Чужие браки

14

Из больницы домой Майкл доехал на такси. Следующий день обещал быть трудным, и он предпочел убедить себя в том, что с Дарси наверняка уже все в порядке. Было четыре часа утра, темнота, казалось, сомкнулась вокруг машины, как будто черный куб, и двигалась вместе с ней, отрезая пути к отступлению.

Майкл думал о Марсель и детях. Он хорошо разглядел лицо жены, когда вошел из сада в кухню, но сейчас мысли его были в основном о Джонатане и Дейзи.

Майкл прекрасно понимал, что никогда не был по-настоящему счастливым отцом, никогда не испытывал к детям тех чувств, которые рисовались в его воображении перед рождением Джонатана. Майкл любил детей, но иногда они казались ему непредсказуемыми в своих поступках помехами, которые надо было дипломатично обходить на жизненном пути. Дети отнимали все время Марсель, его собственное время, и, хотя Майкл гордился сыном и дочерью, в глубине души он считал, что энергия, затраченная на их воспитание, не окупается сполна. Дети не всегда вели себя так, как хотелось бы Майклу. Иногда дети молча смотрели на отца и во взгляде их можно было прочитать упрек. Тогда у Майкла все холодело внутри, ему становилось стыдно своего равнодушия, просыпалось чувство вины.

Теперь же все открылось Майклу совсем с другой стороны. Он прекрасно понимал, что, добиваясь Ханны, пытается получить то, что давно уже не могла ему дать Марсель. Но он также знал, что рискует таким образом потерять Марсель и детей. Представив себе существование без детей, Майкл неожиданно ясно увидел перед глазами сына и дочь. Упрямо-вопросительный взгляд Джонатана и верхнюю губку Дейзи, распухшую от слез, которые так часто текли из маленьких глазок девочки. Дети казались ему сейчас непостижимо сложными существами, не имеющими, казалось бы, ничего общего с ним и Марсель. Майкл почувствовал, насколько зависимы от него его дети — он неожиданно испугался за них и одновременно продолжал чувствовать своего рода ужас при мысли, что и сын, и дочь были сами собой, были единственными и неповторимыми.

Еще Майкл вспомнил, как выглядел Дарси в больничной палате, во власти бригады кардиологов, проводивших интенсивную терапию. Майкл знал почти всех врачей и медсестер, по крайней мере, в лицо, а некоторых и довольно близко, и было странно и жутко видеть среди них Дарси Клегга, с которого сняли одежду и все другие атрибуты солидного человека, превратив его из того всеми уважаемого Дарси, которого знал Майкл, в просто тело на каталке. От мысли о детях, а потом о Дарси, на глаза Майкла навернулись слезы, так что он уже ничего перед собой не видел.

Майкл вошел в дом, аккуратно, стараясь не шуметь, запер за собой дверь. В доме казалось еще тише и темнее, чем на улице. В воздухе стоял едва уловимый запах несвежей пищи и лака, которым Джонатан покрывал законченную недавно модель аэроплана. Осторожно, почти крадучись, Майкл прошел в прихожую.

Марсель не спала. Она никак не могла заснуть хотя давно уже вернулась домой от Фростов. Лежа в постели, она слышала, как подъехала машина, а затем, как Майкл осторожно, вслепую пробирался по темной прихожей.

Дверь спальни приоткрылась, затем закрылась опять. Марсель охватил вдруг безотчетный страх. Ей показалось, что это не Майкл.

— Я не сплю, — сказала она. Голос Марсель дрожал.

— Да? Уже поздно…

Ну, конечно же, это был Майкл, но облегчения Марсель не испытала. Она включила ночник.

— Как Дарси?

Майкл стоял, держа в одной руке ботинки, а в другой пиджак, как человек, застигнутый врасплох при попытке бесшумно улизнуть из дома.

— Судя по всему с ним скоро будет все в порядке.

Марсель выслушала рассказ Майкла о Дарси и о больнице. Рассказывая, Майкл раздевался. Он положил запонки на резное деревянное блюдо, стоящее на комоде, бросил белье и рубашку в корзину для грязного белья. Марсель подумала, что вот так Майкл раздевался перед ней уже наверное тысячи раз, что за ними тянется бесконечное количество ночей, проведенных вместе.

— А Ханна? — спросила она.

Майкл лег на свою половину кровати.

— Разумеется, очень обеспокоена. Но довольно хорошо с этим справляется.

Марсель вдруг очень захотелось, чтобы Майкл обнял ее и развеял все возникшие сегодня подозрения. Но она знала, что этого не произойдет.

— Так что же произошло сегодня вечером?

Несколько секунд Майкл молчал.

— Мне очень жаль, — сказал он наконец. — Я прекрасно понимаю, как это должно было выглядеть. Но мы просто-напросто выпили по паре коктейлей и признались друг другу, что оба мы смертельно устали от выборов. Поэтому мы решили выйти в сад. Ну и там подурачились немного. Ты ведь знаешь, что представляет из себя Ханна.

— Очевидно, не до конца, — ответила Марсель.

Она была уверена, что слова Майкла — ложь. Она еще и еще раз прокручивала в голове все сказанное Майклом, пытаясь найти хоть небольшую крупицу правды, но ей это не удавалось, каждое слово было лишь ширмой, и ее никак нельзя было отодвинуть, чтобы посмотреть, что же за ней скрывается.

— Что значит «подурачились»? — продолжала допытываться Марсель. Она никогда раньше не слышала, чтобы Майкл употреблял это слово. Может, именно поэтому слова звучали фальшиво, как будто это не Майкл произносил их.

— Я поцеловал ее. Чисто по-дружески, ну, может быть, чуть-чуть игриво. Такое иногда случается между старыми друзьями.

— Да, действительно?

Майкл нашел руку Марсель и сжал ее.

— Да, бывает, — сказал он. — Мне очень жаль, что это так тебя расстроило.

Марсель понимала, что больше из Майкла ничего не вытянешь. И в каком-то смысле ей стало легче на душе. Все равно ничего не оставалось, как принять объяснения Майкла, и это был самый простой выход, позволявший отбросить в сторону все тревоги и сом нения. Да, такое действительно случается. Между людьми их возраста, долгие годы прожившими бок о бок. Она уже знала об этом от Джимми Роуза.

Майкл убрал руку и начал устраиваться поудобнее, собираясь заснуть.

— Я устал, — сказал он. — И завтра у меня тяжелый день. А у тебя?

— То же самое.

Марсель закрыла глаза, и супруги подвинулись ближе друг к другу, думая каждый о своем.

Нина лежала на боку и внимательно рассматривала голую спину Барни.

Он сидел на краю кровати и разговаривал по телефону с больницей. Она закрыла, а затем опять открыла глаза. Все те же смятые простыни и массивный силуэт Барни на краю постели. Нина изучала шею Барни. Она попыталась представить себе его череп под волосами и кожей. Лица Барни видно не было, но он задавал вопросы голосом взволнованного мальчишки, противореча тому, что видели перед собой глаза Нины.

Барни положил трубку и обернулся к Нине.

— Состояние стабильное, сердце подключено к приборам, — сообщил он. — Сейчас отец спит.

— Что ж, это хорошие новости.

— Можно я позвоню Ханне?

— Конечно. Только не говори ей, откуда ты звонишь, хорошо?

— Ладно, если тебе этого не хочется.

Барни снова набрал номер и его почти мгновенно соединили с Ханной. «Та, наверное, ждала у телефона», — подумала Нина. Она повернулась на спину и стала думать о том, что произошло сегодня утром, стараясь отвлечься от разговора Барни с мачехой.

Итак, они с Барни вместе поднялись наверх, и там, в тишине полутемной комнаты с закрытыми ставнями, Барни не казался больше ни усталым ребенком, ни возбужденным мужчиной — он был просто самим собой. Барни поцеловал Нину и расстегнул ее халат. Нина молча смотрела, как Барни разглядывает ее тело. Затем Барни коснулся ее руки.

— Замерзнешь, — сказал он.

Барни поднял одеяло, и Нина скользнула под него, чувствуя приятное тепло. Барни снял с себя костюм, который одел на вечеринку к Фростам уже тысячу лет назад, как казалось ему теперь, и лег рядом с Ниной. Нина протянула к нему руки.

— Ты разрешишь мне? — спросил Барни. Сейчас он напоминал вежливого мальчика, который просит у хозяйки кусочек торта на какой-нибудь вечеринке для подростков. Нина рассмеялась.

— Что ж, пожалуй, раз мы зашли уже так далеко.

Барни тоже рассмеялся с облегчением, склоняясь над Ниной и целуя ее в уголки рта.

— Спасибо. Заснуть я бы сейчас все равно не смог.

Нине не хотелось сравнивать Барни с Гордоном, но она не смогла удержаться от этого. Барни не удалось заставить ее забыть себя, время, место — все кроме того, что он с ней делал, как это удавалось Гордону, да Нина и не ждала от него этого. Она чувствовала его страсть, его юношескую неловкость, и ей захотелось вдруг приободрить его.

— Все хорошо. Я хочу быть с тобой. Я рада, что мы вместе.

Барни закрыл глаза и вздохнул, а затем пробормотал:

— Я так хотел этого. Я так долго этого хотел. Я думал, ты это видишь.

— Я видела.

Оба они вновь радостно рассмеялись, понимая, что удалось наконец преодолеть разделявшую их пропасть или хотя бы забыть о ней ненадолго.

После этих слов все было уже легче. Нина вселила в Барни уверенность, он был очень нежен и абсолютно естественен, как и ожидала Нина.

Когда все закончилось, Барни прошептал, прижавшись губами к щеке Нины:

— Спасибо тебе. Я не помню, я говорил тебе, что ты красивая?

— Думаю, что да, в той или иной форме.

— В той или иной форме недостаточно. Ты безумно красивая.

Нина улыбнулась. Теперь настала ее очередь благодарить Барни.

— Спасибо тебе, — нежно сказала она.

Ей было приятно то, что оба они так легко и непринужденно подошли к этому моменту. Нина отогнала от себя весь свой здравый смысл и чувство ответственности и заставила себя думать о том, как их с Барни дыхания сливаются в одно. Через несколько секунд Нина поняла, что Барни засыпает — и не удивительно. По кругам под глазами и заострившимся чертам лица было видно, насколько он вымотан.

Барни проспал примерно час. Все это время Нина тихонько лежала рядом. Затем он неожиданно открыл глаза. Барни выглядел полностью отдохнувшим. Это заставило Нину опять подумать о его молодости и здоровье.

— Я должен позвонить, — сказал Барни.

Он позвонил снова в больницу, затем Ханне.

— Я сказал ей, чтобы она ложилась и попробовала заснуть, — объяснил он Нине. — Она думает, что я у Тома.

Барни снова лег рядом с Ниной. Несколько секунд они пристально изучали лица друг друга, как бы пытаясь еще раз осмыслить и осознать эту новую степень их близости и понять, что же следует делать дальше. Нина провела пальцами по губам Барни. У него был очень красивый рот. Ей опять вспомнилось все, что произошло утром. И тут же Нина испугалась, что может показаться жадной до наслаждений вдовушкой, заманившей смазливого юнца к себе в постель.

— Все это должно остаться между нами, Барни, — сказала она. — Это было очень приятно, немного удивительно, но я не хочу, чтобы об этом узнал весь белый свет.

— А я хочу рассказать всем. Мне хочется залезть на крышу и прокричать оттуда на весь Графтон. Как же я могу удержаться?

Широкая улыбка обнажила безупречно белые зубы Барни, он приподнялся на локте и смотрел теперь на Нину сверху вниз. Всякая неуверенность улетучилась, как дым. Барни был вполне доволен собой и своей победой. «Как молоденький петушок», — устало подумала Нина, чувствуя себя по сравнению с Барни какой-то высохшей изнутри, старой и вымотанной жизнью. Нине было бы легче, если бы Барни ей не нравился. Но все было как раз наоборот. Нину вновь начали одолевать призраки.

— Придется удержаться, — сказала она. — Я не хочу, чтобы кто-нибудь знал.

— Ну, конечно же, никто не узнает, если тебе так хочется, — заверил ее Барни. — Ты стыдишься меня, в этом все дело, да?

— Вовсе нет. Скорее самой себя.

— Почему?! — удивился Барни. — Тебе что, не понравилось, как все это было?

— Ну что ты, Барни. Мне все очень понравилось. Но это вопрос… ну, приличия, что ли.

— Потому что мы не совсем одного возраста? Но ведь если мы с тобой чувствуем, что подходим друг другу, кого еще это, черт возьми, касается.

Нине приятно было это слышать. Увидев, что попал в точку, Барни продолжал:

— Если никто ничего не узнает, можно мне будет прийти к тебе еще? Я прокрадусь неузнанным под покровом ночи, если ты так уж на этом настаиваешь.

Нина увидела, что Барни смеется, и сама тоже почувствовала какую-то легкость. Вспоминая Гордона, Нина успела уже подумать о том, что за новые наслаждения тоже придется расплачиваться страданиями. Но взгляд Барни на окружающий мир был настолько прост и естественен, что ей тут же захотелось разделить его.

В конце концов, напомнила она себе, оба они бы ли взрослыми людьми, вполне способными отвечать за свои поступки, и испытывали друг к другу определенное влечение, и неважно, что неизвестно было сколько это продлится.

— Тебе придется пробираться ко мне ночью в длинном плаще и с фальшивой бородой, — сказала Нина.

— Все, что угодно, только бы тебе понравиться. Так можно мне прийти?

Нина кивнула, и наградой ей было засветившееся от счастья лицо Барни.

Кэтти и Люси пришли в больницу навестить отца. Прошло два дня после приступа. Дарси перевели уже в общую палату, и сейчас он сидел, откинувшись на спинку кровати. Лицо его было все еще не очень здорового цвета, но часть его беспокойной энергии уже, казалось, вернулась к Дарси.

— Диета и упражнения, — пожаловался он дочкам. — Эти чертовы доктора вваливаются сюда толпами, становятся вокруг постели и начинают перечислять мне, чего я не должен есть, чего не должен пить и как я должен гулять, плавать и избегать стрессов. Как вам нравится такая жизнь?

— Ты должен делать все, что они говорят, папа, — сказала Кэтти. — Ведь правда, Люси? — обернулась она к сестре.

Люси сидела на стуле в углу и накручивала на палец непослушную прядь волос, выбившуюся из прически.

— Да. Забудь о сигарах и ешь побольше грейпфрутов.

Дарси поправил одеяло.

— Я пообещаю им все, что угодно, только бы они скорее выпустили меня отсюда. И если они не пообещают сделать этого в ближайшее время, я просто встану и убегу.

Кэтти покачала головой.

— Что за спешка? Воспользуйся случаем и отдохни как следует.

— Не нужен мне никакой отдых. У меня куча дел, которые необходимо сделать.

Кэтти удивила какая-то незнакомая ей злобная настойчивость, проглянувшая сквозь привычные жалобы больного человека, который, почувствовав себя чуть лучше, рвется покинуть больничную койку. Дарси отер ладонью рот, а Кэтти встревоженно оглянулась, ища поддержки у сестры, но Люси казалась полностью поглощенной своими волосами.

— Слушайся врачей, папа, — настаивала Кэтти. — Ты ведь знаешь, как все мы тебя любим. — Кэтти накрыла ладонью руку отца.

Дарси внимательно вглядывался в лицо дочери, хотя на лице его читалось нетерпение.

— Действительно любите? Все? И вы с Барни тоже?

— Ты же знаешь, что да, — успокоила отца Кэтти.

— Барни сказал, что приедет к тебе сегодня, — подала голос Люси.

— Правда? А где он сейчас? Я надеюсь, что в колледже.

— Не знаю, — Люси оставила наконец волосы в покое и пожала плечами. Люси с каждым днем все труднее было скрывать переутомление, особенно здесь, видя своего отца, обычно полного жизненных сил и энергии, распростертым на подушках и абсолютно беспомощным. Люси с облегчением увидела, что Кэтти глядит на свои огромные черные часы.

— Мы должны идти, па, — сказала она. — Марсель убьет меня, если я пропущу еще хоть один ее урок.

— Что ж, тогда поторапливайтесь.

Девушки одновременно поцеловали Дарси в обе щеки, как делали это, когда были совсем маленькими. Дарси выпрямился, чтобы проводить их, но как только девушки повернулись к нему спиной, вновь устало откинулся на подушки. Напряжение было для него непомерным — все мускулы напряглись, а сердце казалось слишком большим и тяжелым для грудной клетки.

Машину вела Кэтти.

— Ты не могла бы высадить меня в городе? — попросила Люси. — Мне надо бы кое-что купить.

— Где тебя высадить?

— Около обувного.

— О'кей.

Люси вышла из машины всего на пять минут. Кэтти видела, как выйдя из аптеки, сестра засовывает к себе в рюкзак пластиковый пакет с покупками.

На следующее утро Люси опробовала на себе тест на беременность, тщательно придерживаясь инструкции, приложенной к набору химикалий и пробирок. Закрепив пробирку в специальном держателе, Люси спустилась вниз.

Кэтти уже уехала в Понд-скул, но Ханна была дома на кухне вместе с Фредди, Лаурой и горничной. Дети ели яйца, а Мэнди разрезала для них тосты на маленькие квадратики. Люси подошла погреться у плиты, стараясь не смотреть на еду.

— Кофе только что сварили, — сказала Ханна.

— Нет, спасибо, — еле ворочая пересохшим языком ответила Люси.

Ханна внимательно изучала падчерицу. Люси полагалось заниматься, чтобы сдать экзамен, который она завалила, и искать себе место на неполный рабочий день, но что-то незаметно было, чтобы она проявляла особенную активность. Сквозь всегдашнюю симпатию Ханны к девушке начинало пробиваться раздражение.

— Что случилось? — довольно резко спросила она Люси. — Поздно пришла вчера?

Девушка выглядела бледной и невыспавшейся и одновременно угрюмой.

— Да нет, — ответила Люси на вопрос Ханны. — А почему что-то должно было случиться? Все прекрасно.

Люси повернулась на каблуках и выбежала из кухни, не глядя в сторону стола, где Лаура и Мэнди корчили друг другу забавные рожицы.

Ханна налила себе еще чашку кофе и стояла, потягивая горячий напиток и глядя в окно на аккуратно высаженные тюльпаны. У нее достаточно своих проблем, чтобы вникать еще в проблемы Люси. В глубине души Ханна всегда считала, что все старшие дети, Дарси безнадежно испорчены, а Люси — в особенности. Очень жаль, что их родной матери не было под рукой, но первая жена Дарси во второй раз вышла замуж и жила где-то в Сан-Диего. Дети предпочли остаться в Англии с отцом.

Ответственность за них тяготила Ханну. Все еще глядя на тюльпаны, Ханна взмолилась про себя, чтобы Дарси как можно скорее стало лучше. Затем мысли ее снова, как уже не раз за сегодняшнее утро, вернулись к Майклу Уикхему. А что если Дарси так и не станет лучше? Если она окажется вдруг замужем за инвалидом, что тогда?

Наверху Люси стояла, тупо глядя на пробирку, вернее на ее отражение в зеркале. Там было кольцо, как две капли воды похожее на то, что было нарисовано в инструкции. Итак, результат был положительным, в этом не оставалось никаких сомнений. Люси действительно носила под сердцем ребенка. Ребенка Джимми Роуза.

На столе Джимми зазвонил телефон. Его секретарша отпросилась сегодня на утро, поэтому Джимми пришлось поднять глаза от плана конференции, которую он должен был организовать для фирмы, торгующей косметикой, и ответить на звонок самому.

— Мне необходимо тебя увидеть, — Люси сразу приступила к делу.

Джимми взял со стола ручку и начал вертеть ее в пальцах.

— Как Дарси? — осторожно спросил он.

— В порядке. Нам нужно увидеться вовсе не по этому поводу.

— А я знаю, по какому? — спросил Джимми. Два образа Люси путались у него в голове — темпераментной женщины и безрассудной, непредсказуемой девчонки. Что он сказал ей тогда? «Не волнуйся, мы все уладим».

— Мне необходимо увидеть тебя, — настойчиво повторила Люси.

— Как насчет ланча? — Утро было прекрасным и будет довольно приятно пропустить стаканчик-другой и полюбоваться красивыми длинными ногами Люси. Джимми предложил встретиться в загородном баре, в котором он частенько бывал в последнее время.

— У меня нет машины, — ответила Люси. — На ней уехала Кэтти.

— Тогда возьми машину Ханны или Дарси, или этой вашей чертовой горничной. У вас ведь там навалом машин.

— Но я не застрахована, — голос Люси дрожал, она готова была расплакаться.

— Ты уже взрослая, — сказал Джимми. Похоже, ланч будет не таким уж приятным. — Я буду там в час. А сейчас я должен идти.

Джимми приехал в бар пораньше. Он уже успел заказать выпивку, когда увидел «рейндж-ровер», подъезжающий к стоянке. Люси казалась совсем маленькой за рулем этой громадины. Когда девушка появилась в дверях бара в коротенькой юбочке и с волосами, завязанными в два хвостика, как будто она только что встала с постели, Джимми подумал про себя, как молода, свежа и, в сущности, неотразима была Люси. Он радостно улыбнулся девушке.

— У меня нет прав водить такую машину, — сказала Люси. — Я взяла ключи отца. Если кто-нибудь увидит здесь эту машину, придется тебе сказать, что это ты был за рулем.

— Ты смотрелась как неотъемлемая часть этой шикарной штучки, — усмехнулся Джимми.

От выпивки Люси отказалась, Джимми заказал ей кока-колу, и они пересели за дубовую перегородку, которая почти полностью скрывала их от остальных посетителей.

Откинув волосы со лба, Люси наконец взглянула Джимми прямо в лицо.

— Я сделала тест, — объявила она. — Один из тех, что продают в аптеке. С пробиркой. В общем, я беременна.

Джимми огляделся вокруг. Никто не смотрел в их сторону.

— Это точно?

— Абсолютно. — Люси в упор смотрела на Джимми. Ему это не нравилось. Он все пытался убедить себя, что это выпивка спровоцировала истерику Люси на вечеринке, но сейчас он вовсе не был в этом уверен. Джимми взял Люси за руку и потер ее, как если бы девушка пожаловалась перед этим на то, что ей холодно.

— Ты ходила к врачу?

— К доктору Робертсону? Нашему семейному врачу? «Доктор, я жду ребенка». — «Понимаю. А молодой человек обрадовался этому известию?» — «Вообще-то, он лучший друг моего отца».

Пальцы Люси впились в его руку, это неприятно напомнило ему об инциденте во время вечеринки у Фростов.

— Люси, Люси, не веди себя так. Я понимаю, тебе тяжело. Это самое ужасное, что могло случиться, но мы все уладим, не беспокойся.

Джимми снова оглядел бар. На этот раз ему показалось, что некоторые прислушиваются к их беседе. Джимми допил пиво и отодвинул стакан.

— Мы не можем обсуждать это здесь. Пойдем пройдемся.

К облегчению Джимми, Люси послушно последовала за ним.

Снаружи ярко светило солнце. Через дорогу начиналась тропинка, ведущая через поле, прямо к лесу. Туда-то Джимми и повел девушку.

Изгородь вдоль поля была увита плющом, через который пробивались звездочки примул. Кругом щебетали птички.

— Весна красна, — сказал Джимми, стараясь, чтобы голос его звучал бодро, но Люси, казалось, не слышала его. Она шла быстро, опустив голову и сжав руки в кулаки. Джимми взял ее за руку, как бы предлагая идти помедленнее.

— Чего бы тебе хотелось? — спросил он так мягко и нежно, как только мог.

Люси пожала плечами и замотала головой, так что белокурые хвостики захлестали ее по щекам и по лбу.

— Я не знаю, не знаю. Ведь это ребенок, как ты не понимаешь. Наш ребенок — твой и мой.

— Это еще не ребенок. Всего лишь несколько микроскопических клеточек. Мы все устроим, ты сделаешь аборт. Все будет быстро, ты и почувствовать не успеешь. Зато потом сразу станет легче.

Они дошли до другой тропинки, которая уводила прямо в лес. Солнечный свет, проникающий сквозь кроны деревьев, отбрасывал под ноги серебристо-зеленые блики. Люси через плечо поглядела на Джимми.

— А я думала, ты католик.

— Я действительно католик, — недоуменно ответил Джимми.

— А я думала католики против абортов.

В лесу было тихо. Еще раз взглянув на Джимми, Люси обернулась и пошла от него прочь.

— Вообще-то я против, — сказал Джимми. — Но в этом случае — за.

— Ведь это так удобно для тебя, не правда ли?

Джимми почувствовал, что начинает злиться. Он схватил Люси за руку, прежде чем девушка успела увернуться. Люси обернулась, и Джимми прочел на ее лице смесь злобы, презрения и страха. Кожа ее была липкой, губы сжаты в ниточку. Джимми всегда удивлялся тому, как менялась буквально за одну секунду внешность Люси. Вот и сейчас, еще недавно выглядевшая прекрасно, Люси казалась дурнушкой, и тем не менее, ощутив ее близость, Джимми почувствовал, как злость его уступает место желанию.

На деревьях над их головами ворковали лесные голуби.

Джимми не ослабил хватки, но, подавшись вперед, он коснулся языком губ Люси.

— Ты как змея, — сказала Люси.

— Действительно.

Джимми провел рукой по спине Люси, продолжая протискивать язык между ее зубами, пока она наконец не ответила на поцелуй. Затем, обвив руками шею Джимми, девушка прижалась к нему всем телом, почти что повиснув на руках, так что Джимми пришлось подхватить ее.

— Я люблю тебя, — простонала Люси. — Я по-настоящему люблю тебя, и ты это знаешь.

Джимми огляделся поверх головы Люси. Чуть слева под деревьями была как бы небольшая лужайка.

«Это будет в последний раз», — сказал он себе.

Он поднял Люси на руки и понес ее к лужайке. Земля была сырой и не очень чистой, но у них не было времени искать другое место. Джимми снял пиджак и бросил его на влажную траву. Люси кинула на землю свитер. Девушка расстегнула туфли и сняла колготки. Джимми встал перед ней на колени, не сводя глаз с белоснежной кожи ее бедер и треугольника белокурых волос, который не могла скрыть, как всегда, короткая юбка девушки.

Джимми расстегнулся, хотя второпях пальцы отказывались ему повиноваться, Люси наклонилась, и губы их слились в страстном поцелуе.

Джимми на секунду отстранился, а затем повалил девушку на землю. Он провел пальцами по синим ниточкам вен, проступающим сквозь прозрачную кожу, и видя, как закрываются глаза и открывается рот Люси, которая была уже на вершине возбуждения.

— Джимми, — шептала она.

Торопливо освободившись от одежды, Джимми вошел в нее, скорее чувствуя, а не слыша сдавленные стоны наслаждения. Ноги Люси обвились вокруг его бедер, а руки потонули в волосах Джимми. Они катались по земле, не видя ничего вокруг себя. Раздражение Джимми потонуло в этом порыве страсти, но не растворилось вовсе. Он кусал губы и плечи девушки, зная, что делает ей больно, но руки Люси все крепче сжимали его плечи, а ноги обвивались вновь и вновь вокруг бедер. Когда Люси вскрикнула, послышалось хлопанье крыльев — голуби, испугавшись, поднялись в воздух. Джимми не слышал ни стонов Люси, ни криков встревоженных птиц. Глаза его были закрыты, а зубы оскалены, как будто он вот-вот зарычит. Наконец он застыл поверх Люси, положив голову ей на плечо. Люси лежала, глядя в небо сквозь листья дерева. У нее пересохло в горле, лицо горело.

Через какое-то время Джимми приподнялся на руках, так что ему стало видно лицо Люси. В волосах у девушки были листья, все тело исцарапано сучьями, кое-где проступали капельки крови. Джимми сел, нашарил свою одежду и достал из кармана брюк носовой платок и аккуратно промокнул кровь. Поглядев на лицо Люси, Джимми только сейчас заметил, что девушка беззвучно рыдает. Он коснулся платком ее щеки, но Люси резко повернулась на бок и подтянула колени к груди.

— Не плачь, — сказал Джимми.

— Я плачу потому, что меня злит вся эта несправедливость. Ну почему все так? Мы ведь могли бы быть счастливы, если бы только ты не был женат. Если ты был моим…

Джимми резко прервал ее.

— Я не хочу, чтобы ты что-нибудь наболтала Стелле. Ты слышишь меня? Ничего похожего на то, что ты устроила позавчера у Фростов, не должно повториться. Не вздумай бегать за Стеллой и нести Бог знает что.

Что-то в его голосе и выражении лица напомнило Люси о том, что существует другой Джимми, страшный Джимми, который гнался за ней в ту ночь. Ей вдруг пришло в голову, что этот ужасный человек никогда никуда и не исчезал, всегда незримо присутствовал при их встречах, просто раньше она не придавала этому значения. Голос Люси был чем-то средним между всхлипом и воплем.

— Я так хотела бы быть на ее месте, — рыдала она. — Так хотела бы быть твоей женой.

К большому облегчению Люси, лицо Джимми смягчилось.

— Да нет же, — сказал он. — Тебе только кажется, что ты бы этого хотела. — Джимми погладил Люси по волосам, вынимая из них листья.

— Что же теперь будет? — прошептала Люси.

— Будет то, что должно быть, и ты это знаешь.

Ожидая, пока до Люси дойдет смысл сказанного Джимми прислушивался к воркотне лесных голубей.

Люси вздрогнула и вцепилась пальцами в пучок травы в нескольких дюймах от ее лица.

— Ты не хочешь нашего ребенка. Тебе не нужна я. — Выражение недоверия на ее лице сменилось отчаянием.

Джимми призвал все свое терпение.

— Люси, дорогая, правда в том, что я не могу быть с тобой. Я уже женат.

Джимми помог Люси сесть, отряхнул ее свитер и надел ей на голову. Когда Люси оделась, он сжал ладонями ее лицо, посмотрел на него несколько секунд, затем поцеловал в губы.

— Вот, — сказал он. — Это чтобы напомнить тебе, что я к тебе испытываю и что ты для меня значишь. Но я всегда считал, что ты понимаешь, какие отношения могут, а какие не могут существовать между нами. Так ведь?

Взяв Люси за подбородок, Джимми поднял голову девушки. Даже сейчас ее несчастный вид вызывал смесь желания и раздражения.

— Не волнуйся, — пробормотал он. — Мы будем видеться все время, пока не кончится этот кошмар. А потом придет время, ты оглянешься на все это и на меня, и. тебе будет непонятно, как ты вообще могла подумать, что хочешь быть со мной.

Рукавом свитера Люси потерла щеку.

— Я действительно очень люблю тебя, — сказала она. — Но я так запуталась во всем этом.

— Я знаю. Конечно же. А теперь скажи, что ты думаешь делать, куда пойдешь? Ты хочешь, чтобы я этим занялся?

— Нет, — покачала головой Люси. — Раз уж так надо, я все сделаю.

— Если тебе нужны деньги…

— О'кей, — Люси взяла лежащие на пиджаке Джимми черные колготки, а пиджак протянула хозяину. Джимми смотрела, как она натягивает колготки, надевает туфли, встает. Джимми тоже поднялся на ноги. Он попытался поцеловать Люси, но она отвернулась. Они отправились обратно по той же тропинке, по которой пришли.

Джимми больше не злился. Он испытывал облегчение и одновременно ему было грустно. И не только из-за того, что заканчивался его роман с Люси, но и из-за необходимости избавиться от ребенка. Хотя это еще не было ребенком, он говорил так Люси и почти что убедил в этом самого себя, но Джимми понимал, что и на нем лежит, несмотря ни на что, часть вины за жизнь, прерванную еще до рождения. Но он не даст Люси догадаться о своих переживаниях, как не дал ей до сих пор догадаться ни об одной из своих истинных мыслей. Люси никогда ни о чем не догадается.

Они подошли к стоянке.

Люси была бледна, взгляд у нее был отсутствующий, она всецело предалась мыслям о трагедии, центром которой была. Джимми молча довел ее до «рейндж-ровера» Дарси и, как всегда оглянувшись и убедившись, что никто не наблюдает за ними, коснулся губами губ девушки. Люси уселась за руль и, прежде чем надеть солнечные очки, поглядела на себя в зеркало. Она тронулась, Джимми помахал рукой. Когда машина скрылась из виду, Джимми сел за руль своей и поехал обратно на работу.

Когда Люси подъехала к Уилтону, Кэтти как раз припарковывала у дома их «рено».

— Куда, черт возьми, тебя носило в папиной машине? — воскликнула она, увидев сестру.

— Надо было кое-куда съездить, кое-кого увидеть.

Люси сняла темные очки, и тут лицо ее неожиданно перекосилось, и уже в который раз за сегодняшний день Люси разрыдалась, не обращая внимания на то, что могла подумать сестра.

Кэтти подбежала к Люси и обняла ее.

— Ты должна рассказать мне наконец, что происходит. Пожалуйста!

— О, Кэт, мне необходимо рассказать тебе. Мне действительно необходимо все тебе рассказать.

Обнявшись и плача уже в два голоса, сестры вошли в дом и поднялись в спальню Люси.

Захлебываясь рыданиями, в перерывах между сигаретами, Люси все выложила сестре. Теперь близняшки сидели, недоуменно глядя друг на друга и чувствуя, что их неразделимая близость, которая ослабла со времен детства, возобновляется вновь.

— Почему ты не рассказала мне обо всем этом раньше? — укорила сестру Кэтти.

— Не знаю. Отчасти, наверное, потому, что мне было стыдно за себя. Но я действительно любила его. Я и сейчас люблю его. — Люси шмыгнула носом, расчесала пальцами один из своих хвостиков и потянулась за еще одной французской сигаретой.

— Я обо всем догадывалась. Ничего не знала, не понимала, но обо всем догадывалась, понимаешь?

— Мне надо было рассказать тебе. Но я боялась, что ты станешь плохо обо мне думать.

— Как ты могла бояться меня. Ты должна была понимать, как я все это восприму. Если это делало тебя счастливой, то было бы хорошо и для меня, а если бы я знала, какую боль он тебе причинил, о, я бы тут же захотела убить его.

— Но он действительно сделал меня счастливой.

— Тогда я бы не убила его. А что ты собираешься делать теперь?

Люси смотрела на свои руки, на пальцы с обкусанными ногтями. Она несколько минут размышляла о чем-то, затем сказала:

— Думаю, я хотела ребенка, и чтобы он развелся со Стеллой, женился на мне, и мы были бы вместе. Были бы семьей.

Кэтти молча ждала, что скажет Люси дальше, но выражение ее лица было довольно скептическим.

— А сегодня там, в лесу, я поняла, что это никогда не случится. Он не оставит жену ради меня. Он никогда даже не думал об этом. И мы никогда не будем вместе. Как там говорят? — Люси рассмеялась сквозь слезы. — Он использовал меня, как будто я. тварь бессловесная.

Они услышали, как во дворе затормозила машина.

— Барни вернулся, — сказала Кэтти.

Люси подняла голову. Из глаз ее опять текли слезы.

— Я так счастлива, — сказала она, — что у меня есть ты и Барни. Папа болен, Джимми оказался не тем, за кого я его принимала. Но ведь мы трос, мы самые близкие друг другу люди и должны держаться вместе, правда?

— Ну, конечно же.

Сестры сидели бок о бок в дыму сигарет, сознавая, что они союзники, сплотившиеся против всего остального мира.

— Люси, что же мы теперь будем делать?

Думая о Барни и Кэтти, о том, что он поддержит ее, Люси вновь обрела присутствие духа. Она сказала с новой для себя самой решимостью.

— Я не хочу, чтобы об этом узнали папа и Ханна, ну и, конечно, Стелла Роуз.

— Что же, это на руку Джимми, — сказала Кэтти.

На лице Люси отразилось презрение.

— Меня это тоже устраивает. Я не хочу принимать его помощь. Если уж так надо, сделаем всем сами.

Тут мужество вновь покинуло Люси, она зарылась головой в подушку и дала волю слезам, как тогда, на лужайке, возле Джимми. Кэтти сидела рядом, поглаживая сестру по волосам и похлопывая по плечу, и ждала, пока буря уляжется.

Они услышали шаги на ступеньках, и Кэтти выглянула из окна, чтобы посмотреть, кто идет. Она увидела, что Барни снова вскочил в свой «гольф» и уехал.

— Интересно, куда это помчался Барни в такой спешке, разодетый в пух и прах? — пошутила она, пытаясь отвлечь Люси.

Наконец Люси села на кровати. Глаза ее были опухшими. Кэтти закурила сигарету и протянула ее сестре.

— Спасибо, — затянувшись, Люси задумчиво выпустила облачко дыма. Она постепенно отвлеклась и вспомнила, что на свете существует много разных вещей, помимо ее горя.

— А почему ты дома? — спросила она Кэтти. Я думала, тебе обязательно надо быть сегодня в школе, пока тебя не вышибли оттуда.

— Да, все так, но Марсель заболела, и урок отменили. Она вообще-то пришла, но с такой чудовищной мигренью, что ей пришлось вернуться домой. Выглядела она ужасно. Так непохоже на Марсель. Никогда раньше не видела ее больной.

Люси курила, уперев подбородок в колени. Ей нечего было добавить по поводу Марсель.

Майкл прогуливался по Саутгейту — улице, где находились самые шикарные магазины Графтона. Он оставил машину на многоэтажной подземной стоянке в самом конце улицы, хотя сейчас, в конце дня, было достаточно места и на улице. Большинство магазинов уже закрывались. На витрине ювелирного уже были опущены жалюзи, лавочка с дорогими винами чуть подальше тоже уже закончила работу.

Майкл разглядел, что магазин «Ля Кутюр» еще открыт: витые золотые буквы на темно-синем фасаде были освещены двумя латунными фонарями. На витрине висело одно-единственное платье — из черного вельвета с золотистой баской вокруг лифа. Майкл представил себе это платье на Ханне — золотое облако вокруг кремового шелка ее плеч.

В дверях магазина Майкл замешкался. За стеклом висела табличка, на которой было написано «открыто» тем же причудливым шрифтом, каким была выполнена вывеска магазина. Он поглядел через стекло внутрь. Интерьер магазина был отделан обоями и кожей цвета меда. Он увидел, что Ханна сидит за рабочим столом в глубине зала. Она читала, надев очки в изящной черепаховой оправе. Когда Майкл толкнул дверь, оказавшуюся незапертой, раздалось мелодичное позвякивание.

Ханна подняла глаза. Сегодня волосы ее были собраны в пучок на макушке, на ней был темно-синий костюм с золотыми пуговицами. Эта одежда и очки придавали Ханне вид деловой женщины. Это было новостью для Майкла — он никогда не видел ее такой. Но и в этом наряде Ханна была ничуть не менее соблазнительной.

— Боюсь, что я не за коктейльным платьем, — улыбнулся Майкл.

Ханна сняла очки и задумчиво вертела их в руке.

— Нет? А как насчет платья для танцев в гольф-клубе? Или семейного торжества? Мне кажется, я могла бы вам кое-что подобрать.

— Думаю, не стоит. Ничего, что зашел вот так?

Ханна сложила очки и положила их на стол. Она отложила документы в сторону и поднялась. Майкл подумал, что она подойдет к нему и протянул руки, желая заключить ее в объятия, но Ханна проскользнула мимо и направилась к двери.

— Ничего? Ну, конечно же, ничего. Я подняла глаза и увидела тебя. Прямо как в сказке. Чудесной сказке. Я уже собиралась закрыть магазин. Ведь шесть уже есть?

Ханна перевернула табличку и повернула ключ в замке. Потом она повернула выключатель, и огни, освещавшие витрину, погасли. Теперь они были заперты в мерцающем полумраке магазина.

Майкл огляделся вокруг. Он никогда раньше не был в магазине Ханны. Сейчас он чувствовал себя как бы внутри дорогой красивой коробки конфет. Все было в бледных и мягких тонах, пропитано приятными запахами, поверхности отполированы до блеска, кругом висели изящные драпировки кремового, золотисто-бежевого и медно-коричневого цветов. На полу — толстый ковер, посреди зала — кушетка и столик с журналами мод. Одежда висела по стенам. Она была развешана в определенном порядке, как бы небольшими островками, так что вся картина в целом напоминала какое-нибудь художественное произведение в стиле модерн. Кругом был бархат, шелк, вуаль — ничего такого, что имело бы отношение к миру работы, к жизни, которую люди ведут до шести часов вечера.

Майкл чувствовал себя так, как будто все эти запахи и полумрак обволакивают его со всех сторон и начинают проникать внутрь. В этой отстраненности от реальной жизни было какое-то чисто женское начало, что-то мистическое и эротичное. И посреди всего этого великолепия стояла Ханна — живое олицетворение всех этих чувств — пышная, белокожая, как всегда шикарная. По контрасту Майкл вспомнил купальню, запахи холста, сена и креозота, поскрипывание качелей.

— Теперь мы в безопасности? — прошептал Майкл.

— Да, — улыбнувшись, кивнула Ханна. — Теперь сюда никто не войдет.

— Но нас могут увидеть снаружи. — Майкл показал рукой в сторону окна, за которым был все тот же Графтон, Саутгейт, словом — реальность.

— Нет, через эти стекла никто ничего не разглядит.

Ханна взяла Майкла за руку и повела за собой. Они прошли под аркой, отделявшей торговый зал от остальных помещений магазина. Там тоже висели тяжелые желто-кремовые шторы с золотой бахромой. Дальше Майкл увидел комнату с зеркалами вместо стен, затянутую тканью, как восточный шатер. Ханна повернула какой-то выключатель, замерцал свет, занавеска опустилась за ними, оставив их наедине с множеством отражений, глядящих изо всех зеркал.

— Здесь подгоняют одежду по фигуре, — прошептала Ханна. — Женщины любят уединение, когда их зашивают и подкалывают, чтобы угодить их самым странным подчас фантазиям.

Майкл стоял за спиной Ханны, глядя в одно из зеркал. Несколько секунд они просто смотрели на отражения друг друга.

Затем Майкл поднял руки и накрыл ими грудь Ханны. Глядя в зеркало на свое отражение и на расширившиеся от возбуждения глаза Ханны, Майкл медленно, одну за другой, расстегивал золотые пуговицы. Под пиджаком было черное кружевное белье, белая кожа Ханны и глубокая ложбинка между грудей. Юбка врезалась в пышную талию Ханны. Майклу нравилась мягкость и упругость Ханны, как бы обещавшая, что, освобождая ее от одежды, он увидит все новые и новые соблазнительные изгибы и складочки. Наконец он нашел молнию юбки, вслепую шаря руками под пиджаком. Ханна с мечтательным выражением лица выгнула спину.

— Ты уже занималась здесь этим раньше? — спросил Майкл, касаясь губами ее шеи. — Перед этими зеркалами.

— Нет, но я всегда представляла, как это будет.

— Вот так?

— Нет. Во много-много раз лучше, чем я могла себе представить.

Ханна повернулась к нему лицом, и теперь, через ее плечо, Майкл видел в зеркалах, как его руки скользят по пышным бедрам и ягодицам, жадно прижимают Ханну. Затем он опустил голову и начал целовать Ханну, как бы закрыв картинку занавеской — отражения исчезли, теперь они были только вдвоем.

Ханна расстегивала пуговицы на рубашке Майкла.

— Рубашка в полоску, золотые запонки, — бормотала она. — Типичный костюм делового человека.

— Полуодетого? В примерочной магазина женской одежды?

Смеясь, они помогли друг другу избавиться от остатков одежды. Белье Ханны упало на пол рядом с Майклом, и смех замолк так же неожиданно, как и начался. Майкл обнял Ханну за талию, а она поднялась на цыпочки, чтобы губы их были на одном уровне. Майкл взглянул вниз, на пышную округлость ее живота и тяжелые очертания бедер, на маленькие изящные руки, сомкнувшиеся вокруг него, на красные полоски, оставленные на белоснежной коже чересчур тесной одеждой. Его переполняла нежность и страсть.

— Ложись, — попросил он Ханну.

Она покорно опустилась на колени, а затем легла. Майкл опустился рядом с Ханной на колени, поднял ее руки и раздвинул ноги так, что теперь она напоминала звезду на фоне бледно желтого ковра. Майкл наклонился над ней и начал медленно целовать все ее тело, скользя губами от живота все ниже и ниже, пока бедра Ханны не задрожали и она не зашептала в исступлении:

— Да, да, о пожалуйста, да!

Украшенный зеркалами восточный шатер превратился в сказочное королевство.

Когда Майкл вошел в нее, Ханна обвила его ногами, и они оба стали смотреть на отражения в зеркалах. Лица друг друга казались им необычными, незнакомыми, тающими от удовольствия. Майклу давно уже не было так хорошо. Он купался в удовольствии, напоминавшем сладкую смерть, приветствуя ее приход.

Потом, когда они лежали, изнеможенные в объятиях друг друга, Майкл прошептал:

— Я хотел бы, чтобы это никогда не кончалось. Чтобы мне никогда не надо было уходить от тебя.

Ханна нежно провела пальцами по спине Майкла. Майкл чувствовал прикосновение каждого ее ногтя, накрашенного так ярко, что в зеркалах можно было различить яркие пурпурные пятнышки. Он давно уже перестал чувствовать разницу между тем, что видит, и тем, что ощущает, тем, что было в зеркалах, а что во плоти и крови.

Он перестал различать черты лица Ханны. Она лежала, едва заметно улыбаясь и смотрела на Майкла, опутанная собственными волосами.

— Ты сделал меня счастливой, — сказала она. — Не ожидала этого от тебя.

— Я и сам никогда еще не был так счастлив. Я люблю тебя.

Ханна закрыла ладонью его рот.

— Осторожней со словами.

— Я не могу быть осторожным, поздно быть осторожным. Я люблю тебя, Ханна.

Ханну окутало приятное тепло. «Поздно быть осторожным».

— Я знаю, — просто сказала она, касаясь губами его рта.