Оставив Свету метаться по кабинету и заламывать руки, подхожу к ресепшен, и как раз вовремя. Раздвижные двери открываются, пропуская нескольких мужчин.
Изобразив на лице самую радушную улыбку, подхожу к ним, приветствуя и приглашая пройти в кабинет генерального директора.
– Я полагал, мы обсудим все детали с господином Мещерским, – приподнимает брови главный, который ведёт со мной разговор.
– Обязательно, и с ним тоже, – отвечаю спокойно. – Пройдёмте, пожалуйста.
Роман Олегович выходит делегации навстречу. Мужчины пожимают друг другу руки, я максимально отстранённо перевожу. Не люблю работу синхрониста, хотя нужные навыки у меня есть и справляюсь я с этим хорошо.
Генеральный тем временем, пригласив гостей к себе в кабинет, привлекает моё внимание.
– Нужно включить плазму у меня в кабинете! Сразу, как сможешь! – говорит тихо. – Новостной канал, наш, местный, на него настроено. Пульт на столе рядом с диваном. Постарайся, чтобы это показалось случайностью!
Ё-моё! Вот задачки мне раздают! И с чего бы вдруг?! Зачем ему новостной канал?
Но объяснять начальство явно ничего не планирует, так что мне остаётся только кивнуть и продолжать делать свою работу.
В кабинете мужчины рассаживаются за конференц-столом, а я, попросив у босса разрешения и извинившись перед остальными, подхожу к столу, на котором стоит кувшин с водой и стаканы. Наливаю себе попить и, ставя стакан обратно, задеваю пульт.
Плазма на противоположной стене загорается, звук настроен громко, и кто-то даже вздрагивает.
– Ох, простите, пожалуйста, это из-за меня, я такая неловкая, прошу прощения… – извиняюсь перед гостями.
– Лина, будьте добры, аккуратнее! – гремит генеральный. – Прошу прощения, сейчас выключим… – поворачивается к партнёрам, но их главный, не отрываясь от экрана, взмахивает рукой.
– Стойте! Оставьте! – мужчины практически не обращают внимания на нас двоих, обернувшись к экрану, на котором…
…на котором показывают Давида!
За его спиной полицейский участок, сбоку виднеется край полицейской машины, пара людей в форме. К Давиду тянутся несколько микрофонов. Он отвечает на какой-то вопрос, который я не слышала, но по контексту понимаю, что… чёрт подери! Он говорит о том, что его решили подставить самым простым путём – подкупив девушку, с которой договорились о даче ложных показаний и… о том, что его отец – которого он, кстати, не называет отцом, просто говорит о нём, как об Артуре Мещерском – решил перехватить выгодный контракт. И подстроил аварию на производстве, во время которой пострадали два человека, которые и должны были всё это сделать – за вознаграждение, естественно.
Я с трудом заставляю себя моргать – глаза у меня, наверное, чуть не выпадают из орбит! Давид же проводил расследование по поводу аварии! Так вот кто за этим всем стоял?!
А партнёры между тем, заметно нервничая, обращаются к Роману Олеговичу с вопросами и просьбой перевести и объяснить происходящее.
Сюжет сменяется, и генеральный просит меня выключить экран.
– Господа, думаю, нам многое нужно обсудить. Лина, – кивает мне, – будьте добры, переведите то, о чём шла речь на экране.
Из кабинета я выползаю только спустя два часа, совершенно измочаленная – мы с Романом Олеговичем провожаем слегка сдувшихся и согласившихся на все уступки партнёров.
Выяснилось, что Мещерский-старший вышел на них месяц назад и предложил условия значительно выгоднее тех, на которых они работали с нашей компанией. Нашим главным плюсом была полная техническая оснащённость производства, которую в случае контракта с Мещерским пришлось бы финансировать.
Фактически они достигли предварительной договорённости за спиной нас, постоянных партнёров, то есть это была подстава с их стороны. Но вот технический вопрос оставался нерешённым. Поэтому отец Давида в тайне ото всех и пошёл на всю эту махинацию, договорившись о порче конвейера, чтобы дискредитировать то единственное, в чём наша компания превосходила его – технику.
Артур Мещерский, естественно, знал о работе сына и понимал, что именно его отправят сюда решать все вопросы. И надеялся, что мифическая «нестабильность психики» Давида, в которой он был уверен, поможет разрулить всё в свою пользу.
Уж не знаю, как и что он планировал использовать… Непонятные справки, которые демонстрировал Свете, липовое обвинение… Но когда Мещерский-старший узнал про меня, то решил и это провернуть себе в плюс.
И у него бы всё получилось, если бы не одна-единственная деталь, в которой он ошибся изначально.
Он полагал, что его сын не сможет рассказать всю правду, уничтожив тем самым репутацию отца. Считал, что Давиду важно, чтобы семья – их семья – оставалась непогрешимой в глазах общества. Ведь они столько лет, как он считал, вместе скрывали «преступление» Давида – правду о погибшей женщине и детях.
Всё это мне рассказывает Давид, сидя рядом со мной на диванчике у тёти Нины. Время от времени его слова дополняет Алёна, которая, оказывается, частично была в курсе – расследование велось параллельно, и она следила за ним с того момента, как Мещерский приехал сюда. Правда, у подруги были свои мотивы – она за меня боялась.
– И что теперь? – спрашиваю тихонько, переведя взгляд от детей, копошащихся на полу, на Алёну, а потом на Давида.
– Артур Мещерский пойдёт под суд, – пожимает плечами подруга. – Сложно сказать, соберут достаточную доказательную базу для реального срока или он отделается условным. В экономических преступлениях сам чёрт ногу сломит. Слава богу, не моё направление, – ворчит, пересев с кресла на пол к крестникам, которые как раз начинают спорить из-за игрушки и перетягивают её между собой. – Эта… как там её, Света? Ну, может, и отопрётся. А может, и нет. В любом случае, её уволят.
– А… – поворачиваюсь к Давиду, не зная, как сформулировать вопрос.
– Я буду работать, как работал, – мужчина слегка пожимает плечами. – Обвинений никаких мне предъявить не смогли, да и не смогут. Просто нечего. С партнёрами и страховой ещё предстоит разобраться окончательно, но, думаю, справимся. Мы сейчас в выгодном положении.
– Но это же была командировка. Ты хочешь сказать, что… закончишь работу здесь и уедешь? – спрашиваю, сведя брови.
– Нет! – Давид резко качает головой. – То есть… я хотел сказать… я хотел, э-э-э, спросить…
– Алёнк! – зовёт тётя Нина, которая наверняка всё слышала из отделённой небольшой перегородкой кухни. – Помоги-ка мне с противнем!
Алёна делает мне большие глаза и поднимается с пола, подхватывая мальчиков.
– А ну, пойдёмте посмотрим, что там наша тётушка делает?
Мы с Давидом в считанные секунды остаёмся одни.
– Я уже люблю твоих родственниц, – он слабо улыбается.
– Да уж, деликатности им не занимать, – нервно хмыкаю. – Что ты хотел сказать? То есть спросить?
– Я хотел… – мужчина набирает в грудь воздуха. – Ада, я… люблю тебя. Я уже говорил, но буду говорить и дальше. И делать всё, чтобы ты мне поверила. И я люблю наших сыновей, и хочу растить их и видеть их каждый день. И тебя тоже. Мне… без вас я не смогу, – хмурится, опускает глаза. – Я всё время говорю только о себе, прости. Но я не оставлю вас. И прошу тебя принять меня и позволить… быть вместе с вами. Пока хотя бы как отцу твоих детей.
– Пока? – невольно улыбаюсь.
– Я не то говорю, да? – Давид проводит рукой по волосам, растрёпывая их.
Смотрю на него, и из глубины души поднимается нежность и ещё что-то… Это не та любовь, которую я чувствовала к нему годы назад, когда забеременела. Но мы оба изменились, оба через многое прошли. Неудивительно, что ощущения будут другими. И ведь это тоже будет любовь. Просто… взрослее и, надеюсь, мудрее.
– Ты говоришь то, что надо, – отвечаю тихо, протянув руку к его ладони и переплетя наши пальцы. – Мы можем попробовать.
– Можем? – Давид не отрывает от меня взгляда и в его глазах я вижу ту же нежность, которую чувствую сейчас сама. И надежду.
И понимаю, что всё идёт именно так, как и должно идти.
– Можем! – киваю уверенно.