Открывать глаза не хотелось. Попытка отозвалась тупой болью. Замутило, к горлу подступил тошнотворный комок. Она сглотнула горечь и поморщилась. В голове слышались голоса птиц. Пахло землёй и лесом.
Нестерпимо хотелось пить, при этом двигаться не было сил. Над ухом послышалось тяжелое дыхание, по щеке прошлись влажной шершавой тряпкой. Оставляя липкий след, тряпка чавкала и знакомо воняла. Издалека, словно сквозь вату, прорвался скрип. Он приближался. Приближался. Приближался.
Тряпка пропала вместе с вонью. А скрип нарастал, раздражая, дергая за нервы пенопластом по стеклу. Хотелось уползти от него подальше. Заполнив весь мир, скрип прекратился. Загрохотали шаги. Топ. Топ. Топ.
— Она живая? — поинтересовался женский голос.
В нос ударил крепкий запах немытого тела.
— Живая, вроде, — прозвучало над ухом, обдав амбре из пряностей и пива.
Кашель подступил неожиданно, как он любит. Противное и теплое наполнило рот и потекло по подбородку.
Кашлять было больно, дышать было больно, думать было больно и даже жить было очень больно. Внутри зародилась темнота. Она росла, окутывая, пока всё не поглотила.