Бойфренд в наследство

Глава 6

Я училась не в обычной средней школе. В смысле не в такой средней школе, какими обычно показывают школы в фильмах. Я ходила в спецшколу, Западную техническую академию, которая гарантировала учащимся профессиональное техническое образование, но не устраивала ни встречи выпускников, ни хотя бы командные спортивные состязания. Те, кто желал принимать в них участие, мог это делать в районной школе, к которой мы были прикреплены. Некоторые ребята так и «курсировали» туда-сюда между академией и школой. Но не я. Учебная программа в академии была насыщенной и сложной. Времени для внеклассных занятий и мероприятий практически не оставалось. В первый год учебы в академии я попыталась заниматься кроссом по пересеченной местности в другой школе, чтобы получить баллы по физкультуре, но мне не понравилось состязаться в беге. В жизни и без того достаточно конкуренции.

Я поступила в Западную академию по нескольким причинам. Сэм был на год старше меня, и я уже узнала о ней все, что было можно. И успела перезнакомиться со всеми его друзьями, благодаря чему моя адаптация на первом курсе прошла относительно гладко.

Большинство ребят предпочли факультатив по спортивной медицине, популярный у заядлых любителей спорта и будущих медиков. Сэм выбрал программу «Биотехнология», которая была такой же привлекательной, как и звучала, и обещала выпестовать очередное поколение биологов, генетиков и прочих специалистов, мечтающих о лаврах новых богов. А меня привлек в академию курс «Управление бизнесом». Даже странно, как сильно я полюбила эту программу. Я была буквально повернута на ней. И если кому-то из учеников в семнадцать лет суждено возглавить бизнес, то я подготовлена к этому лучше остальных.

Занятия в основных классах сочетались с рядом других факультативных дисциплин, одной из которых был «Математический анализ (продвинутый уровень)». И я с волнением ждала теста в понедельник. Что может быть более захватывающим, чем целый урок, посвященный уравнениям, красивым и простым, без символов или чисел, ассоциирующихся с часовней, усопшим дедушкой, разведенными родителями или ДАКСОМ. За исключением тех случаев, когда тебе на самом деле надо вычислить переменную Х. Ну вы понимаете…

– Ты выглядишь слишком бодрой для утра понедельника, – заметил Сэм на входе в школьное здание.

– Тест по математике, – напомнила я.

– А, ну да, конечно. Кто их не любит, эти тесты. Меня даже удивляет, почему вся школа не пляшет на радостях оттого, что такие потрясающие вещи, как тесты и внеплановые контрольные, сыплются на нас градом.

– Это реально прекрасная школа, – согласилась я.

– Это был сарказм, Холлз. Сарказм.

Я направилась прямиком к своему шкафчику в раздевалке – семьдесят первому справа в четвертом вестибюле. То же самое я делала и раньше, каждое утро по будням, до того, как унаследовала дедушкину драму.

Сэм пошел за мной, хотя его шкафчик в другом вестибюле.

– Ты не ответила мне вчера на сообщение, – предъявил он.

– Да, я закупорилась на весь день.

– Телемарафон? И что смотрела? – спросил Сэм.

– «Маленький домик в прерии».

Сэм скривился:

– Я куплю тебе в подарок на Рождество новые бокс-сеты DVD. Как только ты начнешь смотреть «Игру престолов» – тебе понравится, отвечаю!

– Не заморачивайся. Все, что ты смотришь, наводит тоску или расшатывает психику. А я, когда самоизолируюсь дома, ищу покоя и безопасности.

– И находишь их в сериалах о колонистах? Что хорошего в этих историях? Колонисты убивали индейцев.

– Я бы поспорила с тобой прямо сейчас, но на это уйдет слишком много времени.

Мою потребность в уединении было бы проще объяснить подружке или даже сестре, не будь ею Ленор. И большинство женских особей наверняка бы поняли необходимость периодически часов на пять заворачиваться в большое пуховое одеяло с кукурузными чипсами под рукой и качественным сериалом о фермерах-переселенцах. Не о колонистах.

Но у меня уже давно не было ни одной близкой приятельницы, хотя и не вследствие сознательного выбора. Я не ссорилась в младшей школе с лучшей подругой, и грудь у меня появилась не настолько рано, чтобы вызвать нездоровую зависть у других девчонок. Никто не уводил у меня парня, и мне тоже не пришлось выступить в роли разлучницы. Просто я не вполне понимала других представительниц своего пола, и это сказывалось на общении с ними. Они ждали от меня определенного поведения, определенных слов и проявления определенных эмоций, а я всегда пасовала. Беседу с глазу на глаз я могла поддержать без труда, но в большой компании девчонок быстро терялась: не могла уследить за разговором. Общаться с ребятами было намного легче; эмоции не обсуждались. Мы не отклонялись от темы разговора. Словоблудию я всегда предпочитала обсуждение каких-либо конкретных тем.

Лицо Сэма просияло, и я услышала тяжелую поступь ребят, ввалившихся в коридор.

– Ну поцелуй же ее! – прокричал Грант пятьдесят седьмой раз за месяц.

Да, именно пятьдесят седьмой. Я считала.

– Он никогда от нас не отстанет, – пробурчал Сэм.

– Возможно, он оставит нас в покое, когда ты женишься на Камилле.

Сэм покраснел:

– И ты будешь лучшей подругой. Тогда Грант снова примется за старое: начнет изводить меня вопросом, почему ты не с кем не встречаешься.

– У меня короткие волосы, я разбираюсь в спорте и тусуюсь с парнями. Гранту бесполезно объяснять.

– А ты возьми и поцелуй меня. Докажи, что я не прав, – хохотнул Грант.

Я резко развернулась. Я могла бы подшутить сегодня над прической Гранта – африканскими косичками. Но он так сильно их хотел. А я не была одной из тех девчонок, которые способны запустить пальцы в его роскошные волосы и предложить их расчесать и уложить, пока Грант будет довольно урчать как кошка.

Он был, как всегда, с Портером и Майком – как тот трехглавый пес из «Гарри Поттера». Эти ребята, как и Сэм, тоже являлись моими лучшими друзьями, и когда дело касалось таких обычных вещей, как вейкбординг на озере Мид или игровой вечер в «Крыльях Буффало», лучшей компании просто не было. Отчасти именно из-за них я так люблю свою школу. Но иногда – как в понедельник после похорон дедушки – выносить эту троицу мне было невмоготу.

– Да-а, подруга! Видок у тебя отстойный, – скривил губы Портер, оглядев мои выцветшие черные штаны для йоги и толстовку с эмблемой Университета Лас-Вегаса. – Что у тебя с лицом?

Я посмотрелась в зеркало, висящее в моем шкафчике: темные круги под зелеными глазами, резче проступившие веснушки на впалых щеках. Утром, пытаясь привести себя в порядок, я подкрасила губы блеском, но на фоне бледной кожи они выглядели карикатурно. Я в сердцах хлопнула дверцей шкафчика:

– Заткнись.

Грант попытался оттолкнуть Портера – которого раньше дразнили Толстяком, пока его рыхлый живот не превратился вдруг в десятом классе в крепкий мускулистый пресс, – но тот даже с места не сдвинулся.

– У нее дедушка только что умер, придурок. Естественно, она выглядит паршиво.

– Спасибо, Грант.

Майк просунул руки под лямки моего рюкзака и приобнял:

– Как ты? Держишься?

Более глупый вопрос трудно было задать.

– Да.

– Хочешь поговорить об этом?

Портер фыркнул:

– Холли не треплется о таких вещах. Тем она и крута.

О таких вещах? О смерти? А разве кто-нибудь говорит о ней открыто?

– Ребята, вы реально раздуваете из всего этого проблему.

– Потому что так и есть. – Майк обнял меня крепче. Я едва доставала ему до плеча. – Что бы тебе ни понадобилось, я всегда рядом, – заверил меня он.

Мы с Майком провстречались целых четыре дня в мой первый год учебы в Академии. И в лучшем случае наши отношения можно было назвать «тепловатыми». Но все же он еще два года после этого продолжал считать, что между нами есть некая незримая ментальная связь и что он понимает меня как никто другой. В девяти случаях из десяти его попытки продемонстрировать мне понимание и сочувствие казались какими-то натужными, неестественными, но редкие вспышки ненаигранной искренности заставляли меня задуматься: а может, Майк и правда понимает меня лучше других, и мне стоило держаться его?

Но сейчас был не тот самый раз. Объятие Майка продлилось дольше, чем требовалось для выражения сочувствия, и закончилось неуместной щекоткой по спине. Я отстранилась и покосилась на Сэма. Тот тут же подавил улыбку. Он отлично знал, почему я называла Майка «липучкой-притворщиком».

– Спасибо, Майк. Я ценю это.

Майк только скромно пожал плечами. Даже эти его пожатия плечами бесили меня.

– Ладно, как не жаль прерывать наше командное мини-собрание, но у меня тест по математике. Я пошла, ребята. Увидимся после пятого урока, – сказала я. – За поздним ланчем после занятий? Где?

– Можем съесть хот-доги в Costco, – предложил Грант.

– Я за мясное ассорти по-гавайски, – высказался Майк.

– Моя очередь выбирать, – заявил Портер. – Я на мели. Поэтому идем домой к Сэму на сэндвичи.

– Ребята, все остатки энчилады вы сожрали на прошлой неделе! – простонал Сэм.

Мы ухмыльнулись. Мама Сэма наверняка наготовила еще. И гораздо больше. Она всегда так делала. Дом Сэма площадью примерно 293 квадратных фута стал «тусовочной Меккой» с тех пор, как он устроил там математический клуб средней школы. И заверяю вас: «Цифродробильщики» был реально классным математическим клубом. Мы грызли цифры и дроби, уплетая пироги, лепешки, тортильи и пиццу, приготовленные заботливой мамой Сэма, почти каждый день.

– Да, кстати, раз уж мы тут все с тобой встретились, – Сэм принялся возиться с молнией на своем рюкзаке, – мы приготовили кое-что для тебя.

Ребята выстроились в сплошную линию. Раздавшийся звонок предупредил, что до начала урока осталось пять минут, и я, переступив с ноги на ногу, отсчитала девять секунд, потребовавшихся Сэму, чтобы открыть рюкзак. До Рождества еще был целый месяц, но это не значило, что мальчишки уже не приготовили мне подарок-розыгрыш. На День святого Валентина в прошлом году они купили мне надувную куклу; а их подарком на мой день рождения стал старый носок без пятки, который Грант нашел под кроватью у отца.

– Ребята, мне пора в класс.

Сэм вытащил лист черной бумаги. На нем белым мелом было выведено «ПОКОЙСЯ С МИРОМ, ДЖИМ НОЛАН». Приглядевшись, я поняла, что листок символизировал надгробную плиту. Если это шутка, то очень жестокая. Но если это акт проявления сострадания – что ж, хорошо, если так. Сэм перевернул листок. На обороте скотчем было приклеено несколько фотографий дедушки и моих, по-видимому, распечатанных с компьютера.

– Мы нашли их в Сети, – сказал Грант. – Можешь повесить это в своем шкафчике.

– Будет типа мемориала… на память, – добавил Майк. – Я знаю, как ты была близка с Джимом.

– Не называй его так панибратски, – сказал Сэм. – Джимом, как будто ты был с ним знаком.

– Мать рассердилась на меня за то, что я выдрал лист из ее фотоальбома для этой надгробной плиты, – признался Портер. – Но он подходит как нельзя лучше. Очень плотный и твердый. Хорошо стоит.

– Ну да, не падает, – хихикнул Грант.

– Это же картон, – кивнула я.

Одна из фотографий отклеилась и, покрутившись в воздухе, упала на пол. Я присела на корточки, чтобы ее поднять, и замерла, уставившись на зернистое изображение. Сэм сделал этот снимок 12.12.12, в один из самых прибыльных для нас свадебных дней. Мы с дедушкой нарисовали на щеках «12» и, позируя, показали пальцами 1 и 2; правда, дедушка перепутал, и у него получилось число 21, а не 12.

Сглотнув, я вскинула глаза на друзей:

– Спасибо.

– Холлз, застегни на худи молнию до конца, – наморщил физиономию Портер. – А то я вижу твой лифчик.

– Она носит зеленый лифчик, – объявил Майк, как будто он когда-то видел мой лифчик и я все время с первого курса хожу в одном и том же.

Я встала и жвачкой прилепила лист к стенке шкафчика. Ребята никогда не делали ничего такого для меня. От этого боль усилилась – и вместе с тем слегка притупилась. Если вы понимаете, о чем я.

Я хорошо справилась с тестом. Не потому, что полностью сосредоточилась на нем, а потому, что попросту не смогла бы провалить тест, даже если бы попыталась. На самом деле, я уже однажды попробовала запороть тест – по тригонометрии в прошлом году, когда родители впервые сказали мне о разводе. Где-то в середине я настолько разнервничалась из-за этой новости, что зачеркнула все ответы, заново прошлась по тесту и выделила неправильные. Тем тестом я сильно подпортила классную успеваемость. Но моего крика о помощи никто не услышал – как мяуканья котенка, до которого никому нет дела.

После этого день пошел под откос. А все из-за этого дурацкого конверта, который я таскала с собой теперь постоянно, как будто могла наткнуться на Дакса в продуктовом магазине. После школы я семнадцать минут мерила шагами «нейтральную зону», точнее стоянку для автомобилей, разделяющую часовни «Роза Шарона» и «Мечта Купидона». В квартале к востоку отбрасывал на асфальт унылую тень недостроенный кондоминиум. Мы с дедушкой заключили пари, когда возобновится его строительство. С тех пор прошло три года, а каркас здания так и стоял необлицованным – нависающее напоминание о все еще больной экономике.

Сравнивая обе часовни, я никогда не понимала, почему некоторые женихи и невесты предпочитают уродливое чудовище Крэнстонов нашему изящному райскому уголку. Я честно пыталась оценивать объективно, но, даже глядя на них с парковки – промежуточной точки обзора, – не находила в часовне «Мечта Купидона» ничего хорошего. Единственный ее плюс – в ней работает Дакс. А я единственная (по крайней мере, в нашем семействе), кто видит в этом хоть какой-то позитив, пусть даже в отдаленной перспективе.

На восемнадцатой минуте я наконец-то пересекла невидимую пограничную линию между часовнями. Жаль, что там не было дедушкиного оркестра, чтобы отметить этот момент. Мне бы хотелось, чтобы мой визит на темную сторону сопроводило гордое и грозное звучание духовых, а не хаотичный транспортный шум с бульвара Стрип.

«Я только зайду передать Даксу конверт – и сразу же выйду», – настроилась я.

Делов-то! Зайти. Передать. Уйти.

Я всего раз была в часовне Крэнстонов. Однажды у нас вырубилось электричество, и дедушка Джим послал меня посмотреть, горит ли свет у Виктора – или «этот сукин сын повредил нашу линию электропередачи». Как оказалось, электричество отключили во всем квартале, и я осмелилась зайти лишь в темный вестибюль, а потом со всех ног побежала обратно к деду.

Увы, часовню Крэнстонов не спасало даже освещение. Все правила дедушки в ней были нарушены: искусственные цветы, декор в лиловом и темно-зеленом (как камуфляж у охотников) цветах. Телефон на стойке регистрации трезвонил не переставая, повсюду валялись какие-то бумаги, а фотографии Виктора с разными знаменитостями, удостоившими его часовню своим посещением, явно собирались слететь со стены.

Присев на скамью, я заметила, что искусственная отделка уже кое-где облупилась. Стойка регистрации была из стекла, как витрина в ювелирном магазине, а в ней выставлены на продажу подвязки, кружки и миниатюрные цилиндры с надписью «Я женился в “Мечте Купидона”!» За стойкой виднелся холодильник с увядшими букетами по цене 9 долларов 98 центов. Ну что тут сказать? Брак мог оказаться недолговечным, но, по крайней мере, суммы, означенные на ценниках флористических композиций, не исчислялись двузначными цифрами, и новобрачным не грозило испытать шок, не дойдя до венца.

– Что желаете, милочка? – спросил меня голос из-за груды бумаг. А через миг из их стопки пророс, как цветок полосатой петуньи, «чепец» из фиолетово-седых прядей.

Я встала, чтобы увидеть женщину за стойкой, но разглядеть мне удалось лишь еще больше волос да верхнюю рамку оправы очков.

– Много работы, да? – спросила я.

Женщина сдвинула в сторону стопку бумаг, и я наконец увидела ее лицо. Губы были в кофейной пенке, но появившаяся на них улыбка показалась мне приветливой и доброй.

– В эти выходные в городе проходил съезд научных фантастов. В часовне было не протолкнуться, машин собралось больше, чем в пробке на I-15.

Вот чем еще разнились наши часовни. Дедушка заботился о качестве – Виктор радел за количество. Да, стоимость бракосочетания в часовне «Мечта Купидона» была сравнима с ценой полноценного обеда в McDonald’s, но по доходам Крэнстоны нас побеждали. Дедушка, будучи пуристом по своей сути, клялся, что прибыль не главное, но сейчас, когда перед нами замаячила потеря часовни, деньги нам бы не помешали.

– Зато при деле. Это хорошо, когда есть работа, – сказала я.

– Работы порядком прибавится, если босс добьется своего.

«Что она имеет в виду? – озадачилась я. – Уж не нашу ли часовню?» Мне захотелось расспросить женщину поподробней, но она снова заговорила:

– Вы хотите заказать венчание или свадебный тур? Хотя о чем это я? Какой тур, когда вы не замужем. Разве что ваш отец, если он поблизости, подпишет разрешение.

– Мне надо повидаться с Даксом, – сказала я.

Собеседница подмигнула:

– Одна из его подружек, да?

– Я не его подружка… и ничья, – пробормотала я, и щеки у меня вспыхнули.

Она сказала «одна из подружек». Значит, у Дакса их много?

– Он в пристройке часовни. Идите по коридору до самого конца. Ковбои собираются на закате.

Я проигнорировала последнюю фразу женщины – довольно туманную. Скорее всего, «ковбоями» работники часовни называют на своем сленге клиентов с нелегальными источниками доходов. Я бы не удивилась. От Крэнстонов всего можно ожидать.

Пока я шла по коридору, по спине потекли струйки пота. В любой момент из-за какой-нибудь двери мог выскочить Виктор и вышвырнуть меня вон на наш «общий» тротуар. Первая дверь вела в традиционную часовню Крэнстонов. Я заглянула в нее – произвести оперативную оценку.

Самый большой зал Крэнстонов оказался все же меньше любого из наших залов. Я даже предположила, что большинство их клиентов не устраивали пышных свадебных церемоний и гостей на них было минимум. А еще… эти колонны из искусственного мрамора – к чему, зачем? О пыли на пластиковых гвоздиках даже говорить не хочу. Неужели они не могут раскошелиться на розы? Гвоздики на свадебных торжествах – как сорняки. Да еще белые складные стулья. Вообще трэш! Это же не Элкс-Лодж!

– Вы кого-то ищете?

Я резко обернулась, и Дакс вздрогнул, узнав меня. А я не только вздрогнула, а еще и вскрикнула от неожиданности и испуга. Но как не испугаться при виде парня, одетого ковбоем? Клетчатая рубашка, кожаные чапы (ноговицы, надетые поверх штанов – их поэтому называли «наштанниками») и револьверы… Вот о чем говорила та женщина!

Дакс разгладил чапы:

– Я отвечаю за свадьбу в духе Дикого Запада. Она начнется на закате. Когда священник произнесет: «Если кто-то против этого брака, пусть скажет сейчас или замолчит навеки», я должен встать и пострелять холостыми. Такие свадьбы приносят отличный доход, и на них большой спрос.

– Классно, – пробормотала я.

Дакс улыбнулся, и я поспешила опустить глаза на его ноговицы. Не помогло. Похоже, я питаю подсознательную слабость к ковбойским чапам.

– Не ожидал увидеть тебя. Тем более здесь, – сказал Дакс. – Ты пришла на экскурсию?

– Нет. Мне надо с тобой поговорить.

– Звучит многообещающе.

– Я по делу, – я попыталась добавить голосу раздражения.

Окинув взглядом коридор, Дакс распахнул дверь справа и щелкнул выключателем. Свет озарил комнату с черными стульями, кружевными занавесками, красными свечами и мертвыми, совсем завядшими цветами.

– Дед продает ее как «Паранормальный рай». Спасибо Господу за «Сумерки».

– Что? Он думает, что люди пожелают соединиться священными узами брака в этой… – я поморщилась.

– Значит, ты тоже считаешь, что свадебная церемония должна быть старомодной и чопорной, в костюмах, застегнутых на все пуговицы? – Дакс почесал щеку.

Я с изумлением уставилась на его покрытый щетиной подбородок. Последний парень, с которым я встречалась, – Томас, – несколько месяцев пытался отрастить усы, но так и остался с русым пушком. В результате у меня пропало всякое желание его целовать – достаточно было представить эти жалкие волосенки на его губах.

– Да, я так считаю. Свадьба – это событие, – мой голос окреп, когда я повторила любимую «наживку» дедушки, на которую всегда велись клиенты. – А не пит-стоп.

– Но свадьба должна соответствовать характеру молодых, – возразил Дакс. – Некоторые желают сказать «да» в костюмах принцессы Леи и Хана Соло. И что с того? Разве самый счастливый день в жизни не должен пройти весело?

– А свадьба может быть веселой и классической? – спросила я.

– Если этого пожелают жених и невеста, – пожал плечами Дакс. – Я просто говорю о том, что мы работаем с различными клиентами и стараемся угодить их вкусу.

– Понятно.

Дакс сел и кивнул на место рядом с ним.

– Так зачем ты здесь, загадочная внучка Джима Нолана?

– Холли. Меня зовут Холли.

И в самом деле, почему я пришла сюда? Потому что меня попросил об этом дедушка. Я выполняю его просьбу. И этой правдой я могла поделиться со всеми, включая своих родных, если бы они увидели меня на стоянке и поинтересовались, что я там делала.

Но была и другая правда – сокровенная. И она была связана с тем, чего я не могла не заметить в Даксе. Например, как он дышит – глубоко, вкладывая в процесс дыхания особый смысл. Как будто воздух был даром.

Я подмечала все эти вещи, как подмечают такое у какого-нибудь знаменитого актера или члена музыкальной группы – короче, у человека, с которым ты даже не мечтаешь встретиться, но не прочь полюбоваться им на глянцевых страницах. Я знаю, кто такой Дакс и кто я, и полностью отдаю себе отчет в различиях между нами и разногласиях между нашими семьями.

Да, во мне играют гормоны, но у меня есть также понятия и принципы.

– У меня письмо для тебя, – я нащупала конверт в сумке.

«Зайти».

«Передать конверт».

«И…» Что надо сделать потом? Остаться и посмотреть, как Дакс его вскроет?

Дакс положил конверт на колени.

– Спасибо. И я рад, что ты зашла. Я хотел поговорить с тобой об этом еще на поминках. Но спектакль, который устроил тогда дед… Я знаю, ты не поверишь, но… он тоже расстроился из-за смерти твоего дедушки. Он тоже переживает, только по-своему.

Я фыркнула:

– Что, трудно быть злодеем без героя?

– Хм…

Ладно, я нахожусь на территории Виктора Крэнстона, сижу в этой мрачной, мерзкой комнате, отчего только сильнее ожесточилась. Уж не формальдегидом ли я здесь надышалась? Неужели у кого-то возникает желание пожениться в этом «Паранормальном раю»?

– Извини, – снова заговорила я. – Иногда мне кажется, что меня так запрограммировали при рождении – говорить всякое не подумав. Чисто механически. Я больше не буду укорять тебя твоими родственниками.

Дакс выдохнул:

– Никто из нас не будет. Это просто фамилия. Как розу ни зови – в ней аромат останется все тот же.[1]

– Что?

– Это Шекспир. Единственная строчка из «Ромео и Джульетты», которую я знаю. Пожалуй, не следовало тебе в этом признаваться, чтобы ты не считала меня умней, чем я есть.

Я не помнила ни одной строчки из Шекспира, чтобы выстрелить в ответ. И потому молчала, пока Дакс отрывал правый краешек конверта, стараясь не порвать лист бумаги, вложенный внутрь. Но вот он вытащил письмо и скосил взгляд на подпись внизу:

– Оно от твоего деда.

– Да. Когда дедушка умер… – мой голос сорвался: я впервые произнесла это слово вслух, – он оставил мне кое-что. Включая этот конверт, с инструкцией передать его тебе лично, из рук в руки.

Дакс положил листок на колени, но не стал читать его сразу.

– Интересно почему? – спросил он.

– Что почему?

– Почему он написал мне?

– Мне тоже хотелось бы это понять. – Я вытерла потные ладони о юбку.

Почему мне стало так жарко? Виктору Крэнстону нужно тратить меньше денег на обогрев этого здания, а больше – на цветочные композиции.

– С того дня, когда дедушка умер, мне многое стало казаться бессмысленным.

– Прими еще раз мои соболезнования. Я искренне сожалею о его кончине, – и Дакс действительно сожалел.

– Ты соболезнуешь и извиняешься уже в десятый раз, – сказала я.

– Больше не жди.

Я закатила глаза, но не смогла сдержать улыбки. Дакс поджал губы:

– Все равно не понимаю. Я даже не был знаком с твоим дедом. С чего бы ему что-то мне писать?

– Прочитай и узнаешь.

Дакс опустил глаза на письмо:

– Тут написано, чтобы я прочел, когда буду один.

– В моем было сказано то же самое.

Дакс вскинул взгляд на меня:

– Здесь особо оговаривается, чтобы я прочитал его без тебя.

«Эта странная загадка никогда не разрешится…» Я погрозила кулаком потолку:

– Дедушка Джим! Я собью тебя с твоего облака!

– Да ладно, сиди. Только я прочитаю письмо про себя.

Пока Дакс пробегал глазами письмо, он все больше хмурился и стал выглядеть гораздо старше, словно в морщинках у переносицы собралась вся мудрость и печаль этого мира. Наконец он сложил листок бумаги втрое и засунул его в задний карман так, будто я передала ему всего лишь инструкцию «Как добраться до ресторана IHOP».

– Ну что ж, – Дакс отряхнул свои наштанники. – Теперь все прояснилось.

– Прояснилось? Для тебя? А вот мне не ясно, почему я сижу в готической свадебной часовне рядом с несуразно красивым ковбоем, читающим тайное послание от моего покойного дедушки.

– Несуразно красивым?

– Я хотела сказать «нелепым».

Красавчики под стать кинозвездам никогда не вызывали у меня интереса. Не то чтобы Дакс был красив как киношный герой. Да мне вообще без разницы, к какой категории красавчиков он относится.

В коридоре кто-то кашлянул.

– Прячемся! – Дакс перепрыгнул через стулья и выключил свет, каким-то образом умудрившись увлечь за собой и меня. Мы забились в угол, а кашель стал громче и ближе. Кто-то распахнул дверь, но не стал вглядываться в темноту и, похоже, нас не заметил. Дверь закрылась, но я успела натерпеться страха. Я видела Виктора Крэнстона только раз, но вряд ли такой жуткий надсадный кашель мучает ту женщину из приемной.

А вдруг Крэнстон все-таки заметил меня? Что тогда? Я не сделала ничего плохого. Да, мне бы не хотелось, чтобы семья узнала о нашей встрече с Даксом – но ведь из-за этого мое нахождение здесь не стало ужасным проступком, верно?

Мы сползли по стене в темной комнате. Рука Дакса оказалась на моем колене, но я сделала вид, будто не ощутила ее веса, не почувствовала мозолей на его ладони. До прихода в часовню Крэнстонов я успела переодеться: натянула черную рабочую юбку и надела ботинки на босу ногу. За отсутствием колготок я в буквальном смысле ощутила своей кожей кожу Дакса. Ко мне прикасались многие парни, но я не помню, чтобы чье-то прикосновение нашло в моем теле подобный физический отклик. Как будто Дакс щелкнул переключателем в сенсорном центре моего мозга – и все подкожные нервные волокна в области коленной чашечки разом возбудились.

– Думаю, это был мой дедуля.

– Ему нужно принять что-нибудь от простуды, – сказала я, не придумав ничего лучше.

– У деда не простуда. У него эмфизема легких, и кто знает, что там еще. Он уже давно не заботится о своем здоровье.

Мне показалось несправедливым, что человек, так издевающийся над своим организмом, все еще был жив, а мой с виду здоровый дедушка Джим уже умер. Но каким-то чудом я смолчала.

– Перед тем как ты уйдешь, я должен спросить тебя кое о чем, – заявил Дакс.

– О чем?

– Это относится к делу. Поверь мне. Так вот… что ты думаешь о браке? Твое мнение?

– Мое мнение о браке? Кто же задает такие вопросы? Ты такой странный.

– А ты такая… прямолинейная, – усмехнулся Дакс; его рука все еще лежала на моей ноге, и надколенная чашечка грозила взорваться. – Ответь. Мой вопрос связан с тем, что написал в письме твой дед.

Это точно не тот вопрос, которого я ждала. Включившийся обогреватель всколыхнул концы банданы. Сколько мальчишек отважились бы надеть такой головной убор? И скольким бы он пошел? Глядя, как искусственный ветерок теребит бандану Дакса, я задумалась над его вопросом. Быть может, из-за его неожиданного дружелюбия, а может, из-за адреналина и темноты, но я решила быть предельно честной с почти незнакомым парнем.

В общем, этот Сумеречный придел… он «завел» меня эмоционально.

– Ладно. О браке, значит. Я люблю свою работу. Я люблю нашу часовню больше любого места в мире. Устраивать чью-то свадьбу, быть сопричастной к появлению новой семьи – это сродни радости от появления на свет ребенка при легких безболезненных родах. Мне нравится видеть радость и надежду на лицах новобрачных и думать, что этот день запомнится им навсегда, что бы ни случилось потом.

– Ты говоришь сейчас о свадьбе. А я спросил тебя о браке.

Я затеребила маленькую серебряную скобочку в левой брови. На самом деле, я никогда не задумывалась о разнице между свадьбой и браком. Слишком серьезные и глубокие размышления о том, чем может обернуться брак и что произойдет с супругами по прошествии времени, грозили омрачить мою работу. И я старалась не вдаваться в них.

– Брак… это другое. Дедушка Джим был женат четыре раза. Мои родители в этом году развелись. Люди женятся, но что будет с их союзом потом, никому не известно. И, честно говоря, я не знаю, что чувствую и думаю по поводу этого «потом» после «долго и счастливо».

– То есть ты сомневаешься в пользе и необходимости брака, но любишь часовню. Почему?

Почему-почему… Потому что это единственная постоянная в моей жизни. То, что остается в ней неизменным. Вегас ежедневно трансформировался и в процессе своего обновления становился для меня все менее знакомым и все более чужим. Мне необходимо знать, что хотя бы одно место – моя часовня – выдержит испытание временем, устоит и останется нужной людям, невзирая на их разводы и смерти. Но я никому этого не говорила. Стеснялась. Я могла сказать это, пожалуй, лишь дедушке.

– Нет. Твоя очередь. Теперь ты скажи, что думаешь о браке и часовнях. И что там в письме, чтобы я смогла вернуться к работе. Эта комната… у меня здесь разболелась голова.

Дакс улыбнулся – такой искренней, доброй улыбкой, что мне захотелось лечь и часами греться в ее лучах, пока вся кожа не покрылась бы веснушками.

– Ты такая романтичная.

«Черт бы его побрал», – я смутилась.

– Ты мне не ответил.

– Что я думаю о браке? В отличие от тебя, я придерживаюсь иного мнения. Я уже заметил, что мы по-разному относимся к организации и проведению свадебных церемоний, но брак… По-моему, это самое правильное решение, которое принимает в своей жизни человек.

Не такого ответа я ожидала от Дакса. Ладно свадьбы – но как он мог быть сторонником брака, работая в своей часовне изо дня в день? Похоже, передо мной замаячила перспектива вывести совершенно новую формулу успешного брака для их веселых молодоженов, справлявших свадьбы с нетрезвыми гостями до трех часов ночи. Ведь по моей старой формуле большинство из них не попадали даже в два процента.

– Рада была узнать твою позицию по браку и смерти, – сказала я. – Что следующее на обсуждение? Глобальное потепление или политика?

– Религия. А потом можем перетереть об экономике разных стран. – Дакс посмотрел на часы. – Твой дед был прав насчет тебя.

– В чем? Что он тебе написал?

– Да так… всякое.

– Некрасиво с твоей стороны уклоняться от ответа. Сказал «А», скажи и «Б», – потребовала я.

– Я всего лишь исполняю волю покойного. – Дакс встал. – Мне пора, я должен присутствовать на ковбойской свадьбе. Поговорим подробнее как-нибудь в другой раз.

В другой раз… Дакс захотел встретиться со мной еще раз? Как бы не так! Больше я с ним видеться не собираюсь!

Парень прищурился:

– Спасибо, что зашла.

– Не за что.

– У вас очень красивая часовня. Надеюсь, и ваш бизнес процветает.

– А ваша часовня… – я обвела взглядом зал: возле алтаря стояла вырезанная из картона и заметно потрепанная фигура Эдварда Каллена. – Извини. У тебя прекрасные наштанники, но это лучшее, что я здесь вижу.

– Эти ноговицы помогают нам делать деньги. Как и этот зал. Приходится переступать через себя, если хочешь сохранить бизнес. Насколько я могу судить, вы столько не зарабатываете.

– Прошу прощения, мистер Паранормальный рай, это твой дедуля тебе сказал? Что он может знать!

– Я говорил о том, что увидел своими глазами. Мы ведь делим стоянку, ты не забыла? И мне известно, сколько пар к вам приезжает. Дела у вас идут далеко не блестяще – если только вы не берете по штуке за каждую свадьбу. И по-моему, теперь – как бы тяжело вам ни было после кончины деда – самое время что-то изменить.

– Но… дело не в нас… – как объяснить Даксу, что «мы» здесь ни при чем? И причина, по которой мы оказались в долгах, заключалась в том, что дедушка так сильно любил часовню, что все деньги пускал на ее обновление и улучшение? – Дедушка Джим хотел не этого.

– Иногда ты вынужден сосредоточиться на том, что тебе нужно, и забыть о том, чего тебе хочется.

– И это говорит парень в чапах.

– Ты всегда можешь положиться на парня в чапах. – Дакс взял меня за руку и, взглянув в оба конца коридора, повел меня к заднему выходу. Возможно, он один из тех ребят со слишком чувствительной натурой, которые всегда ходят с девушками и даже с незнакомыми людьми, взявшись за руки. Но даже если и так, то в этот момент он держал в своей пятерне мою руку. И пусть это попахивало коварством и опасностью, но мне понравилось.

– Я… мы еще увидимся? – спросила я.

Пригнув голову под дверной притолокой, Дакс сверкнул быстрой улыбкой:

– Я помашу тебе с противоположного края стоянки.

– Ладно. Тогда… до свидания, – процедила я тоном, не допускавшим дальнейшего обсуждения. Как о решенном деле.

Дакс на прощание приподнял ковбойскую шляпу.

Вновь остановившись на парковке, я почувствовала себя так, словно ослабила хватку на чем-то, что еще толком и не схватила. Я насчитала семнадцать автомобилей, припаркованных возле часовни Крэнстонов. И столько же сияющих и смущенных невест.

На нашей половине парковки было всего три машины.