Бродячий пес

ГЛАВА 4

Ночь поглотила липовую аллею. Лишь изредка проезжающие автомобили рвали светом фар тёмное нутро. Улица спала. Ярга выглядела неуместно в этом сонном царстве трепещущих теней и неясных силуэтов. Она бежала впереди, высоко подпрыгивая, хватала падающие листья на лету. Такая беспечная и беззаботная. Совсем ещё щенок… Щенок, который прекрасно видит во тьме. Лучше, чем какое-либо животное из существующих или когда-либо существовавших.

Свет, горящий в лавке, я заметил издали. Он путеводной звездой освещал путь домой, в не зависимости от того, где находился дом, и как он выглядел.

Ярга, наигравшись, шла рядом, тычась холодным, мокрым носом в ладонь, выпрашивала ласку. Теперь ламассу (1) могла быть ласковой. Теперь, когда служба оставлена, можно не думать о фатальных последствиях, к которым приводит проявление чувств. Ярга — не первая моя защитница, но последняя. У меня были и шеду (2). В совокупности я потерял шестерых.

Если бы не умерли они, погиб бы я. Однажды я понял, что больше не могу принимать, как должное гибель, своих хранителей. Это стало одной из причин, заставивших меня уйти. Одной, но не главной! Главная заключалась в том, что я не хотел потерять самого себя окончательно.

Каждый хранитель погибая, в обмен за свою жизнь уносил частицу моей души. Таким, каким я был, поступая на службу, мне не стать никогда, и не потому, что люди меняются со временем, а потому, что из меня извлечены чувства и эмоции. Первый хранитель забрал страх. Второй — гнев. Третий — жалость. Четвёртый — предвкушение. Пятый — надежду.

Ещё год назад в моей жизни было то, о чём я всегда втайне мечтал, — моя возлюбленная, Зуэн. Я не встречал девушки прекрасней, чем она. Мы познакомились в Лараке (3), в ювелирной лавке, принадлежащей её отцу. Уже пару месяцев спустя всё было готово к свадьбе, но внезапно город атаковали сотни лаббу (4) и мушхуш (5). Ларак перестал существовать.

Очнувшись, я долго не мог понять, где нахожусь. Глаза были открыты, но ничего не видели. Меня окружала абсолютная тьма. Единственное, что мне было доступно это чувства. Нет, не так! Мне было доступно чувство. Одно единственное. Казалось, моё сердце вырвали, а вместо него вложили кусок льда. Шестая лимассу забрала с собой любовь.

Когда уходит хранитель, мы, Воины, в каком бы из миров и времён не находились, всегда возвращаемся в родной. В моём случае — на Землю, а в тот момент — в Россию. И я вернулся. И снова тётя Лиза выходила меня, и снова попыталась привести в чувство. Надо ли говорить, что с последней задачей ей справиться не удалось?

Я потерял глаз и сердце, в определенном смысле, конечно. Когда-то мой отец сказал: «Сердце требует одной женщины, чувства — многих, тщеславие — всех» (6). Моей возлюбленной не стало. Не стало сердца, не стало и любви.

Пропустив Яргу вперед, я вошёл в лавку. В помещении оказалось темно. Фонарь над дверью освещал лишь небольшой клочок пространства. Я снял пальто и бросил на вешалку у входа. Естественно, пальто бухнулось мимо, пришлось подходить и вешать аккуратно. Потянувшись к плечикам, на причудливо изогнутых крючках, я заметил смутно знакомую голубую куртку.

До плечиков дело не дошло. Я повесил пальто на первый попавшийся под руку крючок и обернулся, чтобы осмотреть комнату. Мне катастрофически не хватало боевого транса: без него я не мог видеть в темноте, как Ярга. Зато Ярга уже нашла нашу гостью. Это я понял, приметив серый силуэт у кушетки рядом с камином. Собака еле слышно поскуливала, а её хвост глухо и ритмично стучал по ковру, выбивая дружественный мотив.

Я подошел к столу и зажёг настольную лампу. Да, на кушетке, свернувшись калачиком, лежала Рада. Её бледное лицо ярко контрастировало с тёмными волосами и одеждой неопределённого, но тоже тёмного цвета.

Ярге надоело ждать. Она сунула свой нос к лицу девушки и, видимо, задела её, потому что та открыла глаза и часто-часто заморгала. Не иначе как, приняв спросонья мою ламассу за чудовище, Рада подтянула к себе ноги, сгруппировалась и забилась в угол между подлокотником и спинкой. Схватив бархатную подушку, на которой спала, она закрылась ей, как щитом.

Ярга обидевшись на такое приветствие, повернула свою голову ко мне, ожидая участия.

— Доброй ночи, — сказал я и с изрядной долей иронии поставил в известность пугливую гостью: — Собака уже ужинала.

— Доброй, — отозвалась Рада чуть сиплым голосом, в котором не было слышно ни намёка на облегчение или улыбку. — Елизавете Петровне стало нехорошо. Я отвела её наверх. Я подумала: неправильно оставлять женщину одну, да и лавка открыта…

Сам не знаю почему, но мне было неприятно слышать эти слова, да ещё произнесённые так быстро и сбивчиво. Я не видел нужды в её оправданиях.

Зато стало ясно, почему моя шутка, — к ним я, кстати, прибегаю, нечасто, — оказалась без ответа.

— Спасибо за заботу, — ответил я, стараясь, чтобы собеседница не почувствовала недовольство в интонации. — Я вызову вам такси.

А ещё завтра отправлю букет и коробку конфет. В знак благодарности — ничего больше!

Рада перевела взгляд на Яргу, потом снова обратилась ко мне.

— Вы серьезно? — мне показалась, будто она ошеломлена моим предложением. — Собираетесь отправить меня домой ночью?

— Вы желаете остаться здесь? — теперь мой голос звучал надменно. — Могу предложить вам только эту кушетку. Свободных спален нет.

— До вашего прихода я вполне уютно себя чувствовала на кушетке.

Мне показалось, или в её голосе прозвучал упрек? В этом стоило разобраться.

Я занял кресло напротив кушетки. На кофейном столике, в пределах досягаемости нашёлся штоф с коньяком и пара стаканов. Плеснув себе немного, я сделал глоток.

Наблюдая за моими действиями, Рада пыталась расплавить меня взглядом своих зелёных глаз. Ярга, как всегда, приняла сторону хозяина, растянувшись у моих ног и громко засопев.

Хотите посоревноваться в язвительности, барышня? Пожалуйста:

— Намекаете, что я своим присутствием разрушаю уют?

Вместо ответа, Рада одним гибким движением, какого я от неё совершенно не ожидал, поднялась с места и подошла к столику. Я ещё находился под впечатлением от увиденного, потому позволил ей хозяйничать: налить себе коньяка без спроса.

Забравшись на кушетку с ногами, она отгородилась от меня подушкой, совсем как от Ярги недавно, и принялась мелкими глотками цедить алкоголь.

Какая вызывающая поза, абсолютно неуместная… Хотя… если бы на девушке отсутствовала одежда… Хм! Попробуем ещё раз. Какая неприятная девица! Видно позабыла, что она тут гостья!

Пока я старался придумать, в каких грехах её ещё обвинить, Рада потянулась к пуговицам кардигана и принялась их расстегивать. Методично. Одну за другой. Расправившись с последней, она стянула его с себя, продемонстрировав белую футболку, ткань которой оказалась до того тонкой, что я отчётливо, безо всякого транса видел каждый плетёный завиток кружевного бюстгальтера.

Я не сразу вспомнил о том, что так пялиться на дам неприлично. К тому же моя визави разоблачалась не для моего удовольствия, а для того, чтобы дать понять свои намерения: она не собиралась уходить.

Меня раздирало надвое. С одной стороны, желание выставить нахалку было велико. С другой стороны, хотелось подольше полюбоваться неожиданно приятным зрелищем. Конец метаниям положила сама девушка. Она нашла мой интерес неприличный и подтянула подушку выше. Пришлось посмотреть в горящие возмущением зелёные глазищи этой обворожительной — местами — ведьмы.

— Не пора ли вам удалиться в свою спальню, Герман? — рассерженной кошкой прошипела она.

Её гнев подлил масла в огонь. Во мне взметнулось новое желание: погладить эту кошу против шерсти и посмотреть, что из этого получится.

— Здесь более приятные виды, Рада — бросил я и намеренно уставился на подушку.

— При первом знакомстве вы мне показались более воспитанным и сдержанным человеком, — срывающимся от негодования голосом прошептала она.

— Что ж… в одном вы оказались правы: я воспитан весьма достойно, — якобы в подтверждение своих слов я отсалютовал её своим бокалом, но улыбка моя и в жест целом никого не смогли бы обмануть.

Рада не стала исключением. Яркий румянец начал свой танец на её щеках. Хотя можно было предположить, что дело не только в эмоциях, но и в алкоголе, который она выпила и, скорее всего, на голодный желудок.

Я неспешно разглядывал лицо девушки. Нежный овал будто тонул в обрамлении мягких волн тёмно-русых волос, падающих на плечи. Взгляд зелёных глаз, подчёркнутый длинными ресницами, был весьма выразителен. Красивой формы густые брови, — на которые наконец-то пришла мода! — лишь усиливали ощущение проникновенности взгляда.

На высокий лоб упала тонкая прядка — лёгкий небрежный штрих, заставил задумать о беззащитности Рады. Ещё один локон упал на щёку. Девушка изящным движением хрупких пальцев заправила его за ухо. Я обратил внимание на скромный гвоздик с маленьким зелёным камнем, поблёскивавший в маленькой мочке. Ушко было небольшое красивой формы, и его цвет вторил щекам.

… Мой язык медленно обводит завиток снизу вверх. Самым кончиком я щекочу козелок…

Чёрт! Я мотнул головой, прогоняя наваждение. Во рту скопилась слюна, а язык свело от невозможности прикоснуться.

Сглотнув, я посмотрел на Раду в упор. Она почувствовала мой взгляд и подняла голову. Глаза в глаза…

Меня охватил озноб, когда я увидел, как зрачок девушки расширился, затопляя радужку. Вишнёвые губы приоткрылись, между ними влажно сверкнул кончик языка.

Ещё один полный зрительный контакт, после которого Рада смущенно опустила голову, а мне опять пришлось сглатывать. Тело гудело от напряжения, и казалось, что молния на ширинке вот-вот треснет.

— Рада, хотите провести ночь в комфортных условиях? — я старался придать голосу хоть немного соблазна, но понял, что потерпел неудачу, потому продолжил прежним сухим тоном: — С пользой и в нормальной постели?

«Я же получу приятную компанию, в которой, к нашему общему удовольствию, сниму накопившийся стресс», — подумал я. Вернее, мне показалось, что я подумал.

Рада вскинула голову и посмотрела на меня дикими глазами

— Что?! Не вы ли только что говорили о своём достойном воспитании?!

— Причём здесь воспитание? Какие нормы я нарушил? — я сам не знал что несу, единственное, о чём я мог думать, о её губах.

— Так, с меня хватит! — Рада соскочила с кушетки, обулась, на ходу натягивая кардиган, она бросилась к вешалке за курткой. — Всего доброго! — рявкнула она, выбежав на улицу.

Напряжение разом покинуло меня, словно я сбросил многотонные оковы.

Чёрт! Что это было?

(1) Ламассу — дух-хранитель женского пола в шумерской мифологии.

(2) Шеду — дух-хранитель мужского пола в шумерской мифологии.

(3) Ларак — один из древнейших шумерских городов в Южной Месопотамии, точное местонахождение не установлено.

(4) Лаббу — чудовищный лев в аккадской мифологии.

(5) Мушхуш — чудовище в шумерской мифологии, имеет рогатую змеиную голову и чешуйчатое тело змеи, львиные передние и орлиные задние ноги.

(6) «Сердце требует одной женщины; чувства — многих; тщеславие — всех». Изречение принадлежит Жану Ростану.