Босиком за ветром

12 глава. Бибигаши

Второе лето в Старолисовской.

Пять лет назад. Август.

Уроду очень шёл галстук. Как сказал Вадим, увидев пса: мажор на празднике. А этот новый фиолетовый с серебристыми искрами выглядел особенно торжественно. Крис украл его из шкафа бабы Любы, чтобы надеть на мёртвого Урода. Славка ревела в голос, а он хлюпал носом, чтобы скрыть слёзы, постоянно прокашливался и часто моргал. И всё-таки не сдержался, когда примял лопатой холм, расплакался. Славка положила тощий букет ромашек на влажную землю и потянула Криса за край футболки, заставляя тоже опуститься на траву. Как только он сел на корточки, она обвила его шею тонкими руками и уткнулась носом в ключицу. Судорожно вздрагивала и хватала ртом воздух, пыталась что-то сказать, но получался только вой.

Они нашли Вадика-Урода у родника, но мошки отыскали его раньше. Пёс лежал недалеко от воды, с вываленным языком и уже окоченел. Славка пыталась его растормошить, хотя он точно не выглядел спящим. Как ни странно, тогда она не заплакала. Крис ещё удивился, её всегдашняя эмоциональность не прорвалась слезами. Славка принялась деловито со всеми почестями организовывать похороны. Зря Крис пытался отговорить её закапывать пса на человеческом кладбище, боялся, что их отругают и прогонят. Но Славка была непреклонна.

— Тут столько лежит тех, кого как раз стоило бы зарыть под забором, а Вадик-Урод хороший, ему тут самое место!

Могилу копал Крис. Славка сидела на траве и плела венок из васильков и чертополоха. Надев его на пса, она нежно погладила застывшую, как камень, голову. А заплакала, только когда его похоронили.

На все вопросы Криса, что могло случиться с собакой, Славка упорно молчала. А потом начала подкидывать версии: задрали волки, отравился, сильно устал.

— Может, это после побоев бабы Любы?

Славка кивнула.

— Да, наверное. Просто не сразу умер, — а про себя добавила: «Он ещё долго мучился».

Пока Крис тихо ненавидел бабу Любу, Славка лелеяла ненависть к Джеку. Она не умела подавать это блюдо холодным, только с пылу с жару, но из-за Криса не сразу осуществила свой жуткий план. Он умудрился отвлечь её от мести поцелуями. Две ночи она вообще не могла уснуть, трогала кончиками пальцев губы, щёки и вспоминала, как он их касался, проводила по волосам, останавливала ладони на плечах и замирала в немом восторге, не в силах описать дивно-чудные ощущения. Стоило погрузиться в дрёму, на первый план тут же выползали поцелуи около грохочущего поезда, месть сразу же бледнела и терялась на фоне ярких воспоминаний.

Но после собачьих похорон неприязнь к Джеку вспыхнула с новой силой. Вечером Славка пожаловалась маме, что плохо спит, и та дала ей специальный чай с мятой, пустырником и корнем валерианы. Перед сном она нарочно читала книгу, чтобы вытеснить щекочуще-приятные мысли чужими переживаниями. Уловка сработала, Славка уснула, уткнувшись носом в страницы.

Прежде чем заглянуть в сон Джека, она не удержалась и нащупала босой ногой бледную сиреневую дорожку. Закрыла глаза, прислушалась к интуиции и ступила в сон Криса. Обнаружив там себя, она сначала обрадовалась. Но, обойдя милующуюся парочку по кругу, присмотрелась внимательнее и нахмурилась. Это была она и одновременно не она. Волосы длинные, какие были у неё ещё до варварской стрижки, глаза светлее и одежда какая-то странная, как у Катьки, в ушах серёжки и взгляд другой. НедоСлавка. Какой-то заменитель. Такая блеклая и странная она себе не понравилась. Славка поторопилась уйти из сна, чтобы случайно не сделать из себя кошмар, а так хотелось вплести в волосы змей, пустить по коже колючую чешую и раздвоить длинный язык. Пусть целуется с Наашои²⁸!

Славка хотела найти сон Джека, но уловила дымок чужого кошмара, даже не дымок, а самый настоящий дым столбом, горький и плотный. Славка разогнала клубы чёрного тумана руками и вышла на зелёную лужайку. Прямо перед ней раскрылась прямоугольная свежая могила. У края провала зависла Машка и, прижав ко рту ладонь, смотрела вниз.

Из ямы раздался голос:

— Ну, закапывай, давай. Холодно же!

На дне могилы лежала мама Машки, наполовину присыпанная влажной тяжёлой землёй с копошащимися в ней червяками, похожими на отрезанные мизинцы. Она мелко дрожала и нагребала на свое обнажённое тело комья земли, пытаясь прикрыть наготу. Машка смотрела вниз не моргая, по её щекам текли розовые слёзы и не смешивались с дождем. Рядом лежала лопата, но Маша не торопилась её поднимать. Она ревела в голос, закрывая то рот, чтобы не кричать, то уши, чтобы не слышать голос из могилы.

Славка закусила губу и отступила. Ей не нравились такие кошмары. Уж лучше мохнатый восьминогий Соббикаши или черноклювый, отдалённо похожий на ворона Гааги, чем эта опустошающая боль с острым зловонным ужасом. Славка конвульсивно вздохнула, впервые подпустила мысль, что ей тоже когда-нибудь придётся хоронить маму. И эта мысль оказалась чернее чёрного, от неё веяло стужей, безысходностью и бесконечной тоской.

Могила схлопнулась, из земли полезли цветы, затянули прямоугольную площадку колючей оранжевой повиликой. Машка протяжно завыла и сразу же развернулась к Крису. Славка удивленно вскинула брови. Она и не заметила, как он появился. Почему-то подсознание Машки выплюнуло его в качестве успокоителя. Машка плакала и доверчиво обнимала его за шею, а он стоял столбом и не реагировал на неё, впрочем, как и в жизни. Славка неожиданно разозлилась и чуть подтолкнула его руку, заставляя обнять. Машка уловила это движение и притиснулась плотнее, а потом поцеловала.

А вот это Славке не понравилось. Она хотела просто утешить Машку руками Криса, без всяких любовных поползновений, но слёзы вылились в отчаянные жаркие поцелуи. Смотреть на это безобразие, даже зная, что это всего лишь фантазия, было выше Славкиного терпения, она выпрыгнула в закатный туман и теперь уже целенаправленно, не отвлекаясь на чужие сны, устремилась в кошмар Джека.

Этот сон снился ему не в первый раз, если уж Славка видела его четырежды, то Джек точно наблюдал его ещё чаще. Отец Джека, дядя Толя, забивал корову огромной кувалдой и громко матерился. Он ругал непутевую клушу-жену, поносил трусливого слабака-сына и не забывал ворчать на правительство, погоду и главу. Но больше всех, конечно, доставалось Джеку. Славка знала, что тот боится отца. И побои случались не только во сне, но и наяву, и там и там порой заканчивалось кровопролитием. Джек скрывал синяки и ссадины, стеснялся не столько доказательств своей слабости, сколько нелюбви отца. Перед Крисом Славка защищала его из сострадания, но это было до дискотеки и до смерти Урода. Сегодня она пришла мстить, и жалости в ней не осталось ни капли.

Над разбросанными по траве черепушками, костями и преющими кишками вился чёрный дымок, серые струйки тянулись вверх, источая сладковатый запах гниения. Славка развела руки в стороны, прикрыла глаза, медленно шевеля пальцами, вытянула эти струйки, словно нити из распускающегося вязаного шарфа. Скрутив их в маленькие тугие смерчи, перенаправила на дядю Толю. Он и в жизни отличался внушительным ростом, а подсознание Джека вырастило его до гигантских размеров и наградило непропорционально длинными руками. Используя собранные страхи, Славка сделала из него настоящего монстра, отдалённо похожего на Бибигаши и мало — на дядю Толю. Нижняя челюсть выдвинулась вперед и ощетинилась острыми клыками, на макушке выросли закрученные коричневые рога, глаза налились кровью, а колени изогнулись в обратную сторону, как у фавна.

Джек заорал. Упав на траву, закрылся руками от занесённой над ним кувалды. Но дядя Толя ударил не его, а корову. Правда, та тоже мутировала в существо с лицом мамы Джека. Бил он долго, каждый удар разносился эхом по поляне и окрашивал воздух алой взвесью. Джек кричал пронзительно и долго, Славка закрыла ладонями уши, чтобы не оглохнуть. Досматривать ужастик не стала, знала, что всё закончится кроваво и мерзко. Как всегда. Правда, в этот раз она повысила градус жути, и повторяющийся сон превратился в персональный кошмар.

Славка знала, что мама, скорее всего, отругает за такую месть, потому не призналась ни в том, что Джек напал на неё после дискотеки, ни в том, что убил Урода. Это её личная вендетта. Джек заслужил свои кошмары.

Утром она проснулась отдохнувшей и даже немножко счастливой, правда, припомнив любовные фантазии Машки, гадливо скривилась. Отдавать Криса ни в реальности, ни во сне не хотела и не собиралась. Он только её. Никаких Машек, Алин или НедоСлавок.

И хотя Крис не ответил на её признание, она видела в его глазах всё, что он не произнёс. Славке не нужны были слова. Она и раньше легко без них обходилась, молчание стало для них привычной формой общения, ещё с тех пор, когда он считал её немой. Не тяготило и не напрягало. Без слов громче звучали взгляды и прикосновения. Славка не знала, что в отношениях есть какие-то правила: нельзя навязываться, нельзя первой признаваться, нужно казаться недоступной и ни в коем случае не целовать первой. Славка любила, как умела, как научилась у белок, волков и барсуков, не способных по-человечьи лукавить. Её чувство не изменилось, просто выросло и повзрослело вместе с ней.

А вот Крис поглядывал на Славку по-новому. И всё, что было раньше, обрело новый оттенок. Она запросто его обнимала, бесстыдно висела вверх ногами, демонстрируя смуглые ягодицы, бродила в платьях, сваливающихся с плеч и просвечивающих после купания в реке, приникала к нему влажным телом. А он, как дурак, смущался, замолкал невпопад и караулил каждое её прикосновение.

Ощущал себя неуместным, нелепым и каким-то озабоченным. Словно ему дали поиграть с новой игрушкой, и он теперь снова хочет, но очень боится сломать или играть неправильно. Крис пытался замаскировать свои желания под что-то безобидное и обыденное, стеснялся откровенно демонстрировать симпатию. Славка ему ничего не запрещала, он сам себе всё запрещал. Прикасался к ней будто нечаянно, когда они дурачились в воде или когда подсаживал её на дерево. Когда Славка ложилась на траву и закрывала глаза, он жадно её рассматривал. Давно уже не единожды коснулся взглядом везде, где можно и нельзя: забирался в ворот платья и под подол, трогал шею и живот, а чаще всего — губы. Славка часто чмокала его, но вот так, как тогда, у поезда, больше не целовала.

В августе их любимым развлечением неожиданно стала рыбалка. Причем большую часть карпов и карасей они в итоге выпускали обратно в реку, слишком занятые друг другом, легкомысленно упускали из вида дёргающиеся поплавки. Чаще всего удили, сидя на деревянной косой пристани, оставшейся от Седьмого моста. Приходили с удочками и наживкой, а в итоге больше купались и загорали.

В этот раз решили всё-таки немного наловить, Зофья обещала сварить уху. Крис её не любил, но Славка уверяла, что он просто не пробовал настоящей ухи. Взяли сетчатый садок, свежих розовых червей и две бамбуковых удочки. Подготовились обстоятельно, сели на край настила, свесив ноги в воду, и… снова забыли, зачем пришли.

Тёплые лучи скользили по рассохшимся доскам, река мелодично плескалась о деревянные сваи, облизывала их мокрым зелёным языком, от воды тянуло илисто-рыбным запахом. В воде то и дело мелькали тёмные глянцевые спинки рыб, в камышах шуршали дикие утки и речные гадюки. Славка сидела на самом краю, одну ногу свесила в реку и болтала ей, поднимая брызги, другую согнула и, приподняв платье, рассматривала свежие ссадины на коленке. Перекатывая за щекой леденец из отвара крапивы, облизывала потрескавшиеся губы. Крис, как обычно, забыл про удочку и разглядывал Славку. Остановив взгляд на короткой пряди, едва касающейся плеча, невольно вздохнул.

— Зачем ты волосы обрезала?

Славка растёрла кровь на царапине, не поднимая головы, фыркнула:

— Не уши, отрастут.

Крис тронул её щиколотку, несмело скользнул вверх пальцами по выступающей косточке и добрался до середины голени. Славка наблюдала за его рукой, чуть отклонившись, упёрлась босой ногой в его грудь и легонько пихнула. Толчок получился несильным, но Крис его не ожидал и едва не потерял равновесие. Выровнявшись, обхватил ногу Славки двумя руками и, наклонившись, поцеловал её острую коленку. Ладони скользнули выше, подцепили край платья и коснулись нежной кожи бедра, но дальше он не сдвинулся, замер и затих, поражённый собственной смелостью и Славкиным молчаливым позволением. Когда поднял голову, напоролся на чёрный насмешливый взгляд. Она опустила ногу, придвинулась к нему ближе и обхватила его лицо ладонями. Коричневыми от орехового сока пальцами погладила его щеки, отвела в сторону светлую чёлку и снова облизала губы.

Крис затаился, едва не прокричал: «Ну целуй же меня!»

Славка усмехнулась, словно прочитала его мысли, и поцеловала. Легко и невесомо, будто пёрышком погладила, и сразу же отстранилась. Он невольно устремился вслед за ней, даже вытянул шею, она плотно прижалась к его губам и отдала свой леденец, тонкий и острый по краям. Отстранившись, засмеялась и чмокнула в кончик носа. Крис перекатил леденец с языка за щёку и с хрустом раскусил. Славка не в первый раз поделилась с ним конфетой, всегда отдавала ему истончившиеся и плоские. Не любила она и доедать подсолнухи, всегда выбрасывала, когда там ещё оставалась серединка. Чай она тоже не допивала, а варёную кукурузу варварски выгрызала по центру. Криса удивляли не столько странные привычки Славки, сколько то, что он их заметил. Он вообще всё в ней замечал. С закрытыми глазами мог описать, как от кисти к плечу меняется оттенок загара на её руке, помнил, чем пахнет её макушка, нагретая солнцем, и как просвечиваются в рассветных лучах розовые уши.

Она долго смотрела на него пристально и прямо, словно срисовывала на память. Он заметил, что видит её чётко даже без очков. Надо же, Зофья не солгала, когда сказала, что они ему больше не понадобятся. Случилось это ещё в начале августа. Он отправился в ведьмовское логово лечить опухшую щёку и побитую спину. Зофья заодно подлечила и Славку, намазала их одной щиплющей мазью и напоила травяным отваром. Как ни странно, не бранилась и не выспрашивала, откуда взялись следы побоев, да ещё одновременно на обоих личностях.

Славка первая получила свою порцию снадобья и, сев на подлокотник кресла, молча наблюдала за процессом лечения Криса. Он не хотел при ней снимать футболку, чувствовал себя скованно и неловко. В десять лет переживал, что слишком толстый, а теперь, что слишком худой. Неужели он все время будет себя чувствовать так нелепо и неуверенно?

Зофья вручила ему кружку с отваром и, развернув к себе спиной, обильно намазала прозрачной, слегка зеленоватой мазью. Крис стойко выдержал пытку жирной слизью и даже выпил снадобье, больше похожее на болотную жижу. Развернув его лицом к себе, Зофья нанесла мазь на скулу. Бросив взгляд на зависшую на краю кресла Славку, едва заметно улыбнулась.

— Со спиной понятно, а лицо кто располосовал? Славка? Что же ты такое натворил, Шинук?

Крис вздрогнул.

— Неважно.

— Ей важно, — хмыкнула Зофья.

— Я заслужил.

Поймав взгляд Славки, Крис резко отвернулся, Зофья заканчивала лечение и случайно зацепила пальцем его очки. Они отлетели недалеко, но не на ковер, а на каменную площадку около печки. Раздался треск.

Крис поднял очки, оценил сетку трещин и вздохнул.

— Попрошу папу поменять стекло. Можно они пока у вас полежат?

— Они тебе не нужны.

А потом Крис про них забыл. Даже не заметил, что прекрасно обходится без очков, видит чётко и далеко, не щурится и не приглядывается, когда нужно что-то прочитать. Но только сейчас обратил внимание, что длинные лохматые ресницы Славки почти прямые, а кожа на скулах, несмотря на смуглость, слегка присыпана веснушками, тёмными, как кофейные зёрнышки. Раньше он и в очках не видел столько деталей. Когда сказал об этом Славке, она не удивилась, назвала это побочным эффектом зелёной жижи.

Отодвинувшись на край пирса, Славка всё-таки взялась за удочку, даже поймала парочку мелких рыбёшек, а Крис лежал на мостках, свесив ноги в воду, и смотрел на небо. Никогда раньше он не смотрел на небо, только со Славкой начал заниматься этим чудным и бессмысленным делом. Разглядывал облака, вытягивал руку, будто мог их коснуться, и плавал в мутных неясных мыслях, похожих на течение Капиляпы. Думал обо всём и ни о чем конкретном, а облака скользили по голубому блюду, вытягивались, слипались и теряли форму, как и мысли Криса, такие же неустойчивые и переменчивые.

Славка периодически склонялась к нему и целовала, то в нос, то в скулу, то в лоб, один раз задрала на нём футболку и коснулась губами живота. Он так дёрнулся, что едва не врезал ей коленом по лбу, а потом долго успокаивал дыхание и пульс.

Опять остались без ухи.

Очередную рыбалку запланировали на раннее утро. Решили удить из лодки с середины Капиляпы ещё до рассвета, чтобы сонная рыба доверчиво заглотила крючок. Славка забралась в открытое окно спальни Криса и тихо спрыгнула на пол. Несколько секунд рассматривала спящее лицо, а потом коснулась холодными шершавыми ладонями его щёк. Он мгновенно проснулся, но не испугался. Собрался быстро, но всю дорогу зевал и спотыкался.

Плотный молочный туман кашемировыми платками висел на ветвях деревьев и укрывал тропинки. Славка шла буквально на ощупь, отодвигая хлёсткие ветки, оглядывалась и поверяла, не отстал ли Крис. Удочки, банку с червями и садок нёс он, Славка бежала налегке, высоко приподняв подол платья, но он всё равно вымок от обильной росы. Крис постоянно вздрагивал, никак не мог согреться, влажный туман изморосью лёг на кожу и вымочил волосы. Запах леса усилился, казался неестественно острым и насыщенным, холодил нос и горло, мятной свежестью и хвойной горечью.

Если бы не Славка, Крис не заметил бы лодку. У реки туман напоминал опустившееся облако. Ивы и рогоз укутались в меховую дымку, звуки приглушились, даже плеск воды доносился словно издалека через слой ваты, казалось, будто кот лакает из миски, не жадно, почти насытившись.

Сложив удочки на дно, они оттолкнули лодку от берега и почти одновременно запрыгнули. Крис огляделся вокруг и развел руками.

— И куда нам плыть?

Славка задумчиво погрызла ноготь и ткнула наугад.

— Туда.

Он взялся за весла, сделал пару гребков и застыл.

— Никогда не видел такого тумана.

— Чародейский.

— Какой?

Славка пересела со скамейки на дно лодки и, потянув Криса за рукав, заставила опуститься рядом.

— Волшебный. Рыбу не поймаем, её русалки распугали.

Он обнял Славку за плечи и слегка потёр ладонью, согревая кожу.

— Значит, опять без ухи останемся, — он прислушался к неподвижному туману, раздался всплеск, за ним ещё один, ритмичный и громкий. — Кто-то на лодке плывёт. Слышишь?

Славка вздрогнула и уткнулась лицом в его футболку, обхватив руками за талию, сжала пальцами ткань. Он погладил её по спине, недоуменно оглядел стелющуюся над водой белую дымку.

— Ты чего?

— Не смотри.

— Куда не смотреть?

— Никуда не смотри.

Он тоже спустился ниже, обнял Славку и зажмурился. Всплеск прозвучал ближе, добавился скрип уключин и шелест скользящей по воде лодки. Крис не выдержал и открыл глаза. Звуки никуда не делись, но тот, кто их издавал, так и не появился. Ни лодки, ни лодочника. Постепенно звуки отдалились, а потом и вовсе затихли, туман распался клочьями, ещё несколько минут цеплялся белёсыми щупальцами за воду, но с приходом румяного рассвета растаял без следа.

Славка выпрямилась и высвободилась из объятий.

— Уплыл?

— Кто?

— Никто, — она достала удочки, — давай всё-таки попробуем поймать хотя бы ёршиков.

Крис тоже взял удочку.

— Что значит «никто»? Это же кто-то был?

— Я его не вижу, только слышу.

— Ещё бы, ты же зажмуриваешься. — Он вспомнил, как она доверчиво к нему прижималась, и его собственный страх отступил под натиском совсем других чувств. И опять все его мысли утекли в другом направлении. Какая рыбалка? Какая уха? Да он же взгляд от Славки не может отлепить. Как маньяк какой-то, буйно помешанный.

В этот раз уха состоялась, но Крис ел без удовольствия, из вежливости, чтобы не обидеть Зофью. В принципе, жизнь в деревне сделала его не таким привередливым в еде и приучила к тому, что свекольная ботва и голуби вполне годятся в качестве запеканки или жаркого. А леденцы из крапивного отвара стали его любимым лакомством, особенно из губ Славки.

Позже, вспоминая предрассветный туман, Крис с удивлением осознал, что принял эту странную жуть как что-то заурядное и вполне обычное, хотя раньше большую часть местных легенд воспринимал как выдумки и признак недалёкого ума. Славка же вообще ни в чём не сомневалась, она в этом выросла, для неё было привычно здороваться с деревьями и различать белок по мордочкам.

Две недели он довольствовался рассосанными леденцами и случайными прикосновениями, а к концу августа получил долгожданный поцелуй. Всё лето они воровали то яблоки, то подсолнухи. Поля не огораживались, и в деревне считалось нормой, что детвора периодически покушается на урожай. Крис составлял Славке компанию, но каждый раз боялся, что получит заряд соли в мягкое место и хозяева полей нажалуются бабе Любе. В августе варварскому нашествию подвергались в основном виноградники. Глава задумал возрождение винодельни и начал именно с высадки мускатных сортов. Пока полноценно работало только старое здание, сохранившееся ещё со времён тех самых Старолисовых, он же хотел превратить территорию вокруг винодельни в туристический комплекс. Уже строились новые погреба, беседки и фонтаны.

Виноград, даже самый вкусный, практически не воровали. Во-первых, почти каждый двор в деревне имел собственную беседку с неприхотливой «Изабеллой» или стойкой «Аркадией», а во-вторых, большей популярностью пользовались настойки: ежевичная, смородиновая и малиновая. Их делали почти в каждой семье, а Водовозовы обеспечивали самогонкой любителей напитков покрепче. Славка больше всего любила тёмно-фиолетовый виноград с круглыми ягодками, что это за сорт, она не знала и называла его чёрным жемчугом.

До винодельни добрались после полудня, с утра небо клубилось облаками и мерцало молниями, воздух насытился озоном и неподвижной духотой. Птицы летали низко и суетливо, деревья застыли в предвкушении грозы. Даже без Славкиных познаний Крис знал, что это к дождю, и отговаривал от вылазки в поле. Славка только хмыкнула. Для неё дождь точно не был причиной спрятаться, тем более летний тёплый дождь. Первые капли упали, когда они успели сорвать несколько гроздей, Славка потянула ещё одну, самую большую, но, услышав раскат грома, подпрыгнула и упустила ветку.

— Ого! С грозой будет.

— Боишься? — удивился Крис.

— У нас тут был случай, и не один, когда молнией шарахало.

Крис взял виноград из рук Славки.

— Пойдём ко мне или к тебе?

Славка подняла лицо к небу, чуть сощурилась, а потом кивнула.

— Пойдём в домик лесника.

Крис согласился. В роднике за домиком можно вымыть ягоды и переждать грозу без опасности пополнить Старолисовскую статистику ужаленных молнией.

Пока добирались, успели промокнуть насквозь, большую часть винограда растеряли или помяли. На повороте тропинки Славка неожиданно замерла, озадаченно ощупав платье на груди.

— Я ключ потеряла.

Крис встряхнулся, вода бежала с мокрых волос, холодными ручейками скользила по спине и лицу. Дождь давно превратился в ливень, но в лесу его сдерживали деревья, смягчали удары капель и приглушали рокот грозы.

— Домой?

— Нет, побежали к развалинам. Я на всякий случай оставила один ключ под лестницей на руинах.

Пока Славка выкапывала спрятанный ключ, Крис стоял над ней, укрывая от дождя, и держал порядком истрепавшиеся грозди. Умытые ягоды потемнели и теперь блестели, как Славкины глаза. Дождь всё не унимался, шатал деревья, пригибая к земле самые неустойчивые и молодые, ветер усилился и потерял освежающую приятность.

— Давай быстрее, сейчас тропинка размокнет, а там подъём. Свалимся мордой в грязь.

— Всё, достала, — Славка вытерла мокрой ладошкой ключ, — бросай виноград, побежали.

Крис не бросил, решил донести хотя бы то, что осталось после их приключений, хотя на подходе к домику он всё-таки поскользнулся и плюхнулся животом прямо на свою потрёпанную ношу. Славка забрала у него последнюю более или менее целую гроздь и отперла двери. Забежали в домик почти одновременно и растерянно застыли, хлопая глазами. Из-за грозы в лес рано пришли сумерки, а в домике с его маленькими окнами клубилась самая настоящая ночь.

— Давай печку зажжем?

— Дрова в углу, — откликнулась Славка, пристраивая спасённый виноград на тарелку, — спички на полке, там же бумага и трут.

Крис сложил сухие ветки шалашом, подпихнул снизу сухие метёлки камыша и скомканные листы из старых школьных тетрадок. Огонь занялся быстро, сразу же стало светлее и уютнее. Гроза потеряла свою хищность, но не утихла, а, судя по всему, усилилась. Но теперь она кусалась где-то там, за стенами тёплого освещённого живым огнём домика.

Он поднялся с колен, отлепил от живота мокрую майку, вымоченную в фиолетовом соке и грязи, не успел сказать, что одежду лучше снять, как Славка наклонилась и подцепила двумя руками подол, стянув платье через голову. Небрежно отбросив в сторону, принялась выжимать волосы. Крис хотел отвернуться, но не смог. Славка стояла перед ним практически обнажённая и, видимо, не знала, что этого положено стесняться. В безразмерных платьях она казалась излишне худой, а без одежды стала тонкой, гибкой и какой-то естественной. Нагота ей шла больше, чем любые украшения и наряды. Сколько раз он пытался заглянуть в оттопырившийся ворот платья или караулил задравшийся подол, неделями довольствовался малым. Бесстыжая Славка умудрялась оголяться почти целомудренно. А сейчас просто сняла платье. Впервые Крис обрадовался, что длинные волосы не скрывают ни плечи, ни живот, ни грудь.

Откинув влажные пряди от лица, она выпрямилась и перехватила его жадный взгляд. Крис не знал, что делать, что говорить и как реагировать, тело решило само: сердце оглушающе бухало в ушах, щёки горели, а руки предательски дрожали. Его колотило и трясло, он жутко волновался и понимал, что невозможно скрыть ни его взбудораженность, ни смущение. Славка приблизилась к нему тихо и медленно, погладила прохладной ладонью горячую щёку и легко поцеловала в губы. Он чуть отстранился, его взгляд невольно скользнул вниз и торопливо взметнулся выше.

Славка взялась за край его футболки и потянула вверх. Он послушно поднял руки, позволил освободить себя от одежды и снова замер. При внешней неподвижности его буквально разрывало на части, кровь бурлила кипятком, мелкие волоски на руках и затылке встали дыбом. Она обняла его за шею и уткнулась лбом в его горячий лоб.

— Не нравлюсь?

Крис мотнул головой.

— Нравишься.

Облизал пересохшие губы и обхватил руками её лицо. В этот раз поцеловал он. Грубо, ненасытно и торопливо. Плотно притиснулся, ощущая животом и грудью её влажную прохладную кожу. Его шатало, как пьяного, перед глазами плавала сиреневая пелена и мешала рассмотреть Славку. В голове пульсировала только одна мысль: голая, почти голая Славка, — а он вцепился в её плечи, вместо того что бы наконец-то пройтись руками по маршруту ежедневных наглых взглядов.

Она слегка отстранилась, прошептала, касаясь губами его щеки.

— Мой милый.

Крис не ответил, хотя прекрасно расслышал признание. Славка снова притиснулась к нему, и он едва не упал в обморок от накрывших его чувств. Он впервые поверил, что фраза «захлестнуло эмоциями» вовсе не преувеличение. Его так точно накрыло девятибалльной волной.

Пока не закончился дождь, они целовались как шальные, гладили друг друга осмелевшими ладонями, прижимались мокрыми разгоряченными телами и не слышали ни дождя, ни грома. Губы распухли, а кожа горела от царапин и поцелуев. Крис даже не думал о чем-то большем, это трясло от возможности касаться Славки и целовать до помутнения сознания.

На следующий день он вспоминал часы, проведенные в домике, и замирал с глупой улыбкой, ошарашенный и потерянный. Кажется, молния всё-таки треснула его по башке. За завтраком он несколько раз выпал из реальности, не заметил, как съел ненавистное сало с гречкой, и едва не облился горячим чаем. Со Славкой он сегодня не виделся, но при этом провел с ней весь день.

Вечером из блаженной неги его безжалостно выпихнула баба Люба.

Вошла во двор и сразу же огорошила новостью:

— Джек ударил отца по голове.

Крис вздрогнул, мотнул головой.

— Ударил?

— Кувалдой.

Больше ничего не добавила. Подробности Крис узнал у Зигоги. Тот заговорщически поведал кровавые подробности:

— Забивали телят для главы, а Джек вместо черепа коровы раскроил голову отцу. Сам Джек молчит, у него этот… шок. Но там была его матуха, и она сказала, что дядя Толя сам подлез, а он просто не мог остановить занесённую кувалду. Вот такие дела. Жесть, конечно. Поликарповна видела, ну, эту… голову, точнее, то, что от неё осталось.

По деревне поползли шепотки, большинство защищало Джека и упирало на трагичную случайность, но нашлись и те, кто припомнил, что дядя Толя регулярно поколачивал и жену, и детей. Даже приезжей Машке доставалось от его тяжёлой руки.

Самого Джека Крис не видел, тот как-то сразу пропал, но к их дому постоянно кто-то приезжал-уезжал. Машка не показывалась, а потом и вовсе укатила, не попрощавшись. До учёбы осталось два дня. Крис тоже ждал, когда за ним приедет отец, отирал руки от орехового сока, наедался виноградом, помидорами и голубями.

Ещё через день он сам пошёл к Славке и нашёл её на пристани с удочкой. Увидев его, она приложила палец к губам и снова уставилась на поплавок. Он сел рядом. Поглядывал на неё смущённо и недоумённо. Она звонко и безжалостно лупила комаров на шее, постоянно поправляла спадающие рукава и гипнотизировала синее перо над водой. Будто ничего и не было в домике. Снова речка, снова рыбалка.

Крис не выдержал и сам её поцеловал. Славка упустила удочку и жарко ответила на поцелуй. Обхватив его руками и ногами, повалила в воду. Снова начались дуракаваляния, брызги, тесные объятия и жадные поцелуи. Выбрались на берег мокрые и взбудораженные. Легли на прогретые доски и продолжили целоваться.

Когда Крис чуть приподнялся на руках, Славка хмыкнула.

— Глаза у тебя больше не грозовые, облачные и пуховые.

— Какие? — Крис чмокнул её в щёку, сместился к скуле и поцеловал в оттопыренное ухо.

— Когда ты такой, у тебя светлеют глаза, становятся почти прозрачными, — она заёрзала, устраиваясь удобнее, и прижалась губами к щеке.

Крис съехал вниз, проложил влажную дорожку от уха к вырезу платья, смело потянул кружевной кант вниз, едва не поцеловал холодный ключ на плетёной тесьме. Убрал его в сторону и укусил Славку за шею.

— Какой такой?

Она засмеялась и в отместку прихватила зубами его плечо.

— Такой. Мой.

И снова поцелуи и руки, скользящие по влажной одежде.

Славка приподнялась на локтях, а Крис лег на её живот, обняв за бёдра. Какое-то время молчали, вслушиваясь в шелест реки и приглушенные звуки леса. Сойки насмешливо передразнивали их голоса, самшиты загадочно перешёптывались. Славка гладила Криса по голове, а он целовал через ткань её урчащий от голода живот. Он тоже нагулял хороший аппетит, но вставать и уходить с пристани не хотелось. Завтра он уедет из Старолисовской, оставит здесь Славку. Бесстыжую, смелую и дикую. С собой возьмёт воспоминания о лете, выгоревшие до белизны пряди волос, а ещё поцелуйный опыт. В начале лета он был влюблён в Алину, мечтал её поцеловать. Но налетела Славка, ураган какой-то, и стала первой.

Крис хмыкнул, тряхнул головой, почему-то вспомнил рассказ Зигоги.

— Как ты думаешь, Джек случайно?

— Не знаю, — она замялась, припомнила сплетённый несколько дней назад жуткий кошмар. — Дядя Толя был тот ещё Бибигаши.

— Жаль, Машка уехала, я бы у неё спросил.

Славка фыркнула, о Машке говорить не хотелось, но и ответить она не успела, услышала голос мамы.

— Холодно уже, вечереет. — Зофья стояла на берегу, неподвижная и незаметная, словно часть леса.

Крис подскочил, будто его застали на месте преступления, Славка медленно и нехотя поднялась.

— Идём, мам.

Зофья шла по тропинке, не оглядываясь, точно знала, что они идут следом. У качелей остановилась, бросила взгляд на пламенеющее солнце, зависшее над виноградниками, и повернулась к Крису.

— Тебе пора домой.

Он не стал спорить, уловил в голосе Зофьи жёсткость и усталость. Вежливо попрощался.

Славка выбежала за ним на дорогу, не хотела отпускать. Целовала отчаянно и страстно, не стыдясь мамы. А потом стояла на пыльной дороге и долго смотрела вслед. Он уходил быстро, сначала превратился в букашку, а потом его поглотили сумерки и подсолнухи. Славка не плакала, не моргая, всматривалась покрасневшими глазами вдаль, стискивая руками ключ от домика лесника.

Зофья не трогала её и не нарушала тишину, ждала, когда Славка закончит ритуал прощания и решит, как завершить это лето: рыданием или смехом. Славка выбрала и то и другое. Засмеялась, растирая слёзы по щекам, и ушла с дороги. Сев на качели, оттолкнулась ногой от земли и несильно раскачалась.

Зофья приблизилась к дубу, погладив выглаженную временем и одетую в мох кору, нахмурилась.

— Скоро дуб умрёт.

Славка прижалась щекой к перекрученной верёвке, окинула взглядом дерево от могучих корней до раскидистой кроны.

— Почему? Он же такой большой и вроде здоровый.

— Я не вижу его в будущем. Иногда червоточину не заметно, но она уже есть и всё уже случилось. Это вопрос времени.

— Мне не нравится, когда ты так говоришь.

Славка снова раскачалась, но уже сильнее, ветер засвистел в ушах, подхватил её волосы и влажное платье. Зофья наблюдала за её рискованным полётом молча, дождалась, когда качели практически остановятся и продолжила беседу, будто она только что прервалась:

— Эх, Нэпавин, ты сама как эти качели. — Она придержала верёвку и легонько толкнула, понаблюдала, как они слабо раскачиваются, едва тревожа воздух. — Большинство людей живёт вот так. Летают невысоко, но и падают небольно.

Раскачав качели так же сильно, как они взлетали несколько минут назад, она снова дождалась их остановки и добавила:

— Ты взмываешь в небо, паришь в облаках и захлебываешься счастьем, но ведь так можно разбиться. Падать-то ох как высоко и больно.

Славка засмеялась назло маминым мрачным пророчествам.

— Я лечу, мам! Лечу!

— Нет, Нэпавин, уже падаешь.