Чернильная мышь

Глава 9. Малина, дым и обещания

Связывать ей руки Монтроз не спешил. Держал ладони Маред в своих, медленно водя большими пальцами по ее запястьям, гладя подушечками пальцев. И было еще страшнее из-за того, что она перед ним совсем голая, беспомощная, а Корсар ограничивается такими простыми прикосновениями. Но потом он все-таки встряхнул алый шелковый платок, накинул и стянул его на запястьях Маред плотно, но не туго, завязав каким-то сложным узлом. Потянул за концы, проверяя узел.

– Не жмет, поинтересовался равнодушно.

Маред мотнула головой, уставившись в ковер мимо обтянутых светлой брючной тканью коленей.

– Когда я спрашиваю, ты отвечаешь, – так же ровно прозвучало над ее головой.

– Не жмет, – с трудом сдерживая злость, отозвалась Маред.

Монтроз хмыкнул. Не отпуская ее запястья, слегка потянул, заставив Маред придвинуться к самым коленям. И заговорил тем же ненавистно спокойным голосом:

– Ты ведь понимаешь, девочка, этот платок сам по себе не страшен. В случае чего его не так сложно или долго сорвать. Понимаешь?

– Да, – хрипло сказала Маред после паузы, вспомнив, что надо говорить, и пошевелилась так, чтобы не касаться Монтроза голой кожей.

– И как ты думаешь, зачем он тогда нужен? – доброжелательно поинтересовался Монтроз.

– Не знаю, – процедила сквозь сжатые, чтоб не стучали зубы, Маред.

– Полагаю, все-таки знаешь, – хмыкнул Монтроз. – Или хотя бы понимаешь. Смысл в том, что ты позволила себя связать. Неважно чем, но позволила, сама протянула руки. Вот для этого он и нужен: показать тебе, кто здесь хозяин, а мне – что ты готова подчиняться. У нас ведь такой договор? Условности, девочка. Условности правят миром.

Он небрежно ронял слова мягким низким голосом, от звуков которого у Маред по спине побежали мурашки, а внизу живота стало странно горячо. Потом, отпустив ее запястья, дотянулся до шкатулки на столе, вытащил оттуда что-то. Запахло приятно и очень знакомо, перед лицом Маред оказалась ладонь с чем-то красным. Она моргнула. Малина! Обычная малина, спелая и крупная, отборные ягоды… Пересохший рот увлажнился, Маред невольно сглотнула.

– Как видишь, ничего страшного, – скучающим голосом произнес Монтроз. – Бери по одной ягоде. Губами, конечно же.

«Он издевается?» – плеснуло непониманием. Затем пришла злость, настоящая. «Да что она ему, зверюшка»? О да, вот именно – зверюшка! Условности? Это… это же все равно что… Думать было невозможно. Можно было только подняться с колен, содрать проклятый платок и влепить изо всех сил пощечину по красивой холеной физиономии. Нельзя… нельзя… Чтоб вас всех боуги сожрали – нельзя!

Успокаивая себя, Маред задышала чаще, попыталась расслабиться. Корсар – это ему куда больше шло, чем имя – терпеливо ждал, но он не будет ждать вечно. Маред снова облизала пересохшим языком губы и вспомнила… Он сказал: условности. Чтобы показать, кто тут хозяин. Выходит, это – проверка. Просто проверка… Но Бригита милосердная, как же стыдно и гадко!

– Ну, – мягко поторопили ее сверху. – Решай быстрее, девочка. Пока ты еще можешь встать, одеться и уйти.

Маред потянулась таким внезапно неуклюжим телом. Связанные руки мешали, но она бы скорее упала, чем оперлась на колено Монтроза. В голове стало пусто и звонко. «Три месяца, – подумала она с накатившим вдруг ледяным спокойствием. – Даже меньше. Я выдержу. Не знаю, как, но выдержу. Я обещала, что приду на вашу могилу, лэрд? Отлично, вместо белых роз вы получите корзину лучшей малины в этом проклятом городе…»

Она дотянулась до ладони Монтроза, стараясь не прижиматься к нему грудью, наклонилась немного ниже… Подхватила губами ягоду, радуясь, что она такая мягкая. Сжала во рту, не чувствуя вкуса – только весь мир вокруг запах этой мерзкой малиной, которую раньше она так любила. Протолкнула в горло, чуть не поперхнувшись. И даже умудрилась не вздрогнуть, когда другая ладонь Монтроза легла на ее спину и медленно скользнула от лопаток ниже, задержавшись на талии.

– Ну вот и умница, – бесстрастно прозвучало сверху. – Теперь будет проще.

Конечно, проще! Надо ведь только решиться, да? А она давно решилась, еще когда пришла на встречу с Монтрозом, сидела с ним в парковой кофейне, собирала вещи. Стоит сделать первый шаг – и все!

Мысли текли злые и холодные, ничуть не отвлекая от того, что приходится делать. Маред снова нагнулась, взяла губами следующую ягоду. И правда, ее проглотиь оказалось легче. И снова горячая ладонь приласкала ее спину, пальцы прочертили дорожку по позвоночнику… Как зверька!

На глаза навернулись слезы. Изо всех сил сдерживая их, Маред уже не отодвигалась после каждой ягоды, а, склонившись, покорно ловила тугую бархатистую сладость губами, глотала, не жуя – и все время помнила узкую ухоженную ладонь с длинными пальцами, такими сильными и равнодушно-ласковыми. Монтроз гладил ее по спине, касаясь невесомо, одними подушечками, но рука у него была горячая, и кожей Маред чувствовала тепло неуловимо раньше, чем прикосновение.

Она поняла, что надо остановиться, только когда чуть не ткнулась лицом в пустую ладонь. Замерла, не понимая, что делать дальше, и боясь этого «дальше» почти до истерики. Теперь-то что? Неужели не видишь, что проклятые ягоды кончились? Скажи хоть что-нибудь, мерзавец! Ненавижу и тебя, и малину… Последняя мысль показалась совсем уж глупой – Маред едва не всхлипнула, сбив дыхание. Наверное, Монтроз все дальше и дальше отодвигал ладонь после каждой ягоды, так что незаметно для себя Маред оказалась грудью над его коленями… Ненавистная ладонь на мгновение исчезла, чтобы тут же потянуть ее за плечо, приподнимая, разворачивая и притягивая. Усаженная на колени к Монтрозу, Маред замерла и опустила веки.

– Открой глаза, девочка, мы еще не целуемся, – прозвучало рядом насмешливо. – Кстати, целоваться с открытыми глазами тоже не смертельно.

Изнывая от бессильной ненависти, Маред открыла глаза и едва не зажмурилась снова. Лицо Монтроза было совсем рядом. Тонкое, породистое, с тяжелыми веками, едва заметной горбинкой носа и четко очерченными губами. Никогда еще она не видела его так близко – да и не хотела бы увидеть. Вообще бы его не увидеть – как хорошо было бы!

Пальцы, невыносимо пахнущие малиной, погладили ее по щеке, обрисовали линию скулы. В прищуренных серых глазах плясали отблески огоньков от светильника, наполняя их серебряным светом. Вот в глаза Корсару смотреть не хотелось – совершенно, совсем. Не смея зажмуриться снова, Маред слегка опустила ресницы и отвела взгляд, как сделала бы это, глядя на огонь. Вдохнула глубоко, стараясь делать это незаметно, но какое «незаметно», если они так близко друг от друга, что еще чуть…

Узкие жесткие губы прижались к ее губам – ожидаемо и невыносимо неожиданно одновременно. Ладони легли на плечи, не позволяя отодвинуться, и собственная нагота, забывшаяся в унизительном действии с малиной, ударила, как пощечина – до звона в ушах и всем теле. Связанные руки Маред зажала между коленей, не зная, куда их девать, и теперь не могла даже дернуться, пока Монтроз неторопливо и нежно целовал ее, гладя уже всерьез: обласкивая горячими ладонями плечи и ключицы, бока и грудь, выводил спиральные дорожки по ложбинке на спине, обнимая и прижимая все теснее…

И когда Монтроз встал, подхватив ее на руки, это оказалось даже не слишком большой неожиданностью. Наверное, она просто устала ждать и бояться неизбежного. Пара шагов до кровати, мягчайшее полотно и запах свежести от белья. Хвала Бригите, здесь уже не пахнет малиной… Упрямо сев, Маред посмотрела на стоящего у края ложа Монтроза. На лице того застыло привычно равнодушное выражение, только глаза блестели ярко, лихорадочно. И в руках у него было что-то темное, непонятное.

– Ложись на спину и вытяни руки вверх.

Маред молча подчинилась, уставившись в потолок. Это с ней уже было… Зато здесь нет никаких свечей. Это, конечно, ничего не значит, но Монтроз обещал. Вот еще вопрос, насколько можно верить его обещаниям? Он ведь не может не понимать, что даже видом огонька от самой плохонькой свечки добьется от Маред чего угодно – но только один раз. Потом ее здесь ничто не удержит: ни деньги, ни работа в «Корсаре», ни даже камерографии, о которых лэрд стряпчий ничего не знает. Мысль о камерографиях скрутила живот болезненным противным спазмом. Или они тут ни при чем?

Подойдя ближе, Монтроз опустился коленом на кровать, потянулся и привязал концы платка на запястьях Маред к ажурной резной спинке. Темное нечто, перекинутое через руку Корсара, оказалось широкой лентой из какого-то плотного материала. Это еще… зачем?

Непроизнесенный вопрос быстро потерял необходимость. Подняв повязку перед глазами Маред, Монтроз растянул ее на ладонях.

– Абсолютно непрозрачная, как видишь, – сообщил он спокойно. – Подними голову, девочка.

– Не-е-е-ет, – выдохнула Маред, пытаясь отодвинуться, но что бы там ни говорил лэрд про условности, а держал платок крепко.

Монтроз на ее попытки смотрел равнодушно, словно иначе и быть не могло. Оказаться слепой, даже не видя, что он станет с ней делать? Маред облизала губы.

– Пожалуйста, не надо. Я… прошу…

Прозвучало унизительно до противности, ну и пусть! Монтроз присел рядом, заглянул ей в лицо.

– Девочка моя, надев на тебя повязку, я не сделаю ничего, что не сделал бы без нее. Так какая разница? Ты настолько боишься?

Прозвучало это до странности не насмешливо, но от этого не менее властно. Да-а-а-а… То, что Монтроз в такие вот мгновения не язвит и не издевается над страхами, Маред уже поняла, но от этого все становилось не легче. Она снова вдохнула, не понимая, что можно сказать, но зная, что ее хотя бы слушают.

– Но для вас ведь разница есть? – собственный голос звучал слишком жалобно.

– Для меня – есть, – согласился Монтроз. – И для тебя, конечно, тоже. Это вопрос доверия. Если ты мне совершенно не доверяешь и не собираешься исполнять наш договор даже в такой малости, то что ты здесь делаешь? Насиловать я тебя не намерен…

Это прозвучало так логично и резонно, что Маред стиснула зубы и, как было велено, приподняла голову. Но теперь уже не торопился Монтроз.

– Уверена? – поинтересовался он со скучающей прохладцей в голосе. – Добровольно и без принуждения?

– Да! – выдохнула Маред. – Или вам расписку написать?

Монтроз хмыкнул, придвинувшись ближе, и осторожно надел ей на лицо широкую ленту, показавшуюся чуть сыроватой, прохладной, как пропитанная каучуком ткань. Маред мгновенно отрезало от мира. Она невольно дернулась, но Монтроз тут же успокаивающе погладил ее по плечу, и оказалось, что мир никуда не делся. Легкий запах одеколона от Монтроза и едва уловимый аромат вербены от постельного белья, ощущение простыни под телом, звук собственного дыхания… Мир стал другим. Чужим, пугающим, лишенным даже тени безопасности. Маред сглотнула, стараясь не паниковать.

– Пришла в себя? – спокойно спросил невидимый Монтроз.

– Да, – словно чужим голосом ответила Маред.

– Хорошо. Я забыл спросить, тебе ничего не нужно? Попить или посетить уборную?

– Нет, – выдавила она. – Хотя… Воды!

Прохладный край стакана коснулся ее губ буквально через несколько секунд. Маред торопливо глотнула, едва не поперхнувшись.

– Тише-тише, я же не отнимаю. Не торопись… Еще?

– Нет, благодарю, – отдышавшись, проговорила Маред.

– Тогда слушай условие сегодняшней игры. Оно всего одно и очень простое.

Маред почувствовала, что Монтроз что-то делает с платком, натяжение ослабло. Снова сев рядом, лэрд продолжил:

– Я перевязал платок так, что стоит потянуть узел посильнее – и он развяжется. Ты почти свободна. Понимаешь, девочка?

– Да, – послушно сказала Маред, ничего не понимая.

– Я сейчас уйду, – размеренно продолжил Монтроз. – На час, два… Не до утра, конечно, даже не надейся. А ты не должна снимать повязку с глаз. Даже сдвигать. Даже на чуть-чуть. И не должна отвязывать платок, хотя это очень просто. Меня не будет рядом. Может быть, я смогу проверить, сделала ли ты это, а может – и нет. Это неважно. Ты просто должна лежать и ждать меня. Можешь повернуться набок, длина платка это позволяет. Встать с кровати, конечно, не получится. Поэтому я и спрашивал, не нужно ли тебе что-нибудь, помнишь? Но если я вернусь, а ты не выполнишь хотя бы одно из моих условий, о дальнейшем и речи быть не может. Теперь подумай, девочка, и скажи, ты все поняла?

Маред подумала. Выглядело это неприятно, но вполне терпимо. А уж остаться в одиночестве – вообще неожиданный приз.

– Просто лежать и не трогать повязку? – переспросила она.

– Именно так. Лежать, ждать меня, не трогать повязку и не пытаться освободиться.

– А… потом?

– Потом я вернусь, – усмехнулся, судя по голосу, Монтроз, – и мы продолжим. Еще вопросы есть?

– Нет. И если вдруг решите задержаться до утра, – не выдержала Маред, – тоже не беспокойтесь, я вполне переживу.

– Ну что ты, девочка, – наклонившись, прошептал дернувшейся Маред в самое ухо Монтроз. – Поверь, я минуты считать буду…

Легонько прихватив мочку ее уха губами, Монтроз сразу выпустил ее, так же невесомо поцеловал Маред в щеку и отодвинулся. Качнулась кровать, потом мягко закрылась дверь – и она осталась одна.

Но одна ли? Осторожно пошевелившись, Маред прислушалась. В комнате слышалось только ее собственное дыхание, показавшееся очень громким. Если Монтроз никуда не ушел, а просто сел в кресло и смотрит… Шагов, кстати, не было, только хлопок дверью, но какие шаги услышишь на таком ковре? Вполне может наблюдать… Ну, и боуги с ним! Не снимать повязку – и все.

Она осторожно повернулась набок, стараясь, чтоб руки остались в том же положении. Повязка раздражала даже сильнее связанных рук, просто до омерзения. Хотелось содрать ее немедленно и глянуть… На что? На пустую комнату? И если даже на Монтроза в кресле – оно того точно не стоит. Можно держать пари, что он ее и тогда не отпустит, просто заставит просить прощения, унижаться. Ему очень хочется, чтобы Маред его о чем-нибудь просила. Значит – она не станет. Будет просто терпеть все, что сможет, и ждать освобождения.

Лежать, кстати, было вполне удобно. Не жарко, не холодно, мягко… Пить не хотелось, и нагота перестала смущать, чувство стыда словно притупилось, слишком утомившись. Все равно ее никто не видит. Маред вспомнила жадный взгляд Монтроза, когда она раздевалась. Как же они будут работать вместе, если все вокруг поймут про них по одному такому взгляду? Или лэрд королевский стряпчий просто не станет с ней видеться?

Руки все-таки постепенно затекали. Сколько времени прошло? Час, больше? Время сейчас будет тянуться… И часы в углу без боя… Ну как он поймет, если сдвинуть повязку? Маред потянулась, прижалась лицом к руке. Может, она чем-то смазана? Сдвинешь – останется след. Да какая разница?! Поддаться – глупо. Но как же раздражает!

Маред снова повернулась на спину, поерзала по постели, устраиваясь удобнее. Время тянулось невыносимо, и она подумала, что представляла себе первую ночь с Монтрозом как угодно, только не так. Чего доброго, еще начнешь его ждать! Будет ли это больно? Или просто стыдно и гадко? Или она слишком напугала себя? Лэрд говорил, что все его любовницы им были довольны, но уж в этом Маред не обманывалась: какой мужчина про себя так не думает? А если позволить ему делать все, что хочется, и не сопротивляться? Может, потеряет интерес? Маред старательно обдумала эту мысль. Нет, ничего не получится. Ее уже сейчас тошнит от штучек Монтроза, а так он просто придумает что-то более извращенное. А если… Дверь открылась.

Точно открылась! Или нет? Замерев, Маред превратилась в слух и осязание, пытаясь услышать, почувствовать кожей движение воздуха. Напряглась, приподнимаясь на кровати… Слегка шершавая жесткая ладонь легла ей на грудь, пальцы легко сжали сосок. Маред едва не вскрикнула, невольно выгнувшись и в ужасе вспомнив про платок!

– Соскучилась, девочка? – шепнул ненавистный голос. – Я – очень…

– А больше у вас дел нет? – дрожа всем телом, выпалила она. – Я бы еще поскучала, честное слово!

Смешок. Шуршание одежды. Раздевается… Маред едва не сдвинула повязку о локоть, но вовремя опомнилась, только откинулась на подушки и глубоко задышала.

– Никаких дел, – весело подтвердил Монтроз, опускаясь рядом. – Сейчас ты мое главное дело, девочка.

Обнаженный, горячий… Обняв Маред, он прижался всем телом, обвил руками ее плечи и шею, просунул колено между бедер – тесно, властно, почти распластав ее по постели.

– Вытерпела? Вижу… Умница… – прошептал в ухо. – Продолжаем?

На этот раз ему даже ответа не потребовалось. Да Маред и не смогла бы ответить. Стиснув зубы, она старалась не шевелиться, пока наглые руки гладили ее везде, где только дотягивались, ласкали соски и ключицы, пропускали пряди волос между пальцами. Сначала Маред молчала, чувствуя, как кровь приливает сначала к щекам и ушам, потом спускается ниже, как раскаленная волна заливает все тело, до кончиков пальцев на ногах и, вернувшись, сворачивается между бедер горячим трепещущим клубком.

– Вы меня не отвяжете? – не выдержала она, в конце концов.

– А зачем? – все так же весело удивился Монтроз. – Ты великолепно выглядишь, и меня все полностью устраивает. Или тебе нужно… выйти?

Она сердито засопела.

– Значит, не нужно, – верно истолковал ее молчание Монтроз.

Он немного отодвинулся, не переставая гладить ее тело уже спокойнее, нежнее. Теперь его пальцы играли с ее напряженными сосками, поглаживая их, теребя и сжимая, лаская чувствительное место вокруг. Маред никогда не думала, что для этой части тела можно придумать столько… разного, и что это разное может быть так откровенно приятным. Бригита милосердная, ну почему Эмильен подобного никогда не делал? С ним было бы еще лучше, но… не так стыдно. А Монтроз не может не видеть, как ее тело отзывается на ласки, которых не хочет разум – и это унизительно!

– Пора продолжать, моя радость, – дыхание Монтроза опалило ей шею и ухо. – Ты любишь играть в загадки? Условие такое же простое, как и в прошлый раз. Угадай, куда я сейчас ездил? Если сможешь, в эту ночь мы обойдемся без самого главного, чего ты так боишься. Но если нет… Я разложу вас на кровати, милая тьена, и сделаю все, что мне захочется. А хочется мне очень многого…

Странный у него был голос, веселый и злой. Маред даже показалось, что Монтроз пьян, но ничем таким от него не пахло. Может, какой-то дурман?

– Повязку снимите, – попросила она тоскливо.

– Зачем? – удивлся лэрд. – Что вам даст зрение? Уверяю, на мне ничего не написано. Итак, время пошло.

Не спрашивая, сколько у нее времени, Маред вздохнула, понимая, что игрок здесь только один. А она – игрушка. Монтроз прижимался к ней тесно, обнимая всем телом, и Маред уткнулась лицом в его плечо, ловя подсказку. Зрение, значит, ничего не даст? А что – даст? Она вдохнула запах Монтроза и поняла, что тот изменился, к аромату дорогого мужского парфюма добавилось что-то еще. Запах дыма от волос – несильный, но по ее обостренным чувствам ударило, словно она сама вдохнула этот дым от живого огня. Не кухонный дым, и не просто от камина… Так… Что еще? Монтроз лежал смирно, только лениво поглаживая ей спину, словно ему нравилось просто прикасаться к Маред. Это беспокоило, но не настолько, чтоб Маред позволила себе отвлечься по-настоящему. Где-то внутри шевельнулся страх – не успеет! Она провела носом по коже Монтроза от шеи к плечу. Горячая вроде бы кожа пахла сыростью, прохладой… Тина! То ли речная, то ли озерная…

– Река! – выпалила она торопливо. – Река или озеро! И костер…

– Вот видишь, – после небольшой паузы проговорил Монтроз с явным разочарованием, и у Маред уже не было сил думать, сколько в этом разочаровании искренности. – Умница, справилась…

– Отпустите? – с надеждой спросила она, боясь поверить.

Повернувшись, Монтроз почти улегся на нее, придавливая к кровати, тяжесть его тела пугала, ноне так сильно, как должна была. Вытянувшись, Маред невольно дышала его запахом, слышала дыхание и чувствовала наготу его тела своей обнаженной кожей. Подумалось, что завязанные глаза – это сейчас даже хорошо, вот только если бы остальные чувства не обострились до предела.

– Не притворяйся, что не поняла меня, девочка, – промурлыкал Монтроз. – Я сказал, что мы обойдемся без главного блюда, но есть ведь и десерт. Раздвинь ноги…

Стиснув зубы и плотнее сжав губы, Маред подчинилась, разведя колени. Монтроз немного сдвинулся, устраиваясь удобнее, и его бесцеремонные пальцы тут же воспользовались свободой… Маред сдавленно ахнула от первого же прикосновения.

– Ох, девочка… – выдохнул Монтроз. – Знала бы ты… Про костер рассказывать не буду, конечно, но какая сегодня вода… В следующий раз возьму тебя с собой. Знаешь, как хорошо бывает заниматься этим в воде? Как во сне… Я тебе покажу…

Шепча Маред в самые губы, он перемежал слова поцелуями, потом отпрянул и снова прижался к нему всем телом. Маред покорно замерла, чувствуя бедром твердую мужскую плоть. Одной рукой Монтроз гладил грудь Маред, вторая скользнула между ее раздвинутых бедер, бесстыдно погладила, и оказалось, что там все горячо и очень мокро. Маред беспомощно всхлипнула. У нее кружилась голова, в ушах звенело, и некстати подумалось, что шутка про обморок может оказаться вовсе и не шуткой… Она даже не заметила, когда и как Монтроз отвязал от спинки кровати ее руки, оставив платок на запястьях и умело разминая их прямо через шелк. А внизу… внизу его пальцы играли с Маред, обласкивая каждую сокровенную складочку, распаляя томительный жар, от которого хотелось выгибаться и метаться по постели.

– Нравится? – прошептал Монтроз, прихватывая ухо Маред губами, проводя языком по его краешку вверх и обратно, так что по ее спине пробежала сладкая дрожь. – Девочка моя, хорошая… Ну, раздвинь еще…

«Ты же обещал!» – хотела выкрикнуть Маред, но с губ сорвался только всхлип. Руки ее по-прежнему стягивал шелк, не давая раздвинуть ладони. Условности? Да будьте вы прокляты со своими условностями! Если бы ей было все равно, кто увидит те камерографии, всего этого бы не было!

Она покорно согнула и развела колени, решив, что напоминать об обещании и просить не будет – ни за что.

Наклонившись еще ниже, Монтроз оперся рукой о кровать рядом с локтем Маред, спросил, задыхаясь:

– Ты еще помнишь про наш договор на сегодня, девочка?

– Да, – с трудом шевельнула губами Маред.

– Хорошо… Ты понимаешь, как я тебя хочу? Понимаешь ведь… И сейчас между нами только мое слово, что я этого не сделаю. Ты мне веришь?

– Да-а-а, – простонала Маред то, что надо было сказать, но во что она не верила совершенно.

– Не думаю, – усмехнулся Монтроз. – Не думаю, что ты мне веришь. Но это не причина, чтобы нарушать обещания. Ты можешь меня ненавидеть, девочка, так даже слаще. Но ты должна мне доверять. И если я что-то обещаю, в это надо верить…

Он поднял ее связанные руки и поцеловал каждый палец, прихватив его губами и лизнув, как лакомство. Потом лег рядом, прижав Маред к себе спиной. Левая рука Монтроза немедленно по-хозяйски легла ей на грудь, и Маред поняла, что рада повязке на глазах. Только бы самой не видеть, как слегка шершавые подушечки мужских пальцев трут соски, а те становятся темно-красными и тугими. И как ее бедра раздвигаются, бесстыдно подставляясь под власть умелых пальцев… Монтроз ласкал ее так правильно, так нежно и сильно – именно там и так, где хотелось.

И было уже все равно, что это рука чужого мужчины, не мужа, что это мерзавец королевский стряпчий, заслуженно прозванный Корсаром. Было все равно, что она и подумать никогда не могла оказаться с мужчиной вот так: неправильно, унизительно-беспомощно, развратно, сладко… Плоть, упиравшаяся ей в бедро, немного сдвинулась, и Монтроз убрал руку с груди Маред, но теснее прижался к ней, судя по движениям и участившемуся дыханию лаская себя сам – одновременно с ласками ее лона. Это было выполнением обещания, но Маред не собиралась лгать себе самой – на самом деле это было настоящим слиянием мужчины и женщины. И ей было все равно!

Связанные руки, повязка на глазах, отгородившая ее от остального мира, который бы непременно осудил… Все это лишь обостряло чувства. Она слышала горячечное быстрое дыхание Монтроза и слизывала с пересохших губ вкус его недавних поцелуев, все еще пахнущих малиной и дымом… Это случилось одновременно. Монтроз дернулся, выстонав что-то тягучее, невразумительное, а мгновение спустя внутри Маред родилась горячая вспышка, огромным распускающимся бутоном развернулась по всему телу, и Маред содрогнулась в сладких судорогах, наполняющих неведомым ранее теплом и покоем. Ловя воздух ртом, ничего не понимая и не желая понимать, она ловила это невероятное ощущение и едва чувствовала, что ее укладывают набок, что чужие пальцы сдергивают шелк с ее запястий и этим же платком вытирают ее, почему-то мокрое, лицо, с которого исчезла повязка.

Едва придя в себя, она напряглась, собираясь выбраться из кровати и уйти, уползти к себе в комнату, подальше от накатывающего стыда. Легко удержав, Монтроз обнял ее, прижал к себе – Маред даже успела разглядеть перед тем, как зажмуриться, что ресницы у него слипшиеся, мокрые – притиснул к постели, так что не вырваться.

– Лежи, девочка, – то ли попросил, то ли приказал, задыхаясь. – Завтра будешь обо всем переживать. Ну, тише, тише, успокойся…

– «Да я спокойна», – из чистого упрямства хотела возразить Маред, но слезы все текли сами по себе, пока не кончились под осторожными легчайшими поцелуями, покрывающими все ее лицо: от губ до зажмуренных глаз. И когда они, наконец, кончились, Маред провалилась в теплую мягкую черноту, самым бессовестным образом не думая, кто и как ее обнимает.