Цветок на ветру

Глава 4

При виде Оливии он вопросительно поднял брови Правда, по его глазам она ничего не смогла прочесть.

– Я хотела извиниться перед вами, – начала она, стараясь говорить ровным голосом. – Несколько минут назад Лань Куй застала меня врасплох, и я ответила ей не слишком вежливо. И чересчур поспешно. Заявила, что вы даже не друг мне… Поверьте, я вовсе не это имела в виду. Пыталась объяснить, что мы совсем недавно познакомились. Что…

Выведенная из равновесия его близостью, она не могла найти нужных слов.

– Я все понял, – перебил он, положив конец ее сбивчивой речи. Его доброта с новой силой поразила ее.

Глядя на него, она забыла, что перед ней распутник и волокита. Сейчас она знала одно: в его присутствии у нее возникало ощущение полной безопасности.

Сначала ей показалось, что он хочет сказать еще что-то. Что-то очень важное. Но он лишь сообщил, что солнце взойдет в течение часа.

–Да, – кивнула Оливия. Ей больше не хотелось держаться от него на расстоянии. Ее гнев и ярость уже утихали. Может, она не так поняла его поступки?

Ей очень хотелось признаться ему во всем. Но слова не шли с языка. При воспоминании о его объятиях она вспыхнула. Синклер ничего не должен знать, иначе сочтет ее бесстыдной развратницей. Она совершенно напрасно решила, что в его объятиях испытала нежность и страсть. Синклер просто старался ей помочь и держал, пока она не отдышалась, желая увериться, что с ней все в порядке. Наверное, сделал бы то же самое для тети или леди Гленкарти. И чисто случайно прижался губами к ее волосам.

Он грустно усмехнулся, и неясное сожаление охватило Оливию. Если быть честной с собой до конца…

В этот момент она с болезненной ясностью осознала: ей хотелось, чтобы он обнял ее в порыве страсти!

Оливия поспешно отвернулась, сгорая от стыда и смущения.

Она помолвлена с Филиппом и, сама того не подозревая, влюбилась в Льюиса Синклера! В женатого человека, о чьем существовании она не подозревала еще сорок восемь часов назад.

Оливия подождала, пока Лань Куй поравняется с ней, и женщины пошли рядом.

Как все это случилось? Как могла она, Оливия Харленд, благоразумная и рассудительная, позволить себе так безрассудно поддаться чарам едва знакомого человека?

Оливия прижала ладонь к пылающему лбу, и тетка, заметив это, немедленно взволновалась:

– Тебе плохо, Оливия?

Оливия изобразила ободряющую улыбку:

– Нет, тетя Летиция, Пожалуйста, не беспокойтесь. Скоро мы будем в Пекине.

Пекин…

Голова разболелась еще сильнее. В Пекине она встретит Филиппа. Хватит ли у нее решимости выйти за него? Ее чувства к нему не изменились. Она по-прежнему считала его самым красивым, самым обаятельным мужчиной из всех своих знакомых. Но он, его улыбки и нежные слова не пробуждали в ней того лихорадочного желания, как один лишь взгляд Льюиса.

Поднявшееся солнце озарило равнину золотистым светом. Вдали в рассветном мареве темнели массивные зубчатые стены Пекина. Леди Гленкарти расправила плечи и убрала неряшливые пряди седеющих волос в некое подобие прически. Летиция Харленд подавила вздох облегчения и поклялась никогда, никогда больше не покидать столь безопасного убежища, каким ей представлялось британское посольство. Сэр Уильям старался не думать о ноющем теле и стоически продолжал шагать вперед. Пройдет не менее двух часов, прежде чем они окажутся у ворот города. Два часа… а «боксеры» могут напасть в любой момент.

Оливия крепче прижала к груди малыша Лань Куй Мысли ее находились в таком смятении, что она даже не обрадовалась при виде стен Пекина.

Когда путешествие окончится, Льюис Синклер распростится с ними и Оливия больше никогда его не увидит. Возможно, тогда, освободившись от его присутствия, она сумеет возобновить прежние отношения с Филиппом.

Ее охватил холодный озноб. Даже в разлуке Оливия не перестанет думать о нем. Гадать, где он сейчас и что делает. Но разве можно выйти за одного человека и мечтать о другом?

Малыш оттягивал правую руку, и она переложила его на левую. Всего несколько часов назад жизнь казалась такой простой и счастливой! Теперь же напоминает эту дорогу – неровную, в ухабах и выбоинах… Как плохо, что ей не с кем поговорить по душам. Но тетка, услышав правду о её чувствах, будет потрясена до глубины души.

Вот если бы мама была жива! Может, она смогла бы посоветовать, что теперь делать. Проблемы, ожидающие Оливию в Пекине, не решит никто, кроме нее самой.

За спиной раздался отчаянный вопль, и Оливия повернулась, почти ожидая увидеть надвигающихся на них мужчин с красными повязками, но заметила чумазую, растрепанную девушку, склонившуюся над бездыханным стариком. Оливия рванулась в ту сторону. Но ребенок был так тяжел, что она едва не потеряла сознание.

Крестьяне, спешившие мимо, не обращали внимания на трагическую сцену. Опустившись на колени рядом с упавшим, Оливия взглянула на знакомый березовый посох и узнала старого китайца, с которым разговаривал Льюис, прежде чем их компания свернула на большую дорогу.

Льюис тоже оказался рядом, еще раньше, чем она, и тоже опустился на колени. Девушка, рыдая, ломала руки. Льюис приподнял морщинистое веко, прижал ухо к груди старика и сдержанно приказал:

– В моей седельной сумке есть кожаный футляр. Принесите поскорее.

Оливия послушно поднялась, поудобнее взяла ребенка и едва не упала от усталости.

– Отдайте ребенка Лань Куй, – посоветовал Синклер, в глазах которого плескалось сочувствие, неизвестно только – к ней или к старику. – Она уже успела передохнуть.

Оливия протянула младенца матери, оставляя без внимания паническое кудахтанье тетки, возмущенной тем, что доктор Синклер снова задерживает их без особой нужды.

Подбежав к Льюису, Оливия увидела, как он приподнял голову старика. Дыхание ее перехватило. Никого из окружавшей их толпы – ни соотечественников старика, ни тетку, ни леди Глевдсарти – не волновало, жив он или умер. Никого, кроме Льюиса Синклера. Недаром сестра Анжелика утверждала, что он человек добрый и благородный. Наблюдая, как Синклер открывает футляр и берет из него пузырек, Оливия поняла, что имела в виду монахиня. После женитьбы на китаянке двери светских гостиных были закрыты для него, однако многих мужчин, имеющих китайских содержанок, которых обычно селили в отдаленных кварталах города, любезно принимали в домах европейцев. Это их следовало бы осуждать! Не доктора Синклера.

Льюис поднес пузырек к посиневшим губам старика. Веки больного дрогнули.

– Что это? – с любопытством спросила Оливия.

– Настойка наперстянки. Сердечный стимулятор.

– Это спасет его?

– Нет, – покачал головой Льюис, – но поможет добраться до Пекина и умереть с достоинством. Если он скончается здесь, тело будет брошено на растерзание стервятникам. Китайцы придают огромное значение посмертным церемониям.

Он стал что-то говорить рыдающей девушке. Наверное, объяснял, как ухаживать за престарелым родственником.

– Ему нужна тень, – сказал он, обращаясь к Оливии. – Через час солнце поднимется высоко, а в таком состоянии он не сможет продолжать путь.

– А лошадь? Нельзя ли усадить его в седло? – расстроилась Оливия.

Синклер покачал головой.

– Конечно, на горизонте уже виден Пекин, но идти еще не менее двух часов, а ни сестра Анжелика, ни ваша тетя не смогут тащиться пешком по такой жаре.

Нагнувшись, он подхватил истощенного старика на руки.

– Справа, чуть впереди, есть дерево. Я положу его в тени под присмотром внучки и оставлю флягу с водой.

– Но он умрет из-за того, что у него нет лошади! – вскрикнула Оливия и, вскочив, побежала за ним. – Пекин уже недалеко! Наверняка оттуда уже идет помощь! Скоро приведут лошадей, много лошадей! Позвольте мне остаться с ним, пока они не прибудут!

Она хотела сказать еще что-то, но столкнулась с жестким взглядом Синклера.

– И кто, по-вашему, Оливия, пришлет лошадей? Откуда должна прийти помощь, на которую вы надеетесь?

Он впервые назвал ее по имени. Оливия, стараясь заглушить стук сердца, продолжала:

– Сейчас, при свете дня, со стен города увидят беженцев, бредущих к городу. Даже если императрица не пришлет на помощь войска, это сделают сэр Клод или мистер Конгер из американского посольства.

На этот раз в почти черных глазах Льюиса Синклера мелькнуло нечто вроде жалости. Нежное лицо девушки было покрыто пылью. Под глазами синели круги. Стройная фигурка поникла от усталости.

За последние несколько часов она испытала на себе все ужасы нападения «боксеров». Слышала историю сестры Анжелики и Лань Куй. Видела бесконечную вереницу беженцев, едва передвигавших ноги. И все же верила, что о несчастьях этих людей ничего не известно властям. Что дипломаты и военные в любую минуту прискачут сюда, готовые помочь больным и измученным людям.

– Видите ли, Оливия, – мягко пояснил он, – вот уже много дней беженцы стекаются в город. Если бы власти намеревались что-то для них сделать, давно бы отдали такой приказ.

– Но они не могут этого знать! Увидев это, – она жестом обвела дорогу, забитую людьми, мулами и тележками, – они, конечно, позаботились бы о больных и старых.

– О больных и старых китайцах? – сухо уточнил Льюис, стараясь не выказать злости, охватившей его при упоминании о властях, которых нисколько не интересовала судьба китайских христиан.

Оливия уставилась на него, не желая верить, что сказанное им правда, и все же зная, что Синклер никогда не станет ей лгать.

– Филипп, конечно, организовал бы экспедицию! – горячо воскликнула она, вздернув подбородок.

– Филипп?

Во рту у нее внезапно пересохло.

– Мой жених. – Пояснила она, не понимая, почему так трудно дается каждое слово. – Он младший дипломат во французском посольстве.

Льюис молча кивнул и понес старика в тень. Если жених Оливии Харленд хоть немного похож на дипломата, оскорбившего память Жемчужной Луны, вряд ли он хотя бы мимоходом подумает о каких-то крестьянах, стремящихся попасть в город.

Оливия стояла на обочине пыльной дороги и дожидалась Синклера. Ну вот, она все сказала. Он узнал о помолвке. И не выказал ни разочарования, ни досады.

При чем тут досада? Она еще выше вздернула подбородок. Он не влюблен в нее. Он любит жену. Женщину, изменившую течение всей его жизни.

Девушка с грустью смотрела, как Льюис с трогательной нежностью укладывает старика под дерево. Каким сильным он кажется! Резкие черты лица, прямой нос, твердый подбородок…

Он снова что-то втолковывал юной китаянке, и на этот раз в его голосе не звучало и тени привычной резкости. Мягкость к слабым и немощным исходила от его силы. Почему она раньше не видела этого? Почему считала его надменным и спесивым?

Он вернулся к Оливии. На скулах его играли желваки.

– Больше я ничего не могу для него сделать. Когда мы доберемся до Пекина, возможно, удастся собрать добровольцев и вернуться сюда верхом. Если же нет…

Он пожал плечами, и у нее не осталось сомнений в участи старика и ему подобных, если помощь так и не придет.

Решимость пришла на смену ее усталости. До этой минуты Оливия думала только о том, как поскорее оказаться в Пекине. Убедиться, что тете с дядей не грозит опасность. Теперь у нее появилась еще одна причина, по которой следовало как можно скорее добраться до города, – необходимость организовать помощь беженцам.

– Но ведь в беде оказались не только люди на дорогах, верно? – прошептала она, когда они вернулись к своим, и Льюис снова устроил Чен-Ю у себя на спине. – Есть еще миссионеры в ближайших от Пекина миссиях. Вряд ли им уже известно, что «боксеры» продвинулись так далеко на юг. Их нужно предупредить и проводить в город.

Льюис устало кивнул.

– К несчастью, очень немногие жители Пекина отважатся на такой риск. Первым делом нужно потолковать с Моррисоном, пекинским корреспондентом «Таймс». Когда-то он повел экспедицию в Новую Гвинею. Там его бросили с двумя копьями в груди, приняв за мертвого. Он один и безоружный прошел пешком всю Австралию, а потом пробирался от Шанхая к бирманской границе. Он без промедления объедет ближайшие миссии.

Оливия вспомнила, что встретила корреспондента «Таймс» на одном из званых вечеров леди Макдоналд. Красивый мужчина лет тридцати пяти, он, судя по виду и решительным речам, сразу согласился бы с планами Льюиса. Его представили ей как доктора Моррисона, и в его речи слышался легкий шотландский акцент. Очевидно, у доктора Моррисона и Льюиса Синклера, кроме бесстрашия, было еще много общего.

– А с кем еще? – выпалила она. Льюис нахмурился.

– С молодым Шамо, швейцарским владельцем «Отель де Пекин».

– И это все? – ахнула она.

– Есть еще пара бродяг и авантюристов, готовых покинуть безопасное убежище и броситься спасать невинных. Но вряд ли я сумею собрать отряд больше чем из полудюжины человек.

Оливия недоверчиво покачала головой. Она сразу же отправится к Филиппу, тот поговорит с посланником, и вскоре из Пекина вышлют спасательные партии.

Тяжело дышавшая Лань Куй, шедшая чуть сзади, споткнулась, и Оливия подбежала к ней. Очевидно, женщина так устала, что нести ребенка ей было не под силу.

Руки Оливии болели, ноги налились свинцом. Она едва держалась на ногах от усталости, но все же молча взяла плачущего младенца у Лань Куй и снова прижала к плечу. На этот раз она прочла во взгляде Льюиса искреннее восхищение и с бешено бьющимся сердцем, быстро отвела глаза. Не дай Бог, он догадается о ее чувствах.

Идти под солнцем стало еще труднее. Пекин чернел на горизонте, как мираж. Город мечты, с высокими зубчатыми стенами. Постоянно в поле зрения, а добраться до него казалось невозможным…

Облака пыли, поднимаемые тележками, душили путников. Жара угнетала. Их толкали со всех сторон, и Оливия втайне удивлялась, как еще способна передвигать ноги. Очевидно, выглядела она так, что Льюис тихо скомандовал:

– Немедленно отдайте ребенка Лань Куй.

Оливия оглянулась, увидела полузакрытые глаза и неровную походку Лань Куй и покачала головой. Льюис не стал спорить, просто подвинулся ближе и взял ее за руку. Оливия не протестовала. Не пыталась вырваться. На это не было ни сил, ни желания. Чен-Ю по-прежнему цеплялся за шею Льюиса, моргая усталыми глазенками. Даже спина леди Гленкарти потеряла безукоризненную прямизну. Но больше всего Оливии было жаль дядю. Пережитые испытания оставили на нем свою печать. Бедняга словно состарился на десять лет. Он не привык к физическим нагрузкам, и долгий путь вкупе с постоянной угрозой нападения сказались на нем не лучшим образом.

Изнемогая от тревоги за дядюшку, она не смотрела, куда идет, и оступилась. Льюис успел удержать ее и, несмотря на все возражения, взял у нее ребенка. Но прежде слегка подвинул Чен-Ю, чтобы легче было нести второго малыша на руках.

Освобожденная от бремени, Оливия устало плелась рядом с Синклером. Пыль запорошила глаза. Приставив козырьком руку ко лбу, Оливия попыталась определить, далеко ли еще до Пекина. На ее затуманенный взгляд, стены ничуть не стали ближе. И никогда не станут. Она понимала, что со стен явно видна их жалкая процессия, но ни один всадник не вылетел из ворот Тяньаньмэнь, чтобы поспешить им на помощь.

– Осталось не более часа, – ободрил Льюис, словно пронзая дымку ее усталости сиянием черных глаз.

Девушка откинула с нежной щеки прядь волос и нерешительно улыбнулась. В этой улыбке так странно сочетались невинность и чувственность, что Льюис едва не задохнулся. Эта девушка, отважная и прекрасная, действует на него так, как ни одна женщина, кроме… Жемчужной Луны. Он и не думал, что когда-нибудь еще испытает нечто подобное.

Но тут Льюис вспомнил жениха, ожидавшего ее во французском посольстве. Наверное, он не похож на неприятного молодого дипломата, которого он сбил с ног ударом в, челюсть.

– Я вижу желтые крыши Татарского города! – вдруг радостно воскликнула тетка.

Оливия протерла глаза. Сорокафутовые толстые стены словно вырастали из опаленной солнцем земли. Над ними поднимались желтые крыши помещений для стражи, а над крышами виднелись знакомые очертания Белой Дагобы.[3] Выше уже ничего не было, и Оливия впервые поняла почему. Более высокие крыши, как считали китайцы, пронзали небо и оскорбляли Фэн-шуй.

Путешествие почти окончено, но Оливия, почему-то не разделяла искреннего облегчения тетки. Добравшись до города, сестра Анжелика с детьми, скорее всего, отправится в англиканскую миссию и возьмет с собой Лань Куй и младенца. Тетя, дядя и леди Гленкарти немедленно устремятся в британское посольство, а Оливии придется последовать за ними. Льюис Синклер будет разыскивать доктора Моррисона и месье Шамо. По всей вероятности, они больше никогда не увидятся.

Оливия смотрела на него, на его четкий профиль, густые черные волосы, пружинистые, как вереск, и горло сжималось все сильнее.

Наконец они достигли южных ворот Внешнего города и медленно двигались в толпе по насыпной мостовой, которая была специально сделана повыше, чтобы зимой, когда земля раскисала от дождей, можно было спокойно пройти по мелкому гравию. Ворота Тяньаньмэнь, ведущие в лежавший впереди Татарский город, были совсем недалеко, и леди Гленкарти и Летиция жадно уставились на них. Их изрядно помяли во Внешнем городе, но оказалось, что в Татарском городе творится настоящий хаос.

Насыпная мостовая превратилась в улицу шириной шестьдесят футов. По обеим сторонам тянулись в три ряда наскоро сооруженные из бамбуковых циновок лотки и лавчонки. Это был город канатоходцев и жонглеров, предсказателей и уличных торговцев, которые когда-то так завораживали Оливию. Но теперь этому пришел конец.

Вонь немытых, больных тел едва не сбивала с ног. Она больше не находила ничего экзотического в оборванных предсказателях и писцах. Сейчас Оливия видела только ужасающую бедность. И полуголых детей, копошившихся у смрадных, убогих лачуг, считавшихся их домами.

– О, слава тебе Господи! – всхлипнула Летиция Хар-ленд при виде крыш и стен посольского квартала. – О, Уильям, я так измучена. Так измучена!

Уильям, с посеревшим от усталости лицом, погладил жену по руке, зная, что придется забыть о ванне и отдыхе, пока он не сообщит сэру Клоду Макдоналду о случившемся.

Англиканская миссия находилась на противоположной стороне от посольского квартала, и сестра Анжелика попросила леди Гленкарти остановить пони.

– Здесь мы должны расстаться, – мягко пояснила она. – Доктор Синклер, не поможете мне спешиться?

Льюис снова отдал младенца Оливии, поставил на землю Чен-Ю и легко поднял сестру Анжелику.

– Минуту! – воскликнула леди Гленкарти. – Так не пойдет, доктор Синклер! Англиканская миссия, должно быть, забита беженцами. Одному Господу известно, какие там условия жизни. Сестра Анжелика должна сопровождать нас в посольский квартал.

– А дети? – с легкой насмешкой осведомился Льюис. Леди Гленкарти окинула его надменным взглядом.

– И дети тоже, – не колеблясь, ответила она.

Сестра Анжелика покачала головой.

– Спасибо, леди Гленкарти, но я буду более полезна в миссии, чем в посольском квартале.

– Вздор! – свирепо прошипела леди Гленкарти. – Улицы так запружены, что вы просто не сможете добраться туда пешком.

– Меня проводит доктор Синклер, – спокойно ответила монахиня. – Но может, если в миссии действительно так много народа, вы сможете взять с собой Чуня и Чен-Ю?

Перспектива появиться в посольском квартале с двумя китайскими сиротами, очевидно, потрясла леди Гленкарти, но она без колебаний деловито кивнула:

– Будьте добры, посадите Чен-Ю ко мне за спину, доктор Синклер.

Льюис усадил сбитого с толку мальчика позади леди Гленкарти, а та величественно обратилась к Лань Куй:

– Хотите, я возьму мальчика?

Китаянка покачала головой, кажется, боясь леди Гленкарти еще больше, чем «боксеров».

– Как угодно, – кивнула леди Гленкарти. – Я присмотрю за мальчиками, пока все это безобразие не закончится. До свидания, доктор Синклер. Вряд ли мы встретимся снова.

– Ваша лошадь доктор… – нервно начала Летиция Харленд, гадая, не стоит ли спешиться и проделать последний этап путешествия пешком.

– Я вернусь за ней, после того как провожу сестру Анжелику и Лань Куй в миссию, – ответил Льюис. – До свидания, сэр Уильям. Постарайтесь объяснить сэру Клоду всю серьезность ситуации и необходимость немедленного укрепления города.

– Обязательно! – с жаром поклялся сэр Уильям.

Мужчины обменялись рукопожатиями, и Льюис пристально посмотрел на Оливию. Ей показалось, что в глубине черных глаз таилось сожаление.

Он попрощался с ней. Она едва слышала его голос в шуме толпы. Их руки соприкоснулись. Ей хотелось прижать его ладонь к щеке, но Оливия разжала пальцы и отступила, как диктовали правила этикета. Зато она успела заметить крошечные золотые искорки, усеявшие темную радужку. Маленький шрам над левой бровью.

Жесткая линия его губ слегка смягчилась, и на секунду ей показалось, что он сейчас улыбнется, неотразимо, печально. Совсем как вчера, когда они нашли лошадь в конюшне Хоггет-Смайтов. Но к ее разочарованию, ничего подобного не случилось. Он едва заметно усмехнулся и ушел, прокладывая дорогу в напирающей толпе. За ним плелись сестра Анжелика и Лань Куй.

– Пойдем, дорогая, – устало пробормотал дядя. – Ещё несколько минут, и мы окажемся в безопасности.

Но грудь теснило все сильнее. Скоро она окажется за высокими стенами, окружавшими их дом, и не сможет выйти. Не сможет отправиться во французское посольство и поговорить с Филиппом. Не сумеет помочь Синклеру в деле спасения усталых, голодных беженцев на дороге и в соседних миссиях.

– Нет! – неожиданно воскликнула она. – Есть вещи, которые необходимо сделать в первую очередь! Простите, дядя Уильям!

– Оливия!

Но она не остановилась, не стала слушать протестов дяди. И, быстро повернувшись, стала пробираться назад, но не в направлении французского посольства, а к западной стороне города, к англиканской миссии. Нужно посмотреть, как там устроены люди, убедиться самой. Но одно она знала точно: ни один дипломат не потрудился добраться до миссии.

Тележка, которую тащил бегущий китаец, едва не сбила ее. Ослики и мулы брели по мостовой, таща тяжелые грузы. Китаянки с перебинтованными ногами с трудом ковыляли по камням. Бродячие торговцы расхваливали свой товар. Беженцы из дальних деревень бесцельно шли куда-то.

Сзади послышались громкие вопли. Носильщики, надрываясь, тащили носилки. Верховые разгоняли зазевавшихся бамбуковыми палками.

Оливия попыталась отскочить, но оказалась недостаточно проворной. Палка со свистом опустилась на ее плечи. Девушка вскрикнула от неожиданности и боли, инстинктивно вжалась спиной в толпу. Слуга продолжал орудовать палками, и люди почтительно сторонились.

Ноги Оливии дрожали. Боясь упасть, она безуспешно искала взглядом стену, на которую могла бы опереться.

В бок впился край корзины с рисовыми колобками и чаем, но наглый торговец и не подумал извиниться. Оливия впервые поняла, каково это – быть одетой в грубый костюм китайской крестьянки.

Девушка глубоко вздохнула, стараясь успокоиться, и попыталась различить в людской мешанине блестящие черные волосы и широкие плечи Льюиса Синклера, но уже потеряла его из виду. Запахи пряностей, чеснока, табака и жареного мяса назойливо лезли в ноздри. Но Оливия упорно продолжала пробиваться к англиканской миссии, не понимая, как она могла находить эту часть города интригующей и экзотичной.

Только бы случайно не повернуть к югу!

Миссия находилась на западе, почти параллельно британскому посольству, но на другой стороне широкой оживленной улицы, ведущей от ворот Чэньмэнь.

Оливия боролась с нарастающей слабостью, то и дело, смахивая со лба капли пота. Если она упадет в обморок здесь, посреди улицы, ее, скорее всего, затопчут.

Но тут она вдруг увидела впереди знакомую черную шевелюру и сильные плечи.

– Доктор Синклер! – позвала она, но голос утонул в уличном гаме.

Сзади опять раздались крики всадников, сопровождавших очередные носилки. Оливия, оказавшаяся прямо на дороге, отчаянно старалась уклониться от надвигавшейся опасности. Но никто не хотел посторониться: слишком хорошо знали бедняки вкус бамбуковых палок, при помощи которых расчищали дорогу для носилок важных чиновников и дипломатов.

– С дороги! – крикнул слуга.

Оливия снова попробовала отскочить.

– Доктор Синклер! – Отчаянно вскрикнула она. – Льюис!

Он повернулся и стал искать взглядом в толпе, Оливия, облегченно всхлипнув, помахала рукой. Но тут безжалостный удар опрокинул ее. Она упала на мостовую, под ноги прохожих и конские копыта, но успела инстинктивно закрыть лицо руками и свернуться в клубочек. Пыль из-под копыт душила ее. Что-то больно ткнуло ее в спинy – то ли чья-то нога, то ли угол носилок. Она задыхалась, ловя ртом воздух. И уже смирилась с неизбежным концом, когда откуда-то из кошмарной тьмы протянулась сильная рука и поставила ее на ноги. Ошеломленная, растерянная, Оливия почти ничего не видела. Льюис схватил ее за плечи и стал трясти как куклу.

– Какого дьявола. – прошипел он, бледнея от страха и ярости, – вы тут творите?

– Я…

Она хватала ртом воздух, тщетно стараясь что-то скачать; носилки остановились, и седок требовал узнать, почему задерживается движение. Сквозь море охватившей ее боли пробилась робкая мысль: неужели она выбила из седла одного из сопровождающих носилки всадников?

– Я хотела добраться до англиканской миссии, – пояснила она, наконец, но тут же осеклась, когда занавеска носилок резко откинулась. Увидев лицо седока, девушка побелела как полотно, и Льюис подхватил ее на руки в полной уверенности, что она вот-вот лишится чувств.

– Из всех идиотских, глупых, бессмысленных выходок… – свирепо начал он, но она уже ничего не слышала.

В носилках сидел Филипп…