Никитич
– Ну? – меня уже самого разбирает любопытство. – Давай! Рассказывай, раз поняла.
Моя ведьмочка хмурится.
– Я не уверена…
– Но… – подталкиваю ее к ответу.
– Но… – вздыхает.
И смотрит на меня так виновато-виновато!
У меня аж закрадываются сомнения, что она сейчас выдаст какую-нибудь сюрреалистичную версию про странный запрос невменяемой бабули, и все объяснится таинственным ритуалом! И я тогда, получается, тут не нужен?
Но нет же!
Я же видел силуэт в дверях.
И пугалась Марийка совсем не театрально. По-настоящему пугалась. До икоты, до истерики, до дрожащих поджилок и срывающегося голоса…
– Помнишь Люську малую? – тихо спрашивает моя крошка, и у меня все скручивается в животе.
Ну точно сейчас какая-нибудь ерунда про обряды и ритуалы будет!
– Люську? – переспрашиваю, вспоминая, кого мы могли так в детстве называть.
– Ну мелкая! – всплескивает руками Марийка. – Она еще вечно всего стесняется, заикается, когда волнуется. У нее на подбородке бородавка! Тогда еще вся деревня из-за этой бородавки считала, что мать ее нагуляла от пастуха. Помнишь Петровича? У него тоже такая бородавка была, только на щеке! Он зимой, когда мы в пятом классе были, стадо потерял, и там еще была корова рыжая…
– Стоп! – хлопаю по столу, понимая, что у меня перед глазами уже просто карусель из Петровичей, бородавок, коров и…
Кого она там назвала?
А Мария хмурится и виновато поджимает губы.
– Давай ближе к теме. Люська! – смотрю внушительно на Марийку.
– Люська, – кивает мне в такт местная знахарка. – Ты это… Ты не подумай, я себе ничего не возомнила, и никакую ясновидящую из себя не строю. Если вот вижу, что у Ритки экзема, а она ее не лечит, то тогда могу замогильным голосом сказать, что язвами вся пойдешь, а если вот…
– Мария! – ору на всю кухню я.
– Да, – Марийка виновато опускает глаза, ерзает на стуле. – Да… Так вот, – вздыхает, – Люська!
Ведьмочка моя поджимает губы, молчит, сосредоточенно смотрит в одну точку на столе…
– Обычно я ни во что не лезу, но Люську мужик ее бьет, – выпаливает она.
– Как бьет? – трясу головой, не сразу поняв, что услышал.
– Регулярно, – с деланным спокойствием отзывается Мария. – Руками в живот, – кивает говоря, – иногда ногами…
Замолкает.
Молчу и я.
Не уверен, что правильно вспомнил ту Люську, но… Бить женщину… Это само по себе зашквар… А бить регулярно… Ногами…
Чувствую, что у меня во рту становится горько и вдохнуть почему-то тяжело.
– Ну так вот, – тихо продолжает моя ведьмочка. – Она ко мне за мазью от синяков бегает, – Мария по-прежнему не смотрит мне в глаза. – Потому что у нее от этих побоев постоянно кровотечения, а ехать в гинекологию с синяками ей стыдно…
– А… – веду подбородком. – А она не пробовала обратиться в полицию?
– В полицию… – горько усмехается Марийка. – Знаешь, за что он отдубасил ее последний раз? – поднимает на меня взгляд, явно не ожидая ответа. – За то, что она суп недосолила! Недосолила, понимаешь? Не пересолила, а недосолила! То есть взять из солонки щепотку соли – неподъемная задача! – заводится моя малышка, повышая голос. – А эта дура сидела у меня на кухне и рыдала, что никак не научится готовить, и что ее Коля, конечно, прав!
– Что? – хмурюсь, не веря своим ушам.
– Да то! – раздосадованно огрызается моя девочка. – Она ж с детства затюканная! Идеальная жертва абьюзера! Он ее попрекает постоянно, критикует на всю деревню, унижает, прозвища ей какие-то поросячьи дает, а она!.. – Марийка встряхивает головой. – Поплачет, а все одно и то же – куда ж я от него денусь?
– Слушай, – откашливаюсь, – с этим к психологу, наверное, или к психиатру…
– Или подождать, пока убьет, – поджимает губы моя девочка. – В общем, последний раз он ее так отдубасил, что я не выдержала. Я ей сказала, что на него порча через нее наведена.
– Как так? – не верю своим ушам.
– А! – машет на меня рукой моя красавица. – Не понимаешь ты женскую психологию! Она сама по себе от него никогда не уйдет! А тут я ей… – Мария разводит руками. – Вроде как предлагаю его жизнь спасти!
– Каким образом? – вскидываю брови, потому что и правда нифига не понимаю.
– Уйти от него! – ехидно качает головой моя ведьмочка. – А то рядом с ней он погибнет! Такое сложное колдовство!
Молчу…
Перевариваю полученную информацию…
То есть то, что женщину до полусмерти бьют, это, с ее, с Люськиной точки зрения, она заслужила. А то, что урод этот погибнет – это надо срочно спасать?
Черт!
Я думал, что немного понимаю в женщинах!
– Так… – откашливаюсь. – И?
– И она ушла! – довольно вскрикивает Марийка. – Я ее отправила в кризисный центр в городе. Анонимно. С ней там психологи занимаются. Врачи осмотрели. У нее уже почти все синяки и разрывы зажили.
– А он? – уточняю тихо.
– А он как взбеленился, – недовольно поджимает губки моя ведьма, – землю носом роет, найти ее пытается. И, – вздыхает, – как ни крути, последнее время она часто ко мне бегала. Наверное, – Мария смотрит на меня виновато, – начал что-то подозревать.
Да твою ж…
Да елки…
Да…
– Маша! – чуть не ору, вскакиваю, нарезаю круги по комнате. – Ты забрала у маньяка его жертву! Он на свободе! Силен, зол и голоден! А ты просто забрала его бабу! И сама себя подставила!
– Да ну что ты, – кутается в шаль Марийка, – ничего такого я не… – трясет головой. – Я ж никому не говорила…
– А ты уверена, что она не сказала? – упираюсь руками в стол.
– Андрей! – вдруг вскрикивает моя ведьмочка. – А что ты предлагаешь? Я действовала по наитию! Что в голову пришло, то и выдала! Она ж не пойдет ни в какую полицию! Как еще?
Да-а…
Дела…
Отворачиваюсь, отхожу к окну, смотрю в непроглядную темень деревенского луга.
– Где же были твои мозги?
А она виновато сопит, сидя за столом…
Видимо, сейчас до нее тоже дошло…
– Ладно, – отмахиваюсь.
Мне, если честно, немного стыдно. Наорал на мою любимую…
– Утро вечера мудренее, давай спать. Завтра схожу поболтать к этому Коле, – чуть не плююсь этим именем.
– Давай, – обреченно вздыхает моя ведьмочка. – А ты к себе пойдешь?
– Щас, – выдаю ехидно. – Оставлю тебя тут одну! Ага!
– Ой, – вздыхает она явно облегченно и улыбается, – а тебе где постелить? Тут?
Что?
Что за вопросы вообще!
– У себя! – и смотрю ей прямо в глаза.
– В смысле? – вскидывает брови. – В спальне раскладушку поставить?
– Никаких раскладушек, – кривлюсь. – С тобой спать буду!