формы в дыму, бурлящую массу ворон, круживших над горевшим зданием.

— Не смотри на них, — прошипел мне на ухо парень.

— Ты можешь их видеть? — спросила я, не зная, испытаю ли я облегчение, если обнаружу, что не потеряла рассудок или же буду до ужаса напугана тем, что воро́ны были настоящими.

Он что-то сказал, что прозвучало так, словно могло быть произнесено на итальянском языке — Tenebrae² — и затем он потянул меня к западной стороне крыши, где между мансардным вентиляционным окном и более высоким зданием были установлены две лестницы. Группа молодых людей без верхней одежды помогала напуганным девушкам подниматься по лестницам. Я узнала студентов-юристов из парка, которых мы сегодня ранее встретили — неужели это было этим утром? «Всего лишь по ту сторону одного здания, — подумала я, — однако бесконечно далеко. Но всё же они проложили мост над этой пропастью». Я ощутила подъём чувств в своей груди от этой мысли; неведомая острая боль, которую я смутно признала за эмоцию и не испытывала уже некоторое время, была надеждой.

Темноглазый парень сжал мою руку, и я перевела взгляд на его лицо. Превосходное лицо было испещрено сажей, а его глаза были большими и сияющими.

— Неважно насколько темны тени, — хрипло сказал он, — всегда есть хорошее.

Приток румянца коснулся его лица, и он отвёл взгляд в сторону. Он закричал студентам-юристам:

— Я привёл вам ещё троих, парни!

— Это уже будет целая дюжина девушек, которых ты нам привёл, парень, но мы возьмём их всех! — один из молодых парней прокричал, грациозно поклонившись.

Я узнала щёголя, который этим утром флиртовал с Тилли. Его напомаженные волосы торчали шипами во все стороны, а его когда-то белая сорочка была разорвана и исчерчена сажей. Когда он увидел Тилли, он широко улыбнулся и ещё раз поклонился.

— Я же говорил, что однажды защищу вашу честь! — сказал он.

Тилли издала гортанный ахающий звук, но не сдвинулась с места.

— Сейчас не время быть скромной, — сказала я, подтолкнув её вперёд.

— Я не могу взбираться по лестнице с Эттой! — объявила она. — И не хочу идти без неё.

— Мы все пойдём, — произнёс темноглазый парень, аккуратно извлекая Этту из рук Тилли. — Давай, голубёнок, — он заворковал с Эттой нежным голосом. — Это как забираться на дерево. Ты когда-нибудь забиралась на дерево?

Этта покачала головой, изумлённо посмотрев на парня широко раскрытыми глазами.

— Нет? — спросил он. — Ладно, всегда что-то бывает в первый раз. Одну руку на вот эту ступеньку, затем…

Он продолжил успокаивающе бормотать, уговаривая Этту взбираться по лестнице, и держал руки на ней, пока студент-юрист не взял её в свои руки. Затем он повернулся к нам с Тилли.

— Кто следующий?

— Тилли.

— Ава.

Мы в унисон вымолвили имена друг друга.

— Хорошо, тогда, Ава.

Он положил руки мне на бока, его пальцы были такими длинными, что они едва не обхватывали мою талию. Я почувствовала, как к моему лицу прилила кровь, когда он полностью поднял меня вверх и поставил на нижнюю ступеньку лестницы. Я оглянулась через плечо, желая ещё раз мельком взглянуть в эти тёмные глаза, чтобы набраться смелости — но он смотрел наверх, на водоворот воронья.

Который бросился вниз в сторону лестницы. Воро́ны обрушились на нас когтистой массой, их вес прогнул тонкие деревянные перекладины. Одна ворона полетела к студенту-юристу, державшему верхнюю часть лестницы, и свирепо впилась когтями в его глаза. Он выпустил лестницу, и я почувствовала, как она качнулась у меня под ногами.

— Ава!

Я услышала голос Тили, оглянулась назад и увидела её, стоявшей на краю крыши и тянувшейся ко мне… и как кто-то у неё за спиной выходил из дыма. Это был мужчина в накидке. Он поднял на меня взгляд, но положил руку на спину Тилли. Его губы приоткрылись и струйки дыма, завиваясь, вырвались из его рта. Его улыбка стала ещё шире, обнажив полный дыма и пламени зев, и затем он столкнул Тилли с крыши.

Я закричала и потянулась за Тилли. Лестница под моими ногами треснула. Я падала. Я почувствовала воздух, вздымавшийся вокруг меня, тянувший за мою одежду; мои лопатки покалывало, словно они хотели прорваться сквозь кожу, будто я уже ударилась об тротуар и все мои кости раздробило. Небо простиралось надо мной.

И затем я вновь ощутила эти сильные руки на своей талии, и вместо неба теперь я смотрела в тёмные глаза с крапинками золота, а за глазами, в виде мантии над нами раскинулись чёрные крылья. Подобно благословенному забвению сна, я закрыла глаза, падая во мрак, но вместо этого была поднята к ослепляющему свету.

ГЛАВА 3

Я очнулась в этом свете — свете настолько ярком, что каждый раз, когда я пыталась открыть глаза, была вынуждена их закрывать, и снова провалиться обратно в темноту…

Темноту, наполненную дымом. Я вновь очутилась на девятом этаже фабрики «Трайангл Вейст», в попытках найти выход, но дым был настолько густым, что я не могла видеть куда шла. Из дыма являлись страшные образы: Эстер Хочфилд, выставляющая на показ своё кольцо невесты, чтобы я полюбовалась им, её волосы были охвачены огнём; маленькая Этта порхнула мимо меня как летучая мышь, кожистые крылья были пришиты к её тоненьким ручкам; белое обрюзгшее лицо выскочило из дыма, подобно пьяному мужчине, в котором, ужасающим образом, я узнала Тилли. Я схватила её за руку, испытав облегчение от того, что нашла её, невзирая на то, как кошмарно она выглядела.

— Тилли! — закричала я.

Она открыла рот — я видела, как её губы выговаривают моё имя — но лишь вспененный дым извергался из её рта, словно лава из вулкана. Он вливался в мой рот, душил меня…

И я опять проснулась в этом свете, подавившись дымом.

— Должна ли я дать больше эфира, Доктор? — произнёс кто-то.

Моргнув против света, я увидела возвышавшиеся надо мной фигуры. Одна, одетая во всё белое, расплывалась в окружающей ауре света; другая имела тёмный вид, у образа были смутные очертания, похожие на продолговатый гриб… или похожие на мужчину в накидке. Я закричала, когда он склонился надо мной, и стала бороться в стремлении сбежать, но мои руки и ноги оказались связанными. Фигура в белом облачение тоже склонилась надо мной, держа в руке нечто воронкообразное. Когда она установила это поверх моего рта, тошнотворный сладкий запах наводнил мой рот и горло, и я ощутила, как язык начал раздуваться — сродни тому, как колокольный язык укутывают шерстяной материей, когда церковные колокола приглушают для погребального благовеста. Я была колоколом, и была заглушена во имя всех тех, кто умер в огне. Во имя Эстер Хочфилд и Люси Мальтезе, и Дженни Стерн, и Тилли Куперманн. Я слышала их имена, пока вновь погружалась в темноту.

И в дым, где меня ожидали мёртвые девушки. Они больше не бежали, ища выход. Они сидели за своими швейными машинами, склонив головы над работой, руки разглаживали белый хлопок, несмотря на то, что пламя взбиралось вверх по их юбкам и цеплялось за их волосы, а дым вздымался из корзин у их ног. Девушка в конце ряда подняла голову.

— Забастовка была завершена, — сказала она. — Если ты хочешь сохранить свою работу, тебе лучше вернуться к ней. Мы придержали для тебя место.

Она кивнула в сторону незанятой машины в конце стола. Я начала идти по направлению к ней, вниз по длинному ряду из девушек — ряду гораздо длиннее, чем любой из существующих на девятом этаже фабрики «Трайангл Вейст». Казалось, этот стол не закончится никогда, и за ним сидели сотни девушек, все они склонились над своей работой. Я должна лишь сесть рядом с ними, чтобы занять своё место, и я никогда больше не буду вынуждена снова беспокоиться о деньгах на аренду или достаточном пропитании или о попрошайничестве на улицах. У меня навеки будет эта работа.

Я попробовала вытащить свободный стул, стоявший перед незанятой швейной машиной, но обнаружила, что он был прикреплен болтами к полу. Изогнув своё тело, чтобы втиснуться в узкое пространство, я посмотрела вниз на девушку, работавшую за соседней машиной, на её руки, энергично подворачивавшие одежду под бьющую иглу… и с ужасом увидела, что игла двигалась внутрь и из её собственной плоти. Я опустила взгляд на ряд и обнаружила, что все девушки сшивали свою собственную плоть, навечно привязывая самих себя к этому месту. Их кровь просачивалась вниз в желоб, который двигался вдоль середины стола, и сливалась в единый поток, текший к концу стола, где, открыв широко свой рот, дабы поглотить окровавленный поток, сидел мужчина в накидке.

Я проснулась, пронзительно закричав. Облачённая в белое фигура находилась рядом, в очередной раз держа конус, но я выбила его из её руки.

— Нет! — воскликнула я, мой голос был скрипучим, но как минимум внятным. — Мужчина пьёт их кровь. Он вызвал огонь. Я видела, как он столкнул Тилли с крыши. Я бы тоже умерла, но парень с крыльями поймал меня…

Как только у меня развязался язык, я уже никак не могла перестать говорить. Медсестра — конечно, ею она и была — позвала доктора и он сел рядом с моей кроватью, и стал записывать то, что я хотела рассказать. Я рассказала ему всё, с самого первого раза, как я увидела мужчину в накидке и услышала звоны, когда встретила его на фабрике, и о своём последнем мимолетном видении его на крыше, когда темноглазый парень раскинул крылья, чтобы спасти меня.

— Вы должны найти его — мужчину в накидке; я хочу сказать, не парня, хотя вы и его тоже должны найти. Возможно, он знает, где можно найти мужчину.

Доктор — Доктор Причард, как он представился — уверил меня, что расследования будут предприняты, но это не должно меня беспокоить. Меня переводят в безопасное место.

Я почувствовала острый укол в руку, и затем прилив тепла наводнил моё тело. Я могла почувствовать нечто сладкое в горле, что напомнило мне о зелёной бутылочке моей мамы, и затем наступила темнота. Лишённая дыма темнота. Я была в прохладном зелёном омуте, который я разглядела внутри бутылки настойки опия моей мамы.

Очнувшись, я обнаружила себя в чистой белой комнате. Я больше не была привязана к кровати, но на окнах были установлены решётки, а дверь — заперта. Позже, когда пришла медсестра, ей потребовалось несколько минут, чтобы отомкнуть все замки. При ней было кольцо с ключами, закреплённое вокруг её талии цепочкой, и часы, приколотые булавкой к её накрахмаленной белой блузке (я задалась вопросом: «Не вышла ли эта блузка с конвейера «Трайангл» фабрики»?), а слова «Корпус Бельвью для душевнобольных» были аккуратно вышиты на груди блузки, чуть выше расположился именной знак, гласивший «М. Рекстоу, дипломированная медсестра».

Сестра Рекстоу приходила три раза в день с подносом еды и лекарствами, её лицо было таким натянутым и замкнутым, будто она была устрицей. Один раз в день приходил Доктор Причард, всегда принося свою записную книжку, и задавал мне вопросы о звонах, которые я слышала в своей голове, и об извергающем дым мужчине в накидке, и о парне с крыльями. Он сообщил мне, что Тилли Куперманн была опознана среди погибших. Я же была найдена лежавшей рядом с ней на тротуаре, без сознания, но, как ни странно, целая и невредимая. Кто-то привёз меня в больницу.

— Это был парень с крыльями? — спросила я у Доктора Причарда, сдерживая слёзы от мысли об изломанном теле бедной Тилли. — Или мужчина в накидке?

— Мужчина, который извергает дым изо рта? — поинтересовался Доктор Причард, оторвав взгляд от своих записей. И когда я утвердительно ответила, он сделал ещё какую-то запись и попросил медсестру Рекстоу дать мне лекарства. Пока я провалилась в зелёный омут, я услышала, как он произнёс: — Попробуем водную терапию, чтобы посмотреть прекратятся ли галлюцинации.

Водная терапия на словах оказалась более приятной, чем была на самом деле. Некоторое время спустя — я уже потеряла счёт дням — две тучные, мускулистые женщины ввели меня в выложенную плиткой комнату. Они раздели меня до ночной сорочки и оставили стоять нагой посередине холодного пола, когда медсестра Рекстоу приказала одной из них направить брезентовый рукав на меня, в то время как другая повернула железный кран. Гейзер холодной как лёд воды ударил в меня настолько сильно, что я упала на пол, где вся сжалась, закрыв голову от безжалостной стены воды. Избиение продолжалось так долго, что я, должно быть, потеряла сознание. Очнулась я в своей кровати; волосы были намокшими, запястья и лодыжки снова были связаны. Доктор Причард находился в комнате, как обычно со своей записной книжкой.

— Итак, расскажите мне о мужчине в накидке.

— Не было никакого мужчины в накидке, — выговорила я сквозь дрожавшие зубы.

Доктор Причард оторвал взгляд от своих записей.

— Хотите сказать, что вы вообразили его?

Я кивнула.

— Тогда почему вы прятались под столом, когда вспыхнул пожар? И почему вы не стали тотчас выбираться оттуда?

— У пола было меньше задымления, — ответила я. — И дверь на Вашингтон Плейс была закрыта на замок.

Доктор Причард печально покачал головой. У него были бледные зелёные глаза, такого же зелёного цвета, как и зелёный омут, тонкие рыжеватые волосы, беспорядочно раскинувшиеся по его овальной форме черепа, и желтушные ногти на руках.

— Мистер Бленк и мистер Харрис сказали газетчикам, что двери не были закрыты.

— Я уверена, что дверь была заперта, — сказала я, попытавшись сохранить свой голос спокойным.

— Вы уверены, что дверь была заперта, но не уверены, видели ли мужчину в накидке? А что насчёт парня с крыльями?

— Это было одеяло! — выкрикнула я. — Он накинул нам на головы одеяло, чтобы укрыть нас от огня. Я лишь вообразила крылья, когда падала.

— Но мисс Холл, если вы вообразили крылья, когда падали, как вы остались в живых после падения?

Ответа на это у меня не было. Доктор Причард послал мне ещё один печальный взгляд и оставил запись в своей книге. Когда он уходил, я краем уха услышала, как он сказал медсестре Рекстоу увеличить мою дозу.

— Боюсь, она начала притворяться. Возможно, нам придётся перевести её в другое учреждение, и поскольку она, видимо, не имеет живых родственников, это будет государственная клиника для душевнобольных.

Слова ознобом поразили моё сердце куда более холодным, чем ледяная вода в кабинете гидротерапии. Сумасшедший дом. Я слышала рассказы мамы о таких местах. Она заставила меня пообещать ей, что я никогда не позволю поместить её туда.

Но кто оградит меня от участи оказаться там?

С тех пор я пыталась отвечать на вопросы Доктора Причарда как можно лучше — и как можно здраво — но увеличенная доза лекарств сделала мой разум настолько затуманенным, что было сложно сосредоточиться. На мгновение я проваливалась в сон и просыпалась, когда Доктор Причард говорил:

— Значит, впервые звоны начались, когда вы увидели фигуру, облаченную в накидку? — или — Парень с крыльями назвал ворон «сумерками»?

Я начала сомневаться во всём, что помнила. «Если у темноглазого парня на самом деле не было крыльев, существовал ли он тогда вообще? Если он существовал, он спас меня или же работал на мужчину в накидке? Потому что если он спас меня, почему позволил мне оказаться здесь?»

Неважно как сильно я пыталась удержать наваждения при себе, они ключом били из моего рта. Какая разница как сильно я старалась убедить Доктора Причарда, что не считала правдой вещи, которые видела в огне — крылья, вороны, дым, исходивший изо рта мужчины — я верила, что всё это случилось. Хуже того, я всё ещё видела вещи. Я видела сгустки дыма, притаившиеся в углах комнаты, и искаженные стеклянные панели окна. Вероятно, мне действительно самое место в сумасшедшем доме.

Однажды — я совсем потеряла счет времени, а моё единственное окно выходило на кирпичную стену, не давая мне никакого представления о времени года — Доктор Причард пришёл ко мне, проводя обход, с улыбкой на лице. На секунду я подумала, что он решил, что я не была безумна, и собирался отпустить меня.

— У меня хорошие новости, — сказал он. — Я нашёл вам благодетеля.

Благодетель? Могла ли это быть моя бабушка, к которой моя мама всегда отказывалась обращаться? Они ни разу не разговаривали на протяжении всей моей жизни, но мама никогда ничего очень плохого о ней не говорила. Я готова была простить своей бабушке почти всё, если она вытащит меня отсюда.

— … он согласен оплатить ваш перевод в частный институт, — сказал Доктор Причард.

Он? Мог ли это быть мой отец? Я всегда полагала, что мой отец был мёртв, но, может быть, мать скрывала его от меня. И что Доктор Причард подразумевал под «частным институтом»? Мог ли он иметь в виду Блитвуд?

— … он лишь хочет перекинуться словом с тобой, чтобы определить лучший план действий.

— Сейчас? — спросила я, когда Доктор Причард просигналил медсестре Рекстоу открыть дверь.

Неистово я попыталась одной отвязанной рукой пригладить свои волосы. Если я выгляжу как безумная, меня отправят в сумасшедший дом. Я разгладила свой халат и попыталась приподняться, желая, чтобы моё сердце перестало биться так гулко.

Только это было не моё сердце. Это был звон. Глубокий низкий звон, отбивавший страшное предзнаменование. «Только не сейчас!» — взмолилась я про себя. Упаси меня сейчас от бреда о звоне. Мне надо, как минимум, произвести впечатление вменяемой.

Открылась дверь. На секунду я закрыла глаза, пожелав заставить звон прекратиться. Я смогла замедлить его, когда мне потребовалось успокоить Этту. Разве сейчас я не могу сделать это ради самой себя? Но звон залязгал без колебаний, как пожарная машина. Я просто должна игнорировать его. Я открыла глаза…

И заглянула в наполненные бурлящим дымом глаза мужчины в накидке.

Я пронзительно закричала и продолжала кричать, пока Доктор Причард удерживал меня, а медсестра Рекстоу вонзала в мою руку иглу, в то же время мужчина в накидке замаячил надо мной, улыбка приоткрыла его губы и дым начал стелиться из них подобно жирной, черной личинке. Дымовая личинка заскользила по полу в мою сторону.

— Как жаль! — произнёс мужчина льстивым, вкрадчивым голосом. — Я надеялся, что она сможет быть реабилитирована. Боюсь, для неё остается лишь место в сумасшедшем доме.

Когда я начала сползать в зелёный омут, я увидела, как дымовая личинка ползком забралась на мою кровать, овившись вокруг моей руки, отыскивая себе путь к отметкам иглы в локтевом сгибе руки и пытаясь найти способ проникнуть внутрь…

В моё следующее пробуждение комната была наполнена дымом. Я моргнула, и дым рассеялся в мрачном сером свете рассвета. Мужчина исчез. На его месте была долговязая, длинноногая синяя болотная птица, стоявшая перед серым квадратным окном. Чёрные очертания корчились у оконного стекла — дымящие создания, пытавшиеся попасть внутрь — но синяя птица подняла длинный коготь к окну и выписала образ на стекле. Дымящиеся создания исчезли, растворившись в серой заре.

Они были правы. Я была безумной. Любой, кто видел гигантских синих птиц и дымовых монстров, был «своим» в сумасшедшем доме. Но затем пернатое создание повернулось и превратилось в стройную женщину, одетую в облегающий синий костюм и с соломенной шляпкой, увенчанной длинным синим страусовым пером. Когда она направилась в мою сторону, я увидела, что её лицо было весьма конопатое.

— Ава? — спросила она, склонившись надо мной.

Рыжий локон выскользнул из-под края её шляпки. Это напомнило мне о Тилли. Попытавшись сдержать слёзы, я задала вопрос:

— Ты мой ангел-хранитель?

Она рассмеялась. Это был первый раз, когда я услышала смех, с тех пор как то утро окрасилось пожаром.

— Если можно так выразиться, — ответила она. — Меня зовут Агнес Мурхен. Я личный секретарь госпожи Трокмортон ван Рис Холл. Твоей бабушки, — добавила она, когда я оказалась в не состоянии отреагировать на фамилию. — Я здесь, чтобы вытащить тебя из этого места.

— Вы забираете меня в психиатрическую больницу? — спросила я.

Она щёлкнула языком.

— Конечно же, нет! Ты не более безумна, чем будет кто-либо другой после заточения в этом месте в течение пяти месяцев!

— Пяти месяцев! Я пробыла здесь пять месяцев?

Эта мысль вызвала у меня головокружение. Я понимала, что между наркотиками и снами я потеряла счёт времени, но потеря пяти месяцев жизни в бреду и заблуждениях ощущалась так, словно у меня отрубили конечности.

Глаза мисс Мурхен широко распахнулись.

— Боюсь, что так. Мы искали тебя со времени пожара — ну, на самом деле, задолго до пожара.

Значит, моя бабушка искала меня. Это она послала за мной мужчину в накидке? Но я не хотела спрашивать об этом мисс Мурхен, чтобы она не передумала и решила, что я была сумасшедшей.

— Но тебя очень хорошо спрятали, — она повернулась к окну — где были дымовые создания — но я не собиралась спрашивать её и об этом тоже. Когда она вновь обернулась ко мне, я увидела, что её глаза были влажными, но рот был плотно сжат: — Слезами горю не поможешь. Давай вытащим тебя отсюда. Первое что надо сделать, так переодеть тебя. Вот…

Она подняла с пола объёмный саквояж и поставила его на кровать. Из него она вытащила чистую белую сорочку, темную юбку и белую блузку. Вид накрахмаленного чистого хлопка напомнил мне о сне с мёртвыми девушками, пришивавшими свои руки. Я покачала головой, желая избавиться от этого образа.

— О, боже, — произнесла мисс Мурхен, впервые заметив сдерживавшие меня зажимы, — позволь мне развязать эти… — её голос запнулся, когда холодными пальцами она прикоснулась к прожигавшим мои запястья канатам. — Какие монстры! Дирекция получит написанное в резких выражениях письмо от меня, могу тебе это гарантировать! И я буду вынуждена переговорить с моим другом из Мирового…

Она продолжила свой поток ругательств, перечисляя все газеты и агентства, которые она известит о ненадлежащем врачевании, пока развязывала мои зажимы. Закончив, она передала мне одежду и повернулась к окну, чтобы предоставить мне приватность. После месяцев обращения как с куском мяса, этот поступок вызвал слёзы на моих глазах, но я прикусила внутреннюю сторону щеки, не давая им пролиться, сняла грубую ночную сорочку и надела хорошую одежду, которую она принесла. Одежда была немного мне велика, но накрахмаленный чистый хлопок ощущался прохладной водой на моей коже.

Когда я опустила свои голые ступни на пол, она повернулась и посмотрела на меня.

— Ну! — сказала она, аккуратно стерев слезу с моей щеки. — Выглядишь ты точно так же, как и Эвангелина в этой одежде. Я знала, что это пойдёт.

— Вы знали мою маму?.. — я начала спрашивать, но скрипучий звук открытия двери прервал меня.

Медсестра Рекстоу встала в раме дверного проёма, тонкие губы её рта сформировали круглую «О».

— Кто вы? — требовательно спросила она. — И как вы сюда попали?

Мисс Мурхен распрямила плечи и вздернула подбородок вверх, перо на её шляпке затрепетало как гребень шлема воина.

— Я мисс Агнес Мурхен, личный секретарь миссис Трокмортон ван Рис Холл, бабушки и законного опекуна этой девочки, с которой ужасающе дурно обращались. А кто вы?

Медсестра Рекстоу открыла рот, но, так и не произнеся ни слова, убежала. Мы слышали, как она звала Доктора Причарда, пока бежала вглубь по коридору. Мисс Мурхен шмыгнула носом и извлекла пару туфель и чулок из саквояжа.

— Тебе лучше надеть это, чтобы не возникло никаких задержек, — сказала она.

Я наспех натянула чулки и обула туфли, мои руки тряслись. Что если Доктор Причард не позволит мне уйти? Что может одна женщина — даже такая несомненно волевая — сделать против авторитетного мужчины?

Доктор Причард вернулся с медсестрой Рекстоу, когда я боролась со шнуровкой на туфлях. Его взгляд взмахнул с меня на стоявшую у окна мисс Мурхен с саквояжем в руке.

— Не знаю, как вы сюда попали, барышня, — заорал он на мисс Мурхен, — но знаю, как вы выйдете отсюда. Я вызываю охрану…

— А я вынуждена позвать полицию, сэр. Они будут очень заинтересованы в том, чтобы выяснить, почему вы удерживаете мисс Холл без извещения её бабушки. Вот копия искового заявления с жалобой, составленного адвокатом миссис Холл в ваш адрес, — мисс Мурхен выдернула пачку бумаг из сумочки, — и акты освобождения мисс Холл под мою опеку. Адвокат миссис Холл и двое сотрудников Детективного Бюро Пинкертон ожидают меня снаружи в автомобиле миссис Холл. Им выдано предписание направиться прямиком в офис мэра через… — мисс Мурхен извлекла карманные часы из кармана жилетки. — Десять минут, если я не покину помещение совместно с мисс Холл.

Светлые зелёные глаза Доктора Причарда округлились, а вена на его виске запульсировала.

— С моей точки зрения, как медицинского эксперта, данного пациента опасно освобождать от лечения в это время…

— Ох, — заверещала мисс Мурхен. — Это та же точка зрения медицинского эксперта, который удерживал шестнадцатилетнюю девушку, накаченной наркотиками и привязанной, в течение пяти месяцев? Нет, я сомневаюсь, что мы будем нуждаться в вашем медицинском совете когда-либо ещё, Доктор Причард. А теперь, если вы позволите, отойдите с дороги, мы с мисс Холл уходим.

Доктор Причард сжал руки в кулаки. Низкий звон единожды прозвучал в моей голове. Я приготовилась броситься на него, если он предпримет попытку помешать мисс Мурхен, но затем он безвольно пустил их и выдохнул. Он улыбнулся и отступил в сторону, поклонившись и махнув рукой в сторону двери. Он посмотрел на меня.

— Вы, конечно, вольны идти, мисс Холл. Желаю вам удачи в вашем новом доме. Но помните, если вам когда-нибудь потребуются мои услуги снова, я буду вас ждать.

Он улыбнулся мне, и тонкий сгусток дыма тонкой струйкой вытек из его рта. Я содрогнулась от этого видения, но заставила оторвать свой взгляд от него и сосредоточиться на мисс Мурхен.

— Я готова идти, — сказала я.

Она взяла меня под руку, и мы вместе вышли из «Корпуса Бельвью для душевнобольных».

ГЛАВА 4

Как и обещала мисс Мурхен, сразу же за массивными железными воротами «Бельвью», нас ожидал длинный обтекаемый серебристый автомобиль с фигуркой крылатой женщины на капоте, но детективов из агентства «Пинкертон» там не было. Одетый в униформу водитель сидел за рулём, а на вид взволнованный молодой человек в помятом льняном костюме расхаживал перед автомобилем, теребя руками волосы и что-то бормоча себе под нос.

Когда он увидел нас, выходивших из ворот, то бросился к нам, выглядя при этом так, словно хотел заключить мисс Мурхен в объятья, но лишь ограничился взмахами рук в воздухе и дерганием кончиков своих волос. Его волосы и неприметное невзрачное лицо показались мне знакомыми. Это оказался тот самый студент с юридического факультета, который тем утром перед пожаром флиртовал с Тилли.

— Ещё тридцать секунд и я бы позвонил в полицию, — сказал он мисс Мурхен. — Я думал, это проклятое место проглотило вас.

— Мы были очень близки к этому, мистер Гринфедер, — сказала мисс Мурхен, бросив взгляд через плечо и вздрогнув.

Это был первый знак страха, который она показала, и я тоже испугалась. Я оглянулась на очень массивное здание больницы и заметила, что небо над ним кишело воро́нами. Одна из них приземлилась на железные ворота и закаркала на нас.

— Давайте уедем, пока они не передумали и не пришли за нами, — сказала мисс Мурхен.

Мистер Гринфедер открыл для нас дверь, и мы забрались в шикарный салон автомобиля, что для меня было впервые. Мистер Гринфедер сел на откидное сидение напротив нас и первые несколько минут езды он провёл, тревожно поглядывая в окно. Также как и мисс Мурхен. Я обернулась и увидела одинокую ворону на створке ворот больницы.

После того как мы повернули на восток на двадцать девятой улице, мисс Мурхен и мистер Гринфедер устроились удобнее на своих местах и перевели свои внимательные взгляды на меня.

— Хорошо! — мистер Гринфедер хлопнул руками по коленям. — В конце концов, мы нашли тебя! Это была сложная задача!

— Да, — согласилась мисс Мурхен. — Я бы никогда не справилась без вашей помощи, мистер Гринфедер, и без вашего заверения в том, что она была жива, — повернувшись ко мне, произнесла она. — Видишь ли, твоё имя было в списке мёртвых. Именно это впервые привлекло внимание твоей бабушки к тому факту, что ты находилась на фабрике «Трайангл Вейст» в день пожара. Вообрази себе наше горе, искать тебя так долго, чтобы в итоге прийти к мнению, что мы потеряли тебя в этой страшной трагедии. Миссис Холл послала меня на пирс, где были выложены тела для опознания.

Мисс Мурхен содрогнулась, перо на её шляпе задрожало.

— Даже если доживу до ста лет, я никогда не забуду то, что там увидела. Все те бедные души сгорели или разбились насмерть, некоторые из них не старше детей. Все жертвы безудержной жадности и пренебрежения мистера Бленка и мистера Харриса.

— Вы обвиняете хозяев в пожаре? — спросила я.

— Не за то, что они его начали. Они думают, что какой-то глупец бросил сигарету в кучу мусора, но если бы была система сигнализации и новые водные разбрызгиватели, пожар был бы остановлен. Если бы дверь не была закрыта, и была соответствующая пожарная лестница, большинство жертв смогли бы выжить, — мисс Мурхен снова покачала головой.

— Они предстанут перед судом за своё поведение, — заверил её мистер Гринфедер. — Они будут привлечены к ответственности и их обвинят в непредумышленном убийстве по шести пунктам.

— Увидим, — сказала мисс Мурхен. — Мужчины чаще всего избегают наказания благодаря деньгам и влиянию.

— Закон привлечёт их к ответственности, — возразил мистер Гринфедер. — Я уверен в этом.

Мисс Мурхен вскинула руку в перчатке.

— Дорогой Сэмюэл, ваша вера в закон похвальна, но мешает видеть правду, — она повернулась ко мне. — Это он настоял на том, что тело, опознанное как Авалайн Холл, не твоё, что и привело нас сюда сегодня. Я нашла его плачущим рядом с телом твоей подруги, мисс Куперманн, которая лежала рядом с бедной девочкой, идентифицированной как Авалайн Холл. Он сказал мне, что видел тебя тем утром перед пожаром, и что ты была одета в темно-синюю юбку, а не чёрную, и что твои волосы каштановые, а не тёмно-русые. Вспомнив цвет волос твоей матери, я ему поверила.

— Только поэтому вы мне поверили? — спросил ошеломлённо мистер Гринфедер.

Мисс Мурхен улыбнулась.

— Поэтому и потому что вы весьма наблюдательны. Его описание пожара было таким подробным и полным, несмотря на очевидное влияние произошедшего на него, и поэтому я положилась на него в том, что тело было опознано неверно. Также он сказал, что видел тебя на асфальте без сознания, но ты была цела и невредима после падения. Хотя он не мог объяснить, как ты упала с десятого этажа и не разбилась.

Я сглотнула и в тревоге ожидала, что последует дальше. «Они попросят меня объяснить, как я выжила? Как я смогу сделать это без упоминания о парне с крыльями?»

— У меня есть теория на этот счёт, — сказал мистер Гринфедер, подняв один палец, словно выступал с доказательствами на суде перед присяжными. — Когда лестница сломалась, она качнулась в сторону зала суда. Последнее, что я увидел, прежде чем дым всё заволок, так это то, что молодой парень, который спас так много девушек, сделал безумный рывок к тебе по воздуху. Я посчитал, что он умер в своей попытке, но не нашёл его среди погибших. Уверен, что когда лестница начала падать в сторону здания суда, ты попала в окно, а молодой человек последовал за тобой, и потом вынес тебя на асфальт. Оттуда тебя, должно быть, увезли в больницу…

— Конечно, мы сразу же занялись отправкой запросов. Мы проверили все больницы, включая «Бельвью», но, ни один пациент, подходивший под твоё описание, там не числился.

— Они пытались спрятать меня, — сказала я, гнев сменился малодушным страхом, который я так долго испытывала. Меня тошнило от мысли, что пока доктор Причард внушил мне, что у меня нет семьи, мисс Мурхен и мистер Гринфедер искали меня: — Но почему?

Мисс Мурхен с тревогой посмотрела на мистера Гринфедера и вздохнула.

— Мы не знаем, — добавила она, — но возможно ты была свидетелем чего-то, что могло бы инкриминировать мистера Бленка и мистера Харриса.

— Негодяи! — воскликнул мистер Гринфедер. — Можете быть уверены, что я продолжу расследование и установлю связи между владельцами фабрики «Трайангл Вейст» и доктором Причардом. Я не успокоюсь, пока не выясню, почему они держали тебя так долго против твоей воли.

— Спасибо, мистер Гринфедер, — сказала я со слезами на глазах от его невероятной доброты. — И спасибо за всё, что вы сделали в день пожара. Вы и ваши друзья повели себя очень храбро.

— Мне только жаль, что я не смог спасти вашу подругу, мисс Куперманн. Она была единственной храброй, — мистер Гринфедер покраснел, отчего стал выглядеть невероятно молодым, и украдкой посмотрел на мисс Мурхен, которая тоже покраснела и перевела взгляд на окно. Затем он тоже выглянул в окно и хлопнул себя по лбу: — Я и забыл, что должен появиться в суде. Может ли водитель высадить меня здесь?

Мисс Мурхен подала водителю сигнал остановиться на углу Двадцать девятой улицы и Мэдисон Авеню. Когда он начал выходить, я задумалась над одним вопросом.

— Мистер Гринфедер, — окликнула я его. — Парень, который спас всех этих девушек, вы видели его после пожара?

Мистер Гринфедер покачал головой.

— Нет, я везде искал его, даже давал объявление в газете, чтобы он мог дать показания в суде, но он не появился, — он снова покачал головой. — Он словно исчез в дыму. Иногда мне кажется, что я его выдумал, — бросив быстрый взгляд на Агнес, он вышел.

Я наблюдала за тем, как Агнес смотрит на него далёким мечтательным взглядом, который как я подозревала, не был её обычным выражением.

— Какой хороший человек, — сказала я, когда машина повернула на север на Мэдисон Авеню.

— Ох! Мистер Гринфедер прекрасный молодой человек! — заявила она так непреклонно, словно я сказала обратное. — В течение нескольких месяцев после пожара он прикладывал все усилия, чтобы продвинуть правила, которые смогли бы предотвратить такую трагедию в следующий раз, мотивированный, я так думаю, его… любовью к твоей подруге Тилли. Она, должно быть, была совершенно необыкновенной.

— Да, она была… — начала я.

Я хотела сказать ей почему Тилли была необыкновенной, но не была уверена, что сердце мистера Гринфедера всё ещё принадлежало ей, после того как он повстречал мисс Мурхен. Но у меня было недостаточно опыта в объяснении девочкам, что они нравятся мальчикам, и прежде чем я попыталась, мисс Мурхен встряхнулась, подобно птице, отряхивающей свои перья.

— Но хватит о мистере Гринфедере! Думаю, ты хочешь побольше узнать о твоей ситуации.

— Моей ситуации?

— Да. Надеюсь, ты простишь меня, но считаю, что тебе лучше сразу выложить все карты на стол. Не так ли?

Я сглотнула и нервно посмотрела в окно. Пока мы ехали на север, улицы города становились менее людными, чем они были в центральных районах.

— Модные люди, — вспомнила я рассказ мамы, — бегут из города в жаркие летние месяцы.

Моя мама всегда знала о таких вещах как: какие самые дорогие отели Европы, когда начинается сезон в Нью-Йорке, и какие семьи были «старых денег», а какие «нуворишами». Я всегда подозревала, что она из богатой семьи, но в действительности передо мной предстал огромный особняк, к которому мы подъезжали через широкий проспект, направляясь прямо к парадному входу. Что, если моя бабушка бросит один взгляд на меня и будет так потрясена моей взъерошенной внешностью, что отошлет меня обратно в сумасшедший дом? Было бы лучше остаться на улице.

— Я ничего не ожидаю от миссис Холл, — сказала я, расправив плечи и вздернув подбородок. — Мама всегда говорила, что лучше быть нищим, чем рабом денег.

— Эви была очень гордой, — с теплотой произнесла мисс Мурхен. — Боюсь, эту черту она унаследовала от своей матери. Они были в ссоре после того, как твою маму исключили из Блитвуда.

— Мама была исключена?

Мисс Мурхен удивилась моему вопросу.

— Прости. Я не знала, что ты не в курсе. Да, твою маму исключили из Блитвуда за месяц до её выпуска. Мы все были в шоке. Никто не знал почему, но ходили слухи, что это как-то связано с Блитвудским лесом, который был под строгим запретом. Но я никогда не понимала, как девушку с такими достижениями как у Эвангелины Холл, могли выгнать за такой пустяк. Позже, когда я пришла на работу к твоей бабушке, то узнала, что следующей осенью на свет появилась ты…

Её голос затих, и я поняла, что она даёт мне возможность сделать собственные выводы. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы их сделать.

— Ох! Вы имеете в виду, что её исключили, потому что она была… — я прокрутила в голове все эвфемизмы, но потом услышала мамин голос, говоривший мне, что всегда лучше использовать правильное слово. — Беременна мной?

Мисс Мурхен выглядела немного озадаченной моей глупостью, но затем она погладила мою руку.

— Хочу, чтобы ты знала, что я никогда не думала о ней плохо. Уверена, что она должно быть сильно любила твоего отца, кем бы он ни был, и должно быть имелась серьёзная причина, почему они не поженились, — её голос дрогнул, когда она увидела цвет моего лица. — Ох, моя дорогая, прости. Я думала, ты знаешь. Эвангелина всегда была прямолинейной.

— Я знала, что мой отец исчез до моего рождения, но я предполагала…

Мать, которая так откровенно говорила со мной обо всём, никогда не рассказывала, что не была замужем. Я не знала, что шокировало меня больше, сам факт или то, что моя мама скрывала от меня это.

— Твоя мама была самой благородной женщиной, которую я когда-либо встречала, — яростно заверила мисс Мурхен. — Ты не должна её стыдиться.

Я покачала головой, не в состоянии объяснить, что не стыжусь своей матери. Мне было стыдно, что я стала причиной её исключения из Блитвуда.

— По этой же причине она отстранилась от своей матери? — спросила я.

— Полагаю, что так. Миссис Холл никогда не говорила об этом, но я наблюдала за ней последние несколько лет, сожалея, что гордость держит её вдали от единственной дочери. Она была опустошена, когда узнала о смерти Эвангелины, и стала одержима идеей отыскать тебя. Она не так плоха, мисс Холл. Только немного одинока в этом продуваемом насквозь мавзолее.

Она жестом указала на большой белый саркофаг, к которому мы подъехали. «Мы множество раз проходили мимо него с мамой, разнося головные уборы нашим состоятельных клиентов, — осознала я, — а мама даже не подавала и виду, что её собственная мать живет за пикообразными железными воротами и резным фасадом».

— И устанавливает свои правила, старые правила, — уши мисс Мурхен слегка подёргивались под полами ее шляпы, а её голос выдавал гнев.

Я стала гадать: «Чем же ей навредили старые правила?» Она убрала выбившийся локон под шляпу и посмотрела на меня.

— Часть старых правил влияет на кровные узы. Либо она поступит правильно для тебя… либо я попрошу меня уволить.

Я была так поражена и тронута этим страстным обещанием, что даже не знала, что сказать.

— Спасибо вам, мисс Мурхен, — начала я.

— Зови меня Агнес, — сказала она, сжав мою руку. — Мы, работающие девушки, должны держаться вместе, не так ли?

Затем она вышла из машины и повела нас вверх по мраморным ступеням меж двух мраморных бладхаундов. Мою кожу покалывало, пока я шла между ними, как будто они могли наброситься на меня, если я сделаю неверный шаг.

В верхней части лестницы лакей в ливрее с чёрными, красными и белыми орнаментами придержал для нас дверь. Мы пересекли порог и шагнули на пол, инкрустированный чёрными и белыми бриллиантами. Парадная лестница поднималась вверх до цветного витражного окна с изображением девушки, натягивающей стрелу на тетиву. «Диана на охоте. Ну, по крайней мере, мне пригодились все истории рассказанные мамой», — подумала я, заметив два мифологических произведения искусства в фойе. Скульптура Дианы, стоящей совершенно нагой в центре фонтана. Её лук был направлен в сторону второй статуи — скорчившегося мальчика, которого разрывали на куски дикие собаки. Обезумевшие от боли глаза мальчика смотрели на меня с таким умоляющим выражением, что напомнили мне кого-то. Я подошла поближе и увидела, что рога оленя вырастали из головы мальчика.

— Актеон, — сказала я вслух, поражённая жестокостью статуи. — Диана наказала его за то, что он увидел её голой, и превратила в оленя. Его собственные охотничьи собаки разорвали его на части.

Теперь я вспомнила, где видела это выражение раньше — на лице темноглазого парня, когда он смотрел на ворон, круживших над крышей фабрики «Трайангл Вейст».

— Вижу, что ты усвоила мифологию.

Голос, доносившийся из-за множества открытых французских дверей, прервал мои мысли. Мисс Мурхен кивнула мне, чтобы я прошла через двери в длинную полутёмную комнату. После яркого света в фойе потребовалось мгновение, чтобы глаза привыкли к темноте, и затем ещё несколько минут, чтобы среди покрытых гобеленом диванов, фиолетовых атласных стульев, столов, заставленных старинными безделушками, скульптурами, чучелами птиц и достаточным количеством пальм, сформировавших оазис пустыни, обнаружить говорившую женщину. Не помогло и то, что она была одета в чёрное платье, платье напоминавшее броню. Не помогло также то, что она могла оказаться одной из эбонитовых статуй мавританских слуг, что стояли на коленях по обе стороны от камина, перед которым она сидела. Только небольшое движение подбородка, заставлявшее дрожать её длинные серьги, отличало её от декора.

— Она здесь, миссис Холл, — сказала Агнес, подтолкнув меня кончиком зонта. — Мистер Гринфедер был прав. Они держали её в «Бельвью» в отдельной палате.

Я направилась к миссис Холл — я не могла думать о ней, как о своей бабушке — мои ноги дрожали на этом толстом ковре. Её блестящие глаза, подобные чёрным бусинам, были сосредоточены на мне. Когда я оказалась в нескольких фунтах от неё, она подняла руку в перчатке и сделала жест, чтобы я остановилась. Затем она подняла лорнет, который был прикреплён к длинной цепочке на её шее, и осмотрела меня с головы до ног.

— Вы уверены, что нашли нужную девочку, мисс Мурхен? — спросила она высоким и властным голосом. — Она не похожа на Эви, — при упоминании имени моей матери, её подбородок чуть дрогнул. — Она такая… худая.

— Подозреваю, они не очень хорошо кормили её в «Бельвью», — колко ответила Агнес, которая незаметно подкралась ко мне со спины. — Но я вполне уверена, что это дочь Эви. Посмотрите на её волосы, мисс Холл. Они в точности как у Эви.

Агнес ещё раз меня немного подтолкнула, и я оказалась в нескольких дюймах от миссис Холл. Та подняла дрожащую руку к моим волосам и перебрала прядь высвободившихся волос. На мгновение её рот напрягся, когда она посмотрела в мои глаза.

— Хмм… они более тусклые, чем у Эви, но да, сейчас я вижу сходство. У неё, в самом деле, нет телосложения Эвангелины. Эта одежда как лохмотья висит на ней.

— Хотите, чтобы я назначила встречу с мисс Джейнвэй?

Миссис Холл фыркнула.

— Было бы неплохо. Она слишком высока, чтобы поместиться в старую одежду Эви. Иди сейчас, — приказала она Агнес, которая сжала мою руку, прежде чем вышла из комнаты. — Скажи Кэрри, что она должна немедленно этим заняться и выбрать одежду, подходящую для её интервью.

«Моего интервью?»

Когда миссис Холл снова на меня посмотрела, лорнет забалансировал на её длинном узком носу, я набралась смелости благодаря рукопожатию Агнес.

— На самом деле, — сказала я, — я такого же роста, как и мама. Она измеряла меня в мой день рождения, — мысль, что это был последний день рождения, который я провела с мамой, истощила мою смелость и заморозила горло.

Миссис Холл опустила лорнет и посмотрела на меня.

— Ну, возможно, это я усохла. Ты похожа на гиганта. Сядь, пока мне не пришлось напрягать шею, глядя на тебя.

Она махнула лорнетом в сторону скамеечки у её ног. Я опустилась на неё, рядом со статуей стоявшего на коленях Мавра, чьи глаза говорили: «Берегись или закончишь как я, застыв навек в ногах Медузы». Осознание того, что все статуи в комнате могли быть живыми существами, замершими под чёрным пристальным взглядом моей бабушки, только увеличило мой страх. Что если я начала бредить? Она посчитала, что я должна быть в сумасшедшем доме. Может быть «интервью» именно для этого? Для другого сумасшедшего дома?

— Ну, — сказала миссис Холл после того как тщательно меня осмотрела. — Ты не унаследовала красоту Эви, но возможно это и к лучшему. У тебя есть какое-то образование?

Я постаралась не показать, что меня задело высказывание о том, что я не так красива, как моя мама. Конечно, я знала это. Вместо богатых каштановых волос как у мамы, мои были бледной и слегка изнеможённой версией. В отличие от изумрудно-зелёных глаз мамы, мои были мутно-карие, некого среднего оттенка между серо-голубым и оливково-зеленым, как будто природа так и не смогла решить, какого цвета должны были быть мои глаза. Даже черты моего лица были немного расплывчаты, не хватало резкости классического профиля моей матери. Но, по крайней мере, моя мать передала мне что-то.

— Мама учила меня латыни и греческому языку, мы вместе читали книги и обсуждали их. У неё был абонемент в библиотеку Астора, даже при том, что мы его с трудом могли себе позволить, и в свободное время мы читали там или в филиалах Сьюард и Хадсон Парк Нью-Йоркской публичной библиотеки… — я понизила голос, вспомнив какие необычные книги запрашивала мама в библиотеке, вызывая странные взгляды библиотекарей. Но я не упомянула этого бабушке.

— По вечерам, пока она мастерила шляпы, я вслух читала для неё.

Я возродила в памяти, как тонкие белые мамины руки порхали среди лент, бусин и перьев, и почувствовала острую боль, поняв, что коробка с её ремесленными вещицами, которую я хранила после её смерти, должно быть, канула в лету. Хозяйка без сомнения продала её, когда увидела моё имя среди погибших.

— Но у тебя не было нормального образования?

— Мы слишком часто переезжали, и это не позволяло мне ходить в обычную школу.

— Несомненно, это для того, чтобы держать втайне от меня твоё местонахождение. Так и было, пока мой детектив не обнаружил твоё имя среди погибших в пожаре, тогда-то я и узнала, что ты была в Нью-Йорке. Представьте себе, моя внучка работала на сгоревшей фабрике с простыми работягами!

Я ощетинилась, подумав о Тилли и других девушках, с которыми я работала.

— Это была достойная работа, — сказала я, — и другие девушки, с которыми я работала, простушками не были. Некоторые из них были очень даже экстраординарными.

Миссис Холл удивлённо дёрнула подбородком, поразившись моему пылу, но потом на её губах появилась улыбка.

— Ах, я смотрю, ты переняла реформаторский стиль. Прям как Эви! Я имею в виду только то, что я никогда бы не позволила своей дочке и внучке жить в нищете. Это то, что твоя мама тебе говорила?

— Нет, она никогда не говорила о вас, — ответила я быстро, слишком быстро, чтобы подумать, как мои слова на неё повлияют.

Я заметила, как цвет схлынул с её щёк, а губы напряглись. Она выглядела осунувшейся и безжизненной, как мавр у её ног.

— Хорошо, — сказала она, наконец, — хорошо. Я всегда учила её, что если ты не можешь сказать ничего приятного, лучше не говорить ничего, — она рассмеялась сухим, горьким смехом. — Хоть к одному моему совету Эвангелина прислушалась. Она рассказывала о своём прошлом?

— Она очень нежно отзывалась о Блитвуде, — ответила я, напрягая свой в мозг в поисках чего-то доброго, что я могла сказать.

Я всегда была уверена, что это бабушка разорвала все связи с мамой, а не наоборот. Я знала, что мама могла быть чувствительной и гордой. В последние годы она стала подозрительной и пугливой, а в предсмертные месяцы её жизни её взгляд стал затравленным. Возможно всё же вина лежала не на моей бабушке. И поэтому я добавила:

— Я уверена, что она была очень благодарна, что вы её туда отправили.

Её лицо застыло как у Медузы Горгоны, когда Персей поднял щит, чтобы превратить её в камень собственным отражением. В полнейшей тишине даже мавр, казалось, опустился ниже; складывалось впечатление, что удары бронзовых часов на каминной полке сломили его.

— Если бы она действительно была благодарна, — наконец сказала миссис Холл сквозь стиснутые зубы, — она не опозорила бы меня своим поступком, — она подняла лорнет, посмотрев на меня так, словно через кристаллическую линзу рассматривала редкий вид насекомого. — Возможно, ты будешь лучше. Но мы поговорим об этом позже.

Она подняла руку в перчатке, как это было раньше, чтобы остановить бурлившие во мне вопросы.

— Вот и Агнес пришла, она покажет тебе твою комнату. Будем надеяться, что ты такого же роста, как и твоя мать и найдёшь что-то в её шкафу и будем уповать, что это единственная общая черта у вас.

***

Я покинула гостиную, чувствуя себя так, словно из меня высосали всю жизненную энергию. Агнес повела меня вверх по парадной лестнице и вглубь по долгому коридору с портретами мужчин и женщин, смотревших на меня с осуждением.

Когда мы вошли в комнату, я оживилась. В отличие от тусклой и загромождённой гостиной, эта комната была светлой и просторной, стены были обклеены жёлтыми цветочными обоями, мебель и основание кровати окрашены в белый цвет, окна были слегка прикрыты белым кружевными занавесками и выходили на внутренний двор с симпатичным садом. На подоконнике лежала открытая книга, словно читатель недавно оставил её там и вышел. Я подняла её и увидела, что она открыта на произведении Теннисона «Леди из Шалотта», это была её любимая поэма.

— Миссис Холл ничего не меняла в комнате после ухода Эвангелины, — сказала Агнес, взяв в руки одну из стоявших на столе фотографию в рамке.

Я посмотрела на фотографии. Девушки в белых блузках, длинных темных юбках и в соломенных шляпках резвились вокруг майского дерева, орудовали клюшками, натягивали луки или позировали как греческие статуи в саду, все это было словно из женской школы миссис Мур. Я нашла маму, потому что она была самой высокой в каждой группе, иначе бы не узнала её беззаботное выражение лица. На одном фото она стояла в обнимку с блондинкой под аркой, на которой были выгравированы слова: «Академия Блитвуд — Tintinna vere, specta alte».

«Узрите правду, стремитесь к большему». Это был девиз Блитвуда, который часто мама цитировала мне.

Я заметила коробку, стоявшую на комоде. Заглянув, я увидела в ней книги, ленты, сине-белую чайную чашку, необрезанную соломенную шляпу, перья — длинное чёрное перо среди них — и знакомую зелёную бутылку.

— Я получила твой адрес на фабрике «Трайангл» и пошла к тебе в комнату, — сказала Агнес. — Надеюсь, ты не возражаешь, что я взяла на себя смелость забрать твои… вещи. Некоторые из них были похожи на сувениры твоей маме. Я подумала, что ты захочешь их вернуть.

Я подняла зелёную бутылочку. Она странно выглядела в этой желто-белой комнате. Как девушка, которая выросла здесь, могла закончить тем, что пила из этой бутылочки?

Я осмотрела комнату. Розово-серый вымпел висел над кроватью. Лук и колчан со стрелами стояли за письменным столом. Бронзовые трофеи: за стрельбу из лука, латынь, соколиную охоту и «колокольный звон» выстроились на книжных полках. Всё в этой комнате напоминало о Блитвуде.

— Миссис Холл говорила об интервью, — сказала я, боясь задать вопрос. — Она имела в виду?..

— Интервью в Блитвуд, — ответила Агнес. — Теперь, когда тебе уже шестнадцать, ты как раз подходишь по возрасту. Интервью через три дня. Ты лучше отдохни. Следующие несколько дней будут сложными. У нас много работы, чтобы тебя подготовить.

Я облегченно вздохнула, что интервью было не в психушке, но затем, глядя на фотографии счастливых и улыбавшихся девушек, я подумала, что пропасть между ними и мной даже шире, чем между девушкой, что выросла здесь и умерла от чрезмерного употребления настойки опиума. Пропасть слишком широкая для моста в три дня.

ГЛАВА 5

Агнес оказалась права в том, что следующие несколько дней будут тяжёлыми. Чувствовала я себя так, словно проходила пробы на определённую роль — причём на такую, на которую, я не была уверена, что даже хотела. У меня всегда была мечта попасть в альма-матер своей мамы, но то, что она не увидит этого, заставило меня осознать, что мечта отправиться туда представлялась жестокой иронией. И между тем как фотографии с резвящимися девушками, безусловно, заставляли это место выглядеть весёлым, когда я внимательно рассмотрела этих девушек — чем вплотную занималась в течение нескольких последующих дней — я разглядела в них избалованных дочерей состоятельных семей. Дело было не в их платьях, которые были похожи на некого рода униформу, а в беззаботных выражениях их лиц. Несмотря на уверения Агнес, что Блитвуд был пансионом для благородных девиц в возрасте от шестнадцати до девятнадцати лет, девушки на фотографиях выглядели моложе меня. Ни одну из этих девушек я не могла представить работающей на фабрике или доставляющей шляпы к задней двери, или объясняющей владелице дома, что оплата за аренду вновь будет задержана. Как я, с моими огрубевшими от работы руками и бессистемным обучением, могу вообще питать хоть какую-то надежду, что впишусь туда?

Даже у портнихи я чувствовала себя так, будто с меня снимали мерки для нечто большего, чем просто для костюма. Заведение мисс Джейнвэй представляло собой маленький магазин, расположившийся на первом этаже дешёвого магазина «Стайвесант-Сквер», с искусно продуманными шляпками, украшенными перьями и выставленными на проволочных формах в витрине, с белыми обшитыми панелями шкафами, окнами, и бледно-голубой драпировкой, и ковром в скромном демонстрационном зале. Я могла слышать гул швейных машин и голоса женщин, исходивших из рабочего помещения на цокольном этаже, звук был настолько знакомым благодаря дням, проведённым в «Трайангл Вейст», что я ощутила внезапную резкую боль за тех потерянных девушек.

Но это место было совсем иного типа, в отличие от «Трайангл». Это было именно такое продуманное заведение, об управлении которого моя мама иногда мечтала, но я была удивлена, что миссис Холл не покровительствовала какому-либо одному из более гламурных французских портных.

— Все женщины Блитвуда обращаются к мисс Джейнвэй, — шепотом объяснила мне Агнес, пока продавщица вела нас в примерочную. — Кэролайн училась в Блитвуде на стипендию, как и я, и она до сих пор практикует старые методы — как минимум, когда дело касается одежды, — добавила она, её губы изогнулись в усмешке.

«Опять старые методы. Какой смысл это несёт в магазине одежды?» И я стала гадать: «Собирались ли меня облачить в платья с рукавами «баранья ножка» и тугой кринолин?» Я ожидала увидеть старомодную пожилую даму, но мисс Джейнвэй оказалась достаточно молодой и красивой. На ней были надеты накрахмаленная белая блуза, узкая серая юбка и красный берет, беспечно прикреплённый поверх её гладких темных волос. Когда Агнес представила меня ей, мисс Джейнвэй протянула руку и энергично пожала мою, а затем обхватила мою ладонь обеими руками.

— Было так прискорбно услышать о вашей матери, мисс Холл. Эвангелина была легендой Блитвуда. Я сошью для вас платье, которым она бы гордилась — думаю, французское синее чайное платье с белой кружевной бейкой кстати будет для интервью, не так ли, Агнес?

Она щёлкнула пальцами и появилась продавщица с маленькой золотистой записной книжкой, прикрепленной к цепочке, обвивавшей её шею, идентичной той, что свисала с шеи мисс Джейнвэй.

— Мейбл, проверь, достаточно ли у нас белых кружев с рисунком пера и французской синей саржи. Я слышала, что вы работали на фабрике «Трайангл Вейст», мисс Холл, — добавила она, словно это была запоздалая мысль.

— Да, — сказала я, вздёрнув вверх подбородок, решившись не быть смущённой. — Я была закройщицей рукавов.

— Тяжелая работа, — произнесла мисс Джейнвэй, сделав запись в своей маленькой книжке и повернувшись к Агнес. — Должны ли мы также сшить три Блитвудские юбки и соответствующие блузки с «Колоколом и Пером»?

— На сегодня пока не нашиваем «Колокол и Перо», — ответила Агнес.

— Конечно, добавить эмблемы мы сможем в один миг. Знаете, мисс Холл, до того, как отправилась в Блитвуд, я работала швеёй на фабрике, — сказала она, направив меня к возвышенной платформе перед тройным зеркалом, где с легкостью помогла мне снять одежду и оставила меня в свободной хлопковой сорочке.

— Правда? — переспросила я, воодушевившись, что кто-то с моим собственным положением совершил преображение для Блитвуда.

— Да, — ответила она, улыбка подёрнула её губы. — Не все из нас, Блитвудских девушек, исходят из «четырёх сотен». Я слишком хорошо помню кошмарные условия работы на фабрике, длительные часы смены без перерывов, удушавшую жару, унизительные обыски в конце рабочего дня. Когда я думаю о тех несчастных девушках, оказавшихся запертыми внутри, неспособных избежать пожара, вынужденных прыгать из окна… Ну, это так сильно злит меня, что я могу начать сыпать искрами! И как много среди нас женщин вынуждены каждый день делать такой ужасный выбор? Без права определять свою собственную судьбу, мы как те бедные девушки, выбиравшие между огнём и улицей, что по существу выбором вовсе не являлось, не так ли?

Она подняла на меня взгляд, и я осознала, что она ждала от меня ответа.

— Я точно также считаю, — тихо произнесла я, мой голос задрожал, — когда я увидела, как девушки прыгают… как если бы они были бабочками, попавшим в ловушку между панелями стекла.

— Именно, мисс Холл, — согласилась она с сияющими глазами, — бабочки, загнанные в ловушку между панелями стекла. Сама бы я лучше не высказалась. Самое время нам разбить это стекло, вы так не думаете? — затем она повернулась к Агнес. — Ты права, Агги, в ней есть огонь. Из неё выйдет прекрасная Блитвудская девушка. Возможно, она слегка встряхнёт там жизнь. Колокола знают, это старобытное место нуждается в этом.

Она щёлкнула пальцами и появилась другая продавщица с мерной лентой в руках и начала снимать с меня мерки.

— Ты напугаешь Аву своими радикальными разговорами, Кэрри, — сказала Агнес. — Она ещё даже не прошла своё интервью.

— Глупости, — энергично ответила мисс Джейнвэй. — Девушку, которая выжила в пожаре в «Трайангл», так просто не напугаешь. Если мы продолжим держаться старых устоев просто потому что таковы традиции, мы окончим законсервированными сродни старым особям под стеклом у Эуфорбии Фрост, как справедливо заметила мисс Холл.

Я начала возражать, что не подразумевала в разговоре Блитвуд, но Агнес пылко ответила. У меня сложилось впечатление, что речь шла о споре, который обе женщины уже вели ранее.

— Ты же знаешь, что хочу я того же, что и ты, Кэрри, но я верю, что мы должны работать изнутри. Такие дела требуют времени. Жёсткие меры не поспособствуют победе нашего дела. Мы должны быть терпеливыми.

Говорили ли они о признании права голоса женщин? Я слышала такие обсуждения между друзьями Тилли, некоторые отстаивали бросовое применение жёстких мер, которые приняли британские суфражистки, другие же придерживались мнения, что мирный, пристойный протест был лучшим способом убедить мужчин у власти дать женщинам право голоса.

— Как мы можем быть терпеливыми, когда столько поставлено на карту? — возразила мисс Джейнвэй. — Ты слышала о…

Мельком посмотрев вниз, я заметила, как Агнес послала мисс Джейнвэй предупреждающий взгляд.

— Наверное, мы должны обсудить это позже, — сказала она, переведя свой взгляд с мисс Джейнвэй снова на меня.

— Конечно, — ответила мисс Джейнвэй, — ты как всегда права, Агги. Итак, что вы думаете о костюме лучника?

— Но я не умею стрелять из лука! — обратила я их внимание, отвлекшись от их дискуссии мыслью, что возможно на интервью от меня ожидается стрельба из лука.

— Вы научитесь, моя дорогая, — сказала мисс Джейнвэй, выхватив мерную ленту у своей ассистентки и растянув её по моей спине. — У вас отличные плечи для этого и… — и она выпрямила мою правую руку по боку, — руки, — оставив мою руку вытянутой в воздухе, она оттянула моё левое плечо одной рукой и повернула мой подбородок вправо. — Вот! У вас природная стойка для лучника.

Краем глаза я украдкой взглянула на себя в тройное зеркало. Три Авалайн Холл держали три невидимых лука. В свободной белой сорочке я выглядела как статуя Дианы в вестибюле дома моей бабушки. «Я выглядела, — я осмелилась на секунду об этом подумать, — как Блитвудская девушка». В выражениях лиц Агнес и мисс Джейнвэй я смогла увидеть, что они посчитали точно также. Все их разногласия, казалось, испарились, будучи вытесненными приятными воспоминаниями своих школьных дней.

Я начала разворачиваться к ним, чтобы разделить с Агнес ликующую улыбку, но движение в зеркале вновь привлекло моё внимание к его отражающей поверхности. Неясные очертания крыльев, словно черная птица пролетела через примерочную, промелькнули по всем трём панелям зеркала и потом исчезли. Я резко развернулась, едва не сбив с ног продавщицу, которая всё ещё снимала с меня мерки, чтобы рассмотреть, куда исчезла птица.

Единственным пернатым созданием в примерочной была украшенная плюмажем шляпка Агнес, которая подпрыгивала, в то время как Агнес с мисс Джейнвэй склонились над альбомом с выкройками. Но это перо было белым. Чёрная птица больше походила на иллюзию, как и образ меня самой в качестве смелой охотницы и Блитвудской девушки.

* * *

Прежде чем мы покинули её заведение, мисс Джейнвэй с Агнес улизнули в «офис», чтобы оплатить счёт и, как я подозревала, завершить наедине то о чём они спорили ранее. Может быть, они обсуждали мои шансы на поступление в Блитвуд с таким неоднозначным прошлым. Даже если Кэролайн Джейнвэй тоже была фабричной девушкой, вполне возможно, у неё не было матери, которая пила опий.

Уйдя от мисс Джейнвэй, мы зашли в Дамскую милю³, где заказали не поддающийся объяснению ассортимент предметов, включая: лук, колчан, набор стрел, перчатку для соколиной охоты и ручной колокольчик. Большинство из заведений, которые мы посетили, казалось, принадлежали выпускницам Блитвуда, но Агнес была осторожна, чтобы вступать в какие-либо разговоры, имевшие отношение к старым методам, в моём присутствии, и ухитрялась наедине перекинуться словом с каждой Блитвудской женщиной до того, как мы уходили.

Следующие два дня мы провели в «зубрёжке», готовясь к моему экзамену, как выразилась Агнес. Весь особняк был в нашем полном распоряжении. Бабушка была вызвана в северную часть штата по «деликатному делу».

— Но я оставляю тебя в умелых руках. Уверена, ты представишь себя как истинную Холл.

Последнее замечание больше прозвучало как угроза, чем надежда. Тем не менее, насчёт Агнес она оказалась права. Агнес тренировала меня в классах склонений латинского языка, в исторических датах, в течениях английской литературы, и, самое странное, в собирательных существительных. Мама питала любовь к этому, а я всегда считала странным, и теперь выяснилось, что они были частью традиции Блитвуда.

— Это часть программы лучников, — расплывчато объяснила Агнес. — Полагается, что леди присутствуют на охоте. Слава Богу, Эвангелина научила тебя этим существительным.

— Не понимаю, как знание собирательных существительных для барсуков поможет мне вписаться в Блитвуд, — сказала я утром в день интервью, когда Агнес проводила натаскивание меня «в последнюю минуту» во время завтрака. — Может быть, мисс Джейнвэй сможет обдумать возможность взять меня к себе в подмастерья? — размышляла я с момента нашего посещения мисс Джейнвэй, что быстрее буду чувствовать себя как дома среди девушек за их швейными машинами, чем на полях стрельбы из лука и в чайных комнатах Блитвуда.

Агнес нахмурилась от неодобрения.

— Я умею шить, — сказала я в свою защиту. — Мама научила меня этому. Не всё чему она меня учила было бесполезным. Она просто почему-то пренебрегла стрельбой из лука.

Агнес потянулась через тарелку с копченой рыбой и сжала мою руку, её доброе, честное лицо было охвачено потрясением.

— Ох, Ава, не то чтобы мисс Джейнвэй не примет тебя, просто тебе судьбой предначертано гораздо большее!

— Надеюсь, я никогда не подумаю о себе больше, чем о портнихе… или секретаре, — добавила я, украдкой поглядев на Агнес, которая улыбнулась на приобщение её профессии. — Неужели настолько важно мне попасть в Блитвуд? Мне обязательно надо попасть туда? Исходя из того как вы с мисс Джейнвэй разговаривали, похоже, что не каждый всецело доволен школой.

— Мы не должны были спорить об этих вещах в твоём присутствии. Пожалуйста, не рассказывай своей бабушке — или приёмной комиссии — что я хоть как-то высказалась против школы.

— Конечно, нет, — уверила я Агнес, удивившись и обеспокоившись, увидев её такой напуганной. — Но если Блитвуд так увяз в традициях, действительно ли они примут девушку, которая работала ради существования…

— Блитвуд не осуждает труд, — прервала меня Агнес, веснушки выделялись на её лице, что всегда бывало, когда она злилась. — Мы все должны приободриться, чтобы найти нашу истинную роль в мире — будь то быть женой графа или портнихой, или секретарём. Мы все служим Блитвуду по-своему.

— Даже женщина, которая родила ребёнка вне брака и покончила со своей жизнью? — задала я вопрос, мой голос дрожал. — Об этом вы говорили со всеми теми женщинами, не так ли? Примет ли меня Блитвуд после того, как моя мать опозорила себя. Ладно, возможно, я не хочу отправляться в место, в котором не будет моей матери, — я не знала, что чувствовала себя подобным образом до тех пор, пока слова не сорвались с моих уст.

— Ох, — произнесла Агнес, её рот принял идеальную форму «О», а глаза были широко распахнуты. — Моя дорогая, мы вовсе не об этом говорили! В школе происходят иные вещи, которые я не вольна тебе рассказывать. Я никогда бы не стала болтать о твоей матери вот так, за твоей спиной. Совершенно естественно для тебя испытывать огорчение из-за нанесенного ущерба имени твоей матери. Я вовсе не виню тебя за это.

Она опустила взгляд, нахмурив брови, и качнула головой, когда что-то про себя пробормотала самой себе. Она делала нечто такое, как я подметила, когда пыталась решить задачу. Затем с финальным кивком, от которого встрепенулось перо на её шляпке, привлекая внимания, она подняла взгляд и пододвинула своё кресло чуть ближе к моему.

— Боже мой, если ты не хочешь ехать в Блитвуд, ты не должна этого делать! Я никому не позволю заставлять тебя, даже мисс Холл. Если потребуется, мы можем жить с мисс Джейнвэй над её магазином, и все мы будем приводить в порядок шляпы для проживания! Не переживай, Ава, мы с тобой будем отличными подругами поедешь ты в Блитвуд или же нет. То есть, если ты будешь нуждаться во мне как в друге после того как я по-дурацки себя повела.

— Для меня будет честью быть с тобой друзьями, но ты не глупо себя повела.

— Да, глупо. Я даже не сообразила, что ты, вполне возможно, не хочешь ехать в Блитвуд после того, как они отнеслись к твоей матери. И я не виню тебя. Это было несправедливо. Другие девушки имели… ну, давай просто скажем, другие девушки поступали гораздо хуже, чем Эвангелина, и никто не попросил их покинуть школу. Я всегда считала, что Эвангелина должно быть что-то сказала Совету, что заставило их избавиться от неё или что она знала нечто такое, что напугало их.

— Понимаешь, Блитвуд полон тайн, и именно поэтому, Совет считает, что они должны держать нас в неведении. Обстоятельства могут становиться… затруднительными. Слухи, клеветнические кампании, даже распри. Но в итоге мы все лояльны по отношению к Блитвуду и всем пластам традиций и секретных ритуалов, которые потихоньку открывают новой девушке, когда она годами прокладывает свой путь в его стенах. Я не могу тебе поведать о них, — она постучала по своему кольцу. — Мы все принесли присягу «Колоколу и Перу» о том, что не разгласим секретов Блитвуда, да и не то чтобы я знала самые таинственные секреты. Те всегда были предназначены исключительно Дианам — избранным девушками. Но у меня вызывает изумление: а не выяснила ли Эвангелина нечто, выходящее за пределы того, что было открыто Дианам. И подозреваю, что был секрет, который имел какое-то отношение к твоему отцу.

— Мой отец? Ты знала?..

— Нет, я не знаю, кем он был. Не думаю, что Эвангелина с кем-либо поделилась этим. Но не приходило ли тебе в голову, что твой лучший способ выяснить, кем он был — и почему твоя мать на самом деле была исключена — заключается в том, чтобы отправиться туда самой?

Я тотчас не ответила. Секрет личности моего отца был одной из загадок, так долго завуалированной в тайне, что я уже давным-давно сдалась хоть на чуть-чуть вникнуть в неё. Всякий раз, когда я задавала какой-либо вопрос маме о нём, она выглядела настолько огорченной, что я научилась отбрасывать вообще любые намёки об отцах.

— Ты действительно считаешь, что в Блитвуде я смогу выяснить кем он был? — в конечном счете, спросила я.

— Думаю, — сказала Агнес, крепко сжав мою руку, — что если ты сильно этого захочешь, то сможешь выяснить там всё, что тебе потребуется.

Я накрыла усыпанную веснушками руку Агнес своей ладонью и посмотрела в её темно-карие глаза.

— Так во сколько интервью?

* * *

На следующее утро я надела французское синее платье из саржи со вставками из белого кружева и соответствующую шляпку и вуаль, которую Кэролайн Джейнвэй сделала для меня. Агнес сопроводила меня до Итальянского палаццо эпохи возрождения на Сорок Второй улице, недалеко от новой общественной библиотеки, в котором разместился клуб «Колокол и Перо».

— Много выпускниц Блитвуда, включая мисс Холл, являются членами этого клуба, — уведомила меня Агнес у входа в помещение. — Отборочный комитет проводит свои интервью в «Дубовой» библиотеке на втором этаже. Сидящая за парадным столом секретарь укажет тебе направление туда.

— Ты не войдешь? — спросила я, неожиданно почувствовав себя напуганной.

Она покачала головой.

— Я не член клуба. Но вот, я точно знаю, что поможет.

Она запустила руку в карман и вытащила черное перо, которое принадлежало моей матери. Она пробежалась пальцами вдоль длинного изогнутого стержня черного пера, так что оно заблестело в солнечном свете, и затем воткнула его в мои волосы.

— По неким причинам ты сохранила его — полагаю потому, что оно напоминает тебе о твоей матери. Думай о том, как бы она сегодня гордилась тобой.

Я поблагодарила Агнес и одарила её отважной улыбкой. Повернувшись, чтобы войти внутрь, я ощутила лёгкое тянущее чувство от пера, и я вздёрнула подбородок, что помогло мне почувствовать себя смелее. Но развернувшись, чтобы шагнуть в здание, я подумала о том, как нашла это чёрное перо рядом с безжизненным телом мамы и пожалела, что Агнес не выбрала нечто другое, дабы напомнить мне о ней.

* * *

Я вошла в элегантный вестибюль, мощённый розовым мрамором, стены которого были окрашены в успокаивающий беловато-серый цвет. Замысловатая с золочёным резом стойка расположилась напротив входной двери, за которой сидел мужчина-китаец, одетый в золотого цвета вышитый шёлком жакет. Я пересекла вестибюль, направившись в его сторону, высоко держа голову, и объяснила ему причину своего появления. Он поклонился, не произнеся ни слова, встал и указал, что я должна последовать за ним вверх по изогнутой лестнице. Что я и сделала, ошеломлённо рассматривая длинную косу, которая спускалась вниз по его спине, изумляясь тому, как тихо звучала его поступь по мраморным ступенькам, учитывая, что его ноги были облачены в плотные сандалии. На полпути вверх по лестнице я переключила своё внимание с него на выполненные маслом портреты женщин с угрюмыми взглядами, которые ровной линей вторили лестнице.

— «Колокол и Перо» только для женщин? — спросила я, когда мы достигли вершины лестницы.

Но он лишь снова поклонился и открыл тяжелую деревянную дверь, на которой висела табличка «Дубовая библиотека». Я шагнула через дверной проём и ахнула. Зал, который занимал небось целый второй этаж палаццо и высотой достигал трехэтажное здание, был уставлен книгами. Выполненные из латуни балконы обрамляли весь второй и третий этажи, открывая доступ к верхним книжным ярусам. Я мгновенно оказалась заворожена полками книг и позолоченными названиями, выбитыми на старых кожаных переплётах.

«Путешествие в Волшебное Царство и Возвращение обратно», «Атлас Других Миров от Арбаррати», «Великий Воздушный Замок Доктора Аше» — каждое название заманчивее и причудливее предыдущего. Неужели члены «Колокола и Пера» были поклонниками научных романов, написанных знаменитыми Мистером Жюль Верном и Мистером Гербертом Джорджем Уэллсом?

— Гм.

Звук того как кто-то достаточно подчеркнуто прочистил горло оторвал моё внимание от книг. Я повернулась, почувствовав, как перо в моей шляпке щелкнуло от движения, напомнив мне поднять подбородок, что было хорошо, поскольку иначе я могла бы съёжиться от представшего передо мной вида. В дальнем конце библиотеки стоял длинный чёрный с позолотой стол, за которым устроила насест стая ворон.

Я моргнула, и гигантские вороны сами по себе растворились, обернувшись в трёх женщин в чёрных платьях. Восприятие ворон возникло по вине их шляп, которые несли на себе не только несколько чёрных крыльев, но и тела целых птиц, их законсервированные головы с искусственными сияющими глазами выглядывали из-за полей шляп.

Женщина, сидевшая посередине, прочистила горло.

— Между тем как мы восхищаемся вашим восторгом над литературным миром, у Совета нет в распоряжении целого дня. У нас запланировано проведение других интервью. Немало молодых леди полны страстного желания поступить в Блитвуд, несмотря на то, что несколько из них — избранные.

Я передвинулась вперёд, опустив глаза, пока перо не заставило меня вновь поднять подбородок, и я обнаружила шесть пар глаз, направленных на меня — этих женщин и этих птиц на вершинах их шляп. Я не знала, что было более пугающим. Женщины были облачены в платья, которые, вероятно, были в моде в конце прошлого столетия: плотный, блестящий чёрный шёлк был инкрустирован кружевом, вышивкой и бисером. «Не находились ли все они в трауре», — стала я гадать, «возможно, из-за потери общего родственника?» С их бледной кожей, светлыми глазами и седыми волосами, они выглядели так, будто могли быть родственницами; только вот женщина в центре была крупнее и более грозной, в отличие от двух других, сидевших по бокам от неё.

Подойдя ближе, я заметила четвёртую женщину, сидевшую в кресле по правую сторону от стола. Она была молодой, светловолосой, и одетой в тёмно-синий костюм с плоской треугольной шляпкой, украшенной жёлтыми перьями. Когда я посмотрела в её направлении, она улыбнулась мне и затем опустила взгляд на записную книгу, лежавшую на её коленях. Возможно, она была секретарём. Её улыбка придала мне храбрости. Я вновь обратила свой взгляд на тройку ворон. Та, что была посередине, жестом указала, что я должна сесть на низкий стул с прямой спинкой, стоявший перед столом.

— Авалайн Холл? — поинтересовалась она, посмотрев на лежавший перед ней лист бумаги.

— Да, — ответила я, — вот только меня зовут Ава…

— Здесь вас будут называть вашим полным именем. Я миссис Ансония ван Хассель, а это мои коллеги, мисс Лукреция Фиск… — женщина с игловидным удлинённым носом слева слегка склонила свой острый подбородок. — И мисс Аталанта Джонс, — женщина справа бросила на меня сердитый взгляд. — Мисс Вионетта Шарп, которая в последующем будет нанята в качестве учителя английского языка в Блитвуд, будет вести наблюдения и делать записи.