Большие Надежды (СИ)

Глава 2

Совершенство внутри не означает совершенства снаружи, как не означают совершенное общество создающие его совершенные люди. Подчас именно из неправильностей складывается наиболее прочная структура, которая держится, сцепившись между собой всеми неровностями. Она не даёт частям соскользнуть и распасться.

К сожалению, человек слишком любит приводить всё к общему знаменателю, сглаживать до идеальности, создавать обтекаемость, чтобы получившийся результат возвести в высшую степень и назвать эталоном. Наш максимализм неисчерпаем, как не заканчивается жажда познаний и страсть к улучшениям. Возможно, именно это и привело человечество сначала к катастрофе техногенной, затем телесной, а потом и духовной.

В погоне за идеальностью мы утратили то, что дала нам природа. Словно бактерии, мы теперь размножаемся лишь в стеклянных пробирках, а потом выращиваемся на инкубаторной ферме, потому что больше ни на что не способны. Мы утратили единственный шанс на выживание, решив, что селекция и сегрегация помогут избежать других катастроф, если мы создадим гены идеологически верных людей. Канцеляриат называет это «истинной эволюцией», но, глядя на продукт наших лабораторий, я знаю, что это провал. Мы деградируем с того самого мига, когда под личиной пользы для Города евгеника получила научную почву. Именно тогда она превратилась в генетику, а учёный стал её палачом.

Я знаю, о чём говорю. Я один из верных рабов этой программы. И я намеренно выращиваю искусственных людей, которые не способны к естественному размножению. Бесчувственных, бессмысленных, бесполезных. Но также я знаю, что обмануть природу практически невозможно, и раз в несколько лет случается сбой. Мы называем их бракованными, но, на самом деле, они самое правильное, что может быть в нашем исковерканном мире. Живорождённые.

Дневник Руфь Мессерер

Лифт спускался удручающе медленно. Из-за перехода на резервные генераторы приходилось экономить доступные мощности, и ни о каком ускорении не могло быть и речи. Поэтому Хант прислонился к стене и приготовился ждать — путь со сто пятого этажа будет небыстрым. В кабине было тихо, только где-то вверху чуть поскрипывали стальные тросы, да едва слышно трещали лампы аварийного освещения. Вдох-выдох. Неожиданно респиратор издал сиплый звук, будто кого-то душили, поток воздуха на мгновение прервался, но затем послушно засвистел дальше. Хант знал, что фильтр давно требовал замены и накопил порядочно радиоактивной пыли, но всё медлил с ротацией. Он не знал почему. Каждый день находил сотни причин, что ему некогда или не до того, но сам в них не верил.

На самом деле, для него было нехарактерно подобное пренебрежение к собственной безопасности. Хант жил по инструкции и чётко следовал правилам, потому что его работа требовала постоянной собранности и внимания, а этого невозможно достичь, если позволяешь себе хоть на минуту расслабиться. За годы учёбы в Академии и работы на Канцлера в свои неполные тридцать Хант научился не спать по несколько суток, переносить зубодробительный холод, молча терпеть боль, не пить, не есть и даже иногда не дышать. Поэтому существование в рамках кодекса Хант считал наиболее эргономичным. Но этот фильтр…

Хотя маска не считалась обязательным атрибутом существования в Городе, на людях Хант предпочитал её не снимать. Ужас не имеет лица, а он был именно им. Страхом. Безысходностью. Смертью. Тем последним, что видели некоторые, прежде чем стать городским удобрением. Но, вопреки расхожему мнению, Артур не получал от этого удовольствия. Это была всего лишь работа, для которой он был рождён и которую обязан был выполнять со всем тщанием верного служителя Города и Суприма. Ничего личного. Так было до Ханта, так есть сейчас, и так останется впредь. Каждый Каратель считался олицетворением правосудия, ибо кодекс гласил, что только через страх смерти рождается послушание, которое держит людей в деснице Закона. Их девиз был прост и понятен — «Сила и Справедливость». Но только мало кто знал, насколько надо быть сильным, чтобы оставаться всегда справедливым.

Сегодня на площади Хант ощутил это сполна, когда от стоявших у него под ногами людей повеяло привычным смирением. И это наверняка успокоило бы его тренированное чутьё, не поймай он тот самый взгляд, от которого внутри поднялась волна странных эмоций. Этот кто-то явно был зол, а ещё совершенно в отчаянии. Там, на помосте, Хант так ясно почувствовал чью-то боль, что его сердце вдруг сильно забилось. Он не мог назвать это удовлетворением или же радостью. Если честно, Ханту вообще было плевать, где убивать очередного предателя: перед всеми на эшафоте или в очередной вонючей дыре где-то на окраине Города. Но тот взгляд, который так выделялся на фоне однотипной толпы, явно считал по-другому. И от этого внутри всё нетерпеливо сжималось, толкая как можно скорее найти источник этих эмоций. Интересно, они уже сталкивались? Была ли это личная неприязнь или абстрактная злость?

Подняв голову, Хант уставился на обшитую углепластиком стену кабины и хмыкнул. Будет интересно побеседовать с этим «взглядом» с глазу на глаз. Он презрительно фыркнул на сомнительный каламбур, и в этот момент воздуха в лёгких стало вдруг не хватать. Респиратор снова споткнулся на вдохе, и руки было сами потянулись к креплениям маски, но тут же замерли, а потом вернулись в позу «спокойствия». Хант размял плечи, словно хотел скинуть доспех, медленно выдохнул и замер. От фильтра несло затхлостью и влажной пылью, что вернуло вновь к мыслям о маске. И появилось странное ощущение, будто ему тесно в этом форменном облачении, которое до недавнего времени он носил с присущим ему равнодушием.

Хант нахмурился и попытался вспомнить, когда всё началось. Наверное, с допроса Руфь Мессерер. В её серой камере, с отдушиной где-то на уровне пола, было тесно и удивительно темно даже ему. Визоры почти не справлялись с царившим по углам сумраком, и только многолетняя привычка ориентироваться на слух позволила Ханту чувствовать себя довольно свободно. Однако застывшую около стены немолодую женщину темнота, кажется, не беспокоила вовсе. Хант чувствовал, как она внимательно следит за ним взглядом, словно могла рассмотреть чужое лицо даже за толстым слоем из металла и углепластика. Чушь, но он впервые ощутил себя… Хант не мог подобрать нужного слова. Неуютно? Тревожно? Обычно такие эмоции испытывал кто-то другой… кто-то по ту сторону допросного стола или двери в камеру. Но Мессерер его не боялась. Она будто бы знала каждый следующий шаг, который предпримет главный Каратель, и старательно отыгрывала свою роль.

Это раздражало. Бесило настолько, что Хант однажды не выдержал. Он понимал, что сломанное плечо и тридцать ударов кнутом вряд ли добавят показаниям Мессерер чёткости или откроют парочку новых сообщников, но остановиться не мог. Ему хотелось хоть на минуту прервать этот всезнающий взгляд и вырвать глаза… Выдавить пальцами и сжать в ладони, чувствуя сквозь кожу перчатки, как они лопаются в кулаке. Наверное, в конце он так бы и поступил, но приказ Канцлера вынудил бойцового пса сесть на цепь.

Хант не знал, почему так возненавидел эту чёртову Мессерер. Он ведь даже не знал её толком. Мельком сталкивался в Генной Лаборатории, когда приходил с очередной формальной проверкой, и на паре приёмов у Канцлера, где решал всё-таки появиться. Она была абсолютно непримечательна. Самой обычной. Тем, в ком так сложно заподозрить прогнившее дно, которое могло стоить Ханту карьеры.

Он в бешенстве зарычал и со всей силы приложился затылком о стенку кабины. Раздался скрежет металла о свинцовые «рёбра» на шлеме, аварийные лампы тревожно мигнули, и тут лифт остановился. Двери открылись на одном из подземных этажей Башни, откуда немедленно потянуло сыростью улицы и сладковатым ароматом жжёной карамели выхлопных газов.

— Мы засекли попытку пересечь границу Щита, — немедленно отчитался Вард, который поджидал Ханта у лифта. Он коротко кивнул остальным и зашагал рядом, стараясь успеть под размашистый шаг главы Карательной службы. А тот скосил взгляд сквозь визоры и коротко приказал:

— Надень маску. Вряд ли ты хочешь сдохнуть от интоксикации и стать для нас биотопливом.

— Не дождёшься, — хмыкнул Вард, а потом со вздохом добавил: — Что-то фильтр… в последние дни барахлит…

На этих словах Хант вдруг замер и повернулся к Карателю, который как раз герметизировал шлем. Последовал тихий свист, и с глухим всхлипом соединилось последнее из креплений.

— Что ты сказал? — едва ли не по слогам медленно спросил Артур, пытаясь догнать ускользавшее неясное чувство.

— Фильтр, — уже глухим и немного электронным голосом отозвался Юджин. — Иногда его словно заклинивает на вдохе, но проходит пара секунд, и всё снова работает… до следующего такого же раза. Пока не критично, но весьма раздражает.

— Действительно, — задумчиво проговорил Хант после паузы, а в мозгу уже щёлкали одна за другой странные мысли. Он ещё толком не понимал, что именно его настолько насторожило — странное поведение респиратора или неожиданное совпадение, — но подушечки пальцев уже приятно покалывало. Верный признак, что чутьё снова не подвело. И всё же, вынужденно отвлекаясь от такой интересной загадки, Хант сосредоточился на текущей проблеме. Его ждал Щит и бушевавшая в Городе буря. Так что он отвернулся и ровно проговорил, ничем не выдав своей настороженности. — Зайди к техникам и замени.

— Он новый, Хант. Похоже, с браком вся партия.

— Возможно.

Или же нет.

Хант нетерпеливо скрипнул зубами, но двинулся в сторону припаркованных глиссеров, где из-под широких задних колёс стелился тот самый дымок, что пах карамелью. Этот запах пробивался даже сквозь респиратор, оседая на языке ядовитой горькой слюной, отчего Хант поморщился. Он натянул посильнее перчатки, а потом привычным движением уселся на свой личный глисс, заводя огромное сердце тяжёлой машины. Коленями он чувствовал вибрацию корпуса, которая то и дело пробегала от двух передних колёс по независимым стойкам. Она отдавала приятной дрожью в ладони, которые сжимали ручки акселератора, и глохла где-то в карбоне чернёного заднего диска. Хант снова машинально поправил перчатки, ожидая пока все соберутся, и шрамы на правой руке, что оставил на память ему этот глиссер, привычно заныли.

Управлять подобной махиной из металла, резины и углепластика было непросто. Да, из-за двух независимых передних колёс, глисс прекрасно входил в повороты на узких улицах города, за что и получил своё прозвище. Но в остальном он был созданием довольно тяжёлым, и дело было не только в его немаленьком весе или довольно токсичном выхлопе. Особенностью каждой машины был её искусственный интеллект, соединённый с «разумом» Города. Как и любая подобная электроника, начиная от базовой вентиляции, заканчивая самим Щитом, она подчинялась заложенным давным-давно алгоритмам, за которыми следил Великий Суприм. Именно он определял нормы воздуха, воды или время комендантского часа, отвечая за безопасность целого Города. Да, со временем глиссер идеально подстраивался под владельца, но Ханту, очевидно, достался особенно своевольный. Несколько раз тот откровенно пытался его убить, прежде чем они нашли общий язык и, можно сказать, подружились. Хотел ли его смерти сам Город, или то было особенностью данной машины, Артур не знал. Но именно из-за этой особенности пользоваться чужим глиссером считалось опасным, впрочем, и желающих было немного. Если честно, Хант вообще не мог вспомнить хоть один случай, чтобы кто-то на это осмелился. Самоубийц в Городе было предсказуемо мало.

Тем временем позади послышался равномерный гул проснувшихся моторов, и, когда по полу уже начал растекаться густой дым из выхлопных труб, Хант резко дал по газам. В визоры маски немедленно забарабанила мелкая песчаная пыль вперемешку с надоевшим дождём, в ушах тоскливо завыла сирена.

Ну, здравствуй, Буря.

Они пробирались тёмными улицами, не сбавляя скорости даже на поворотах, и чем ближе становился периметр Щита, тем сильнее были потоки набегавшего воздуха, и тем громче выла сирена. Когда они пересекли мигом проржавевшие рельсы одного из заводских путей на краю Города, стало понятно — этот шторм совсем не похож на те, что Хант видел раньше. А видел он многое… Частицы, что до этого били по корпусу глиссера и высекали лишь бледные розоватые искры, теперь стали крупнее. Они молотили по шлему, по коже перчаток, по передним колёсам и бензобаку, отчего электризовали уже налипший радиоактивный песок, вынуждая тот светится призрачным алым светом. Экран навигатора сначала забарахлил и покрылся сеткой помех, а потом совсем отключился, не подавая больше признаков жизни. Хант попробовал было включить запасной, но электрический ветер вокруг был таким плотным, что двигатель, который и без того едва не задыхался в пыли и воде, взвыл ещё громче в попытке добрать недостающие обороты, и пришлось сосредоточиться на управлении. Синтетический разум машины боролся изо всех сил с разряженным воздухом, а Хант вместе с ним.

Скрипнув зубами, он ещё немного ускорился, уже понимая, что эта ночь станет самой непростой для привыкшего к подобному Города. Ему нужно успеть найти хоть пару следов, прежде чем те засыплет песком, а потом смоет очередным реактивом в сточные трубы. Артур знал, что рискует. Приближаться к Щиту и в обычные дни было опасно, но сейчас его магнитное поле работало с полной отдачей, пожирая всю мощность четырёх огромных реакторов, что размещались под Городом. А потому уже на полпути Хант почувствовал, как мелко задрожала под колёсами глисса земля. С каждой секундой это гудение становилось невыносимей, а потому мелькнула и тут же исчезла тревожная мысль, что жителям на окраинах сегодня придётся туго. Интересно, сколько из них утром привезут в общественный крематорий? Впрочем, нет. Не интересно. Сейчас Ханта интересовал только Город, который явно был чем-то обеспокоен. Это чувствовалось по тому, как торопливо вспыхивали дежурные уличные фонари, и как надсадно выли сирены предупреждения. А потому Артур наклонился вперёд, почти слившись с чёрным корпусом глисса, а ещё через пару минут вылетел прямо к закрытым воротам и резко затормозил.

В попытке сократить тормозной путь ему пришлось почти уложить глиссер на бок. И разбрызгивая по сторонам искры, вспыхнувший алым шар проскользил по каменным плитам, после чего замер. Следом, повинуясь вскинутой Хантом руке, остановились и остальные. Запах озона стал невыносим даже под маской, и он машинально потянулся к встроенным в шлем кислородным баллонам. Дальше предстояло идти своим ходом, так что надо быть осторожным.

Артур спрыгнул с глиссера, покачнувшись под порывами безумного ветра, и посмотрел вниз, где тяжёлые сапоги немедленно замело слоем песка и какого-то мусора. Наклонившись, он набрал горсть этой пыли и вгляделся в неё через визоры. Странно. В лицо ударил новый порыв, и по доспеху, наверняка оставляя на нём след из царапин, с такой силой забарабанили мелкие камни, что Ханту пришлось опереться коленом о землю. Странно и очень неправильно. Он медленно повернул голову и всмотрелся в мерцавший сиянием Щит. Неправильно, странно и очень опасно.

Чутьё Ханта взвыло вместе с надоевшей сиреной, от продиравшего визга которой уже ныли кости. Но, поднявшись на ноги, он отстегнул от глиссера плащ, что немедленно захлопала крыльями в безумных ураганных потоках, закутался в прочную ткань и медленно, через силу делая каждый шаг, двинулся в сторону железной стены, которая простиралась от земли и до небес от самых ворот. Передатчик в ушах попробовал было всхлипнуть волной помех, видимо Вард пытался что-то ему сообщить, но Хант лишь вновь вскинул руку, приказав остальным оставаться на месте. Он сам.

Щит представлял собой первый и последний из эшелонов защиты, которой окружили себя те, кто сумел выжить в те далёкие и смутные дни. После нескольких лет бесконечной зимы, которая наступила из-за застывших в воздухе частиц пепла, выползшие из подземных тоннелей люди сделали всё, чтобы никогда не вернуться туда. Поэтому и появилась она — система из заграждений. Магнитной, физической и даже психологической обороны, что куполом накрыла построенный на костях и остовах зданий тот самый Город. И гул Щита считался здесь таким же символом жизни, как воздух, вода и продолжение рода. И именно это должен был защищать Хант. Город. И потому, когда он увидел… Когда он и вправду увидел…

Забавно, но там не было ничего. Совершенно. Железные защитные плиты, что поднялись по сигналу тревоги, были, как и прежде, прочны и незыблемы. Ни дожди, ни бледное солнце, ни ветры, ни шторм не оставили на них почти никакого следа, кроме налёта из ржавчины. А потому Артур стоял, из последних сил сопротивляясь налетавшему неизвестно откуда дикому ветру, и молча смотрел, как мерцает сиянием купол — опасно и страшно. Наконец, Хант сделал несколько шагов, чувствуя, как жжёт кожу даже под защитным слоем доспеха и коснулся шершавой поверхности. Дюйм за дюймом, несмотря на то что на подушечках пальцев уже наверняка плавилась кожа, он вёл по одной из металлических плит и мерцавшему под ней гексагональному контуру, пока вдруг не замер. Его колебания длились только мгновение, прежде чем рука сама потянулась к нацарапанной на ржавой поверхности надписи:

«Смерть Канцлера — надежда Свободы!»

Пальцы в перчатке судорожно проскребли по плите, словно хотели содрать её прочь, но вместо этого лишь немного осыпали налипший песок и смазали текст. Дрогнуло полыхавшее вокруг сетчатого контура бледно-зелёное свечение, руку пронзило ошеломительной болью, отчего показалось, будто она вспыхнула тем же холодным огнём, а потом Хант резко развернулся и зашагал прочь.

— Уходим, — приказал он, как только ожил динамик.

— Но, Хант! — попробовал возразить один из Карателей и тут же заткнулся, когда в его защищённую доспехами шею впились сгоравшие от дикого жжения пальцы.

Артур стиснул их с такой силой, что послышался треск, перекрывший стоявшую вокруг какофонию звуков, а потом в предплечье вцепились руки задыхавшегося любителя спорить. И в другой день он усмехнулся бы этим потугам, но сейчас это лишь подстегнуло и без того пылавшую внутри злость. Так что протащив тело Карателя до его глиссера, он швырнул его тушу прямиком на машину и отвернулся.

— Что за… — послышался в динамике голос недовольного Варда.

— Я сказал уходим. Сообщите службе Щита, что их услуги не требуются. Надо было беспокоиться раньше.

Хант замолчал, излишне резко запахнул полы плаща, чувствуя, как ветер уже почти сбивает с ног, а потом огляделся по сторонам. Трущобы окраин всегда выглядели весьма удручающе, сегодня же, в холодном свете Щита, чьё поле переливалось от зелёного к фиолетовому, они больше походили на склеп. Каковыми, в общем, и были. Город ошеломлённо молчал, так что Ханту ничего не оставалось, как усесться на глиссер и завести натужно взвывший мотор.

— Пусть утилизаторы зачистят район. Вряд ли здесь будут выжившие, но если найдут… — Он вновь бросил взгляд на тёмные окна, что зияли пустыми провалами там, где некогда были стёкла. Что, чёрт побери, происходит?! Ответа, конечно же, не было, и Артур стиснул ручки руля. — Если найдут, то добейте. Нам не нужна лишняя паника.

С этими словами он выжал акселератор и с визгом шин нырнул в черноту, которая скрыла за собой Щит. В спину ударило мелкое крошево пыли.

Раз, два, три, четыре, пять… Флор торопливо считала секунды до момента, когда придёт её очередь. Мимо неторопливо проехал длинный состав городского пассажирского поезда, похожий на чью-то металлическую кишку, сверху по виадуку промчался ещё один, и обдал стоявших у самого края дороги вонючими карамельными выхлопами. Флор постаралась незаметно задержать дыхание. С её наполовину работавшими лёгкими не стоило лишний раз рисковать.

— Пожалуйста, дождитесь сигнала. Не пересекайте жёлтую линию без разрешения. Это небезопасно. Пожалуйста, дождитесь сигнала. Не пересекайте…

Мягкий электронный голос уличного оповещения с тщательно замаскированной угрозой подсказывал путь спешившим по делам жителям Города. Люди двигались небольшими ровными группами по тщательно установленным маршрутам, что проложили для них в отделе Управления, и не было ни одного лишнего жеста, вдоха или ненужного шага, который сломал бы этот идеальный порядок. Это был своеобразный геометрический танец, красивый мир параллельных прямых и пересечений, где каждая фигура чётко знала своё место и положение. И горе тому, кто решит это нарушить! Флор чуть скосила глаза и посмотрела на одного из Карателей, что стоял на её перекрёстке. Как всегда, чёрный и в маске.

После сегодняшней ночной Бури их число возросло кратно, и она знала, в чём было дело. Послание, так по-ребячески оставленное Стивеном, достигло своего адресата, и тот повёл себя в точности, как и думала Флор. Впал в ярость. Вообще, она не относила Ханта к предсказуемым людям. Узнать, что творится в голове самого одиозного приспешника Канцлера, было почти невозможно, а ещё просто опасно! Главный Каратель был скрытен, а удивительное даже по меркам их равнодушного общества пренебрежение к жизням других, вынуждало обходить его стороной. Он был груб, когда не молчал. Жесток, если того требовали его внутренние стандарты. И крайне опасен в любом состоянии. За всё время работы Флор видела его всего дважды и отчаянно не хотела увеличивать это число. Поэтому она была против выходки Стивена, хотя понимала, что ему просто хотелось выплеснуть боль. Вчера им всем было плохо, и, будь её воля, Хант первым отправился бы к праотцам с перерезанным горлом, за всё, что он сделал, но Руфь… Руфь. Флор судорожно вздохнула.

— Согласно данным министерства Нормирования, в этом месяце ожидается профилактическое отключение от городских фильтров частных и общественных зданий. Суммарное безвоздушное время составит… тридцать минут. Будьте внимательны, — ласково проинформировал голос, принадлежащий разуму Города, и Флор поудобнее перехватила маску.

Никто из них не понимал, почему Мессерер так настаивала на личности Ханта. Что в нём было такого, отчего стоило побороться за эту весьма мерзкую душу? На его руках кровь тысяч таких, как они — бракованных. Живорождённых и тех, кому не повезло «подцепить» вирус того самого сострадания. А теперь и кровь Руфь, что отчаянно просила Флор хотя бы попробовать.

— Я не стану говорить о прощении. Боюсь, даже ты не сможешь найти в себе столько сочувствия, но он может помочь, — сказала она однажды.

В те времена Флор ещё не догадывалась, насколько чудовищный в своей трагедии план зрел в голове Мессерер, и легко позволила себе согласиться. Тогда всё казалось таким… умозрительным, далёким, необязательным, слегка философским.«Зерно добра есть в каждом зле». Ха! Что ж, теперь она осталась один на один с обещанием и Артуром Хантом, к которому непонятно даже было, как подступиться. Флор скрипнула зубами, и в этот момент что-то больно ударило под лопатку.

— Пошевеливайся!

От сильного толчка Флор едва не потеряла равновесие и вдруг обнаружила, что впереди стало неправильно пусто. Задумавшись, она пропустила разрешающий сигнал перехода и теперь задерживала группу. Это, разумеется, заметил один из Карателей, который уже заносил её промах в личное дело. Рядом, полные электронного любопытства, зависли несколько «глаз Канцлера». Вот же дерьмо!

— Да-да, простите, — торопливо пробормотала она и под сопровождение прохладного голоса поспешила нагнать остальных.

— Переход разрешён. Пожалуйста, держитесь безопасной зелёной линии. Переход разрешён. Пожалуйста, держитесь безопасной зелёной линии…

Флор украдкой взглянула на обочину дороги, где ещё виднелся не убранный с ночи песок, и поджала губы. Однажды это закончится. Однажды они смогут забыть о раздирающем звуке сирены… смогут забыть о необходимости смерти, что завтра им может не достаться талонов на баллон с кислородом, что их дети вовсе не дети, а продукт человеческих Фабрик… что кто угодно мог стать непригодным на основе своей же генетической карты, если появится кто-то лучше, умнее, идеальнее. Однажды они смогут сами решать, чем заниматься — пробовать, ошибаться, искать что-то новое. Однажды, да. Однажды и это станет историей. Но для этого им нужен проклятый Хант. Знать бы ещё почему.

— Пожалуйста, наденьте маску. Ожидается ветер. Пожалуйста, наденьте маску. Ожидается ветер…

О нет, как же не вовремя! Она же теперь опоздает! Однако людские колонны послушно замерли, раздался нестройный шум от множества щелчков, а затем завыла сирена. Флор сделала пробный вдох безвкусного воздуха и на мгновение прикрыла глаза.

Сегодня, слушая разговоры своих хоть и добрых, но весьма недалёких соседей, с которыми делила выданную им на троих квартирку почти на самой окраине Города, она знала, о чём спросит Стивен, как только её увидит. Когда? Когда закончатся эти ненужные смерти? Когда они наконец положат конец власти искалеченных евгеникой полубезумцев? Когда… когда… когда… Он рвался действовать и пылал настолько искренней ненавистью, что Флор иногда становилось от этого страшно.

Стивен Джонс был тем самым фанатиком, что возглавил после Руфь их Сопротивление. И если раньше Мессерер ещё могла его урезонить, то теперь, вкусив единоличной власти, он стал почти неуправляем.«Сильный лидер для тяжёлых времён», — говорил Стив, но Флор в это не верила. При всей её любви к Джонсу, он был не тем, кто смог бы возглавить Город. К сожалению. Слишком импульсивный, слишком неосторожный, слишком эгоистичный и авторитарный… ох. В нём всего было слишком, что грозило большой катастрофой. Флор не знала, почему ей так казалось. Она просто чувствовала. Или это был Город, который каждый раз будто вздрагивал, стоило Стивену пересечь границу Щита. Глупости, конечно. Происки напуганного воображения. Но Руфь говорила, что для искусственного интеллекта Джонс был предателем, и, к своему стыду, Флор его понимала. Город. Не Стива. Так что к проблеме «Тифона» и его дитя Цербера добавилась новая — кто встанет во главе, когда всё закончится? Кто возьмёт это бремя безопасности Города и сможет его унести? Флор думала, что им станет Руфь, но та, похоже, считала иначе.

Тем временем колонна людей всё же двинулась, и Флор поспешила следом ней. Она безбожно опаздывала…

Лаборатория Перспективных Исследований располагалась недалеко от Теплиц на одном из верхних этажей западного «зубца» главной Башни. Аккурат над ангаром с Теплицами. Как дочь предателей Флор не могла рассчитывать на высокую должность, но божьим случаем гены сложились настолько удачно, что её сначала распределили в специализированный интернат, ну а потом в школу имени Первого Канцлера. Она не знала, кем были родители, но, судя по тому, что ей всё-таки сохранили жизнь, Флоранс Мэй представляла небольшой интерес. Ровно столько, чтобы не отправить младенца на биотопливо, а дать очень узкоспециализированное образование. Похоже, природное дарование, которое так рьяно отрицали правители Города, всё-таки показалось Канцеляриату важнее установленных правил. И пусть, она не была ценным специалистом… — бога ради, для этого её генетическая карта и собственная голова были изуродованы клеймом «живорождённая»! — но работу любила. В огромных, светившихся изнутри стеклянных Теплицах, где среди последних сохранившихся цветов и деревьев можно было легко заблудиться, Флор пряталась от всего мира. Она следила за молекулярным и витаминным составом вверенных образцов, а в свободное время занималась попытками вывести устойчивый к Бурям вид. Что-то на грани запрещённого в Городе клонирования и вольной фантазии. Тогда она ещё действовала без какой-либо цели. Это был просто душевный порыв, который отчего-то заставил насторожиться Руфь Мессерер — главу той самой Лаборатории — во время рутинной проверки лояльности.

И Флор не знала, что случилось бы, обнаружь это кто-нибудь раньше. Не представляла да, в общем, и не хотела, потому что помнила вспыхнувший внутри животный страх смерти, стоило увидеть чёрную полосу в той самой графе, где до этого дня ничего не было и никогда не должно было быть! Ведь если «бракованным» жить в Городе сложно, то у людей с геном Симпатии не было ни единого шанса. Никакого. Совсем. На таких даже не тратили инъекцию тихого яда под названием «Милосердие», а просто кидали за границу Щита. Флор знала, что так любил делать Хант. И уже почти чувствовала на своём плече его хватку, когда одним лёгким движением Мессерер стёрла этот анализ и заменила другим. Идеальным. Теперь только глава Карательной службы мог узнать правду, если бы взял кровь Флоранс Мэй на анализ, но она не собиралась ему попадаться. Верно? Ведь какое дело Артуру Ханту до живорождённой девчонки из ненавистных ему Теплиц? Все знали, что он ненавидел всё сущее.

Флор не знала, сколько на самом деле людей спасла Руфь. Десятки? А может быть, сотни? И сколько легли мёртвым грузом на совесть? Мессерер никогда не рассказывала. Сначала не доверяла, потом не хотела лишний раз беспокоить, а потом стало просто опасно. Однозначно она знала только о тридцати, в общем, о тех, с кем была лично знакома, и кто составлял костяк их маленького восстания. Об остальных Флор могла только догадываться: по брошенным взглядам, по оставленным знакам, по тем мелочам, которые по одиночке могли показаться досадными совпадениями, но в целом складывались в картину организованного противостояния.

Но, как бы ни была обширна деятельность Мессерер, им всё равно приходилось быть осторожными. Особенно в Лаборатории. Особенно с тех самых пор, как после начала расследования место Руфь занял амбициозный, но глупый, льстивый, но истеричный, а ещё неотёсанный, грубый невежа по имени Кеннет Миллер. Этот человек был полной противоположностью Мессерер и почему-то питал особые чувства к брезгливо морщившейся рядом с ним Флор — то ли был тайно влюблён, то ли хотел придушить. В общем, ей приходилось быть вдвойне осторожной, и сегодняшнее неизбежное опоздание было явно некстати. Но, увы, Флор ничего не могла поделать.

Она влетела в Лабораторию как раз в тот момент, когда удар электронного колокола ознаменовал начало рабочего дня. Проскользнув на своё место, Флор постаралась как можно незаметнее стянуть серый плащ, но не рассчитала, и на пол с грохотом полетела тяжёлая маска, стопка бумаг и клочок какой-то записки. Он закружился, и Флор успела подхватить его в последний момент, прежде чем дверь в кабинет главы Лаборатории распахнулась, и на пороге возник Кеннет.

— Ты! — Он ткнул пальцем в замершую в неудобной позе Флор. Его невзрачные белёсые кудри типичного сына Генетической Фермы были взлохмачены больше обычного, а веснушчатый нос так сильно блестел выступившей на нём испариной, что это было видно даже с другого конца большой комнаты. — За тобой сейчас придут.

— Что? — Флор показалось, что мир перед глазами качнулся шальной каруселью, в голову немедленно полезли тысячи панических мыслей, но тут Миллер решил закончить свою мысль.

— На тебя есть запрос из службы Регулирования Единообразия Населения. Им нужен ещё один человек для каких-то исследований.

От облегчения она едва снова не выронила дурацкую маску. Господи, с этими бесконечными проверками она раньше помрёт от разрыва сердца, а не от положенной инъекции через десяток лет. Флор покачала головой. Служба Регулирования занималась подбором генов по запросу получивших разрешение на размножение жителей Города, прежде чем сделать забор и отправить на Ферму. И это была ужасно нудная, совершенно бесперспективная работа.

— Почему я? — попробовала узнать подробности Флор. — Я же ботаник…

— Ты генетик. Ну и не мне же этим заниматься?! — с искренним недоумением фыркнул Кеннет, и все возражения умерли сами собой.

Действительно. О чём это она. Глупость какая! Это Миллер был генетически совершенным, но никак не Флор, которой всего лишь волей случая повезло вытянуть хороший билет лотереи под названием «Эволюция». Пусть и выглядел Кеннет, как сущее пугало, а изо рта его постоянно несло чем-то кислым, он всё равно стоял выше на иерархической лестнице Города.

— Собирайся. Они придут за тобой с минуты на минуту. — Кеннет махнул рукой, как бы очерчивая круг абстрактных задач, о которых, на самом деле, не имел ни малейшего понятия, но потом замер и чуть скривился: — И это… приведи себя в порядок.

Он хотел сказать что-то ещё, но тут из кабинета донёсся писк коммуникатора, и Миллер поспешил ответить. Флор же, так толком и не разогнувшись, вгляделась в своё лохматое отражение, которое виднелось в хромированном боку лабораторного холодильника, и скрипнула зубами. Длинные каштановые волосы стояли торчком, на лице была какая-то сажа уличной пыли, а стандартная роба из искусственной ткани перекрутилась и, похоже, готовилась треснуть по всем своим хилым швам. Как же не вовремя! Неожиданно рядом возникло лицо генетика Бетти Андерсон, которая бросила взгляд на застывшую Флор и принялась торопливо собирать разлетевшиеся по полу бумаги.

— Начались проверки, — прошептала она едва слышно.

— Не удивлюсь, если это будет одна из них, — так же тихо ответила Флор.

— Стивен был прав. Тебе нельзя было сюда приходить.

Взгляд Бет был полон тревоги, и Флор хотела было её успокоить, однако тут вдалеке послышался шум, а затем вход в лабораторию вновь с грохотом распахнулся. И на этот раз не со стороны кабинета Миллера, в котором вдруг стало тихо. Дождавшись, пока отскочившая от стены дверь закончит положенную траекторию, из ярко освещённого коридора в помещение вошло трое мужчин, и Флор затаила дыхание. Тяжёлые ботинки со специальными креплениями, мягкое чёрное углеволокно слоёных, точно мелкая чешуя, доспехов под плотной тканью плащей, тяжелый шаг и… дыхание. То самое, спутать которое попросту невозможно. Металлическое и механическое. Такое долгое, что казалось, будто этим людям и вовсе не нужно дышать… Что, может, это и не люди. В конце концов, никто ни разу не видел их лиц.

— Это точно служба Регулирования? — едва слышно пошутила Флор, но Бет не улыбнулась.

Тем временем двое Карателей заняли места около входа, а один медленно прошёл вглубь Лаборатории и огляделся. То, что это не Хант, осторожно выпрямившаяся Флоранс поняла сразу. Не тот рост, хотя и тоже высокий. Не тот размах плеч, хотя мужчина был достаточно крупным. Не те движения, другая походка, наконец, совершенно иной взгляд, который она ощутила, стоило ему повернуть к ней свою маску. И всё же он медленно чуть склонил голову набок, почти повторив излюбленное движение Ханта, и скрестил за спиной руки.

— Флоранс Мэй, — утвердительно произнёс он, даже не попытавшись облечь неизбежность в вежливый вопрос.

— Да. Чем я могу…

— Идёмте, — коротко бросил он и приглашающе простёр руку в сторону двери. Однако, заметив, как колеблется Флор, с небольшим нажимом добавил: — У нас есть приказ. Давайте не станем тратить время на его бессмысленные обсуждения. Вас ждут.

Флор ничего не ответила, только выпрямилась, поставила на стол злополучную маску и, сунув правую руку с зажатой в ней запиской в карман, направилась к выходу. Следом прошествовали два молчаливых охранника, замыкал небольшую колонну тот самый разговорчивый Каратель.

Они шли по людному коридору, одним своим видом вынуждая всех встречных торопливо прижиматься к стенам и отводить взгляд. На Флор никто не смотрел, и это было не удивительно. Обычно те, кто уходил в такой траурной компании, больше никогда не возвращался, а потому все старательно отводили взгляд. Никто не хотел попасть под горячую руку, справедливо опасаясь, что одна-две сопутствующих жертвы вполне вписывались в протокол Карательной службы. Так что до лифта они дошли довольно быстро и в полной тишине. Нажав кнопку вызова, Флор оглянулась.

— Куда мы идём?

— Боюсь, туда, где у вас уже нет доступа. Если вы позволите, я покажу, — ответил всё тот же велеречивый Каратель. Флор лишь пожала плечами и отступила, пропуская вперёд свою свиту.

— Я не настаиваю.

— Разумеется. Здесь настаиваем только мы, — в механическом голосе маски послышался самодовольный смешок, и повисло молчание.

В полной тишине они вошли в удивительно пустую кабину, один из Карателей вставил ключ-карту в положенный разъём, и, судя по моменту инерции, лифт стремительно двинулся вниз. Гораздо быстрее, чем помнила Флор, а ведь она пользовалась им каждый день. Табло этажей не горело, так что вскоре ориентация в пространстве дала сбой, и оставалось только гадать, в какой именно точке пространства оказалась кабина. В пределах Башни? Подвальные уровни? А может, глубоко под землёй?

— Зачем я вам нужна? — не выдержала наконец Флор. По её подсчётам они давно преодолели уровень цокольных этажей, и теперь упрямо двигались вниз. Уши закладывало.

— Вас проинструктируют.

— Это прекрасно, но у меня есть работа, которую мне нужно работать. И я не могу позволить себе…

— Ваши потуги в ботанике подождут, — перебили её ровным тоном, но за ним Флор почувствовала тщательно отмеренную дозу недовольства. Именно столько, чтобы она замолчала. Так что ничего не оставалось, как захлопнуть рот, но в этот момент кабина дёрнулась, замерла, а потом двери открылись.

— Где мы?

Вопрос вырвался сам, и Флор удивилась, услышав ответ.

— В месте, которого официально не существует.

— Я думала меня вызвала служба Регулирования.

— Это один из её отделов. Идёмте.

Вопреки всем ожиданиям и предрассудкам, коридор, куда вышла напряжённая Флор не был тёмным или страшным. Облицованные светлыми панелями стены, обычные лампы на потолке, ряд дверей, что уходил вглубь и пол, залитый бесшумным пластиком. Ничего, что напоминало бы катакомбы и пыточные. Только шум вентиляции и… тишина. Флор даже проверила, не заложило ли у неё уши, настолько здесь было тихо. Ни голосов, ни звона лабораторной посуды, ни гула Щита. Именно последнее, наверное, настораживало больше всего и казалось пугающе неестественным. Тем временем тот самый Каратель подошёл к третьей по счёту двери, которые были здесь совершенно одинаковыми, распахнул её и вновь приглашающе протянул руку. Сквозь визоры маски он сверлил взглядом Флор, которая замерла в нерешительности, а потому двое помощников мягко подтолкнули её в спину, и ничего не осталось, как шагнуть внутрь.

Однако стоило только переступить порог, как захотелось немедленно выйти прочь, закрыть за собой дверь и исчезнуть, но вместо этого Флор всё ещё аккуратно, но уже настойчивее, снова толкнули в спину, и она влетела в небольшую абсолютно белую комнату. За спиной хлопнула дверь, затихли шаги и повисло молчание. Флор боялась поднять взгляд и нервно сжимала в кармане записку, пока её разглядывали с головы до пят. И она не знала, сколько длился этот безмолвный досмотр, прежде чем наконец-то последовал вздох сквозь респиратор, шорох бумаг, а потом душное ощущение взгляда исчезло.

— Флоранс Мэй, — раздался механический голос, и Флор едва не зажмурилась.

Считалось очень дурной приметой, если хоть один из Карателей знал вас по имени, а ей, похоже, не повезло дважды. Но деваться было некуда, и она подняла взгляд, посмотрев прямиком в чёрные визоры знакомой маски со скелетообразным остовом.

Артур Хант стоял около небольшого стола, и теперь Флор не сомневалась, что это действительно он. Перепутать десницу Верховного Канцлера с кем-то ещё было попросту невозможно, хотя бы из-за тотального гнетущего ощущения, которое он распространял на десять метров вокруг. Сегодня он был без плаща, отчего его долговязая широкая фигура казалась ещё внушительнее, а ощущение безысходности — неумолимее. Так что Флор поёжилась и кивнула.

— У вас довольно любопытное резюме, — заметил тем временем он. — И не стану скрывать, меня больше удивляет факт, что вы вообще живы, чем ваши карьерные заслуги. Интернат, потом научная школа, работа в Лаборатории. Вы ведь… ботаник?

— Да, — едва шевеля языком ответила Флор. — Занимаю генети…

— На мой взгляд, весьма скучная и ненужная область, — перебил Хант. — Но вас характеризовали как успешного и довольно честолюбивого учёного. И, видимо, это действительно так, раз три выписанных запроса на вашу утилизацию из отдела Нормирования граждан так и не были приняты к исполнению. Довольно непривычное достижение для такой, как вы.

Он перебрал несколько лежавших на столе документов, подцепил нужный лист и протянул Флор, видимо, предлагая ознакомиться. Но она не решилась взять бумагу, опасаясь даже моргнуть лишний раз.

— Вы хорошо осведомлены, — наконец произнесла она, чувствуя, как от волнения язык едва не прилипал к нёбу.

Если её сейчас бросят в камеру… Или устроят допрос… Дерьмо! Надо было послушать Стива и остаться в Убежище. К чёрту просьбу Руфь! К чёрту вообще всё! Враз стало жарко, а сердце от страха забилось так часто и громко, что, кажется, Хант это услышал. По крайней мере, он издал странный звук, который должен был означать что-то вроде смешка, а потом вновь повернулся к столу.

— Это моя работа, — механически отозвался глава Карательной службы, а потом уселся на край стола и, видимо, по привычке хотел было опереться на правую руку, но почему-то вдруг передумал. Он выпрямился и повернул свою страшную маску в направлении Флор, которая лишь чудом не отшатнулась. — Руфь Мессерер была вашим руководителем. Чем вы занимались?

— Все данные находятся у доктора Миллера.

— Чем. Вы. Занимались.

— Я же сказала, — нервно огрызнулась она. Серьёзно, какое ему дело до корешков и ботвы? Решил проникнуться живой красотой и засадить бетонные улицы кустарниками да полевой травой, над которой Флор корпела уже битый месяц? Вряд ли. Она едва сдержала скептическое хмыканье. Однако Ханта, видимо, что-то всё же очень интересовало.

— Чем. Вы. Занимались!

— Господи! Чем ещё можно заниматься в Теплицах? К тому же, я не понимаю такого внимания. Лаборатория не подчиняется…

— ЧЕМ. ВЫ. ЗАНИМАЛИСЬ!

От громкости крика, кажется, задрожал даже пол. Флор отшатнулась, но налетела на одного из Карателей, который тут же схватил её за плечо и толкнул обратно в сторону Ханта, заломив руки. А тот с такой силой сжал её челюсть, что Флор едва не заскулила. Она попробовала было вырваться, но хватка сзади была слишком сильной, вынудив зашипеть от прострелившей всё тело боли. Впрочем, Флор немедленно забыла о таком неудобстве, когда к ней приблизилась черепоподобная маска. В лицо ударил фильтрованный выдох, скрипнула кожа перчаток, в ушах зазвенело.

— Итак. Может, теперь всё же расскажете, чем вы занимались.

— Контролирую молекулярно-генетический состав в вверенных мне теплицах 3, 4 и 17, — выдохнула она, едва шевеля стиснутой пальцами челюстью.

— И всё? Довольно… скучная работенка для того, чтобы три раза избежать утилизиции. Что ещё вы там делаете?

— Пытаюсь вывести устойчивый к электронному излучению тип.

— Это санкционированные работы?

— Нет. Личная инициатива в свободное время.

— А оно у вас есть?

— Случается, — процедила Флор.

За свою дерзость она ждала новых вопросов или очередную порцию боли, но вместо этого хватка стала немного слабее, а потом и вовсе исчезла. Следуя невидимому приказу, который наверняка отдал Хант, державший её Каратель вдруг отступил, и Флор выпрямилась, разминая ноющие плечи.

— И как успехи?

— Весьма любопытные. Могу я узнать, это официальный допрос? — спросила она сквозь зубы, пока пыталась поправить перекрутившееся мешковатое платье. Послышался ещё один каркающий смешок, и Хант вновь повернул к ней свою страшную маску.

— А вам есть, что скрывать?

— А вам есть о чём спрашивать?.. Не считая очевидных вещей.

За спиной послышалось недовольное дыхание сторожевых псов, но Хант поднял руку, и в кабинете стало тихо.

— Ваши ответы не добавляют вам очков, — произнёс он и чуть склонил голову набок, снова разглядывая Флор.

— Не знала, что будут ставить оценки. Так я могу узнать причину, по которой нахожусь здесь?

— Вы довольно дерзки для простой служащей.

— Зато вы чрезвычайно обычны.

— То есть?

— Внушаете ужас и ничего более. Вы ответите на вопрос?

Повисла пауза, во время которой Хант, очевидно, раздумывал стоит ли продолжать беседу или проще сразу свернуть Флоранс шею. Но вдруг он поднялся, вплотную приблизился к замершей Флор и неожиданно коснулся волос, поднимая несколько прядей.

— Нет, — наконец произнёс Хант голосом, в котором не было ни следа веселья. Закончив ему одному ведомые размышления, он отвернулся и направился к выходу. — Приемлемо. Она подходит.

— Подхожу для чего?

Хант не ответил. Лишь махнул рукой и походя бросил:

— Досмотрите её и обрейте, если необходимо, чтобы сверить идентификационные номера.

— Что?! — Флор подумала, что ослышалась. Хант же остановился и оглянулся, окинув её долгим взглядом, словно засомневался в только что принятом решении.

— Я должен убедиться, что вы это действительно вы, — всё же снизошёл он до ответа и открыл дверь.

— У вас паранойя!

Секунда молчания, и лишь короткое пожатие плеч.

— Это работа.

Щелчок замка поставил однозначную точку.

В комнате стало тихо. Ни механического дыхания респираторов, ни шороха одежды, только равномерный гул вытяжки, что качала воздух через две сотни фильтров. Флор посмотрела на стоявших вокруг неё Карателей и сделала шаг назад, потом ещё один и ещё. Она пятилась, пока не налетела на стол, а потом замерла, стиснув в кармане уже ставший влажным клочок бумаги с запиской.

— Надо идти, — наконец проговорил тот же Каратель, что привёл сюда Флор.

Уже знакомым движением он приглашающе простёр руку, но Флор не шевельнулась. Ей вообще показалось, что она приросла к полу и краю стола, а оторвать её от этой надёжной опоры можно только, пожертвовав парой конечностей. Видимо, догадавшись об этом, Каратель вздохнул.

— Давайте не будем всё усложнять.

— Я никуда не пойду, пока мне не объяснят, что происходит, — торопливо проговорила она.

— Сначала досмотр — затем всё остальное. — И даже исказивший звук респиратор не смог скрыть, с каким нажимом была сказана эта фраза. — На вашем месте я бы послушался. Так будет проще.

— Но вы не на моём месте, — буркнула Флор, однако заставила себя оторваться от стола и на негнущихся ногах вышла в коридор. От страха её замутило.

Шли недолго. Буквально через несколько метров перед Флор распахнули одну из дверей, и она почувствовала несильный толчок под лопатку, который дал ясно понять, что лучше не мешкать. Ступив за порог, она оказалась в ещё одном стерильно белом кабинете, где от яркого света немедленно заболели глаза. Здесь было людно, если сравнивать с пустым коридором. Трое мужчин с совершенно лысыми головами и в одинаково мешковатых костюмах сидели за своими столами и равнодушно смотрели в экраны, где непрерывно бежал ряд буквенных столбцов. Ещё один стол пустовал, и Флор всмотрелась в стоявший на нём монитор, а потом нервно выдохнула.

Она знала, что это. Предпочла никогда бы не видеть, но увы, вся её жизнь была предопределена вот из-за этих столбцов. Это были те самые генетические карты, которые составляют на каждого жителя Города ещё в тот момент, когда в пробирке соединяют две клетки. От этого списка из бессмысленных, на первый взгляд, символов зависело, появится ли в будущем человек или его материал отправится в путешествие по сточным водам канализации. Обычная математика была основой существования Города, где давно не рождались обычные дети. Годами Канцеляриат урезал доступные квоты «на естественное размножение», пока полвека назад не запретил вовсе. Они мотивировали это вспышкой генного вируса, но Флор знала, что дело в другом. Базовая, заложенная природой функция просто оказалась недоступна для выведенного Канцеляриатом «сверхчеловека». На Генетических фермах чётко регулировали численность, навыки, склонности будущих жителей и даже цвет глаз и волос с помощью искусственных систем воспроизводства, но люди больше не были объектом живой природы. Теперь они просто синтетика.

— Вы знаете, что это такое? — прервал её размышления механический голос, и Флор вздрогнула.

— Генетические карты. Но зачем…

— Досмотр, — напомнил Каратель и распахнул незамеченную ранее дверь, которая была почему-то железной.

Они оказались где-то вроде небольшой душевой, однако там тоже не задержались, а прошли дальше, и за ещё одной металлической дверью Флор обнаружила обычную раздевалку. Вдоль стен здесь стояли стандартные шкафчики, в центре была пара скамеек, ниша в стене, очевидно, для грязной одежды. В общем, и всё. Окружение здесь было такое же белое, как и везде. Тем временем Каратель повернулся к замершей Флор.

— Сейчас я попрошу вас раздеться, а после я вас досмотрю.

Она непонимающе уставилась в визоры чёрной маски, и послышался длинный вздох.

— Пожалуйста, — едва ли не по слогам проговорил Каратель. — Снимите одежду. Мне надо осмотреть вас на предмет маячков.

— Нет! — оскорблённо воскликнула Флор, которая пребывала где-то между ужасом и неверием. Да ладно! Они не могли это всерьёз… Но взгляд снова наткнулся на равнодушную маску и позу «спокойствие».

— Боюсь, что выбора у вас нет. Не вынуждайте меня применять силу. Я могу вас случайно поранить, и тогда придётся действовать по другому протоколу. Поверьте, это ещё более неприятно.

Каратель старался говорить спокойно, но Флор чувствовала, как стремительно тает его терпение. Он вообще был удивительно вежлив, что, впрочем, не отменяло дикости ситуации. И всё же она подчинилась.

Шагнув к лавке, Флор потянулась к застёжке на форменном сером платье.

— Вы… отвернётесь? — тихо спросила она, чувствуя, как от стыда начали гореть щёки.

— Нет. Вы можете этим воспользоваться.

— Боитесь, что я на вас нападу? — от абсурдности мысли Флор едва не расхохоталась, но это было больное веселье. Истеричное. Напуганное. Видимо, её надсмотрщик это понял.

— Вы можете попробовать что-то скрыть от меня.

Флор взглянула на него так, словно он был душевно больным.

— Интересно, каким образом, — процедила она, но добилась лишь очередного пожатия плеч. Поняв, что ответа не будет, Флор принялась расстёгивать платье, хотя пальцы не слушались. Однако она упрямо старалась, так что вскоре оно отправилось на скамью, следом за ним обувь. Флор повернулась. В одном нижнем белье в комнате было прохладно, так что её тут же начала бить мелкая дрожь. Хотя, возможно, это от страха. Она посмотрела на замершего у стены Карателя.

— Полностью, — проговорил он и добавил, заметив её бешеный взгляд: — Поверьте, мне тоже это не доставляет ни малейшего удовольствия.

Скрипнув зубами, Флор не удостоила его ответом и быстро стянула оставшуюся одежду. Теперь её уже колотило. Тело затрясло от холода, стыда и полного ощущения безысходности, когда Каратель стянул перчатки, обнажив бледные, почти трупного цвета ладони.

— Вам не кажется, что было бы вежливо, объяснить свои действия?

— Нет. Руки в стороны, — коротко приказал он, и, сжав зубы, Флор подчинилась.

В тот момент, когда до кожи дотронулись чужие холодные пальцы, её едва не стошнило. Это было до ужаса омерзительно. Флор чувствовала, как вместе с чужими руками по телу скользил внимательный взгляд, исследуя каждый сантиметр обнажённого тела на скрытые датчики. Он искал любой намёк на неровность или порез, на малейшую неоднородность на гладкой коже, под которой мог прятаться передатчик. И когда Каратель добрался до выпирающей косточки на плече, от Флор не укрылось, как напряглись его руки.

— Это кость, — выплюнула она.

Ради всего! Она прекрасно знала, что несовершенна, в отличие от остальных генетически правильных женщин. Не стоило об этом напоминать так откровенно и в такой ситуации. Но Карателю, конечно, было глубоко наплевать, что могла чувствовать Флор. В его идеальном геноме давно не осталось места для чего-то подобного. Поэтому она резко выдохнула и зажмурилась, стараясь отрешиться от ощущения касавшихся её рук, которые перебрались с груди на спину, а потом на живот. Однако, стоило им добраться до пупка, как их движение остановилось.

Флор приоткрыла глаза и с каким-то весельем смертника вдруг поняла, что Каратель был озадачен. Он смотрел на её бледный шрам внизу живота и, похоже, не знал, что с ним делать. Господи! Это уже даже не унизительно. Это просто за гранью морали!

— Это шрам, — протянула она сладко, чувствуя своё превосходство, пусть и на долю мгновения. Парадокс. Власть, которая сделала её ущербной, оказалась озадачена этой самой ущербностью. — Я думала, вы всё обо мне знаете.

— Мы не запрашивали ваше досье.

— Весьма опрометчиво, — брякнула Флор и немедленно прикусила язык, когда Каратель медленно поднял голову и уставился на неё сквозь визоры маски.

— Неужели? — тихо проговорил он, и в его электронном голосе явно послышались нотки угрозы.

— Тогда не пришлось бы вынуждать меня мёрзнуть лишние пару минут, пока вы налюбуетесь.

Кажется, она начала нести чушь. Но то ли от страха, то ли от холода, а может, от унижения, на Флор снизошло равнодушие. Её мозг просто не смог справиться с таким потоком эмоций и отключил все, позволив без содроганий пережить прикосновение к шраму и дальше…

— Мне раздвинуть ноги?

— Да, пожалуйста.

Каратель по-прежнему говорил вежливо, но в его прикосновениях больше не было деликатности. Видимо, насмешка подействовала чуть сильнее, чем думала Флор, а может, дело было в чём-то другом. Тем не менее, теперь его пальцы давили намного грубее, и к концу этой весьма сомнительной экзекуции кожа едва не горела. Наконец, он выпрямился и натянул обратно перчатки, после чего стремительно прошёл к двери, что вела обратно в душевую.

— За мной, — раздался приказ и тут же следующий, стоило Флор потянуться за оставленной на лавке одеждой: — Это вам не понадобится.

Стало понятно, что пререкаться больше не стоит. Поэтому, оказавшись опять в душевой, Флор молча ждала следующих указаний, ёжась от холода и пытаясь прикрыться хоть чем-нибудь. Волосами… рукой… А что ещё оставалось?

— После того как вас обреют и сверят идентификационные номера, возьмите щётку и тщательно вымойтесь. Позже я дам вам одежду.

— Вы… сами это сделаете? — наверное, её голос прозвучал удивительно жалобно, потому что Каратель повернул к ней свою тошнотворную маску и внимательно посмотрел сквозь чёрные визоры.

— Нет, — наконец выплюнул он.

— Но вы не уйдёте, — Флор больше не спрашивала, но всё-таки заслужила короткий ответ.

— Нет.

Можно было и не надеяться…

Процесс бритья Флор перенесла со странным спокойствием, которое удивило даже её. В конце концов, осознание, что она здесь воспринималась исключительно как объект с зачатками интеллекта, всё же прокралось в её перепуганную голову. Действительно, по их меркам она даже не женщина. Так… некое существо, которое прямо сейчас может быть им полезно. Так что, прикрыв глаза, она молча терпела, как какой-то служащий в стандартном белом рабочем костюме елозил по голове машинкой, потом очередной осмотр, пока Каратель тщательно сверял выжженное на коже черепа идентификационное клеймо живорождённой, и, наконец, душ, где с неё снова не сводили пристального взгляда. Видимо, опять чего-то боялись.

— На вас не должно остаться ни лишних волос, ни частиц уличной пыли, — неожиданно проскрежетал Каратель, и Флор вздрогнула, едва не выронив жёсткую щётку.

— Вы же понимаете, что это физически невозможно. Только если вы снимете с меня скальп или всю кожу, — процедила она сквозь зубы, но послушно принялась скрести руки.

Было неприятно, а в тех местах, которые особенно тщательно досмотрели, ещё и больно, но всё это не шло ни в какое сравнение с общим состоянием потерянности. Нельзя бояться бесконечно, и после ареста Мессерер, какое-то время Флор казалось, что она навсегда избавилась от этой эмоции. Просто… перегорела. Но прямо сейчас он cнова сворачивался внутри липкой змеёй. И оставалось только молиться какому-нибудь божеству, чтобы никто этого не заметил, потому что в Городе было строжайше запрещено: сожалеть, сочувствовать и, конечно, бояться… В общем, ощущать именно то, что в итоге делало человека человеком. Так что Флоранс принялась усиленно тереть себя щёткой, стараясь не вызывать подозрений. Она уже и так наболтала на целую статью выговора, и удивительно, почему Хант это стерпел. Видимо, она действительно им нужна.

Когда кожа уже горела от жёсткого ворса и мыла, наконец, пришла команда заканчивать. Флор с облегчением сполоснула сероватую пену, от которой тело будто покрыло невидимой плёнкой, вытерлась безворсовым полотенцем и взяла протянутую ей стопку одежды и обувь. Такую же белую, как у других служащих.

— Эту процедуру вы будете повторять каждый раз, когда нам потребуетесь, до тех пор, пока ваша биота не уравняется с биотой лаборатории, — проговорил Каратель, в то время как Флор одевалась. — В раздевалку есть другой вход. Им и будете пользоваться.

— Повторять всё, включая досмотр? — перебила она.

— Только если мы сочтём это необходимым.

— А как часто я буду нужна?

— Вы сами нам это скажете, — пришёл странный ответ, и Флор нахмурилась.

Тем временем её надзиратель ступил в одну из незамеченных ранее ниш, что своим белым цветом сливалась со стенами, и на него обрушились клубы странно пахнувшего пара.

— Дезинфектор, — пробормотала Флор, кожу которой мерзко стянуло после специфических процедур. — Почему со мной так было нельзя?

— У вас слишком много открытых участков кожи, — последовал ответ, и Каратель направился в сторону выхода. — Идёмте, пора обозначить ваш фронт работ.

Под звук тяжёлых шагов они ступили в пустой коридор, и голову Флор овеяли показавшиеся невероятно холодными сквозняки. Это было странное чувство. Она потянулась было огладить свой совершенно лысый череп, но…

— Не трогайте. Старайтесь вообще ни к чему не прикасаться.

И рука опустилась сама, словно на неё надавили.

Они шли не так долго, как хотелось бы Флор, которая мечтала оттянуть момент неизбежности. Но за вторым поворотом коридор вдруг резко закончился, и она замерла, не в силах поверить в то, что увидела.

Больше всего это напоминало вольеры, где за полупрозрачными дверями сидели, стояли или лежали женщины. В том, какого пола были заключённые, Флор не сомневалась не только из-за их лиц, которые немедленно повернулись к вошедшим, но, скорее, из-за контуров их странных фигур. Те просвечивали сквозь матовую часть стеклянной стены, которая, с одной стороны, создавала хоть какую-то иллюзию интимности, а с другой, не скрывала совсем ничего. И это, наверное, было первым, что бросилось Флоранс в глаза. Она обвела помещение ошарашенным взглядом, мысленно считая, сколько камер было заполнено. Добравшись до пятой, Флор споткнулась на чёрной фигуре, что слишком контрастно выделялась на фоне вездесущего белого цвета, и медленно выдохнула. Артур Хант, который стоял, по привычке сцепив за спиной руки, поднял голову и чуть склонил набок, будто рассматривал вошедших. Его маска призрачно бликовала свинцовыми контурами.

— Раз вы здесь, предположу, что сюрпризов не обнаружено, — заметил он, чуть растягивая слова, и жестом отпустил её конвоира. Хант подождал, пока стихнут в глубине коридора шаги, а потом отвернулся. — Добро пожаловать.

Респиратор выдал смешок, но Флор промолчала. Она старалась не смотреть по сторонам, но глаза сами скользили по камерам, в которых шевелились фигуры. Кто-то из женщин подошёл чуть поближе, кто-то равнодушно уселся на расположенные у противоположной стены койки, и Флор видела только их мутный контур.

— Могу я узнать, что происходит? — спросила она, усилием воли отводя взгляд от одной из… заключённых? Подопытных? Её живот прижимался к стеклу, и Флор никак не могла перестать пялиться на видневшийся тёмный круг.

— Теперь да.

Хант огляделся, словно раздумывал с чего бы начать, а потом медленно двинулся вдоль камер, отчего Флор пришлось последовать за ним. И только многолетняя привычка прятать эмоции помогла сделать первый шаг. Колени задрожали, но она стиснула зубы и вынудила себя идти рядом.

— Как я вижу, искусственное деторождение более не устраивает Канцеляриат, — произнесла Флор, возможно, излишне отрывисто. Но к горлу начинала подступать тошнота.

— Не совсем. Это пока только лаборатория. Эксперимент, который проводит сейчас Канцлер, начался ещё до вашего и моего появления.

— Но зачем?

— Мы в настоящей службе Регулирования Единообразия Населения. В центре Воспроизводства, и здесь выводят новых людей, — коротко ответил Хант и, заложив руки за спину, остановился у одной из камер, которая напоминала больничную палату. — Разработанный сразу после катастрофы первыми генетиками план оказался не столь идеальным, как все надеялись. Искусственная сегрегация населения вкупе с лабораторным отбором генов привела к нежелательным мутациям, которые начали появляться независимо от степени очистки генов.

— Вы имеете в виду… ген сострадания? — Флор нервно сглотнула.

— Не только. У них падали показатели здоровья, уровень умственной активности…

— Но данные статистики говорят об обратном!

Хант неожиданно замер и повернулся к едва не налетевшей на него Флоранс.

— Этоофициальныеданные, — тихо произнёс он, и в его голосе послышалась пренебрежительная усмешка. — Вы же не думали, что мы подвергнем население Города опасности сомнений?

— Нет, — прошептала она, глядя прямиком в визоры маски.

— Город должен работать, как единый слаженный механизм. Если одна шестерёнка даёт осечку, высок шанс, что сломается весь аппарат. — Они двинулись дальше, явно вознамерившись обойти по кругу всё большое помещение. — Поэтому первые учёные хотели подчинить себе каждый этап. Чтобы выжить, населению и Городу нужна была регулярная ротация здорового населения. И поскольку человеческое существо морально слабо, было решено избавиться от мук совести, которые неизбежно привели бы к волнениям, бунтам и, как следствие, всеобщей гибели. К сожалению, со временем стало ясно, что человеческий геном довольно упрям и…

— На каждое действие он отвечает противодействием, — снова перебила Флор, которая слишком задумалась, чтобы вовремя прикусить язык.

— Верно.

— Это основная форма защиты от факторов извне. Мир не любит стерильности и пытается заполнить её всеми доступными способами. Чем «чище» ген, тем агрессивней ответ. Поэтому вы решили…

Флор почувствовала, как холодеют руки. Они же не хотят сказать, что выводят здесь… Что занимаются…

— Мы имитируем естественную эволюцию, — буднично отозвался Хант, и Флор затошнило. — «Усыпляем» бдительность генома и ускоряем процесс. Поэтому мы подвергли вас таким процедурам — исключаем малейшую возможность непредсказуемого влияния.

— Абсурд. Нельзя внедрить ген помидора лишь натерев человека помидором!

— Вы можете принести на себе ненужный вирус или бактерии, что внесёт непоправимые изменения. Работу придётся начинать сначала. Нам нужны лучшие.

— А…

— Бракованные? Уничтожаем.

Хант снова остановился и повернулся к Флор, которая сама не понимала, как ещё не бьётся от безысходности о прозрачные стены этой «лаборатории». Бесчеловечно. Это просто бесчеловечно! Апогей цинизма. Люди не звери! Не лабораторные мыши!

— Думаю, вам будет интересно знать, кто автор и вдохновитель этой идеи, — вдруг заметил он.

— Вряд ли.

— Отчего же? — Хант слегка наклонил голову вбок. Верный признак, что он внимательно наблюдал. — Всегда надо помнить о тех, кто работал на благо Города. Их имена выписаны на стенах Башни, а Руфь Мессерер была, без сомнений, гениальным генетиком…

Флор медленно подняла взгляд, и мыслей в голове не осталось. Руфь? Он сказал: «Руфь»? Чёрные визоры маски пялились, казалось, в самую душу, словно пытались считать эмоции. В ушах зазвенело, перед глазами поплыли цветные круги, а Хант продолжил:

— Наш эксперимент начался более тридцати лет назад. И именно Мессерер, в своё время, придумала систему отбора для кандидатов. Вы понимаете, о чём я?

— Генетические карты, — едва ворочая языком пробормотала Флоранс, мир которой так громко трещал по швам, что она почти не слышала Ханта.

— Совершенно верно. Мы запретили естественное размножение, которое вносило слишком много искажений в просчитанную эволюционную цепочку, и каждый год тщательно отбираем кандидатов. Сейчас идёт работа со вторым поколением, третье, по мнению наших генетиков, должно закрепить выведенную мутацию. Ну а это, — он обвёл рукой помещение, — наши лучшие экспериментальные образцы. Будущая основа, которой вы и будете заниматься.

Флор взглянула на одну из камер, где по-прежнему, прижавшись большим животом к стеклу, стояла одна из подопытных, и почувствовала, как неистово колотится сердце. Оно забилось так сильно, что единственное рабочее лёгкое закололо от безрезультатной попытки вздохнуть. Флор попросту не могла. Пыталась, молча хватала ртом воздух, но тот словно жёг пересохшую от волнения гортань. Впервые в жизни Флор чувствовала полную безысходность.

— Чем… чем именно занималась Мессерер? — едва слышно спросила она и сама не поняла, как смогла это сделать.

— Ей принадлежит идеология и разработка методики. Скажем так, она была нашим гением. Автором «генетического совершенства». Всем этим, включая меня, но не вас, мы обязаны именно ей.

Хант полупочтительно-полушутливо склонил голову, словно отдавал дань уважения памяти собственноручно казнённой женщины, а Флор почувствовала, что её сейчас вырвет. Взгляд снова скользнул по светлым камерам. Это всё сделала Руфь? Она? Женщина, которую они боготворили? Которая была для них светом, верой… надеждой? Но как это возможно? Как вообще с этим потом можно жить?!

— В последние годы она занималась исключительно теоретическими исследованиями. И, видимо, слишком увлеклась. Тем не менее на работе лабораторий это не скажется.

Не скажется…Значит, они будут продолжать.

— Что вы хотите получить в конце… экспериментов? — сипло спросила Флор отвернувшись и вдруг ощутила горечь на языке. Она сглотнула, а потом вдруг с каким-то истеричным смешком вдруг подумала, что вот так ощущается на вкус предательство. Руфь… Руфь! Что ты наделала? Почему? Флор не понимала, как не понимала, что должно будет случиться, чтобы она смоглаэтопростить. Невозможно. Слишком бесчеловечно!

— Процветающее общество, — тем временем с лёгким налётом электронного удивления ответил Хант, и Флор едва не расхохоталась.

Ах, конечно. Всеобщее благо! О! Это было идеальное преступление, где жертва была же его исполнителем. Ведь, на самом-то деле, люди никому не нужны. Только масса, которая обеспечила бы существование Города. Замкнутый круг из рождения, жизни и смерти, у которого нет ни цели, ни смысла. Как у самой Флор… Но она-то была обречена ещё до рождения! А они… Она снова обвела взглядом камеры и поняла, что не справится. Просто не вынесет. Никогда! Она никогда…

На плечо опустилась тяжёлая рука в чёрной перчатке, и Флор вздрогнула.

— Ваши обязанности довольно просты. — Хант встал так близко, что можно было рассмотреть контуры глаз за стеклом визоров. — Дайте нам сверхчеловека.

— Почему я? Моим делом всегда была только ботаника! — Флор облизнула пересохшие губы, чувствуя себя загнанным в угол крысёнком. Собственно, она таким и была.

— Вас рекомендовала Мессерер. — И маска опять чуть наклонилась, ещё больше приблизившись к Флор.

— Но…

— Она былахорошимгенетиком независимо от… политических убеждений. Надеюсь, вы не хуже.

Респиратор с шумом выдавил из себя воздух, и Флор на секунду зажмурилась.

— Так что, вы согласны?

И вопрос в его голосе звучал лишь формальностью. Флоранс отвела взгляд.

— Зачем вы спрашиваете? Выбора ведь всё равно нет…

Давление на плечо исчезло, и Хант, развернувшись, направился в сторону выхода.

— Выбор есть всегда, — бросил он. — Хотя теперь он весьма тривиальный. Жить и принести пользу Городу, или же умереть. Видите, всё очень просто.

Действительно. Проще ведь не бывает. Флор едва не фыркнула от абсурда, но тут Хант вдруг оглянулся.

— Вы идёте?

Взгляд Флор опять остановился на той самой беременной, что весь разговор простояла около стеклянной стены. Она смотрела так настойчиво, словно пыталась что-то безмолвно сказать, но боялась быть пойманной. Только лишь когда Хант отвернулся, женщина отступила вглубь своей белой комнаты. И было что-то особенное в упрямом выражении её лица, отчего Флор против воли медленно проговорила:

— Да.

Полутёмный зал казался пустым, если не считать пары занятых кресел да мелькавших на фоне неоновых вывесок редких теней. На крошечной сцене томно извивалось нечто в пошлых рюшах и кружевах, в воздухе чувствовался синтетический аромат сигарет, сандала и пряной выпивки. Застывший на пороге Артур позволил дверям у себя за спиной закрыться с тихим шипением, огляделся, а потом с лёгкой усмешкой уверенно направился между столиками, стараясь не привлекать внимания к своей долговязой фигуре. Он отлично видел в этом сиреневом полумраке, а потому скривился от отвращения, заметив чью-то голую задницу в третьей кабинке, но промолчал. В конце концов, если его брезгливость и чувство меры не позволяли, точно полоумному сношаться с первой же из подвернувшихся официанток, то до остальных ему не было дела, пока всё происходило в рамках закона. А тот оставался за дверями в эту часть Башни.

Служба Отдыха, состоявшая из целого комплекса на нескольких этажах, находилась в её самом дальнем «зубце» и предоставляла услуги разного толка. Об этом месте в Городе ходили разные слухи, когда, разумеется, не могли быть услышаны посторонними, но доподлинно знали о том, что происходит за этими бетонными стенами, только привилегированные жители Башни. Здесь можно было найти практически всё. На любой вкус, цвет, размер и гендерные предпочтения… Но, главное, здесь можно было поговорить без лишних свидетелей.

Так что, нырнув в давно облюбованную кабинку, Хант на мгновение замер, а потом фыркнул.

— Иди, милая.

Сидевший в кресле Вард легко шлёпнул по ягодице улёгшуюся на нём девицу и неохотно помог той слезть с колен. Прикасаться к этим женщинам больше положенного Юджин не любил, а потому немедленно потянулся к журчащему рядом декоративному фонтанчику, где без капли стеснения сполоснул руки. Его шлем валялся на столике рядом, и Хант с наслаждением стянул свой, пригладив рукой неизбежно растрепавшиеся волосы.

— Мог бы и не прогонять её, — заметил он и уселся в соседнее кресло, впервые за день позволив себе немного расслабиться. Он не снимал доспехи уже двое суток, и плечи неистово ныли, так что Хант нетерпеливо дёрнул на груди одну из застёжек, едва не зашипев от боли в обожжённых пальцах. Вард неопределённо махнул рукой.

— Ну раз ты пришёл один, то веселья уже можно не ждать. А раз веселья можно не ждать, то намечается разговор. И поскольку я, кажется, знаю, о ком он будет, то лишние свидетели нам не нужны.

Хант поднял бровь, помолчал, а потом рассмеялся и покачал головой.

— Мда.

— И пока ты не разразился пространной тирадой, замечу — зря.

— Что именно? — устало спросил Хант, а Юджин высокомерно скривился и потянулся к стакану с выпивкой, который стоял на небольшом столике рядом. Он сделал пару глотков и указал бокалом на две тёмно-серые папки.

— Зря взял эту Мэй. Слишком молода. Я всё-таки почитал досье.

— У неё хорошие показатели интеллекта, к тому же, Мессерер готовила её своей преемницей.

— Вот именно. Мы знаем, что она подделывала результаты. И Мэй может вполне оказаться одной из этих сепаратистов, а ты впустил её в святая святых.

— Святая святых — это апартаменты Суприма, всё остальное имеет вторичную важность.

— Хант!

— Я слушаю тебя, — Артур медленно повернул голову и посмотрел прямо в глаза Юджина, которые бледно светились в полумраке кабинки. — Ну?

— Ты даже не перепроверил её генетическую карту! — воскликнул Вард, но осёкся, заметив появившуюся на лице Ханта кривую улыбку. — Ты специально…

Артур кивнул и устало прикрыл глаза.

— Первое правило крупной охоты — дай почувствовать жертве свою безопасность. Если наша зверушка ни в чём не виновата, мы ничего не теряем. Но если она как-то связана с Сопротивлением, я обязательно это узнаю. Из всех, кто остался в Лаборатории Мессерер, она единственная, кто дотягивает показателями до стандартов Канцеляриата. Если честно, выбирать было попросту не из кого.

Хант расстроенно покачал головой и откинулся на спинку кресла. Вард же помолчал, прежде чем недовольно покачал головой и сделал глоток, скривившись от приторного вкуса выпивки. Артур хохотнул. Алкоголь считался в Городе привилегией избранных, но даже это не могло заставить Ханта пить ту сладкую дрянь, которую делали из многолетней пшеницы. Невыносимая дрянь.

— Что показал досмотр? — спросил он.

— Чиста. Будь на ней что-то, я бы её не привёл.

Хант протянул руку и подцепил верхнюю папку с досье. Открыв на первой странице, он уставился на снимок Мэй. На первый взгляд в ней не было ничего необычного или настораживающего. На Артура смотрела молодая женщина весьма обычной наружности. Разве что её глаза можно было назвать хоть сколько-нибудь красивыми, — синие, как небо на старых картинах, — но и те портили нависшие веки, излишняя худоба лица и какая-то общая угловатость. Правда, череп был до странного правильным, хотя под кудрявыми волосами этого было, конечно, не видно.

— Вижу, ты уже ознакомился. — Хант брезгливо смахнул какие-то крошки, что прилипли к странице. — Партнёр? Дети есть?

Послышалось фырканье, а потом судорожный кашель.

— Живорождённая дочь бунтовщиков, Хант, — выдавил из себя Юджин, который всё никак не мог откашляться. — Хорошо, если влагалище не зашито. Так глубоко я её не досматривал.

Он хохотнул, но осёкся под ледяным взглядом и сухо добавил.

— Стерилизована в десять лет. Живёт одна.

Артур снова посмотрел на фотографию. Что же, это многое объясняло. По крайней мере, недостаточный по меркам Города рост и общую недоразвитость вторичных половых признаков до установленного Канцеляриатом стандарта. Флоранс Мэй была определённо ущербна, хоть в том и не её вина.

— Я был на казни её родителей. Сколько ей тогда было? Год? Два? — спросил он, вглядываясь чуть внимательнее в попытке уловить то неясное чувство, которое засело где-то в висках и теперь сильно зудело. Хант чуть склонил голову набок и вдруг понял — глаза. Он, кажется, уже видел этот взгляд раньше. Или нет? Артур нахмурился.

— А какая разница? — брезгливо скривился Вард. — Оба синтезированы и выращены на человеческой Ферме. Генетических карт, разумеется, не осталось. Но, насколько я понял, они были с мутацией гена. Отсюда и дурацкое восстание. Их казнили, девчонку отправили в Интернат.

— Удивительное место, — пробормотал Хант. Он захлопнул папку и поднял взгляд, когда в их кабинку вошла одна из официанток. — От шлюх до учёных. Должен заметить, у них большой разброс… образовательных программ.

— И излишняя страсть к стерилизации. Чёртова политика генетического совершенства.

— Это не прихоть, а необходимость. Вряд ли ты захочешь окончить жизнь на эшафоте, если у тебя найдут пару дефектных потомков от местной танцовщицы.

— Да я первый сверну им шею, — рассмеялся Вард, и Хант криво улыбнулся. — Но всё-таки какие-то они не такие после этой процедуры.

Артур ничего не ответил. Вместо этого он потянулся ко второй папке и открыл анкету, едва успев подхватить выпавший оттуда снимок. Ну а сидевший рядом Вард вдруг отсалютовал стаканом в сторону фотографии в руках Ханта:

— Кстати, ещё тогда хотел сказать. Ты видел? У вас с Мессерер одинаковые ямочки на подбородке. Вот правильно говорят ребята с Фермы, что мы здесь все родственники. Возможно, я даже кувыркался со своей дальней сестрёнкой два дня назад…

— Надеюсь, что нет. И надеюсь, что сэтойменя не связывает ничего, — процедил Артур и брезгливо отложил снимок.

Воспоминание о треске, с которым рвались под лезвием мышцы и ткани на горле Руфь Мессерер, попробовали было прорваться наружу, но были тут же задавлены волей. Вместо этого Хант вновь посмотрел на досье. Во время суда эту карту не раз читали и перечитывали, отчего пластиковое покрытие на страницах чуть стёрлось и теперь казалось шершавым. Не задумываясь, что он делает, Хант стянул перчатку и коснулся одного из обтрёпанных уголков.

— Вот дерьмо, — послышалось бульканье, и Юджин наклонился вперёд, разглядывая сморщенную обожжённую кожу на руках Ханта. — Что за… Ты что, трогал работающий Щит?

— Оставил нашим бунтарям знак, что их послание достигло своего адресата, — сухо отозвался Артур, захлопнул досье и натянул обратно перчатку. — Посмотрим, что они выкинут дальше.

Он замолчал, всё ещё гипнотизируя взглядом фотографию Мэй, а потом тяжело поднялся.

— Ты будешь завтра на торжественной мессе по случаю очередной годовщины основания Города?

— Смотреть на святош Суприма под звуки их заунывных песнопений? — скривился Вард и прижал ко лбу зеленоватый стакан. — Нет уж. Тошнотворное зрелище.

— Церковь один из важнейших институтов Города.

— Только не говори, что вдруг уверовал, — перебил Юджин, нахально растягивая слова, и Хант фыркнул.

Нет, он не верил. Но правила всегда оставались правилами. На этом строилась безопасность, потому чтоГород превыше всего!