Большой секрет Мэтти

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Чувство вины мучило Мэтти, когда она шла к своей машине. Коннор был так близко, что она могла ощущать жар его тела, вдыхать аромат его одеколона.

Ей пришлось лгать ему, утаивая правду о себе, о своей деятельности, и она стыдилась этого.

Завтрашний день недалек, оптимистично шептал ей внутренний голос. Очень скоро Бренда и Скотти будут в безопасности на пути в Альбукерк. Срок твоего обещания молчать истечет. Ты сможешь признаться во всем Коннору и облегчить свою душу.

Завтра.

А пока, размышляла девушка, она могла бы кое-что' ему рассказать. Что-то, что было очень важно для нее.

Мэтти взглянула в бархатную темноту ночного неба, в котором мерцали тысячи светящихся звездочек, собираясь с силами, чтобы поведать ему историю своего прошлого и при этом сохранить спокойствие духа. Слезы были нужны ей сейчас меньше всего.

– Когда мы впервые встретились, – осторожно начала Мэтти, – вы спросили о Сьюзен. О моей сестре. – Она остановилась и повернулась к Коннору, прислонившись спиной к водительской дверце своей машины. – Я тогда перевела разговор на другую тему, и вы это, конечно, поняли. – Она глубоко вздохнула. – Мне трудно говорить о Сьюзен. То, что с ней произошло, сильно подействовало на меня. На всех, кто ее любил.

Почувствовав ее волнение, Коннор ласково погладил ее руку.

– Если разговор о сестре так расстраивает вас, – тихо произнес он, – тогда не стоит говорить об этом, Мэтти.

– Нет, Коннор, я продолжу. Мне хочется, чтобы вы лучше поняли меня. Какая я на самом деле. Какие у меня взгляды. Почему я занимаюсь тем, чем занимаюсь. Какова цель моей жизни.

Приготовившись выслушать то, что она собиралась рассказать, Коннор сжал кулаки и сунул их в карманы своих черных брюк.

Господи, как он был хорош в своем темно-зеленом пуловере! Воротник черной рубашки аккуратно застегнут. Пуловер облегает мощную грудь. Мэтти так и тянуло прислониться к этой груди головой, чтобы Коннор снова дал ей испытать чувство покоя, как тогда, когда неожиданно сделал это у озера, в ту первую ночь.

– Сьюзен – моя старшая сестра, – сказала Мэтти. – Между нами пять лет разницы, и она всегда была авторитетом для меня. – Несмотря на ужасный конец истории, к которому она приближалась, Мэтти не могла не улыбнуться, вспоминая свое детство, проведенное здесь, в горах Вермонта. – Мои родители были заняты проблемами отеля, и мы с сестрой были предоставлены самим себе. Я ужасно горевала, когда Сьюзен уехала учиться в колледж. Мне казалось, что Бостон невероятно далеко. А когда сестра ненадолго приезжала домой, мне казалось, что она стала совсем другой. У нее не было времени, чтобы пойти на озеро. Она говорила только о вечеринках и мальчиках.

Коннор понимающе кивнул. Мэтти крепко обхватила себя руками, приготовившись рассказать о человеке, ненависть к которому ей до сих пор едва удавалось сдерживать.

– Джим был капитаном футбольной команды, – продолжала она, довольная тем, что без запинки произнесла имя своего зятя. – Он учился в колледже. Был умным, веселым. И Сьюзен без памяти влюбилась в него.

Подул прохладный ветерок, но Мэтти не обращала на него внимания.

– Семья Джима жила на севере штата, в Берлингтоне. Его отец занимался бизнесом – устраивал для рыбаков поездки по озеру Шамплейн и в Канаду. Естественно, после женитьбы Сьюзен и Джим осели в Берлингтоне, где Джим работал вместе с отцом. – Ее дыхание стало прерывистым. – Когда Сьюзен в первый раз приехала домой избитая…

При этом ужасном воспоминании она замолчала, отвела взгляд от Коннора и прижала пальцы к губам. Ночная тишина стала звенящей. Коннор ждал, что же будет дальше.

Мэтти с трудом заставила себя заговорить снова.

– Джим страшно избил Сьюзен, все ее тело было в ссадинах и синяках. Но самое ужасное… она сказала маме, папе и мне, что это было не в первый раз. – Мэтти задрожала, снова увидев мысленно эту картину. Она переживала все заново. Слезы сестры, испуг родителей. Собственное бессилие чем-то помочь своей сестре. – И – только представьте – Сьюзен вернулась к Джиму. Она простила этого негодяя и уехала к нему в Берлингтон. – Мэтти подняла голову и взглянула Коннору в глаза. – Это повторялось неоднократно. – Она до боли закусила нижнюю губу. – Он убил ее, Коннор. – Ее голос был прерывистым. – Джим убил Сьюзен. Он толкнул ее, и она разбила голову. А мы были не в силах предотвратить эту трагедию.

Черные как уголь глаза Коннора сверкали от гнева. То, что он понимал ее горе, сочувствовал ей, успокаивало Мэтти.

Подойдя вплотную, Коннор заключил ее в свои крепкие объятия.

– О, Мэтти, – тихо проговорил он. – Моя Мэтти. Да поможет вам Бог.

Она наслаждалась утешением, прижавшись щекой к широкому плечу Коннора. Закрыв глаза, она вдыхала его аромат. Впитывала жар. Наслаждалась передышкой, которую он предоставил ей.

– Для вас это наверняка было кошмаром, – нежно шепнул он ей на ухо. – И для ваших родителей тоже.

Она кивнула.

– Папа и мама не смогли больше жить здесь, поэтому они уехали во Флориду и поручили мне управлять отелем «Тропа мира». Сейчас у них все хорошо, они стараются залечить рану. – Слезинка выкатилась из уголка ее глаза. – Но они, конечно, все помнят. Никто из нас никогда не забудет Сьюзен и то, что с ней произошло.

– Дорогая… – Коннор снова притянул ее к себе, заставив поднять голову, и заглянул ей в глаза. – Такое не забывается. Это… это невозможно.

В минуту слабости Мэтти вдруг призналась:

– Бывают моменты, когда я хотела бы вырвать это воспоминание из своей памяти. Невыносимо знать, что моя сестра испытывала боль, что над ней нависала смертельная опасность, а я ничего не смогла с этим поделать.

Молчание Коннора было проникнуто сочувствием. Сострадание было и в мягкой глубине его глаз. Время, казалось, остановилось. Всматриваясь в его красивое лицо, Мэтти почувствовала некоторое успокоение, что случалось очень редко в ее жизни.

– В ту ночь, когда мы впервые встретились, – сказала она ему чуть окрепшим голосом, – была годовщина смерти Сьюзен. Мне было так грустно, – она улыбнулась, – но… вы очень помогли мне, Коннор. Помогли мне пережить эту страшную ночь. И за это я хочу поблагодарить вас.

Коннор широко улыбнулся.

– Если это действительно так, тогда я доволен. – Сделав паузу, он спросил: – А что сучилось с ним? С мужем вашей сестры, я имею в виду.

– Джим в тюрьме. Он будет находиться там до конца своих дней. Не каждый убийца бывает осужден на такой срок, особенно если его преступление не было расценено как умышленное. Но нам повезло. Мы добились справедливого наказания за смерть Сьюзен.

Коннор нежно провел пальцами по ее щеке, подбородку. У Мэтти сложилось впечатление, будто он знает, что скоро им придется расстаться, и ценит каждый миг, пока находится рядом с ней. У нее потеплело на сердце.

Она легко оттолкнулась ладонями от его груди.

– Мне пора. Спасибо, что выслушали меня. Я… хотела, чтобы вы поняли.

Он недоуменно поднял брови.

– Понял?

Она кивнула.

– Меня.

Это все, что она могла позволить себе сказать в этот момент.

Завтра, мысленно пообещала ему Мэтти. Когда ее гости будут в пути, она будет иметь полное право все рассказать Коннору.

Его лицо просветлело. Видимо, он получил ответ на свой собственный вопрос.

– Вот вы и объяснили, почему до сих пор одиноки, – сказал он. Отступив на шаг, он удовлетворенно кивнул. – Почему вы… не замужем.

Его вывод был правильным, но только частично. Вся правда заключалась в том, что Мэтти чувствовала себя виноватой, не поведав Коннору о своей деятельности. Она хотела рассказать ему то, что могло бы помочь ему понять все остальное. Но это она сделает завтра утром.

Коннор нахмурился. Какая-то мысль, видимо, тревожила его.

– Но, Мэтти, не можете же вы из-за того, что случилось с вашей сестрой…

Увидев, как крепко он сжал губы, Мэтти поняла, что ему трудно подобрать нужные слова.

Он посмотрел вдаль, потом снова перевел взгляд на нее.

– Если вы выключите себя из жизни, то приговорите себя к такому же наказанию, какое получил убийца Сьюзен.

Обжигающие слезы хлынули из глаз Мэтти. Шок сковал все ее тело. Она никак не ожидала, что Коннор поставит ее на один уровень с Джимом.

До этого момента Мэтти считала, что избегала близких отношений с мужчинами и сторонилась их потому, что работа с женщинами, подвергшимися насилию, требовала соблюдения полной секретности. И это помогало ей завоевать доверие женщин, которых она приютила.

Таких женщин, как Бренда.

Но Коннор низверг это до чего-то совершенно ужасного, сравнил ее уединенную жизнь с тюремным заключением. Сравнил с Джимом.

Мэтти была в ярости.

– Я не настолько глупа, – отчеканила она. – И отнюдь не верю, что каждый мужчина, встретившийся мне, способен к такому насилию, какое проявил Джим по отношению к Сьюзен.

Сила ее гнева заставила Коннора попятиться.

– Успокойтесь. Я вовсе не намеревался ставить под сомнение ваши умственные способности, Мэтти.

Она рывком открыла дверцу своей машины.

– Подождите! – воскликнул Коннор. – Я очень сожалею, что вы поняли мои слова превратно. Я ведь не говорил…

Мэтти повернулась к нему.

– Знаете, я не всегда жила монашкой, – выпалила она. – Я ходила на свидания. Много раз, представьте, вы, сердцеед. Но есть вещи… поважнее, чем… чем… мужчины.

Ну почему она стала вести себя с Коннором так враждебно? Неужели действительно ляпнула, что не жила монашкой? Неужели и впрямь назвала его сердцеедом?

О боже!

Издав тихий стон, Мэтти выехала на дорожку, ведущую к ее дому.

Да, она вела себя неподобающим образом, но ведь он ошеломил ее. Сбил с толку.

Мэтти всегда относилась к своему затворническому образу жизни как к чему-то благородному. Она вела уединенную жизнь потому, что секретность была важной частью ее работы с жертвами жестокого обращения. Эти женщины вынуждены были скрываться по соображениям безопасности.

Мэтти считала свой образ жизни достойным восхищения. Но когда Коннор обвинил ее в том, что она сама отправила себя в заточение, сравнив ее с зятем-убийцей, Мэтти почувствовала себя так, будто ей дали пощечину.

Она выключила двигатель, но продолжала сидеть в машине.

А может быть, Коннор прав? Не приговорила ли она себя к пожизненному одиночеству? Может, смерть сестры побудила ее открыть свое сердце навстречу пострадавшим женщинам, но закрыла его для любви?

Она неосознанно прижала пальцы к губам. Воспоминание о поцелуе Коннора было настолько сильным, что заставило ее сердце учащенно биться.

Взяв свою сумочку с соседнего сиденья, она распахнула дверцу и вышла из машины.

Мэтти посвятила пять лет жизни своему делу. Так неужели она позволит одному человеку заставить ее усомниться в необходимости этого дела?

В туфлях на высоких каблуках было трудно идти по неровному газону, поросшему травой.

Она очень осторожно разговаривала с Коннором на вечеринке. В какой-то момент он попытался убедить ее, что нашел причину своих ночных кошмаров, но ей пришлось не согласиться с ним. Опять.

Как выразился Джозеф, она шла по тонкому льду. Ей очень хотелось рассказать Коннору все, что она знала. Убедить его раз и навсегда, что его дедушка был ему не врагом, как он считал, а преданным другом, готовым взвалить на свои плечи вину за прошлое, если это помогло бы Коннору сохранить хорошие воспоминания о его отце.

Однако Джозеф сказал ей, что Коннор на самом деле не был готов услышать правду. И, возможно, никогда не будет к этому готов. Мэтти не считала себя вправе давить на него.

Она повернула ключ в замке и распахнула дверь дома.

– Бренда? – позвала она. Скоро ее гости отправятся в путь. Значит, надо отбросить все мысли о личном и сосредоточиться на том, что происходит сейчас и здесь.

Бренда спустилась по лестнице. Мэтти с восхищением отметила решительное выражение ее лица. Совсем недавно моральное состояние Бренды было на нуле, и Мэтти сомневалась в том, что женщина сможет справиться с этим сама.

И еще раз Мэтти удостоверилась в том, насколько прав был старый шаман, сказавший, что Бренда выживет ради Скотти. Удивительно, как материнский инстинкт брал верх, когда какой-нибудь запуганной женщине приходилось защищать своих детей.

– Вы со Скотти готовы? Скоро пора ехать.

Бренда кивнула.

– Скотти смотрит телевизор наверху. Я сварила нам кофе. Кофейник на кухне. Мне подумалось, что мы могли бы выпить по чашечке перед отъездом. – Помолчав, она смущенно проговорила: – Я бы хотела вам кое-что сказать, Мэтти.

Женщины прошли на кухню и уселись за стол.

Сделав глоток ароматного напитка, Бренда выразила хозяйке свою сердечную признательность.

– Я не знаю, что бы я делала, если бы не ваша помощь. Вы нас приютили. Поселили совершенно бесплатно. Кормили. Купили нам одежду. Даже чемоданы. – Слезы блеснули в ее глазах. – Благодаря вам я поверила, что существуют люди, которые хотят видеть меня счастливой. – Срывающимся голосом она добавила: – Люди, которые хотят видеть меня свободной. Я никогда не встречала такого отзывчивого человека, как вы, Мэтти. Никогда.

Поставив чашку на стол, Мэтти наклонилась к Бренде, собираясь поблагодарить ее за добрые слова, но тут чья-то тень упала на пол поперек кухни.

Бренда, не сдержавшись, вскрикнула, а Мэтти вздрогнула от неожиданности. Фарфоровая чашка выпала из рук Бренды, и кофе залил дубовый паркет.

Мэтти лихорадочно соображала, как ей защитить Бренду, Скотти и себя от разгневанного Старины Томми. Вскочив, она втиснулась между Брендой и дверью, а когда, наконец, подняла глаза, встретила ошеломленный взгляд… Коннора.

– Что тут происходит? – спросил он, хмурясь все сильнее. От него не укрылись желтеющие кровоподтеки на разбитом носу Бренды, разбитая кофейная чашка и воинственный вид Мэтти.

Время, казалось, замедлило свой бег. Мэтти глотнула воздух. От облегчения, которое она ощутила, поняв, что им не грозит никакая опасность, у нее подкосились ноги, но гнев вспыхнул, как костер в сухом лесу.

– Что вы себе позволяете, Коннор? – строго осведомилась она. – Почему позволяете себе так просто вторгаться сюда…

– Я постучал, да и дверь была открыта.

Господи, ну можно ли быть такой идиоткой?

Оставить дверь открытой, чтобы любой мог войти в ее дом?

Коннор протяну ей красную кофточку.

– Вы забыли это у Грея и Лори. – Он положил кофточку на стул и отступил в сторону.

– Я не слышала, как вы подъехали, – констатировала Мэтти, отметив про себя, что говорит обвиняющим тоном. Ну что с ней такое? Почему она нападает на него?

– Я шел пешком от хижины, – объяснил Коннор. – Ночь такая ясная. – Он перевел взгляд на Бренду, потом снова взглянул на Мэтти. – Так вы… собираетесь мне сказать, что происходит?

После того как она поняла, что у него совершенно невинные намерения и он пришел сюда только для того, чтобы отдать ей кофточку, у Мэтти в мозгу должен был бы произойти переворот. Но этого не случилось. Разгоравшаяся в ее душе ярость, подогреваемая избытком адреналина и остатками страха, была неподвластна контролю.

– Нет, – сказала Мэтти повышенным тоном. – Я не собираюсь ничего вам рассказывать, Коннор. Это вас не касается.

Напряженное молчание повисло в воздухе.

Удивительно, но его нарушила Бренда.

– Мэтти помогает мне, – произнесла она тихим, но решительным голосом. – Мой муж… он нехороший. Я уезжаю сегодня на автобусе. Мэтти купила мне билет.

Коннор не сводил своих черных как ночь глаз с Мэтти. Понять их выражение было невозможно. Прошла минута, другая. Мэтти почувствовала, как сжалось ее горло. Не сказав ни слова, Коннор резко повернулся и ушел.

Звук захлопнувшейся двери заставил Мэтти вздрогнуть.

– Господи… – протяжно выдохнула Бренда. – Он рассердился. Вам надо поскорее его догнать и все объяснить. – Она показала пальцем в окно. – Вон он идет. По-моему, направляется к лесу.

Мэтти раздраженно огрызнулась:

– Незачем бежать за мужчиной только потому, что он рассердился, Бренда. Это только все ухудшит. Я твержу это с первого дня вашего пребывания здесь.

Бренда обиженно выпрямилась.

– Может, с моим мужем это и так, – сказала она. – Но этот человек не похож на Старину Томми. Вы знаете это, и я тоже. Он пришел сюда только затем, чтобы помочь вам, Мэтти. А вы прогнали его из-за меня.

Туман в голове у Мэтти начал рассеиваться. Она с трудом сглотнула.

– Я собиралась все ему рассказать после того, как вам удастся благополучно уехать. Завтра.

Мэтти повернулась к окну и увидела, как Коннор пересекает лужайку.

– Идите и переоденьтесь в кроссовки, – поторопила ее Бренда. – Этот мужчина заслуживает того, чтобы ему все объяснили.

Женщинам, находящимся на кухне, было невдомек, что за уходом Коннора наблюдал кто-то еще. Это был испуганный мальчик, который смотрел на него из окна верхнего этажа.