Босс с причудами (СИ)

Глава 16

Родион звонит уже на следующее утро, но я не беру трубку.

В его предложении «остаться друзьями, созваниваться и иногда встречаться» я чувствую подвох. Какой-то хитрый план. И я не намерена подыгрывать Ремезову.

Теперь общение с ним за спиной Эдика принимает совсем другой смысл. Это уже не просто нелепый договор об организации досуга шефа. Теперь тут замешаны чувства, которые я намерена искоренить.

Родион, разумеется, не угомонился. Но и излишней настойчивости не проявляет. За день он звонит мне два раза и присылает одно сообщение — его я удаляю, не прочитав.

В субботу он сдается. Его имя ни разу не выпрыгивает на экране телефона.

Настойчивый мужчина — хорошо, навязчивый — плохо. За такое поведение Ремезова можно лишь похвалить, убеждаю я себя, когда телефон звонит, но это заказчики, родители, Кристя или Эдик.

И все же покалывает разочарование.

В воскресенье возвращается Эдик. Я должна на крыльях летать от радости. Я по нему ужасно соскучилась, ведь так?! Приедет Эдик, я увижу его улыбку, растворюсь в его объятьях, в чувстве комфорта, который он создает одним своим присутствием. Морок по имени Ремезов рассеется. Все будет как раньше. И надо нам уже с Эдиком назначить дату свадьбы!

С утра готовлюсь к встрече с женихом. Сходила к косметологу, на депиляцию, маникюр. Испекла творожный торт. Прибрала в квартире. Принарядилась. Вдруг Эдик решит сразу из аэропорта заскочить ко мне?

Я спокойна, уверена и почти счастлива.

До момента, пока не звонит телефон и я не вижу на экране буквы «РРР».

Сердце захолонуло. Кусаю губу и смотрю на телефон.

Он не отступился!

Надо ответить, объяснить еще раз и поставить окончательную точку.

Нажимаю кнопку и рявкаю:

— Слушаю!

— Таня, извини, что опять беспокою, — говорит Ремезов странным голосом. — Я понял, что ты решила со мной не общаться, но мне больше не к кому обратиться. Мне нужна помощь.

— Какая?

— Можешь съездить со мной в магазин и помочь мне купить вещи для женщины, которую увезли в больницу? — выкладывает он торопливо, словно боится, что я брошу трубку, недослушав. — Я смутно представляю, что требуется. Халат, тапочки… что еще? Белье? Шампунь какой-нибудь?

Я так ошеломлена, что молчу несколько секунд.

— Кого увезли в больницу?

— Мою маму. По «Скорой». Она одна была дома. Отец в командировке. Мне нужно срочно к ней. Привезти все необходимое и договориться, чтобы ее перевели в другую больницу получше. Сейчас она в обычной, районной.

Теперь я понимаю, что изменилось в голосе Ремезова. Он говорит как автомат. Роняет слова почти без интонаций. Он глубоко встревожен.

Тревога охватывает и меня.

— Что с ней?

— Почечная колика. Ее обследуют. Больше пока ничего не знаю.

— Куда подъехать? — спрашиваю не задумываясь.

— Я тебя заберу. Только я сейчас далеко, на другом конце города, на складах по работе.

— Не приезжай. Лишнее время. Давай встретимся у торгового центра «Вавилон» возле больницы.

Глубоко расстроенная, вскакиваю с дивана. Прекрасно понимаю, что с Родионом сейчас творится! Год назад бабу Аглаю увезли по «Скорой» в больницу с аппендицитом. Помню это чувство тревоги и растерянности. Когда знаешь, что нужно действовать быстро, но не соображаешь, за что хвататься.

Вызываю такси и мчусь.

У входа в торговый центр много народу. Я не сразу нахожу Родиона. Озираюсь, и вот он. Мое сердце сжимается от жалости. Он бледен, собран, что-то строчит в телефоне.

Не та ситуация, чтобы чему-то радоваться, но когда я его вижу, меня заливает жар удовольствия. В то же время меня переполняет сочувствие.

Подхожу к нему и трогаю за локоть.

— Привет.

— Таня, привет, — на его лице вспыхивает радость и облегчение. — Прости, что выдернул. У мамы нет подруг, а я не очень разбираюсь, что нужно в больнице женщине. Могу забыть что-то важное. Сейчас договариваюсь с платной клиникой, чтобы ее перевезли. Воскресенье, людей на месте нет… голова кругом.

— Правильно сделал, что мне позвонил. Лучше, если рядом с ней будет женщина. Мы ее проведаем. Как она?

— Неплохо. У нее обнаружили небольшой камень в почках. Опасности нет. Таня, тебе не обязательно идти со мной в больницу.

— Я пойду, — перебиваю его. — Вдвоем сподручнее.

Ходим по отделам, покупаем халат, тапочки, смену белья, туалетные принадлежности. Я успокаиваю Родиона, отвлекаю разговорами — он ужасно переживает, хоть и скрывает это изо всех сил.

— Как зовут твою маму?

— Мама Катя. Екатерина Анатольевна, — поправляется он и вдруг смущенно улыбается. — В детстве я почему-то хотел называть ее по имени. Она сердилась и запрещала.

Идем к больнице. Это старинное серое здание с высокими окнами. Красивое снаружи, но внутри — далеко не дворец.

Пахнет хлоркой и тушеной капустой. Краска на стенах облупилась. По коридорам бродят хмурые врачи и медсестры. У них такой вид, словно их все достало.

— Надо срочно перевезти маму в платную клинику, — повторяет Родион как заведенный. — Здесь ей не понравится.

— Врачи тут очень хорошие, не переживай. Еще и получше, чем в элитных клиниках.

Нас долго не хотят пропускать наверх, но после дипломатичных препирательств Родион победил.

Напяливаем бахилы и идем по бесконечному серому коридору.

Тут уныло. Ненавижу больницы. В детстве мне вырезали гланды, я получила психологическую травму, и с тех пор стараюсь заглядывать в эти заведения как можно реже.

Пока везет: организм меня не подводит. Он понял, что я настроена серьезно, и лучше умру, чем сдамся на милость докторов.

— Сначала поговорю с лечащим врачом, — Родион останавливается у ординаторской.

— Я пока загляну к твоей маме и посижу с ней.

— Не надо. Подожди меня тут.

И запнувшись зачем-то добавляет:

— Моя мама непростая женщина. С ней бывает тяжело общаться.

Он заходит в кабинет, а я решаю не послушаться.

Бедная мама Катя! Ей сейчас очень плохо, больно и страшно. Вдруг она лежит на койке, заброшенная, и некому подать ей воды? Персонала в больнице вечно не хватает.

У поста медсестры выясняю, в какой палате лежит Екатерина Анатольевна Ремезова.

Вместо медсестры тут медбрат. Толстый и дурашливый.

— Ремезова в пятой! — сообщает он весело. — Отдыхает. У нее камень из почек вышел, малюсенький — он показывает пальцами нечто размером с блоху. — Не переживайте. С ней теперь все окей будет. Пару дней подержим, и до свидания, нечего тут жиреть на больничных харчах! У нас тяжелым коек не хватает.

Иду к палате. Медбрат меня окликает:

— Эй, девушка! Ты своей родственнице скажи, чтобы нас не дергала каждые пять минут. И чтобы с соседками поменьше ругалась. А то легче дерущихся медведей разнять, чем пациенток.

И он хохочет над своей глупой шуткой.

Странные они тут все какие-то. Если я заболею, лучше уйду в лес и буду щипать целебную травку, как больная собачка. А если не поможет — пусть меня пристрелят.

Подхожу к пятой палате. Из-за двери слышно, как стервозный женский голос требует:

— Да закройте вы уже это окно! Дует невыносимо! Вы нас тут всех застудить хотите?

— Дышать нечем, — терпеливо, но с ноткой раздражения объясняет вторая женщина. — Ложитесь на мою кровать, на солнечную сторону, раз вам холодно! Узнаете, каково тут валяться как на печке.

— У меня, женщина, своя кровать есть, и я хочу лежать на ней с удобствами! — парирует первый голос.

Я от души сочувствую второй женщине и жалею маму Катю. Ужасно оказаться в палате с подвидом людей, которым вечно «дует». Они даже в аду будут требовать закрыть все форточки.

Пишу сообщение Родиону: «Я у твоей мамы в палате». Толкаю дверь и широко улыбаюсь.

— Здравствуйте! Я ищу Екатерину Анатольевну.

Оглядываю залитую солнцем комнату. Здесь и правда невыносимо жарко и душно. В палате пять занятых коек. На меня вопросительно смотрят женщины в халатах и тапочках.

— Так, а вы кто? — сурово спрашивает меня тот самый склочный голос, который требовал закрыть окно.

Ой. Стало быть, это и есть мама Ремезова. Она на кровати в дальнем, самом уютном углу. У нее худое, красивое лицо и черные глаза в точности как у ее сына. Тонкие губы кисло поджаты, взгляд недружелюбный.

Оробев, подхожу к ней и сажусь на стул у кровати.

— Меня зовут Таня, я приехала с вашим сыном. Он сейчас у врача, но скоро подойдет. Вот, мы тут привезли… Минералку, йогурт, халат! Журналы…

Суетливо лезу в сумку. Мне не по себе под пронизывающим взглядом Екатерины Анатольевны.

— А почему Родион привез вас, а не Валерию?

Пожимаю плечами.

И правда, почему не Валерию? Она добрая, не отказалась бы помочь бывшему жениху. Но Родион обратился ко мне в трудную минуту. И это приятно.

А его мама не в курсе, что сын расстался с невестой.

— Вы Родиону кто? — продолжает она допрашивать.

— Просто знакомая.

— Ах вот как… — она с разочарованием на лице откидывается на подушки. И заявляет: — Нарядная вы какая, как в театр явилась, а не в больницу.

Мне опять стыдно за свой вид. Надо было все-таки сменить шелковое платье на джинсы.

— А Родион не торопится! — говорит она обвиняющим голосом. — Я уже полдня тут мучаюсь, пока он заявиться изволил!

Это неправда — я знаю, что Родион помчался к ней сразу же, как ему позвонили, хотя был занят. Но я понимаю, что больные бывают капризны.

— Как вы себя чувствуете, Екатерина Анатольевна?

— Отвратительно! Я чуть не умерла. А эта больница! Ужас какой-то. Клоповник! Врачи с похмелья! Как можно держать пять человек в одной палате!

Мне неловко ее слушать. Больница и правда не блещет интерьером, но на врачей она наговаривает. И хотя мне самой не шибко приятно тут находиться, все же согласиться с оценкой Екатериной Анатольевной я не могу.

— А какие у меня ужасные соседки по палате! — продолжает жаловаться мама Ремезова, не понизив голос — каждое слово она чеканит, как непреложную истину. — Без конца то едят, то болтают! Окна открывают!

С других коек на нас смотрят с ненавистью.

— Ишь ты барыня какая… — бормочет под нос старушка в углу. Мне хочется провалиться под ободранный больничный паркет.

— Зато вам тут быстро помогли, правда? А Родион уже договаривается, чтобы вас перевезли в другую клинику. Давайте помогу вам переодеться…

Мама Ремезова сейчас с застиранном больничном халате. Но при виде купленного мной, уютного, в цветочек, кривится.

— Неужели Родион ничего лучше привезти не мог?! Какой отвратительный покрой!

— Это я его купила, не Родион, — отвечаю терпеливо.

Она и не думает извиняться. Лишь презрительно дергает бровями.

— Ладно, давайте сюда!

Хочу помочь Ремезовой встать, но она поднимается сама, и довольно шустро. Она бледная, но видно, что чувствует себя неплохо. Тело у нее гибкое, натренированное, ухоженное. Эффектная женщина, хоть и в возрасте.

Но характер! Но язык! Интересно, она всегда такая, или только когда болеет?

Ее сын подходит через пять минут, но за это время Екатерина Анатольевна успевает вывалить на меня тонны жалоб и категорических суждений.

Родион вежливо спрашивает разрешения у других пациенток через дверь, и только потом заглядывает в палату.

Лицо Екатерины Анатольевны делается очень строгим:

— Родион! Где тебя носит!

— Привет, мама, — с крайне сдержанной нежностью здоровается Родион. — Как ты? Тебе лучше?

— Ну как мне может быть лучше! — теперь поток жалоб хлещет в сторону Родиона.

Он сочувственно кивает, его лицо полно нечеловеческого терпения.

— Почему ты так поздно приехал? Почему тебя дома не было?

— Я был у себя на складах, меня срочно вызвали на работу.

— В выходной день? Да что это за работа такая дурацкая! Давно говорила, брось свои глупости, иди к отцу работать, он тебе все условия создаст!

На щеке Родиона дергается жилка. Кажется, слышу скрип его зубов.

— Мама, сейчас не время для этих разговоров, — прерывает он ее. — Пожалуйста, слушайся врача. Завтра утром тебя перевезут в другую клинику.

— А почему не сегодня? Я что, должна ночевать в этом бедламе?! В одной палате со всеми этими людьми?! Здесь плохо пахнет!

— Мама! — предостерегающе говорит Родион.

— Что «мама»? Я уже тридцать шесть лет «мама», — отрезает она. — Все эти годы я учила своих сыновей говорить только правду. И сама говорю только правду. Имею право высказать мнение!

Бабушка с кровати у окна звучно говорит «Тьфу! Вот ведь халда честная какая!», встает и уходит, шаркая тапками. Другие пациентки бросают на маму Катю убийственные взгляды. Не исключено, что ночью они захотят устроить ей «темную».

К счастью, мама Ремезова переходит на обсуждение домашних дел. Ее увезли внезапно, она требует, чтобы Родион заехал к ним на квартиру и проверил, выключена ли плита и заперта ли дверь. Чтобы встретил завтра папу в аэропорту, позвонил брату, завез ее бумаги на работу и переделал кучу других ее поручений. Она не просит — она диктует и приказывает.

Родион кивает и незаметно косится на часы.

— Пожалуй, нам пора… — робко говорю я, правильно истолковав его взгляд.

— Вы и пяти минут тут не сидите, — возмущается мама и опять переходит на эмоциональную критику больничных порядков.

Я незаметно выскальзываю в коридор и звоню Родиону.

— Да! — слышу в трубке его голос с нотками отчаяния. Фоном тарахтит голос мамы Кати.

— Родион Романович, мне кажется, вас срочно вызывают на работу, — говорю я. — У вас в офисе вторжение инопланетян. Требуется ваше присутствие, чтобы установить с ними контакт.

— Да. Сейчас еду. Спасибо, что сообщили.

И в сторону, твердо:

— Мама, извини, но мне пора! Срочное дело.

Он выскакивает из палаты через минуту, весь красный и взмокший.

— Спасибо. Ты спасла меня.

— Можно, я не буду прощаться с твоей мамой?

— Можно. Я потом извинюсь за тебя.

Мы выходим на улицу, вдыхаем свежий весенний воздух, Родион говорит «Фуух!», трясет головой, усмехается и разводит руками.

— Ну да, она такая, — отвечает он на мой невысказанный вопрос. — Говорит, что думает, и всегда приказным тоном. С ней непросто.

— Ей сейчас плохо, она испугалась, — объясняю я и ему, и себе. — В такой ситуации сложно сдержать негативные эмоции. Прекрасно ее понимаю.

— Она всю жизнь такая. Но когда ей весело, она точно так же щедро делится хорошим настроением с окружающими. Поэтому мы с отцом и братом все-таки ее любим. Отец с ней отлично ладит, ну а мы с братом сбежали из дома сразу после школы. Маму Катю проще любить на расстоянии. Таня, спасибо, что поехала со мной.

— Не за что…

— Никогда так не отвечай на благодарность, — строго велит Родион. — Не принижай свои заслуги. Я растерялся, когда мне позвонили. Ты помогла мне собрать мозги в кучу. При тебе мама вела себя лучше, чем обычно. Мне было проще. Постой… Посидим немного на скамейке? Вечер чудесный.

Мы садимся на скамью под цветущей яблоней. Родион закладывает руки за голову, откидывается на спинку и подставляет лицо солнцу.

Я замечаю, что он осунулся, приобрел интересную бледность, под глазами темные круги. И он какой-то невеселый. Таким я его еще ни разу не видела.

У Ремезова был тяжелый день, а до этого всю неделю на него сыпались мелкие неприятности.

Однако он не раскис. Мне понравилось, как Родион держался со своей мамой. Не спорил с ней, не психовал, но и не потакал ее характеру. Заботился, но не прогибался.

Говорят, мужчина будет обращаться со своей женщиной так, как он обращается со своей мамой.

Он поворачивает ко мне голову, наши глаза встречаются, и на миг у меня возникает чувство, что в его взгляде промелькнул настоящей Ремезов. Шебутной, надежный и проницательный парень Родик, который до этого момента прятался под маской язвительного, властного шефа-самодура.

У меня к горлу вдруг подкатывает комок.

— Как у тебя дела? — спрашиваю внезапно. — Ты решил проблему с твоим другом, который тебя кинул?

Родион улыбается — но невесело, уголком губ.

— Да, решил. Начал так, как ты посоветовала — поговорил. Напомнил ему о годах дружбы, обо всем, через что мы прошли. Спросил, что им двигало.

— И… что?

Он выразительно пожимает плечами.

— А с Валерией как?

— С ней все прекрасно. Звонил ей вчера по делу, она сообщила, что не сможет срочно заняться моим заказом, потому что ей нужно на первый урок танцев на пилоне.

— Ты не думаешь… попробовать… построить с ней отношения заново?

Он отрицательно качает головой.

— Я ей не нужен.

— Не расстраивайся, — утешаю его. — Это не потому, что ты для нее недостаточно хорош. Она просто лучше узнала себя. Дай ей время. Покажи ей, что она тебе нужна.

Родион смотрит на меня внимательно и задает внезапный вопрос:

— Таня, как ты думаешь, что больше всего нужно мужчине от женщины?

— Секса и чтобы вами восхищались, — отвечаю не задумываясь.

— Ну да. Но есть еще одна вещь. Очень важная.

— Какая?

— Нам порой нужно, чтобы нас выслушали. Не осуждали, не советовали, не восхищались. Просто выслушали. Обняли — без всякого эротического подтекста — и сказали, что все будет хорошо и в нас верят.

— Это всем нужно, — улыбаюсь я. А потом, повинуясь порыву, придвигаюсь ближе, обхватываю его руками и говорю:

— Родион, с тобой совершенно точно все будет хорошо. Я тебя недолго знаю, но вижу, что ты такой человек, который всегда справляется. Честно-честно! Я это не просто так говорю, чтобы утешить. Ты крутой мужик. И с мамой твоей все будет хорошо. Она уже вон какая бодрая, с соседками по палате воюет! И с Валерией все будет хорошо. Вы останетесь друзьями, а дальше мало ли как все повернется! И с конкурентом тоже все уладится. Ты быстро найдешь новых клиентов.

— Спасибо, Таня, — говорит он мне в макушку серьезно.

И тоже обнимает меня, и какое-то время мы молча сидим, прижавшись друг к другу, и смотрим, как медленно гаснет небо.

Мне хорошо. Сердце колотится быстро, голова немного кружится, и хочется, чтобы наши объятья стали не такими… дружескими.

Надо отвлечься, и я спрашиваю:

— А все-таки, что с тем твоим другом-предателем вышло? Что он ответил-то?

— Поржал надо мной. Сказал, что в его поступке нет ничего личного, просто он увидел возможность и воспользовался ей, как хороший бизнесмен. И посоветовал мне бизнес-тренинг, чтобы отточить деловую хватку как у него.

— А ты что?

— А я позвонил тем клиентам, которых он увел, и предложил им новые условия. И они все до одного вернулись ко мне, и на следующей неделе я подписываю пару выгодных договоров. Еще и несколько его клиентов ко мне переметнулись.

— Вот ты хитрый змей! — я смеюсь и отодвигаюсь.

Ремезов недовольно хмурится, когда я разжимаю руки.

— Таня, я иначе планировал этот вечер провести, — признается он. — Я собирался тебя похитить.

— Чего?! Это еще зачем!

— Хотел выманить тебя из дома и увезти на свидание. В Ботанический сад. Ты сказала, что любишь живые цветы, я купил два билета. Но потом из больницы позвонили… айда сейчас в Ботанический сад?

— Уже поздно, там закрыто, — трясу головой, польщенная.

— А мы проверим. Идем! — он встает и властно тянет меня за руку. Я подчиняюсь с радостью. Меня еще никогда не похищали, но с Ремезовым я постоянно расширяю границы своего опыта.

Ботанический сад, разумеется, уже закрыт. На кованых воротах висит замок. Но Ремезова это не останавливает.

— Идем! Только тихо!

Он хватает меня за руку и тянет в заросли у забора. Каблуки моих шпилек проваливаются в земле, юбка цепляется за кусты, комары атакуют шею, но мне ужасно весело.

— Что мы делаем?

— Ищем дырку в заборе.

И находим. Видимо, не нам одним ударяла в голову мысль вломится в Ботанический сад, потому что за кустом боярышника прутья раздвинуты чьей-то дурной силой.

— Я тут не пролезу, я через верх. А ты давай, ты худенькая, — командует Ремезов и подтягивается. Секунда — и он уже сидит на заборе, как пират на рее.

Лезу в проем. И застреваю. Родион мне польстил. Его лесть вышла мне боком.

Дергаюсь туда и сюда и клянусь, что никогда в жизни больше не съем ни одного пончика с вишневым джемом.

— Сейчас я тебя вытяну, не паникуй! — ободряет Родион и готовится спрыгнуть, но не успевает.

Из кустов появляется охранник и светит фонариком сначала на висящего на заборе Родиона, потом мне в лицо. Тяжко вздыхает.

Моргаю и говорю глупым голосом:

— Добрый вечер.

— Добрый, — соглашается охранник. — Полицию будем вызывать, граждане нарушители, или как?

— Или как, — заявляет Ремезов и с шумом приземляется рядом с охранником. Отводит его в сторону и беседует с ним о чем-то вполголоса. Охранник чешет в затылке, усмехается.

А я продолжаю торчать в заборе, как Винни-Пух в доме Кролика.

— Ладно, — говорит охранник. — Сейчас фонари для вас включу. Но только на час, не больше.

Он уходит, а Родион начинает операцию по моему освобождению.

— Придется доломать забор, — докладывает он, берется за прутья, крякает и раздвигает их шире. Я вываливаюсь на него мешком, трещит подол платья, попе становится холодно.

— Ты в порядке?

— Почти, — ощупываю себя и обнаруживаю, что на платье сзади появился пикантный разрез.

— Идем гулять! Я привел убедительный довод и нам разрешили.

Очень интересно, какой такой довод он привел.

Мы идем по темной, загадочной аллее, но тут вдалеке щелкает рубильник, вспыхивают фонари и гирлянды, и я попадаю в сказку.