Нам все равно пришлось поработать в тот вечер. Донна, папа, священник Дэн и я – мы все вернулись в офис. Эта особенная свадебная церемония была заказана еще полгода назад, и пара брачующихся прилетела из Англии, так что, несмотря на похороны, отменить ее мы не могли.
Хотя дедушки уже не было, но в нашем золотистом приемном зале все еще сохранялась теплая гостеприимная атмосфера. Для удобства общения кресла были расставлены полукругом возле обтянутого парчой дивана с жесткой спинкой. А чтобы мама могла сверить весь пакет услуг, на журнальном столике стоял экран.
Сидящая перед нами пара была из тех, кто женится на всю жизнь – блаженные романтики, которые верят в вечный брак, благословенный небесами, и запрограммированы прожить в браке всю жизнь даже с научной точки зрения. По-моему. Так уж повелось, что я после каждой свадебной церемонии записывала подробности, разделив их по категориям – стиль одежды, жестикуляция, продолжительность отношений перед решением вступить в брак, возраст, размер обуви жениха… В общем, все обычные или характерные детали, на которые вы обращаете внимание на свадьбе. А потом я вывела на основе своих наблюдений формулу, определяющую с погрешностью два процента успешность брака каждой пары. Да, конечно, я вела свои наблюдения всего пять лет, и нужно было прождать несколько десятилетий, чтобы убедиться в верности своей оценки. Но я следила за нашими парами, и многие из тех, чей процент успешности брака был, по моим расчетам, ниже двадцати, уже развелись! Нет-нет, я вовсе не желала, чтобы они разводились, поверьте! Но сознавать свою правоту очень приятно.
Чарли и Эмма Дин правда имели все шансы на вечный брак. Им не нужно было нащупывать кисти друг друга, чтобы взяться за руки. Они подшучивали друг над другом, не подкалывая партнера. Они вошли в часовню минут десять назад, а я уже оценила успешность их брака в семьдесят девять процентов. И если бы они скрепили его клятвами, то точно дожили бы до золотой свадьбы.
Губы Донны растянулись в рабочую улыбку:
– У вас остались еще какие-нибудь вопросы? Пожелания?
– Вы можете сфотографировать наши кольца? – спросила Эмма. – Вместе с букетом. Или на кружевной салфетке. Это было бы здорово.
– Это для моей матери, – пояснил Чарли. – Она убьет нас, если мы не сделаем фото.
Папа рассмеялся:
– Сегодня вечером и я к вашим услугам, и эта часовня в полном вашем распоряжении. Мы сможете сделать любые фотографии, какие захотите.
– Отлично, – Чарли засунул бумажник в задний карман. – Вы не против, если мы сначала приведем себя в порядок?
– Конечно нет, – заверила Донна. – Я покажу Эмме номер для новобрачных. А ванная-туалет справа.
Чарли удалился туда, но почти сразу же высунул из-за двери голову:
– В туалете золотые писсуары.
Эмма одарила жениха лучезарной улыбкой:
– Для тебя, любимый, все самое лучшее.
Мне захотелось спрятать эту парочку в карман и время от времени доставать ее только для того, чтобы послушать их добродушное подшучивание, окрашенное акцентом. Мне нравится говор с акцентом – таким, как у Дакса, к примеру: южный, тягучий, томный. Он явно жил где-то достаточно долго, чтобы у него появился такой акцент. И как знать – может, в силу географической удаленности он не был близок со своим «дедулей»? Может, он вообще ничем не похож на своего деда? И мы могли бы подружиться и возненавидеть этого человека вместе?
– У тебя найдется минутка? – Донна завела меня в фотостудию.
Отец менял там задние планы.
– Папа, ты можешь выйти и оставить нас одних? – спросила я.
Отец обиженно фыркнул:
– Мне до сих пор не верится, что Крэнстон учинил такое на поминках. Я уже подумываю пойти и разобраться с ним прямо сейчас.
Папа повторил эту угрозу уже в пятый раз. Какими бы добрыми ни были мои родители, они всегда относились к Виктору Крэнстону с предубеждением. И ненависть к этому человеку нередко затмевала их разум.
– Папа, не уходи из часовни. Ты только выйди из этой комнаты. Пожалуйста.
– Слушаюсь, босс, – отец опустил шторку. – Только давайте быстрей.
– Ну, что случилось? – спросила я у Донны, когда папа ушел.
– Две мои альпаки, Милтон и Кларабель, весь день сегодня грустили. Зря я рассказала им о Джиме. Он всегда приносил им угощения.
Я запомнила ее рассказ об альпаках – решила поделиться им позднее с Джеймсом. Он был помешан на одержимости Донны альпаками. Буквально зациклился на ней.
– А ты-то сама как?
– Ужасно. Я в полном раздрае.
По виду Донны этого не скажешь. Она выглядела в точности как всегда: костюмы разного цвета на каждый день недели (в субботу лавандовый – плевать на время года и поминки!), телесные колготки, грубоватые туфли, больше похожие на сабо, и волосы слишком агрессивного русого цвета, чтобы смотреться натуральными.
– Мне жаль. Я знаю, что вы с дедушкой были… неважно, кем вы были…
– Любовниками… Сходились и расходились последние девять лет. Давай называть вещи своими именами.
Фу, как грубо. Мы все понимали, что между Донной и дедушкой что-то было, но никто из нас никогда не говорил об этом вслух. Должно быть, потому что сам факт таких отношений отвратителен – дедушка старше Донны на двадцать лет, и он был ее начальником. А еще он был моим дедушкой.
– Извини, давай.
– Раз уж мы решили поговорить по-дружески, откровенно, давай обсудим часовню.
– Ты… тебя не устраивает, что дедушка отписал ее мне?
– Тебе семнадцать. Это никого не устраивает.
Я втянула в легкие воздух:
– Ничего себе…
– Ничего личного, Холли. Но сама посуди. Ты еще учишься в школе, у тебя есть другие обязанности и обязательства. Тебе недостает жизненного опыта; независимые подрядчики не станут воспринимать нас всерьез. Ты сейчас, по сути, начальница над своими родителями и…
– Я все это понимаю.
Донна вытянула губы в трубочку:
– То, что я испытываю сейчас, не имеет никакого значения. Какая разница, раз по закону ты теперь главная. Для меня сейчас важно только одно: мне бы не хотелось потерять эту работу.
Я улыбнулась:
– Донна, у тебя есть работа. И ты ее не потеряешь. Я не собираюсь ничего менять.
– Да? А поменять кое-что все же придется, – Донна наклонилась ближе. – Я просмотрела бухгалтерские книги. Все плохо.
У меня сжалось сердце: я гораздо охотнее обсудила бы с Донной ее отношения с дедушкой.
– Я в курсе. Дедушка все объяснил мне в письме.
Донна нахмурилась:
– Я разговаривала с банком. Джим должен около семидесяти тысяч долларов. У нас есть одиннадцать тысяч наличными, но он просрочил платежи за два последних месяца. Мы не сможем внести такую сумму до шарового платежа в марте. Но один финансист, с которым я проконсультировалась, сказал, что мы можем погасить часть долга и рефинансировать кредит, если докажем банку, что бизнес под управлением нового владельца приносит прибыль.
– О чем это вы шушукаетесь? – просунул голову в дверь папа. – Я думал, вы решили поболтать о своих женских штучках, а вы обсуждаете бизнес.
– Ты шпионил? – спросила я.
– Да, – папа провел рукой по волосам. На моих глазах много невест обрели счастье с мужьями после того, как папа запускал свою пятерню в волосы. – Крэнстон еще что-то вытворил?
Донна сжала мне локоть. Это было уже шестое упоминание о Крэнстоне. У папы лишь одно на уме: враг семьи – Виктор Крэнстон. Прямо навязчивая идея!
Донна рассказала папе о займе. Его покрасневшие глаза покраснели еще больше и приобрели почти демонический блеск. Зря мы завели сейчас этот разговор. Тем более в день прощания с дедушкой. Да еще Чарли и Эмма дожидаются за дверью самого счастливого момента в их жизни.
– Шестьдесят тысяч?! Как отец умудрился задолжать шестьдесят штук из-за этой часовни?! – воскликнул папа.
– Свежие цветы стоят дорого, – заметила Донна.
– Так что же нам делать? – спросила я.
– По моим расчетам, мы должны удвоить количество свадебных церемоний. Тогда мы выйдем на нужные цифры.
Удвоить? Эх! Если мы знали, как делать деньги, мы бы уже озолотились. Но удвоить количество церемоний означало вдвое увеличить также время и ресурсы, которых у нас просто не было.
– А если нам не дадут еще один кредит? – засомневалась я.
– Тогда мы… тогда нас ждет дефолт и процедура банкротства.
«И мы потеряем часовню!» Эта жуткая перспектива зловещим призраком нависла над нашими головами в маленькой фотостудии – правда, которую никто из нас не решился выговорить вслух. Нужно составить план и найти деньги. И сделать это в кратчайшие сроки. Иначе мы лишимся дедушкиного наследства и источника дохода всей нашей семьи.
– Сейчас не сезон свадеб, – пробормотала я. – Новый год, День святого Валентина, рождественские каникулы… Будь на дворе июнь, я бы не переживала, но сейчас…
– У нас есть «Ангельские сады», – сказал папа. – Мы покупаем у них столько продуктов и услуг – возможно, нам удастся договориться с ними об аренде дополнительных банкетных залов.
– Да, это хорошая мысль. Надо подумать, что еще мы можем сделать, на чем сэкономить. Даже если придется заменить живые цветы искусственными. Я проведу в понедельник совещание с остальным персоналом – может, у кого-то есть дельные мысли.
– Холли, нет. – Папа выхватил из своей сумки фотообъектив. – Я понятия не имел, что происходит. Это для тебя непомерное бремя. Позволь мне и Донне найти выход и разрулить ситуацию.
Донна удовлетворенно кивнула:
– Я рада, что ты это сказал.
– Он может говорить что угодно, но все же ответственность за это несу я.
– А я все-таки твой отец, – заявил папа. – Ты должна думать об учебе и уделять время семье.
Я чуть не расхохоталась. О каком времени с семьей он говорит?! О наших с ним встречах, которые мы никогда не назначали?
– Дедушка все объяснил мне в письме.
И это письмо – мой козырь! Никто из них не удостоился ни письма, ни особого напутствия повидаться с внуком Крэнстона, на которого я должна была бы автоматически перенести ненависть к его деду. Дедушка Джим поручил это мне. Он назначил меня своей преемницей, пусть рабочие проблемы и обрушились на меня гораздо раньше, чем все мы думали. Я никогда не подводила дедушку, когда он был жив, и не собиралась подвести его после кончины. Я решительно открыла дверь:
– Нас ждут Дины. Ты знаешь, что сказал бы дедушка. Давайте постараемся, чтобы они запомнили этот день надолго.
Донна с папой обменялись задумчивым взглядом. Наконец папа кивнул и вышел из студии. Это был короткий миг. Мимолетный, но победоносный. Отныне мне предстояло сражаться.
Дины не позвали на свадьбу гостей: они потратили все свои деньги, чтобы приехать в Вегас – город, в котором Эмма мечтала обвенчаться с одиннадцати лет: после того как посмотрела фильм «Медовый месяц в Лас-Вегасе» с Николасом Кейджем и Сарой Джессикой Паркер в главных ролях. Чарли посмеивался над абсурдностью ее мечты, но семь месяцев копил деньги, чтобы она все-таки сбылась. Эмма надела скромное платье-футляр, Чарли – серый костюм. И оба искрились радостью.
– Эй, привет, – прошептал Чарли, когда Эмма прошла по проходу.
– Привет.
– Мы действительно женимся, Эм!
Эмма смутилась.
– Так вот зачем ты надела это платье! А я-то думал и гадал, для чего там стоит священник!
И все в таком духе.
Молодожены написали свои собственные обеты, полные шуток и трогательных фраз. Священник Дэн вышел за рамки сценария и поделился с ними искренним советом, основанным на его опыте тридцатипятилетнего брака. Отбрасываемый канделябром свет заплясал на их лицах.
– …пока смерть не разлучит вас?
– Конечно, – просиял Чарли. – Раз уж мы здесь.
– Ты должен сказать «да», идиот, – сжала ему руку Эмма.
– Да.
– А вы, Эмма? Согласны ли вы взять в законные мужья Чарли, чтобы быть с ним в горе и радости, богатстве и бедности, болезни и здравии, пока смерть не разлучит вас?
– Да! – хихикнула Эмма.
– Да! – хором воскликнули жених с невестой и поцеловались прежде, чем священник дал им на это добро.
Донна промокнула платочком глаза:
– Каковы их шансы?
– Девяносто два процента. – Эта венчальная церемония стала каплей дождя в день пересохших надежд. Именно ради таких пар, как Чарли с Эммой, мы занялись этим бизнесом и должны в нем остаться. – Не тревожься за часовню. Все наладится.
– Дорогая, я знаю, что в школах есть предпринимательские классы. И в твоей тоже. Но…
– Все наладится. Помни, что сказал Боно.
– Хорошо, – простонала Донна. – Только повтори мне, что он сказал.
– Смысл и главный труд жизни – превращать негатив в позитив.
– Я надеялась, что цитаты Боно умрут вместе с твоим дедом.
– Цитаты останутся с нами, – улыбнулась я, пока Эмма с Чарли бежали по проходу от алтаря к выходу. – И часовня тоже.
В тот момент я верила своим словам. На самом деле верила. На шестьдесят три процента.