Мой взгляд цепляется за короткую стильную стрижку на тёмные волосы. Скользит дальше, по высокому лбу, тёмным бровям и правильному носу. Старательно обходит тёмно-серые глаза, замечает небольшую щетину и твёрдый, волевой подбородок.
Тигр обладает истинно мужской красотой. Мощной. Суровой. Дикой. Такой, что я всё время на грани невроза от двух раздирающих в разные стороны желаний. И я не вру, мне действительно хочется оказаться подальше от него. И в то же время снова ощутить на себе прикосновение сильной ладони.
— Вы сумасшедший, — натянуто улыбаюсь. — Поэтому и врачей знаете, удивительно только, что не в психдиспансере. Он вроде на два квартала дальше и…
Чем дальше говорю, тем больше понимаю, что совершаю ошибку.
Боже, да он убьёт меня одним ударом. И то, как Тигр надвигается на меня, особенно похожий на своего дикого тёзку, только подкрепляет уверенность.
Зажмурившись, шагаю назад, пока не упираюсь в кресло. Не удерживаю равновесие и некрасиво заваливаюсь назад. Ноги задираются выше головы, я ойкаю и наверняка свечу бельём на весь кабинет.
— Придурок, что, тебя бил? — вдруг вполне мирно звучит сверху.
А я не могу ответить, я судорожно одёргиваю костюм, который обнажил не только всё снизу, но и сбился, демонстрируя живот и часть груди.
Горло перехватывает спазмом. Мне дико неуютно рядом с ним, и ещё хуже то, что он видел меня всю!
— Отвечай.
— Что? — шёпотом.
В то время как слёзы жгут глаза.
Господи, я же была хорошей девочкой! Никого не обижала, никому не отказывала, помогала по мере сил и даже сверх их. Так за что мне это?
Сначала со своей…
Снова зажмуриваюсь, стискиваю челюсти.
Потом этот Тигр, которому вообще непонятно что надо. Да я в жизни не поверю, что его беспокоит моё здоровье. Скорее, он притащил меня в больницу, чтобы проверить, что я не заразная. Не накашляла вирусами на кожаный салон и огромную и блестящую махину, по ошибке названную машиной.
— Тебя били?
Подбородок внезапно вздёргивает вверх, я ахаю и широко распахиваю глаза. Хотя лучше бы нет, потому что серая сталь оказывается в каких-то жалких сантиметров от моих глаз.
— Н-нет. — Дёргаю подбородком, но он не отпускает. — Да нет же! Пашка… он нервный, несдержанный. Мог… — сглатываю. — Мог ударить кулаком по стене, но никогда…
— Рядом с твоей головой, да, красивая? — щурится Тигр.
В то время как в моей голове сумбур, разброд и шатания. Особенно яркие после его: “красивая”.
Щёки опаляет пожаром, становится душно и хочется ослабить ворот рубашки. Я не понимаю ничего и уже не уверена, что хочу понимать. Всё, что мне надо — это освободиться от хищного внимания, поехать домой, выплакаться хорошенько и что-то решать.
Но врать ему я почему-то тоже не могу. Кажется, что внимательный, проницательный взгляд вот-вот вытащит душу, разберёт на части, превратит её в хаос и вернёт обратно.
— Он бывает нервным и…
Я освобождаюсь так же внезапно, как оказалась в тисках.
— Естественно, — холодно усмехается Тигр, — слабаки, трусы и неудачники всегда нервные. Хоть какое-то оправдание собственной несостоятельности.
— Пашка не слабак! — забыв, что больше не нужна ему, вскидываю голову, по привычке защищая любимого перед всем миром. — И не трус. И…
— Не неудачник, я понял, красивая, — явно издевается Тигр и возвращается в своё кресло.
Разваливается с удобством, кладёт ногу на ногу. Чёрные, идеально вычищенные ботинки мгновенно бросают меня в панику по поводу своего вида. На обтянутые классическими брюками бёдра, ремень и идеальную рубашку я даже не смотрю.
От Тигра за километр несёт властью, могуществом и богатством. От меня же усталостью, страхом и дешёвой тканью. И раньше никогда не замечала, но рядом с ним я чувствую этот ни с чем не сравнимый аромат синтетики и самых недорогих капроновых колготок.
Про босоножки, которые я ношу с выпускного, даже думать страшно.
Мы замолкаем, а тишина кабинета нарушается только тихим шуршанием кондиционера.
Хотя бы не грохнусь в обморок. А даже если и так, то здесь больница, как-нибудь приведут в чувство, пока я буду…
Очередное понимание подбрасывает с удобного кресла. Я панически хлопаю себя по карманам, но ничего не нахожу. Поэтому начинаю вываливать всё их содержимое в кресло, где только что сидела.
Ключи от дома, ключи от офиса, пропуск, детская гигиеническая помада, платок с рисунком Буратино, проездной.
Где же он? Где телефон? Неужели потеряла?
От одного только предположения едва не задыхаюсь, но продолжаю искать. И в самый отчаянный миг, наконец, нашариваю рукой пухлый корпус мобильника.
Боже! Слава тебе!
Или нет, потому что на экране простенькой звонилки пять неотвеченных от Стервы, в миру Стеллы, Петровны.
— Не-ет, — со стоном. — Нет, нет, нет, нет. Пожалуйста, только не это!
Судорожно набираю номер начальницы, которая и так едва меня терпит, но в трубке гудки.
— Давай же! Возьми! — в отчаянии молю я и кусаю губы.
Я не могу потерять работу. Не тогда, когда Пашка выгоняет меня на улице, а у меня ни одного отложенного про запас рубля.
Выдохнув, с третьего раза набираю номер нашего секретаря.
— Компания “Миравен”, секретарь слушает, — сексуальной кошкой отзывается перекачанная Аня.
— Ань, где Стелла Петровна? Это Олеся.
Дышу так, словно пробежала километров десять, в то время как за мной гналась стая бешеных собак.
— Олеся? — она певуче растягивает гласные. — Ты ездила в головной, да? Сегодня.
— Да! Да, я ездила. Но случился форс-мажор, я задерживаюсь. Прикроешь меня от Стеллы? Буквально полчаса, и я буду на месте. Обещаю.
— Ты, в общем-то, не торопись, — ласково отзывается Аня. — Сегодня Стеллы Петровны всё равно уже не будет.
— Спасибо, спасибо, спасибо, — выдыхаю с улыбкой.
— Да, в общем-то, не за что. Я заберу твой стул?
Что?