Чужая игра для сиротки. Книга2

На ней голубая амазонка для конной прогулки, маленькая шляпка с большим цветком, под которой одним богам известно, как вообще держатся ее густые светлые волосы.

Что она тут делает?

Собирается прокатится верхом?

Эвин, кажется, говорил о таких планах на вечер.

Но Тиль, если память мне не изменяет, плохо держится в седле, да еще и хромает. Что за блажь? Почему она ему не отказала?!

Ивлин замечает мой взгляд, оглядывается — и широко улыбается. Даже делает реверанс, хоть ей это явно не по душе. Будем честны — никто не хочет увидеть в победителях того, над кем накануне откровенно потешался.

— Ваша Светлость, — елейно щебечет Ивлин, — вы как всегда просто очаровательны!

— Благодарю, графиня, — спокойно и сухо благодарит Тиль, пока конюхи в две пары рук выводят из стойла гнедую кобылу под дамским седлом. — Простите, что прервала ваш разговор.

— О, мы с Рэйвеном как раз обсуждали приятные свадебные хлопоты!

Тиль поворачивается спиной, ничем не выдав своих чувств.

— Рада за вас.

Ей как будто все равно.

Она уже выходит, сделав заминку лишь раз — чтобы погладить тянущего к не морду молодого жеребца. Не боится, когда тот тычется носом в ладонь, и тихонько посмеивается, потому что наглец перебирает губами в надежде найти лакомство.

— По-моему, ее голове больше бы пошло торчать на пике, чем носить корону, — зло шипит Ивлин, едва Тиль исчезает из виду. — Хорошо, что я знаю, как этому поспособствовать.

Я напрягаюсь, потому что терпеть не могу все эти многозначительные намеки. А в донесениях Ив нет никаких указок на то, что герцогиня Лу’На как-то связана с заговорщиками или что она плетет самостоятельный заговор. Она чиста как слеза младенца. Иначе Эвин не стал бы чертя голову называть Матильду Лу’На своей невестой.

— Ив, — я выбираю тот самый тон, после которого развязываются даже самые упрямые языки, — речь идет о невесте Эвина и будущей королеве Артании. Не лучшее время играть в кошки-мышки.

Она делает такое лицо, будто я испортил самый главный сюрприз, и протягивает маленькую записку, спрятанную в рукаве платья.

— Считай, — тоном великой интриганки, шепчет она, — это мой свадебный подарок. Когда ты вскроешь заговор, Эвин осыплет тебя золотом.

Я разворачиваю записку, читаю и с трудом подавляю желание тут же порвать ее на мелкие клочки, потому что в ней говорится, что герцогиня Лу’На была замечена несколько дней назад в районе Стим-парка, в компании молодого мужчины. И что у «него» есть доказательства того, что это свидание действительно состоялось.

Записка без подписи.

Стим-парк находится в ремесленных кварталах столицы, довольно далеко от королевского замка. Если бы Тиль как-то и смогла туда добраться, то сделать это без посторонней помощи попросту невозможно. И я, демон всех задери, знал бы об этом!

Значит… это была настоящая Матильда.

В столице, собственной персоной.

Еще и в вонючем клоповнике с грошовыми развлечениями для бедняков.

— Выглядит банальной попыткой вытрясти деньги, — делаю вид, что все это выеденного яйца не стоит. — Я таки «важные сведения» получаю пачками и обычно даже не читаю.

Тем не менее, Ив настойчиво вынимает записку из моих пальцев и сует обратно в рукав.

— У меня, Рэйвен, свои источники. А этот источник никогда не подводил. Герцогиня либо плетет заговор против короны, либо, — Ивлин делает такое лицо, будто предвкушает копание в грязном белье, — наставляет рога Его Величеству. В любом случае, ее головке светит плаха, а не маленькая красивая корона. И все это устроишь ты, мой дорогой будущий муж.

Глава тридцать восьмая: Сиротка

— У вас лицо женщины, которая лучше укусит себя за локоть, чем сядет на лошадь!

Смех короля вытаскивает меня из неприятных размышлений о том, что пару минут назад я стала свидетельницей воркования влюбленных голубков. Интересно, они бы прямо так приступили к «будущим наследникам», если бы я не спугнула эту… сарайную романтику?!

— Ваше Величество, — пытаюсь изобразить реверанс, но Эвин застал меня врасплох, и я путаюсь буквально в паре движений.

К счастью, он придерживает меня под локоть и успевает остановить до моего позорного провала.

— Матильда, помните, что я говорил вам об этикете, когда мы… наедине? — Он подается вперед, и его голубой взгляд словно пытается прочесть мои мыли. — Наедине со мной вы можете смело забыть об этикете и найти для своей хорошенькой головки более интересное занятие. Например, развлечь меня интересной беседой.

— Боюсь, моя жизнь была слишком однообразной, чтобы эти истории не заставили Ваше Величество зевать. Я бы никогда себе этого не простила.

Эвин прищелкивает языком и отмахивается, когда конюший дает ему повод.

Вместо это легко берет меня за талию и усаживает в дамское седло.

От воспоминаний, чем в прошлый раз закончилась верховая прогулка, кружится голова и пересыхает во рту. И, кажется, Эвин все это с легкостью читает у меня на лице, потому что берет повод моей лошади и не спеша выводит ее по дорожке в сторону сада.

— Матильда, клянусь, я не дам вам упасть, — обещает король, и я ловлю себя на мысли, что жизнь ужасно несправедлива, ведь я могла бы полюбить… его.

И тогда, при определенном стечении обстоятельств и моей аккуратности, мы могли бы быть счастливы и править Артанией, как пишут в старинных сказках, долго и счастливо.

Слово за слово, у нас все-таки завязывается беседа.

Я пытаюсь говорить о книгах, чтобы не сболтнуть лишнего, а потом, когда Эвин вспоминает свои военные приключения, слушаю буквально открыв рот. В беседке в саду накрыт маленький стол, и наша прогулка плавно перетекает в посиделки за фруктами и легким вином. Но с непривычки у меня все равно немного кружится голова, и когда приходит время возвращаться во дворец, Эвин посмеивается над моей неуверенной походкой.

— Полагаю, — он снова так близко, что я чувствую исходящее от него тепло и силу, — в седло вам уже нельзя. Так что…

Я едва ли успеваю пискнуть, когда он легко берет меня на руки, прижимает к себе и мягким, обволакивающим голосом говорит:

— Вы ничего не весите, Матильда. Я готов нети вас на руках до самого замка.

— Не могу позволить Вашему Величеству тратить на это силы, — немного заплетающимся языком, посмеиваюсь я.

— Мне хочется верить, что у моей невесты будет много поводов красть меня у государственных дел.

В свете закатного солнца его белоснежные волосы наполняются алыми бликами, и даже кажется, что вокруг его головы сверкает почти геройский нимб.

— Матильда… — Эвин перестает улыбаться и его взгляд наполняется тягучей негой. — Должен ли я говорить, что чертовски устал считать дни до своего законного права обладать вами, как своей женщиной и женой?

А почему бы, собственно, и нет?

Он прекрасен, как бог! В тот день, когда они с герцогом, прикинувшись простыми гвардейцами, напросились к нам на телегу, именно Эвин, а не Нокс, понравился мне больше! И если бы меня тогда спросили, кого бы я выбрала в мужья, то мой ответ был бы очевиден.

У Эвина нет никакой другой «самой красивой женщины», потому что я — его невеста.

Он сильно и уверенно правит целой страной, значит, будет надежным мужем мне, и прекрасным отцом нашим будущим детям.

И он, кажется, действительно сильно увлечен мной.

Раз уж я все равно должна стать королевой, то, может быть…

Голос Орви, предлагающий побег, воскресает в голове как нельзя «вовремя».

Кого я обманываю? Ну какая из меня королева, да еще и с Тьмой, которая живет своей собственной жизнью и которую я совершенно не умею контролировать?

— Я обидел вас своей грубостью? — озадаченно интересуется Эвин, приняв мое изменившееся выражение лица на свой счет. — Клянусь честью, Матильда, я никогда не был груб с женщинами, но одно ваше присутствие совершенно лишает меня мозгов.

Я энергично мотаю головой и чтобы хоть как-то сгладить неловкость, позволяю себе неловко обнять его шею руками. Ни один мужчина никогда не носил меня на руках так долго и с таким видом, будто поймал сказочную русалку. А Нокс… он же просто нянчился со своей неразменной «шахматной фигурой».

Больше не буду думать о нем.

Никогда.

Пусть радуется, что в его руках целая настоящая герцогиня Рашбур!

И я даже мысленно соглашаюсь поужинать с королем, но, как обычно, стоит нам появится около замка, как навстречу Эвину тут же выбегает взволнованный гвардеец и передает завернутое в тубу послание. Снова с той самой черной печатью. Эвин хмурится и с трагическим выражением лица просит прощения за то, что вынужден меня покинуть из-за неотложных дел.

— Это превращается в поганую привычку, — ворчит себе под нос.

— У Вашего Величество есть более важные дела, чем беспокоится о моем досуге, — отвечаю я и едва ли могу сопротивляться, когда Эвин украдкой обнимает меня за талию и сильно, без намека на возможность сопротивления с моей стороны, притягивает к себе.

— Называйте меня Эвин, Матильда, — шепчет еле слышно куда-то мне в волосы у виска. — И я буду самым счастливым мужчиной на земле. И, умоляю, не корите себя за то ночное безумство. Я все еще льщу себя надеждой, что однажды вы смелеете на еще одну такую вылазку…

Его губ зарываются глубже мне в волосы.

Горячее дыхание заставляет замереть на выдохе.

Я медленно поворачиваю и задираю голову, чтобы посмотреть ему в глаза.

Почему-то хочется, чтобы они были темными, бездонными. И чтобы от него пахло крепким чаем и курительным листом, как от проклятого…

Мне хватает сил и смелости сделать шаг назад, и все-таки изобразить реверанс, который Эвин «встречает» порцией тихого смеха и укором в адрес моего упрямства.

— Ваше Величество… — Я рискую задержать его, и Эвин вопросительно приподнимает бровь. — У меня есть просьба.

— Все, что угодно для моей прекрасной невесты. Только, пожалуй, если вдруг вы хотите, чтобы я захватил для вас парочку провинций, с этим пока придется повременить. И, Матильда, уже самое время начинать называть меня по имени.

Я немного краснею и списываю все это на нотки вина в крови. От него до сих пор немилосердно кружится голова, кажется, даже еще больше спустя время.

— Я бы хотела навестить Мастера Сайфера. Завтра.

— О, конечно, — легко соглашается он. — Надеюсь, он оценит честь быть вашим свадебным портным и так же надеюсь увидеть написанный его рукой ваш портрет. У этого проходимца на удивление прекрасный стиль.

— Спасибо… Эвин, — благодарю я, радуясь, что все сложилось так удачно.

Да и с чего бы ему искать подвох в каждой моей просьбе?

Нужно переставать видеть монстра в каждом углу, иначе, не ровен час, я стану шарахаться от собственной тени.

Король бережно целует мне руку и приказывает гвардейцу проводить меня в комнату.

Глава тридцать девятая: Сиротка

В полночь, как мы с Ноксом и договаривались, я потихоньку ускользаю из комнаты и, стараясь не издавать и звука, крадусь до библиотеки, а там, убедившись, что за мной никто не следит, украдкой пробираюсь до потайного прохода.

Дверь в заброшенный зал кажется запертой, но из-под щели между ней и полом пробивается тонкая полоска света.

Я уговариваю себя взбодриться и держать язык за зубами, потому что, хоть прошло уже порядочно времени, у меня все еще зверски кружится голова и мысли перескакивают с одной на другую со скоростью собачьих блох.

Нужно просто молчать и слушать.

Вряд ли герцог будет проявлять ко мне хоть какой-нибудь интерес, ведь их с невестой встреча наверняка закончилась совсем не так целомудренно, как наше с Эвином свидание.

Разогнав гадкие мысли с пожеланиями графине Рашбур заработать чирей на заднице, тихо прокрадываюсь за дверь и так же беззвучно закрываю ее за собой.

В комнате царит все такой же беспорядок, и в свете одного единственного тусклого светильника, облака пыли кажутся неприятно плотными.

Но все это просто цветочки по сравнению с выражением лица герцога.

Он сидит все в том же старом кресле и мое появление заставляет Нокса оторвать взгляд от какой-то увесистой книги.

Сначала я думаю, что все дело в книге и острое от злости лицо Нокса — исключительно из-за прочитанного. Пока он с силой не захлопывает увесистый том, убирает его с колен и пружинистым шагом хищника приближается ко мне, порядком ошалевшей от непонимания.

Я рта не успела открыть, а он как будто готов метать гром и молнии.

— Напоминаю вам, Нокс, — выставляю вперед руку с браслетом, — что еще один шаг может стоить нам обоим неисправимых последствий.

Он фыркает, но все-таки останавливается, с иронией и неприкрытой насмешкой скрещивая руки на груди.

— У меня не было и мысли о том, чтобы притронуться к вам, Тиль — не льстите себе.

От возмущения даже теряю дар речи. То есть этот… напыщенный индюк считает, что я сплю и вижу как бы вымолить у него хотя бы толику внимания?!

Я много слышала солдатскую шутку о выпитом на «старые дрожжи», но до сегодняшнего дня не особо понимала ее смысл.

Но сейчас, кажется, начиню понимать, потому что издевка Нокса превращает вино в моей крови в настоящую гремучую смесь. И если бы он только посмел еще хотя бы чихнуть в мою сторону…

— Как прошло свидание с королем, Тиль? — Он все-таки подается вперед, но только корпусом, нависая надо мной как какой-то ужасный голодный призрак. — Надеюсь, вы не думаете, что разговоры с Его Величеством — прерогатива исключительно ваших ушей?

Почему я не удивлена, что Нокс знает о каждом моем шаге?

— Мы не говорили о государственных делах, Ваша Светлость, — отрезаю я.

— Вот как? — Герцог придвигается еще ближе, но я стойко держу свои позиции, не делая и полшага назад. — И о чем же вы говорили, Тиль? Обсуждали, мать его, пение птиц?!

Никогда не слышала, чтобы он позволял себе выражаться… подобным образом.

Да что он о себе возомнил, в самом деле?!

— О нет, Нокс! — Я широко улыбаюсь, хоть в груди все клокочет, как перед извержением. — Мы были слишком заняты друг другом, чтобы отвлекаться на птиц.

— И чем именно ты была так страшно занята с Эвином, Тиль? — Его лицо темнеет, словно за нашими спинами зашла грозовая туча.

— Поцелуями! — не подумав, выпаливаю я.

Не знаю, зачем я это сейчас сказала.

Может, потому что он снова перешел на «ты» и это так… приятно резануло сердце? Или чтобы досадить ему из-за того, что увидела утро в конюшне? Или чтобы увидеть хоть какую-то реакцию того, что мог быть ему небезразлична?

Плачущий, он раньше не упускал случая остаться о мной наедине и всегда так… непристойно шутил, а теперь, стоит нам остаться без посторонних глаз и ушей — и Нокс либо начинает меня отчитывать, либо, простите светлые боги, пытается сожрать, словно я какой-то ежевичный пирог!

— Поцелуями? — Голос Нокса внезапно становится таким тихим, что я начинаю жалеть о своей болтливости. — Вы в этом абсолютно уверены, Тиль? Я знаю Эвина и его пристрастия, и обычно он не путает личное и государственное!

Громогласное эхо взлетает под потолок, и откуда-то сверху падает на меня камнем, как будто собирается выполнить безмолвный приказ герцога и вколотить меня в землю до самой макушки.

Хорошо, что он уже проделывал эти трюки раньше, и сейчас мне хватает сил сопротивляться. Даже держать голову ровно, а не втягивать ее в плечи.

— Я уверена, что Его Величество не думал о государственных делах все то время, что мы провели вместе, так что вам не о чем беспокоится, Нокс — он ничего не путал и был увлечен мне. А я была увлечена им, потому что Эвин прекрасный собеседник, а еще умный, смелый и очень красивый мужчина! И раз уж мне, с вашей легкой руки, уготована участь стать его женой, я собираюсь сделать так, чтобы в супружеской постели Его Величеству точно не приходило в голову думать о чем-то, кроме его молодой жены!

Плачущий, откуда в моем рту взялись все эти слова и так много?

Только осознание того, как глупо буду выглядеть, не дает залепить рот ладонью.

И еще прищур Нокса, который, пожалуй, еще страшнее, чем невидимая грозовая туча его настроения. Хотя сейчас она больше похожа на те страшные черные облака, которые приносят разрушительные ураганы. Кажется, один з них вот-вот обрушится прямо на меня.

Нокс делает тяжелый шаг вперед. Звук опустившейся на пол подошвы ботинка похож на дар кузнечного молота по наковальне. Я тут же пячусь назад и понимаю, что пути к отступлению перекрывает холодная каменная стена. Но стоит скосить взгляд в сторону двери, как Нокс тут же впечатывает кулак почти возле самой моей головы.

Каменные щепки летят прямо на него, но он даже н морщится, когда несколько оставляют на щеке выразительные царапины. Герцог просто смотрит на меня сверху вниз, и едва ли соображает, что между нами осталось слишком мало свободного пространства.

Между нами почти не осталось воздуха.

И теперь, чтобы сбежать, мне придется как-то прошмыгнуть у него под рукой, а я, даже в припадке бестолковой храбрости, не рискну это сделать, тем более сейчас.

— Вам следует немедленно отойти, Нокс, потому что следующее движение может причинить вашей драгоценной заднице непоправимый ущерб, но в этот раз я не буду спасать вашу жизнь.

— Рад, что вы по достоинству оценили мою драгоценную задницу, Тиль, я бы хотел, чтобы вы не обделили ее своим стыдливым монашеским вниманием, — плотоядно усмехается он, и я начинаю леденеть, потому что между его странно бледными губами мелькают заострившееся клыки, и взгляд медленно наполняется тьмой.

Совсем как в ту ночь в бассейне.

— Нокс, — я сглатываю тревогу, убеждая себя, что ничего страшного не происходит, — по-моему, вы немного… перегрелись.

— Немного, Тиль? — Он протягивает вторую руку к моему лицу, и я с кончиков пальцев стекает густой черный туман. — Вы полагаете, что ваша эта бестолковая речь разозлила меня… лишь немного?

— Рэйвен, это уже не смешно… — бормочу я, потому что между моей кожей и его пальцами уже почти не осталось просвета.

— Я похож на шутника?

Его глаза полностью чернеют, и в густом непроглядном тумане цвета оникса, как будто сверкают далекие молнии.

Нокс медленно и с нажимом сжимает мое лицо в ладони.

Кожа под его пальцами горит, но это… так приятно.

Почему ничего не происходит? Почему эта проклятая штука на моей руке не отшвырнула нас друг от друга?

— Так вот, Тиль, — он с силой задирает мою голову вверх, и я слегка морщусь от болезненного прострела где-то в затылке, — поговорим же о королевской постели, и твоих супружеских обязанноостях.

— Рэйвен, ты… не в себе, — умоляю я, но на самом деле совсем чуть-чуть хочу, чтобы этот миг продлился еще немного.

— Сегодня, малышка, ты поразительно точна в своих обычно бестолковых и поверхностных выводах. — Он трогает взглядом мои распахнутые от негодования губы. — Я действительно очень «не в себе» и если ты не перестанешь доводить меня до бешенства своими никчемными попытками разбудить ревность, то поименно познакомишься со всеми моими демонами.

— Не такие уж они и никчемные, раз вы беситесь, милорд, — отгрызаюсь я.

Кажется, теперь понятно, почему подарок Эвина не подействовал тогда и не действует сейчас.

Ни один смертный мужчина не может до меня дотронуться.

Но Нокс сейчас — не смертный мужчина. Он — чистая Тьма во плоти.

— Ты абсолютно не умеешь вовремя закрывать рот, да? — низким грудным голосом говорит он. — Как для разумного существа у тебя, Тиль, напрочь отсутствует инстинкт самосохранения.

— Я вас не боюсь, Нокс. Ни вас, ни ваших этих… рогатых попутчиков!

Боги светлые, как он усмехается!

Правый уголок рта приподнимается вверх, и в образовавшемся просвете появляется уже оформившийся белый клык, которым Нокс как нарочно царапает губу. Слизывает языком тонкую струйку крови, еще сильнее сжимая пальцы на моих щеках.

Мои губы приоткрываются, когда Рэйвен снова скользит по ним теперь уже совершенно непристойным взглядом.

— В постели с Эвином, моя малышка, ты будешь крепко и сладко спать, — чеканит он, как будто знает, что по какой-то лишь ему одному понятной причине, я буду следовать этому приказу неукоснительно. — Завернутая в одеяло вся, от пяток до кончика носа, как гусеница бабочки-капустницы!

От этого рокота снова дрожат стены, и трусливо дребезжит стоящий на соседней тумбе тяжелый бронзовый подсвечник.

— Потому что ты принадлежишь мне, Тиль, — его раскаленное дыхание щекочем тонкую и сейчас очень особенно чувствительную кожу моих губ.

— Уже нет, — шепотом отвечаю я. Не понимаю, откуда берутся силы сопротивляться даже сейчас, когда руки ломит от желания обнять его за шею. Даже если сейчас мой герцог не совсем в своем уме. — Потому что ты сам меня отдал.

— Глупая, глупая маленькая монашенка. — Он немного смещает ладонь, и с нажимом кладет большой палец мне на нижнюю губу, заставляя рот еще немного приоткрыться. — Да гори оно все пропадом, Тиль, я хочу тебя…

Его губы жадно, раскаленным клеймом накрывают мой рот.

Глава сороковая: Сиротка

Меня никто никогда не целовал, и до этого дня все, что я знала о поцелуях, было прочитано мной в книгах. И иногда я слышала, как об этом рассказывали больные и раненные, которых привозили в монастырь.

Я представляла поцелуи… другими.

Но этот просто лишает меня воли.

Я едва ли могу дышать, потому что губы Нокса как будто отбирают у меня силу, сопротивление и дыхание. И мне нужно лишь жадно дышать его воздухом и его низким рыком, когда я податливо приоткрываю губы.

Что делать дальше? Я н знаю.

Но возмущение и стыд захлестывают меня, когда притрагивается к моей губе языком, одновременно сильнее притягивая к себе.

Это так… непристойно, светлые боги!

Я хочу закричать, но не могу проронить ни звука, потому что Нокс приподнимает меня над полом, прижимает спиной к стене и крепко прижимается грудью к моей груди, как будто собирается пригвоздить собой испуганную бабочку-капустницу.

— Милорд… — слабо сопротивляюсь его напору, едва он разрывает поцелуй. — Что вы… собираетесь сделать?

Его плотоядной улыбкой можно соблазнить весь светлый пантеон, и никто не сможет противиться этим чарам!

— Для начала — преподать тебе пару уроков поцелуев, — даже не скрывает своих намерений герцог.

Ему не нужны руки, чтобы удерживать меня «распятой» на стене, поэтому когда его ладони оказываются у меня на плечах, я еще не понимаю, что последует дальше. Поэтому, когда он резко рвет ткань с плеч, я лишь задыхаюсь от холодного воздуха, который прикасается к обнаженной коже.

Нужно остановить Нокса, боги!

Это же… так…

Его темноволосая голова утыкается мне в ключицу, губы жадно втягивают кожу в рот, прикусывая так сильно, что я невольно запускаю пятерню ему в шевелюру и пытаюсь «оторвать» от себя. Бесполезно, он лишь жестче вдавливает меня в стену.

Его поцелуи скользят вверх по шее, до моего уха, которое Нокс так же жадно прикусывает.

В моей груди рождается тихий удивленный стон.

Это слишком приятно. Мое сопротивление вот-вот выбросит белый флаг, и это будет самая позорно быстро проигранная война в истории мира.

До безумного и непрекращающегося головокружения.

— Посмотри на меня… — Он приказывает, и я могу лишь подчиняться, потому что мое тело или даже что-то внутри меня, тянется к нему, как зачарованное. Так было уже множество раз и, наверное, это моя Тьма, которая нашла себе наставника и… господина.

Я приоткрываю тяжелые веки и темный клубящийся взгляд обжигает с ног до головы.

— Ты принадлежишь мне, Тиль, — говорит Нокс. — Повтори это.

Упрямо мотаю головой. Нет, это же безумие.

— Я не ваша вещь, милорд, — язык заплетается, но каким-то образом мне удается сохранить внятность речи. — И не перчатка, которую вы поносите и стряхнете с руки.

— Упрямая ослица, — рокочет он, и затыкает мои попытки говорить новым поцелуем.

На этот раз так сильно и жестко, что мы стучимся зубами и на губах появляется соленый вкус крови. Он жадно прихватывает зубами мою губу и — боги, спасите мою грешную душу! — посасывает ее, как будто что-то бесконечно вкусное.

Одной рукой медленно тянет разорванное платье по плечам почти до самых локтей.

Опускает руку ниже, на бедро, и пока его язык слизывает с моих губы новые стоны, медленно забирает ткань юбки вверх.

Выше и выше, пока холод не касается моих, затянутых лишь в тонкие чулки, коленей.

Обхватывает меня под коленом, уводит ногу строну и нахально, очень… неприлично вторгается между моих разведенных ног своими бедрами.

Я хочу кричать от возмущения, но едва Нокс разрывает поцелуй, и мы смотрим друг на друга, из моего рта вырывается лишь наполненный желанием стон.

Наглец довольно усмехается.

— Прекратите… Ваша Светлость, — слышу тихий как шепот голос. Это я? Но я не хочу, чтобы он останавливался!

— Прекратить… что? — Он снова плавно и, одновременно, твердо, уводит бедра вверх, туда, где наши тела уже почти прикасаются друг к другу. — Полагаю, маленькая монашка точно найдет в своем богобоязненном лексиконе хотя бы одно слово для определения того, что я собираюсь с ней сделать.

Он как демон-искуситель во плоти, чтоб ему провалиться!

Но мое тело и моя душа тянутся к нему, как заколдованные.

И сердце взрывается разноцветными конфетти, когда царапаю его затылок и Нокс жмурится, и заводит голову чуть назад, чтобы делала это снова и снова.

Наши тела немного размыкаются, и верхняя часть платья предательски быстро сползает вниз, почти до талии. Упасть совсем мешают жалкие клочки, которые еще держатся на рукавах.

Я вспыхиваю от жгучего стыда, потому под платьем у меня лишь тонкая нижняя сорочка на тонких бретелях. Прозрачная более, чем прозрачна вода в королевском пруду.

Нокс скользит по мне взглядом и когда я пытаюсь прикрыться руками, собирает мои запястья в пятерню и заводит вверх, «приколачивая» своей рукой к стене.

Я не хочу, чтобы он смотрел.

Но и желаю этого.

— Ты торчишь у меня в башке каждую ночь, малышка. — Рэйвен прикасается пальцами к моей шее, и туман в его ладони стекает на мою кожу, заставляя вздрагивать от вспыхивающего внутри огня. — Приходишь… и хозяйничаешь у меня в голове.

Уверенные шершавые пальцы опускаются еще ниже, до кромки прозрачной ткани.

Надавливает. Бретели немилосердно рвутся, как будто сотканные из воздуха.

Когда последний клочок ткани падает вниз, Рэйвен нервно сглатывает, острый кадык дергается на шее, похожий на плавник акулы.

Его потряхивает, и ладонь, сжимающая мои запястья, превращается в тиски.

— Я хочу взять тебя, Тиль.

Темноволосая голова прижимается к моей груди.

Я вскрикиваю влажного прикосновения к коже.

От твердых и жадных губ, которые обхватывают чувствительную плоть…

— Матильда?! — кто-то скребется в дверь. — Матильда, ты здесь?!

Даже сквозь сладкую дымку в голове, я узнаю этот голос.

Примэль.

Я чувствую себя так, словно меня окатили ледяной водой.

Примэль не было в моей комнате, когда я уходил и за мной не было слежки — я убедилась в этом. Хотя не уверена, что так уж хорошо, потому что то проклятое вино, которое еще шумело в моей голове, даже сейчас порядочно туманит мой разум.

Я чувствую, как Нок резко отпускает меня, так, что я едва не валюсь на пол кулем.

Делает шаг назад и энергично трясет головой.

Туман полностью стекает с его пальцев, взгляд проясняется, и на бледных щеках проступает румянец жизни.

Он снова… он?

— Матильда, я знаю, что ты здесь! Его Величество ищет тебя! На уши поставили весь замок! Я не знала, что сказать, и придумала, что у тебя разболелась голова и ты вышла подышать воздухом. Но гвардейцы вот-вот прочешут оранжерею, и лучше бы тебе быть там, потому что если король н найдет тебя — нам обеим не сносить голов!

Нокс моргает, и прикладывает палец к губам, когда мой взгляд задерживается на двери.

Шаги Примэль быстро отдаляются — в напряженной тишине это слышно особенно хорошо.

— Хаос все задери, — сквозь зубы цедит герцог, и потирает лоб. — Тиль, я… кажется…

— Его Величество меня ищет, — говорю в ответ и когда порываюсь к двери, громко охаю, потом что обрывки платья, которое я отчаянно прижимаю к груди, распадаюсь в руках. — Отвернитесь, Нокс!

— Ох, зараза! — Он поворачивается на пятках и, не оборачиваясь, на вытянутой руке протягивает мне свой мундир. — Возьми, пожалуйста.

Я быстро накидываю его на плечи, и едва не подпрыгивают от панической тряски, стоит представить, чем закончится эта ночная вылазка. Эвин действительно меня ищет? Плачущий, зачем бы я понадобилась ему посреди ночи и почему Примэль знает, где я?!

А если знает… то зачем пришла предупредить?

— Мое платье, боги. — Я все еще пытаюсь сложить клочки ткани, хоть это абсолютно бессмысленно. Мне сейчас поможет только чудо. — Нокс, я вас ненавижу!

— Если вы закончили причитать, Тиль, то идите за мной! — рявкает он. — и шевелите задницей!

Но идет он не к двери, а в противоположный угол комнаты, где настоящая гора из старой мебели и разбитых полок. Но во всем этом нагромождении есть небольшой просвет, куда Нокс ныряет первым и я, не думая и не мешкая, пробираюсь за ним. В узком проходе темно и пыльно, но он совсем короткий, и заканчивается еще одной аркой, за которой мы оказываемся еще в одном коридоре. Рэйвен идет быстро, прекрасно ориентируясь в темноте, и мне приходится почти бежать, чтобы успевать за ним.

Глава сорок первая: Сиротка

Зачем я понадобилась Эвину?

Ведь, даже если я каким-то чудом спею в оранжерею, что будет, когда он увидит мое порванное платье? Вряд ли король настолько глуп, чтобы поверить в стаю разъярённых собак, которые напали на меня, порвали одежду, но каким-то образом не оставили на мне ни царапины!

— На вашем месте, — «затылком» говорит Нокс, — я бы быстро выбросил эту дурь из головы.

— Прекратите копаться в моей голове! — огрызаюсь в ответ. — Боги, как вы вообще…?!

— Любая попытка обвести Эвина вокруг пальца кончится плохо, Тиль. Лучше усвоить это сейчас, если вам дорога ваша голова. А я готов биться об заклад, что именно об этом вы сейчас думали.

— Ну простите, что я хочу охранить себе жизнь! — выкрикиваю я.

Плачущий, клянусь тебе чем хочешь — если ты поможешь мне выпутаться из этой передряги, я на Нокса никогда даже больше не взгляну! И вышвырну его из своей головы и… сердца.

Коридор заканчивается тупиком.

Я вижу, что Нокс шарит по совершенно гладкой кирпичной стене без намека на проем, но вдруг что-то щелкает, и часть стенки складывается «веером», открывая проход в абсолютно светлую комнату, прибранную и обустроенную.

— Шевелите вашей прелестной задницей, Тиль, у нас всего пара минут времени! — рявкает Нокс, пока я тупо таращусь на стоку посреди комнаты, на которой висит красивый алый мундир с целой кучей разных орденов и роскошной шелковой перевязью. Я видела почти такой же на Эвине — он был в нем на Королевском балу. Но этот, наверное, принадлежит хозяину комнаты?

Ноксу?!

То есть вместо того, чтобы помочь, этот… яблочный огрызок притащил меня в свою спальню?!

Я еще только перевариваю возмущение, а герцог в два шага оказывается около взъерошенной кровати, сдергивает с нее что-то и швыряет прямо в меня. Только в последний момент успеваю «очнуться» от возмущения и схватить летящее мне в руки что-то длинное, белое и с пенными облаками кружев.

— Переодевайтесь Тиль — у вас минута!

Это женский пеньюар.

Я мну ткань в руках, пытаясь представить Нокса в этой вещице, и несмотря на напряженную ситуацию, образ в голове заставляет меня хихикнуть. Герцог прищуривается и делает предупреждающий шаг в мою сторону.

— Я обязательно хочу знать, что за чудесная коллизия заставляет вас смеяться, Тиль, но после того, как удостоверюсь, что вашей хорошенькой заднице ничего…

— Прекратите все время говорить о моей… моей…! — От возмущения задыхаюсь и, не в силах произнести это вслух, с досады топаю ногой. — И отвернитесь!

Нокс резко крутится на пятках, и я быстро вскальзываю из остатков того, что совсем недавно было милым домашним платьем. Чтобы вместо него одеться во что-то… Плачущий, помоги, вульгарное, почти бесстыжее и едва прикрывающее грудь.

Будет просто чудесно, если все эти бесстыжие шелка и кружева не вспыхнут на мне, потому что я, кажется, вот-вот сгорю от стыда.

Это явно не ночное белье Нокса.

Значит, здесь оно… оставлено…

А судя по разворошенной постели, оставлено совсем недавно.

Мерзость какая!

— Что вы творите, Тиль?! — громыхает Нокс, когда я пытаюсь содрать с себя пеньюар.

— Не хочу ни на минуту задерживаться в одеянии графини! — ору я. — Как вы посмели предложить мне то, в чем ваша драгоценная роскошная невеста приходит в вашу… постель?! Вы мне омерзительны!

— Тогда, — герцог складывает руки на груди, — вам придется встретиться с Эвином голой.

Возможно, это лишь игра моего воображения, но лицо Нокса перекашивает от этих слов.

Он же говорил, что Эвин и пальцем меня не тронет? Может быть, я все-таки ему не безразлична?

«Очень, очень небезразлична, — накручивает внутренний голос, — как кормушка для его рогатых попутчиков!»

Это ведь не Нокс целовал меня и говорил все те непристойности, а лишь Тьма в его крови. А я, как последняя дура, снова развесила уши.

— Ну так как? — видя мое замешательство, подначивает герцог. — Полагаю, у вас нет выхода.

Ненавижу его! И себя ругаю на чем свет стоит, потому что имела неосторожность забыться и, если бы не Примэль, один богам известно, как далеко бы все зашло. Вот уж не думала, что буду благодарна шпионке герцогини.

— Пойдемте, — Нокс снова «отодвигает» стену, но на этот раз у камина, и я иду, обхватив себя руками что хоть как-то прикрыть срам, иду за ним в темный проход. — Слушайте меня внимательно, Тиль. Эвину вы скажите то же, что сказала ваша фрейлина — что вам не палось, вы чувствовали себя одиноко, решили прогуляться и заблудились. Вы всего несколько дней в замке, так что он в это поверит. Даже я здесь путался в первые недели, а меня запутать почти невозможно.

— Я не покажусь перед королем в таком бесстыжем виде.

— Вам придется, — рокочет герцог. И что-то шипит себе под нос, но мы идем так быстро, то я не могу разобрать ни слова.

— И часто герцогиня посещает вашу спальню в таком виде, Нокс? — вырывается у меня, хотя мгновение назад я собиралась еще разок послать его к черту.

— Ревнуете, малышка? — хмыкает он, резко сворачивая вправо, и я едва не налетаю на внезапно выросшую перед моим носом стену. Сворачиваю за ним и немного щурюсь от яркого света впереди.

— Не льстите себе, милорд, — пытаюсь придать своему голосу значительности. — Просто в следующий раз, когда вы вздумаете явиться ко мне в крови и собственных потрохах, и вам хватит наглости просить меня о помощи, я пошлю вас…прямо к леди Рашбур!

— Я не тронул Ив и пальцем с самого королевского бала, маленькая злюка.

— Ну конечно! — Мое театральное «ха-ха!», честно говоря, звучит жалко. — А ее бесстыжие ночные сорочки приходят к вам сами, видимо, чтобы петь колыбельные!

Нокс так резко останавливается, что мне приходится схватиться за стену, чтобы не расплющить нос об его спину. Поворачивается ко мне и глядит верху вниз, свирепо, как разъяренный бык, раздувая ноздри.

Наверное, мне нужно бы следить за языком.

— Когда все это закончится, маленькая ревнивица, я так отхожу тебя по заднице, что ты неделю будешь садиться исключительно с моим именем на губах!

Втягиваю голову в плечи, потому что все это очень похоже не на угрозу, а на отсроченное наказание. Нокс удовлетворительно кивает.

— А теперь, — отодвигается, показывая на резную дверь перед собой, — ты пойдешь туда и сделаешь как я сказал.

Я прижимаюсь спиной к стене и, обходя герцога по максимально возможной дуге, буквально выпрыгиваю в дверь.

Мне нужна хотя бы короткая передышка, чтобы понять, где я нахожусь.

Герцог был прав — в этом здоровенном замке так много ходов и выходов, что не заблудиться здесь, кажется, задача только для самых умных и внимательных. Но все же.

Справа светлая галерея с арочным потолком, вся увитая диким плющом насыщенного темно-багряного цвета, словно его нарочно покрасили под цвета флага Артании. И если принюхаться, то оттуда веет сладким томным ароматом пепельно-дымных роз, которые вывели в оранжерее, как особенный сорт цветов королевства, которые растут только здесь и цвету, как ни странно, три раза в год, и даже в пору снега и мороза.

Значит, мне туда.

Я делаю пару шагов и чуть не падаю, потому что пышные кружева и многослойные шелка путаются в ногах, словно липкая паутина. И чтобы как-то придержать юбки, приходится отнять руки от груди, а это… Ох, Матильда, просто иди вперед и не опускай взгляд ниже подбородка. И думай о том, что скажешь Эвину, когда он поинтересуется, почему ты разгуливаешь по замку одна, да еще и в таком непристойном виде!

Когда в конце галереи я оказываюсь перед резной дверью, оформленной филигранной ковкой в виде райских птиц в кроне раскидистого дерева, останавливаюсь, делаю глубокий вдох и… ничего не успеваю, потому что дверь распахивается так резко и сильно, что едва не валит меня с ног. Я вскрикиваю от удара, который приходится как раз в плечо, и отскакиваю, чтобы натолкнуться спиной на преграду. Уверена, только что позади меня ничего не было!

— Матильда! Ради всех богов, я уже думал, что ты решила сбежать из-под венца! — грохочет у меня над головой рассерженный и обеспокоенный голос Его Величества, и мужские ладони, тяжело опустившись мне на плечи, в одно движение разворачивают лицом к себе.

— Ваше Величество, миледи Лу’На… — пытается отрапортовать гвардеец, который чуть не прошиб мне лоб дверью, но Эвин останавливает его резким взмахом.

— Спасибо за службу, можешь быть свободен.

Тот мастерски щелкает каблуками и испаряется з виду быстрее, чем я успеваю об этом подумать.

— Матильда, вам не следует одной бродить по замку! Вы меня чрезвычайно расстроили! — продолжает неистовствовать Эвин.

У него очень, очень серьезное лицо, и не похоже, чтобы он был готов выслушивать мои объяснения, даже если я соберусь с силами и выдам очень правдивую ложь. И тут до меня очень ясно, словно до этого дня в моей голове все было затянуто тучами, доходит, что Эвин — король великого огромного государства, которое славится своей нетерпимостью к инакомыслию и вольнодумству. Что Эвин никогда не был и не будет просто мужчиной, который стерпит неповиновение и не будет размениваться на извинения каждый день. Он король, и у него свой собственный, отличный от простых смертных, взгляд на мир.

И быть его невестой и женой — это совсем не про беззаботную и сытую жизнь.

— Мне жаль, — я пытаюсь подобрать нужные и правильные слова, чувствуя себя чуть ли не аптекарем, отмеряющим точные унции целебных порошков и трав. — Я не должна была давать повод…

— Еще как не должны! — рявкает он, и крепкие пальцы впиваются мне в плечи, вдавливая плоть едва ли не до самых костей. И как раз в то место, где я меня уже есть «отпечаток» калитки.

Вряд ли ему понравятся мои слезы, так что я изо всех сил прикусываю губу, чтобы сдержать крик. Жмурюсь, уговаривая себя молчать и смиренно ждать наказания, потому что с королем нельзя спорить, королю нельзя сказать, что он не прав и любое его пожелание — самый первый закон для всех нас. А для меня, замарашки, присвоившей чужое имя, тем более.

Но пока я думаю все это, хватка внезапно ослабевает, и я слышу тихую ругань Эвина.

— Бездна, Матильда, я не хотел причинить вам боль.

Вместо того, чтобы разубедить его в этом, я с облегчением выдыхаю.

— Я действительно очень волновался, когда… гммм… что это на вас одето?

Мой вздох облегчения был слишком преждевременным, и сейчас мне остается лишь кое-как пытаться стянуть руками расходящуюся на груди ткань пеньюара. Я так торопилась, что не успела толком затянуть шнуровку, а у графини Рашбур эта часть тела, похоже. Все-таки немного уступает моей, хотя на королевском балу она так щеголяла открытым декольте, что каждая женщина в зале хотела стыдливо прикрыть грудь веером.

— Простите за мой недостойный внешний вид, Ваше Величество, — пытаюсь пробормотать свои искренние извинения, но Эвин внезапно притягивает меня к себе, лишая возможности произнести хоть слово, потому что моя грудь буквально расплющена об его!

— Я просил называть меня просто Эвин, Матильда. И это во-первых. А во-вторых. — Он одновременно подтягивает меня к себе и наклоняется к моему плечу, окуная нос куда-то в ключицу, чтобы сделать глубокий жадный вздох. — Вам это невероятно идет. И будоражит все мои мысли о вас и нашей скорой свадьбе…

— Эвин… — только и могу выдохнуть я, потому что его изменившийся тон намекает о мыслях короля более чем открыто.

Он так же внезапно отстраняется, нервно закладывает руки за спину и чеканит, глядя не на меня, а куда-то поверх моей головы:

— Я вынужден отбыть на несколько дней по срочным государственным делам, но не хотел отбывать, не попрощавшись с вами.

— Что-то случилось? — искренне беспокоюсь я.

— Ничего такого, чем бы вам следовало забивать свою хорошенькую головку, моя дорогая. — А вот он врет, и меня неприятно ранит эта попытка указать на мое место. Или он просто не хочет тревожить меня дурными новостями? — Я вверяю вашим заботам подготовку к празднику, Матильда, тем более, это была ваша идея, и надеюсь, к моему возвращению у вас уже будет свадебное платье.

— Мне? — Мороз по коже от одной мысли, что придется организовывать настолько… грандиозное событие. Я даже в монастырском курятнике не могла навести порядок, а тут!

— Считайте, ваше первое ответственное поручение в статусе почти королевы, — подмигивает Эвин, и снова порывисто увлекает меня к себе, на этот раз вынуждая задрать голову, чтобы смотреть прямо ему в глаза. — И еще одно. Когда я вернусь и мы останемся одни, я желаю видеть на вас эту же прелестную вещицу. Разве что, завязана она будет чуть более… свободно.

Плачущий, я пропала.

Глава сорок вторая: Сиротка

Эвин сам проводит меня до комнаты, заходит внутрь и недобрым взглядом проходится по согнувшейся в реверансе (как всегда идеальном), Примэль.

— Леди Ла-Форт, — у него стальной голос человека, который делает последнее предупреждение, — я надеюсь, подобных инцидентов больше не будет?

— Я прошу прощения, Ваше Величество! — дрожит и заикается она. — Клянусь всем светлым и важным, что есть в моей жизни, что это больше не повториться! Я не оставлю миледи одну ни на минуту!

— Очень на это рассчитываю, баронесса, потому что, хоть вы отчего-то и дороги моей невесте, я не задумываюсь избавлюсь от вас, чтобы место Первой фрейлины заняла более расторопная девушка. Я выражаюсь достаточно ясно, леди Ла-Форт?

Она снова бормочет извинения и говорит «да» так часто, что у меня начинает приступ оскомины. Хорошо, что Эвин на прощанье целует мне руку и, не глядя, уходит з комнаты, а то бы он наверняка отметил мой кислый вид.

Примэль тут же запирает комнату изнутри и наваливается на нее спиной, дыша так часто и глубоко, словно у нее приступ легочной хвори. Трясущимися руками достает из невидимого кармашка в складках платья жестяную коробочку с леденцами и забрасывает в рот сразу несколько. Грызет их с противным хрустом, и лишь спустя пару минут, глядя на меня с немым возмущением, громко шипит:

— О чем вы только думаете?!

«Вы»?

Она никогда не называла меня на «вы» и я не помню, чтобы просила об этом.

— Не понимаю, о чем ты. — Иду к шкафу и нахожу одну из простых льняных ночнушек, в комплект к которой идет домашнее платье из богатого тонкого бархата. Нужно поскорее снять с себя это кружевное безобразие! — Просто хотела походить по замку и посмотреть, как тут что, и…

Она оказывается сзади быстрее, чем я успеваю это понять, и влезает между мной и шкафом с настойчивостью угря.

— Вам с ним нужно быть острожное, — говорить еще тише. — А особенно ему, потому что скоро весь замок начнет шептаться, что любимая невеста Его Величества преподнесет жениху в качестве свадебного дара прекрасные ветвистые рога!

Я сглатываю и закрываюсь от этой мерзости ворохом одежды.

— Примэль, я ненавижу слухи, в особенности, когда их происхождение не трудно угадать. — Я слышала, что Вероника Мор, которая пока что избегает попадаться мне на глаза, активно судачит о том, что я «приворожила» его величество. Смех да и только. — И буду очень благодарна, если ты не будешь тревожить меня пустыми…

— Послушай же! — Она топает ногой. — Если ты думаешь, что это Вероника, то нет! Это твой обожаемый гвардеец не умеет держать рот на замке!

— Мой… кто? — Все события этого вечера внезапно меркнут перед этой новостью. Даже поцелуи герцога, кажется, превращаются в блеклое воспоминание.

— Тот, к кому ты украдкой бегаешь на свидания! — снова топает Примэль. — И если ты не прикажешь ему прикрыть рот и не хвастаться своими «небоевыми подвигами», то, клянусь честью своей семьи, это сделаю я!

Если бы гром грянул среди ясного неба и прямо мне на голову — я и то удивилась бы меньше.

Хотя мое состояние вряд ли можно назвать удивленным. Меня словно рыбу поймали за жабры в мутной воде, выволокли на сушу и начали упрекать в том, что она разучилась ходить.

Орви говорит о нашем… романе?

Я мотаю головой и пытаюсь обойти Примэль, но она очень по-деловому теснит меня обратно к шкафу, видимо почувствовав мою слабость.

— Я серьезно, Матильда, — говорит уже немного более миролюбивым тоном. — Не знаю, чем тебе не угодил король, потому что этот гвардейчик ему и в подметки не годиться. Но если ты влюблена в другого, то…

— Я ни в кого не влюблена! — теперь приходит моя очередь топать ногой, потому что вся эта история очень напоминает мой последний визит в Соболиный утес, к настоящей герцогине. Той тоже очень нравилось загонять меня в угол и выдвигать условия. Сразу видно, что эти двое работают в паре. — Не знаю, что ты слышала, но у меня нет никакого романа и я, душой и телом, всецело принадлежу Его Величеству. И буду очень благодарна, если ты прекратишь собирать все эти гнусности. Или… — я прищуриваюсь, потому что такой вариант тоже возможен, — ты сама их распространяешь?

Примэль таращит на меня удивленные глаза, и я успеваю вырваться из-под ее влияния, устремляясь в дальнюю часть комнаты.

— Матильда, что ты… — заикается моя фрейлина. — Ты правда думаешь, что я…. Что способна на такое после всего, что ты для меня сделала?

— Я не знаю, на что ты способна. — Приходится держать себя в руках, потому что у Примэль — просто отличная актриса. Выглядит такой искренне обиженной, словно в самом деле не при чем. — Помоги мне переодеться и можешь быть свободна.

— Да, Ваша Светлость, — все еще бормочет она.

Пока помогает мне одеться в домашнее платье, не произносит ни звука, хотя раньше ее было не остановить. Поняла, что попалась и боится сболтнуть лишнего?

— Завтра разбуди меня в шесть, — говорю ей в спину. — Его Величество оставил мне заботы о празднике, и я хочу, чтобы к его возвращению все было готово.

— Да, Ваша Светлость, — стеклянным голосом отвечает Примэль.

Когда она уходит, я снова запираюсь изнутри и, свернув пеньюар графини кулем, без сожаления и даже с радостью, сую его в огонь. Пламя почти моментально переползает на тонкую ткань, и через пару минут от кружев и шелка остаются только тлеющие завязки.

Вот и хорошо.

А теперь самое время подумать, что мне нужно для организации праздника.

И завтра же, как только выпадет свободное время, поехать, наконец, к химеру.

Глава сорок третья: Герцог

Вряд ли Тиль поверит, если я скажу, что накануне вечером застал Ив у себя в комнате, сидящую на моей кровати вот с той белой вещицей в руках. Она считала, что просто обязана узнать мое мнение насчет «белой прелести», которую он собирается надеть в нашу первую брачную ночь. А когда я громыхнул и попросил Ивлин убраться вон, она так спешила, что забыла пеньюар у меня на кровати.

Правду говорят, что пути богов невидимы и неисповедимы.

Кто бы подумал, что вещица окажется так кстати.

Пока экипаж подпрыгивает на ночных дорогах столицы, я не без пикантного удовольствия вспоминаю маленькую монашку, разодетую откровеннее, чем любая бордельная девица. С той лишь разницей, что даже в откровенном наряде моя Тиль выглядела так целомудренно, что над ее кудрями едва ли не светилось божье знамение.

В моей голове мелькают неясные образы белой кожи, обрамленной обрывками платья, на губах, хоть я старался его вывести, постоянно вспыхивает вкус медовой сладости жасминового чая. И этот запах… Я жмурюсь и вдыхаю пустоту перед собой, но она наполнена цветочной пыльцой и…

Хорошо, что кучер промахивается на перекрестке и слишком лихо влетает в поворот, из-за чего меня трясет, словно пустой бочонок. Это бодрит и немного приводит в чувство, пока я не стал вести себя как влюбленный идиот.

Поверить не могу, что мой циничный и сухой до эмоций мозг вдруг растекся «пыльцой и медом».

Я пару раз от души пинаю «спину» экипажа, требуя мужика на козлах быть аккуратнее.

Конечно, верхом было бы быстрее и спокойнее, но я нарочно выбрался из замка инкогнито, как в старые добрые времена, чтобы посетить информатора Ив, посмотреть его доказательства и, если они действительно что-то значат и могут навредить Тиль, избавиться от них любым доступным способом.

О том, что, вероятно, придется избавиться и от информатора, откладываю на потом. Может, я и Инквизитор, и Палач короля, но не головорез и не душегуб. Одно дело убивать и резать глотки на поле боя, но совсем другое — прижучить обычную «крысу». Которая, кстати, еще может быть полезна Артании.

Стим-парк находится на западе столицы. Темное место, насквозь провонявшее машинным маслом, углем и прочими «атрибуты» здешней черноремесленной жизни. Я еще толком не вышел из экипажа, а запах раскаленных стеклодувных цехов уже наполнил мои легкие.

— Вы простите, милорд, там вечно какие-то дворняги шастают, — извиняется кучер, кланяясь и комкая в руках старый «котелок» с облезлыми полями.

Я бросаю ему пару монет, и молча шагаю в переулок.

Хорошо, то Ив, убежденная в своей корой победе, разболтала все о своем информаторе и где его искать. И даже условный пароль. Плохо, что теперь сам Хаос не разубедит меня в том, что с такой же легкостью она болтает и о наших делах.

Это небольшая печатная мастерская, в которой издается какой-то местный новостной лист — приземистое, лишенное любых изысков здание под тяжелой плоской крышей, на которой «гнездится» странная конструкция из балок и проводов.

Сейчас четвертый час ночи, улица совершенно пуста и освещена далеким тусклым светом керосинового фонаря. А вот за единственным окном кособокого домишки горит огонек, и я замечаю неясную тень, которая бродит туда-сюда, словно готовится выступать на публику.

В дверь стучу, как и сказала Ив — два по два и один.

Конспираторы чертовы, хаос бы их побрал.

О том, что кто-то крадется с той стороны, слышу по скрипящим под ступнями половицам, и мысленно закатываю глаза, потому что все это больше похоже на шпионские игры из дамских бестолковых романчиков, чем на стоящее моего внимания дело. Если так пойдет и дальше, то вряд ли вся эта «важная информация и компромат» окажутся чем-то действительно несущим угрозу.

— Мимозы в саду еще не распустились, — скрипит из-за двери противный старческий голос.

Поборов желание к чертовой матери снести дверь с петель и разобраться с этим делом по быстрому, говорю ответ на кодовое слово:

— А у тетушки Мо уже желтые.

Хорошо, что улица безлюдна и у моего позора нет свидетелей.

В замочной скважине трижды проворачивается ключ, потом слышны стук и лязг, обильно сопровождаемые пыхтением и сопением, и только потом дверь медленно приоткрывается.

Я, не задумываясь, пихаю ее, чтобы открыть достаточный проход. Хватит и того, что приходится согнуться чуть не вдвое, чтобы не протаранить лбом низкий дверной косяк.

Хозяин этого места стоит прямо передо мной, держа в руках тяжелую дверную щеколду.

Он едва ли мне до плеча, сухой, морщенный, обросший седыми космами и с такой же клочковатой седой бородой. Ему, наверное, лет сто, настолько глубокими выглядят все его морщины, за которыми толком не рассмотреть лица.

— Вы кто? — спрашивает кашляющим голосом, и я пинком захлопываю за собой дверь. От удара старикашка подпрыгивает, и щеколда с грохотом вываливается из его рук. — Я ждал леди…

— А пришел я, — перебиваю его. — Где доказательства? Я хочу видеть их немедленно.

А чтобы подстегнуть его быстрее шевелить мозгами, верчу между пальцами золотой дублон, новенький и блестящий, на который можно купить весь этот дом вместе с барахлом и хозяином в придачу.

— Да, господин, — старик с юношеской прытью бежит куда-то за горы из стопок старых книг и пачек газет. Роется там, и возвращается с какими-то бумажками в руках. — Вот, господин, стары Смитти никогда не врет.

Я выхватываю листы из его рук и, повертев дублоном пред сморщенным носом, позволяю монете исчезнуть из моих пальцев. Старый трюк.

Старик скрепит зубами, но терпеливо ждет.

В конуре ни черта не видно, так что приходится выудить шарик с Аэром и подсветить его над головой.

Это не просто листы, а вполне приличные фотоснимки. Недавнее изобретение, но уже очень полюбившееся всем местным газетенкам. Пройдет с десяток лет и каждого обладателя фотокамеры будут проклинать почище выродков бездны.

— Я снял все, как надо, — хвастается старик, явно набивая себе цену. — Видите, все видно, как перед божьими очами!

На десятке черно-белых снимков действительно Матильда — около автомата для воздушной кукурузы, неподалеку от карусели, идет по покрытой рытвинами алее, задерживается рядом с аттракционом глотателя шпаг. И всюду за ней, словно тень, следует мужчина — чуть выше среднего роста, одетый во все черное без опознавательных знаков. Его лица не видно, потому что фотограф явно и не задавался такой целью, вместо этого сняв Матильду со всех возможных ракурсов.

Есть только одна фотография, где парочка стоит около продавца жареных каштанов.

Тут мужчина наклоняется к Матильде и фотокарточка ловит его как раз в тот момент, когда лицо слегка повернуто в сторону. Это все равно мало что дает, но…

Готов биться об заклад, что я уже где-то видел похожий нос и лоб.

Есть пара мыслей на этот счет — одна другой «лучше», но я придерживаю их на потом.

Сейчас нужно разобраться со старикашкой, потому что он может стать реальной проблемой уже в самом ближайшем будущем. Даже не знаю, какие силы благодарить за то, что Ивлин очень хочется протянуть меня еще выше по карьерной лестнице, хоть куда уж дальше, если король Артании считает меня свои лучшим другом? Но если бы Ив получила эти снимки раньше меня и отнесла их Эвин, он был бы. Мягко говоря, в гневе.

И Тиль пришлось бы очень постараться, чтобы выкрутиться из ситуации, к которой она не имеет никакого отношения.

— Я же говорил, что это — настоящая правда, — старик кружит вокруг меня, словно шакал, дожидаясь, пока лев наестся и разрешит обглодать кости падальщикам. — Ваша милость должна быть довольна!

— Моя милость, милейший, хочет получить все. — Сую фотокарточки во внутренний карман куртки и делаю вид, что не замечаю перекошенное лицо старика. Свою добычу он уже отдал, а вот плату до сих пор не получил. — Насколько мне известно, у фотокарточек есть негативы? Я желаю их получить.

— Не понимаю, о чем вы, Ваша милость. — Старик семенит обратно к книжным завалам. — Все, что у меня было, я вам отдал. И прошу плату за свой честный труд.

— Честный труд? Это ты об антенне на крыше своего клоповника? — Поднимаю палец к потолку, имея ввиду совсем не потолок, а ту странную конструкцию, которая сразу бросилась мне в глаза. — Хорошо, старик, давай поговорим о честности и о твоем личном вкладе в процветание Артании.

Он меняется в лице, и начинает нервно, словно паук, перебирать сухими пальцами кисти старого, в много слоев обернутого вокруг шеи, шарфа.

— Ты ведь знаешь, что наш король делает с любителями подрывать устои государства? — Я делаю шаг вперед и ленивым взмахом руки отшвыриваю тяжелый дубовый стол к дальней стене, об которую он с грузным скрипом разбивается. Щепки долетают даже сюда, и одна царапает старику щеку, за которую он тут же хватается двумя руками. — Знаешь, что Его Величество приказывает делать с теми, кто налаживает контакты с проклятыми демократами с Летающих островов? И с теми, кто, пользуясь вот такими штуками на крыше, вещает о свободе и равноправии?

— Милорд, я не понимаю…

Я делаю еще один взмах, на этот раз боле тяжелый, и единственное поганое окно в этой лачуге с треском вылетает наружу вместе с половиной стены. Каменное крошево градом валится наружу и внутрь, поднимая серые облака пыли.

Старик начинает хныкать совсем как малый ребенок.

Обычно, я не трогаю тех, кто не может за себя постоять, но этот умник определенно станет исключением из правил, и моя недобитая совесть будет спать спокойно.

— Пощадите, Ваша Светлость, — старикашка заваливается на колени, и ползет в мою сторону, словно побитая псина. — Я просто болтаю разное. Никто не слушает бред старого Смитти.

Вполне возможно, так и есть.

Но это не означает, что завтра эту эстафетную палочку не перехватит тот, кому «хватит ума» говорить громче. А именно так и начинаются бунты — с одной искры, которую зажигает тот, кто точно не влезет в первый ряд, когда войска Эвина придут наводить порядки.

— Негативы, — повторяю я. — Все, что есть.

Если бы было возможно вынуть ту часть его мозга, которая отвечает за эти воспоминания, я бы потребовал и ее.

Надежнее, наверное, было бы просто избавиться от этой тявкающей собаки, но я, наверное, и правда начал зреть, потому что это будет бессмысленная и пустая смерть. Он и так уже готов целовать мне ноги, если я уйду и не похороню его под развалинами собственного клоповника.

Старик с невиданной прытью подскакивает на ноги, несется в свои закрома и возвращается с внушительной пачкой деревянных рамок, в которые вставлены задымленные тонкие прямоугольники стекол. Я просматриваю каждый в тусклом шарике света, и это действительно те самые негативы.

Выждав паузу, один за другим бросаю каждый на пол, чтобы доказательства превратились в битое и уже абсолютно прозрачное стекло. Даже если их снова восстановить каким-то Аспектом — это будут всего лишь тонкие стеклянные пластинки, на которых не останется и тени прошлых картинок.

— Хорошо, — говорю я, после некоторой паузы, и вручаю ему пару серебряных монет. — Убирайся отсюда, прямо сейчас, в чем есть. Куда хочешь, не оглядываясь и так быстро, чтобы когда я закончу считать до трех, от тебя и духу не было. И забудь обо всем этом, потому что, если мне хотя бы покажется, что ты вздумал обвести меня вокруг пальца, следующая наша встреча станет для тебя болезненной, мучительной и последней.

О том, что человек достаточно запуган, можно понять по тому, как он уносит ноги.

Не начинает хвататься за вещевой мешок, не сует руку в тайник за бабкиным серебром. Он просто бежит за дверь и уносится куда-то, куда еще и сам не знает.

Я нахожу в доме пару старых, наполовину пустых керосиновых ламп, бросаю их на кучу книг и щелчком поджигаю вонючее масло. Старье тут же вспыхивает и начинает немилосердно дымить.

Выхожу, осматривая совершенно пустую улицу. Никого, даже бродячих собак нет.

Отлично.

Тьма в крови просыпается по моему приказу, и мне нужна лишь пара движений, чтобы сдавить лачугу, словно картонную коробку. Стены трещат по швам, разваливаются, и крыша грузно валится в самый центр столба пламени и дыма.

Даже самый придирчивый ищейка не найдет к чему придраться. А, к счастью, полиция не любит тратить время на расследование пожаров в бедных квартала. Спишут все на нечастный случай и закроют дело как «доказанное и раскрытое».

Я ныряю в тень и быстрым шагом убираюсь вон из этой коптильни, пока она не превратилась в источник развлечения для зевак и любителей жаренного зефира.

Глава сорок четвертая: Сиротка

— Ты со всем справишься, — говорит Примэль, и завершающим штрихом добавляет мне в прическу серебряную шпильку с красивым цветком на конце.

Он так похож на настоящий цвет вишни, что я даже пробую его пальцем, чтобы убедиться, что розовые лепестки прохладные и покрыты тонкой эмалью.

Через полчаса у меня первое в жизни заседание Малого совета, и я чувствую себя человеком, которому предстоит говорить буквально с ножом у горла. Не представляю, как с этим справлюсь, но раз выхода все равно нет…

— А если тебя не будут воспринимать всерьез, — уверенно продолжает Примэль, — просто напомни им, что Его Величество назначил тебя ответственной за этот праздник, и что он потерпит, если его приказы не будут исполнять.

У меня даже нет слов, чтобы сказать что-то в ответ.

Потому что, хоть она, скорее всего, сама распространяет ужасные слухи обо мне и Орви, сегодня именно Примэль помогает мне не упасть духом. Очень странная шпионка. Разве она не должна наоборот вставлять мне палки в колеса и всеми силами сводить на нет…

Я поднимаю взгляд и замечаю в зеркальном отражении ее триумфальное выражение лица и задранные вверх большие пальцы.

Ну да, конечно. Им с герцогиней нужно укрепить позиции при дворе, а раз настоящая Лу’На пока не может занять мое место, они будут делать все, чтобы подготовить почву для ее возвращения.

— Я вполне спокойна, Примэль, — говорю холодным стеклянным тоном, на что она снова реагирует удивленным взглядом и дрожащей от обиды губой. — Но спасибо за поддержку.

Она рассеянно кивает, и семенит за мной на «расстоянии вежливости» всю дорогу до зала, за дверью которого так шумят, что перепалку слышно в другом конце коридора. Когда подхожу ближе и пару раз отчетливо слышу «мерзавка Лу’На», суть спора становится ясна — кому-то там очень не нравится, что Эвин наделил меня полномочиями.

Я на минуту застываю у двери, делаю глубокий вдох и в эту тяжелую наряженную минуту почему-то вспоминаю тот день, когда на замок напал рогатый демон. Я его не боялась, и я с ним справилась, а там, за дверью, обычные люди.

Все будет хорошо.

Примэль, кем бы она ни была и в чьих бы интересах не действовала, права — Эвин сделал меня главной, значит, они обязаны меня слушать и принимать мои решения.

По моему кивку гвардейцы услужливо распахивают двухстворчатые тяжелые двери, и я захожу в небольшой, но красиво обложенный белым и голубым мрамором зал. В нем так холодно, что невольно ежусь от пронизывающего сквозняка по плечам. Для своего появления на совете я выбрала темно-синее платье из атласа, сдержанного силуэта и без лишней мишуры., но для здешней температуры оно явно слишком тонкое. И если совет затянется, я рискую либо превратиться в ледышку, либо простыть.

Первое, что бросается мне в глаза — за простым деревянным столом сидят всего четверо: высокая седая дама в черном вдовьем платье, леди Главный Алхимик Артании (та, которая вела второе испытания), пожилой господин, на шее которого висит медальон Королевского казначея и… Вероника Мор.

Я, конечно, не ждала, что на совет по оформлению праздника придут генералы и лекари, но точно не понимаю, что здесь делает Вероника.

В напряженно тишине мы с моей бывшей первой конкуренткой обмениваемся тяжелым взглядами. Буквально чувствую, как она ждет, что я испугаюсь и сбегу, поэтому мой уверенный шаг по направлению к столу заставляет Веронику кисло поморщиться.

— Леди Лу’На. — «Вдова» делает едва заметный реверанс, остальные дамы повторяют за ней. Господин Королевский казначей встает и кланяется. — Вы чрезвычайно пунктуальны. Меня зовут Альберта Белл, и я — член Большого и Малого советов. С леди Кассандрой Блор, Хранительницей Первого аспекта и Золотой перчатка Ордена просветленных, вы, насколько мне известно, уже знакомы. Как и с леди Мор. Это, — указывает на Главного казначея, — лорд Эмиш Да’Лан, Королевский казначей. Мы здесь, чтобы помочь вам с организацией праздника, как и пожелал Его Величество.

Я киваю всем, занимаю свое место в центре стола и, дождавшись, пока сядут остальные, задаю вопрос, который следовало задать сразу:

— Я бы хотела узнать, что здесь делает леди Мор?

— Миледи? — Альберта Белл недовольно приподнимает тонкую как нитка, бровь.

— Насколько мне известно, — приходится изо всех сил сдерживать раздражение в голосе, — графиню Мор назначили быть ответственной за последствия Отбора, и срок ее полномочий истекает… через несколько дней? Поэтому, я желаю услышать причину, по которой она присутствует на заседании Малого Совета, к которому не имеет никакого отношения. И если эта причина покажется мне недостаточно веской, я требую, чтобы леди Мор удалилась.

— Да как она смеет! — срывается Вероника, и ее перекошенное лицо похоже на морду мелкой и безвредной, но бешенной собачонки.

Даже странно, что раньше она внушала мне легкий трепет — она же самая обычная наглая девица, которая лезет в каждую щель не потому что умная и талантливая, а потому что кто-то заочно назначил ее будущей Королевой Артании. Назначил — и прогадал.

— Леди Мор, — я нажимаю на ее фамилию так, чтобы это звучало предупреждающе, — вы не обучены придворному этикету?

— Леди Лу’На, полагаю, я должна вступится за графиню, — пытается вмешаться Вдова.

— Несомненно, леди Белл, раз вы постоянный член Большого и Малого совета.

— Это я попросила леди Веронику присутствовать, потому что она, как вы правильно заметили, отвечает за возможные претензии в адрес Короны со стороны участниц Отбора и их семей. И, коль скоро у нас появилась претензия, я посчитала нужным пригласить леди Мор для… гммм… приватного обсуждения этих претензий, потому что они касаются вас лично.

Я не позволяю ее пытливому взгляду прощупать мои эмоции, хоть, признаться, такой поворот событий выбивает из колеи.

— О каких претензиях идет речь? — Я все еще неплохо владею голосом, хоть где-то внутри предательски дергается очень-очень нехорошее предчувствие.

«Вдова» кивает Веронике, и та крайне небрежно кладет передо мной пергамент.

Когда вся эта история закончится, я обязательно припомню ей каждый кислый взгляд в мою сторону и каждую попытку показать, где мое место.

В пергаменте, исписанном неряшливым почерком и усеянном кляксами и еще какими-то бурыми пятнами, написана… какая-то чушь.

Потому что там говорится о том, что семья погибшей леди Риванны Ферфакс просит Корону возобновить расследование в связи с трагической гибелью их дочери, потому что они получили сведения, указывающие на причастность к ее гибели герцогини Матильды Лу’На.

То есть, меня.

Я перечитываю письмо снова.

И еще раз, но нигде нет ни намека на то, что эти «доказательства» существуют в реальности. Ведь если бы у родителей Риванны в самом деле были неоспоримые факты того, что именно я приложила руку к гибели их дочери, вряд ли они писали бы письма с угрозами, вместо того, чтобы сразу сдать меня дознавателям. По крайней мере, я бы так и поступила, будь у меня возможность заткнуть рты всем недоброжелателям.

Я максимально безразлично откладываю пергамент в сторону и, разглядывая триумфальное лицо Вероники, вспоминаю каждый раз, когда она пыталась меня умыть. И как потом бесилась от злости, что я каким-то чудом ее обходила. А когда Эвин назвал меня своей невестой, на нее было жалко смотреть. Вероника не повесилась на собственной косе только потому, что получила место при дворе. И теперь я, кажется, понимаю, благодаря кому.

— И где же доказательства? — По очереди осматриваю сначала Веронику, потом леди Белл. — Я так понимаю, семья Риванны должна была их предоставить, иначе разбрасываться такими обвинениями по меньшей мере очень непредусмотрительно.

Вероника не успевает как следует насладиться триумфом, зато я довольно улыбаюсь, глядя как она стремительно меняется в лице. И снова Вдова делает шаг вперед, забирая на себя инициативу. Так что у меня не остается никаких сомнений насчет того, чья протеже моя бывшая соперница и кому подпевает.

— Семья Риванны предусмотрительно пожелала сперва обсудить это деликатное дело… — осторожно начинает она. — Ведь речь идет не о какой-то беднячке, а о невесте нашего короля. Некоторые дела требуют деликатных решений.

— Леди Белл, правильно ли я понимаю, что вот с этой писулькой, — нарочно медленно разрываю пергамент на несколько крупных кусков, — вы и леди Мор, явились сюда сегодня, чтобы обвинить меня в страшном преступлении, при этом не имея никаких свидетельств моей вины?

— Почтенный граф Ферфакс не из тех, кто стал бы голословно говорить такие страшные вещи, — стоит на своем Вдова, и Вероника, высунувшись из-за ее плеча, тоже что-то подтявкивает. — Никто о всей Артании не усомнится в его честном слове. Все здесь присутствующие могут подтвердить это.

Она обводит зал широким жестом, но не очень похоже, чтобы Казначей и леди Главный алхимик спешили примкнуть к их маленькой, но амбициозной мести мне.

— Все когда-то случается впервые, — пожимаю плечами. — Я еще раз повторяю вопрос, леди Белл, и буду благодарна, если вы перестанет держать меня за дуру, отделываясь бестолковыми ответами: где доказательства той страшной вещи, в которой меня обвиняют?

Она молча сжимает губы, пока они не превращаются в тонкую щель на лице.

— У меня нет повода не верить словам графа и отца, оплакивающего единственно дочь, — говорит сиплым резким голосом. — Но, если вы настаиваете… Заметьте, герцогиня, мы с леди Мор очень хотели пойти вам навстречу и попытаться решить дело мирным путем, не поднимая лишний шум.

— И как же, позвольте спросить, вы собирались мне помочь? Проследили бы за тем, как я сбегу, теряя туфли?

— Вы выражаетесь так… странно, герцогиня, — кривится Вероника.

— Для вас, леди Мор, я — Ваша Светлость герцогиня Лу’На, — поправляю ее. — И прошу всех присутствующих обращаться ко мне именно так. А теперь, возвращаясь к тебе обвинения в мой адрес, хочу раз и навсегда обозначить свою позицию Леди Мор, советую вам внимательно ее послушать, потому что вы такие вещи должны понимать самостоятельно. Я не имею никакого отношения к случившемуся следи Риванной несчастью. Мне не в чем каяться и моя совесть абсолютно чиста. Что движет графом Ферфаксом — мне неизвестно, но я обещаю, что лично разберусь со всем этим. До тех пор или пока граф не предоставит какие-то веские доказательства моей вины, эта тема никогда не должна подниматься, потому что она компрометирует не только меня, но и Его Величество.

— Это твоя вина! Это ты заметала следы! — бурлит Вероника, и я морщусь от того, насколько раздражительно звучат верхние ноты ее визжащего негодования. — Все знают, что ты хотела меня убить! Все это видели!

Мы несколько мгновений пикируемся взглядами и я, к своему мысленному триумфу, выигрываю в этом противостоянии. Больше я эту выскочку не боюсь.

— Леди Мор, полагаю, вы хотели сказать: «Простите за мою недальновидность и безответственность?» — Я встаю, чтобы уравнять наши с ней шансы и не смотреть на эту выскочку снизу вверх. — Потому что, если вдруг нам всем здесь послышалось то же, что и мне, этот ваш выпад можно расценивать только как неприкрытую попытку оскорбить невесту короля. И за это, леди Мор, я прикажу взять вас под стражу до возвращения Его Величества! Посмотрим, хватит ли у вас смелости повторить это в его присутствии.

Вероника бледнеет, и ее попытка снова спрятаться за спину Вдовы заканчивается крахом, потому что леди Белл сторониться от нее, словно от прокаженной.

— Но, леди Мор, — подаюсь вперед, — я все еще надеюсь, что все это — лишь плод нашего коллективного воображения. Или, может, я ошибаюсь?

Вероника отступает, растекается в реверансе и сбивчиво бормочет извинения.

— Хорошо, леди Мор, на этом инцидент будем считать исчерпанным. И я так же надеюсь, что вы, трезво оценив свое поведение, сегодня же сложите полномочия и покинете дворец.

Она неуклюже пятится до двери и исчезает за ней даже быстрее, чем я ожидала.

— Леди Белл. — После моего обращения, Вдова снова напряженно поджимает губы. — Я полагаю, это деликатное дело можно поручить только вам.

— Я исполню любой ваш приказ, Ваша Светлость. — Но на лице у Вдовы написано, что любая моя просьба, а тем более приказ — для нее как куриная кость в горле.

— Подыщите леди Мор подходящего ее статусу жениха. Уверена, когда Его Величество вернется, он поддержит мое предложение.

Жаль, что я не помню фамилию того старика, за которого хотели отдать Примэль — даже если она сильно приукрасила его дурной характер, для Вероники это была бы идеальная партия.

— А теперь, — перевожу взгляд н Казначея, — перейдем к основной причине заседания Совета.

Глава сорок пятая: Сиротка

— Корона не может себе позволить такие траты! — пресекает мое первое же предложение Альберта Белл. — Ваша Светлость, хотела бы вам напомнить, что в свете событий, произошедших во время Отбора, Артании следует очень осторожно и вдумчиво использовать средства казны. Например, на перевооружение армии и рекрутинг.

Я уже поняла, что хоть она толком и не назвала свою должность в Совете, именно эта женщина считает себя главной. Вдова даже не считает нужным скрывать свое желание перекрутить на свой манер буквально каждое мое слово.

— Леди Белл, могу я поинтересоваться, почему именно вы, хоть в зле присутствует Главный казначей, берете на себя право решать, что Корона может позволить, а что — нет? — Не знаю, как это у меня получаете, но хоть внутри я вся дрожу от страха, голос звучит так, словно я собаку съела на такие перепалках. — Его Величество вверил моим заботам проведение очень важного для всех нас праздника. Артания переживает тяжелые времена, дух людей сломлен и им нужна вера в лучшее. А так же свидетельство того, что король никогда не забывает о тех, кто готов защищать нерушимость наших границ не только словом, но и делом.

— Мы все здесь именно для этого, — через силу улыбается Альберта.

— Леди Белл, я буду признательна, если впредь вы так же не будете меня перебивать.

На этот раз она даже не пытается прикрыть неприязнь, но по крайней мере гнет спину в извиняющемся поклоне.

— Его Величество, — продолжаю я, наслаждаясь своим маленьким триумфом, — знает, что именно я планировала устроить, потому что этот вопрос мы уже обсуждали. Надеюсь, не нужно объяснять, что я никогда не стала бы делать то, что противоречит его воле? Что я, как и все здесь присутствующие, уважаю волю Его Величества? Но, леди Белл, я готова поверить в то, что каким-то непостижимым для меня образом, наш король обсуждал с вами свои планы — как еще объяснить ваши… громкие заявления? В таком случае я желаю видеть любые свидетельства его воли. Потому что за свои лова я готова ручаться.

Она еще ниже сгибает спину, и я замечаю, что ее сухая тонкая шея, покрытая сеткой морщин, становится красной, как у разъярённого быка. Хорошо, что мы здесь не одни, а то бы я всерьез задумалась о своей безопасности.

— Я лишь высказала своим личные умозаключения, — сквозь зубы цедит Вдова, — основанные на моем искреннем служении Артании. Я провела жизнь на этом посту, и никто не вправе упрекнуть меня в том, что хотя бы раз я злоупотребила доверием Его Величества в личных целях.

— Разве? — Может, и не стоит раздувать инцидент с Вероникой, но это слишком хороший повод, чтобы им не воспользоваться. — Мне казалось, именно ваше положено стало причиной, почему графиня Мор появилась здесь, не будучи членом совета и не имея для этого достаточного повода.

— Я рассудила, что претензия графа была достаточным поводом.

— Надеюсь, в будущем вы не будете делать такие поспешные выводы, а для начала хотя бы попытаетесь проверить факты.

Мы обе знаем, что Вероника появилась здесь совсем не потому, что Вдова что-то недопроверила. Это была попытка проверить, насколько сильно меня можно запугать и готова ли я бежать, чуть на горизонте появятся проблемы. Если бы дала слабину — вряд ли хоть кто-то во всей стране поставил на то, что я дойду с Эвином до брачных уз.

— Правильно ли я понимаю, леди Белл, что Его Величество не давал лично вам каких-либо особенных указаний насчет организации предстоящего праздника?

— Нет, Ваша Светлость, мы с Его Величеством не успели обсудить эту тему.

— Значит, из всех здесь присутствующих, я — единственный человек, кто собственными ушами слышал его одобрение? — Меня никто не перебивает, и я поворачиваюсь в сторону Главного Алхимика. — Леди Блор, возможно ли все устроить именно в таком виде?

— Несомненно, — односложно отвечает она.

— Лорд Да’Лан, — перевожу взгляд на казначея, — выделите столько золота, сколько потребуется. Дети, чьи отцы погибли, защищая в том числе и наш с вами покой, заслуживают, чтобы Корона на них не экономила.

— Конечно, Ваша Светлость.

— В таком случае, нет ни единой причины откладывать это еще хотя бы на минуту.

Они по очереди желают мне хорошего дня и уходят.

И только когда за последним членом Малого Совета закрывается тяжелая дверь, я могу расслабленно выдохнуть и кое-как уложить на тол дрожащие руки. Пальцы подпрыгивают так сильно, что выбивают по столу барабанную дробь.

Я справилась?

Все получилось?

Или мне еще предстоит пережить встречу с Эвином и за свою самонадеянность держать перед ним ответ?

Он ведь правда был не против моей идеи? Или мне это приснилось?

— Браво, Ваша Светлость, — слышу за спиной знакомый тяжелый шаг и пару вялых хлопков в ладоши. — Признаюсь, в какой-то момент я подумал, что придется вылезать из своего убежища и приходить вам на помощь.

Я еще толком не передохнула, а приходится снова расправлять плечи и держать спину.

Нокс обходит стол и усаживается на его противоположном краю, нарочно ставя кресло так, чтобы сидеть ко мне в пол-оборота и лениво вытянуть свои длинные ноги. Он снова в своем неизменном черно мундире без опознавательных знаков, но на этот рас фривольно расстёгнутом на все пуговицы, будто в герцоге проснулся модник и он решил похвастать белоснежной шелковой сорочкой.

— Вы подслушивали, Нокс. — Я уже ничему не удивляюсь.

— Не мог отказать себе в удовольствии посмотреть, как маленькая кошечка порвет старую мегеру. — Он бросает в мою сторону мимолетный, едва ли заинтересованный взгляд. — Хотя изначально ставил против вас.

У меня нет ил бодаться еще и с ним, так что пожимаю плечами и совершенно искренне говорю, что я и сама бы на себя не поставила, по крайней мере до того, как Вероника открыла рот. Нужно быть благодарной и сказать спасибо леди Мор за ее невоздержанный дурной характер.

— Далеко не всем в Артании хватит смелости в открытую угрожать Черной Вдове, — задумчиво произносит герцог, разглядывая кончики своих идеально чистых ботинок.

— Она какая-то особенная женщина?

— Всего-навсего Глава Тайного Совета. — Нокс произносит это так, словно речь идет о сущей безделице.

Глава Тайного Совета? Того, который все обо всех знает?

Плачущий, неужели и это я тоже заслужила?

— Она не назвала себя. — Я пытаюсь воскресить в памяти все, что ей говорила. — То есть, сказала лишь, что она лен Большого и Малого Советов, и…

— Герцогиня, — Нокс отмахивается от невидимой мошки, — вы же не собираетесь расплакаться из-за того, что надавали пинков старой кошелке, которую давно пора списать в Архив? Ради Бездны, не делайте этого — у меня и без того был трудный день.

— И в мыслях не было, — храбрюсь я.

— Вот и славно. А теперь о делах. — Говоря это, он вальяжно закидывает ногу на ногу и лениво будто собирается вздремнуть, прикрывает глаза. — Я собираюсь навестить графа Ферфакса.

Того, который обвинил меня в причастности к гибели его дочери?

— Черная Вдова не лгала, когда говорила о его паталогической честности. Раньше старик трясся над каждым своим словом. Причина его откровенной лжи может быть намного интереснее самой лжи.

Пока я пытаюсь представить, кто еще и зачем играет за моей спиной и с чем еще предстоит столкнуться, а Нокс продолжает:

— Граф не стал бы наговаривать зря. Он старый военный человек, я пару раз видел его в деле и видел, как и где у него свербит, когда приходилось отстаивать честь своих солдат. Вы, Ваша Светлость, очень здраво расценили тот факт, что никаких доказательств, кроме голословных обвинений, старик Ферфакс не представил. А он сделал бы это, будь у него хоть что-то. В особенности, если обвинения касаются вас.

Мы, словно по команде, выразительно смотрим друг на друга.

Похоже, а Артании действительно мало тех, кому бы настоящая герцогиня не перешла дорогу.

— Ваш отец, Ваша Светлость, организовал нападение на графское гнездо, пока сам граф был в отъезде. Очень уж ему не понравились высказывания старого Ферфакса о том, что ваши золотые рудники и рощи герцог должен был передать Короне. Безвозмездно. Чтобы в руках Его Величества были сосредоточены все возможные ресурсы для борьбы с Воздушными лордами. Королю эта идея пришлась по душе, что, как вы понимаете, не могло понравится вашему отцу.

Я моргаю, настойчиво отгоняя от себя мысли о том, что по какой-то злой насмешке судьбы мне была уготована участь быть как две капли воды похожей на дочь этого чудовища. На дочь, которая стала таким же чудовищем, как и ее отец.

— В общем, после визита головорезов, старшая дочь графа Ферфакса покончила с собой, выбросившись с самой высокой башни замка. Я слышал, что бедняжка просто не пережила позора всего того, что с ней сделали в назидание Ферфаксу.

Плачущий, не удивительно, что меня ненавидели буквально все.

Кроме Примэль, что теперь кажется абсолютно логичным. Я не могла с ней не подружиться, потому что в котле общего презрения и неприкрытых проклятий, она была единственной, что относился ко мне радушно и не побрезговал заговорить.

Жаль, что все это дружелюбие — просто фикция, чтобы усыпить мою бдительность и контролировать каждый мой шаг.

— Надеюсь, Ваша Светлость понимает, что у графа есть причины желать вам страшной и мучительной смерти. Согласитесь, очень странно, что при этом он не воспользовался возможностью упечь вас в тюрьму.

Я молча согласно качаю головой.

— И последнее. — Что-то в интонации Нокса заставляет меня напрячься и немного привстать в кресле, потому что мягкая бархатная подушка вдруг превращается в раскаленную сковороду. — В свете всех этих событий и пока я не разберусь с графом, я настоятельно рекомендую вам не покидать замок без сопровождения тех четырех гвардейцев, которых отобрал я лично. Они уже предупреждены. Только этих четырех человек, Ваша Светлость, потом что в их надежности я абсолютно уверен. Как и в том, что эти четыре пары глаз будут присматривать за вами и днем, и ночью.

Его слова звучат так странно.

Как будто герцог каким-то образом узнал, что я планирую сбежать и решил повесить на клетку еще один замок.

Неужели Орви и это растрепал?

Или это дело рук Примэль? Герцогине выгодно, чтобы я была у нее в плену, была ее страховкой здесь, пока ее собственная жизнь в безопасности.

Меня внезапно осеняет, что все сходится.

Примэль узнала о наших с Орви планах, и сама распустила слухи о нашем, якобы, романе, чтобы вынудить меня держаться от него подальше. А теперь еще и сделала так, чтобы герцог, который давно определил меня в роль своей личной марионетки, приставил ко мне своих соглядатаев.

Боги, мне нужно бежать.

Вернее, мне нужно было бежать еще вчера.

— Герцогиня Лу’На? — слышу настойчивый голос Нокса и вскидываюсь, вдруг осознав, что непростительно сильно задумалась и, как это водится за мной в последнее время, могла случайно сболтнуть чего-то вслух.

— Я сделаю как вы скажете, милорд Нокс, — отвечаю послушным тихим голосом. — Это ведь исключительно ради мой безопасности?

— Конечно, Ваша Светлость. — Герцог нехотя встает и растирает печи, как будто наш короткий разговор лег на него тяжелой ношей. — Его Величество не простит, если по моей вине с вашей головы упадет хоть волос.

— Корона должна быть благодарна вам, милорд Нокс, — через силу улыбаюсь я, потому что на самом деле чувствую себя зажатой в угол мышью, которую травят все коты в округе. — Вы так бескорыстно печетесь о ее интересах.

— Ну почему же бескорыстно, — хмыкает он. Нокс как будто даже весел. — На днях мел неосторожность испортить свой любимый парадный мундир и мне теперь жизненно необходим еще один орден, чтобы прикрыть одно не очень красивое пятно.

Он степенно откланивается и уходит, на прощанье даже не глянув в мою сторону.

Хорошо, значит, самое время навестить химера, выпытать у него способ избавиться от браслета и сбежать, пока в моей жизни не появился еще какой-то мстительный граф.

Глава сорок шестая: Герцог

Я всегда гордился тремя своими безусловными талантами.

Способностью находить выход из любой ситуации, быстротой реакции и хорошим чутьем. В тот единственный раз, когда я его не послушал, оказалось, что малышка Лу’На на самом деле никакая не мелкая дрянь, а славная монашенка, на которую пускали слюни все мои внутренние демоны.

Так что, когда я выхожу из Врат неподалеку от семейного замка Ферфаксов и чутье настороженно поднимает уши, я верю ему безоговорочно.

Что-то не так.

После того случая с визитерами дохлого герцога, граф Ферфакс нанял целую маленькую армию заклинателей, чтобы ни одна мышь не проскочила на его территорию незамеченной. Мой визит без предупреждения должна была встречать половина замковой стражи лично со стариком Ферфаксом во главе.

Вместо этого меня встречает тишина. Вокруг — красивейший ивовая роща и озеро, но даже птицы не щебечут.

Я сжимаю руку, выпуская энергию Хаоса из глубины моей отравленной Тьмой души.

Если кто-то вздумает подкрасться ко мне сзади — я это почувствую. Услышу, как матерый волк, которого невозможно загнуть в засаду.

Пешком до замка — минут тридцать, и весь этот путь я прохожу с полным ощущением своей внезапной глухоты — я не слышу даже шелеста листьев, хотя отчетливо чувствую ветер на щеках. Несколько раз «пробую» воздух на присутствие Аспектов, но либо их нет, либо здесь действует магия Высшего порядка. И мне очень не по душе, что это снова очень похоже на работу Воздушных Лордов.

Чем ближе к замку я подхожу, тем сильнее начиню думать, что прийти сюда одному было не самой лучшей идеей. Хотя, откуда бы я мог знать, что к графу Ферфаксу решат наведаться и другие визитеры. И что после их визита вся местность вокруг будет выглядеть как вакуум, в котором нет даже птиц?

А потом, когда горизонт перечеркивает столб гари, я понимаю, что здесь меня вряд ли встретят с радушными объятиями. Потому что, скорее всего, встречать меня будет некому.

Доказательство самых мрачных прогнозов ждет меня уже через несколько метров, и я останавливаюсь, чтобы не затоптать возможные следы.

Это тело какого-то молодого парнишки в одежде простого работника.

Он лежит, буквально переломленный надвое на поваленном дереве. И именно дерево во всей этой мрачной картине привлекает мое внимание, потому что дерево не старое и не спиленное, и есть только одна причина, почему тяжелая зеленая ива вдруг решила «свести счеты с жизнью» — она насильно вырвана из земли и на одеревенелых канатах корней еще видны следы влаги. Значит, это случилось совсем недавно.

Я осматриваюсь и мысленно делаю заметки на все нестыковки.

На деревья вокруг есть сломанные ветки, куст справа вдавлен в мягкий дерн. Но все это не похоже на ураган, который мог бы вырвать дерево с такой силой. Скорее на то, что здесь крутилось что-то огромное, тяжелое и неповоротливое.

Трава вытоптана так сильно, словно здесь были часовые пляски.

Это явно не случайный ураган.

И это определенно не человеческие ноги.

Я стряхиваю Тьму с кончиков пальцев и подавляю желание нестись дальше очертя голову.

Те, кто это сделал, еще могут быть здесь, и если я потороплюсь, у моих «рогатых попутчиков» может быть роскошный ужин из трех блюд.

Я обхожу дерево по широкой дуге и бросаю последний взгляд на сломанного парня.

У него удивленное выражение лица — он до последнего не понимал, что происходит. Какая-то сила швырнула беднягу так сильно, что его позвоночник треснул, как сухая соломинка.

Присаживаюсь, провожу пальцами по знакомым выбоинам в земле. За травой их почти не видно, но под пальцами явственно ощущаются ровные впадины.

Механикусы.

Хаос их побери!

И это все объясняет — и вырванное, словно травинка, дерево, и труп мальчишки. Видимо, он несся со всех ног, чтобы предупредить своих.

Я устремляюсь дальше и замок Ферфаксов начинает маячить за стволами ив.

А, одновременно с его появлением, «всплывают» и новые следы.

Трупы воинов с гербом Ферфаксов на нагрудниках.

Большинство их них просто сломаны, как брошенные куклы, некоторые беспощадно вдавлены в землю. У одного голова раздавлена, словно яичная скорлупа, у другого нет обеих рук — их я нахожу чуть дальше, разбросанными, словно кровавые семена.

Это точно механикус.

Я видел этих громадин в действии, и знаю, на что они способны. Благодаря их мощи и неуязвимости, Эвин выигрывал войны и подавлял восстания.

Но Механикусы — секретная разработка Артании.

Их создали наши волшебники.

Эти машины никогда не доставались врагам, вплоть до полного уничтожения, система которого встроена в «мозг» машины. Однажды, когда мы сражались с Воздушными Лордами и те нещадно бомбили нас взрывающимися колбами, один механикус получил серьезные повреждения. Парень, управляющий им, взорвал машину вместе с собой.

Потому что это — секретное предписание всем «пилотам».

И, наконец, у механикусов — особое горючее. В нем есть Аспект, который можно получить только здесь, в Артании. Вся его добыча засекречена и контролируется Тайным советом и Эвином лично.

Значит ли это, что среди нас есть предатели?

Пока иду дальше, стараюсь хоть как-то структурировать все это в своей голове.

Вариантов может быть множество, но я пока не хочу думать о самом плохом, ведь тогда мы все что-то очень сильно пропустили.

На замок напали.

Неожиданно, свалились как гром среди ясного неба.

Это особенно заметно по расположению тел на ступенях центральной лестницы — они сломаны, на большинстве нет даже нагрудников. Охрана не успела подняться по тревоге, но даже если бы все они вооружились до зубов — это все равно ничего бы не дало, потому что броню механикусов невозможно пробить простыми мечами и копьям.

Двери замка просто снесены с петель.

Тяжелые кованые двери, обитые листовым железом толщиной в мизинец.

Проклятье!

Я знаю, что не найду здесь живых, но все еще на что-то надеюсь.

Кто-то или что-то вело за собой эту маленькую смертоносную армию.

Кто-то достаточно сильный и незаметный для нас всех.

Кто-то, что все это время был у нас под носом, видел, слышал, знал и мог легко опережать нас на шаг или два.

Внутри замка словно прошел ураган — стены разбиты, посуда превратилась в стеклянную крупу. Картины, дорогие вазы и струнные гобелены — все это тлеет и догорает, но я до сих ор не слышу запаха. Это место должно было сгореть о семи свидетельствами. И прошло бы еще много дней, прежде чем кто-то хватился бы, почему и куда исчез граф Ферфакс.

Мой внутренний циник не может не похвалить этот план.

Он безупречен.

С одним «но» — каждый план, даже самый идеальный, всегда может испортить одна хаотичная переменная.

В данном случая эта переменная — я.

Мне приходится потратить несколько часов, чтобы залезть в каждый угол, сунуть ос в каждую щель и попытаться найти невидимые следы этого загадочного интригана.

Почему же граф Ферфакс, Бездна все сожри?!

Что такого узнал граф, что весь его замок едва ли не сравняли с землей? Я давно не припомню таких жестоких расправ, и последняя на моей памяти принадлежала… дохлому герцогу.

Я в такие совпадения не верю.

На третьем этаже, в большой гостиной, от которой теперь остались только сломанные стены и груда испорченной мебели, мое внимание привлекает длинный алый след на полу. Кровь есть, а трупа — нет.

Я иду по нему, как взявшая след ищейка.

След сначала обрывается, но потом появляется снова, уже около разбитого окна. Я вижу алые разводы на острых гранях стекла, выглядываю наружу и, немедля, спрыгиваю на широкий парапет — след продолжается.

Он ведет меня к балкону, оттуда — в комнату, которая, судя по убранству, могла принадлежать молодой девушке: розовая, когда-то наверняка очень красивая постель с роскошным балдахином, который дожирает огонь, разбитые зеркала в золоченых рамах, вывернутый наружу полный гардероб красивых платьев.

След обрывается как раз у него.

Но трупа нет. Н же не мог испариться, хотя вероятность, что человек, потерявший такое количество крови, вдруг исцелился и пошел своими ногами, равна нулю.

Где-то здесь есть скрытый проход или ниша, или потайная комната, и мой невидимый поводырь наверняка там. Едва ли живой.

Найти его — дело нескольких минут.

Кнопка, замаскированная под часть красивой лепнины, убирает иллюзорную заднюю стену шкафа, за которой оказывается маленькая ниша — несколько метров в обе стороны.

— Ни с места… — хрипит Риванна Ферфакс и направляет мне в лицо маленький ручной арбалет.

Глава сорок седьмая: Герцог

В моей жизни бывало разное.

Я видел полудохлых парней, которых вытаскивали с поля боя с выпотрошенными кишками, и видел, как они потом выживали и снова брались за мечи. Видел здоровенных мужиков, которые подыхали от укуса какой-то мошки. Видел, как из животов маленьких девчонок на свет появлялись здоровые близнецы, а крепкие взрослые женщины умирали, так и не разрешившись от бремени.

Но, Хаос все задери, я никогда не видел, чтобы мертвецы вставали из моги в первозданном виде!

Тем более, когда я собственными глазами видел, что в могилу класть было нечего — от тела Риванны не осталось ничего. Совсем. Потому что его разложила проклятая Соль смерти!

— Герцог Нокс. — Рука с арбалетом дрожит, но Риванна не может поддержать ее второй, потому что прижимает ею бок. Судя по толчкам крови, которая просачивается сквозь ее изодранные пальцы с немилосердно вырванными ногтями, она должна была умереть еще несколько минут назад. — Или… кто-то другой? Сделаете еще хоть шаг и, клянусь всеми Светлыми богами, я всажу болт вам в лоб.

— Графиня Ферфакс. — Благоразумно делаю шаг назад. Если бы я хотел убить ее, то сделал бы это еще до того, как она закончила болтать. Но внезапно воскресшая Риванна, которую я собственными глазами видел мертвой, нужна мне максимально живой. — Кажется, у вас есть некоторые затруднения со здоровьем? Если вы опустите вашу пугалку для несмышленышей, я попробую вам помочь.

— Вы? — Она так яростно трясет арбалетом, что я на всякий случай увожу плечо в сторону. — Это точно вы, герцог Нокс, или… ты снова играешь о мной?

Звучит так, будто в нашем маленьком разговоре есть еще и невидимое третье лицо.

Почему и с какой стати я должен выдавать себя за кого-то другого?

Или…?

Очень странно.

— Насколько я помню, леди Риванна, — еще шаг назад, чтобы, в случае чего, вильнуть влево или вправо, потому что схлопотать арбалетный болт мне совсем не хочется, — у вас нет не доверять мне.

Она хрипло смеется и морщится от боли, потому что новая порция крови толчком бьет сквозь пальцы. Арбалет пляшет в ее стремительно слабеющих пальцах, и она держит его, кажется, уже на одной только силе духа.

— Риванна, если не остановить кровь — вы умрете до того, как спустите стрелу, — я начинаю злиться, потому что эта девчонка позарез мне нужна. — если бы я хотел от вас избавиться, то уже давно бы сделал это! Если вы так хорошо меня знаете, то должны быть наслышаны и о других моих талантах.

Графиня медлит, но, в конце концов, порция кровавого кашля заставляет ее бросить арбалет.

Я подхватываю ее на руки, укладываю на разбитую, но еще пригодную кровать.

Девица стонет и закатывает глаза, так что приходится отвесить ей пару крепких оплеух, чтобы привести в чувство. Из клочьев догорающего балдахина рву пару тонких лент, зажимаю рваную рану в боку и делаю тугую повязку.

Кровь темная, почти черная, и густая. Теперь понятно, почему девица до сих пор жива — задета лишь печень, но этого достаточно, чтобы умирать медленно, мучительно и неотвратимо.

Можно открыть Врата и попытаться вернуться в замок, но Риванна. Скорее всего, не переживет этот переход.

Я не могу так рисковать.

— И вы с ней заодно, герцог Нокс? — бормочет она стремительно синеющими губами. — Или вас тоже чем-то… держат?

Бездна меня разорви, я должен вытрясти из нее все, что она знает!

— Риванна, я собственными глазами видел ваш разлагающийся труп, — пытаюсь говорить быстро, но внятно. — Так же ясно, как вижу вас сейчас — отнюдь не похожей на покойницу

— Это дело времени, — сквозь кашель, усмехается она.

— Я хочу знать, что произошло.

— Так спросите вашу сообщницу, — упрямится графиня, и мне стоит больших трудов не вытрясти из нее ответ. — Вы с ней… такая славная пара…

— Леди Ферфакс, клянусь всем тем немногим светлым, что осталось в моей душе, я что понятия не имею, о чем вы говорите. Но если вы мне поможете… Все это, — обвожу взглядом разруху вокруг, — не будет напрасно.

Риванна следит за моим лицом тускнеющим взглядом.

Не знаю, что она там видит, но это «что-то» явно располагает мне верить, потому что девчонка кивает и из последних сил сжимает свои пальцы поверх моей руки.

— Меня похитили. — Теперь она говорит так тихо, что мне приходится наклонится к ней едва ли не ухом.

Хаос, дай мне силы разобраться, что з чертовщина происходит.

— Кто и когда вас похитил, леди Риванна?

— Герцогиня Лу’На, — закашливается она, и когда приступ проходит, как-то по-звериному жадно слизывает кровь с губ. — В первую ночь в Черном саду. Он пришел ко мне… сказал, что…

Графиня ферфакс снова кашляет, и я сильнее зажимаю рану — мои самодельные бинты уже насквозь промокли от крови. Риванна умрет самое большее через пару минут и нужно вытрясти из нее максимум, пока у нее не начался предсмертный несвязный бред.

— Он? — Я вспоминаю ту фотокарточку.

Тот профиль.

— Он принес корзину с цветами, — всхлипывает Риванна. — И… красивое украшение от Его Величества. Я… примерила… Оно было такое красивое…

Девчонка пускает слезы, и алая от крови слюна стекает с ее дрожащей нижней губы.

Все это очень знакомо.

Точно так же кто-то пытался избавиться и от Тиль.

Тот самый загадочный «он».

— У меня закружилась голова и… все как в тумане. — Риванна отчаянно скребет ногтями мою руку. — А потом… она держала меня в подвале… Я… ничего не знала, клянусь…

Риванну похитили в первую ночь в замке.

Значит, все это время в замке вместо нее был кто-то другой.

— Я, кажется, умираю, герцог Нокс. — У нее плаксивый испуганный голос. Ничего удивительного — перед смертью у меня на руках дрожали даже старые седые генералы, а эта маленькая девица, нужно отдать дань ее смелости, неплохо держится в свои последние минуты. — Мне так холодно, герцог. Где мой отец? Он… жив, да?

— Да, — вру я. — С ним все хорошо, Риванна.

Труп графа я не видел, но сомневаюсь, что тот, кто сделал это, позволил старику уйти живым.

— Хорошо, — как спьяну, улыбается Риванна.

— Как вы здесь оказались? — Я снова похлопываю ее по щекам.

— Сбежала, — шепчет она, словно боится быть подслушанной. — Там была еще одна девушка… монашка. Мы вместе… нас травили собаками. Я видела, как зверодавы разорвали ей лицо…

— И вы вернулись домой, — продолжаю вместо нее.

Дальнейшее можно попытаться предсказать.

Девчонка прибежала домой, рассказала все отцу, и стоящий за правду старик не мог снести такого издевательства. Официально, его любимая дочь была мертва. И пока он оплакивал Риванну, обезумевшая сука держала ее на цепи, словно собаку. Конечно, у графа было железное доказательство против герцогини — живая Риванна. Но после всех этих игр в «маски», разве он мог кому-то доверять? Поэтому граф выдвинул обвинения против королевской невесты, прекрасно зная, что Эвин это так просто не оставит, и пришлет того, чьему нюху доверяет.

Меня.

Чтобы я собственными глазами увидел живую Риванну.

— Как она выглядела, Риванна? — Я сильнее сжимаю ее уже почти холодные пальцы. Мн нужен ответ, чтобы подтвердить свою чертовски поганую догаку.

— Кто? — Она силится сглотнуть, но кровь вытекает из ее рта.

— Герцогиня Лу’На.

На мгновение пронзительно-синий взгляд Риванны проясняется, и я готов посмотреть, что сейчас перед ней стоит образ герцогини, потому что по телу несчастной проходят тяжёлые судороги предсмертной агонии.

— Как будто… я смотрелась в зеркало, — говорит на последнем вздохе, и ее взгляд медленно стекленеет.

Проклятье!

В последний раз я видел герцогини еще когда она была девчонкой.

Все это время по приказу Эвина она жила в изгнании в собственном замке, и когда явилась на отбор — все увидели лишь то, что увидели. Никто не станет сомневаться в том, что человек зачем-то подделывает свое лицо, прикидываясь кем-то другим.

Для всех людей Артании у Матильды Лу’На было прекрасное милое лицо невинной монашки-сироты, тогда как настоящая Лу’На в любой момент могла возникнуть, где угодно и никто бы не узнал ее.

Лучшего способа скрыться нельзя и придумать.

И пока Тиль сражалась за симпатию короля, все это время настоящая Матильда была рядом — открыто и смело, не боясь разоблачения, но уже как Риванна Ферфакс.

Она подстроила тот взрыв, чтобы избавиться от свой первой конкурентки, прекрасно зная, что в честной борьбе Тиль Веронику никогда не обойти. А когда затея не удалась, потому что именно Тиль смешала ей все планы, пришлось избавляться от «Риванны», чтобы похоронить все ниточки.

— Нет тела — нет дела, — бормочу себе под нос те самые слова, что сказал и в тот день, когда стоял над разлагающимся телом.

У нее был такой удивленный взгляд.

Кто это была? Какая-то служанка? Скорее всего убитая еще до того, как на нее нахлобучили «маску» Риванны и сбросили вниз башкой.

Но магия «масок» — мастерство Хаоса.

Только старшие демоны так искусно владеют иллюзией.

Только им доступны трансформации формы, голоса и тела.

Я до рези за веками прикрываю глаза.

Нет. Нет, этого не может быть…

Я же верил ему как себе.

Глава сорок восьмая: Сиротка

— Как хорошо, что ты, наконец, решила выбраться из замка! — счастливо заливается Примэль, и в который раз украдкой отодвигает занавеску экипажа, чтобы выглянуть в окно. — Жаль только, что день сегодня еще пасмурнее, чем твое настроение!

Она возвращается на свое место напротив и привычным уже жестом достает жестянку с леденцами. Я смотрю, как забрасывает в рот сразу парочку и пытаюсь заставить себя не думать о том, то в моем арсенале слов просто не хватило аргументов, чтобы избавиться от ее присутствия. Хотя, что можно противопоставить: «Первая фрейлина должна всегда быть рядом и оберегать жизнь будущей королевы Артании»?

Мысль о том, чтобы доверить ей свою жизнь, буквально разрывает меня на части, и мешает сосредоточиться на главном — разговоре с химером. Но чем больше я пытаюсь придумать подходящие и убедительные слова, тем больше меня тревожит совсем другая мысль — почему я решила, что химеру под силу справиться с магией браслета?

Он ведь просто делает красоту, а не кует всякие приспособления для отлова неверных женщин?

Я провожу пальцем по филигранному цветку поверх красивого украшения, задеваю ногтем алый как кровь камень и зачем-то поддеваю его, как будто пробую на прочность. С чего я решила, что химер сможет справиться с этой штукой? Когда именно в моей голове появился знак равенства между химером и решением моей главной проблемы на пути к бегству?

В памяти всплывает та ночь, когда об это казал Орви. Это ведь были его слова: «Химер знает все». Почему я так отчаянно ухватилась за них?

— Ты уже придумала, какое платье хочешь на свадьбу с Его Величеством? — отвлекает Примэль, и странная тревога, которая внезапно появилась в моей голове, растворяется в ее неприятном для моего слуха голосе. — Я подумала, может…

Она ёрзает на месте, распускает висящий у пояса расшитый серебром и шёлком бархатный мешочек, и достает оттуда пару смятых листов. Виновато разглаживает их и протягивает мне. Судя по одному рваному краю — Примэль вырвала их из книги.

— Прости, — она густо краснеет, — просто подумала, что тебе это может пригодится. Рисовать я совсем не умею — мой бедный отец уже отчаялся найти хороших учителей. Но это были очень старые и пыльные книги, вряд ли пропажу бросятся искать с собаками.

Примэль нервно посмеивается и я все-таки опускаю взгляд на рисунки.

На одном изображена какая-то очень степенная дам в уже почтенных летах, но платье, которое на ней надето, похоже на произведение искусства, хоть немного ей и не по возрасту. Надпись внизу под гравюрой говорит о том, что это — Ее Величество королева Роанна Скай-Ринг, а в моей памяти всплывает, что она — мать Дарека Скай-Ринга, отца Эвина.

На второй — молодая женщина, стоящая немного в пол оборота.

У нее светлые волосы, красивый благородный профиль, но даже с бездушной гравюры от этой красавицы веет странным холодом. Ниже написано ее имя — Виктория Скай-Ринг. Жена Дарека. Та, которая так и не смогла подарить ему законного наследника — так говорил Химер, хотя в официальной истории, именно Виктория записана и назначена матерью Эвина. Он как будто даже немного похож на нее, но это, наверное, просто игра моего воображения.

Я беру третью страницу, но в эту минуту экипаж останавливается, и гвардейцы распахивают дверцу, помогая нам с Примэль выйти. Приходится быстро спрятать листы в свой ручной мешочек, поправить платье и быстро, чтобы не привлекать внимание толп зевак вокруг Салона химера, скользнуть в дверь. Примэль следует за мной шаг в шаг, словно тень, от которой нельзя избавиться. Если я не придумаю способ это сделать, то разговор с химером закончится, даже не начавшись.

Нужно что-то придумать и побыстрее, иначе мечта о побеге так и останется мечтой.

Но, как было в те разы, когда я уже посещала химера, мне снова нужно время, чтобы привыкнуть к убранству и сказочности его салона. Все здесь словно создано для того, чтобы внушать умиротворение и желание остаться в этих стенах до конца своих дней. Сегодня эта мысль в моей голове почему-то особенно сильна.

— Ваша Светлость! — Химер выходит нам навстречу из какой-то радужной арки, которой — готова на это спорить — мгновение назад там точно не было. — Неужели это то, о чем я думаю, и причина вашего визита как-то связана с предстоящей свадьбой?

Он, как всегда, элегантен, хоть и одет в какие-то странные шаровары и длинную жилетку, покрытую роскошной вышивкой золотом, жемчугом и осколками розового хрусталя.

— Мастер Соул, — улыбаюсь я, и вздох восхищения и благоговения у меня за спиной, почему-то заставляет чувствовать себя неуютно. Примэль могла бы и придержать свои странные… эмоции.

Мой визит заставляет остальных посетительниц салона встать с места и изображать реверансы, но химер легко ведет рукой — и мы словно оказываемся в цветущей вишневой роще, окруженной белоснежными стенами и далеким ненавязчивым журчанием фонтанов.

— Ваши иллюзии, Мастер Соул, когда-то точно сведут меня с ума, — пытаюсь пошутить, чтобы сгладить растерянность. Но это действительно очень странно — в одно мгновение вдруг оказываться в совершенно другом месте.

Химер загадочно улыбается и колокольчик в его правом роге звенит каким-то заливистым хохотом, словно ему одному позволено безнаказанно высмеивать невесту короля.

— Я рад, что вы решили навестить меня, Ваша Светлость. И простите, что мои иллюзии заставляют вас чувствовать себя неуютно — я подумал, что отсутствие лишних глаз и ушей будет вам в радость, но если пожелаете…

— Нет-нет! — слишком быстро отвечаю я, и даже порывисто хватаю его за руку, боясь, что мы снова окажемся в действительно слишком людном салоне, где могут быть не только богатые скучающие дамы, но и шпионы, и вообще кто угодно. — Вы правы, Мастер Соул, я пришла к вам за помощью.

Конечно, этого н может быть, но в ответ на это химер немного наклоняется вперед, щурит свои змеиные глаза и совершенно свободно, без намека на опасение, похлопывает когтистой лапой по злосчастному браслету.

Ничего не происходит. Но он ведь не смертный мужчина, да? Как и Рэйвен, когда Тьма захватывала его разум, мог так же без страха прикасаться ко мне.

— Полагаю, — химер говорит чуть тише, словно мы уже плетем заговор, — я могу помочь вам в вашей маленькой проблеме, Матильда. В особенности, когда она выглядит такой грубой и безвкусной, что одним своим видом оскорбляет взгляд такой утонченной юной леди.

Я с опаской поглядываю за спину, боясь, что Примэль уже навострила уши и ловит каждое слово, чтобы донести своей «хозяйке», но сзади никого нет.

В этом странном саду вообще никого, кроме меня и химера. Ни единой живой души.

И хоть именно на такую приватность нашего разговора я рассчитывала, сейчас она почему-то странно и сильно меня пугает.

Может еще и потому, что пальцы химера изо всех сил сжимаются на браслете и тонкая филигранная ковка покрывается тонкими трещинами, а потом просто рассыпается пеплом, как будто за мгновение прошли такие целые столетия, превратившие железо в обычную пыль.

Я одергиваю руку и несколько раз трогаю запястье, почти уверенная, что все это было лишь иллюзией. Но на моей руке ничего нет.

— Вот так… просто? — Вскидываю голову и всматриваюсь в загадочное лицо химера.