Десятимильные забеги – отстой. Интервальный бег – тоже отстой. А если их сочетать, это открывает совершенно новый уровень отстоя.
Если бы не Оливия и ее просьба пробежать вместе небольшую часть ее стомильного марафона (до которого остались считаные недели), я бы ни за что не стала этим заниматься. Даже в университетские времена, когда мы занимались кроссом и дважды в день выкладывались на изнурительных тренировках, она была настолько быстрее меня, что по сравнению с ней я словно неторопливо прогуливалась. А за годы, прошедшие с выпуска, ее тренировки стали лишь интенсивнее, в то время как мои сократились до нескольких легких пробежек в неделю. Я бы и рада отказаться, но ведь невозможно ответить только что родившей женщине, что я не способна пробежать и десятой доли ее маршрута. Моя гордость бы этого не позволила.
К тому времени, как я возвращаюсь с пробежки, успевает стемнеть. Я настолько выжата, что у меня едва хватает сил взобраться по ступенькам к моему дому. Я наскоро принимаю душ и залезаю в джакузи; мои мышцы такие деревянные, что я не знаю, как буду вылезать отсюда.
Я закрываю глаза и откидываюсь на подголовник. Мы с Робом практически жили в джакузи, когда только переехали в этот дом, но сомневаюсь, что он бывал здесь хоть раз за последний год. Я относилась к этому с пониманием, ведь у него было так мало свободного времени, однако сейчас, похоже, у Роба его предостаточно. Буквально на прошлых выходных он ездил в Брюссель с парой коллег, а вот когда он в последний раз не работал в выходные до командировки, я уже и не вспомню. Это не должно меня так раздражать…
Я выкидываю его из головы и начинаю погружаться в дремоту. Я могу ненавидеть длинные пробежки, но сейчас как раз один из моих любимых моментов – когда горячая вода и изнурение постепенно меня убаюкивают.
– Привет, соседка. – Я резко распахиваю глаза, и мой взгляд падает на татуировку на правом плече Брендана, а также отмечает очертания его груди, прежде чем я отвожу его.
– Разве ты не должен был уже уйти?
– Еще только девять вечера. Это рано для большинства людей нашего возраста. Но, разумеется, не для тебя. Я даже шокирован. Мне казалось, в это время тебе положено быть в пижаме и общаться с мистером Тибблзом.
На секунду я замираю и задаюсь вопросом, не подглядывал ли он за мной через окно. Я и впрямь довольно часто разговариваю с мистером Тибблзом.
– Я только вернулась с долгой пробежки. Оливия хочет, чтобы я пробежала с ней часть марафона.
Брендан выглядит так, словно что-то обдумывает, а затем вздыхает:
– Я беру машину напрокат. Если нужно, могу подбросить тебя до Олимпик-Вэлли, раз уж мы летим одним рейсом.
– Одним рейсом?
Моя досада граничит с отчаянием. Я и не подозревала, что Брендан вообще собирался на марафон Оливии, тем более на день раньше, как я. Черт, неужели даже в другом штате нам придется жить под одной крышей?
Он приподнимает бровь.
– Роб отдал мне свой билет до Рино. Я думал, он тебе сказал.
В этот момент мои зубы скрипят так громко, что я слышу их даже сквозь шум джакузи. Как мог Роб не сообщить мне об этом? Мало того что мне приходится жить с этим типом, так теперь я еще должна сидеть с ним рядом на протяжении всего перелета?
– Он об этом не упоминал, – отвечаю я сквозь зубы.
Хотя джакузи больше не приносит мне удовольствия, я не ухожу – исключительно для того, чтобы Брендан не думал, будто это он меня прогнал. Я не доставлю ему такой радости. Тем временем он, едва сдерживая улыбку, откидывает голову назад и вытягивает руки.
– Однако же ты урвала чертовски лакомый кусок! Большой дом, бассейн, джакузи, и Роб может тебя обеспечить. Даже не верится, что ты не побежала закреплять отношения в ту же секунду, как он сделал предложение.
От гнева мою усталость как рукой снимает…
– Да пошел ты, Брендан! Ты слишком давно меня знаешь, чтобы сидеть тут и делать вид, будто считаешь меня меркантильной.
На мгновение он замолкает.
– Ты права. Прости. – Он закрывает глаза, словно этот внезапный порыв откровенности потребовал много сил. – На самом деле это был мой дерьмовый способ узнать, почему же ты медлишь.
– Кто сказал, что я медлю?
– Все! – посмеиваясь, отвечает он. – Буквально весь мир считает, что ты медлишь. Я тебя не осуждаю, просто хочу понять.
Мне не следует отвечать. Он только что намекал, будто я охотница за состоянием, к тому же Брендан определенно мне не друг – было бы безумием сообщить ему еще больше информации о себе. Однако, не считая моей семьи, он единственный, кому известна правда о моем отце, и единственный, кому я могу открыться. Наверное, мне просто нужно, чтобы хоть один человек на земле знал о том, что я чувствую.
– Это из-за отца, – признаюсь я. – Боюсь, что предсвадебная суета выбьет его из колеи, а у него и так дела идут неважно с тех пор, как они переехали. Он напьется на церемонии, даже если я его попрошу этого не делать, а мама выставит себя на посмешище, пытаясь это скрыть. Он будет пить и на всех предшествующих мероприятиях: на любом ужине, на репетиции свадьбы. Столько всего может пойти не так, а я просто… устала, – под конец мой голос немного срывается, когда я осознаю, насколько удачно эти слова описывают ситуацию.
Я и правда устала… Так устала от ночных звонков и постоянного беспокойства, от ощущения, что я обязана вечно быть настороже, чтобы все эти проблемы не обрушились на наши головы. У Роба добрая семья, но склонная осуждать, а если папа при всех опозорится, я просто не вынесу этих косых взглядов. Причем более всего мне невыносима мысль, что и Роб будет смотреть на нас косо.
Я прочищаю горло:
– В общем, сейчас для меня это чересчур.
Брендан бросает на меня тот внимательный, оценивающий взгляд, который мне доводилось видеть уже не раз. Порой у меня возникает ощущение, что на каждое слово, которое я произношу, он слышит десять невысказанных, вытягивая из меня секреты без моего согласия.
– И Робу ты об этом никогда не рассказывала, да?
– Да, – со вздохом подтверждаю я. – Роб этого не поймет и перестанет уважать моего отца, узнав, что он не способен себя контролировать. Роб не поймет, почему я так с ним ношусь и даже мотаюсь ради него в Денвер.
– Ты так долго скрываешь от него все эти вещи… Не лучше ли просто позволить ему узнать тебя настоящую?
Я вздрагиваю. Голос Брендана звучит скорее ласково, вовсе не осуждающе, но все же осуждение в его словах есть, и я не могу его за это винить. В конце концов, его лучший друг вот вот женится на обманщице вселенского масштаба.
– Брендан, если даже мне не нравится, кем я на самом деле являюсь и что у меня за семья, как я могу ожидать, что это понравится Робу?
– Тебе нечего стыдиться, – настаивает Брендан. – И ты не должна быть с тем, кто считает иначе. Оливия думает, что именно поэтому ты до сих пор не спланировала свадьбу: ты чувствуешь, что что-то не так.
– Не могу поверить, что Оливия не придумала ничего лучше, чем обсуждать это с тобой!
– Она волнуется за тебя. – Он пожимает плечами.
– Да уж, так волнуется, что поделилась этим с парнем, который не хочет, чтобы Роб на мне женился. Неоценимая помощь!
Один уголок его губ приподнимается:
– Ну, в отличие от тебя, она не испытывает ко мне такой ненависти, поэтому и не склонна ожидать от меня худшего.
Я сглатываю в горле комок:
– Я тебя не ненавижу.
– Верно, ты только притворяешься, – мягко произносит он, глядя мне прямо в глаза.
Сейчас Брендан серьезен, и в его тоне есть нечто такое, от чего у меня по коже пробегают мурашки. Как только эти слова слетают с его губ, я понимаю, что он прав: я притворяюсь, и так было всегда.
– Вода слишком горячая. С меня хватит, – заявляю я, вскакивая на ноги. Брендан больше не ухмыляется, а вместо этого пристально следит за тем, как вода стекает по моей коже.
Он отводит взгляд, а когда я вылезаю из джакузи, его голос раздается вновь:
– Не беспокойся, Эрин. Я тоже лишь притворяюсь, что ненавижу тебя.