Бродячий пес

ГЛАВА 8

Остаток дня я провела лёжа на диване, завернувшись в старый плед, никогда не отказывающий в тепле. Без сухого красного и без света под вечер. Я тупо смотрела в одну точку, но не видела перед собой ничего. Хотя нет, кое-что было. Образ Германа время от времени вставал перед моими глазами. Он не корил меня, не злился. Он был абсолютно безразличным, как в день нашей встречи.

Если всё то, что Герман рассказал мне утром, было правдой, а сомневаться не приходилось, поскольку зеркало упорно показывало мне вместо привычных зелёных глаз синие, я убила надежду в этом мужчине. Ещё раз. По моей вине в его и без того тяжёлой судьбе больше не ожидается даже намёка на перемены к лучшему. Шанс встретить двух Tasimtu практически невозможно!

Я понимала, что поступила неправильно, но не знала, что делать. Отвратительное чувство неизвестности возилось внутри меня, опутывая скользкими ледяными щупальцами сердце. От этого в груди болело и щемило под ложечкой.

С дивана я встала, когда сумерки уже проникли в дом. Напившись валериановой настойки, отправилась в ванную, где после душа долго смотрела в свои чужие глаза, отражавшиеся во влажном от конденсата зеркале.

По сути, мне выпал шанс вернуть к жизни человека. Мне, потерявшей всех родных и близких, прикрывавшейся одиночеством, как щитом, выпала возможность подарить Надежду тому, кто отчаялся! Растерянность и сомнения всё испортили. Ведь что может быть хуже, чем дать надежду, которая окажется пустой! Хотя, окажись кто на моём месте, согласился бы он дать кому-то надежду на любовь? Кто, будучи в здравом, уме надеется полюбить намеренно? Бред!

Завтра! Всё завтра! Истощенный разум от переизбытка информации, мыслей, терзаний отказывался работать. Не раздеваясь, я бухнулась на кровать и забылась глубоким сном без сновидений.

Прошла неделя, в течение которой погода радовала постоянством. Было промозгло и с небес беспрестанно лило стылой водой. Она оседала на дне моей мятущейся души. К пятнице я поняла, что боюсь захлебнуться.

Как-то вечером я шла по родной уже липовой аллее мимо голых деревьев, скинувших последние листочки. На миг мне показалось, что я иду мимо чёрных, мокрых от сырости скелетов, тянущих ко мне свои руки-ветви. Сердце дернулось и остановилось… За стеклянной дверь не горел свет. Тёмный проём лишь бликовал отражением света фар проезжающих авто.

Я подошла к лавке, стараясь разглядеть, есть ли кто-то внутри. Дернула ручку двери — заперто. Никого. Прижавшись лбом к двери, слушала гак гулко и неровно бьётся сердце: то заходится в бешеном ритме, то почти замирает. Я опоздала!

От дыхания стекло запотело, и рука сама вывела «Прости». Это привело меня в чувство. Развернувшись, я быстро зашагала прочь. Давясь горьким слезами, я изводила себя мыслями о том, что теперь всё будет как прежде — одиноко, но спокойно. Без чувств.

Глянцевый от дождя асфальт плыл под промокшими ногами. Его вид вполне соответствовал неразберихе, творившейся в душе. Я бы так и до дома дошла, устремив взгляд под ноги, но внимание привлёк непонятный клокочущий звук.

И запах! Им за считанные мгновения пропитался влажный воздух. Слизистую носа и горла буквально обжигало мерзким смрадом. Я подняла голову и тут же пожалела об этом. Страх сковал тело, но внутри, я чувствовала, всё перевернулось. Один раз, другой, третий…

Передо мной стоял кентавр, скрещенный с неведомым чудовищем. Торс ему достался от человека, голова напоминала голову динозавра, с которой содрали кожу. Вытянутую затылочную кость венчали гребни с тонкими острыми наростами, похожими на когти. Каждую глазницу монстра заполняло по шесть глазных яблок, светящихся алым.

Нижняя, «лошадиная», часть чудовища располагала тремя парами конечностей, до запястий, покрытых шипастыми пластинами, подобными чешуе. Круп оплетали мощные мышцы, переплетенные сухожилиями. Броня на хвосте состояла из множества отдельных сегментов, обеспечивавших ему подвижность. Он нервно дрожал, нависая над головой химеры и треща жалом, похожим на клинок.

По телу монстра хлестал дождь, но он не обращал на него внимания. Чудовище утробно рычало, исторгая из глотки вместе со звуками то ли пар, то ли дым. Непонятно откуда взявшееся шестое чувство подсказывало, что он говорил со мной, и терпение твари иссякало! Захотелось рассмеяться, но горло сдавило спазмом, и вместо этого я сделала шаг назад. Монстр взревел и двинулся на меня, занося огромный в зазубринах меч. Следующий мой шаг оказался неудачным: я споткнулась и упала. Мне даже в голову не пришло попытаться отползти или вскочить и бежать. То же чутьё подсказывало, что он этого пришельца не скрыться. Свернувшись в позу эмбриона, я закрыла голову руками, готовясь к смерти.

Внезапно монстр зарычал совсем по-другому, будто от боли. Я отняла руки и увидела, как другое чудовище сжимало челюсти на шее несостоявшегося обидчика. Его хвост в хаотичном танце пытался настигнуть моего спасителя. «Кентавр» скакал, беспорядочно размахивая мечом, в попытке сбросить нападавшего. Очередным замахом он снёс себе половину хвоста и оглушительно взвыл. Я хотела было порадоваться, но гад, извернувшись, схватил бьющийся в агонии обрубок и всадил острый, как клинок, конец в туловище второго чудовища, вцепившегося в него мёртвой хваткой. Оно заскулило, но челюсти не разжало.

«Кентавр» продолжал наносить удары, пока бедный мой защитник не свалился под копыта врага. Издав победный рык, он отшвырнул безжизненное тело в круг света уличного фонаря и снова двинулся на меня. Сквозь пелену слёз и дождя я видела, как серое тело будто истаивая, теряло ужасный облик, уменьшалось в размерах, превращаясь… в крупную собаку.

— Ярга! — закричала я, срывая голос.

Собачье тело, дрожало в предсмертных конвульсиях, из открытой пасти вырывались облачка пара. Вместе с дыханием из тела животного уходила жизнь.

Я поползла к Ярге, забыв про страх и про тварь, жаждущую моей смерти. Мысленно я снова и снова повторяла имя Германа. Почему его нет здесь? Почему он оставил свою лимассу? И что с ним будет после смерти хранителя?!

Конец истерике положил обрубок хвоста, грохнувшейся в шаге от меня. Окровавленное жало высекло целый сноп иск из старого асфальта. Я подумала, что на этом всё, но хвост исчез на мгновение и появился справа. А потом меня чудовищной тяжестью прижало к земле. Вплотную к моему лицу приблизилась жуткая голова. Из пасти вырвалось шипение. В этом звуке мне почудилось злорадство, но возмущения не было. Всё, что я чувствовала, это опустошённость.

С очередным выдохом твари мерзкий запах наполнил лёгкие, а хруст собственной грудной клетки — уши, и я потеряла сознание.

Пряно пахло яблочным пирогом. Запах заполнил окружавшую меня темноту. Я не чувствовала своего тела и парила словно в облаках. Наверное, это рай и рядом мои родные. Мама каждое субботние утро пекла яблочный штрудель, и мы всей семьей сидя за круглым столом, запивали его травяным чаем. Мама!

«Просыпайся, соня!» — говорила она всегда, улыбаясь и легонько теребя кончик моего носа. Я открыла глаза, надеясь увидеть перед собой её красивое лицо, но вокруг была темнота. Тёплая, ласковая, но пустая.

Я обреченно вздохнула, отчего лёгкие наполнились новой порцией запаха пряных яблок. Стоило пошевелиться, как тело отозвалось свинцовой тяжестью, но боли не было! Попытка поднять голову и осмотреться провалилась с треском.

— Ш-ш-ш, — раздалось справа.

Я резко повернула голову, но ничего не увидела. Лишь несколько секунд спустя чиркнула спичка, и её огонёк зажёг фитиль свечи. Едкий серный дымок защекотал нос, заставив чихнуть. По телу тут же разлилась приятная волна, отгоняя тяжесть, что давила прежде.

— Будь здорова, Рада, — произнес знакомый хриплый баритон.

Я вдруг вспомнила Яргу и заплакала.

— Ну, что ты, Рада! Всё хорошо! — Герман мгновенно оказался рядом с постелью, и снова на коленях. Его большие горячие ладони успокаивающе гладили мои волосы, а я никак не могла остановиться и ревела в голос. Он обошел кровать и лег с другой стороны, обнимая меня.

— Не плачь! Теперь всё будет хорошо, — шептал он, покрывая моё лицо поцелуями.

Герман прикоснулся губами с моим, и я почувствовала соль собственных слез. Он осторожно проник языком внутрь моего рта. Постепенно я расслабилась и ответила на нежную ласку. Поцелуи Германа, жар от его ладоней затмевали ужас пережитого, уговаривали дать себе волю.

Внезапно он отстранился, крепко прижал меня к себе и тихо произнес:

— Я больше никогда не отпущу тебя. Я сделаю всё, чтобы ты меня полюбила. Хочу любить тебя, Единственную!

На глаза опять навернулись слёзы.

— Надеюсь на это! — ответила я, почти касаясь его губ.

Волнительный момент нарушил стук в дверь, и женский голос тихо позвал Германа по имени.

— Я скоро вернусь! — он вскочил с постели и открыл дверь.

Вместе с неярким светом в комнату ворвалась Ярга. Запрыгнув на кровать, она принялась вылизывать мое лицо. Увидев собаку живой и невредимой, я онемела на несколько секунд, но после крепко прижала лохматую голову к себе.

— Я думала, что ты погибла! — шептала я, уткнувшись в жёсткую шерсть. — Спасибо тебе за то, что спасала меня!

Я отстранилась немного, решив выпустить животное из объятий прежде, чем оно начнёт вырываться. Однако Ярга была не прочь принимать благодарности и даже разлеглась на месте Германа!

— Здравствуй, Рада! — раздался голос Елизаветы Петровны. — Я счастлива, что всё наконец-то закончилось, — не сдержав чувств, она всхлипнула.

Приподнявшись на локтях, я увидела, как Елизавета Петровна тихо плачет на груди у Германа.

— Здравствуйте, — произнесла я, и мой нос снова засвербел от накативших слез.