Братья

Глава 4

Вышло само собой, что мы начали общаться с Димой. Нет, я не приезжаю к нему каждый день, и мы не болтаем по телефону часами. Наше общение непринуждённое и происходит не слишком часто. Дима написал мне что-то смешное в мессенджере, я ответила, и мы стали иногда переписываться. С ним мне легко, все чаще появляется такое чувство, что мы знакомы очень давно, только хорошие приятели умеют подкалывать друг друга и смешно, и безобидно одновременно. Пару раз Дима приглашал меня к себе в гости, вернее, он звал нас с Андреем. Андрей, разумеется, не захотел, и я поехала одна. Мы ели пиццу и смотрели ужасно тупые комедии, смеялись со всего подряд, иногда Дима рассказывал истории из жизни и угостил меня абсентом, только дал совсем немного. Он до сих пор меня дразнит тем, что я напилась при нашей первой встрече. Когда я уходила от него в последний раз, мне неожиданно сильно захотелось плакать. Хоть я и эмоциональная, этот порыв был мне самой не совсем понятен. Скорее всего, мне не хватало простого человеческого общения. Мне так часто к тому времени было одиноко, что просто пару часов в приятной компании пробили на слезы.

Я пыталась найти себе в Германии подруг, ничего не вышло, и я оставила эту затею. Те две девушки из спортзала мне в последнее время совсем не нравятся: у нас разные интересы, еще они не знают русский, а мой немецкий это что-то. Раньше я только переписывалась и созванивалась с сестрой и двумя одногруппницами, теперь же в моей жизни появился человек, с которым можно весело провести вечер. Дима был необходим мне, мало того, что у нас одинаковый менталитет и язык, у нас даже чувство юмора похожее. Мне нравится его наигранная дерзость и самовлюбленность, нравится, что он ничего не стесняется. Да, его все вокруг не любят, но я не буду следовать чужому мнению. Если мне приятен человек, почему я не могу с ним общаться? Андрей, разумеется, знает о том, что мы переписываемся и что я иногда езжу к Диме в гости. Сначала он не скрывал своего недовольства, пытался меня отговорить и переубедить, не вышло. Андрей смирился и, хоть иногда и кривит губы после новости, что я собираюсь в гости к Диме, не комментирует мое решение.

Я переворачиваюсь на бок, затем почти сразу на второй. Увы, заснуть не вышло, и я открываю глаза. Еще темно, в ноябре в шесть утра всегда темно, а сейчас шесть утра, потому что на краю кровати сидит Андрей и что-то подкручивает в своих стильных серебристых часах. Я приподнимаюсь, с моих плеч сыпятся сразу две шлейки, обнажая грудь. Мне лень их поправлять, я дотрагиваюсь ногой Андрея, и он на меня смотрит.

— Доброе утро, моя любовь. Я уже ухожу.

— Доброе.

Андрей ползет через всю кровать ко мне и отрывисто целует в губы. Мои руки достаточно ловко для моего сонного состояния обнимают его, и я тяну Андрея на себя. Он улыбается, много улыбок, уже их не вижу, потому что целую его шею. Мои руки вовсе не сонно пробираются по его груди и животу все ниже.

— Милая, мне пора.

— Если ты опоздаешь на двадцать минут, никто не умрет, — мурлыкаю я и начинаю посасывать мочку его уха.

Я слышу, как часто дышит Андрей, ему сейчас хочется секса, как и мне. Почему тогда он осторожно, но настойчиво размыкает мои руки на своей шее?

— Я бы с радостью остался с тобой и на час. Сегодня очень важная встреча, и я совершенно не имею права опоздать. Прости.

К моим губам прилетает поцелуй, а Андрей неожиданно быстро улетает. Я сижу с голой грудью и смотрю на него с легким огорчением. Подобным меня не удивить: мы практически никогда не занимаемся сексом утром, хотя я это люблю. Андрей слишком ответственный, и в его представлении опоздать на работу, где сам начальник, это страшное преступление. Все же я натягиваю шлейки на плечи и валюсь обратно к подушке, тогда буду спать. Вдруг Андрей появляется совсем рядом, теперь вижу только черную небольшую коробочку перед собой.

— Думал сделать тебе приятный сюрприз вечером, решил все-таки сейчас, чтобы ты не расстраивалась.

— Что это?

— Открой и узнаешь.

Это колечко. Аккуратненькое такое белое колечко с большим камешком и двумя поменьше. Заставляю себя улыбнуться.

— Спасибо.

— Белое золото и бриллианты, тебе нравится?

— Да, оно стильное.

— Ладно, родная, я пойду собираться, чем займешься сегодня? — спрашивает Андрей.

— Может встречусь с кем-нибудь, еще не решила.

— Хорошего дня, до встречи.

Андрей целует меня в щеку и уходит, может и не расслышав моего «пока». Возможно, фраза, что внимание куда круче, чем золото и бриллианты, кажется неправдоподобной, только я с ней согласна. Этим утром мне был нужен мой муж, а не очередное колечко. Проспав еще часа четыре, я встаю и занимаюсь разной ерундой, как в общем и обычно. Только сегодня будет не совсем занудный день, ведь в пять у меня встреча, я поеду в гости к Диме, и это меня радует. Да, я не сказала Андрею сразу, ушла от ответа о своих планах. Не знаю, как это объяснить. Вечером я обязательно скажу ему, где была, не люблю секреты в отношениях. Почему не сказала сразу? Не хотела портить ему настроение, скорее всего.

Все-таки люблю свою машину, у нее такая очаровательная круглая спинка, такие интересные фары, и внутри все сделано словно специально для меня. Я приезжаю на двадцать минут раньше, чем мы договорились, потому что опять гоню, где можно и где нельзя. Обожаю скорость, не могу ничего с собой поделать. Дома меняются, за городом можно увидеть много всякого, правда, тут нет королевских особняков, в основном дома современные и практичные. Есть похожие друг на друга, есть причудливые треугольники или башни. Торможу я на парковке у темного дома со странными навесами над окнами. Уже ноябрь, и блекло-зеленую траву присыпало пушком первого снега. Когда идешь, снег приятно похрустывает, мне всегда нравился этот скрип.

Я удивлена, что калитка открыта, захожу и вижу черный не слишком новый джип, из него вылезает Дима со стопкой документов. Он в одном сером свитере, который хорошо подчеркивает мускулы. Повезло мне, что я не приехала раньше него.

— Привет! — кричу я.

— О, Мира, привет. Я только с работы, сам еще сегодня дома не был.

— Я немного раньше приехала, ничего?

— Конечно ничего. М-м-м, какой милый сверкающий «Поршик», значит разъезжаешь, как крутая чика?

— Именно так, — смеюсь я.

— Он небось больше, чем весь мой дом, стоит.

— Я не горжусь тем, что у меня такая дорогая машина, если что. Я бы и на какой-нибудь попроще ездила. Машина, бриллианты, дорогие шмотки — это все не моя заслуга. Я бы никогда не заработала на это. Ты заработал на свой дом, бизнес открыл, Андрей тоже большой молодец. Увы, я не такая, у меня не хватило бы мозгов и характера, чтобы столько заработать. Я бесполезная и безамбициозная.

— Да что ты говоришь. Чтобы найти мужика, который будет дарить «Поршики», еще какие мозги надо. Не все самые распрекрасные женщины на такое способны.

Дима строит такое выражение лица, что мне хочется смеяться. Я подхожу к нему поближе, пока он ищет в кармане джинсов ключи от дома.

— Никого я не искала, просто повезло. Я даже не умею нравиться, льстить не умею, быть обаятельной. Не знаю, на что Андрей клюнул.

— Не прибедняйся. Ты умеешь что-то покруче: быть собой и быть настоящей. Дядечек с большими карманами лестью и очаровательностью уже не удивишь, а вот чем-то живым вполне. Обычно, правда, такие дядечки — полные мудаки, но Андрей хороший, я таких хороших людей больше не знаю. Правильный, порядочный, врать не умеет, развлекаться, в принципе, тоже, но это можно пережить.

Улыбка Димы, направленная на меня, слегка печальная, тем не менее, хорошая. Он никогда не говорит плохо о брате, хотя знает, что Андрей его терпеть не может. Дима может пошутить и то не по злому. В такие моменты мне становится обидно за Диму, потому что я слишком часто слышу гадости о нем. Он, наверно, и представить не может насколько часто.

— Ладно, пошли в дом. Хочешь есть? Можем заказать что-нибудь или приготовить, только из меня неважный повар.

— Из меня тоже, а готовить вообще есть из чего?

— Без понятия.

В коридоре Дима помогает мне снять пальто, и мы сразу идем проверять холодильник. Кухня Димы мне нравится больше, чем наша: она совсем крошечная, зато нет пафосного огромного стола, который совершенно не нужен, и техники, которой никто не пользуется. Серо-черные стены, черный стол и два барных стула посередине, холодильник, плита и две тумбы — вот и все. Дима открывает черные жалюзи, правда, все равно темно, поэтому в ход идет и подсветка-полоса над тумбами.

— Я нашла сыр и креветки, — говорю я, — может спагетти есть?

— Вроде были.

Дима находит целую пачку, и я предлагаю сделать пасту с креветками. На плите уже кастрюля, я присаживаюсь на стул, а Дима непринужденно достает два худеньких бокала и бутылку белого.

— Может все-таки вино лучше к еде? — улыбаюсь я.

— Для хорошего вина нет неподходящего момента.

Под звук вылетающей пробки Дима торжественно кивает, и вот уже бокалы наполнены.

— Правда, хорошее вино, — подтверждаю я.

— Я бы плохое тебе не предложил. Как дела, Мира?

— Все, как обычно.

— Это значит плохо или хорошо? — взлетает черная толстая бровь.

— Сейчас хорошо.

— А было плохо?

— Слишком простая логическая цепочка, не находишь? — моя бровь в знак солидарности тоже взлетает.

— Зачем усложнять? Я предпочитаю упрощать, так легче.

— Легче не значит лучше. Тем более так не всегда получается.

— Так что не так с моей цепочкой? — надувает губы Дима.

— В жизни существует не только хорошо и плохо.

— Нет, только хорошо и плохо и существует. Есть просто классификации: маленькое хорошо и хорошо большое.

— И как же понять, где заканчивается хорошо и начинается плохо? — я слегка встряхиваю бокал, и вино подрагивает, это завораживает.

— Человек всегда знает хорошо это или плохо, иногда просто боится себе признаться. Вода закипела.

Я встаю, и мы продолжаем готовку. Теперь спагетти оказываются в бурлящей воде, а толстенькие креветки шипят и скручиваются на сковороде.

— А у тебя как дела? — спрашиваю я, добавив соли в кастрюлю.

— Сейчас хорошо, а было плохо. Я не боюсь называть вещи своими именами. Весь день с помещением разбирался, в котором будет магазин, накладные, всякие бумаги возил по всему городу. Я, кстати, жутко проголодался, так что давай побольше готовить

— Тут и так порции на три получится.

— Ну третьего у нас нет, пусть жалеет Андрей, что не попробует такой шедевр, — с напускным высокомерием говорит Дима.

— Не переживай за него, он покушает что-нибудь получше моей готовки, — улыбаюсь я.

— Да что за него переживать? Он вон какой успешный, и жену просто охрененную отхватил, ему всегда в жизни все давалось просто. Так уж выходит: есть люди, которым все прям в руки идет, а есть неудачники. Он хоть не злится, что ты ко мне приходишь?

— Нет, ну что сегодня пришла не знает еще, но я думаю все будет нормально.

— Почему же не сказала? — лукаво смотрит на меня Дима.

— Не знаю.

— Не ври, все ты знаешь. Просто признаться в том, что уже сделал, проще, чем в том, что собираешься сделать. Он меня ненавидит, презирает и высмеивает. Я прекрасно знаю, как мой брат ко мне относится, и догадываюсь, что он не светится от счастья от того, что мы с тобой поладили.

— Я пыталась достучаться до Андрея, только он пока сопротивляется, — вздыхаю я и переворачиваю шипящие креветки. — Натрешь сыр на терке?

— Конечно. Можешь не стараться, Андрей всегда будет ко мне хреново относиться, это не совсем его мнение, это мама, ну Кристина тоже хорошо так на мозг капать умеет. Слышала когда-нибудь, как моя мама говорит обо мне? Да слышала, конечно, так, блять, даже о маньяке или серийном убийце не говорят.

— Дима, Андрей пытался объяснить, почему они все так к тебе относятся, но я, если честно, не совсем поняла.

Дима наливает еще по бокалу и свой сразу же опустошает. Он уже не веселый, черные глаза потухли, и улыбка печальная.

— Так бывает, что женщина любит не всех своих детей. Ее поведение и будут копировать дети, это логично. Она никогда меня не любила, это не совсем моя вина. Такую историю ты, скорее всего, не знаешь, они не обсуждают это. Моей маме было восемнадцать, когда ее изнасиловал мой отец. Пережить изнасилование страшно, это же навсегда меняет. С моим отцом она была знакома, его родители хорошо общались с ее. Так случилось, что она забеременела, и чтобы избежать слухов, ее родители практически насильно выдали ее замуж за моего отца. Он по-своему любил ее. Он, конечно, тот еще ублюдок и поступил хуево, только я плохого о нем сказать не могу. Со мной был хоть строгий, но адекватный, играл, на велосипеде учил кататься. Чтобы мать бил, я тоже не видел, может и было. В любом случае, она оказалась замужем за своим насильником, она его терпеть не могла, а приходилось ложиться в одну кровать, приходилось быть его женой. Она и тогда ко мне была холодна, я же копия отца, я причина, почему она оказалась почти на четыре года связана с человеком, который принес ей много боли. Отец занимался бизнесом, тогда были неспокойные времена, в общем его застрелили. Мама почти сразу вышла замуж за отца Андрея и Кристины, они еще со школы любили друг друга.

— Да, я не знала этой истории, — сказала я, когда Дима принес мне целую дощечку сыра.

— Потом родился Андрей, и она сразу показала мне, что он любимый сын. Тогда я узнал, что моя мама может не только ругать, еще может быть нежной и заботливой. Я ревновал, да. Ей всегда казалось, что я желаю Андрею зла, что я хочу его ударить. Мама часто сравнивала нас, Андрей был просто чудом, а я вечно все делал не так, именно из-за нее я стал плохо себя вести. Мне твердили, что я плохой, я и считал, что только плохо и могу поступать, что хорошее не для меня. Она постоянно ругала меня, так какая разница за дело или нет? Кирилл, отец Андрея, был справедливым мужиком, всегда покупал что-то двоим, наказывал тоже двоих за драку или шалость. Не помню ничего плохого о нем, воспитывал нас, и ремнем мог дать, и затрещину за двойку. Мама же всегда наказывала меня одного, а Андрея жалела. Не совсем он виноват в этой пропасти между нами. Ребенок копирует поведение матери, потом это входит в привычку.

— Это все понятно, но Андрей говорил еще о другом. В принципе, про тяжелый подростковый возраст я могу понять, у меня тогда тоже хреновые отношения с родителями были. Только он еще говорил про то, что ты изнасиловал девочку, неужели это правда?

Не лучшее, что можно спросить, когда Дима и так заметно потух. Его глаза расширяются в неприятном удивлении, и я жалею, что спросила. Хотя нет, все-таки не жалею, мне нужно знать правду, я многовато думала об этом.

— Ого, ты и такую историю знаешь. Признаюсь, неожиданно. Мне тогда было шестнадцать, Ире четырнадцать, первая любовь. Тогда уже, конечно, хотелось секса, но я ей не предлагал, не решился бы, Ира сама захотела. Казалось, что мы совсем взрослые, дети всегда хотят быть взрослее, чем на самом деле. Родительская кровать, презервативы, которые было кошмар, как страшно покупать. У Иры были очень строгие родители, отец военный был сразу против, чтобы она со мной общалась, я не был похож на хорошего мальчика. Видимо, ее мама подозревала, что не только в кино ходим, и затащила Иру к гинекологу. Стало понятно, что она не девственница, Ира испугалась и сказала, что я ее изнасиловал. Она была просто напуганной девочкой, которая боялась родителей, боялась показаться испорченной и развращенной. Я не злился на нее, было просто больно. Первая любовь как-никак, я думал, что любил ее по-настоящему, а она смогла сказать, что я взял ее против ее воли.

— Почему ты никому не сказал, что это неправда?

— Что я должен был сказать? Что девушка, которую я люблю, врет? Ей было легче, когда считали меня виноватым, и я принял это. Я бы не опустился до того, чтобы что-то доказывать, просто закрылся в себе и разочаровался во всем прекрасном. Когда мама узнала, у нее случилась истерика, она кричала, что я последний подонок, что копия отца. После этого случая она перестала маскировать свою ненависть. Она сама прошла через изнасилование, теперь ты понимаешь, почему она меня терпеть не может. Я сказал лишь Андрею. Он смотрел на меня, как на ничтожество, и спросил, правда, ли я это сделал. Я ответил нет. Я не насиловал Иру, я ее любил, веришь мне?

— Да, — ни на секунду не задумавшись, отвечаю я.

— А он не поверил.

Смотрю на Диму, и мне так хочется его обнять, настолько разбитым я его еще не видела. Он даже улыбаться не пытается, хотя обычно, когда ему грустно, он выдавливает искусственную улыбку.

— Что еще тебе рассказать? Жить в доме, где все тебя осуждают, при чем ни один из них не спросил, что было на самом деле, тяжело. Я уехал учиться в другой город, мама сразу подписала все документы, ей было легче не видеть меня. Тогда и перестал поддерживать связь с семьей. Про то, как добрый и честный Кирилл оставил в наследство всем по пять тысяч, уверен, знаешь. А вот оказывается, что мать благополучно продала и бизнес моего отца, и квартиру, все деньги вложила в дело Кирилла, тогда у него и начало все получаться. Это я не к тому, что я должен был получить бизнес, который достался Андрею, что честно было бы хотя бы пополам поделить, нет. Это к тому, что, когда в следующий раз мамочка с сестричкой начнут поливать меня дерьмищем, то подумай о том, что там мало того, что стартовый капитал ой какой разный был, так еще если бы не мой отец, такой ублюдок, то вообще никто бы и копейки не получил.

Кристина еще очень любит историю, как она у меня деньги просила, а я, скотина такая, не дал. Упомянуть, что ее мужик нариком был и на герыч не хватало, она всегда забывает, что колотил ее беременную и заставлял деньги приносить. Я ей сказал, что могу ему в морду дать и помочь свалить, что ей квартиру сниму, а этому долбоебу денег никаких не дам, так она обиделась и ушла. Да у нее все мужики еще те гондоны, зато брат любимый Андрейка всегда поддерживал и денежек давал, и о маме заботится. Я не забочусь, да, потому что, как уехал в шестнадцать, так она за все это время мне и не позвонила.

Даже не знаю, что и сказать, теперь картина полная. История Димы меня трогает куда сильнее. Если после рассказа Андрея, у меня остался осадок недоверия, сейчас я верю каждому слову Димы, и мне так обидно за него. Осадок грусти оказывается куда тяжелее.

— Давай тарелки, все готово.

Накладываю спагетти, Диме забрасываю почти все креветки в сырном соусе, себе так, скромненько. В бокалах новая порция вина, из тарелок идет насыщенный аромат креветок и целые зигзаги пара. Дима присаживается рядом со мной на высокий стул и говорит:

— Да, я неудачник. Со всей семьей поссорился, не везло и в бизнесе очень долго, как и в любви, не верю уже в везение, если честно.

— Ты не неудачник.

— Правильно, неудачники не едят такую вкуснятину в чудесной компании, — Дима улыбается мне старой лукавой улыбкой, от чего мое настроение улучшается.

— Правда, вкусно?

— Ты шутишь? Тебе можно открывать свой ресторан. Пусть муж тебе купит ресторан, для него сущий пустяк, а тебе будет занятие.

— Не хочу ресторан.

— Что же ты хочешь?

— Еще вина.

Мы выпиваем бутылочку на двоих, плотно кушаем и перебираемся на крайне удобный не слишком мягкий и не слишком жесткий диван. Дима включает хорошую музыку, мне нравится, хотя предпочитаю поспокойнее. Почти весь вечер он рассказывает мне о том, что планирует делать в этом месяце. К моему удивлению, мне интересно слушать о том, чем он занимается, про поставки и всякие необычные приспособления, новинки в мире техники, которые он хочет продавать. У него много идей и планов, разные сложные вещи Дима объясняет доступно, иногда показывает картинки в интернете, чтобы мне стало понятнее. Для него важно, чтобы я поняла, о чем он.

В десять я уже дома и сижу в бледно-синем бархатном кресле у камина, когда приходит Андрей. В этой комнате необычные деревянные панели на стенах: выпуклые тоненькие полосочки, окруженные черным мрамором с белыми разводами, и огромная конструкция-люстра из сотни хрустальных крылышек, подвешенных на разных уровнях. Мне достаточно мягкого света огня. Треск дерева, тепло, и полумрак успокаивают. Андрей хочет включить свет, я не вижу этого, но слышу его шаги по направлению к включателю.

— Не нужно, пусть останется так.

— Как хочешь. Привет, я соскучился, — говорит он и целует меня в макушку.

— Я тоже, как дела на работе?

— Все, как обычно, так устал сегодня, пришлось в два разных офиса съездить. А ты чем занималась?

Андрей присаживается в соседнее кресло и разминает шею.

— Я ездила к Диме, — смотрю на Андрея и замечаю, как много он вдыхает.

— Чем занимались?

— Приготовили ужин, он рассказывал о торговле техникой, еще о вашем детстве.

Опять смотрю на него, его взгляд устремлен к пламени. Не заметить, как сжались его руки на подлокотниках кресла, сложно.

— Можешь не продолжать, я догадываюсь, что будет дальше.

— Почему ты ему не поверил? — Андрей смотрит на меня с непониманием и отпускает кресло. — Почему не поверил, что он не насиловал Иру?

— А почему ты поверила?

— Не знаю, он говорил искренне. Я уверена, что Дима не делал этого, — пожимаю я плечами.

— Как было на самом деле, уже никто не узнает. Мне пришлось выбирать поверить Ире или брату. Она была приятной и милой, мой брат мог поступать плохо, мог врать.

— Мне кажется, что вы все неправы. Дима не плохой, сегодня, когда он говорил о прошлом, я видела, как ему было больно. Он хотел бы других отношений с семьей, только вы не даете ему шанса! — не выдерживаю я.

— Это тоже ложь. У него было множество возможностей наладить отношения, и все он благополучно упустил. Что тут говорить, Диме не нужно это. Ему не нужна семья, он не умеет любить, не умеет заботиться о ком-то, кроме себя. Он эгоист и всю жизнь свою прожил, переступая через людей, делая безнравственные вещи. Вряд ли он рассказывал тебе, как был в компашке, где избивали людей, так, для развлечения, что в школе издевался над одноклассниками. Не думаю, что и про то, как начал зарабатывать, рассказывал: он обманул на деньги своих знакомых. Его бизнес не совсем чистый, наверняка я не знаю и половины всех его махинаций. Он не смог бы заработать честно, я же…

— Нет, Андрей, ты думаешь, что достиг большего, только это не так. Твои машины, эта шикарная квартира, доход в несколько сотен раз больше, чем у Димы, не показатели.

— Что же тогда показатели? — вздыхает Андрей.

— Все видят только результат и забывают о пути к нему. Дима прошел путь длиннее, у тебя было больше возможностей, у тебя был бизнес отца, кроме того, у тебя была поддержка и вера людей, которых ты любил. Все складывалось в твою пользу, потому что были все условия для успеха. Дима же пытался добиться всего того же вопреки. Вопреки низкому начальному капиталу, вопреки косым взглядам и открытому презрения родных людей. Любой другой сломался бы, а он смог. Он заработал и на дом, и на машину, пусть не такие шикарные, как у тебя. У него прибыльный бизнес, раз открывает второй магазин. Какая разница, в чем измерять прибыль: в тысячах или сотнях тысяч евро?

В любом случае Дима лучше тебя, потому что честный, а ты лицемер. Считаешь меня лучше него, считаешь, что можешь обсуждать со мной, какой херовый твой брат. Он хоть чего-то добился, а я? Я ведь пустышка, что я могу? Писать книжки, которые приносили бы копейки? Нет, я даже книжку без твоей помощи не выпустила бы. Все, что у меня есть, сделал ты. Убери из моей жизни тебя и что останется? Никаких денег, никаких машин, никаких крутых шмоток, никаких развлечений. Я стану пустым местом, неудачницей, способной может только на еду заработать, и то не факт, ведь я не работала и дня в своей жизни.

— Мира, перестань. Ты чудесная, ты намного лучше Димы, лучше любого человека, — Андрей хочет взять меня за руку, а я встаю.

— Перестань, это же все неправда. Я не отличаюсь умом, я не пробивная, даже не особо талантливая, таких писательниц, как я, тысячи. Как я могу слушать, как ты обсуждаешь с мамой и сестрой, что Дима тупой и чуть ли не нищий, когда я в сто раз хуже? Когда я живу за твой счет, а сама ни на что не способна? Я неудачница, мне повезло всего раз в жизни, повезло с тобой. Если бы я тебя не встретила, то осталась бы серым пятном, бесполезным и безликим.

— Мира, что на тебя нашло? Я люблю тебя, откуда все эти мысли? Конечно, ты не пустая, ты удивительная, таких, как ты, больше нет. Если бы у тебя не было всех этих денег, ты бы осталась собой, прекрасной честной Мирой, ранимой и вспыльчивой, решительной и нежной. Далеко не все могут остаться собой, если забрать у них деньги, ты же уникальна. Иди ко мне, иди же сюда.

Рука Андрея все же словила мою, и он крайне настойчиво тянет меня к себе. Не совсем по своей воли я сижу у него на коленях, мой взгляд ничего хорошего не предвещает.

— Любимая моя, перестань. Перестань даже думать так. Ты замечательная.

Андрей целует меня и еще, и еще раз, пока я не начинаю отвечать поцелуями. Теперь я устраиваю голову ему на плечо и тихонько трусь о него, он же гладит меня. Вроде бы все, как раньше, но не совсем.

— Если тебе настолько неприятно, я больше не буду говорить плохо о моем брате, вообще давай больше о нем не говорить. Куда важнее то, что между нами, наши отношения, ведь так?

— Так, — чуть ли не шепотом отвечаю я.

— Пойдем пить чай, я так хочу чая, у нас еще были вкусные конфеты. Выпьем чай и поднимемся в спальню, будем долго обниматься, и все плохое забудется.

Забудется. И чай пили, и обнимались, и этот странный день закончился, и Андрей снова ушел на работу, и я снова провела день одна. Забылось плохое? Ни на секунду. Горький привкус от вчерашнего разговора портил мне настроение весь день, и в четыре часа дня я вдруг решила, что мне нужно на свободу, нужно уйти из идеального интерьера, чтобы опустела голова. Я надела бордовую узкую юбку, к ней туфли на огромных каблуках, еще полупрозрачный топ в сеточку, прихватила черное пальто и поехала в бар. Мне так хотелось напиться, что было плевать на время. Не знаю, сколько стаканов виски я выпила, но кружилось все перед глазами прилично. Так накрыло меня в первый раз, я давно не думала о том, что эта жизнь мне не подходит, вернее я не подхожу сюда. Тут другой уклад: надо подстраиваться, надо постоянно придумывать, куда тратить деньги и чем развлечься, чтобы не сойти с ума.

То, что я высказала вчера Андрею, грызло меня не один месяц, сегодня я попыталась спастись в бутылке и ненадолго полегчало. Почему мне так тяжело? Андрей любит меня, он старается, как может, чтобы я была счастлива, почему я не могу жить и радоваться, почему? Мне не хватает чего-то важного, на сегодняшний вечер этой недостающей деталью стал виски. Только мнимое пьяное облегчение быстро улетучилось, и пришло странное отрешение. Все плавало, я не контролировала свои действия и слова, становилось смешно от собственного размеренно-опьяневшего голоса, и пару раз я прислонилась к стене, чтобы не упасть. Со мной хотели познакомиться два мужчины, они говорили мне на немецком, что я красивая и у меня шикарный наряд. Я же забыла все немецкие фразы, кроме «еще один стакан виски» и послала их по-русски.

Вдруг стало страшно, потом захотелось домой, захотелось спрятаться ото всех, и я поняла, что даже до двери на этих каблуках не дойду. Те двое все еще похотливо смотрят на меня, еще я не хочу оставлять свой «Порш» у этого сомнительного заведения и достаю телефон.

— Привет.

— Привет, не мог бы забрать меня из одного места?

— У меня сейчас встреча с инвестором, — вздыхает он.

Разумеется, я не вовремя. Может меня и не изнасилуют сегодня? Попробую вызвать такси.

— Ладно, прости, что отвлекла.

— Так вот, раз такое дело, я сейчас за пять минут закончу и подскачу, адрес скинь. Мира, ты что у стоматолога? Что у тебя с голосом?

— Я буду ждать, — говорю я и вешаю трубку.

Пока жду, к сожалению, не могу отказаться от навязчивой идеи выпить еще стаканчик. Он приходит весь такой в черном, подходит ко мне и с шумом вздыхает.

— Мира, твою мать, что это такое?

— Виски, — говорю я и ставлю пустой стакан с торжественным видом.

— Ты на хрена надралась среди дня? — спрашивает Дима и берет меня под ручку.

— Мне было плохо, я дура, знаю. Вроде ничего и не произошло, а я решила напиться конкретно, — последнее слово я пытаюсь сказать раз шесть, нормально так и не выходит.

— Тебя отвезти домой?

— Да, спасибо, что приехал.

— Почему позвонила мне, а не Андрею?

— Посмотри на меня: я же в говно, если он меня увидит такой, то расстроится. Он сам почти не пьет и не любит, когда пью я. Разочаруется во мне еще больше. Вот я и решила, позвонить тебе. Еще на каблуках стоять без опоры не могу, мне нужна помощь, и два мужика меня трахнуть хотели, а я даже не в состоянии сбежать.

— Где мужики эти? Носы им подправим и поедем, — как маленькому ребенку, говорит мне Дима.

— Какая разница?! — злюсь я. — Это все неважно, я домой хочу. У меня тут «Порш».

— Я видел твой «Поршик», его трудно не заметить.

— Его тоже надо домой.

Отдаю ключи Диме, и мы медленно идем к выходу. Сложновато, еще все плывет, и я хватаюсь крепче за его руку. Кое-как дохожу до машины и залезаю в приоткрытую для меня дверь. Все еще плывет, а нет, это мы уже едем, значит все нормально.

— Во сколько Андрей приходит домой?

— Часов в десять.

— Значит ляжешь сейчас спать, поставишь будильник на девять, потом сразу же холодный душ, почистить зубы и выпить такой крепкий кофе, чтобы прям блевать захотелось. Если проблюешься, еще лучше будет. Запомнила?

— Запомнила, — отвечаю я и тру виски, словно это приведет мысли в порядок.

— Он все равно поймет, что пила. Просто скажи, что пару бокальчиков и последний был лишним.

Дальше едем молча. Парковка, на которой всегда холодно, даже в пальто. В моей руке ключи от машины, Дима стоит совсем рядом и смотрит так… Нет, не как на пьяную дуру, это такой же взгляд, как и тогда у него дома, когда я напилась, похожий на восхищение. Опять не понимаю, чем тут восхищаться.

— Дальше справишься сама?

Киваю, ой зря это сделала: опять кружится голова.

— Спасибо, — говорю я.

Дима улыбается и уже хочет уйти, но не успевает: я обнимаю его. Может слишком крепко и слишком долго, мне так хочется, тем более я пьяная и разум частично отключен. Дима проводит рукой по моей спине, и становится тепло даже на ледяной парковке.

— Не за что. Если в следующий раз потянет к стакану, звякни мне, составлю тебе компанию в любое время дня и ночи. Сразу присмотрю за тобой и не придется лететь через весь город.

Я ухожу, или Дима уходит. Не помню, кто ушел первым. Делаю все, как он сказал, и, правда, становится лучше. Андрею я говорю, что была в баре и выпила многовато виски, говорю, что сейчас все нормально, только мне нужно еще немного отдохнуть. Странные чувства, не понимаю, почему я позвонила Диме, если все равно рассказала Андрею правду.