Цветок на ветру

Глава 2

Раньше Оливия не понимала, что такое настоящая ночная тишина. В окружающем молчании их шаги на узкой тропе казались оглушительно-громкими. Она вздрогнула, когда из-под конских копыт веером полетели камешки. Боже, их сейчас услышат! «Боксеры» наверняка где-то поблизости!

Леди Гленкарти тяжело дышала, но даже не подумала отстать и упрямо держалась рядом, чем заслужила невольное восхищение Оливии, по мере того как позади оставались миля за милей.

Из-за прикрытия облаков медленно выглянула луна. Деревьев стало меньше, и перед ними раскинулась иссушенная солнцем равнина. Льюис Синклер, идущий впереди, остановился, и леди Гленкарти почти рухнула на большой камень.

Сэр Уильям поспешил подойти к Льюису и встревожено оглядел открывшийся пейзаж.

– «Боксеров» не видно? – с тревогой спросил он, стараясь отдышаться и делая вид, что совершенно не обеспокоен предстоящим спуском.

Льюис покачал головой.

– Слава Богу, – пробормотал сэр Уильям, противясь искушению последовать примеру леди Гленкарти. Он и не подозревал, что так слаб! Сердце больно колотилось о ребра, а ноги ныли.

Синклер повернулся и, слегка хмурясь, окинул взглядом взмокшую леди Гленкарти. Он прекрасно понимал, что сэр Уильям может не выдержать предстоящий спуск. Должно быть, и леди Гленкарти испытывает то же самое. Да и неудивительно: тяжеловесная шестидесятилетняя женщина, не привыкшая к физическому труду…

Он взглянул на Оливию. Она одна не выказывала признаков усталости. Густые темные волосы, доходившие почти до талии, разметались по плечам. Туземный костюм подчеркивал стройность фигуры.

Сердце Льюиса куда-то покатилось. На какой-то момент ему показалось, что перед ним стоит Жемчужная Луна. Жемчужная Луна, могилу для которой он вырыл голыми руками, после того как «боксеры» дотла сожгли деревню, где они жили. Жемчужная Луна с ее добротой, нежностью и счастливым смехом… Жемчужная Луна, которую он любил и навеки потерял.

Руки сами собой сжались в кулаки. На скулах бешено заиграли желваки.

Жемчужная Луна была христианкой, а обращенных в христианство китайцев «боксеры» ненавидели также люто, как европейцев. Когда случилось нападение, сам Льюис находился в дальней деревушке, у постели сломавшего ногу крестьянского мальчика. Его не было рядом, когда она умерла. И, утопая в море нестерпимой боли, Льюис гадал, сумеет ли когда-нибудь простить себя.

– Женщинам нужен отдых, – заметил бэр Уильям.

Льюис провел рукой по глазам. После гибели Жемчужной Луны он во весь опор помчался в Пекин, оставив пятилетнего сына на попечение отца Фавье, апостолического викария Пекина. И потом пять долгих месяцев делал все возможное, чтобы получить помощь для несчастных новообращенных, которым грозила месть «боксеров».

Ничего не вышло. Сэр Клод Макдоналд выразил свои соболезнования по поводу смерти Жемчужной Луны, но не смог дать даже небольшого отряда солдат. Если китайцы-христиане нуждаются в защите, им придется самостоятельно найти дорогу в город.

Синклер побывал в других посольствах – американском, бельгийском, итальянском, но всюду ответ был один. Они не несут ответственности за бесчисленных китайцев, отрекшихся от веры и своих богов ради христианства.

Глаза Льюиса потемнели. Он вспомнил о наглом молодом дипломате во французском посольстве, не постыдившемся сказать, что гибель Жемчужной Луны всего лишь потеря еще одной туземки.

Услышав такое, Льюис механически выбросил вперед кулак, по странной случайности столкнувшийся с челюстью француза. Модно одетый француз как подкошенный рухнул на пол. Льюис вылетел из посольства.

Выведенный из себя всеобщим равнодушием, возмущенный бездеятельностью посланников и их неспособностью понять, сколько невинных китайцев вот-вот расстанется с жизнью, он сам стал объезжать отдаленные миссии и сопровождать как можно больше обращенных в относительную безопасность городских стен. «Боксеры» были в нескольких днях, если не часах пути от Пекина, и он вряд ли мог позволить себе тратить время на охрану Харлендов и леди Гленкарти, когда стольким людям требовалась его помощь!

– Женщинам нужен отдых, – повторил сэр Уильям, которому очень не понравилось угрюмое лицо Льюиса.

На этот раз Синклер его расслышал.

– Разумеется, – сухо обронил он и, подойдя к лошади, вынул из седельной сумки кожаную флягу.

Сэр Уильям помог жене спешиться, и все стали передавать друг другу воду. Летиция, не привыкшая пить из горлышка, нерешительно взяла флягу.

– Ради всего святого, поторопитесь, Летиция, – раздраженно буркнула леди Гленкарти. – Выльете воду не в рот, а на платье!

– Да, разумеется. Простите, Кларисса, – смутилась Летиция, снова поднося флягу к губам. На этот раз она справилась лучше, расплескав на грудь всего несколько капель.

– Поблизости есть другие виллы европейцев? – неожиданно спросил Синклер.

– Да. У Хоггет-Смайтов есть летний домик в полумиле отсюда. На опушке рощи. Но их там сейчас нет, слава Богу! Кто-то из детей заболел ветрянкой, и они остались в городе.

– Но там могут оказаться слуги, которые готовят дом к их прибытию, – настаивал Льюис.

– Ну… полагаю, да, – кивнул сэр Уильям, не совсем понимая причины такого допроса.

Льюис поднял ружье. Вполне возможно, что среди слуг Хоггет-Смайтов есть христиане. Полмили туда и обратно не так уж далеко. И дорога займет совсем немного времени. Зато леди Гленкарти отдохнет, прежде чем они пустятся, в путешествие по равнине, и если на виллу Хоггет-Смайтов еще не напали, он сможет предупредить ее обитателей и предложит вместе вернуться в Пекин.

– Синклер, какого черта… – начал сэр Уильям, собираясь отойти.

– Меня не будет десять минут, может, меньше.

– Но вы не можете оставить нас без защиты! – в тревоге запротестовал сэр Уильям. – Говорю вам, Хоггет-Смайтов там нет! Они в Пекине. Вилла стоит пустая.

– Если не считать слуг, – сухо напомнил Льюис, забирая флягу у леди Гленкарти. – Я беру это с собой. Возможно, мне удастся вновь ее наполнить.

Оливия, вспомнив, сколько мертвых и раненых могло, бы остаться после нападения «боксеров» на их виллу, шагнула к Льюису.

– Я пойду с вами, – тихо сказала она. – Вам может понадобиться помощь.

В глазах Льюиса промелькнуло удивление, но он ничего не ответил. Только молча кивнул.

– Оливия, тебе нельзя идти в лес с мистером Синклером! Это неприлично! – со слезами воскликнула Летиция Харленд.

– Я должна, тетя Летиция. Там могут быть раненые. И с доктором Синклером мне не грозит никакая опасность.

– Нет, Оливия! Я запрещаю! – всполошилась тетка, но Оливию уже ничто не могло остановить. Дотронувшись до руки Летиции, она последовала за Льюисом Синклером в чащу леса. Вскоре оба исчезли из виду.

Летиция Харленд прижала руку к губам, заглушая тоскливый крик. Как она жалела, что им пришло в голову уехать из Пекина именно сегодня! Лучше бы им вообще никогда не слышать о Китае!

– Я пожалуюсь сэру Клоду на поведение доктора Синклера, – изрекла леди Гленкарти, когда тот уже не мог ее услышать. – Эти непростительно властные манеры!

– Надеюсь, вы также уведомите сэра Клода, что доктор спас нам жизнь, – сухо напомнил сэр Уильям. – А теперь прошу меня извинить, Кларисса, но думаю, будет лучше, если вы помолчите. Не хотим же мы привлечь внимание нежелательных элементов!

Оливия с бешено бьющимся сердцем быстро шагала рядом с Льюисом. Тропа была сухой и песчаной, деревья теснились с обеих сторон. Услышав шорох в траве, Оливия затаила дыхание. Но оказалось, что какой-то маленький зверек прошмыгнул мимо, спеша в свою норку.

Льюис повернул к ней голову. В темноте она не видела выражения его глаз.

– Боитесь?

– Немного, – призналась она.

Льюис отвел с дороги низко нависшую ветку. Показалось ей или жесткие контуры его губ смягчила улыбка? Немного погодя, она нерешительно спросила:

– Доктор Синклер, почему «боксеры» так нас ненавидят?

– В Китае никогда не любили иностранцев, мисс Харленд, а договоры с другими государствами, которые правительство было вынуждено подписать, открыли ворота для чужеземцев со всех концов света, – объяснил он и, неожиданно остановившись, с непонятным раздражением добавил: – К сожалению, именно миссионеры сильнее всего обозлили крестьян, среди которых и зародилось движение «боксеров».

Вспомнив, что его родители были миссионерами, Оливия осторожно заметила:

– Наверное, из-за церковных шпилей, противоречащих принципам Фэн-шуй?

Льюис кивнул, и, несмотря на темноту, она поняла, что его лицо опять помрачнело.

– Мы обращали слишком мало внимания на глубоко укоренившиеся предрассудки крестьянского сословия.

Телеграфные столбы, воздвигнутые по всей стране, также пронзают небо и оскорбляют духов. На беду, когда поднимается ветер, провода издают протяжные стонущие звуки, и деревенские жители уверены, что их духи мучаются от боли. Кроме того, они ржавеют, и с них капает темно-красная дождевая вода.

– Понимаю, почему эти звуки их пугают, но при чем тут дождевая вода? – слегка нахмурилась Оливия.

– Они считают ее кровью, – сухо пояснил Льюис.

– Какой кошмар! – ахнула Оливия. – Неужели никто не взял на себя труд объяснить им, успокоить?

– Никто, мисс Харленд, – ответил Льюис, уже понимая, что Жемчужная Луна едва ли не с первого взгляда воспылала бы симпатией к Оливии. – Никто.

Тропа делала резкий поворот и шла вниз.

– Есть и другие вещи, которые им не нравятся? – продолжала допытываться девушка. – Например, железнодорожные пути?

– Нет, они плоские и не оскорбляют Фэн-шуй так сильно, как телеграфные столбы. Но при строительстве нельзя пройти и мили без того, чтобы не потревожить могилы чьих-то предков, а поклонение предкам – самое сильное и глубоко укоренившееся китайское суеверие.

Дальше они шагали в странно дружелюбном молчании. Наконец Оливия не выдержала:

– Теперь я понимаю, почему «боксеры» уничтожили телеграфные линии отсюда и до Пекина. Но все же почему они так злы на миссионеров, которые делают много добра? Даже в Пекине новорожденных девочек чаще всего оставляли умирать под стенами города, а миссионеры забирают их, дают кров и еду и даже учат.

Судорога боли снова исказила красивое лицо Льюиса Синклера. Жемчужная Луна как раз была таким нежеланным ребенком, брошенным под палящим солнцем и спасенным его родителями. Первые несколько лет жизни он считал ее родной сестрой и недоумевал, почему она так от него отличается. Потом ему объяснили, и они стали друзьями. Связь между ними была крепче родственной. Когда его отослали в английскую школу, именно Жемчужной Луны ему не хватало. Именно по Жемчужной Луне он тосковал.

– Так что же китайцы имеют против миссионеров? – допытывалась Оливия. – Каждый год они спасают сотни детей.

Льюис закрыл глаза, пытаясь отогнать терзающие его призраки прошлого.

– Китайцы бросали на произвол судьбы нежеланных детей с начала времен. Они не могут поверить, что миссионеры спасают девочек исключительно по доброте душевной.

Недоумение Оливии все росло.

– Чему же в таком случае они верят? – изумилась она, отбрасывая носком башмака комок сухой травы.

Льюис глянул на нее. Эта умная девушка не заслуживала лжи.

– Подозревают у миссионеров скрытые мотивы, – мрачно пояснил он. – Общеизвестная легенда гласит, что европейцы умеют превращать свинец в серебро. Поскольку спасенные девочки находятся в разной степени истощения, многие, естественно, умирают. Китайцы убеждены, что их убивают с целью получения этого серебра.

Оливия застыла и, широко раскрыв глаза, воскликнула:

– Невозможно! Это слишком мерзко!

– Мне очень жаль, – мягко ответил он, – но вы хотели правды и получили ее. Есть и другие вещи, не менее ужасные. Христианские обряды крещения и соборования также неверно поняты китайцами.

Усилием воли она заставила себя идти дальше, борясь с волной тошноты, подкатившей к горлу.

– Но… но европейцы это знают? – выдавила она, наконец. – Дядя Уильям, сэр Клод?

– Насчет вашего дяди не уверен. А сэр Клод, конечно, знает! И считает это еще одним примером деревенского невежества, которое не стоит принимать всерьез.

– А, по-моему, это необходимо принимать всерьез! – возмутилась Оливия. – Из-за этого так называемого невежества умирают люди! Миссионеры в Чжили и Шаньси. А теперь и здесь!

– Не только они. И новообращенные китайцы тоже, – прошипел Льюис с такой яростью, что Оливия растерялась. В уголках его губ залегли горькие складки. Лицо стало белее полотна.

Он ушел в себя. Отстранился от нее. Затерялся в своем страшном мире, в который ей удалось на мгновение заглянуть, когда она застала, его врасплох и увидела бездну страдания в глазах.

Оливия снова замолчала, гадая, что стало причиной этой боли. Возможно, его родителей убили «боксеры»? А может, обращенные в христианство китайцы, которых он знал, претерпели мучительную смерть?

Сердце у нее защемило. Только сегодня утром она была опьянена красотой Китая! Удодом, летящим над долиной, безоблачным небом и белоствольными соснами. Теперь красота уничтожена, превратилась в уродство. Чудовищное уродство.

Белый камень виллы Хоггет-Смайтов сверкнул между деревьями. Оливия вздрогнула от страха. Вокруг все спокойно. Очень спокойно. Но это не означает, что здесь уже не успели побывать «боксеры». Что по земле не разбросаны тела.

Они вышли из леса, и Льюис внимательно осмотрел притихший дом. На окнах нет ни ставен, ни штор, цветочные клумбы, едва различимые в лунном свете, потоптаны десятками бесцеремонных ног.

– Останьтесь здесь, – тихо велел он.

– Но почему…

– Здесь были «боксеры» и, вполне возможно, еще не ушли. Делайте, как я сказал.

Оливия содрогнулась как от озноба, несмотря на удушливую жару.

Льюис легко взбежал по ступенькам крыльца.

Где-то прокричала сова, и Оливия стиснула зубы. Сейчас не время паниковать! И бежать некуда. Негде скрыться.

Льюис быстро пробежал по пустым разгромленным комнатам. Еще не успев войти, он интуитивно ощутил, что Хоггет-Смайтов здесь нет, но хотел пощадить Оливию. Не дать ей увидеть изуродованных мертвецов.

Но в комнатах первого этажа не было тел. И запаха крови тоже не чувствовалось. Он поднялся на второй этаж, пробежал по извилистым коридорам, открывая дверь за дверью. В детской валялась перевернутая лошадка-качалка, глядя в пустоту стеклянными глазами.

– Благодарение Богу за ветрянку, – сказал он себе и, войдя в разоренную кухню, наполнил флягу водой и пошарил по полкам в поисках галет.

Оливии казалось, что прошла вечность, прежде чем на крыльце вновь появилась высокая фигура.

– Можете это нести? – спросил он и сунул ей в руки несколько пачек галет. – Виллу разграбили, но нигде нет ни раненых, ни убитых.

– Но слуги могли быть здесь во время нападения, – заметила Оливия, когда он повел ее в конюшню. – Куда они могли деваться?

– Если они христиане, вернулись в свои деревни. Если нет, вероятнее всего, присоединились к «боксерам».

– Такого быть не может! – ахнула Оливия. – Слуга Хоггет-Смайтов работают у них много лет и всегда были преданы хозяевам!

Льюис мрачно усмехнулся и стал открывать дверцы пустых денников.

– Когда «боксеры» доберутся до Пекина, вы поразитесь, как быстро возрастут их ряды за счет китайцев, «преданных» европейцам, – сухо предрек он.

Оливия молча уставилась на него. Синклер родился в Китае. Воспитывался в Китае. Женился на китаянке и посвятил жизнь Китаю и его жителям. И все же говорил о них так, будто ненавидел всеми силами души.

– Вам не нравятся китайцы? – выпалила она.

Льюис открыл дверцу очередного стойла и обернулся к ней, удивленно вскинув темные брови:

– А вам?

– Нравятся, – не задумываясь ответила она, остро ощущая его близость в почти полной темноте.

– Даже после всех стараний «боксеров» уничтожить вас и вашу семью? – не унимался он.

– Не все китайцы «боксеры». И я не верю, что все китайцы им сочувствуют.

Глаза его потеплели.

– Возможно, вы правы, – согласился он, и впервые за все это время его губ коснулось некое подобие улыбки. – Но когда известие о случившемся дойдет до Пекина, сомневаюсь, что ваши друзья и родные с вами согласятся.

Льюис распахнул дверцу последнего стойла. Низкорослая крепкая монгольская лошадка равнодушно воззрилась на них.

– Вы совсем не такая, какой я посчитал вас сначала, – признался Льюис, выводя лошадку из стойла и шаря вокруг в поисках сбруи.

– Интересно, выдержит она леди Гленкарти? – с сомнением спросила Оливия, гладя лошадку по мягкому носу.

Льюис широко улыбнулся. В темноте блеснули белоснежные зубы.

– Монгольские лошадки привыкли носить тяжести, мисс Харленд.

– Но не такие высокородные тяжести, – лукаво пробормотала Оливия.

Глаза Льюиса смешливо блеснули.

– Не такие, – согласился он, – и сомневаюсь, что вышеозначенная леди обрадуется столь неказистому транспорту.

Они зашагали обратно, ведя лошадку в поводу, и когда до равнины осталось совсем немного, Оливия с непонятной застенчивостью прошептала:

– Я еще не поблагодарила вас за то, что спасли мою жизнь.

Синклер вздрогнул, но тут же небрежно пожал плечами, и она, даже не глядя, почувствовала, что его лицо вновь стало жестким и отчужденным. Возможно, не хочет, чтобы ему напоминали о тех страшных минутах, когда он пришел ей на помощь. Много ли мужчин на его месте сделали бы то же самое? Филипп, конечно, и не подумал бы броситься спасать ее родных. Но вряд ли кто-то еще осмелился бы в одиночку выстоять против жестокого нападения «боксеров».

Льюис продолжал молча шагать по тропинке. Он спас Оливию Харленд, ее родных и даже несносную леди Гленкарти, но не сумел спасти собственную жену. И горечь так душила его, что он почти не мог дышать.

Его одолевала ненависть к стране, которую он всегда любил так страстно.

Льюис снова сжал кулаки. Ничего, он начнет новую жизнь где-нибудь еще. Но где? В Англии, с ее аккуратными полями и узколобыми представителями высшего общества, у него начиналась клаустрофобия. Он не хотел жить нигде, кроме Китая. Китая, который нуждался в нем. Китая, который был в его крови. Китая, который предал его.

– Что это? – спросила леди Гленкарти, когда они вышли из леса. Взгляд ее был устремлен на лошадку.

– Монгольский пони. Он очень крепкий, – заверила Оливия, ласково гладя животное.

– Мне предстоит ехать на этом? – неприязненно фыркнула леди Гленкарти.

– О, пожалуйста, Кларисса, – взмолилась Летиция Харленд, со страхом глядя на пони. – Правда, он маленький, но выглядит свирепым, и вряд ли я смогу на нем ехать.

Леди Гленкарти уже приготовилась к негодующей тираде, когда Льюис равнодушно вставил:

– Вам придется что-то сделать с платьем, если хотите сесть на лошадь.

Леди Гленкарти стиснула зубы, но, признав поражение, с яростной силой разорвала боковой шов платья едва ли не до самого бедра и забралась на пони со всем возможным достоинством.

Как ни удивительно, Оливия совсем не чувствовала усталости. Они снова двинулись в путь, и она шла рядом с Синклером. Сзади неуверенно покачивались в седлах Легация и леди Гленкарти. Процессию замыкал сэр Уильям, изо всех сил старавшийся не показывать усталости.

– Далеко ли до южной большой дороги? – спросила Оливия Льюиса, оглядывая простиравшуюся перед ними обширную спокойную, выжженную солнцем равнину. В эту весну на землю не упало ни капли дождя. Урожай погиб. Поля остались неубранными. В некоторых частях страны засуха длилась уже два года.

– Миля. Или меньше. Если прислушаетесь, уловите стук колес.

Оливия на минуту остановилась, и прислушалась. До нее донесся очень слабый, но отчетливый грохот китайских тележек, катившихся по иссохшей земле.

– Это не могут быть «боксеры»? – с внезапным страхом спросила она.

– Вряд ли, – покачал головой Синклер. – «Боксеры» путешествуют верхом, что выходит гораздо быстрее.

– Но кто это? Китайцы редко ездят по ночам. Почему на дорогах столько людей, да еще в такое время?

– Беженцы, – сдержанно ответил он. – Новообращенные бегут на юг.

Шум постепенно становился все отчетливее, и Оливия увидела длинную процессию, направлявшуюся к Пекину. Только некоторые счастливчики сидели на повозках. Бледные испуганные лица выглядывали поверх высоких бортов. Ослики и мулы пошатывались под непосильным грузом. Женщины несли младенцев на спинах. Дети постарше устало брели за родителями.

– Откуда взялись все эти люди? – озадаченно пробормотала Летиция, когда узкая тропа, по которой они шли, слилась с широким трактом.

Никто не ответил. Льюис что-то тихо говорил престарелому китайцу, опиравшемуся на крепкий березовый посох, а Оливия встревожено наблюдала за ним. Когда старик, прощально взмахнув рукой, отошел, Оливия поспешила к Льюису. Сердце ее упало при виде его помрачневшего лица.

– Все они бегут от «боксеров»? – допытывалась она, не обращая внимания на толчки со всех сторон.

– Да. Они из Шаньфу. В городе есть несколько миссий и большая больница, а большинство населения – христиане.

Где-то пронзительно закричал ребенок.

– И все ушли? – недоверчиво допытывалась она.

– Все, кто может ходить, – подтвердил Льюис тоном, от которого у нее мороз прошел по коже. В больнице наверняка остались лежачие пациенты. Женщины и дети.

Оливия слегка покачнулась. Льюис бросил на нее обеспокоенный взгляд.

Ей выпал тяжелый, кошмарный день. Не жалуясь и не сетуя, она прошла несколько миль по бездорожью и, должно быть, совсем измучена, хотя виду не показывает.

Оливия была не слишком высока: пять футов два или три дюйма, а с распущенными темными волосами и в грубом туземном платье выглядела настоящей китаянкой. Он ощущал чистый запах ее волос, видел тонкий профиль и испытывал давно забытую потребность защитить и охранять. И сознание этого наполнило его глубочайшим беспокойством.

Синклер поспешно отвел глаза и тут же услышал резкий голос леди Гленкарти:

– Доктор Синклер, будьте так добры уведомить того крестьянина впереди, что нам нужна его тележка.

Упомянутый крестьянин, устало толкавший тележку, в которой сидели его жена и ребенок, опасливо оглянулся и ускорил шаг.

– Ради всего святого, остановите его! – взвизгнула леди Гленкарти. – Я отказываюсь ехать на этом злосчастном животном! Потребуйте, чтобы он отдал тележку!

– И позволил жене и ребенку идти пешком? – уничтожающе бросил Льюис.

– Крестьяне привыкли много ходить, – отрезала леди Гленкарти, подводя пони к крестьянину и нагибаясь, чтобы схватить его за плечо.

Тот злобно взвыл и увернулся, едва не сбив ее.

– Стоять! – завопила леди Гленкарти, сверкая глазами. Грудь ее тяжело вздымалась. Усмиренный крестьянин выполнил приказание, и леди Гленкарти с победным видом, скатилась с пони и промаршировала к тележке. Но тут Синклер широким шагом устремился к ним и, вцепившись в руку леди Гленкарти, повернул ее лицом к себе. Лицо его исказилось таким бешенством, что даже сэр Уильям попятился.

– Вы не имеете права распоряжаться тележками, ни этой, ни вообще никакой! – прошипел Синклер. – Немедленно садитесь на пони или идите пешком!

Леди Гленкарти безуспешно пыталась вырваться.

– Как вы смеете говорить со мной подобным тонем? – взвилась она, но в голосе не звучало привычной властности, Да и выглядела она довольно жалко. – Немедленно извинитесь! Сэр Уильям, потребуйте, чтобы он извинился.

– Доктор Синклер совершенно прав! – сухо заявил сэр Уильям. – В тележке мы все не поместимся, так что нам придется разделиться, а это очень опасно. Кроме того, женщина и ребенок выглядят настолько слабыми, что просто не смогут идти.

– Но есть и другие тележки! Много тележек! – упорствовала леди Гленкарти. Крестьянин, сообразив, что получил отсрочку приговора, снова пустился бегом.

– И все они не наши, – категорично заявил сэр Уильям. – Я не настолько низко пал, чтобы лишать женщин и детей их единственного имущества. Садитесь на пони, Кларисса, и в путь!

Леди Гленкарти злобно покосилась на него и, вырвавшись от Льюиса, промаршировала обратно. Но, усевшись на пони, так яростно вонзила каблуки в бока, что тот обиделся на подобное обращение и, раздраженный непривычной тяжестью, протестующе фыркнул и бросился вперед. При этом он сбил с ног Оливию. Та упала, ударившись об утоптанную землю с такой силой, что не сразу смогла дышать. Словно сквозь вату до нее донеслись яростные проклятия Синклера. Он очутился рядом, встал на колени, приподнял ее за плечи и с поразившей ее глубиной чувств прошептал:

– Вы не ранены?

Оливия качнула головой, и он, осторожно ее приподняв, положил ее голову себе на грудь. Она ощутила все тот же слабый аромат одеколона, который шел от его одежды… неопределенный запах мужчины, от которого сердце безумно заколотилось чуть ли не в горле. Даже Филипп не обнимал ее так нежно.

Покраснев, она попыталась отстраниться. Но он легко ее удержал.

– Не двигайтесь. У вас идет кровь. – Держа Оливию так близко, что ее волосы касались его щеки, он прижал платок к ее виску. Она затрепетала.

– Это всего лишь царапина, совсем неглубокая.

Пряди шелковистых волос беспорядочно разметались по ее плечам, лаская его руки. Неожиданно возникло ощущение, что он держит в объятиях Жемчужную Луну. Жемчужную Луну, сладостную, покорную, с гибким горячим телом.

Терзаемый мукой скорби и желания, он впился пальцами в мягкую кожу. Прижал губы к ее волосам.

Оливия хотела крикнуть, но с губ не сорвалось ни звука. Ее охватило странное, безумное, первобытное чувство, лишившее рассудка. Хотелось прижиматься к нему все теснее, обвить руками шею, ощутить прикосновение губ к своим щекам, рту, груди…

– Она не покалечилась? – спросил дядя, голос которого донесся словно из другой жизни. Другого мира.

– Оливия! О мое дорогое дитя! – охала тетка, неуклюже сползая с лошади.

Руки, обнимавшие ее, застыли. Оливия. Не Жемчужная Луна. Оливия, почти незнакомая девушка. Он отпустил ее так резко, что Оливия застонала. Глаза его больше не пылали огнем. Исчезла нежность.

– Если хотим добраться до Пекина к утру, нужно спешить, – холодно бросил он, отворачиваясь. Сэр Уильям помог племяннице подняться. Голова кружилась, Оливия едва держалась на ногах. Прижав к виску платок, она смотрела вслед Синклеру. Сердце по-прежнему бешено колотилось. Кровь стучала в висках.