В тот вечер, когда тётя, прощаясь, шепнула мне на ухо «Присмотрись к девочке!», я сделал самую большую ошибку в своей жизни. Я решил поверить в то, что для меня ещё не все потеряно.
Физическое влечение к Раде я чувствовал постоянно, стоило ей попасть в поле моего зрения. Однако я не пытался и не хотел видеть в ней нечто большее, чем объект для удовлетворения зова плоти. Отношения с женщинами за последний год сводились к удовлетворению физиологических потребностей. Вероятно, в тот вечер арманьяк подействовал в кои-то веки правильно и затуманил мозги.
Всё, что происходило со мной с момента, когда я увидел меняющиеся глаза Рады до момента, когда она утром посмотрела на себя в зеркало, вызывало противоречивые чувства. С одной стороны, мне казалось, будто моя заветная мечта стала явью, с другой я ощущал себя тем, кем и был по сути — смертельно больным, только доктор внезапно изменил приговор, посулив продление жизни на неопределённый срок. Даже после своего признания я тешил себя Предчувствием, подаренным мне Радой. В душе ещё теплилась надежда на счастье. А потом я захлопнул дверцу такси, которое увезло мою последнюю Надежду! Сознание затопила уверенность в том, что это конец.
Ведь я не солгал Раде, сказав, что шанс вернуть чувства, ушедшие с хранителями ничтожно мал! Я не признался ей лишь в одном: Воины заканчивают всёй путь по-разному, но всегда плохо. Одних настигает высшая справедливость, но к тому моменту, они успевают натворить немало бед, превратившись в опустившихся мерзавцев, не знающих ни жалости, ни пощады. Другие становятся дрожащими тварями, потерявшими достоинство и честь. Их разум затопляет страх. Так расплачивалась с нами Судьба за годы и века верной службы, обрекая на ненависть тех, кого мы защищали, теряя себя по крупицам. Я никогда не понимал, почему никто из пришедших на службу и видевших, что их ждёт, не отказался от предначертанной. Никто! Впрочем, я и себе не мог толком объяснить, почему держался так долго.
Но у таких, как я, всегда оставался последний выход — уход в Дильмун (12), совершив ритуальное самоубийство. Выбрав этот путь, я не особо рассчитывал попасть в райские кущи. Единственное, чего я желал, так это избавить мир от своего присутствия пока, во мне осталось хоть что-то человеческое. Конечно, ламассу пришлось бы уйти со мной, но она сделала бы это в любом случае.
Тётя Лиза вернулась через три дня. Я попытался объяснить ей причину своего решения. Её реакцию можно было предвидеть. Она попытала отговорить меня, поведав трогательную историю про открытку, которую принесла Рада. Я подивился шутке Судьбы, но не более. Решение моё осталось прежним, поскольку существовали некоторые обстоятельства, о которых не знала тётя Лиза.
Когда мне исполнилось семь лет, в наш дом пришел странный человек, объявивший моим родителям, что я особенный. Разумеется, ни они, ни я сам словам гостя не поверили. Более того, отец попытался выставить его за порог. Тогда незнакомец с невозмутимым видом вытащил браунинг и выстрелил мне в грудь. От пули, выпущенной в упор, я свалился на пол. На рубашке, в том месте, где сердце расползалось алое пятно. Мои родители остолбенели от шока, но он был ничтожным по сравнению с тем, что им пришлось испытать, когда я поднялся на локтях, отплёвываясь собственной кровью из лёгких. Через минуту я почувствовал нечто странное, будто в моей грудной клетке что-то двигалось. Я едва успел подставить ладонь, как на неё упала пуля. Я дрожал от страха и с ужасом смотрел на гостя.
Александр Михайлович Штерн, «убивший» меня в тот день, впоследствии стал моим наставником. Он не только следил за моими успехами, но и заботился обо мне. Спустя год после нашего запоминающегося знакомства он, что нашёл семью, в которой росла особенная девочка. Он настоятельно рекомендовал завести знакомство с её родителя, ибо в будущем она станет моей Tasimtu.
Отец, в то время увлекавшийся фотографией, снимал для Общины святой Евгении, которая занималась издательством открытых писем. Он сделал памятную фотокарточку, которая была растиражирована. Одну из открыток вместе с сопроводительным письмом направили семье моей предполагаемой невесты. Проживали они в далёком Новониколаевске. На дворе был 1905, и почта работала с большими перебоями. Возможно, письмо не дошло до адресата, так как ответ мы не получили.
В восемь лет я ещё не понимал толком, какого шанса лишился, да и не до того было. Александр Михайлович взялся за меня всерьёз, и в двадцать три года состоялся мой первый бой. А потом эта история забылась, и вот всплыла вновь, растоптав последние ростки надежды, которые теплятся в человеческих душах даже тогда, когда будущее предрешено. Судьба не даёт второго шанса Воинам, я не поверил в то, что Рада оказалась родственницей той самой девочки. У меня уже была Tasimtu, но мы так и не встретились. В тот момент я лишь уверился в том, что тешил себя бесплотными иллюзиями. Наш разговор с Радой стыл прямым тому доказательством. Она отвергла меня. Её просьба дать время на раздумья меня не обманула.
Я подходил к зданию аэропорта, когда Ярга сорвалась с поводка и бросилась прочь. Меня охватила злость, поскольку ребячество ламассу могло нарушить мои планы. В тот миг я думал только о себе и о том, как закончить свой путь в потухшем вулкане Демавенд (13). В голове не мелькнуло и мысли о чудовищах межмирья.
У стойки регистрации я обернулся: показалось, что меня кто-то окликнул. Однако в толпе людей я не увидел знакомых лиц, только сердце почему-то сбилось с ритма.
Мысленно я позвал Яргу, но в ответ не получил отклика. Нечто похожее уже случалось со мной и не раз. Сосредоточившись на связи с ламассу, я увидел, как истончается она, тянущаяся сквозь пространство и время, тает во мраке, разделяющем нас. До Ярги смерть хранителей всегда представала свершившимся фактом: я приходил в себя после боя и понимал, что теперь один. В этот раз всё было иначе. Я находился в сознании и не бросал никому вызов! Ухватившись в своём сознании за алую нить, я потянул. Что удивительно, в тот момент меня не покидала надежда на удачный исход! Эта мысль мелькнула ослепительной вспышкой света. Следом вспыхнула ещё одна, согрев холод в груди — Любовь! Она медленно угасала, но сумела согреть онемевшую, казалось, мышцу. Я удвоил усилия!
Меня выбросило под дождь, заливавший старую липовую аллею. В одиноком свете уличного фонаря громадная туша моего старого знакомого драга склонилась над распростёртым на земле телом.
Ни разу в жизни я не шел в бой с голыми руками!
Теперь, сидя на кушетке перед камином и держа в объятьях спящую Раду, я осознал, что это был мой момент Истины. Она проста — за любовь надо бороться. Пусть сейчас это лишь искра, маленькая, трепещущая, как огонёк свечи на ветру, но она манит подобно яркому пламени костра в самую холодную ночь!
Нам с Радой предстоит пройти длинный путь, и пройдем мы его вместе, взращивая и храня нашу любовь.
(12) Дильмун — шумерский рай.
(13) Демавенд — вершина горной системы Эльбурс на севере Ирана.