Бойфренд в наследство

Глава 4

Я очень хотела, чтобы поминальная церемония была особенной и наполненной смыслом, но этот час прошел в слезливых невнятных воспоминаниях и пустой болтологии, не шедшей ни в какое сравнение с человеком, каким в действительности был мой дед. Бесплатный бар тоже сделал свое дело: глупая сентиментальность и фальшивый пафос развязали гостям языки, и понять, что из их воспоминаний было реальностью, а что выдумкой, стало почти невозможно.

Потом папа с помутневшими глазами проводил всех в «зал рефлексии» – поразмышлять над наследством дедушки Джима и еще выпить. Но заклятый враг так и не появлялся, а это значило, что кто-то еще должен разыграть какой-нибудь глупый спектакль, чтобы умиротворить дух дедушки. Учитывая численность и состояние гостей, я за это особенно не переживала.

Мама отвела меня в сторонку и кивком головы указала на дверь:

– В траурном зале никого нет. Почему бы тебе не попрощаться с дедушкой?

– Уже попрощалась. Перед его кончиной, – я отвела взгляд. – Он ушел, мама.

– Он ушел не навсегда. Он просто ушел из этого мира. Пойди туда, к нему. Это поможет.

Я села в раскладное кресло напротив гроба. Попыталась собраться с духом, чтобы сказать дедушке еще пару слов. В зале было прохладно; аромат увядающих цветов смешался с запахом мертвого тела. Церемония прощания, может, и прошла на оптимистичной ноте, да только ничего не изменила: все гости вышли из этого зала, а дедушка должен остаться в своем ящике из поддельного золота навсегда.

Я содрала черный лак с трех ногтей, прежде чем нашла в себе мужество подойти к гробу. Дедушка Джим походил на Боно, лидера группы U2 – рыжие волосы, выкрашенные в черный цвет и коротко постриженные, тонированные солнцезащитные очки (его фирменная фишка), кожа с холодным восковым налетом. Я пыталась поспорить с родителями насчет открытого гроба, но, конечно же, безрезультатно. Они сказали, что открытый гроб позволяет людям, пришедшим проститься с усопшим, психологически настроиться и принять факт его смерти. А по-моему, это легче сделать, когда гроб закрыт и не бередит еще не затянувшуюся рану.

Как бы там ни было, мне в последний раз представилась возможность взглянуть на дедушку (или его версию). И я даже порадовалась ей. Протянув руку, я поправила ему очки.

– Его похоронят в очках? – В дверной проем, пригнувшись под низкой притолокой, шагнул Виктор Крэнстон. – Хочешь знать почему? Из-за его век. Таких обвисших век и мешков под глазами я ни у кого не видел. И он знал об этом. Боно, кому нравится этот Боно? Он думал, что темные очки придавали ему таинственный вид, – Крэнстон икнул. – Таинственность! Какая чепуха, Джим Нолан…

– Дедушка будет очень рад, что вы пришли, – сказала я. – Нетрезвым, как он и надеялся.

Виктор купил соседнюю часовню в конце девяностых, через десять лет после того, как дедушка начал свой бизнес. Предыдущими владелицами часовни «Мечта Купидона» была пожилая пара, которая до сих пор присылает нам под Рождество поздравительные открытки. Став хозяином, Виктор пристроил к ней еще пять тематических приделов, сделал подъездное окно и ввел ряд прочих новшества (в частности, аренду лимузина «Хаммер», разрисованного избитыми слащаво-приторными купидонами), которые вкупе с нетрезвыми посетителями принесли свадьбам в Лас-Вегасе дурную славу.

Покачнувшись, Крэнстон вошел в зал; его губы изогнулись в ухмылке, обнажив вставную челюсть.

– Я не помешал? Ты прощаешься с этим неудачником?

Я не сознавала, насколько ненавидела этого человека, пока мы с ним не познакомились официально – потому что при каждой встрече на парковке он показывал мне неприличный жест.

Я преградила ему путь к гробу. Виктор еще был от меня в футах шести, но в носу засвербело от мерзкого запаха. От Крэнстона разило алкоголем и подгоревшей говядиной.

– Дедушка Джим хотел, чтобы вы устроили скандал на глазах у множества людей.

– Я уязвлен, милочка. Мне больно и обидно это слышать. Я пришел сюда, чтобы отдать ему дань уважения, как и все остальные люди, – буквально оттолкнув меня, Крэнстон ринулся к гробу.

Я сосчитала до «двенадцати». Как правило, мне этого хватает, чтобы успокоиться.

– Вы никогда не выказывали ему уважение при жизни. Так зачем же начинать сейчас?

– Дедуля?

Не успела я фыркнуть про себя из-за того, как глупо и старомодно называть кого бы ни было «дедулей», как в зал торопливо вошел парень с поминок.

Его голос оказался выше, чем я предполагала, но вряд ли стоит ожидать глубокого гортанного звучания, когда произносишь такое слово, как «дедуля». Заметив меня, парень махнул рукой – примерно так же, как раньше это сделала я. Это заставило мое сердце смягчиться. И – неожиданно для меня – екнуть.

– Ой, привет.

– Я… мм-м… я не тебе тогда помахала… До этого… – Пожалуй, хуже взмаха рукой было лишнее напоминание о нем: вдруг я теперь всегда буду ассоциироваться у него с этим жестом. – Я обозналась… приняла тебя за другого.

– Да, я тоже козырнул не тебе, – в голосе парня слышался южный акцент, теплый и приторный, как подслащенная овсяная каша. – Позади тебя стоял ветеран.

– Ветеран?

Парень выдавил улыбку. Я было растерялась, но через мгновение поняла шутку.

– Отдать честь ветерану – как мило! – я попыталась придумать забавную фразу, чтобы развить шутку, но этот парень… его присутствие рядом… это уже слишком.

Виктор Крэнстон откашлялся:

– Дакс, ты кончил заигрывать? Я могу завершить свои дела здесь?

Дакс? Это Дакс. Дакс Крэнстон. Вот он – короткий миг, мимолетная искра, не успевшая разгореться, и она проскочила у меня с Даксом Крэнстоном. Отлично, дедушка Джим! И кто не оставляет запечатанный конверт для любимого внука своих врагов?

Виктор запустил свои пальцы-сардельки в гроб и сорвал с дедушки Джима темные очки:

– Вот так-то лучше. Теперь ты сможешь предстать перед Создателем во всей дряблой славе.

Во мне взбурлил адреналин. Если дедушке Джиму хотелось, чтобы кто-нибудь устроил на его похоронах сцену, то я готова. Выцарапаю Виктору его хорьковые глазенки, вырву его сальные волосы и раздеру в клочья его дешевый костюм. И я сделаю это с превеликим наслаждением!

– Верните их на место!

– Ну же, давай! Это глупо, – призвал дедушку Дакс. – Пожми всем руки, и пойдем отсюда. Ты же выше всего этого.

Довольно спорное утверждение.

Не сводя с меня глаз, Виктор повертел очки в пальцах. Я не шелохнулась, даже не поежилась, хотя и одного взгляда этого человека оказалось достаточно, чтобы мне захотелось раствориться в пузырьке с антисептиком.

– Ладно… но что я действительно хочу узнать – так это что будет с часовней?

– Что вы имеете в виду? Люди приходят сюда, венчаются, мы зарабатываем деньги. Разве у вас по-другому? – я не поверила собственным ушам – настолько спокойно прозвучал мой голос.

– Ты мало что смыслишь в том, как зарабатываются деньги. Будет забавно посмотреть, как эта часовня придет в упадок, перейдя в твою собственность. Кто сейчас ею занимается – секретарь Джима или твой отец?

– Не ваше дело.

– Вот тут ты ошибаешься. Это бизнес. И я буду за всем следить. Запомни это.

– Как хотите, – меня так и подмывало добавить: «Вам ничего не обломится, выкусите!», но я решила соблюсти приличия.

– Увидимся на парковке, внучок. – Крэнстон вдруг сломал очки пополам и бросил их в гроб. – Покойся с миром, Джимми.

Сердце у меня колотилось как бешеное, но я услышала его стук только после того, как Виктор со своим амбре исчез из зала. Мне захотелось догнать его, повалить на пол и дубасить, дубасить кулаками изо всей мочи. Ярость ослепила меня, взяла верх над невесть кем установленным правилом, что девушке драться не пристало. Но не успела я сделать и шагу, как передо мной встал Дакс:

– Эй-эй. Не кидайся за ним. Это не поможет.

– Зато его морда станет чуть симпатичнее, когда я ее разобью.

– Я серьезно. Побудь здесь, со мной, пару минут. Он изрядно набрался. А в таком состоянии он всегда злой. Пусть остынет. Выдохни.

Я в гневе уставилась на опустевший дверной проем.

– Это были любимые дедушкины очки.

– Дедом иногда завладевает демон разрушения. Давай я за них заплачу?

Я моргнула:

– Не надо. Тем более что дедушке уже все равно.

– Согласен. – Дакс почесал голову с коротким «ежиком», как пес, которого достал настырный зуд за ухом. – Послушай, я сожалею о твоей утрате.

– Спасибо. Я тоже, – а еще я пожалела, что Дакс стал свидетелем моей утраты, моей ярости и моей неловкости. И я снова поддалась гневу: – Твой дед – придурок.

– Может, и так, – Дакс пожал плечами, и его левое плечо оказалось чуть выше правого. – О твоем деде я тоже много чего слышал.

– Не причисляй моего дедушку к подобным этому человеку.

– Твой дед подал четыре судебных иска против моего. Ни за что.

– Никогда не слышала об этом, – сказала я.

– То, что ты об этом не слышала, не значит, что этого не было.

– Ну… – я запнулась. – Возможно, Виктор это заслужил.

– А возможно, не заслужил. Но так уж повелось у наших дедушек. Они не ладили друг с другом. И не стремились поладить. У каждого из них свои тараканы.

– Мой дедушка лежит перед тобой в гробу! – показала я пальцем, как будто дедушка мог восстать из него на мою защиту. – О мертвых плохо не говорят.

– Да, верно. Забудь все, что я сказал… – голос Даска сорвался.

«Может, получится скрепить очки скотчем? – пронеслось у меня в голове. – Вряд ли они понадобятся дедушке под землей для защиты от солнца…»

– Ладно, чего уж там, – пробормотала я.

– Ну да.

Дакс не ушел. Он остался стоять рядом – с угрюмым лицом и крепкими мускулистыми руками. Хотя какое отношение к выражению его физиономии имеют его руки?

– Послушай, – Дакс поколебался, прежде чем заговорить снова. – Ты правда думаешь, что мертвые могут нас слышать? Что они там ловят каждое наше слово и беспокоятся, что о них болтают живые? Чем дольше ты живешь, тем больше людей вокруг тебя умирает. И ты думаешь, что эти духи наблюдают за каждым твоим движением? За тем, как ты писаешь в душе? И твоя двоюродная бабка Милдред знает об этом? От таких мыслей бросает в дрожь, да?

– Я не думаю, что усопшие прислушиваются ко всему, что мы говорим, – сказала я. Кто он вообще такой, этот юноша/мужчина? – Но, возможно, они настраиваются на одну волну с нами в особых случаях. Например, на выпускном. Или когда кто-нибудь говорит «Твоя двоюродная бабушка Милдред улыбается тебе с небес».

– Возможно, – Дакс потер подбородок, на котором было достаточно щетины, чтобы я не могла определить его возраст. Сколько ему? Восемнадцать? Девятнадцать? Он точно старше меня. – Но если мы решим пополнить ряды сторонников теории «жизни после смерти», нужно признать и существование рая. У двоюродной бабки Милдред нет времени смотреть на роды своей внучатой племянницы. И ее совсем не волнует, считала ты ее доброй или злой. Дама занята. Она там, на небе, шамкает беззубым ртом, ест шоколадки с малоизвестным президентом и вяжет свитеры из облаков.

– Облачный свитер, – повторила я.

– Крупной вязки.

– Но если ушедший человек не может нас слышать, – стала рассуждать я, – тогда для чего мы здесь? Бог, должно быть, придумал похороны, чтобы умершие люди могли их увидеть. Иначе получается, что это всего лишь сборище людей, пытающихся убедить себя, что они достаточно заботились об умершем или что умерший заботился о них. Это шутка.

При этих словах Дакс посмотрел мне прямо в глаза – впервые! Нет, вы не подумайте. Я не привыкла искать зрительного контакта с незнакомцами – ни с продавцами, ни с прохожими на улице. И уж тем более с юношами/мужчинами с глазами цвета ясного безоблачного голубого неба.

– Извини, что я начал шутить. Что бы ты ни чувствовал, как бы к этому ни относился, но это не повод для шуток. Просто я знаю, что иногда это помогает. Возможно, не в данный момент, – выдохнул Дакс. – Я переборщил со свитерами из облаков? Ты, наверное, хочешь побыть тут одна?

– Наедине с умершим родственником? Нет, не хочу. Хуже погребения только смотреть на покойника. От этого точно не станет легче.

– Мой совет, – голос Дакса стал совсем тихим. – Единственный лекарь – это время. Да и это не особо помогает.

Я тоже понизила голос; в словах было слишком много надежды, чтобы их произнести громко:

– Но легче все-таки становится?

– «Легче» – сильно сказано, – Дакс сглотнул. – Ты просто начинаешь делать вид, что все в полном порядке. И довольно скоро.

Я не встречалась с этим парнем раньше. И понятия не имела, откуда он столько всего знает о смерти. Я знала о нем только то, что его «дедуля» – дьявол. И все же он придумал «двоюродную бабку Милдред», чтобы доказать философскую точку зрения. Его способ утешения оказался более действенным, чем все слова, сказанные мне родными и друзьями.

Дакс словно прорезал в покрове смерти, нависшем над моим сердцем, крошечную щелку.

Пожалуй, это идеальный момент, чтобы сказать ему о письме дедушки. Но из вестибюля донесся громкий шум, и мы поспешили туда. Виктор размахивал своей палкой перед моим отцом, но тот поднырнул под нее и ударил его в грудь кулаком. Мама завизжала, Джеймс подскочил к ним и стал царапать руку Виктора ногтями. Даже Ленор пару раз лягнула его.

– Ну вот, опять! – Дакс бросился вперед и оттащил Виктора в сторону. Я замерла в дверях – слишком потрясенная, чтобы сдвинуться с места. – Дедуля, перестань! Иди в машину, – попытался Дакс успокоить деда.

Но тот явно не собирался отступать.

– Я снесу вашу часовню! И разрушу ваш бизнес! – кричал он, брызгая слюной. – Вот увидите, вы не протянете и года! – зачесанные назад волосы упали на вспотевший лоб Крэнстона.

– Негодяй! – папа ткнул пальцем в грудь Виктору. – Только посмей нас тронуть! Наша часовня прекрасна, и с нашим бизнесом все будет о’кей!

– Джим Нолан уже несколько лет едва сводил концы с концами. Вы думали, я этого не знал? Вы хоть представляете, с кем я вожу знакомство и что могу сделать?

Теперь попробовал вмешаться распорядитель похорон:

– Джентльмены, будьте добры…

– Мы как раз собирались уйти, – и Дакс потащил деда к входной двери. Возле мамы он на миг остановился и выдавил слабую улыбку: – Мэм… наши соболезнования.

– Все Ноланы дерьмо! – взревел Виктор, а Дакс подтолкнул его к выходу. Но прежде, чем вывести деда на улицу, он оглянулся и одними губами произнес: «Извини».

Дверь за ними закрылась, а никак не могла выкинуть из головы его губы. Все неодобрительно заворчали за нашими спинами, а мама обняла меня:

– Что это за парень, с которым ты разговаривала?

– Это Дакс. Внук Виктора.

– Какая жуткая семейка.

– Нет, он старался быть вежливым и любезным.

Папа вытер кровь с губы:

– Не могу поверить, что он разбил отцовскую фотографию. Вот так – просто… Он псих! Невменяемый! На этот раз я ему не спущу. Это же похороны! Я заявлю на него.

Я побрела прочь от этого хаоса – обратно к дедушкину гробу. У меня появилось время раздобыть для него новые очки или склеить скотчем сломанные. Дедушка заслуживал очки, а я заслуживала узнать, что к чему.

– Что ж… Если ты действительно сидишь на облаке и слышишь меня, ответь мне, пожалуйста: почему я должна передать твое письмо этому реально милому Крэнстону? Зачем ты оставил мне все это? Серьезно, о чем ты думал?

Дедушка Джим не ответил. Но даже умерев, он пытался что-то до меня донести. Но что именно – я не понимала.