Цветущий сад

Глава 14

Подойдя к роскошной столовой, где были приготовлены коктейли, Нэнси услышала высокие и низкие голоса, мужской смех и женское кокетливое хихиканье. Она вошла, и на мгновение все смолкли. Немногие красивые женщины могли произвести такое впечатление в компании, где короли и князья увивались около всемирно известных кинозвезд. Нэнси добилась этого без всяких усилий. Рамон беседовал с Чарльзом и Джорджианой Монткалм, представляя им индианку в шелковом небесно-голубом сари с сапфировыми украшениями. Глаза их встретились, и Рамон, извинившись перед Монткалмами, направился к Нэнси и открыто взял ее под руку.

— Ты подумала о моем кровяном давлении, когда так оделась?

— А ты подумал, что будет со мной, когда ты касаешься меня таким образом?

На какой-то момент им показалось, что вокруг никого нет. Они рассмеялись, хозяин и хозяйка отеля, чувствуя на себе любопытные взгляды.

— Графиня Змитская, — представил Рамон тучную леди с несколькими подбородками, и Нэнси коснулась своими пальчиками ее руки в белой перчатке. Они обменялись любезностями. Когда Рамон и Нэнси отошли, он тихо прошептал:

— Она чешка и необычайно энергична для своего возраста.

— Трудно предположить, что с таким весом можно быть энергичной. Я никогда не видела ее в бассейне.

Рамон засмеялся, но Нэнси не поняла, над чем.

— Графиня Змитская предпочитает домашние виды спорта.

Миссис Минни Пеквин-Пик смотрела на графиню Змитскую с явной неприязнью. Она испытывала дискомфорт от того, что эта белая гора безобразной плоти, как и она, наслаждалась жизнью и в той же самой компании. С этим надо кончать. У Минни имелся большой опыт, как подчинить себе молодых мужчин. С такими деньгами, как у нее, всегда можно было найти нового молодого джентльмена, если предыдущий не устраивал ее. Луис Чавез, пожалуй, вполне подошел бы ей, но вряд ли с ним что-то получится, а жаль.

Рамон с Нэнси ловко маневрировали, переходя от одной группы гостей к другой.

— Ты не будешь возражать, если я уйду к себе, или ты хочешь, чтобы я поддерживала разговор?

— Я предпочел бы не ходить на обед и лечь с тобой в постель.

Лавиния Мид обернулась, приподняв густые брови. Наверное, она ослышалась? К тому же ей стали являться необычные видения. Лавиния вспомнила случай, когда в коридоре перед ней возникла женщина, с головы до ног увешанная драгоценностями. Наверное, надо показаться врачу.

Объявили о начале обеда, и цвет общества направился в столовую с зеркальными стенами, приготовленную для гостей, тщательно отобранных Рамоном и Зией. Как и в предыдущий вечер, Рамон сел в одном конце стола, а Нэнси — в противоположном. Джорджиана подумала, как долго Джек Камерон будет отлучен от общества, и решила, что ему было бы лучше продолжить свое путешествие на юг, на Канары, пока Санфорд не взорвался как вулкан.

Оглядев обширный стол, Рамон остановил взгляд на лице Нэнси, а затем сосредоточился на ее губах. Он был единственным мужчиной из тех, кого она встречала, который мог так явственно выражать любовь глазами. Она ощутила, как в ней поднимается знакомая волна блаженства.

Обед явно удался. Минни Пеквин-Пик развлекала присутствующих своими солеными комментариями. Костас добавлял водку в безалкогольные напитки принцессы Луизы, а принцесса рассказывала истории о своей юности, которую уже почти не помнила. Когда-то она была всеобщей любимицей Вены и Парижа, прославленной красавицей, получившей десятки предложений руки и сердца, когда ей еще не было и тринадцати.

Хасан, у которого еще болела спина от бурных излияний страсти Мадлен, уделял все свое внимание менее когтистой Бобо, и та сияла от удовольствия.

Единственным облачком, омрачавшим настроение Нэнси, была мысль о том, что после окончания обеда, когда все перейдут в танцевальный зал, чтобы присоединиться к остальным гостям отеля, она должна будет пойти в номер Джека для очередного мучительного разговора.

Рамон был недоволен. Он настаивал, чтобы она не вступала ни в какие переговоры со своим мужем и позволила ему самому найти выход из создавшейся ситуации. Нэнси на это не решалась. Она знала, как может поступить Рамон. Он не посмотрит на то, что скажут или подумают окружающие, и силой выгонит Джека из отеля, а если потребуется, то погрузит его на борт «Аквитании» связанным и с кляпом во рту.

В течение всего обеда Люк Голдинг не мог оторвать взгляда от Нэнси. Президент компании «Четвинд Корк» был так заворожен ею, что ел рыбное блюдо ножом для мяса и ничего не соображал. Даже Чарльз Монткалм удостоил ее взгляда своих темно-серых глаз. Рамон смотрел на них с сожалением. Нэнси принадлежала ему, и никто другой не будет обладать ею. Она догадывалась, о чем он думает, и жаждала его прикосновений. Оранжевый отсвет его рубашки отражался в потаенных огоньках в глубине его глаз. Темные волосы беспорядочно спадали ему на глаза и вились на затылке. На него невозможно было смотреть без того, чтобы не возникло желание подойти и ощутить тепло его тела.

Вскоре лакеи отодвинули стулья, двери раскрылись, и вдалеке послышался голос постоянно проживающего в отеле певца, поющего о том, как прекрасна жизнь.

На некоторое время ей придется отлучиться.

— Один час, — решительно заявил Рамон. — Даю тебе час на разговор с ним, и не более. Если ты не вернешься, я сам приду за тобой. — И это была не пустая угроза.

— Хорошо, через час я вернусь, — пообещала Нэнси, надеясь, что Джек будет благоразумным. Она не хотела причинять ему неприятности своим поведением. Решив оставить его ради Рамона, Нэнси была убеждена, что сможет сделать это, не повредив его карьере. Это все еще было возможно. Она давно уже пришла к выводу, что не стоит говорить ему всей правды о своем состоянии, а через некоторое время все проблемы разрешатся сами собой. Они прожили вместе семнадцать лет и никогда не делились друг с другом своими секретами. Теперь тем более не время начинать. Кроме того, если она сообщит Джеку о своей болезни, тот расскажет все Рамону… Нэнси решительно отбросила эту идею и направилась в номер мужа.

— Я просто не понимаю, — сказала Сайри, потушив одну сигарету и закуривая другую. — Что Нэнси делает с таким человеком, как Рамон Санфорд?

— Спит с ним, — сказал Джек вульгарно, чего никогда не позволял себе на публике.

— А раньше? В Нью-Йорке, Бостоне и Вашингтоне? С кем она тогда спала?

— Ради Бога, Сайри. Ни с кем. Санфорд все изменил. Перевернул ей мозги…

Сайри села, скрестив ноги в шелковых чулках и оправляя строгую юбку.

— Ты вполне уверен в этом, дорогой?

— Конечно, уверен! У Нэнси незапятнанная репутация. О Боже! Да она даже со мной не спала!

— Извини, но это как раз говорит о том, что, вполне вероятно, у нее был кто-то другой.

— Только не у Нэнси, — твердо заявил Джек, расхаживая по комнате и пытаясь составить план дальнейших действий. — Она ненавидит, когда кто-то ее касается. Просто не выносит этого.

— Полагаю, ты не имеешь в виду, что она и Санфорд ведут себя, как Абеляр и Элоиза из «Исповеди» Руссо. Я просто не верю в это. Сомневаюсь, что Санфорду знакомо слово «воздержание».

— Довольно острить! Лучше скажи, что нам делать? Нэнси решительно отказывается уехать со мной на «Аквитании» в среду, и пока Санфорд здесь, мне едва ли удастся заставить ее это сделать.

У Сайри уже созрел план, как доставить Нэнси Ли Камерон на «Аквитанию», но она пока не хотела говорить об этом Джеку. Пусть он немного поломает голову. Тем больше потом будет благодарить ее за решение проблемы. Подслушивание разговоров оказалось не напрасным. Она получила урок, который запомнит навсегда. Никогда не делай неоправданных предположений относительно кого-то или чего-то. Она была убеждена в холодности Нэнси Ли Камерон и ошиблась. Ей доставляло явное удовольствие раскрыть Джеку глаза на истинную сущность его добродетельной и незапятнанной супруги. Она пропустила его вопрос мимо ушей и сказала:

— Возможно, в Америке Нэнси была достаточно осмотрительной, но здесь потеряла всякую осторожность.

— Мне это известно. Именно поэтому ее надо как можно скорее оторвать от Санфорда.

— Я говорю не только о Санфорде.

Джек перестал расхаживать по комнате. Когда Сайри начинала говорить таким тоном, стоило к ней прислушаться.

— Санфорд только один из многих.

— Что значит — один из многих?

— Из многих любовников твоей жены, — самодовольно пояснила Сайри, не скрывая своего торжества. — Она прибыла сюда с герцогом Мелдоном. Не со старикашкой, а с тридцатилетним привлекательным мужчиной.

— Они кузен и кузина, — резко парировал Джек.

— Которые целуются, — добавила Сайри. — Я нечаянно услышала, как графиня Монткалм рассказывала мужу, что Вир по уши влюблен в Нэнси. Вир — необычное имя и к тому же имя герцога. Я сопоставила все это и решила проверить правильность своего предположения. Небольшие финансовые издержки с моей стороны убедили посыльного поведать мне, что их номера не только примыкают друг к другу, но к тому же герцога видели входящим и выходящим из апартаментов Нэнси в разное время суток.

— Это невозможно! Она же холодна, как Арктика.

— Однако русский так не считает.

— О ком ты говоришь, Сайри, черт побери? Приди в себя, ради Бога.

— О князе Николае Васильеве. Он тоже любовник Нэнси.

— Чепуха! — сказал Джек и устало опустился на стул. Он обычно всегда понимал Сайри с полуслова, но сейчас это плохо ему удавалось.

— Посыльные весьма полезная порода людей, если правильно с ними обращаться, — сказала Сайри, извлекая из кармана две карточки и передавая их Джеку.

Он сразу же прочитал верхнюю:

«Сгораю от воспоминаний о проведенной вместе ночи и целую тебя тысячу раз. Обожающий тебя Ники».

— Я думаю, он страдал не от изжоги, — сухо заметила Сайри. — Это любовная страсть.

Джек яростно хлопнул карточками по ладони. Он не мог говорить. Глаза ему застилал красный туман. Что нашли такие люди, как Санфорд и Васильев, в его жене, чего он раньше не знал? Она была малообщительной, сдержанной, рассудительной. Отсутствие у нее опыта в любовных делах толкнуло его в объятия прежней любовницы в первую же ночь после их возвращения из свадебного путешествия. Санфорд мог позволить себе выбирать женщин. Любых! Джек вспомнил о фотографиях княгини Марьинской и леди Линдердаун. Какого дьявола Санфорд тратил время на Нэнси? Васильев тоже опытный хищник. Он без труда добивался благосклонности лучших красавиц мира. А Мелдон? Джек не считал нимфоманию болезнью, которую можно подхватить, как пневмонию, и отверг эту мысль как абсурдную. Если его жена ведет себя, как нимфоманка, значит, это всегда было в ней заложено, но прежде она не была такой. Не могла быть! Он бы это знал. Что же до Васильева и Мелдона, то за это надо благодарить Сайри.

— Кто еще? — резко спросил он. — Лакеи, слуги? Их ты не учла?

Сайри подавила улыбку.

— Здесь отдыхает Люк Голдинг, писатель, вместе с леди Бессбрук. В последнее время леди Бессбрук выглядит очень несчастной, а я случайно услышала, как мистер Голдинг, разговаривая с Санни Закаром, кинорежиссером, сказал, что он просто заворожен Нэнси и считает ее очень соблазнительной.

— Если все это правда… — Джек яростно смял карточки, —…может быть, нам следует действовать по-другому.

Сайри сузила свои ярко-зеленые глаза.

— Каким же образом?

— Развод! При таких обстоятельствах я не могу проиграть дело.

— Ни в коем случае! — Теперь уже Сайри вскочила и начала нервно ходить по комнате. — Разведенный человек никогда не сможет стать президентом. И не важно, какие обстоятельства послужили основанием для развода.

— А что, если она сама захочет развестись? Она говорит, что влюблена в Санфорда и знает о моей связи с тобой. Если она хочет выйти замуж за этого плейбоя-полукровку, ей первой понадобится развод.

— И при этом ее имя начнут трепать в мировой прессе, смакуя подробности связи с Санфордом, а также с Васильевым и Мелдоном, косвенно намекая на остальных? Нет. Нэнси не так глупа. Кроме того, если бы она хотела развода, то потребовала бы его еще раньше.

— Тогда что же делать? — Лицо Джека исказилось от бессильной ярости. — Моя жена должна быть безупречна! Один намек — и все, ради чего я столько трудился, пойдет прахом!

— Тебе надо разлучить ее с Санфордом. Неделя, самое большее две, и все будет в порядке. Я просмотрела газетные вырезки с заметками о Санфорде до того, как мы уехали. Его романы всегда были бурными и скоротечными. На смену одной женщине сразу приходит другая.

— В это я вполне могу поверить, — резко сказал Джек. — Но как их разлучить? Скажи на милость! Он не какой-то пляжный мальчик, Сайри. Я не могу просто заплатить ему, чтобы он оставил Нэнси. У него денег куры не клюют.

— Мы одурманим ее, — сказала Сайри невозмутимо. — Усыпим и в полубессознательном состоянии увезем из отеля. Мы заставим ее поверить, что она больна, и разлучим их спокойно, легко и без всякой суеты.

— Чем же мы одурманим ее? — Джек сразу же молча согласился с предложением Сайри.

— Морфием. Этот препарат не имеет запаха, и его можно добавить в питье. Когда ее сознание затуманится, мы введем ей более сильную дозу, и она будет находиться в полусонном состоянии до самого Вашингтона. Мы можем держать ее в таком виде сколько потребуется.

— А как же Санфорд?

— Санфорд забудет ее через неделю! Действуя умело, мы сможем убедить Нэнси, что она и в самом деле больна. Ее болезнь, даже длительная, не должна повлиять на твои шансы стать президентом. Даже наоборот. Это вызовет сочувствие к тебе. Рузвельта переизберут еще на один срок. С этим надо смириться. Но рано или поздно придет и твоя очередь, Джек. За тобой стоят очень влиятельные люди, которые хотят, чтобы ты стал президентом. Конечная цель стоит того, чтобы подождать. Мы не должны отказываться от своего плана, а потом в подходящий момент воспользуемся своим шансом.

Джек подошел к ней и, обняв, горячо поцеловал.

— Почему, черт побери, ты не родилась дочерью мэра Бостона вместо Нэнси?

— Потому что я дочь шахтера, — возразила Сайри. Джек вздохнул с облегчением, довольный тем, что найдено решение проблемы, и не заметил злобы в ее голосе.

Сайри знала Джека Камерона лучше, чем он сам. Она могла бы стать для него гораздо лучшей женой, чем Нэнси. Нэнси занималась общественной деятельностью, но не получала удовольствия от политических митингов и встреч. Будь у Сайри такая возможность, она бы упивалась этим. Сайри от природы была политиком. Нэнси при всем ее воспитании оставалась в стороне от суматохи избирательных кампаний. Интриги и жестокость, необходимые, чтобы удержаться на политической арене, оставляли Нэнси равнодушной. Она считала все это безнравственным. Знай она хотя бы половину того, что приходилось делать Джеку ради карьеры, она, наверное, почувствовала бы физическое отвращение. Сайри не была столь щепетильной. В двенадцать лет она жалела, что не родилась мальчиком, а потом ей пришлось столкнуться с жестокостью судьбы и воспользоваться преимуществами своего пола.

Ей были известны недостатки и слабости Джека так же хорошо, как и его сильные стороны. Однако то, что он прожил с Нэнси семнадцать лет и так мало знал о ней, было для нее пугающим откровением. Обычно его восприятие и способность чувствовать были достаточно тонкими. Хорошо, что в эти последние дни она была единственным свидетелем его поражения. Сайри достаточно долго находилась в Вашингтоне, чтобы убедиться, что хороший президент отнюдь не должен быть сверхчеловеком или каким-то совершенством. Просто он должен быть от природы наделен способностью прислушиваться к правильным советам. Часто действительно влиятельные люди оказывались неспособными принимать нужные решения только потому, что не обладали даром предвидения. Президент — глава государства. Он должен смотреть в будущее и поступать как большой руководитель. Джек был представительным, обаятельным и хитрым, что часто заставляло Сайри восхищаться им. Однако его отношение к измене Нэнси явно не вязалось с его характером. Может быть, ни один мужчина не знает по-настоящему своей жены, так же как жены не знают своих мужей. Сайри не имела об этом представления. Замужество не входило в ее планы на ближайшее будущее.

Джек, успокоившись, скрылся в ванной. Сайри села за туалетный столик и взглянула на себя в трюмо.

Они находились в отеле вот уже двое суток. За это время она не увидела здесь никого, кто мог бы сравниться с Джеком. Пустоголовые бездельники, не способные даже грамотно написать письмо, избегали ее словно чумы. Для них она была ни рыба ни мясо. Ее нельзя было отнести к определенной категории женщин. Она не была ни служанкой, ни горничной, ни шофером, ни даже просто секретарем. Она — личный помощник сенатора Джека Камерона. Такая вот должность. Сайри Гизон просто служащая — так это следовало трактовать. Здесь, в отеле, она всегда сидела в одиночестве, наблюдала, слушала, и в ней копилась такая ненависть к некоторым особам ее пола, от которой она не скоро избавится. Ее день придет, и они будут ползать перед ней на коленях. Без ее согласия никто не получит доступа в Белый дом ни на один бал, обед или прием. Сайри устремила сияющий взор в зеркало, уже не видя своего отражения. Она видела себя на трибуне в нескольких шагах от Джека, выступающего с речью на церемонии инаугурации президента. Она выглядела элегантной и сдержанной, и рядом с Джеком не было другой женщины. Нэнси давно умерла. Как, когда и где, Сайри не знала. Но видела, что, когда Джек, положив руку на Библию, давал клятву президента, рядом с ним стояла она, Сайри, его жена. Она слышала лестные возгласы толпы, и не только по адресу Джека. Они относились и к ней, Сайри Гизон, дочери шахтера из Питсбурга. Сайри давно уже поняла, что из всего можно извлечь пользу. Недостатки можно сделать преимуществом. Мир изменился, хотя избалованные и изнеженные обитатели «Санфорда», казалось, оставались в блаженном неведении. Скоро старый порядок навсегда исчезнет, и перемены наверняка застигнут их врасплох. Сайри верила, что мир богачей и королей канет в вечность. В Америке воцарится новый порядок, и народ будет готов принять женщину, вышедшую из его рядов, в качестве первой леди страны. Одобрительные крики и аплодисменты становились все громче, и Сайри, сидя за туалетным столиком, закрыла глаза, пребывая в состоянии необычайного блаженства и удовлетворения.

Послышался стук в дверь, и вошла Нэнси. Увидев ее в зеркале, Сайри сначала подумала, что это привидение — так живо и отчетливо она представила себе будущее. Сайри в замешательстве поднялась.

Нэнси улыбнулась, двигаясь легко и уверенно, что, по мнению Сайри, давалось только благодаря богатству.

— Полагаю, вы довольны путешествием, Сайри. Куда вы отправитесь после Мадейры? В Гибралтар? Или вы уже побывали там на пути сюда?

— Думаю, мы поедем в Афины, — сказала Сайри, вновь обретая хладнокровие и ненавидя себя за то, что на какое-то мгновение утратила самообладание.

— Тогда, будьте любезны, убедите Джека уехать вместе с вами. Его дальнейшее пребывание здесь становится затруднительным. Для него, а не для меня. — В тихом, хрипловатом голосе Нэнси чувствовалась искренность и прямота.

— Джек не из тех, чья репутация может пострадать, — нагло заявила Сайри. Если Нэнси Ли Камерон хочет откровенного разговора, она будет только рада.

— Нет, — сказала Нэнси, — но его карьера явно пострадает, если будет задета моя репутация.

— Что изменит его отъезд? Вы не скрываете своих связей.

— Так же, как и вы, — язвительно парировала Нэнси. — По крайней мере в настоящее время.

— Что бы Джек ни говорил вам, могу вас уверить, это неправда.

— Значит, вы не являетесь его любовницей?

— Нет. — Зеленые ледяные глаза Сайри смело встретились с глазами Нэнси.

— Леди из Кохассета была бы рада услышать это.

— Какая леди из Кохассета?

— Та, которую он посещает, когда говорит вам, что едет ко мне.

Сайри засмеялась:

— Меня не так-то легко поймать на эту удочку, миссис Камерон.

— Да, конечно, нелегко. Хотя вы не так умны, как думаете. Я, может быть, и не люблю Джека, но он мне небезразличен. Мне хотелось бы видеть, что любят его самого, а не его положение в обществе.

— Полагаю, дальнейший разговор ни к чему не приведет, — сказала Сайри и скорее выскочила, чем вышла, из комнаты. Дверь за ней громко захлопнулась.

— Какого черта?.. — сказал Джек, выходя из ванной с полотенцем на талии.

— Это Сайри, — спокойно пояснила Нэнси. — Она мудро прервала нашу довольно-таки бесполезную беседу.

Мысль о разговоре между Сайри и Нэнси огорчила Джека.

— Я не ждал тебя в ближайшие четверть часа.

— Нетрудно догадаться. — Голос ее был настолько приятным и мягким, что Джек не был уверен, скрывалась ли в ее словах колкость или нет. С одним полотенцем на бедрах он чувствовал себя неловко.

— Налей себе чего-нибудь выпить, — сказал он, пытаясь овладеть ситуацией.

— А где Шелби? Ты потерял его между Нью-Йорком и Фанчэлом?

— Он на борту «Аквитании». Я не хотел, чтобы он знал о случившемся. Служащим нельзя доверять.

— Марии можно.

— Ты наивна, Нэнси, и всегда была такой.

— Ошибаешься. — Нэнси налила себе апельсинового сока. Когда надо было извлечь из цветов драгоценные камни, она доверяла Марии больше, чем могла бы доверить Джеку. К его пальцам наверняка прилипла бы золотая пыльца.

Когда Джек вновь появился, возясь с узлом своего галстука, она подошла и помогла ему. Он снова был жизнерадостным и самоуверенным, полным мальчишеского очарования.

— Я рад, что ты изменила свое решение, Нэнси. Наконец-то мы опять вместе отправимся в путешествие. Когда это было в последний раз?

— Это было свадебное путешествие, — сказала Нэнси с легкой усмешкой. — Но я не меняла своего решения.

— Уверен, что изменила. — Он заговорил вкрадчивым голосом: — Подумай о своем имени, о будущем, о здоровье отца, о Верити.

— Ты ничего не забыл? — сказала Нэнси, и ее веселость пропала, сменившись глубокой депрессией. — Почему бы тебе не выслушать меня, Джек, и не поверить в то, что я скажу?

— Потому что это безумие. Ты Нэнси Ли Камерон, а до этого была Нэнси Ли О'Шогнесси. Ты вышла из строгой религиозной бостонской семьи.

— Мои предки были просто обеспеченными ирландцами, — сказала Нэнси, и к ней снова вернулось веселое настроение. Джек всегда забывал то, чего не желал помнить.

— В Новой Англии не воспитывают нимфоманок, — решительно заявил Джек.

Губы Нэнси дернулись, и она удивленно подняла брови:

— Следует понимать, что теперь я попала в эту категорию?

— Нет, конечно, нет. Хотя, если послушать, что некоторые говорят о тебе…

— И что же они говорят?

Джек налил в стакан содовой, смешав ее с довольно большой порцией виски.

— Что вокруг тебя ошивается не только Санфорд, но и Мелдон, и Васильев.

— Почему ты прибегаешь к таким грубым выражениям, Джек? «Ошиваются» — ужасное слово. Почему не сказать проще — «спят с тобой»?

— Черт побери, Нэнси! — воскликнул Джек с нарастающим раздражением. — Перестань придираться к словам. В конце концов это одно и то же.

— Вовсе нет. Между ними большая разница.

— Если и есть, я не вижу ее.

— Знаю. — Голос Нэнси был печальным.

— Ну, по крайней мере скажи, что сделала это со зла или все отрицай.

— Нет, не могу, потому что это правда. Во всяком случае, с Ники.

Джек недоверчиво уставился на нее:

— Ты пробыла здесь, черт побери, всего неделю!

— Я была так одинока.

— Одинока? Да здесь сотни людей! Как, скажи на милость, можно быть одинокой в этой толпе?

— Очень просто.

Джек покачал головой:

— Я не понимаю тебя, Нэнси. Мне даже кажется, что я совсем не знаю тебя.

— Ты никогда не знал меня, Джек. У тебя не было ни времени, ни желания узнать меня. — В голосе Нэнси звучала обида и беспомощность. — Мы начинаем ходить по кругу. Вчера у нас уже был об этом разговор.

— И мы продолжим его сегодня вечером. Я хочу, чтобы ты отплыла со мной на «Аквитании». Я… — Джек подыскивал нужные слова. Он был профессиональным составителем речей в Вашингтоне и мог сейчас применить свое умение. —…я беспокоюсь о тебе.

Нэнси слегка улыбнулась:

— Ради Бога, Джек! Когда ты беспокоился о ком-либо? Разве тебя могут интересовать чьи-то болезни, горе, радости? Ты беспокоишься только о себе и о своем будущем.

— Это неправда.

— Правда. Но это твое будущее может никогда не осуществиться, Джек. Есть тысячи препятствий даже для самых перспективных кандидатов в президенты, и все решают выборы. Мне хотелось бы, чтобы ты не очень рассчитывал на победу. В тебе нет ни скромности, ни сомнений.

— Ни слабости, — добавил Джек.

Нэнси хотела было сказать, что у него очень много слабых сторон, но вовремя остановилась.

— Я не хотела бы видеть тебя в шестьдесят лет неудачником с несбывшимися честолюбивыми стремлениями, опустошенным и даже без семьи, которая могла бы поддержать тебя в старости.

Выговорившись, Нэнси почувствовала несуразность своих пожеланий. Если верить доктору Лорримеру, ей осталось жить около полугода и она никогда не доживет до того времени, когда Джеку будет шестьдесят.

— Единственным препятствием между мной и целью моей жизни являешься ты. — В его голосе больше не было вкрадчивости. Он был на грани гнева, но сумел взять себя в руки. — Что может Санфорд дать тебе такого, чего не могу я?

— Любовь.

— Если верить Рии Долтрис, он уже отдал ее половине женщин Европы! — Человеческому терпению есть предел, и Джек достиг его. То, что Нэнси оставалась совершенно спокойной, только еще больше злило его. Он три раза глубоко вздохнул и снова заговорил: — Тебе же совершенно не нравилось, когда я занимался с тобой любовью!

— В этом участвовало только твое тело.

— А ты чего хотела? — крикнул он раздраженно.

— Чтобы ты любил меня сердцем и душой.

В ее голосе не было ни злости, ни раздражения, только глубокая грусть, которую Джек почувствовал еще раньше.

— Чем же, черт побери, по-твоему, я занимался с тобой?

Нэнси не хотела ему отвечать. Когда-то давным-давно она уже говорила с ним на эту тему.

— Мастурбацией, Джек, — ответила она тихо. — Лаская меня, на самом деле ты никого не ласкаешь. Ты понятия не имеешь, как это делается.

Джек затрясся, лицо его побелело.

— Не смей говорить мне такие мерзкие слова!

И он еще смел возмущаться! Да он богохульствовал через каждое слово, если его никто не слышал! И сейчас его вспышка казалась просто смешной.

Нэнси поставила пустой стакан и направилась к двери.

— Ты прав, Джек. Мне не стоило обращаться к тебе. Мы говорим на разных языках и никогда не поймем друг друга.

— Куда ты идешь? — Он схватил ее за запястье.

— К Рамону.

— Миллион долларов! — предложил Джек.

Нэнси удивленно заморгала глазами.

— Даю тебе миллион долларов, если ты вернешься в Вашингтон, словно ничего не случилось, и будешь вести себя как обычно.

Нэнси смотрела на него, чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота. Неужели она когда-то могла думать, что любит его? В голове у нее шумело. Казалось, само присутствие Джека вызывает приступ ее болезни.

— Нет, — сказала она, слыша свой голос как бы издалека. Нэнси почувствовала, словно кто-то сильно надавил ей на глаза, в ушах послышалось странное гудение.

— Нэнси…

— Нет, Джек. Извини. — Нетвердой походкой она двинулась мимо него к двери.

— Нэнси! — Он схватил ее за руку и развернул к себе лицом. В этот момент у нее из носа хлынула кровь.

— Нэнси! — Джек поспешно сунул руку в карман за платком, но было поздно. Пока она зажала нос платком, все ее белое шелковое платье уже было забрызгано кровью.

— Нэнси, ради Бога…

Она откашлялась. Кровь текла сквозь ее пальцы, капая на обнаженные руки. Джек в ужасе застыл. Нэнси, оттолкнув его, устремилась в ванную. Ее окровавленное лицо превратилось в неузнаваемую маску.

Когда Рамон постучал в дверь и рывком открыл ее, Джек почувствовал явное облегчение, увидев его.

— Нэнси… — произнес он нечленораздельно. Его белоснежная рубашка спереди была в красных пятнах.

Рамон был потрясен при виде крови и опрокинутой настольной лампы, которую Нэнси уронила, в спешке бросившись в ванную.

Без лишних слов он устремился к ней, распорядившись на ходу:

— Вызовите врача!

Ошеломленный Джек подчинился.

— Кровотечение из носа, — услышал он собственный голос. — Кровотечение… — Затем, все еще не веря своим глазам, взглянул сквозь открытую дверь в ванную на Нэнси, склонившуюся над раковиной. Казалось, крови было так много, как на поле битвы. Рамон открыл до конца кран с холодной водой и погрузил запястья Нэнси в ледяную воду. Кровь продолжала течь, и вода окрашивалась в ужасный красный цвет, когда он отжимал полотенце и прикладывал к ее лбу.

— Все в порядке, милая. Все в порядке. — Рамон говорил тихим, спокойным голосом, так что даже Джек уверовал в это.

Санфорд все уладит. Болезни и несчастные случаи обескураживали Джека. При виде крови его выворачивало наизнанку. На его лице застыло выражение отвращения, когда он скинул свой пиджак и начал стягивать испачканную рубашку. Нэнси дала ему ответ, и он принял решение. Необходим морфий.

Он не стал спрашивать Сайри, привезла ли она морфий с собой. У нее всегда все было готово на всякий случай. Он наймет платных медсестер в Афинах, чтобы те получше смотрели за Нэнси. Ни этот проклятый высокомерный португалец, ни бесчувственная жена не смогут встать на его пути в Белый дом.

В дверь осторожно постучали, и вошел постоянный врач отеля.

— Там, — сказал Джек без всякой надобности и натянул чистую рубашку.

Прошло полчаса, прежде чем Нэнси покинула ванную. С ее белого как полотно лица смотрели изможденные глаза. Она тяжело опиралась на Рамона и, казалось, не замечала присутствия Джека. Он наблюдал за ними, пока они не вышли из номера, затем, содрогнувшись, взглянул на ванную и позвонил администратору гостиницы, потребовав перевести его в другой номер.

— Вам необходим отдых, — бесстрастно заявил доктор Серрадо, тогда как Рамон, подхватив Нэнси на руки, перенес ее через порог Гарден-свит.

Нэнси улыбнулась ему вымученной улыбкой:

— Мне уже лучше, доктор. Это всего лишь кровотечение из носа.

Доктор с сомнением посмотрел на нее, и Нэнси тревожно отвела глаза.

— Благодарю вас, Серрадо. Я присмотрю за миссис Камерон, — сказал Рамон.

Доктор пожал плечами. Лицо его было мрачным, когда он возвращался к своим обычным обязанностям.

Рамон осторожно уложил Нэнси на кровать и сел рядом, взяв ее руки в свои сильные ладони. Некоторое время он сидел молча, напряженно сдвинув брови, так что они почти сошлись на переносице. Затем спросил:

— Ты больна, Нэнси?

Ее губы дрогнули, дыхание стало коротким и частым. Ей хотелось поделиться с ним — облегчить свое непосильное бремя. Нэнси закрыла глаза и беспокойно облизала нижнюю губу кончиком языка. Но если она все расскажет, то лишит его счастья. Какова бы ни была его реакция, он в дальнейшем не сможет быть с ней естественным. Их отношения будут окрашены сознанием близкого конца. Он будет жалеть ее, чувствовать себя обязанным остаться с ней, даже если у него больше не будет желания. Пусть лучше будет так, как есть. Она уже научилась жить с этой ношей, однако ее болезнь явно прогрессирует. Она не имеет права перекладывать свою боль на плечи Рамона.

Открыв глаза, Нэнси нежно улыбнулась ему:

— Я немного устала, вот и все. Кровотечение из носа еще не конец света.

Она заметила, как смягчились жесткие складки на его скулах. Беспокойство в глазах спало.

— Мне очень хочется вернуться в танцевальный зал. Вызови, пожалуйста, Марию, чтобы я могла принять ванну и переодеться.

Он поднес ее руки к своим губам и поцеловал их, затем обнял ее с безграничной нежностью и прижал к себе.

— Я люблю вас, леди, — сказал он, прижимаясь теплыми губами к ее щеке.

Она повернула голову так, что их губы встретились.

— Я тоже очень люблю тебя, дорогой. Больше, чем ты можешь себе представить. — И, ощутив блаженство его поцелуя, она забыла обо всем на свете: о своей болезни, о Джеке, о Марии и даже о том, что ей надо принять ванну и переодеться.

Наконец Рамон неохотно сказал:

— Если мы хотим снова появиться на этом вечере, следует поторопиться. С другой стороны, если ты передумала…

Нэнси, смеясь, оттолкнула его, когда он склонил голову к ее груди и поцеловал ее.

— Нет, не передумала. Я присоединюсь к тебе в танцевальном зале минут через двадцать.

С глубоким вздохом Рамон отпустил ее и сказал угрожающе:

— Если ты не придешь точно через двадцать минут, я вернусь и запру здесь нас обоих до самого утра.

Нэнси засмеялась и подняла телефонную трубку, чтобы поговорить с Марией.

— Ты опоздала, — сказал он сурово, встретив ее на полпути в коридоре. — На пять минут и тридцать секунд.

Глаза Нэнси весело блестели, на щеках появился прежний румянец.

— Дорогой, ты выглядишь как ангел мщения, — сказала она и прильнула к нему всем телом, которое так тесно слилось с контурами его фигуры, словно они были созданы друг для друга.

Когда их губы наконец разомкнулись, Рамон сказал:

— Я только что навестил Зию. Она чувствует себя гораздо лучше. У нее есть новости. Сюда едет твой отец.

— Из-за Джека? — Ее веселое настроение сменилось ужасом.

— Нет. Кажется, он заказывал номер еще до прибытия сюда Джека.

Нэнси с облегчением вздохнула. Отец хотел поехать с ней на Мадейру, но подавил это желание. По-видимому, сейчас он уступил ему. Она нахмурилась. Когда он поддался искушению сопровождать ее, причиной явно было желание снова увидеть Зию. Он даже не подозревал, что здесь находится Рамон. Ведь она тогда решительно заявила, что Мадейра — последнее место на земле, где можно встретить Рамона. Нэнси улыбнулась и снова прижалась к нему.

— Полное собрание родственников, — сказала она сухо.

— Интересное сборище, — согласился Рамон. Они засмеялись, входя в заполненный гостями танцевальный зал, в то время как оркестр заиграл «Я схожу по тебе с ума».

— Рамон, дорогой! — Довольно миловидная матрона в голубовато-сером шелковом платье и с эгреткой из белых перьев в волосах остановила их. — Я слышала, что ты здесь, но отказывалась верить в это.

— Позволь представить тебе леди Пенелопу Лавеси, — сказал Рамон. — Пенелопа, Нэнси Ли О'Шогнесси.

Леди Лавеси протянула Нэнси руку. Ее лицо было знакомо Нэнси, но имя ни о чем не говорило. В знак наказания она похлопала Рамона по щеке закрытым веером.

— Ты нехороший мальчик. Помню, кто-то категорически заявлял, что не вернется сюда, пока не найдет девушку, на которой женится!

— Да, я так говорил и сдержал слово.

Леди Пенелопа была поражена.

— Я встретил ее, и сейчас она рядом со мной.

Леди Пенелопа сразу бросила взгляд на средний палец руки Нэнси. На нем блестело обручальное кольцо.

— Извините, — сказал Рамон и оставил леди Пенелопу, подойдя к индианке и Санни Закару. Нэнси почувствовала, как ее грудь сжалась, словно она была опоясана стальным обручем.

— Рамон…

— Великолепная музыка, — сказала индианка на прекрасном английском без всякого акцента.

— Рамон…

— Он ставит фильм «Екатерина Великая» с участием Гарбо…

— Рамон…

Наконец он услышал и с улыбкой повернулся к ней:

— Да, милая.

— Рамон, я никогда не говорила, что выйду замуж за тебя. Я не могу…

Наступила страшная тишина. Улыбка исчезла с его лица.

— Почему? — спросил он каким-то незнакомым голосом.

— Из-за Джека. Это погубит его карьеру.

Присутствующие начали на них поглядывать. Он с такой силой схватил ее за запястье, что она вскрикнула от боли.

— Кто из нас питает иллюзии? — спросил он сквозь стиснутые зубы. — Я или Камерон? — И, к изумлению гостей, он быстрой походкой направился прочь из зала, волоча за собой Нэнси, которая в своем узком атласном платье безуспешно пыталась приспособиться к его шагу.