Боярышня Воеводина

Глава 27

Обратная дорога на Москву не шла ни в какое сравнение с путешествием из Лебедяни в Ладогу. Сказалась и подготовка, и припасенная одежда на случай даже сильных морозов, и наличие возка, где можно было немного посидеть, согреться у жаровни с углями, и, что уж там говорить, пообниматься с женой. Да и дорога была в основном наезженная. Ладога, после фактической потери Новгорода, стала основным торговым городом севера, не считая, конечно Архангельска. Но туда рисковали заходить только англичане, умевшие преодолевать капризное Белое море. Конечно, купцы в Ладогу ездили больше шведские, да голландские, но и то, торговля все же шла. Основные силы поляков стояли под Смоленском, понимая, что только чуть отступи и займут русские важный в стратегии город. Так что дорога была пока безопасна. Анна чувствовала себя хорошо, только жаловалась, что ее укачивает в подскакивающем на ухабах возке. Когда выпал обильный снег и пришлось поставить полозья, для чего остановились на целый день в Боровическом погосте, почти восстановленном после большой битвы между поляками и шведами, прошедшей менее 2х лет назад. Заодно отдохнули, посетили свято-Духов монастырь, где и переночевали в монастырском странноприимном доме, Княжич с женой — в палатах для знати, дружинники — в общих кельях. В баню сходили, выспались на нормальных кроватях, не на лавках в крестьянских избах. По санному пути дорога была приятнее и ровнее, но Аннушку все равно укачивало, даже останавливать возок приходилось.

— Съела я что-то не то, что ли, — причитала она, — тошнит и тошнит! Надо бы травницу какую найти, травок купить. Отвар-то я сама приготовлю!

Травницу нашли, в следующем большом селе, погосте на Вышнем Волочке — волоке из Мсты в Цну. Расспросила она Анну, покачала головой, и сказала:

— Девонька, ты же сама ведунья, силу я твою чувствую, как же сама не поняла! С мужем давно живешь?

— Так с весны, только он на войну уезжал, только десяток дней, как вернулся.

— А крови когда у тебя быть должны?

Анна по загибала пальцы, подсчитывая, и ахнула.

— Пять дней как должны были, нету.

— Прислушайся к себе, посмотри себя изнутри, ты же баб наверняка смотрела, поймешь.

И тут Анна ощутила внизу живота как бы маленький светлячок. Точно, есть!

— А почему тошнота так рано? Обычно после первого месяца! Неужто с ребеночком что-то не так!

— Все так, деточка, все так. Дорога тебя немного растрясла, да и дар у твоей дочери сильный, вот она и беспокоит тебя. Муж-то одаренный, или нет?

— Одаренный, чародей он, не колдун.

— Вот, а в твоем дите две силы — чародейская и ведьмовская соединились. Ничего, скоро успокоится. Как доедите, так все на свои места встанет. Ты еще беспокоишься, как тебя новая родня примет. Пустое. Такую красавицу, да одаренную, как не принять! И кровь у твоего мужа сильная. У матери его сколько детей?

— Двенадцать, и только одного потеряли. Поляки в бою убили. А Миша мой — последний.

— Последним сыновьям обычно все материнские таланты переходят. Это только мужики считают, что дети только от баб зависят. Может ли зачать жена, или нет. От них тоже. Значит, будет у вас столько детей, сколько ты сама захочешь. Хоть один, хоть пять, хоть десяток. Травки-то знаешь, наши, бабьи?

Анна покраснела и сказала: — Знаю, бабушка научила.

— Ну, вот и ладно. Второго ребеночка лучше не ранее, чем через год после первого заводить, и то, что пока грудью кормишь, зачать не выйдет, неправда, не мешает одно другому. Травки, как мужа подпустить решила после родов, сразу принимай! Сейчас дам я тебе травки от тошноты, а отвар ты сама сваришь. Его лучше еще теплым принимать. Тошнота и пройдет. Мужу пока ничего не говори, изведет заботой так, что света божьего не увидишь. Знаю я таких. На подъезде к Москве обрадуй.

— Спасибо, тетенька. И отвар сварю и потерплю до Москвы. Мишу же ненадолго отпустили, только за мной съездить, потом его служба государева ждет. Нельзя нам задерживаться.

— Вот и ладно. Счастья тебе, княгиня.

— Не княгиня, княжна.

— Княгиней будешь. Верь мне. Я будущее всегда вижу! Ступай с Богом, да мужу много не раскрывай. Не всегда мужикам женские тайны знать полезно!

Поехали дальше потихоньку. Аннушка до Москвы не дождалась, в Твери мужу весть радостную сказала. Миша озаботился, ехать приказал чуть ли не шагом, несмотря на возражения жены. Так что оставшиеся почти 120 верст до Москвы тащились едва ли не дольше, чем ехали от Ладоги до Твери. Наконец, прибыли. На крыльцо Михаила высыпали встречать все пребывающие в вотчине члены семьи. Впереди мать с отцом, потом братья по старшинству. Он с Беса спрыгнул, и сначала Анне помог вылезти. Подошли к крыльцу, поклонились, представил Анну Михаил, как положено. Наталья подхватилась, невестку в объятия заключила, потом вертеть, рассматривать стала.

— Ах, красавица писаная! И фигурка ладная, к деторождению способная! Когда внуками порадуете?

— Через девять месяцев, маменька, — пояснил Михаил, — поэтому и ехали от Твери до Москвы почти шагом, что бы дитю не повредить.

— Наталья, — прикрикнул князь Константин, — заканчивай невестку тискать! Веди в покои, пусть переоденется с дороги, да в баню.

Я с Михаилом переговорю, тоже в баньку сходим, да и за стол. А вы все, — цыкнул он на столпившихся за ним на крыльце сыновей с женами, — не смущайте молодую, за столом разглядите!

Так что смутившуюся, от обилия родственников мужа Анну повлекли в терем Наталья и, на правах старшей невестки, Алена. Показали их с Михаилом комнаты, представили прислугу, сенных девушек. Анна попросила пригласить ее Дашку, познакомить. Познакомили. Потом все вместе в баню с дороги пошли. У Муромских не было принято мыться всем вместе, по старым обычаям. Женщины и мужчины мылись порознь. Анна попросила сильно не поддавать, за ребенка беспокоилась, Наталья успокоила — у них мыльня и парная отдельно. Кто парится не хочет, тот просто моется. Вот она, например, с возрастом хуже стала жар переносить. Анна обрадовалась: — Как у дедушки!

— А бабушка твоя, Анна с вами не поехала? Ты ей отпиши, что ежели, боится, что нас стеснит, то ты видишь, сколько у нас народу. Еще одного человека мы и не заметим.

— Нет, тут в другом дело. Миша с ней говорил, она все ему объяснила. У меня со стороны отца две семьи родственников есть, Они в свое время с Лжедмитрием связались, за что их Василий Шуйский имущества лишил. Оставил по деревеньке. Так они все время к нашим богатствам подбирались. Пока батюшка был жив, он им спуску не давал, а как убили его и братика, попробовали к маменьке подобраться, но испугались силы ее немаленькой. Сейчас на меня зубы точат. Не знают, что силы во мне больше, чем у матушки. Лествичное право вспомнили. Вот бабушка и осталась защитить имущество. Она и брата дедушкиного, старшего в роду, позвать может, и все бумаги у нее, и знает она все вотчины назубок. Миша тиуна ей оставил, что бы ей самой не ездить по всей земле Новгородской. Князь его знает, это Николай Егоров, что с Мишей под Лебедянью воевал. Он на нашей ключнице, Агафье женился, дружину обещал собрать. Как возьмет крепко под свою руку все владения, так бабушка и приедет. Да еще она все равно бы не поехала, пока маменьке 40 дней не справит. Я-то уехала, что бы Мишу не задерживать, он бы без меня не поехал.

— И хорошо, заждались мы его. Константин очень волновался, что задержится. Молодцы, вовремя приехали.

В кабинете князя происходил другой разговор. Вначале отец выгнал всех братьев, заявив, что у них будет время пообщаться, а сейчас ему нужно переговорить с Михаилом наедине. И закрыл дверь у них перед носом. Кивнул сыну на стул перед его столом.

— Садись. Все так и пьешь только взвар?

— Да, батюшка.

— Вон, в кувшине, наливай, а я меду выпью. Порадовал ты меня. Князь Одоевский тебе такую похвалу поет, даже неудобно. Все ладьи у Заруцкого потопил, и почти половину народа уничтожил. С двумя магами в придачу. Наши чародеи никак с ними справиться не смогли. Так что сначала Ивашко в Астрахань сбежал, но потом его свои попытались выдать, так он на Яик утек. Засел на Медвежьем острове, пытается снова рать собрать, да не верят ему уже, что Воренок внук Грозного. Михаилу народ присягает. Теперь о тебе. Мы твое возвращение постарались скрыть. Для всех ты в Устюжен поехал, с женой. Потому, что воевода в Ладоге уже донес, что ты жену забрал и уехал. Огорчил ты его, он хотел твою Анну за своего сынка — балбеса сосватать. Деньги ему нужны. Мы слух пустили, что ты жену с дружиной в Москву отправил, а сам в Устюжен подался, порядок наводить. Тем более, удобный путь туда как раз через Неболчи идет. Это не из-за поклепа Салтыковых, а из-за задания твоего будущего. Нужно, что бы потеряли тебя. Не знали, где ты сейчас пребываешь. Служба у тебя будет трудная и опасная. Шереметьев с трудом меня уговорил согласиться. Сейчас у тебя время есть, готовиться будешь. До начала навигации на Белом море. Потом в Англию поплывешь. Там немного поживешь, на практике свои умения попробуешь, осмотришься, и приступишь к выполнению задания. Шереметьев уверен, что тебе это по плечу. Завтра приедет и все объяснит. Братьям я сказал, что ты с Салтыковыми все еще в контрах, и мы будем тебя прятать. Им лучше правды не знать. Анне, ты сам решай, что сказать. Учитывая ее положение я бы все-таки сказал что то помягче, насчет посольства к королю Якову. Подумай. Подумай и над тем, какие проблемы у тебя в Новгородской земле имеются, которые твоего присутствия потребовать могут. Подумаем, как решить. Понял? Если навигация на Белом море поздно откроется, то и жена твоя успеет родить, так как раньше июля вряд ли какое судно разгрузиться — загрузиться успеет. А теперь давай в баню, да обедать будем. Только один вопрос — Орлика сохранить не удалось?

— У Орлика неприятность, небольшая. Попался в Тихвине разоренном кузнец криворукий. Гвоздь в подкову криво загнал. Как подморозило, он ему кусочек копыта и сколол. Пришлось расковать и лечить. Кузнец, который лечит уговорил не брать с собой, на конюшне оставить, у Воеводиных. Сказал, как рог копытный нарастет, его надо будет подрезать аккуратно, и тогда можно ковать. За ним Николай Острогожский присматривает. Я его тиуном у Аглаи Сергеевны Воеводиной оставил. Она взялась Анино наследство отстаивать, к которому некоторые родственники ручонки тянут.

— Это мы тоже обсудим. В баню пошли. Обедать пора.

Обед прошел по-семейному, Анна понравилась всем. Особенно поразила родных весть о беременности. Наталья все же сговорила дочь своей подруги Лидию за одного из средних сыновей, Владимира. Свадьбу сыграли еще в августе, но пока ребенка там не намечалось. Так что с этой стороны все было нормально. Анну приняли и зауважали.

Наутро прискакал боярин Шереметьев. Оглядел Михаила, похвалил, что не стриг волосы и пригласил в гости, в свою только что отстроенную усадьбу, вместе с отцом. Анна устроилась вместе с невестками шить приданое малышу, вернее, малышке. Постельные игрища Наталья им категорически запретила, утверждая, что это повредит ребенку.

— Только после трех месяцев! — категорически заявила она. Так что даже обрадовалась, что Михаил проведет несколько дней в «гостях» у Шереметьева. Князь поехал его проводить. Михаил поцеловал жену, попросил не скучать.

— Это в связи с моей новой службой — добавил он по-франкски, что бы не поняли остальные дамы. Женщины, услышав иностранную речь удивились и стали расспрашивать Анну, поняла ли она мужа. Она призналась, что учила франкский, и даже они с Михаилом признались друг другу в чувствах по-франкски, потихоньку от бабушки, пока она гадала, как их поженить, так как Михаил подходил ей по дару, а бабушке пора было передавать внучке свою силу, ее можно было передать только замужней женщине.

Князь и Михаил поехали к Федору Шереметьеву в возке, что бы соблюсти скрытность. Князь в нарядных одеждах, Михаил в простонародном костюме, изображая холопа. Прошли в пахнущий свежей стружкой терем. Шереметьев сразу пригласил спуститься в подклеть. Там на лавках был разложен странный наряд: Рубаха, вся, наподобие бабьей, украшенная кружевами не русской работы, только короткая. Исподнее, по фасону вроде мужское, но тоже кружевами прошитое и с кружевной оборкой снизу. Затем несуразный кафтан, узкий, плотно облегающий тело, и с прорезями на рукавах. По талии отрезан, и к нему пришита то ли коротенькая юбка, то ли широкий пояс, ничего не стягивающий, к тому же спереди удлиненный, чем-то вроде клина. Сверху это безобразие застегивалось на ряд пуговиц, увитых золоченым шнуром и было все сшито из голубой парчи с золотым рисунком в виде цветов, похожих на узор на Анином свадебном сарафане. В довершение, к этой одежке прилагались совершенно несуразные порты из темно-синей парчи, похожие на два бочонка, в складку, доходящие только до колен, и с дырами по бокам! И с бантами внизу! А еще длинные шелковые носки, доходящие до нижней трети бедра, и туфли бабьи, мужского размера, на каблучке, украшенные пышными бантами тоже голубого цвета, скрепленными блестящими темно-синими самоцветами. Рядом лежали изящно вышитые перчатки белой кожи и дурацкая круглая шапка, как бы поставленная на тарелку из того же материала и еще с пером!

Самым большим шоком для Михаила, когда в помещение вошел невысокий рыжеватый человек в похожем наряде, только более скромном, и на аглицком языке предложил Мише примерить все это безобразие!