Цветущий сад

Глава 6

— Твой дед спас Дьюарта Санфорда.

— Я знаю. Рамон рассказал мне, как это произошло.

— В самом деле? Однако ты должна знать всю правду. Твои прадеды были нищими, а Лео Санфорд — богатым человеком. Он оказался на корабле среди эмигрантов только потому, что не мог дожидаться более подходящего судна. Его преследовал оскорбленный муж.

— Знаю, — повторила Нэнси.

Брови Чипса слегка приподнялись.

— Значит, Рамон ничего не скрыл от тебя?

—Да.

Чипс не смотрел на нее. Глаза его были устремлены в стену и ничего не видели, кроме прошлого.

— Благодарный Лео вознаградил твоего деда, купив ему небольшую ферму в предместье Бостона. Это была лишь капля в океане финансовых возможностей Санфордов. Через год или два Санфорды, разместив свой капитал в нескольких американских городах, вернулись в Португалию. Вероятно, исчезло препятствие, не позволявшее сделать это раньше. К тому времени Лео и Патрик очень подружились. Мне кажется, что Лео Санфорд нашел в твоем деде родственную душу, несмотря на разницу в их положении. К моменту отъезда Санфордов у твоего деда уже была небольшая съестная лавка на Ганновер-стрит. Раньше он торговал на городских рынках тем, что покупал у фермеров. Теперь же заимел свое помещение. Это был большой скачок в карьере парня из Каунти-Корк, жившего в домишке под соломенной крышей.

Чипс надолго замолчал. Пока Нэнси не услышала от него ничего нового.

— В конце концов твои дед с бабкой переехали и стали жить над своим магазинчиком на Ганновер-стрит. Там я и родился. Дела у твоего деда шли достаточно хорошо по меркам многих, но он не успокоился. Он начал скупать фермы и открывать новые магазины. Вскоре у него уже было целое состояние. Он купил почти за бесценок землю на Манхэттене. Прибыли от нее хватит внукам и правнукам Верити.

Нэнси терпеливо слушала.

— У меня же была только одна страсть в жизни — политика. Я стал самым молодым членом бостонского муниципального совета, который состоял из семидесяти четырех человек. Но это было только начало. Я знал, к чему стремлюсь. Мне были известны по именам все избиратели моего района. Я помогал каждому прихожанину нашей церкви, посещал все церковные праздники. У меня была картотека на каждого человека, нуждающегося в работе, и на каждого работодателя. Когда кто-то хотел получить работу, он шел к Чипсу О'Шогнесси и не забывал об одолжении. — В голосе отца слышалась гордость. — Я был среди людей в те дни, Нэнси. Еще мальчишкой я собрал собственную команду из близких мне по духу ирландцев, бывших членов тайной католической ассоциации у себя на родине. Со временем мы взяли под контроль все наши улицы, все бары. Затем постепенно распространили свое влияние на другие кварталы и избирательные округа, пока в конце концов не охватили весь город.

Его щеки слегка порозовели.

— Это были чудесные дни, Нэнси. У меня появилась прекрасная девушка. Она совсем не походила на других девушек Бостона, а может быть, и всего штата.

К ужасу Нэнси, на глаза отца навернулись слезы.

— Мы должны были пожениться осенью 1890 года. Я всем сердцем любил ее, но ни разу не притронулся к ней, если не считать поцелуев с пожеланием спокойной ночи. Я использовал для работы каждый час, ниспосланный Богом. Откладывал каждый заработанный цент, потому что хотел, чтобы наш дом был действительно нашим, а не подарком твоего деда. Я приобрел трехкомнатный деревянный дом на улице, утопающей в зелени каштанов, всего в двадцати минутах езды от центра города. У дома был садик, где могли играть дети.

Чипс замолк. Пауза казалась бесконечной. Когда же он снова заговорил, у Нэнси по спине пробежал холодок от горечи, звучавшей в его голосе:

— И вот появился он.

— Кто? — спросила Нэнси, внимательно слушая отца. Ей никогда не приходило в голову, что он мог любить кого-то еще, кроме ее матери, и к тому же чуть не женился на этой девушке.

— Дьюарт Санфорд. — Зрачки его глаз потемнели. Нэнси подумала, не вызвать ли сестру, но не могла отойти от постели.

— Он был на десять лет старше меня, умудрен опытом и обаятелен. К тому времени твой дед был уже богатым человеком, но я никогда не пользовался его богатством. Я хотел достичь всего сам, быть самостоятельным человеком. Санфорд ездил по улицам Бостона в собственном экипаже с великолепно подобранной парой лошадей серой масти. Манжеты его сюртука были расшиты золотом, в булавке для галстука сверкал бриллиант. На пальцах красовались кольца, сводившие женщин с ума. Одно из них было с рубином величиной с орех.

Нэнси сидела неподвижно, она почти чувствовала тепло руки, носившей это кольцо.

— Он был красив как дьявол со своими густыми черными усами и гладко зачесанными волосами.

Следующая пауза так затянулась, что казалось, отец никогда не прервет ее.

— И что же произошло потом? — спросила Нэнси наконец.

Боль в его голосе заставила ее похолодеть.

— Он увлек и соблазнил ее. Он отнял у меня Зию.

Нэнси почувствовала, как все закачалось у нее перед глазами.

— Она не любила его. Никогда не любила. Она долго плакала, а я говорил ей, что мы можем пожениться, что я люблю ее больше жизни.

— А потом? — Нэнси едва выговаривала слова.

Отец ее как-то сразу постарел, съежился среди белизны кровати и комнаты.

— А потом она обнаружила, что беременна. Я говорил, что все равно готов жениться на ней и принять ребенка как своего собственного. Я о многом говорил ей, но только не о том, что собираюсь убить Дьюарта Санфорда.

Прошло несколько минут.

— Это был его ребенок, и он желал его… и ее тоже. Они венчались в церкви святого Стефана 1 мая 1890 года. Она не смогла надеть платье, висевшее у нее в шкафу. Платье ее матери. Платье, которое она должна была надеть на нашу свадьбу. Она надела то, что он купил ей, — наряд, доставленный из Парижа, усыпанный бриллиантами и жемчугом. Во время церемонии я сидел в доках с дробовиком в руках и смотрел на корабль, который должен был увезти ее. Я хотел убить его, и только благодаря Симасу Флэннери и его парням он прожил еще сорок лет. Под звон церковных колоколов они отлупили меня до потери сознания и заперли в баре Мэрфи, а когда я выломал дверь, корабль уже уплыл.

— Но Зия вернулась! — сказала Нэнси. — Я помню, как она приезжала к нам в Сити-Холл.

— Она вернулась. К тому времени я уже был мэром и мужем твоей матери. Ее путешествие длилось три недели, но когда она сошла на берег, следы от плети на ее спине еще не зарубцевались.

— О Боже! — Нэнси казалось, что она вот-вот упадет в обморок.

— Зия пришла ко мне за помощью. Она истратила на дорогу свои последние деньги. Ее мультимиллионер никогда не давал ей ни цента. Тогда я сказал твоей матери примерно то же, что ты сказала Джеку. Мол, извини, но я люблю другого человека. Если бы она пришла ко мне, я никогда никому не отдал бы ее снова. И мне не помешала бы ни моя должность мэра, ни то, что я был уже женат, ни даже ты. — В его голосе появились новые нотки. Он говорил, словно чеканил слова. — Однако я знал, что Дьюарт так просто не отпустит ее. Он приехал сюда, в Бостон. В Сити-Холл. Он стоял в моей гостиной в голубовато-сером костюме и играючи перебрасывал с руки на руку трость из черного дерева. Он сказал, что, несмотря на то, что Зия вернулась к нему, он погубит меня.

— Но ты же говоришь, что был готов потерять должность мэра, — возразила Нэнси.

Чипс странно улыбнулся:

— К этому я был готов, но не хотел, чтобы из-за меня пострадали Патрик и Мора.

Нэнси смотрела на него, ничего не понимая.

— Лео Санфорд знал моего отца как никто другой. Он познакомился с ним через несколько часов после отъезда Патрика из Ирландии, еще до того, как у Патрика и Моры появилась необходимость притворяться.

У Нэнси голова пошла кругом. Она подумала, уж не бредит ли ее отец.

— Как притворяться? — спросила она с глупым выражением лица.

— Притворяться, будто бы они женаты.

— Ты хочешь сказать, что они не были мужем и женой, когда покидали Ирландию?

— Нет, они не были женаты.

Нэнси пыталась осознать то, что говорил Чипс и что из этого следовало. Если ее дед с бабкой никогда не были женаты, значит, ее отец незаконнорожденный, а это считалось страшным грехом в римско-католической общине.

— Но как же так? — спросила она в замешательстве. — Я ничего не понимаю.

— Они не могли пожениться, — сказал Чипс с неподвижным, словно высеченным из камня лицом. — Мора была свояченицей Патрика.

Нэнси уронила голову на колени. Если бы она не сделала этого, то, вероятно, упала бы в обморок. Кровь стучала в ушах, но сквозь темную пелену она слышала, как отец безжалостно продолжал:

— Патрик О'Шогнесси был женат на Мэри Салливан. Мора была еще совсем ребенком, когда ее сестра вышла замуж. Это она украшала церковь цветами в день их свадьбы. Мора сама рассказала мне об этом, когда однажды я уличил ее во лжи. Это было в церкви Киллари, что у подножия Белой горы. Когда голод обрушился на Ирландию, твой дед пытался выжить, работая на небольшой ферме в поместье Клэнмар. Первой умерла Мэри, потом ребенок. Это был их единственный ребенок. Патрик дожидался его рождения целых десять лет, а тот умер, когда ему было всего десять дней. Некому было даже похоронить жену и ребенка. Без гроба, без священника Патрик вложил ребенка в руки Мэри и предал их обоих долгожданной земле. Тогда Море было шестнадцать. Она принесла на их могилу ноготки — цветы, которыми она украшала церковь десять лет назад.

У Патрика в кармане было два заранее купленных билета: для себя и для жены. Мора умоляла взять ее с собой, и Патрик согласился. Трудно сказать, как давно она любила его, если она вообще сознавала, что любит. Твоя бабушка рассказывала, что это случилось на корабле. Патрик нырнул за борт, спасая пасынка Санфорда, а когда его вытащили из океана, нахлебавшегося морской воды, скорее мертвого, чем живого, она бросилась в его объятия, что и предопределило их будущее.

Высадившись в Бостоне, они представились уже как муж и жена. Это была самая любящая пара, какую я когда-либо видел.

Дьюарт Санфорд угрожал, что, если я не оставлю Зию, он разнесет по всему Бостону правду о моих родителях. — Радужные оболочки Чипса стали величиной с булавочную головку. — Меня не столько волновало мое будущее, сколько их дальнейшая судьба. Они прожили пятьдесят лет с этой тайной, и только Санфорды знали о ней. Патрик был самым уважаемым человеком в ирландской католической общине Бостона. Он и Мора гордились тем, что им удалось создать. Они никогда никому не причиняли вреда, и люди относились к ним очень доброжелательно. Отец просил меня только об одном. Он знал, что Мора не переживет позора, если Санфорд разоблачит их. И я дал слово, что никогда не допущу этого. — Чипс в изнеможении откинулся на подушки. — Когда Санфорд отправился домой, Зия уехала с ним.

По щекам Нэнси непроизвольно потекли слезы.

— Тем не менее Дьюарт осуществил свою месть. Он сказал, что, если я когда-нибудь снова стану мэром, он сообщит городу правду о моем рождении. Он не поленился добыть копии церковных записей в Киллари. У него были доказательства женитьбы моего отца на сестре Моры. Я ничего не мог сделать.

— Даже после их смерти? — прошептала Нэнси.

Сейчас отец не шумел, не грубил, что частенько случалось с ним. Напротив, он говорил спокойно, с чувством собственного достоинства.

— Нет, — ответил Чипс. — Память о них была еще жива, и с этим приходилось считаться.

Нэнси неуверенно поднялась на ноги и подошла к окну. Через некоторое время она вернулась к койке Чипса.

— Это ужасная история, — сказала она. — Я сожалею, что вынудила тебя рассказать обо всем этом. Но прошлое никак не может повлиять на мои отношения с Рамоном. Рамон не такой, как его отец. Встретившись с ним, ты поймешь это.

— Теперь пришла моя очередь сожалеть, Нэнси. Кажется, никогда в жизни я не делал тебе больно, но сейчас…

Он попытался дотянуться до своих вещей, разложенных на тумбочке. Их было немного — только содержимое карманов.

— Позволь, я помогу тебе, — сказала она, когда он уронил свои часы на пол. — Чего ты хочешь?

— Мне нужен конверт, — сказал он с одышкой, откидываясь на подушки. — Прочитай это, а потом скажешь, по-прежнему ли ты собираешься уехать с Рамоном Санфордом.

Это был дешевый конверт. Внутри на листке бумаги не было ни шапки, ни адреса. Лишь крупно корявым почерком выведено: «18 января». За день до этой даты она уехала из Нью-Йорка. Не было обычного: «Дорогой сэр» или «Дорогой Чипс», только сообщение:

«Миссис О'Шогпесси провела ночь 16-го и 17-го числа в его апартаментах. До этого она бывала там в ноябре (точная дата неизвестна). Ваш нью-йоркский шофер (на твоем месте я бы выгнал его) говорит, что роман начался еще летом».

— Полагаю, мне не следует читать дальше, — сказала Нэнси. Она никогда не любила Глорию, и ей было противно совать нос в тайны ее личной жизни.

— Читай, читай, — приказал отец, буравя ее взглядом.

Нэнси неохотно продолжила чтение:

«Миссис О'Шогпесси прибыла в его апартаменты утром в одиннадцать. Они оставались вместе около пяти часов. Фотография была сделана сразу по прошествии этого времени. Поскольку оказалось, что изображение не совсем четкое, появилась необходимость удостоверить личность джентльмена. В связи с этим я решил пока не возвращаться в Бостон и остаться здесь еще на пару дней». Подписи не было.

Она протянула ему письмо. Но он не взял его.

— Взгляни на фотографию, — неумолимо потребовал он.

Глянцевая и жесткая, она лежала в конверте. Нэнси неохотно достала ее. Снимок был сделан в сумерках, к тому же изображение получилось слегка размытым.

Его рука обнимала за плечи одетую в меха Глорию, а она смотрела на него, слегка приоткрыв губы. Позади них сверкал, как рождественская игрушка, стеклянный фасад известного Нэнси многоквартирного дома. Даже швейцар был отчетливо виден. Он почтительно приложил руку к козырьку своей форменной фуражки. Нэнси тупо смотрела на фотографию, ничего не понимая.

— Прекрасная пара, не правда ли? — Голос Чипса исказился от боли.

— Но я же была там с ним, — сказала она в замешательстве, переводя взгляд то на письмо, то на фотографию.

— Не думаю, что он из тех мужчин, кто заводит случайные знакомства на один день, — жестко произнес отец.

— Нет! — Нэнси замотала головой, отходя от кровати. — Нет! Этого не может быть. Это какая-то ошибка…

— Ошибки нет. Спроси Глорию. Я уже спрашивал. — Он побледнел при воспоминании об этом разговоре.

— О нет! — Нэнси, ничего не видя, вытянула перед собой руки, пытаясь нащупать какую-нибудь опору. К ней вернулись ее прежние ужасные ощущения: холод, лед и снег, снег и смерть. Она задрожала всем телом. Казалось, ураган подхватил ее, хотя в комнате ничего не изменилось. Ее окружали все те же белые больничные стены. Рядом на кровати лежало то же покрывало. Баллоны и кислородная маска оставались на прежнем месте. Отец все так же лежал, облокотившись на подушки, как будто ничего не случилось.

— Нэнси!

Послышался грохот, когда она задела передвижной металлический столик, и на пол полетели инструменты.

— Нэнси! — Чипс уже было спустился с кровати, когда дверь резко распахнулась и в палату влетел целый полк медсестер.

— Нет! — Она стояла у двери, цепляясь за нее, чтобы не упасть.

— Позовите доктора Треворса!

— Я прошу вас лечь, мэр.

— Сестра Смит, займитесь мэром. Где доктор Треворс?

— Безобразное поведение!

— Ваш отец в очень тяжелом состоянии!

Шум голосов все нарастал.

— Как вы себя чувствуете, миссис Камерон?

— Принесите стул миссис Камерон!

— Слава Богу, вы здесь, доктор.

— Нэнси!

— Новый шприц, сестра. Благодарю.

— Нэнси! — Крик отца перекрывал окружающий шум.

— Присядьте, пожалуйста, миссис Камерон. Вы неважно выглядите.

Лицо Нэнси было неподвижно. Губы побелели. Ее знобило, и она чувствовала, что никогда не согреется.

— Нэнси! — Этот крик прозвучал намного глуше, когда Треворс воткнул иглу.

— Черт побери! Нэнси! — Голос отца все еще преследовал ее, когда она, спотыкаясь, брела по коридору. 18 января. Глория пришла к нему всего лишь через несколько часов после ее отъезда. Он посмеялся над ней, над ее отцом. Он сыграл с ней грязную, безумную шутку. Это было выше ее понимания.

— Куда ехать, миссис Камерон? — спросил шофер, возивший отца.

— Домой. — Там в одиночестве она будет зализывать свои раны.

Шофер хотел было спросить о мэре, но раздумал. По выражению лица миссис Камерон он решил, что мэр скончался. Автомобиль мчался по Тремонт-стрит. Газетные стенды уже пестрели заголовками о случившемся. Они подъезжали к зданию Стейт-хауса, куполообразная крыша которого тускло светилась бронзой. Слева простирался заброшенный участок общинной земли. На фоне зимнего неба темнели голые ветви деревьев. На булыжной мостовой Бикон-стрит автомобиль замедлил ход и не слеша выехал на площадь Лойзберга.

Нэнси сразу направилась в свою комнату, которая с детства принадлежала ей и всегда была готова для нее. Она заперла дверь, задернула тяжелые бархатные шторы и, все еще кутаясь в меха, легла на кровать. Она никак не могла унять дрожь.

Глория и Рамон! Рамон и Глория! Ни леди Линдердаун, ни княгиня Марьинская, а жена ее отца! Ее мачеха! Она хотела заплакать, но ничего не вышло. Боль была слишком глубока, и ее не успокоить слезами. Нэнси не могла думать ни о чем другом, кроме своего одиночества. Ни мужа, ни Верити, ни Рамона. Она уснула — сработал подсознательный механизм самозащиты организма. Это был единственный способ выдержать удар. Через несколько часов, когда она проснулась и отодвинула шторы, за окном уже было темно. Три дня она не выходила из комнаты, не отвечая на просьбы открыть дверь и поесть. Вызвали личного врача отца, но Нэнси не впустила его. Симас из-за двери сообщил, что отец чувствует себя вполне нормально, но пока его силой удерживают в больнице. Все решили, что ее поведение объясняется чувством вины. Что между отцом и дочерью произошла ссора, которая привела к сердечному приступу, и такая чувствительная леди, как миссис Камерон, тяжело переживает случившееся. Но даже при таких обстоятельствах ее реакция явно необычна и вызывает любопытство.

Нэнси вышла из комнаты только за несколько часов до возвращения мэра из больницы в сопровождении стаи медсестер. Он несколько утратил свой важный вид, но его подбородок был решительно поднят, а движения, как и раньше, были энергичны и резки. Зато миссис Камерон выглядела так, словно была при смерти. Щеки ее ввалились, а густые ресницы подчеркивали неестественную бледность лица. В широко раскрытых красивых глазах отражалась глубокая боль.

— Гарбо, — сообщила кухарка собравшейся прислуге, — она выглядит, как Грета Гарбо.

Отец чувствовал себя неловко в ее присутствии. Это была не его прежняя Нэнси. Она замкнулась, и ее внутреннее спокойствие подавляло его.

— Извини, — с трудом произнес он, когда они остались одни.

— Не стоит. — Она отказалась от мартини, который он приготовил, и едва прикоснулась к еде.

— Что ты собираешься делать? Вернешься на Кейп?

Она удивленно посмотрела на него:

— Нет. Я уехала оттуда, чтобы найти свое счастье.

Чипс никогда не отличался сентиментальностью.

— А как же Джек? Он должен приехать сюда.

Нэнси слегка улыбнулась:

— Джек не очень-то спешит расстаться со своими делами, не так ли? Его жена говорит, что уходит от него, его тесть лежит с сердечным приступом, а он лишь через три дня после окончания совещания соизволит почтить нас своим присутствием.

— Чикаго важнее.

— Ну конечно, — равнодушно заметила Нэнси. — Это политика.

Чипс выпил мартини и налил себе крепкого бренди.

— Куда же ты поедешь теперь?

— К Зие.

Чипс уткнулся в свой бокал.

— Я больше никогда не увижу Рамона, но хочу быть поближе к нему. Хотя бы ненадолго. Я собираюсь на Мадейру в отель «Санфорд».

Чипс подумал, уж не чокнулась ли его дочь после письма Чарли Добинея.

— Какого черта! Если ты поедешь туда, то обязательно встретишься с ним!

— Нет, — спокойно ответила Нэнси. — Зия не пустит его к себе, пока он не женится на порядочной девушке. Мадейра — последнее место на земле, где я могу встретиться с Рамоном.

— Но ты едешь к Санфордам! После всего, что они сделали!

— К Зие, — поправила Нэнси.

Чипс посмотрел на нее, и она заметила тоску в его взгляде. На какое-то мгновение ей показалось, что он готов бросить Бостон и уехать вместе с ней.

— Ты ведь давно не видела ее, — сказал он.

— Ни разу после медового месяца.

Чипс совсем забыл, что Нэнси и Джек провели медовый месяц в «Санфорде». Он чувствовал себя так, будто шел по топкому болоту.

— Тогда почему бы тебе не поехать в другое место?..

— Зия всегда была очень добра ко мне, — сказала Нэнси вставая. — Еще с тех пор, когда я была маленькой девочкой. И сейчас мне нужна ее доброта.

Она надела пальто.

— Я не могу оставаться здесь. Глория может вернуться в любой момент, хотя ты и говорил, что она на Ямайке. Я едва ли выдержу ее присутствие. Мне также не хотелось бы видеть Джека и вступать с ним в бесконечные пререкания. У меня просто нет сил. Мои вещи сложены. «Мавритания» отплывает в полночь. Твой секретарь ухитрился забронировать мне каюту. С собой я забираю Марию. Моррис и Коллинз вернутся на Кейп.

Она обвила руками шею отца, и он крепко обнял ее.

— Я думаю, это ненадолго, — сказал он хрипло.

— Конечно, — согласилась Нэнси, хотя знала, что это навсегда. — До свидания, папочка. — Она с трудом удержалась от слез, поцеловала его в шею и вышла из комнаты.

Через пять минут она уже ехала на юг. Ее «роллс» сверкал в лучах заходящего солнца на фоне оставшегося позади города.