Брачное ложе

Глава 24

Быстро натянув на еще мокрое тело облегающую шерстяную тунику, Ричард отправился на поиски отца Лангфрида. Священник был в городе: он навещал ювелира, чья жена умерла зимой от лихорадки. Эдвард, так его звали, остался с тремя маленькими детьми и усердно молил Бога дать ему новую жену. Отец Лангфрид как раз тонко подводил Эдварда к мысли взять в супруги вдову помощника оружейника, когда на них натолкнулся Ричард.

– Она добрая, славная женщина. Покойный муж очень любил ее, – говорил Лангфрид.

– Но она старше меня на несколько лет, – возразил Эдвард.

– Ты думаешь, сын мой, что дети заметят разницу между вами? – спросил Лангфрид. – Ты же не можешь отрицать, что для своего возраста она выглядит очень хорошо: годы были к ней милостивы. Она довольно красивая женщина.

– Не могу не согласиться, – сказал Эдвард.

– Особенно с мнением своего священника, – с кривой ухмылкой вмешался в разговор Ричард.

– Милорд, – Эдвард вежливо поклонился в знак приветствия, – если у вас есть для меня работа, я к вашим услугам. Я мастер своего дела, и мои изделия пользуются большим спросом.

– Зато скромности у тебя ни на грош, – сказал Ричард.

– Я говорю чистую правду, – ответил Эдвард.

– И хорошо знаешь свое дело, – поддразнил Ричард.

– И хорошо знаю свое дело, – улыбнулся Эдвард.

– У меня есть для тебя кое-какая работа, – неожиданно для самого себя сказал Ричард, – но сейчас я искал своего священника. Отец Лангфрид, не откажетесь пойти со мной? – Он снова повернулся к Эдварду: – Я вернусь и приведу к тебе отца Лангфрида, если тебе нужно решиться сделать женщине предложение.

Ричард со священником направились в обратный путь в Дорни по улице, на которой обитали ремесленники и торговцы. Обстановка отнюдь не располагала к личному разговору, но Ричард не мог ждать: вопрос, который он хотел задать, буквально обжигал ему язык. Взяв священника под руку, он провел его к небольшому пруду, расположенному позади лавки пивовара.

– Что-то случилось, милорд? – спросил отец Лангфрид, с трудом поспевая за широко шагающим Ричардом.

– Дело в Изабель. С ней что-то случилось. Она изменилась, – ответил тот низким голосом, пытаясь успокоиться и начать мыслить здраво. Братья в монастыре рассмеялись бы, услышь они, как он, всегда такой спокойный и рассудительный, тараторит как полоумный. Воистину, самым большим испытанием, ниспосланным мужчинам, являются женщины.

– Единственное, что случилось с Изабель, это то, что она вышла замуж, – сказал Лангфрид.

Суровый ответ. Единственное, что Ричард мог заключить из этих слов, – это то, что сам виноват в том, что Изабель стала такой. И это было очень неприятно. Ричард хотел найти другое объяснение.

– Да, она вышла замуж, так же как и я – женился, – произнес Ричард. – И все же она пришла ко мне, – произнес он неохотно, – с… идеей… планом… мыслью, что она… что мы… не зачали ребенка.

– Ах, – улыбнулся Лангфрид. – Значит, она приходила к вам. Что ж, я очень рад. Я посоветовал ей обратиться со всеми вопросами к своему мужу, зная, что у вас найдутся на них ответы.

Ричард только молча смотрел на него.

– Разве плохо то, что Изабель так озабочена выполнением своих обязанностей? – спросил Лангфрид, обнажив в улыбке ряд крепких зубов.

Ричард счел идею о долге более чем неприятной, но отцу Лангфриду, который никогда не был женат, видимо, этого не понять. Ричард ничего не ответил на вопрос священника.

Когда Ричард с Лангфридом ушли в сторону внутреннего двора и звук их шагов стих, Уильям и Роланд, которые уже имели счастье быть женатыми, обменялись понимающими взглядами. Сидя в доме пивовара, они тихо посмеивались, склонившись над наполненными крепким ароматным напитком кружками.

– Я хочу, чтобы у него все получилось. Нелегкая задача – научить жену наслаждаться прелестями брачной постели, в то время как она решительно настроена против, – сказал Уильям, когда они покинули хижину.

– Они не понимают друг друга, – произнес Роланд. – Хотя леди Изабель несет в себе обиды, которые мог причинить ей только мужчина.

– Тебе что-то известно, – заявил Уильям.

Роланд пожал плечами:

– Только то, что может увидеть каждый. Она любит его. И, если верить сплетням, любила всегда.

– А как любить человека, даже если это твой муж, когда он причиняет тебе страдания и боль?

– Ты забыл, что это она вынудила его покинуть аббатство?

– Да, забыл. Но теперь, кажется, он твердо решил стать лордом Дорни. Любым способом.

– Но, – печально улыбнулся Роланд, – первая брачная ночь была только этой ночью.

– Но они женаты уже два дня…

– Но, как я сказал, соединились только этой ночью.

Уильям вздрогнул.

– Это, наверное, больно ранило женское сердце. И ее гордость. Как же он провел первую ночь? Только не говори, что читал «Отче наш…»! Я все равно не поверю, что мужчина может добровольно отказаться от близости с такой девушкой. Она может воспламенить кровь любого, кто только посмотрит на нее.

Роланд промолчал. Они как раз входили в ворота замка. Во дворе все было тихо.

Уильям искоса посмотрел на своего товарища:

– Он провел всю ночь в молитвах?

– Да, – просто ответил Роланд.

– Он или просто дурак, или самый набожный человек, которого я знаю.

Роланд улыбнулся:

– Я думаю, что и то и это.

– А что насчет Хенли? – спросил Уильям, шагая через внутренний двор. – Что тебе удалось о нем узнать?

Лицо Роланда стало серьезным, он потупил взор, уставившись на свои ноги.

– Хенли затеял с Ричардом какую-то игру. Грязную, отвратительную игру.

Уильям нахмурился:

– Ричард не любит игры.

– Это была просто игра, утонченная игра, – настаивал на своем Ульрик, тщательно полируя гладкую поверхность щита своего лорда Уильяма. – В этом нет ничего постыдного.

– Это не было игрой, – сердито протянул Эдмунд.

– Нет, если в ней участвовал ты сам, – заметил Ульрик.

Эдмунд оторвал взор от шлема Ричарда, который натирал до блеска, в его глазах светились ярость и гнев. Ульрик рассмеялся и дружески ткнул его кулаком.

– В эту игру играют все мужчины и женщины. Это не считается греховным, – сказал Ульрик. – Не нужно придавать этому большее значение, чем оно того заслуживает.

– Это она сделала из этого целую проблему, – проворчал Эдмунд.

– Ты обручен? – спросил Ульрик. – И она тоже?

– Да.

– Тогда чего беспокоиться? Что еще может быть между вами, кроме мимолетного увлечения? – усмехнулся Ульрик. – Точно тебе говорю: все, что произошло в стенах Дорни, останется здесь навсегда. Вы же никому не сделали ничего плохого.

– При условии, что всем известно, что это просто игра.

– Да, это прекрасный способ провести время, уверяю тебя, – бодро сказал Ульрик.

Эдмунд заморгал глазами.

– И как твой лорд относится к твоим действиям?

– О, мой лорд Уильям. – Ульрик гордо выпрямился при мысли о своем лорде. – Он был мастер в такого рода играх, пока не женился. И теперь он практикуется в этом со своей женой. Они очень счастливы.

– Он играет со своей женой в любовь? – выпалил Эдмунд, напрочь забыв о своей полировке. – Не вижу в этом смысла. Уверен, что мой лорд Ричард не поощрил бы такое легкомыслие.

– Ну, – пожал плечами Ульрик, продолжая усердно полировать деревянную поверхность щита, – твой лорд еще недавно был бенедиктинцем, а мой лорд Уильям – француз.

– А-а, – протянул Эдмунд. – Это, конечно же, все объясняет.

– Для меня это было всего лишь игрой, – сказала Элис.

– Ничего себе игра, если она ведет за собой такие последствия, – возразила Элзбет.

Они стояли вместе в углу большого холла, устанавливая терракотовую вазу с цветами. Сквозь узкое окно в холл проникал легкий весенний ветерок, принося с собой целую гамму свежих запахов: влажной земли, дождевых капель и раннецветущих растений. Эти ароматы радовали душу после долгой зимней поры, пахнущей только древесным углем, людским потом да талой водой. Стоящие рядом девушки чудесно смотрелись вместе: одна – светленькая, другая – темноволосая, одна – полная и пышногрудая, другая – стройная и хрупкая. И все же Элзбет только казалась хрупкой. В ней был твердый внутренний стержень, который не многим удавалось разглядеть. Элис знала, что из них двоих она более ранима, хотя кажется более смелой и решительной. Она до сих пор чувствовала себя так, словно ее побили. То, что причиной произошедшего была она сама, потрясало ее до глубины души.

– Нет, но…

– Что «но»? – неодобрительно сказала Элзбет.

– Но мне очень нравилось, когда это было просто игрой. – Элис задумалась. – Эдмунд такой юный, такой красивый. А какая у него походка! Да и на кого еще я могу обратить здесь внимание? На Джиллса?! – фыркнула она.

– У тебя есть нареченный, – отчитывала ее Элзбет. – Ты думаешь, лорд Иво порадовался бы, узнай он, что ты развлекаешься здесь с Эдмундом, в то время как он ждет, пока ты созреешь, чтобы стать невестой?

– Я не развлекаюсь.

– Называй это как хочешь, но это неприлично, – возмутилась Элзбет, – и совсем не умно. И ты – ты разве раскаиваешься?

– Я сожалею о случившемся, – сказала Элис. – Но мне так скучно… что плохого, если я пару раз обменяюсь с Эдмундом взглядами?

– Ты видела, что в этом плохого, сегодня в полдень. Он должен погибнуть, чтобы развеять твою скуку?

– Нет. – В голосе Элзбет было уже меньше уверенности, чем час назад.

– А как насчет твоих обязанностей?

– Я сделаю все, что должна. Я выйду за лорда Иво, когда придет мое время, – решительно сказала Элис, а затем широко улыбнулась. – Но до этого пока так далеко!

Изабель ходила из комнаты в комнату, проверяя, нет ли пыли, грызунов и плесени. Смотрела, не нужно ли где заменить белье или что-нибудь еще. Она больше не будет полагаться на добросовестность слуг. За ними нужен глаз да глаз, даже несмотря на то что они под постоянным присмотром Роберта, дворецкого. Но он больше следил за тем, чтобы всегда были запасы еды, чтобы она вовремя готовилась и подавалась. Общее же состояние Дорни отныне легло ей на плечи: она леди Дорни, и следить за замком – ее право и ее обязанность.

Убедившаяся в том, что ей больше не будут задаваться вопросы о супружеских отношениях, Джоан шла рядом с Изабель. Внезапно она решила поговорить о чем-то со своей хозяйкой.

– Сегодня ты вся в заботах, Изабель, – заметила она. – Похоже, замужество изменило тебя.

– Я готова выполнять свои обязанности хозяйки Дорни, – сказала Изабель, нагибаясь, чтобы проверить, нет ли грязи под кроватью в комнате лорда Уильяма. Все было чисто, только латная рукавица валялась на полу. Без сомнения, она принадлежала Уильяму, а значит, это на совести Ульрика.

Когда Изабель вышла из комнаты, закрыв за собой дверь, Джоан рассмеялась:

– Одну обязанность, полученную после замужества, я вспоминаю с особенной нежностью.

– Какую? – спросила Изабель, направляясь к винтовой лестнице. В уголке лежала маленькая кучка мусора. Это просто ужасно. Нельзя допускать такое.

– Очень забавную, дорогая, – хихикнула Джоан. – Ричард – красивый мужчина, и тебе это известно. Твоя привлекательная внешность тоже не является ни для кого тайной. Какого мужа потеряли мы в его лице, когда он вдруг присоединился к бенедиктинскому братству! Могу с уверенностью сказать, что по нему вздыхали многие женщины. Как обидно: такой красавец, и одет в монашескую робу, да еще живет вдали от всех. Не мне говорить тебе об этом, Изабель. Твой муж – прекрасный человек. Я уверена, что ты должна ежеминутно благодарить Бога за то, что делишь супружеское ложе именно с ним.

При этих словах Изабель покраснела до корней волос. Лучше бы Джоан по-прежнему скромно отмалчивалась, чем выдавать такие откровения. Почему людям так внезапно приходит в голову, что они должны изливать ей свою душу?

– Я так не думаю, – сказала она. – Близость с Ричардом не доставляет мне никакого удовольствия.

– Ты говоришь как невеста. – Джоан обняла ее. – Я совсем забыла. Но через некоторое время все изменится, Ричард, я уверена, позаботится об этом. И это произойдет очень скоро.

Изабель не думала, что это будет скоро. Она вообще сомневалась, что это когда-либо произойдет. У нее в голове все еще звучали безжалостные слова Ричарда: «Я не хочу прикасаться к тебе. Я не хочу целовать тебя». Нет, она вовсе не стремилась вновь испытать это.

Не сейчас, когда она все еще скучает по его прикосновениям, когда все еще томится воспоминаниями о том давнем поцелуе, когда желания рвут ее изнутри, несмотря на ее решение не подвергать себя больше насмешкам Ричарда. Как сохранить свое сердце, свою гордость, когда он оживляет в памяти воспоминания о ее чувствах к нему?

О да, мыть ему спину – самая жестокая пытка, какую он только мог придумать. Он, вероятно, сделал это намеренно, зная, как выглядит, сидя обнаженным в теплой воде, зная, как она все еще тоскует о нем. Он может приказать ей ласкать его, касаться его кожи, трогать и гладить его всего, чтобы она смогла ощутить скрытую в нем силу, и она не посмеет ослушаться. Но, к своему несчастью, она не может приказать ему с нежностью коснуться себя, не может поселить в его сердце теплые чувства, не может заставить его полюбить себя.

Три года.

Она не сможет. Не вынесет три года его обладания ею ночью и три года его безучастности днем. Ему нет до нее никакого дела, и, что хуже всего, он отдал свое сердце, свое желание и всего себя другой женщине.

Она не может выносить это, но все же хочет иметь ребенка. И только Ричард может дать ей его.

Она бросилась вниз по лестнице, оставив Джоан далеко позади. Изабель изо всех сил пыталась не обращать внимания на то, что солнце уже совсем низко. Снова пройти через это? Она должна. Скоро уже совсем стемнеет.

Она не сможет вынести этого, не сможет смотреть, как солнце медленно ползет вниз к горизонту, не сможет дождаться, когда птицы полетят обратно, в гнезда, когда собаки устроятся на ночлег, когда люди соберутся у очага, чтобы поиграть во что-нибудь. Она не сможет ждать. Ей нужно срочно чем-нибудь занять себя.

Чем же она может заняться сейчас?

Ричард всегда был при деле, и, конечно же, есть что-то, что должна делать леди Дорни. Холл уже вычищен, скатерти постираны, гобелены выбивают на улице слуги. Но еще остается меню на завтра. Изабель вздохнула, довольная, что нашла себе хоть какое-то полезное занятие, которое сумеет отвлечь ее от пугающих мыслей. Она распланирует список блюд, еще нужно рассортировать специи, подготовить мясо, поставить подниматься тесто. Да, у нее есть много обязанностей на кухне.

Бодрым шагом она начала спускаться в темный подвал. Здесь под замком хранились драгоценные специи, и ключи имелись только у леди Дорни. Сжимая в ладони тяжелую связку, Изабель наслаждалась той властью, которую они давали. Она одна имела доступ к сундуку, в котором хранились эти ароматные порошки, травы и цветки. Она возьмет все, что нужно для завтрашнего дня. Пусть Ричард занимается счетами, а она будет отвечать за кладовую. Больше она не будет без сожаления поручать это Джоан, которая отвечала за кухню после смерти Иды. Теперь это ее обязанность, и она будет добросовестно исполнять ее.

Изабель осмотрела раскинувшиеся вокруг нее темные своды, хранившие специи, ткани и вино. Ребенком она часто играла здесь, отважно нарушая запрет спускаться в подземелье. Темнота мрачных стен приглушала свет факела, который несла в руке Изабель, утоптанный земляной пол поглощал звук шагов, и казалось, что все шорохи и звуки доносятся издалека.

Изабель стряхнула с себя детские воспоминания, полные безотчетного страха, и поместила факел в специальное углубление в каменной стене. Теперь она имеет право находиться здесь, потому что она леди Дорни.

Раз уж в замок понаехало так много гостей, как желанных, так и неприятных, нужно подготовить хороший стол. Каплун с яйцами будет как раз кстати, а к нему потребуются шафран, морская соль, перец, корица, имбирь и гвоздика. А для рыбы под сметанным соусом также нужны имбирь и шафран. Пироги с курятиной она любит больше всего, значит, нужно взять побольше красного и черного перца. Сейчас как раз время весенней зелени, а ее Изабель любила есть в чистом виде, без всякого рода приправ.

Изабель не могла сказать, почему перепоручила эту свою обязанность Джоан, ведь это так замечательно – копаться среди ароматных пакетиков и свертков. Изабель любила хорошо поесть, и планировать, что бы такое приготовить завтра, было весьма приятно. Девушка начала выбирать нужные ей приправы из большого сундука. Это сделать было несложно, потому что все специи были аккуратно упакованы в небольшие мешочки, которые придумала еще ее мать: они прекрасно защищали дорогие порошки от влаги и другой порчи. Хранить приправы таким образом стало уже традицией.

Она повернулась, чтобы взять факел, но вдруг отпрянула назад, резко вздохнув. В подземелье она была не одна.

Ее поджидал Адам. Его губы искривились в недоброй улыбке. Он стоял, скрестив руки на груди, у самой лестницы, закрывая, таким образом, все пути к отступлению. Он поймал ее в ловушку.

Заманил в ловушку? Что за глупая мысль? Наверняка ее навеяли детские воспоминания: Изабель всегда думала, что в подземелье ее поджидают опасности и в каждом углу прячутся враги. У нее вовсе нет повода бояться Адама. По правде говоря, это он должен бояться ее. Почему он не отправился в Браккан, как она велела? Глядя на его красивое беспечное лицо, Изабель почувствовала, как ее захлестывает волна раздражения. Ричард никогда не смотрел на нее так снисходительно.

– Что тебя так рассердило, Изабель? – спросил Адам, распрямляя руки и приближаясь к ней. – То, что я здесь, или то, что уехал?

Он так высокомерен… Ричард может радоваться, что высокомерие не является одним из его пороков.

– Ричард вышвырнул тебя из Дорни. И сейчас тебе тут не место, – сказала она, решительно поднимая подбородок и прижимая к груди мешочки со специями.

– Главное – чего хочешь ты, Изабель. Ведь ты леди Дорни.

Независимо от того, какая пропасть возникла в их с Ричардом отношениях, она не может позволить Адаму отдалить их друг от друга еще больше.

Подойдя, чтобы взять факел, она ответила:

– Я хочу того же, чего и мой муж. Он сказал, что тебя не ждут в Дорни. Учти это. Тебе нет здесь места.

Адам только широко улыбнулся в ответ. Он явно не верил словам Изабель. Рыцарь встал перед ней, загораживая путь к факелу. Ну ничего, она оставит его здесь, а позднее пошлет за ним Роберта. Она не забыла похотливое нападение на нее Адама, так же как и нанесенное ей оскорбление. И сейчас ей вовсе не хотелось оставаться с ним наедине в столь отдаленной части замка. Когда она бросилась к лестнице, он подскочил к подножию, загораживая ей путь. Он поймал ее в ловушку.

Да, поймал. Нужно называть вещи своими именами. Думала ли она когда-нибудь, что Адам привлекателен? Изабель уже не могла вспомнить. Боялась ли она его сейчас? Нет, но с каждым оскорбительным словом Адама в ней росла ненависть. Она вовсе не хотела играть с ним в игры.

– Подойди, Изабель, – произнес он с улыбкой. Его волосы казались янтарными в свете факела, а глаза напоминали две тусклые жемчужины. – Подойди ко мне. Позволь показать тебе, чего ты хочешь на самом деле.

Прежде чем она успела сказать хоть что-то в ответ, он сделал попытку схватить ее. От неожиданности Изабель выронила пару мешочков со специями на холодный пол. В этот момент он обхватил ее руками, как если бы они играли, но это не было игрой. Нет ничего отвратительнее, чем когда тебя хватают против твоей воли.

– Оставь меня! – приказала она. Гнев внутри ее все рос, грозя вот-вот вырваться наружу. – Ты не должен делать этого. Отпусти меня.

Он прижал ее к себе, его ладони больно впились ей в спину, отчего Изабель выронила на землю еще один маленький мешочек. Его дыхание овеяло ее лицо, и в нос ударил отвратительный отталкивающий запах.

– Я знаю, что должен делать, а что – нет. – Его руки начали поглаживать ее спину. – Я знаю, что тебе хочется познать настоящего мужчину, который сможет пробудить в тебе страсть. Ведь всем известно, что ваша первая ночь с братом Ричардом стала незабываемой отнюдь не в хорошем смысле этого слова.

– Отпусти меня, – прошипела она, силясь вырваться из его объятий, и оставшиеся мешочки посыпались на пол.

– Человек, в котором больше от монаха, чем от мужчины, не сумеет доставить женщине удовольствие. Я не монах, Изабель. Я смогу заставить тебя кричать от наслаждения.

– Я сейчас действительно закричу, – прошептала она.

Но она не закричала. Не смогла. Страх парализовал ее, и она не видела путей к освобождению. Он крепко держал ее, она чувствовала прикосновение его отвратительных пальцев на своем теле. Его открытый влажный рот находил ее повсюду. Он делал то, чего она не желала. И рядом не было никого, кто смог бы помочь ей.

Никто не знал, где она.

Никто не услышит, если она закричит.

Но она и не могла кричать, она могла только молча бороться с ним, с каждой секундой, с каждым новым прикосновением теряя надежду на спасение.

Ее мучила только одна мысль: неужели он думает, что она хочет этого? Неужели она, так или иначе, сама спровоцировала это нападение?

Он накрыл ее губы своим ртом, его язык уткнулся в ее крепко сжатые зубы, а руки легли на грудь.

Нет, это уж слишком. Ни один мужчина не должен думать, что женщине нравится насилие.

Она со всего размаху полоснула его ключами, которые все еще держала в руке, надеясь вырваться из его крепких объятий. На бледной коже быстро проступила кроваво-красная полоса, и улыбка сошла с лица Адама. Но он не ослабил хватку.

Вырвав у нее ключи и отбросив их к дальней стене, он прижал обе ее руки к стене над головой девушки. Радость оставила его, она отчетливо видела это. Он уже не думал, что она хочет этого. Он хотел этого сам. И Адам ни перед чем не остановится, пока не добьется своего.

Это уже не игра.

С глухим рычанием она изо всех сил пнула его, и с удовлетворением почувствовала, как ее нога ударилась о его кость.

Но в следующий момент Изабель задохнулась, грубо брошенная на пол, усыпанный острыми камушками, вонзившимися ей в спину.

Она могла видеть только его темную фигуру, загораживающую от нее даже неверный свет факела. Она не могла дышать. Она не могла пошевелить ни ногой, ни рукой.

Но он мог.

В этот момент какая-то невидимая сила рванула его голову назад, и поперек его белой шеи сверкнуло стальное лезвие кинжала. Оно медленно поползло вбок, оставляя на своем пути ярко-красную полосу, которая, все расширяясь, превратилась в алый поток крови, низвергающийся прямо на Изабель.

И затем она увидела Ричарда.

Он стоял грозной темной фигурой в полумраке подземелья, и его суровое лицо было прекрасно. На нем не было ни тени раскаяния. В руке Ричард держал обагренный алой кровью кинжал. Он подошел к ней, но Изабель, как ни хотела, не могла отстраниться от него. Все, что она видела, – это кровь, пролитую повсюду: на земляном полу, на камнях стены, на маленьких мешочках со специями. Кровь заполняла собой все пространство вокруг, грозя вот-вот залить всю Изабель. Вот она уже уходит в ярко-красную жижу с головой…

– Изабель! – Его голос эхом отзывался в ее воспаленном мозгу, доносясь словно издалека. – Ты в порядке?

Кровь из раны на шее Адама стала течь медленнее, но все еще грозила вот-вот заполнить помещение.

– Изабель! – повторил он, поднимая ее на руки, прижимая к себе и укачивая, словно ребенка, на своей широкой груди. – Говори! Он обидел тебя?

Обидел? Нет, он не успел причинить ей вреда. Она вся в крови, ее специи безвозвратно испорчены, а ключи неизвестно где. Все шло не так, как надо.

– Нет, – сказала она дрожащим голосом. Все ее тело содрогалось от сильных спазмов, которые, казалось, возникали где-то глубоко внутри ее, в самой ее душе.

Ричард услышал в ее словах невыплаканное горе.

Он нес ее легкое как пушинка тело, дрожащее как осиновый лист, в своих сильных руках. Он нес ее в их покои, место, которое она хорошо знала, где чувствовала себя в безопасности. Теперь она в безопасности. Она должна знать, что теперь она в безопасности.

Там его встретили Уильям с Роландом. Их мечи были обнажены, а на лицах написана решимость.

– Присмотрите за ней, – скомандовал Ричард. – Мне нужно сделать еще кое-что.

– Сделаем все от нас зависящее, – ответил Уильям, но Ричард уже не смотрел на него. Он положил Изабель на их кровать и накрыл толстым покрывалом из меха куницы. Она все еще дрожала, свернувшись комочком и крепко-крепко обхватив себя руками за колени. Но он должен оставить ее на время, потому что в Дорни было все еще небезопасно.

Как тихое приведение, следом за ним шел Роланд. В глазах обоих светилась решимость, когда они молча шли в подземелье. В нем стояла мертвая тишина. Без колебания Ричард отрубил голову безжизненно лежащего на полу Адама. Подняв ее за мерцающие в свете факела темно-рыжие волосы, он быстро пошел вверх по лестнице.

Люди заполняли внутренний двор с поразительной быстротой. Каждый стремился посмотреть на ужасное зрелище, которое предстало их глазам, но еще больше народ хотел посмотреть на Ричарда в гневе.

Их лорд больше не был монахом.

Ричард не обращал на них никакого внимания. Он быстро шагал в холл, неся в руке свою кровавую ношу. Хенли с одним из рыцарей Молтона играли в шахматы, когда увидели Ричарда. На их лицах не отразилось никаких эмоций. Ричард даже не думал о Бертраде, мысли о свершенном им грехе оставили его. Он уже не боялся осуждения Хенли: все его опасения были смыты потоком крови, которую он пролил, защищая Изабель. Все, что видел Ричард, стоя лицом к лицу с Хенли, – это испуганное лицо Изабель и ее тщетно борющееся хрупкое тело.

Ричард бросил голову Адама, и она покатилась по каменному полу, остановившись у ног лорда Хенли.

Хенли отскочил в сторону.

– Ты притащил этого паршивого пса ко мне в замок, несмотря на мой протест, – грозно произнес Ричард. – Он осмелился протянуть свои грязные руки к моей жене и заплатил за это собственной жизнью. Так будет с каждым, кто осмелится обидеть Изабель. Забирай то, что от него осталось, и уезжай. Немедленно.

За его спиной стоял Роланд, молчаливо поддерживая его. Но в этом, казалось, не было необходимости. У Хенли не возникло никакого желания сражаться, а если бы и возникло, то Ричард был бы ему более чем достойным противником. Это понял каждый, кто присутствовал в холле. Ричард каждый день встречался лицом к лицу со своими демонами, а такой воин почти не знает страха. По правде говоря, его сила увеличилась во много раз после его сражений с невидимыми силами тьмы.

Хенли посмотрел на голову с кровавым обрубком, оставшимся от шеи, а затем поднял глаза на Ричарда. Не говоря ни слова, он вышел из холла. За ним поспешили его вассалы.

– Я провожу его до ворот, – вызвался Роланд. – Вы нужны своей леди.

Ричард благодарно кивнул и глубоко вздохнул, стараясь успокоиться. Если бы понадобилось, он с удовольствием убил бы Хенли. С удовольствием и без малейшего раскаяния. Настолько он отдалился от бенедиктинского братства. Но осознание этого не принесло ему ни боли, ни чувства утраты. Он больше не монах. Но это уже в прошлом, а Изабель он нужен сейчас. В этом Роланд прав.

Уже во второй раз он рванул вверх по ступенькам в поисках своей жены. Разве он когда-либо стремился к своим молитвам с таким не терпящим отлагательства рвением? Уильям стоял спиной к открытой двери в комнату, и Ричард мог видеть Изабель, застывшую около окна. Она вцепилась в каменный подоконник так, что побелели костяшки пальцев.

– Она не хотела оставаться одна и попросила не закрывать дверь, – мягко объяснил Уильям.

Машинально кивнув, Ричард прошел мимо Уильяма из Гринфорда. Его мысли целиком и полностью были заняты женой.

– Изабель, – позвал он, и каждый звук ее имени был столь же приятен его языку, как причастие.

Она сразу же повернулась к нему, и из ее глаз хлынули так долго сдерживаемые слезы. Они тихо капали вниз, потому что Изабель всегда молча переживала свои огорчения и неудачи. Он знал эту ее черту. Он так хорошо знал ее, свою жену.

Она была вся в крови, впрочем, как и он сам. В крови были ее волосы, ее платье, ее руки и лицо.

Она кинулась в его объятия, приникнув лицом к его широкой груди, и ее рыдания эхом отозвались в его сердце.

Изабель.

Он поднял ее на руки, ощущая радость от прикосновения ее теплого тела, наслаждаясь даже тем, что он просто чувствует рядом ее дыхание, упиваясь мерным стуком ее сердца, отражающегося от его груди. Она жива. Жива, цела и невредима.

Все возрастающее чувство радости окутало его, как облака окутывают солнце. Как знакома ему эта радость от ее присутствия. Знакома и естественна. Он отпугнул ее от себя, женщину, которая знала каждый уголок его сердца. Каким он был дураком! Он слушал колкости Николаса и других мальчишек, стыдящих его за то, что он водит дружбу с невестой своего брата. Она была единственным его другом, а он убедил себя, что его привязанность к ней, его потребность в ее участии – это акт предательства и вероломства. И он начал избегать ее, а она только изумленно смотрела на него. Изабель жаждала его дружбы, его тепла, а он сам отогнал ее, оставшись один. Но во всем Молтоне, нет, во всей его жизни для него существовала только Изабель.

И от этой мысли, от этого неожиданного открытия сердце замерло у него в груди.