Брачное ложе

Глава 25

С нескрываемым удивлением Ричард наблюдал, как в их покои заносят огромную деревянную ванну. Уильям стоял в дверях, руководя слугами.

– Повторяю, вы можете идти отдохнуть, – сказал Ричард, когда бадья заняла место посередине комнаты.

– Вы ничего мне не сказали, только кивнули головой, как я предположил, в знак приветствия, – ответил Уильям. – Я позаботился о ванне: она смоет и грязь, и волнение.

– Похоже, у вас припасен ответ на все случаи жизни, – протянул Ричард.

– И это сослужит вам хорошую службу, – подтвердил Уильям, подходя к Ричарду ближе. – Ваша жена должна смыть все следы этого происшествия со своего тела и из своих мыслей. Мы должны вернуть ей ее прежнюю чистоту и невинность. Ванна излечит ее, поможет смыть с себя чувство вины.

Ричард внимательно изучал лицо Уильяма, заглядывая в его глубокие серебристо-серые глаза. За его легкими и шутливыми словами скрывались хорошо спрятанные боль и разочарование. Возможно, он постиг эту мудрость после собственного неудачного опыта?

– В случившемся нет ее вины, – произнес Ричард.

Уильям улыбнулся:

– Хорошо сказано, Ричард, лорд Дорни, и это чистая правда. Но мысли женщины подобны зайцу, убегающему от преследователя. Никогда не можешь знать заранее, что она подумает или решит. Нужно привести мысли Изабель в порядок, но действовать надо осторожно: медленно и нежно.

– И начать нужно с горячей ванны? – улыбнулся Ричард.

Уильям изящно пожал плечами:

– Чистота еще никогда никому не приносила вреда.

– Нет, не приносила, – согласился Ричард. – А к Изабель я чувствую только нежность. У вас не было необходимости напоминать мне об этом, но я признателен вам за откровенность.

Уильям улыбнулся и крепко сжал ему руку. Затем повернулся к выходу.

– А за ванну?

– И за ванну тоже.

– Я знал, что мой нюх никогда меня не подводит. – Уходя, Уильям комично фыркнул и сморщил нос.

Мимо Ричарда к высокой кровати, на которой сидела, содрогаясь в тихих рыданиях, Изабель, быстро прошла Джоан. Она обняла за плечи сидящую в середине постели Изабель, пытаясь хоть как-то утешить ее. От горячей воды в бадье, в которую уже добавили особое ароматное мыло лорда Уильяма, шел пар. Джоан начала аккуратно раздевать Изабель, бормоча ей в ухо какую-то чепуху: так женщина старалась хоть немного ободрить свою госпожу.

По лестнице поднимался Роланд, его плащ бесшумно развевался позади него. Ричард прикрыл дверь, чтобы скрыть от посторонних глаз свою Изабель, и повернулся к Роланду.

– Хенли покинул замок. И его вассалы с ним, – сказал Роланд. – Он ушел, не сказав ни слова, и даже не обернулся.

– Вы ожидали чего-то другого?

– Он так настаивал на въезде в Дорни, вполне возможно, что он мог заупрямиться, не желая покидать его.

– Вы не совсем понимаете его мотивов, – заметил Ричард. – Хенли бросается в бой, только если твердо уверен в своей победе. А при малейшем признаке действительной опасности, при малейшей вероятности проигрыша он быстро уносит ноги.

Ричард увидел в темных глазах Роланда немой вопрос, но тот из вежливости не стал ничего больше говорить. Тут все ясно: почему Хенли был так уверен в том, что сможет въехать в замок? Да потому, что он был уверен в том, что подчинил себе Ричарда.

Хенли всегда был уверен в этом.

Сквозь толстую деревянную дверь Ричард услышал тихие рыдания, доносящиеся из комнаты, и сразу же поспешил к жене, мгновенно забыв и о Роланде, и о Хенли.

Широко раскрытыми от ужаса глазами Изабель смотрела на пропитанное кровью блио, которое Джоан только что сняла с нее.

– Ничего страшного, Изабель, – повторяла Джоан, держа в руках окровавленное платье.

Ричард, одним прыжком оказавшись рядом с женщинами, выхватил из рук Джоан роковое блио и вышвырнул его в окно.

– Теперь все позади, Изабель, – произнес он.

Округлившиеся от страха зеленые глаза уставились на него.

Она стояла раздетая, и на молочно-белой коже ее запястий явственно виднелись оставленные грубыми пальцами Адама синяки. Ее лицо было все еще испачкано кровью, но это было не важно. Главное – она цела.

– Иди сюда, Изабель. Помойся. Разве ты не хочешь стать чистой? – спросил он.

– Я хочу улететь отсюда. – Ее голос напоминал шуршание осенних листьев на ветру.

– И ты не возьмешь меня с собой? – спросил он, но тут же прикусил язык. Не стоило показывать свою слабость при Джоан. Он оглянулся и увидел, что дверь плотно закрыта: Джоан оставила их, они были одни в комнате.

Он хотел ее. Даже такую: избитую, всю в крови, дрожащую от страха. Он хотел ее. И даже больше – она была нужна ему как воздух, как сама жизнь. А ей хочется только одного – покинуть его.

– Ты уже улетел, – сказала она. Ее мокрые волосы слиплись в бурые пряди. Она напоминала только что вылупившегося из яйца цыпленка – такая же хрупкая и влажная. – Ты улетел, оставив меня.

– Я здесь, Изабель, – возразил Ричард и, нежно обняв, осторожно приподнял ее и бережно опустил в горячую ванну.

– Сейчас, – горько сказала она.

– Всегда, – пообещал он.

Это слово вызвало в ее душе радостное волнение, но Изабель подавила в себе это чувство. Если бы это действительно было так… Но это не так, и она прекрасно это знает. Она вовсе не дура. Сейчас он готов сказать ей все, что угодно, чтобы успокоить ее. Он никогда не останется с ней. Нельзя быть братом-бенедиктинцем и жить в Дорни.

Она позволила ему купать себя, его осторожным пальцам скользить по ее намыленной коже. Его нежные прикосновения успокаивали ее. Горячая вода согревала ее измученное тело, вытесняя из памяти холодные прикосновения Адама и растапливая лед, сковавший ее после его подлого нападения.

Неужели она сама во всем виновата?

Эта мысль никогда не даст ей покоя.

Наверное, она такая же, как Элис. Наверное, она сама будит в мужчинах жажду насилия. Наверное, смерть Адама – целиком на ее совести.

Ричард самозабвенно омывал ее расслабившееся тело. Его пальцы ласкали ее кисти, предплечья и плечи. Затем он нежно помассировал ее ступни, прошелся мыльной тряпочкой по длинным стройным ногам. Он вымыл ей волосы, нежно массируя пальцами кожу головы, не оставляя на темных прядях ни малейших следов крови. Он делал все так нежно, с такой любовью, как будто имел дело с маленьким ребенком. Или как будто монах жалел кающегося грешника. Эти прикосновения не были прикосновениями мужа.

Он хотел ее так сильно, что его буквально трясло от страсти. Нет, то, что он чувствовал, было больше, чем страсть. Это была необъятная река, смешанная из желания, тоски и благодарности, и воды ее омывали его тело так же упорно, как он сам мыл сейчас Изабель.

Ароматная вода смывала с нее остатки воспоминаний о грязном нападении Адама. Изабель цела, она в безопасности. Это все, что имело для него значение. Ричард благодарил Бога, что пошел ее искать и нашел так вовремя. И он молил Бога, чтобы тот дал ему сил не показать своей жене переполнявшее его желание: ведь сейчас она явно не хочет его как мужчину. Ей нужна его сила, его защита; его желание станет для нее бременем, которое заставило ее дрожать вчера ночью в брачной постели.

Он вынул ее из бадьи, как малого ребенка, и начал медленно вытирать ее влажное тело куском мягкой ткани. Она спокойно стояла, послушная и безразличная ко всему. Она никогда не была такой.

Когда он закончил вытирать ее, Изабель кинулась на кровать и укрылась теплым мехом. И все равно ей не удалось унять дрожь в теле. Его сердце разрывалось на части, когда он видел, что его всегда такая живая, дикая и веселая Изабель так скована страхом.

Он снял с себя собственную окровавленную одежду и выбросил ее в окно. Изабель следила за ним одними глазами, но затем смущенно отвела взгляд, когда он начал погружаться в воду, в которой недавно сидела она сама. Ванна становилась холодной, и Ричард начал поспешно мыться. Он должен очиститься, смыть с себя все признаки совершенного им убийства, прежде чем снова коснется ее.

Следы убийства были только снаружи, внутри же его не было ни раскаяния в содеянном, ни вины от отсутствия этого раскаяния. Единственной целью, которую он преследовал, была защита Изабель, и он успел спасти свою жену в самый последний момент. Если бы он не подоспел вовремя… Нет, никогда больше такого не повторится.

– Если ты так и будешь выбрасывать одежду из окна, скоро нам не в чем будет ходить, – сказала она с робкой улыбкой.

– А разве Дорни не преуспевающее имение? – улыбнулся он в ответ.

– Да, но только потому, что мы носим свою одежду больше, чем один раз. – Внезапно она опустила глаза, печально вздохнув. – Это платье принадлежало моей матери.

– Мне очень жаль, Изабель, – произнес он, пытаясь взглядом отыскать ее глаза. – У моей матери было много платьев, которые очень пойдут тебе. Они будут твоими, как только мы приедем в Уорфилд.

Она только кивнула в ответ.

Изабель увидела желание в его глазах и от этого начала дрожать еще сильнее. Внезапно он стал таким же, как тогда, давным-давно, когда поцеловал ее в первый раз. Может быть, тот поцелуй, тот единственный поцелуй не был ложью…

Но это уже не имеет значения. Она не хотела желать его так, как раньше. Ей было слишком больно, когда Ричард изменил свое решение, поменяв, таким образом, всю свою жизнь.

Изабель не доверяла ему, не могла, не смела довериться этому человеку. Ее сердце кричало, но она безжалостно заглушала его вопли.

Ричард уже смотрел на нее так, как сейчас. Это случилось только однажды, и его синие глаза были глубокими, как озера, и сверкали, как звезды. Его брови темными дугами нависли над светящимися глазами, его полные, четко очерченные губы казались неестественно красными на фоне белоснежных зубов. Так выглядит человек, пойманный в цепи желания. Один раз она уже видела на лице Ричарда такое выражение и верила тому, чему не поверит больше никогда: что тот Ричард тоже любил ее. Мужчина может испытывать плотское желание, даже не ведая, что такое любовь. Действия Адама и Ричарда неоднократно доказывали это.

Ричард встал из воды. Его твердая, налитая плоть говорила обо всей глубине его желания. В его глазах было столько же горячего желания, сколько в ее – холодного подозрения. Даже не удосужившись вытереться, он приблизился к кровати. Вода тонкими струйками стекала с его возбужденного тела, собираясь маленькими лужицами в волосах на груди, на животе, на бедрах. Его глаза резко выделялись на бледном лице, острые скулы подчеркивали мужественность лица, мягкие губы раскраснелись от жгучего желания. Он медленно приближался к ней – влажный, твердый, темный и стройный. А она, вся дрожа, безвольно лежала на кровати.

Но он не знал, что она дрожала из-за него.

Солнце как раз скрывалось за горизонтом, отбрасывая розовые и желтые лучи на низкие серо-фиолетовые облака, на верхушки деревьев. Но даже при таком скудном освещении она отчетливо видела страсть в его глазах. Океан желания, в котором не было ни капли любви. Страсть сменится виной, и он снова отвергнет ее. Помня их единственный поцелуй, она заранее знала, что случится завтра.

– Изабель, – сказал он, наклоняясь к ней. Его влажная кожа блестела, и от нее приятно пахло мылом. Вода стекала с его блестящих черных волос; искрящиеся в отблесках заката капельки падали ему на плечи… и на лежащую под ним Изабель.

– Я хочу тебя, – выдохнул он.

Она не смогла ответить. Казалось, что он украл из комнаты весь воздух, не оставив ей ни глотка. Лица Изабель касались исходящие от его горячего тела волны жара, заставляющие влагу с его кожи быстро испаряться. Она боролась с желанием прикоснуться к нему, почувствовать прохладу воды, уничтожаемой его жаркой плотью.

Изабель боялась посмотреть ему в глаза. Если она увидит там его душу, она потеряет все. Вместо этого она уставилась на струйку воды, спускавшуюся вниз по его мускулистой груди. Достигнув лобка, она потерялась в густых волосах.

Нет, никогда больше.

Она не сможет больше вытерпеть это. Не сможет испытывать такое три года. Она не выдержит даже одной ночи.

– Ты нужна мне, – хрипло сказал он.

Только желание. Любви нет. Ему нужна она? Нет, ему просто нужна женщина. А завтра он убежит от нее, как сделал это прежде.

А что нужно ей? Ребенок. Ей нужен ребенок. Она хочет иметь ребенка. И дать его может только Ричард. Она должна помнить об этом, должна пройти через это ради ребенка; ради того, чтобы дать Дорни наследника, она должна вынести эти муки. И тогда она будет свободна от этой агонии. Она освободится от него.

– Возьми меня, – произнесла она, закрывая глаза, чтобы не видеть склонившегося над ней Ричарда.

Она подчинится ему. Это ее супружеский долг. Но никто не заставляет ее открывать свое сердце, и он не сможет причинить ей душевную боль, утолив в ее теле свою страсть.

Это будет несложно, он проделает все быстро и незаметно, чувство вины заставит его поторопиться. Вчера она отпила из чаши его страсти и теперь знает, чего ей ожидать. Все мужчины, равно как и их поведение, так похожи, так предсказуемы.

Изабель знала это, когда он впервые прикоснулся к ней.

Но его прикосновения были совсем иными, чем вчера ночью.

Его руки гладили ее лицо, кончики пальцев обводили ее черты, следуя их неповторимым изгибам. Он провел пальцем вниз по ее носу, очертил линию губ, спустился вниз к шее. Он делал все так мягко, так нежно, что она невольно задрожала в ответ на его ласки. Он подтянул ее к краю кровати, как и вчера ночью.

Но все было совсем иначе, чем вчера.

Изабель видела, как пульсирует жилка у него на шее, как вода испаряется с его тела, превращаясь в легкий, еле видимый туман. Она закрыла глаза и крепко зажмурила веки: она подавит просыпающееся внутри ее желание тем, что не будет смотреть на него. Он обхватил ладонями ее лицо, и его мягкие губы коснулись ее виска. Теплое дыхание овеяло ее кожу. Совсем другое, чем отвратительное зловонное дыхание Адама. От Ричарда пахло очень приятно, его запах настолько понравился Изабель, что ей захотелось приникнуть лицом к его груди и вдыхать, нет, пить аромат его кожи. Но она не сделала этого. Это не входило в ее супружеские обязанности. Все, что от нее требуется, – это выдержать его близость, и именно это она и сделает.

– Как ты чувствуешь себя, Изабель? – спросил он. Даже не открывая глаз, Изабель чувствовала, что он смотрит на нее. – Наша близость не… не принесет тебе боли?

Она поняла, что он имеет в виду Адама. Но воспоминания об этом человеке потускнели, вытесняемые руками Ричарда, взглядом Ричарда, ароматом Ричарда. Все, что Адам ей оставил, – это давящее чувство вины. Ричард же заполнил собой всю ее и все пространство вокруг.

Но ему она в этом не признается.

– Нет, – ответила она, заставляя себя посмотреть на него. Ее глаза были холодными, а взгляд отчужденным. – Можешь продолжать, я готова.

Глаза Ричарда были такими темными, в них было столько боли и страсти, что Изабель быстро отвернулась, пока он не понял ее притворства.

– Нет, – выдохнул он. – Ты далеко не готова. Но я смогу это изменить.

Нетерпение, перемешанное с опасением, росло в ней с каждой секундой. Она не хотела, чтобы он менял что-то. Почему бы ему просто не раздвинуть ей ноги и не покончить со всем этим? Чего еще требовал от них супружеский долг?

Но Ричард не думал об обязанностях.

Она, его Изабель, была такой спокойной, спокойной и тихой. Она сдерживала себя, подобно пойманному соколу, посаженному на цепь: тихому, осторожному, подозрительному. Нетерпение, которое она проявляла на брачном ложе, будучи девственницей, сменилось холодностью. Эта женщина хотела только одного: чтобы все поскорее закончилось. Это он сделал ее такой, из-за него она изменилась.

Но он сумеет ее излечить.

Он хотел видеть прежнюю Изабель, ту, какой она была до того, как он сломал ее дух.

Она сидела на куске меха куницы, ее все еще влажные волосы ниспадали на плечи и спину, прикрывая обнаженное тело. Никогда еще она не выглядела такой хрупкой и такой желанной одновременно. И Ричард не мог понять по выражению ее лица, что она думает. Но он слышал боль в ее голосе: Изабель воздвигла внутри себя стену с целью защититься от него. Она всегда была открытой, как летнее небо в полдень – искрящаяся, солнечная, теплая. Теперь же она стала подобно ночи – темная, холодная и таинственная.

Да, он не знал, как говорить с этой Изабель, но все же и в ночи есть свои удовольствия: ночью на небе появляются звезды, такие знакомые и яркие. Он будет присматриваться к Изабель, изучать ее привычки и капризы, будь они темными или светлыми, и сумеет наконец найти путь к ее сердцу. Он не потеряет ее.

Больше не потеряет.

Он не может отдалить ее от себя еще больше – ведь она даже не смотрит на него.

Прекрасно, значит, он добьется ее внимания прикосновениями, и только ими. Даст Бог, у него все получится.

Он провел ладонью по ее волосам. Темные пряди были гладкими и все еще влажными на ощупь. Он поднял тяжелую темную гриву и, открыв шею и грудь, легко перебросил ее назад, отчего волосы каскадом разлетелись по спине. Но они покоились на ее обнаженной коже лишь мгновение, потому что Ричард снова собрал их и снова дал им упасть, и еще раз, и еще. Ее тело то скрывалось от его глаз, прикрываясь черным шелковистым водопадом, то вновь открывалось его взору. Он заставлял ее волосы извиваться в каком-то диком эротическом танце, который дразнил и возбуждал его.

– Твои волосы еще влажные, – сказал он.

– Как и твои, – ответила она, не открывая глаз.

– Нет, мои уже почти высохли. Потрогай сама, и ты убедишься в этом.

– Нет! – резко выдохнула она, пряча ладони между коленей.

Она не станет прикасаться к нему.

Но он будет трогать ее.

Он уронил ее волосы вперед, и их мягкие пряди закрыли ее нежные молочно-белые груди. Слегка завивающиеся концы легли ей на колени. Он позволил своим рукам, своевольным и упрямым, гладить ее волосы. Нежные пальцы провели сверху вниз, чувствуя хрупкость ее ключиц, мягкость полных грудей, гибкость талии… стук ее сердца.

– Твои волосы, – сказал он, поигрывая одной прядью, лежащей на бархатистой коже ее бедра, – твои волосы звали меня день за днем, месяц за месяцем, год за годом.

У нее перехватило дыхание, и она задрожала. Но не открыла глаз.

– Я молился, молился о том, чтобы ты убрала волосы. Заплела косу, сколола их чем-нибудь, закрыла платком, хоть как-то скрыла их от моих глаз. Но ты этого не делала. Откуда ты знала, что именно это приведет меня к погибели? Как ты сумела узнать меня так хорошо?

– Я не знала.

Ричард улыбнулся и провел по длинному локону кончиком пальца.

– Знала.

– Нет, я…

– Ты знала, как я хотел тебя, знала, что каждую минуту своей жизни в Молтоне и вне его я боролся со своим нежеланием отказываться от тебя. Отказываться от твоих взглядов, улыбок, прикосновений. Да, ты знала, как я хочу тебя. Ты слишком хорошо знала меня, чтобы не замечать моего отношения к тебе.

Он накрыл ладонями бугорки ее грудей, и она задохнулась, почувствовав, что ее соски напряглись и стали горячими под прохладным каскадом волос.

– Твои волосы почти высохли, – произнес он, лаская ее.

Изабель опустила голову и тихо застонала. Эти ощущения были совсем не похожи на те, что она испытала вчера ночью.

Ее муж больше не говорил, что должен делать то, чего ему не хочется. А ведь именно об этом она мечтала, именно так представляла себе близость с Ричардом. Даже слова, произнесенные им, разжигали в ней огонь. Разве не хотела она услышать от него, как он желает ее, все то время, пока она томилась в своих несбыточных мечтах? Такого нападения она выдержать не сможет. Она могла противиться очарованию Ричарда, когда он был далеко, но как все-таки прекрасно, когда он такой страстный, такой решительный, каким может быть лишь он один!

Но она должна сохранить свое сердце, не позволить причинить себе душевную боль, даже если пустит его внутрь своего тела. А это возможно, если только он поторопится и быстро покончит с этим. Это соблазнительное приключение может стать ее концом, даже если она не будет смотреть на него.

Он мужчина. Ни один монах не смог бы так смотреть на нее, так говорить с ней, так прикасаться…

Губы Ричарда опустились на ее шею, его ладонь снова легла ей на грудь, и Изабель почувствовала, как бешено застучал пульс у нее внизу живота. Она извивалась, мучимая желанием, которое, казалось, сосредоточилось у нее между ног, вызывая ощущение жара и влаги.

И ноющей пустоты.

Его губы проложили влажную дорожку вверх по шее к подбородку, затем нежно коснулись ее щеки. Его легкие поцелуи напоминали прикосновения солнечных лучей: мягких и в то же время горячих. Она удовлетворенно вздохнула и почувствовала, что он улыбнулся, обвивая руками ее талию, пряча большие пальцы под ее грудями.

Он не должен делать этого.

Неужели она будет падать в объятия Ричарда каждый раз, стоит ему только улыбнуться?

Но сейчас он не просто улыбался. Его рот коснулся уголка ее губ, и она задрожала, почувствовав захлестывающую ее волну удовольствия. С каких это пор Ричард стал таким чутким? Таким нежным? Тот их давний поцелуй в конюшне совсем не был похож на это.

Она резко села, оторвав от него свои губы. Ну конечно же, он узнал это искусство от Бертрады, умелой преподавательницы науки чувственных наслаждений.

– Я не хочу целовать тебя, – сказала она, открывая глаза, пронзая его насквозь своим отказом.

Ричард выпрямился и посмотрел в ее кристально-чистые глаза. Он понял все. Он понял, как больно ранили ее такие же слова, брошенные им в такой же момент. Как страдала она, неопытная девственница, услышав такое в свою первую брачную ночь от собственного мужа. На своей собственной постели.

Но он не остановится. И не будет снова брать ее, пока она не готова. Но они будут близки сегодня. Его руки начали нежно поглаживать ее груди. Она смотрела ему в глаза в молчаливом протесте, в то время как его пальцы поигрывали с ее розовыми сосками.

– Я не хочу, – почти задыхалась она, – чтобы ты прикасался ко мне.

О Боже! Хотя он знал, почему она так говорит, знал, что она просто возвращает его же собственные злые слова, но все же они острыми иглами пронзали его сердце. Не хочет, чтобы он касался ее? Он будет трогать свою жену, пока Христос не призовет его на небеса.

Он мягко подтолкнул ее, и она упала на спину. Без возражений, без протеста. Лишь ее янтарно-зеленые глаза не мигая уставились на него. Она ненавидит его. И она хочет его.

Как хорошо была ему известна сила этого противостояния желаний. Он знал, что она изо всех сил пытается обуздать свое рвущееся наружу желание. Он знал. Потому что сам так же пытался укрыться от своего желания, когда хотел ее, с такой же решимостью говорил те же самые слова. И он потерпел неудачу. И хотя он знал все это, ее слова все еще будоражили его кровь.

Он лег на нее, отбросив в сторону нежность и осторожность, желая ее всем сердцем и всей душой. Желая ее… и требуя, чтобы и она хотела его в ответ.

Ее маленькое податливое тело изгибалось, томимое страстью, ее волосы как черное покрывало рассыпались под ее спиной. Он поцеловал ее, прижимаясь к ней бедрами, давая ей почувствовать, какое она будит в нем желание.

Она подалась ему навстречу: ее бедро прижалось к его ноге, его естество коснулось ее кожи. Она взяла его руки и протянула было к своим волосам… но отбросила их от себя. Но ее бедра тянулись к нему, жаждущие освобождения. Он яростно поцеловал ее губы, отчего они стали ярко-красным пятном на бледном, молочно-белом лице.

Задыхаясь, она прошептала:

– Я не хочу чувствовать на себе твою тяжесть…

– Нет? – И его глаза заблестели: дикое желание смешалось в них со жгучей яростью. – Ты забыла, что должна получить удовольствие, чтобы зачать ребенка?

Он навис над ней, мышцы на его длинных руках натянулись в струну в ожидании ее ответа. Его бедра все еще прижимались к ее ногам, и она почувствовала вдруг нестерпимое желание потереться об него, почувствовать упругость мышц на его ногах. Сейчас он был тем Ричардом, с которым она целовалась в конюшне: диким, горячим, ненасытным. Она не ощущала страха, как и тогда. Она не боялась его. Только самой себя, своей слабости, податливости.

Как она однажды задумала, так и будет: он вернется к бенедиктинскому братству. Оставит ее. Но оставит ее с ребенком. Ей нужен ребенок.

– Я знаю, что должна родить наследников, – произнесла она, глядя на его шею. На нее падала тень от его подбородка, отчего его горло казалось одновременно и сильным, и уязвимым. Его пристальный взгляд прожигал ее насквозь, разгадывая ее планы, но она старалась не смотреть ему в глаза. Она была столь же уязвима, как его незащищенная шея, но не хотела, чтобы он узнал об этом. Она отбросила от себя свои мечты и чаяния, освободив место для достоинства и долга. Он не должен ничего менять. Пусть она остается такой.

– Сделай же то, что должен, – сказала она.

Солнце скрывалось за верхушками деревьев, его оранжево-золотой диск быстро мерк, охваченный темной массой веток и сучьев. Последний теплый лучик осветил комнату, и Изабель увидела в его глазах торжество и решимость. Он перешел в более активное наступление.

Она дала ему разрешение соблазнить себя, и он воспользовался этим. Его нападение, а иначе и не назовешь, было столь же стремительным, сколь совершенным. Она день за днем вспоминала тот их поцелуй в залитой солнцем конюшне, мечтала о нем, и вот он сделал ее мечту реальностью, но эта реальность оказалась в тысячу раз прекраснее.

Его губы буквально впились в ее рот, но ей не было больно. Его язык ласкал ее губы, стремясь прорваться внутрь, а она с трудом сдерживала его яростную атаку. И вот его твердый горячий язык проник в ее рот, быстро и настойчиво исследуя каждый уголок ее влажной пещерки, и она не стала противиться ему. Она не могла сделать ничего, чтобы остановить его.

Ричард благодарил Бога, что она не оттолкнула его. Его рука все еще сжимала ее грудь, поигрывая с твердым бугорком в центре молочно-белого холма. Легкое покалывание волнами расходилось по ее коже, рождаемое его умелыми пальцами. Она выгнулась ему навстречу, не в силах противостоять его ласкам, чувствуя стыд оттого, что ему так легко удалось завладеть всей ее волей. Где ее хваленая выдержка, призванная защитить ее тело от блаженства, которое дарил ей он?

Исчезла, улетела, испарилась, как только он в первый раз коснулся ее, когда поцеловал ее в губы, посмотрел ей в глаза.

Она не должна так легко сдаваться. Он уйдет, покинет ее, оставив после себя только холодные воспоминания и… ребенка.

Его рот оторвался от ее губ и стал медленно спускаться вниз по ее шее, стремясь к груди. Он ласкал ее рукой и ртом, заставляя снопы искр рассыпаться в разные стороны. Маленькие осколки блаженства истязали все ее тело, сосредоточиваясь внизу живота. Она извивалась под ним, желая большего и стыдясь своих желаний, своего бесстыдства, своего вожделения.

Ничего такого она не чувствовала, когда он целовал ее там, в конюшне. Но он чувствовал. И теперь она поняла, почему он оттолкнул ее тогда, почему убежал от нее, почему не смел взглянуть ей в глаза. Если именно это и есть желание, его стоит бояться, но также стоит и тосковать по нему. Такой страстью управляет только ее собственный голод, ничто не может изменить ее, заставить замолчать – только она сама.

И все же Ричарду удалось вынудить свою страсть повиноваться желанию Господа и своему собственному.

Тут на Изабель снизошло озарение: внезапно она увидела Ричарда таким, каким он был, – человеком сильным и дисциплинированным. Человеком, соблазнившим жену своего лорда и одевшимся в рясу, чтобы искупить свой грех. Но эти два облика совершенно противоречили друг другу. Она не понимала, как он мог одновременно быть и тем, и другим.

Но он не дал ей времени поразмыслить над этим. Его рука медленно поползла вниз: от груди к тонкой талии, а оттуда к нежному стройному бедру. Все еще не отрывая горячих влажных губ от ее напрягшегося соска, он ласкал рукой нежную кожу у нее под коленом, вынуждая ее расслабить ногу, согнуть ее, открыться его ласкам. И она сделала это.

Страсть сжигала ее изнутри. У Изабель не было силы воли ее мужа, и она не могла противиться зову плоти.

Она вся дрожала. Дрожали ее руки, ее ноги. Простыни под ее бедрами сбились, но она не обращала на это внимания. Ее тело выгибалось навстречу его прикосновениям, которые он дарил ей руками и ртом. Она хотела, чтобы он трогал ее, гладил ее, она хотела его самого. Ей было не важно, что он сделает в следующий момент. Ей просто не хотелось, чтобы он останавливался.

И все же, несмотря на то что она полностью подчинила ему свое тело, Изабель тщательно старалась оградить свою душу. Она не может полностью открыться, отдаться ему. Это обойдется ей слишком дорого. Для него эта страсть всего лишь часть супружеского долга, так же будет и для нее. Но она не станет прятать свое сердце в такую же броню, какая была у Ричарда. Ей и не придется делать этого, потому что он уедет.

Его рука накрыла заветный бугорок, зарывшись в мягкие завитки, подбираясь к ее самому укромному местечку, в то время как его рот жадно целовал ее шею, оставляя на ней красные следы. Она жаждала его грубых поцелуев, наслаждаясь той болью, которую он причинял ей. То была сладкая боль, смешанная с возбуждением и страстью. Она извивалась, постанывая от удовольствия, от неутоленного желания.

Ее горячее лоно стало влажным, она чувствовала внутри ноющую пустоту. Пульс бешено стучал внизу живота, все внутри сладко сжималось в жажде освобождения. Она чувствовала ноющую боль в сосках и выгибалась навстречу его ласкам. Она открылась ему, она была готова. Нет, даже больше чем готова… но Ричард отстранился от нее. Сначала он убрал руку от ее влажного лона, затем его губы оторвались от ее шеи. Он приподнялся на руках и заглянул ей в глаза.

Изабель часто дышала, ее глаза были словно в тумане, а покрасневшие от неистовых поцелуев губы были сухими и потрескавшимися.

Почему он остановился? Разве это не самый подходящий момент, чтобы выполнить супружеский долг? Как сможет она забеременеть, если он не собирается продолжать? Он погладил ее нежную кожу, успокаивая ее. Осторожные пальцы массировали чувствительное тело, не давая угаснуть разгоревшемуся внутри ее пламени, но и не разжигая его еще больше. Он мягко поцеловал ее бровь, и его теплое дыхание овеяло ее лицо. Ричард нежно массировал ее плечи. Он поднял ее и провел руками по ее волосам, его пальцы были необычайно мягкими и нежными. Он прикоснулся к пульсирующей жилке у нее на шее, а она смотрела на него. Постепенно ее взгляд становился все более ясным.

– Я оставил на тебе след, – сказал он, обводя кончиками пальцев красное пятнышко. – Но не раскаиваюсь в этом.

Он всегда говорит о раскаянии. Он всегда будет ждать прощения. Прощения, которого она не сможет ему дать.

Глубоко вздохнув и чувствуя, как ее пульс восстанавливается, она посмотрела на него. Его взгляд был мрачным и жестким, безразличным к ее чувствам. Его мужественная красота стала ядом для ее уязвимого сердца. Если она даст ему хоть малейшую возможность, он не задумываясь уничтожит ее.

Он гладил ее волосы, скользя пальцами по длинным прядям, ласкал ее брови. Кончиком пальца провел по линии ее брови и дальше, по чувствительной и нежной коже носа. Большим пальцем он очертил ее рот, и Изабель содрогнулась от сладостного ощущения, разлившегося по ее губам. Она неосознанно потянулась к нему лицом, желая большего, жаждя новых ласк, стремясь к наслаждению.

Этого было достаточно, чтобы он понял, что настало время двигаться дальше. Ричард обхватил ее ладонью за шею и приник жадными губами к ее податливому рту. Его грубый поцелуй зародил в ней почти животную радость, и она открыла губы, приглашая его войти внутрь, отведать сладость ее мягкого языка, изучить его. Узнать ее. И он принял приглашение, погрузив свой твердый язык-меч в мягкую податливость ее рта, он сделал это быстро, решительно и легко, как будто вонзал нож в жертву. Его действия были смелыми, уверенными; его руки блуждали по ее телу, и, казалось, эти прикосновения доставляют ему не меньшее удовольствие, чем ей. Он хотел трогать ее. Он хотел ласкать ее.

Он крепко прижал Изабель к себе, обхватив обеими руками, и ее волосы темной пеленой окутали ее спину, свисая до самых простыней. Она осторожно обвила руками его шею, позволяя себе в первый раз прикоснуться к нему. Нет, не позволяя, а… не в силах больше противиться желанию почувствовать под пальцами его горячую кожу, ощутить силу его мускулов, раствориться в его мощном теле. Свободно прикасаться к нему хотя бы этой ночью.

Три года. Сумеет ли он за три года подарить ей ребенка?

Она охотно ответила на поцелуй, прижавшись мягкими полушариями грудей к его твердому как щит торсу. Он такой широкий, твердый, высокий. Он окутал ее своим телом, и она счастливо вздохнула, чувствуя себя в его объятиях так, как младенец чувствует себя в руках матери. Она терялась в нем, наслаждаясь каждой секундой этой прекрасной ночи.

Зарывшись пальцами в волосы, он откинул ее голову назад и впился губами в нежную шею. Он покрывал влажными поцелуями ее бархатистую кожу, мягкую и пульсирующую от желания, спускаясь все ниже, пока наконец его губы не сомкнулись на ее твердом возбужденном соске. Она застонала и не узнала собственного голоса: он прозвучал необычайно хрипло и грубо. Ее руки сами собой прижали его голову к своей груди, безмолвно требуя новых, более смелых ласк. Она не видела его лица: его рука все еще крепко сжимала ее волосы, запрокидывая назад голову, но она чувствовала на своей коже его прикосновения, его поцелуи, и этого было достаточно. Даже больше чем достаточно.

Ричард легонько покусывал кожу ее мягкой груди, и при этом его подбородок, покрытый отросшей за день щетиной, терся об ее чувствительную кожу. Внезапно его губы сомкнулись вокруг другого ее соска. Ричард стал нежно посасывать его, и Изабель буквально задохнулась от захлестнувшей ее волны блаженства. Она вцепилась в его волосы, пытаясь отстранить его голову, но пальцы не слушались, не желая прекращать эту сладкую муку. Он впился губами в нежную пухлую плоть рядом с ее плечом, оставляя на ней кроваво-красный след. Она хотела этого – она хотела, чтобы он пометил ее. Она хотела взять от него все, что он мог дать ей.

Изабель беспокойно заерзала, и он разжал пальцы, удерживающие в плену ее волосы. В ту же секунду она припала губами к его шее, даря ему свои нежные поцелуи, и он застонал в ответ на ее робкие ласки. Его реакция придала ей смелости, и она продолжала целовать его уже более уверенно. Его кожа была соленой и влажной, это был вкус настоящего мужчины. Изабель чувствовала, как кровь пульсирует у него в жилах под ее мягкими губами, и это пьянило ее. Она хотела большего. Она хотела слиться с ним, стать его частью.

Он поднялся на колени и потянул ее за собой. Она вся дрожала, руки не слушались, перед глазами словно стояла пелена. Но у нее хватило сил и желания прижаться к нему, провести руками по его широким плечам и вниз по крепкой спине. Он последовал ее примеру, обхватив ее своими сильными руками. Его пальцы блуждали по ее хрупкой спине, щекоча ее чувствительную кожу. Он спустился вниз по ее спине, взял в ладони ее ягодицы и крепко прижал Изабель к своему разгоряченному телу. Его руки были теплыми, движения резкими, почти грубыми. В каждом вдохе его и выдохе она слышала обещание блаженства.

Она всю свою жизнь мечтала, чтобы он обладал ею, и теперь радовалась его близости с ней. Не важно, куда это приведет. Она с радостью будет принимать его ласки, до тех пор пока они не затрагивают ее душу.

Его мужское естество стало твердым и огромным. И он прижал ее к себе, давая ощутить всю силу и размер своего желания. Она манила его своей мягкостью, своим теплом. Изабель развела бедра, приглашая его войти внутрь, в то время как он ласкал ее сзади. Убеждая его насладиться ею. Убеждая его взять ее.

Внезапно он оттолкнул ее, так что она села на кровать. Она вся истекала соками, томимая желанием. Все ее тело сладко ныло, стремясь к освобождению. Ее била дрожь, сердце стучало как бешеное, дыхание было частым и тяжелым. Низ живота болезненно пульсировал, как если бы там была кровоточащая рана.

Он мучает ее.

И делает это нарочно. Никому не удалось бы случайно добиться такого. Он делает это с определенной целью.

Ричард взял ее за плечи и мягко опустил на кровать. Она подчинилась ему, но в глазах ее светились смятение и непонимание, которые она тщетно старалась скрыть. Ее грудь тяжело вздымалась. Ричард встал с кровати и посмотрел ей в лицо. В темно-синей глубине его бездонных глаз светилось пламя, огненная страсть сжигала его изнутри.

Нет, она не произнесет ни слова. Не будет спрашивать, почему он ждет, зачем мучает ее. Она не покажет ему, как ей больно, не откроет, какую власть он имеет над ней. Она больше не будет выставлять себя дурой из-за него.

Ричард нежно поцеловал ее в губы, и она застонала, почувствовав отвращение к самой себе. Она закрыла глаза, чтобы не видеть его темный силуэт. Она была так возбуждена, что малейшее его прикосновение приносило ей боль, и все же все ее существо жаждало большего.

Она просто дура.

Ричард прикоснулся к ее колену, и, хотя его прикосновение было очень нежным, она почувствовала, как горит под его пальцами ее кожа. Она приказала себе не поддаваться соблазну и не разводить ноги, приглашая его в себя, хотя именно этого ей хотелось больше всего на свете. Ей хотелось сомкнуть вокруг него свою плоть, чувствовать его кожу, черпать его огонь, раствориться в нем. Хотелось стать с ним одним целым, неразличимым, неделимым.

Но этого не должно случиться.

Он положил ладони ей на бедра и начал медленно ласкать их, потирать и массировать. Его прикосновения не приносили ей разрядки. Его пальцы все плотнее подбирались к средоточию ее жара, ее боли. Он играл с ней. Но она не будет притягивать его к себе, хотя ее руки невольно дрожат, так жаждет она прикоснуться к нему, обнять, прижать к себе. Она не будет просить его целовать ее, ласкать ее, взять ее. Не будет. Изабель сжала руки в кулаки так, что ногти до боли впились в нежные ладони. Она не уронит своего достоинства. Она должна выполнить свой супружеский долг, ничего более.

А он должен доставить ей удовольствие, но причиняет только боль.

Ричард раскинул ее ноги, медленно, небрежно. Его руки были теплыми, движения уверенными. Он тяжело дышал.

Она не будет смотреть на него. Если она увидит огонь в его глазах, то просто растает.

Он широко развел ее бедра. Изабель чувствовала, что влажна, что ее лоно буквально горит от неудовлетворенного желания, и прохладный воздух, овеявший ее святая святых, принес небольшое облегчение. И все же он сделал это, не она. Она не станет торопить их соединение, она просто подчинится его воле. Это единственный способ спастись.

– Я мог бы искупаться в твоем аромате, – прохрипел Ричард. – Он прекраснее самых изысканных духов.

Она почувствовала, как румянец залил ее грудь, а затем и лицо. Но не открыла глаз.

Он нежно массировал ее бедра, вплотную подбираясь к средоточию всех ее страстей, но так и не прикасаясь к нему. Она старалась успокоиться, отгоняя от себя охватившее ее нетерпение. Ее кровь кипела в жилах, горячая, дикая, кожа вибрировала, дыхание сбивалось. Она хотела его. Хотела соединиться с ним. Сейчас. Немедленно.

Она со стоном потянулась к его рукам. Он довел ее до вершины возбуждения один раз, второй и снова остановился. Она почти кричала, терзаемая чувственными муками. Его руки потянулись к ее грудям, сильно сжав их, и она выгнулась в его объятиях, дрожа всем телом.

Сейчас.

– Ричард, – простонала она.

– Посмотри на меня, Изабель, – сказал он.

Она не задумываясь повиновалась. Сначала она не увидела ничего, кроме огромной темной тени на фоне освещенных слабым лунным светом каменных стен. Но затем у нее в глазах прояснилось. Он смотрел вниз, на нее. Его лицо было мрачным, но в глазах плясали яркие огоньки страсти.

– Когда угаснет твой «долг» и разгорится желание, Изабель? Только тогда ты получишь долгожданное избавление, – сказал он твердо, и голос его был грубее, чем окружавшие их каменные стены.

Он хочет, нет, требует, чтобы она сдалась ему. Он хочет оставить ее голой, потерявшей достоинство, честь, забывшей о своем долге. Он хочет, чтобы она просила его, умоляла, чтобы признала, что хочет его. Нет, она не сделает этого.

Больше никогда.

Но ей так больно…

– Я не хочу…

– Не говори мне, чего ты не хочешь, – прорычал он. – Скажи только, что тебе нужно, и я сделаю все, чтобы удовлетворить твое желание.

Она лежала молча, и тогда он нагнулся, припав к ее губам в грубом поцелуе. Изабель выгнулась ему навстречу. Они впились друг в друга как животные, их руки жадно ласкали горячие тела, влажные губы соединились в неистовом поцелуе. Они не просили пощады, и она не была им дана. Их яростное желание сплелось в один комок, обуревая их обоих. Его руки жадно прижимали ее к нему, не давая ей вздохнуть, крадя ее воздух. Но ей не нужно было дышать ничем, кроме воздуха из его легких. Она впивалась ногтями в его спину, запутывалась пальцами в его волосах, прижимаясь к нему, безмолвно требуя освобождения, в котором он ей отказывал.

Но он не уступал.

Он не дотронется до нее, не даст ей то, что ей сейчас так необходимо.

– Подари мне ребенка, – сказала она, покусывая его нижнюю губу.

– Нет, это не тот ответ, которого я жду, – прорычал Ричард, целуя ее ухо. – Скажи мне, что ты хочешь получить в этой постели. Сейчас.

Она не ответила, и он дал волю своим рукам.

Он соединил ее ноги, сдавив ее ноющую плоть, и стал легкими движениями пальца дразнить ее, прикасаясь к ее чувственному бугорку и тут же убирая руку, зарываясь в мягкие кудри и мгновенно исчезая, подобно жаворонку в сумерках. Она дрожала, ее тело молило о том, чтобы кончилась наконец это сладкая мука. Избавление то приближалось, суля неземное блаженство, то удалялось, оставляя после себя чувственный голод. Его рука была и союзником, и худшим врагом, который растапливал ее решимость, делая ее все более и более мизерной.

Он поцеловал ее, и поцелуй этот был полон страсти. Он сулил блаженство, уговаривал ее сдаться, соблазнял, заставлял поверить…

Она расслабилась в его объятиях, его дыхание стало ее дыханием, его аромат окутал ее тело. Ее бедра томительно напряглись, прижимаясь к его руке.

Она почти плакала.

– Только скажи, чего ты хочешь, – произнес он, отстраняясь от нее, – и это будет твоим.

Мир как будто уменьшился, перестал существовать. Остались только они двое и брачное ложе. Он украл ее обещание самой себе, украл ее достоинство, но оставалось кое-что, что он мог ей дать.

– Блаженство. Подари мне блаженство, – выдохнула она.

С глухим рычанием удовлетворения Ричард повиновался.

Он широко развел ее ноги и положил ладонь на ее горячую плоть. Его пальцы стали влажными – неоспоримое доказательство ее страсти и желания. Он начал поигрывать с ней пальцами. Он щипал ее и дразнил, возбуждая еще больше, в то время как его вторая рука поползла вверх, чтобы обхватить ее возбужденную грудь.

Тело Изабель повиновалось.

Где-то глубоко внутри ее зародилась волна блаженства, и Изабель начала содрогаться в сладкой истоме. В этот момент он погрузился в нее, чтобы разделить с ней это наслаждение. Он чувствовал, как ее плоть пульсирует, все крепче охватывая его, сжимая в сладких судорогах, и его семя выплеснулось навстречу ее удовольствию. Он припал губами к ее шее, и их тела начали содрогаться в унисон. Они оба забыли о долге, они стремились только уточнить свое желание.

Изабель получила удовольствие, и дал его ей он.

Ричард удовлетворенно улыбнулся и поцеловал ее в висок, поглаживая мягкие волосы.

Он лежал на ней, его плоть все еще была в ней, и на его губах играла улыбка полного удовлетворения.

Но для Изабель это было поражением.

Он провел ее к вершинам страсти, и сила наслаждения, которое она испытала, просто ошеломила ее. Он отдался страсти, выместив на ней свое желание. Она знала, что последует за этим.

Он отвергнет ее, выбросит из своих мыслей, отгонит от своего тела.

Он выполнил свой долг. Ему нужно дать ей ребенка, и тогда он сможет возвратиться к тому пути, который выбрал для себя в жизни. А ее долг – родить наследника Дорни. Она молилась, чтобы поскорее забеременеть, потому что понимала, как сложно будет ей охранять свое сердце и свою душу от ран, если он каждую ночь будет чтить ее своим повышенным вниманием.

И она притворилась, что сейчас они невредимы.

Небо заволокло перламутровыми облаками, отчего оно стало серым, луна скрылась за их густой массой. Ричард лежал рядом с Изабель, положив руку ей на талию. Он дышал мерно и глубоко, уткнувшись носом в ее распущенные волосы.

– Как ты думаешь, я могла уже забеременеть? – спросила она.

Ричард поднял голову и посмотрел на ее лицо, казавшееся черным на фоне слабо освещенного окна. Сколько ран нанес он ей? Так много, что их не перечесть. Но он сумеет излечить ее.

Если только узнает как.

– Мы сделали все, чтобы зачать ребенка, – ответил он, проводя кончиком пальца по ее точеному профилю. – По крайней мере я – точно, – улыбнулся он.

Но Изабель не понимала, к чему он ведет. Он почувствовал, как она напряглась. Его жена медленно, но верно отдалялась от него. Она не простит его. От него ей нужно только семя.

– Это очень вероятно, – повторил он, – но пока еще слишком рано, чтобы знать наверняка. Нам нужно стараться и впредь.

Она промолчала, и тяжелая тишина повисла в комнате, давя на них обоих. Почему она ничего не говорит? Неужели она так страдала в его руках этой ночью? Ведь он доставил ей удовольствие, разве нет?

Ему вдруг стало стыдно за то, что он вынудил ее просить удовлетворить себя. Он и так мог дать ей блаженство, вовсе не обязательно было доводить ее до безумия, и все же он страстно желал, чтобы она хотела его так же, как и прежде, до того, как узнала о Бертраде.

Бертрада. Эта женщина всегда стояла между ними, даже теперь, на их брачной постели.

Как и его гордость. Неужели даже теперь он не может избавиться от греха гордыни?

Ричард перевернулся на спину и подложил руки под голову. Изабель перенесла огромное потрясение, когда Адам напал на нее, и не успела она смыть со своего тела следы крови этого человека, как он уложил ее в постель. Он никудышный муж, раз так обращается со своей женой. У него не хватило сил и воли, чтобы остановиться, чтобы приструнить свою похоть.

А это самый страшный из смертных грехов. Им управляет его тело. Он ничем не лучше животного, ищущего самку. Он даже хуже, потому что обладает разумом и душой. Он согрешил с Бертрадой, а теперь перенес эту грязь в свой брак.

Он просто хотел обладать Изабель, хотел смыть с нее последние воспоминания о прикосновениях Адама, окутать ее своей аурой, своим ароматом. И он сделал это, но все, чего он сумел добиться, так это то, что его жена лежит рядом с ним, напуганная и молчаливая.

– Тебя беспокоит твой супружеский долг? – спросил он, глядя в потолок.

Она долго молчала. До их ушей доносился приглушенный шум из холла: потрескивание дров в очаге, плеск воды, мужские голоса и женский смех. Но Изабель молчала.

– Нет. – Изабель лежала на боку, отвернувшись от него и зажав руки меж согнутых коленей. – А тебя?

– Нет, – коротко ответил он. – Я нахожу свой супружеский долг более чем приятным.

Она вздохнула, и он почувствовал, что она дрожит.

– Я шучу, Изабель, и, видимо, не остроумно. В монастыре мало внимания уделяли юмору, и я, наверное, забыл, как надо веселиться, впрочем, как и драться.

– Ты прекрасный воин, – поспешила заверить она.

– Хоть в чем-то ты меня защищаешь, – сказал он.

Он почувствовал, что она улыбается в темноте, и улыбнулся в ответ.

– Так же, как и ты защитил меня, – произнесла она, благодаря его.

– Это мое право и моя обязанность.

– Обязанность, – эхом повторила она.

– И также мое удовольствие, – признал он. – Молись за меня, Изабель, потому что я нисколько не сожалею о том, что отправил его в ад, и не раскаиваюсь в содеянном.

Она перевернулась на спину, согнув ноги в коленях и скрестив руки на животе.

– А будешь ли ты, нет, сможешь ли ты молиться за меня, зная, что я стала причиной его смерти?

Он резко повернулся к ней.

– Как можешь ты быть причиной его смерти, когда это он набросился на тебя, как волк на беззащитного кролика? Ты – причина? Нет, это моя рука отправила его в мир иной, и мне должно молиться об упокое его души.

Изабель повернула голову и посмотрела на него, все еще крепко обнимая себя руками.

– А мне – нет? Разве я не… спровоцировала его? Разве это не я…

– А разве кролик провоцирует волка? – перебил он, приподнимаясь на локте, чтобы заглянуть ей в глаза. Улыбнувшись, он добавил: – Тебе все равно придется помолиться за меня, Изабель, никуда не денешься. Потому что именно сейчас мне это необходимо. Может быть, придет время, и я буду усердно молиться за тебя, но пока твой черед не настал.

Его слова снимали с нее всю вину. Он освобождал ее от навалившегося тяжкого чувства стыда. Он не считал ее ответственной за нападение Адама, он не думал, что она спровоцировала его своим кокетством и флиртом, хотя имел на это полное право. Ричард освобождал ее, полностью снимал с нее всю ответственность за случившееся. Его слова были наполовину шутливыми, но это не меняло их смысла.

Изабель посмотрела на него, и ее губы расплылись в лучезарной улыбке.

– Мой черед не настал?

– Нет, – сказал он, улыбнувшись в ответ, – пока еще нет. Ты не сделала ничего, абсолютно ничего, Изабель.

– А ты скажешь, когда мне будет необходима твоя молитва?

Ричард поцеловал кончики ее волос и улыбнулся:

– Давай оба будем помнить о твоей просьбе сообщить тебе, если ты допустишь ошибку. Это прекрасный способ начать супружескую жизнь.

– Ты так думаешь? – лукаво спросила она, широко улыбаясь.

– Естественно. А разве я не монах, который должен быть хорошо осведомлен обо всех духовных делах?

– Никакой ты не монах, – мягко произнесла она.

– Нет, – согласился он, – но я муж и, как муж, предлагаю тебе поспать.

– А ты останешься со мной? – спросила она.

Останется ли он с ней на всю ночь или проведет время до рассвета в часовне за молитвами Господу как бенедиктинский монах? Он муж, а не брат. И он останется. Он будет рядом с ней всю свою жизнь.

– Естественно, останусь, – сказал он, нежно целуя ее губы.

Она уснула еще до того, как он в первый раз прочитал «Отче наш». Ее дыхание было глубоким и спокойным, она свободно раскинула руки, расслабившись во сне. Внезапно она дернулась, открыв рот в безмолвном крике, и ее страх наполнил комнату.

– Спи, Изабель, – нежно прошептал он, успокаивая ее. – Никто не обидит тебя, пока я жив.

Она уснула. Ее страх остался в прошлом, как сон, туманный и фантастический. Он положил руку ей на спину, радуясь уже тому, что Изабель дышит. Она жива, она в безопасности. А больше ничего не имеет значения.

Она принадлежит ему. Эти слова эхом отражались в его сердце, им вторили мириады отголосков, наполняющих его изнутри, – тихих и противоречивых. Никто не обидит тебя, пока я жив.

Почему он все еще жив?

Он человек, соблазнивший жену лорда, который воспитывал его, был ему как отец. Зная это, Хенли должен был бы убить его. Он имел на это полное право, так же как Ричард имел право отнять жизнь Адама, когда тот протянул свои грязные руки к Изабель. Это право мужа, и с этим не поспоришь.

Став мужем, он посмотрел на свои свидания с Бертрадой другими глазами. Где был Хенли, когда заметил, что их тянет друг к другу? Где он был, когда Бертрада была так одинока?

Теперь он знал ответ. Оглядываясь в прошлое, он впервые увидел что-то еще помимо собственной вины. Хенли был там. Он видел все, но ничего не говорил. Он нарочно позволял Бертраде стоять там, где Ричард мог ее увидеть. Он хотел, чтобы молоденький оруженосец проводил с ней время, занимал ее хотя бы на несколько минут. И так изо дня в день. Хенли видел все… но ничего не предпринимал.

Почему?

Он не мог этого понять. Если хоть один мужчина прикоснется к Изабель, он тут же отправится в могилу вслед за Адамом. Изабель всегда принадлежала ему, так будет всегда. Она его, и только его. Какой мужчина добровольно согласится, чтобы это было иначе? Только трус. Почему Хенли так быстро уехал, ничего не спросив о подробностях смерти его вассала, который совсем недавно принес ему присягу? Не извинился, не возмутился?

Так не поступают благородные люди.

А бесчестный человек способен на все.