Анюта проспала до обеда. Проснулась от сильного голода. Чувствовала себя отлично. Энергия просто переполняла ее. И есть хотелось ужасно. Она быстро накинула на себя заботливо оставленные бабушкой рубашку и домашний кафтан из турецкой парчи, волосы заплела в косы, заколола, и покрыла положенным рядом богатым повойником, тоже из бабушкиных запасов. Негоже мужниной жене волосы напоказ выставлять! Даже мужу можно показывать только в кровати. Боярышня, вернее, княжна, покраснела, вспоминая свои глупые подозрения, и саму близость. Оказывается, муж в постели не обязательно должен быть властным, резким и грубым! Не поняла она по неопытности, что берег ее Миша, нежно соблазнял, вовлекал в игру любовную, так что, распаленная плотским томлением почти не заметила она, как ее девичество было уничтожено. Ее прошлые подружки и многочисленные двоюродные сестры, рано вышедшие замуж, такие страсти рассказывали о своей брачной ночи. Дуры! Вот, чуть не обидела она Мишу своими подозрениями. Приведя себя в порядок перед зеркалом, Анна уже собралась на выход, как в их импровизированную спальню вошел ее Мишенька, уже одетый. Наклонился, поцеловал в губы, спросил заботливо:
— Проснулась, лада моя, как себя чувствуешь?
— Прекрасно, Миша, спасибо тебе!
— За что?
— За нежность, за заботу обо мне! Мне подружки, что раньше меня замуж вышли, такое рассказывали о своих половинах, что испугалась, вот и несла невесть что у супружеской постели, извини!
— Значит я правильно подумал! А еще, наверное, книжек латинянских начиталась, грамотная же! Декамерон, или Сатирикон, или еще что похуже! Читала?
— Нет, бабушка же латынь знала, не допустила. Хотя, в дедовой библиотеке были. Она сама их прочла, когда на десятом году замужества была. А мне до старости читать не велела! А ты читал? Что в них такого?
— Читал. Сатирикон надолго запомнился! Папенька с книгой застал. Он в дальнее имение уехал, там воровство какое-то случилось, да конь захромал, вот и вернулся. Конюхам и кузнецу разнос устроил, всех перепороть велел. Пока другого коня готовят, в терем прошел, злой, и меня в библиотеке с книгой застал… Вспомнить страшно, что было, когда понял, что я читаю! Строг у меня батюшка.
— Неужто порол?
— Считал, что лучше домашнее внушение в детстве, чем потом жизнь наказывать будет! Но слуг не привлекал, и учителям запрещал. Приказывал только ему о проступках докладывать, а наказывал сам, келейно, чтобы чести княжеской поругания не было! Ну, иногда, особенно в пост, всех братьев собирал и всем по вине раздавал. Для острастки. Причем, когда уставал, нас же восемь было! То приказывал старшим, уже поротым, младшим всыпать. Так что я легко отделывался.
— Надо же, как князей воспитывают! Ну, меня батюшка не воспитывал, только бабушка и маменька, но она больше нотации читали, ну, в угол на колени ставили, самое страшное наказание — на час в углу на горохе. И по рукам шлепали, что бы ела правильно, красиво, и, если прописи плохо писала, без усердия. Ладно, хватит о прошлом, завтрак проспала, пошли обедать!
— Там боярыня Аглая еще спит, всю ночь около тебя просидела. Я Мишу проверить зашел, лучше себя чувствует, но еще слаб. Так Гашка вчерашнюю утку, что нам, как молодоженам оставили, разогрела. И взвар вчерашний. Я ее сюда принес, давай поедим, пока теплая. Вчера-то мы о ней и не вспомнили!
— Ой, Миша, ты же голодный! Плохая у тебя жена! Спит, мужа не кормит!
Утку ели в той же комнате, где вчера гуляли. Миша ее порубил на кусочки, и начал предлагать жене на длинной двузубой вилке, она игру приняла, и тоже стала его кормить. Так, за этим занятием и застала их выспавшаяся Аглая. Тихо постояла у двери, умиляясь, но потом зашла, прервала идиллию.
— Так, голубки, поели, хорошо! Мише можно и рюмочку мальвазии принять, а тебе, Анна — ни-ни, только взвар. Думала силу приняла и порядок, нет, милая, что бы ее применить много, знать нужно. Так что я сейчас, наскоро объясню, как отрока лечить от сердечной хворости. На муже потренируемся, завтра, с утречка и полечим вместе, ехать им нужно срочно. Слухи уже поползли, что пропал царь избранный. Так что вам срочно возвращаться надо, несмотря на распутицу. Мужики из деревни поехали по соседям, узнать, как проехать побыстрее, да безопаснее, пока все дороги не развезло, да разлив рек не начался. Ты, княжич, раздевайся, и на кровать ложись, мы ее попозже в залу перенесем, а разбирать не будем. Но, что бы мыльней пользоваться можно было. В избе тесно, последние ночки здесь проведете! Разделся? — спросила Мишу Аглая.
— Да!
— Исподнее тоже снимай, прикрой там срам, ну хоть полотенцем, от меня. Анна ночью твое богатство отдельно изучит. Сейчас Анну на твоем теле как устроен человек обучать будем!
Обучение молодой ведьмы стало для Михаила тем еще испытанием. По указанию Аглаи, она не только водила над его телом руками, но еще и щупала отдельные места пальчиками. Периодически Миша ощущал в этих местах жар. Но под конец этой пытки, весь жар сконцентрировался у Михаила в одном месте и вызвал совсем неприличные последствия. Первой все поняла Аглая. Она остановила внучку, которая удивленно посматривала на приподнявшееся полотенце, и прекратила урок.
— Все, Аннушка, хватит на сегодня. Довели мужика! Я вас двоих оставлю, так что ужин Гашка вам сюда принесет! Нужник при бане имеется, воды много наношено, так что милуйтесь, сколько захотите, потом расстаться придется! Заодно, княжич, объясни жене, как мужики и бабы устроены. Вижу, вчера не разговоры разговаривали, делом занимались! И, Анна, вот, отвар выпей! Каждый день пить будешь, пока муж не уедет. Не переживай, княжич, отвар безвредный, против детей он. Нельзя пока вам ребеночка заводить! Приедешь, дела свои устроишь, родителей известишь, Анну заберешь, и заводите сколько хотите, хоть пять, хоть десять, хотя десять это уже перебор! Все, пойду, проведаю болезного, Как он там. Про тебя, княжич, сказала, что тепло стало, и ты в баню переехал, что бы нас с Аней и Гашкой не смущать. Или все-таки сказать про свадьбу?
Михаил подумал и покачал головой.
— Не надо. Видел я, какими глазами он на нее смотрел. Это тоже один из доводов в пользу скорой свадьбы был. Приехал бы на Москву, огляделся, на царство венчался, потом о свадьбе бы говорить стали, династию укрепить надобно, наследники нужны. Вспомнил бы, и привезли бы ему Аннушку. Он упрямый, если что-то в голову возьмет, не выбить. Это только слухи, что им мать крутит. Он в малом уступает, в мелочах, а в серьезном деле насмерть стоит. Вот как с богомольем этим. Представляете, что было бы, избери он Анну! Марфа бы извела бы ее, издергала придирками. Взъярилась бы, что жена сына ведьма, скорее тебя она отравой изведет, чем ты ее! Не знают же, что она белая. Величайшая редкость нынче на Руси!
— Молодец, правильно мыслишь. Анна, выпила отвар? Тогда пошла я. Завтра еще раз урок повторим, не переживай, не так долго, просто ее действия с Михаилом, что бы проверить правильность, потом, прямо с утра — лечение всегда лучше утром проводить, полечишь отрока, день на принятия лечения. И можно ехать!
Ушла, оставила их наконец-то вдвоем. Но и после ее ухода Михаилу пришлось подробно объяснять молодой жене особенности строения мужского тела, причем интересовалась она с чисто медицинскими целями! Наконец, попросила посмотреть. Она же жена, ей можно! Михаил, стиснув зубы, позволил. Анна смело откинула полотеничко, и ахнула:
— Как же ты с этим со всем ходишь? Жутко неудобно же!
— Знаешь, жена, я тебе потом все еще раз покажу и объясню, а сейчас мне до разъяснений. То, что ты видишь, это результат вашей учебы. Твоих прикосновений. Просто ты, сама не понимая, привела меня в боевую готовность, и, пока я не удовлетворю свою страсть, он так и будет пребывать в боевой готовности!
— Подожди, я не поняла, ты вчера засовывал эту штуку в меня⁇ Она же мне там все порвала! Такая большая! А я даже не попросила бабушку посмотреть! Надо срочно ее вернуть!
— Анна! — он едва успел схватить жену за руку, — скажи, тебе вчера был очень больно?
— Нет, почти не было.
— А сейчас что-то болит?
— Нет, не болит, — она как бы прислушалась к себе — совсем не болит!
— Тогда что ты паникуешь? Да, вчера пришлось порвать твою девственную преграду, иначе я не смог бы проникнуть в твое лоно, и излить туда семя! Подумай, этим же путем появляется целый ребенок, как там может повредить что-то такой ствол? Все у нас Господом так устроено, что бы соединяться для продолжения рода, ничему в теле не вредя. Так что соединимся мы с тобой сегодня, как муж с женой спокойно. Препятствия у тебя больше нет, болеть нечему. А я постараюсь, что бы ты не только не боялась, но и поняла, как это приятно. Отвар Аглаин выпила? Права она, нельзя пока нам ребеночка иметь. Надо жизнь наладить.
После они лежали, обнявшись. Анна пристроила голову на плечо мужа, слушая, как бьется его сердце.
— Мишенька, любый мой, как я не хочу тебя отпускать! Там же до сих пор война. А ну, как убьют, или ранят? Может, все-таки возьмешь меня с собой? Я и за другим Мишей присмотрю!
— Аня, давай я честно признаюсь, какие опасности для меня имеются. Почему я за тебя боюсь! Только ты не пугайся, большинство не так страшны. Понимаешь, сейчас вот, Мишу выбрали царем. За него большинство было, но не все. Были группы, что руку других держали. Вон, поляка Владислава. Его бы и выбрали, и часть бояр ему уже присягала. Только его отец, Сигизмунд, слишком поторопился. Поняли наши бояре, что он не сына царем на Русь планирует, а сам править хочет. И латинские порядки нам навяжет. Вот и переметнулись к Мише. Но до сих пор есть люди, поляка поддерживающие. Так вот, я был к Михаилу приставлен и как учитель, сам-то он еле-еле грамоте обучен, но и как человек его отца. Будущего патриарха Филарета, что бы сохранить Мишу до принятия царского венца. И многим был как кость в горле. Подружились мы с ним, слушал он меня. Многие не знают его характера. Думают, что так, молодой, безвольный, а он, если что не по нему, упрется, и с места не сдвинешь! Вот и опасаюсь, что воспользуются недруги нашей поездкой в Тихвин, оговорят, что это я его подучил, ну и попаду в опалу! Вон, как сами Романовы, при Годунове. Убить не убьют, но в ссылку отправить могут. Вот и опасаюсь за тебя. Пока о тебе не знают, ты отсидишься здесь, в безопасности. А когда все на свои места встанет, я тебя разыщу и родителям представлю. Понимаешь?
— Миша, неужто в острог посадить могут? Или в монахи постричь?
— Посадят вряд ли, все же я чародей обученный, боевой, и не из слабых, да и слишком мелкая я сошка, что бы подстригать насильно. А вот отослать подальше могут, что бы Мишу от меня оторвать! У его матери родня большая, жадная, к власти рвутся. И не хотят, то бы отец его из польского плена живым вернулся. Он им руки-то укоротит! Ладно, хватит. Нам с тобой всего одна ночка осталась перед разлукой, а мы разговоры разговариваем. Давай целоваться!
— Ой, Миша, ой, я еще спросить хотела! Ой, охальник! Да что же это тако….
Михаил задул свечу.
Утром опять пришла Аглая, Анна урок повторила, косясь на полотенчико меж ног мужа. Все Аглая одобрила, оделись и пошли Михаила лечить. Тот обрадовался другу, попенял ему, куда пропал. Миша, смущенно рассказал, что боярыня Аглая на нем Анну учила, как его лечить, а спал он в бане, так как не хотел трех женщин смущать, раз совсем поправился. Тут Анна его прогнала за стол, там Гашка уже еду собирала, и подсела к Михаилу. Лечение началось.
Утром следующего дня Михаил встал с кровати, Вся болезнь ушла. Сердце билось ровно, колени не болели. Можно было ехать.