Дар юной княжны

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Кибитка мягко покачивалась, будто старалась хоть как-то смягчить предстоящие пленникам испытания.

Связанный по рукам и ногам Герасим безучастно лежал на дне повозки. Девушки сидели рядом, тесно прижавшись друг к другу.

Ольга вглядывалась в осунувшееся лицо гиганта и удивлялась, что он так быстро сдался. Возможно, Герасим сам этого ещё не понимал, но в глазах его уже стыла обреченность.

Всего два месяца назад та, прежняя Ольга, поняла бы его. И сама задрожала бы от страха, от предчувствия неотвратимости судьбы. Прежняя, но не эта…

"Странно устроен человек, — думала эта новая, неведомая княжна. Казалось бы, перенеси теперешнего цивилизованного человека в первобытное общество — и он погибнет. Так, по крайней мере, утверждал когда-то дядя Николя. И наверняка в эту минуту он говорил не о каком-то абстрактном человеке, а о себе, умном и сильном мужчине. Слабая женщина, девушка не бралась им в расчет. Предполагалось, что она погибнет неминуемо. А что на деле? Эта самая девушка попала в первобытный мир, даже, скорее, в хаос, где нет никаких законов и человек должен надеяться только на себя. В такой ситуации какая-нибудь Матильда, Изольда или леди Джейн из рыцарских романов давно лежали бы в глубоком обмороке или нервной горячке, а она не только не растерялась или испугалась, но закалилась и окрепла, и не собирается отдаваться на волю случая.

— Что-то в нашем полку поубавилось, — подчеркнуто бодро сказала Ольга. Марго вздохнула.

— А я, знаешь ли, так до конца не могу и поверить, что мы с Янеком больше не увидимся. Кажется, вот сейчас кибитка остановится, а он уже ждет нас… Не хочется думать о плохом, да? Папа наверняка бы пошутил: ох уж это французское легкомыслие! А что толку — убиваться? Плохое — жди-не жди, все равно придет. Лучше о нем не думать.

— Да уж, — поддержала Ольга, — начни мы сейчас лить слезы, что изменится? Герасиму, вон, и без нас тошно… Вы с Янеком недавно поженились?

— Чего теперь скрывать? Никакие мы не муж и жена. Это Ян придумал, мол, так легче добираться. Даже справку где-то раздобыл…

— И где бы вы стали жить?

— Не знаю. Думаю, сейчас по всей России — кромешный ад, но Ян считал, что тихое местечко для жизни все же можно отыскать. А куда ещё идти, если ни родственников, ни друзей не осталось? Правда, у меня в Нанте жила бабушка, но они с мамой давно рассорились, да и жива ли она? Только, думаю, за границу сейчас уйти ещё труднее, чем найти это тихое местечко…

— Катя, — вдруг хрипло пробормотал Герасим, — они убили ее!

Девушки от неожиданности вздрогнули.

— Что ты! — Ольга покачала головой. — Когда я думаю о ней, не чувствую ничего плохого.

— Не чувствуешь… — горестно повторил атлет. — Что ты можешь знать?

Княжна задумалась. В самом деле, откуда эта её уверенность? Ведь Катя… Она представила себе подругу в скромной домотканой юбке, собственноручно вышитой сорочке, все время, кроме цирковых представлений, прячущую волосы под платок… И вдруг, как наяву, увидела её. Этот облик настолько не был похож на обычный, Катин, что Ольга не сразу поверила своим глазам.

— Она жива! — воскликнула Ольга. — Я её вижу.

— Что ты видишь, расскажи, — мгновенно поверил Герасим, пытаясь приподняться и тоже что-то увидеть в лихорадочно блестящих глазах девушки.

Марго их общее возбуждение испугало. Точно они оба враз сошли с ума. Она отпрянула и вжалась в деревянный бок кибитки, глядя на них во все глаза.

— Вижу: Катя обнимает Альку… целует его… Альку уводит кто-то….не вижу… вижу — тот контрабандист, которого звали Батя… Заходит другой, атаман… протянул руку.

— Он бьет ее?

— Нет, — растерянно проговорила Ольга, — он стал перед нею на колени.

— На колени?! Проклятая! Я чувствовал, что-то случилось. Предала! Ненавижу…

Он стал биться головой о пол кибитки.

— Прекрати! — закричала на него Марго. — Ты же мужчина. Мы — слабые девушки — ведем себя достойно, а ты устроил истерику. Что ты узнал такого? Это же он стоит перед нею на коленях, а не она перед ним!

Ее сумбурная речь странным образом успокоила Герасима. Он лишь отвернул голову в сторону, чтобы девушки не увидели навернувшиеся на глаза слезы. Внезапно повозка остановилась, и внутрь заглянул правящий Карой контрабандист Перец. Другой, постарше, имени которого они не знали, верхом трусил сзади.

— Что у вас тут случилось? Стучали, кричали.

— Вы бы веревки хоть чуть-чуть ослабили, — неприязненно сказала Ольга. — Нарушение кровообращения в руках может привести к инвалидности. Вам ведь не нужны инвалиды?

— Не нужны. — Перец развязно подмигнул Ольге, будто они были лучшими друзьями, но веревки все-таки ослабил.

— Мон дье [46], — вздохнула Марго, — вот уж не думала, что в своей жизни повстречаюсь с настоящей ясновидящей.

— Видишь ли, Мариночка… — начала Ольга.

— Значит, ты не настоящая ясновидящая, — рассмеялась Марго. — Я ведь не Марина, а Маргарита. Марина — это Ян придумал.

— Ты — француженка?

— Уи, же сюи де франс [47].

— Ну и ну, как все смешалось… Я ведь по документам тоже никакая не Оля, а Наташа Соловьева, цирковая артистка.

— А на самом деле?

— На самом деле — княжна Ольга Лиговская.

Марго присвистнула.

— В который раз убеждаюсь: людей, выдающих себя не за тех, кто они есть на самом деле, гораздо больше, чем мне казалось. Хочу успокоить: там, куда нас везут, тебя будут звать ещё проще. Например… Гюзель. А меня Мириам. Может, тебе придется научиться танцевать…

Глядя на растерянную Ольгу, Марго хихикнула:

— А ты хотела попасть на кофейные плантации? Не возьмут, на вид ты больно худа. Где же мы ещё можем понадобиться? Ах, да. Там имена и вовсе без претензий — Лоло. Или — Мими.

— Думаешь, мы попадем в бордель?

— Не исключено…

— Перестань, — не выдержал Герасим, — ты трещишь, как сорока!

— Это правда, — пригорюнилась Марго, — когда боюсь или мне отчего-то не по себе, я всегда болтаю без умолку. Папа говорил: "Тысяча слов в минуту".

— Если они возьмут нас в гарем, — сказала Ольга, — им же хуже будет! Мы у них в гареме революцию устроим, заставим султана отречься от престола и посадим своего.

— У тебя есть кто-то на примете? — поинтересовалась Марго.

— Конечно, есть… вот, Герасим, к примеру.

— Меня — султаном? Ну, ты придумала! — Герасим вначале хмыкнул, а потом громко расхохотался.

Девушки тоже покатились со смеху, так, что задумавшийся на козлах Перец от неожиданности даже подпрыгнул.

— Тю, дуры-бабы, — сплюнул он в сердцах, — волос длинный — ум короткий, хохочут, как на посиделках, а ведь едут не на прогулку.

Он опять замолчал, недоумевая и прислушиваясь к себе: что это с ним случилось? Отчего вдруг он стал жалеть пленных и задумываться о том, чему он прежде никогда не придавал значения?

Время под стук колес тянулось медленно, но вот полог кибитки затрепетал под напором свежего морского ветра, запахло водорослями; послышались крики чаек. Теперь повозка шуршала колесами по песчаной колее, тянущейся вдоль берега.

Ноздри Герасима затрепетали. Он поднял голову и снова тщетно попытался разорвать веревки. Море! Неужели привычная ему, родная морская стихия может принести позор рабства или ещё что похуже? Ведь именно сюда, к морю, стремился он столько дней!

По деревянным сходням к подъехавшей повозке загрохотали башмаки. Откуда-то сверху послышалась команда: "Выгружай товар!" Пленников стали вытаскивать наружу загорелые мускулистые люди.

Фелюга оказалась просто большой лодкой, а не кораблем, как Ольге представлялось вначале.

Перец, доставивший их к месту, и второй контрабандист уехали немедля, а Ольгу с Марго и Герасимом затащили на борт фелюги, на которой было всего три человека команды, и четвертый — капитан. Он работал рука об руку с товарищами, и о его главенстве говорила только готовность, с какой подчинялись ему остальные моряки.

Они споро подняли косой четырехугольный парус, вытащили якорь; один из матросов стал за рулем, и фелюга отчалила от берега.

Девушек развязали сразу. Они сидели на боковой скамье, где их все равно доставал холодный морской ветер, заставляя ежиться и дрожать. Молодой капитан коротко бросил одному из матросов, уже известному пленникам под кличкой Бабник:

— Укрой их чем-нибудь. Простудятся — возись потом!

Бабник принес огромного размера бушлат, в который обе девушки легко завернулись.

Капитан сменил на руле матроса и теперь стоял, расставив ноги в стороны, и глядел прямо перед собой. Его фигура для сухопутного человека представляла интерес своей экзотичностью. Он был худой, жилистый, синеглазый, без мочки левого уха, с распахнутой, несмотря на холодный ветер, грудью. Он выглядел бы просто красавцем, если бы не суровое и даже жестокое выражение лица да брезгливые гримасы при взгляде на девушек.

— Сдается мне, одна из нас его сильно обидела, — прошептала Марго.

— У него сердечная болезнь, — задумчиво сказала Ольга. — От неразделенной, как он думает, любви.

Марго с интересом посмотрела на нее:

— Загадочная ты девушка, княжна. То ли ведьма, то ли просто ведунья. Откуда ты взялась?

— Из Одессы.

— Жила там? Одна, с родителями?

— Мы с дядей Николя уезжали оттуда в Швейцарию.

— Не ближний свет; что ж не уехали?

— Он-то уехал. Я осталась.

— Одна? Здесь? А зачем?

— Роковое стечение обстоятельств.

— Что вы собирались делать в Швейцарии?

— В больнице с дядей Николя работать, он у меня изумительный врач…

А капитан тем временем подозвал к себе Бабника, и тот после разговора подошел к Герасиму.

— Флинт говорит, если ты дашь честное слово, что не попытаешься бежать… и не станешь драться, — добавил он скорее от себя, — я тебя развяжу.

— Даю! — кивнул Герасим.

Бабник с опаской стал его развязывать.

"Флинт, — повторила про себя Ольга. — Небось, сам придумал. Тоже мне, романтик южных морей! Занимается грязным делом, возит людей в рабство и любуется собой при этом!"

Ей надоело сидеть. Она поднялась, прислонилась к борту и стала смотреть на свинцово-серое море, которое не разноцветили даже лучи поднявшегося в небо солнца. Вдруг девушке показалось, что среди этой серости сверкнули голубые искорки, еще, еще…

— Море голубеет, — ни к кому не обращаясь, пробормотала Ольга.

— Керченский пролив прошли; это — Черное море, — тоже как бы самому себе сказал Флинт.

Ольга посмотрела на капитана: поза его не изменилась, он так же смотрел вдаль, как если бы говорил вовсе не он.

А голос у Флинта оказался по-юношески звонким и как-то не вязался с его подчеркнутой суровостью и оторванной мочкой уха.

Марго свернулась калачиком и спала под бушлатом на скамье. Герасим устроился на корме, свесив ноги за борт. Бабник вязал сеть, а двое других матросов укладывали в трюм мешки с каким-то грузом. Каждый занимался своим делом, не обращая внимания на других.

— Напрасно вы разозлились на свою девушку, — вдруг выпалила Ольга неожиданно для самой себя. — Да, она не приехала, но не потому, что разлюбила. С нею случилось несчастье.

Лицо Флинта так мучительно исказилось, что Ольга испугалась: не хватил бы его удар! Он покачнулся, выпустил из рук штурвал, но тут же судорожно ухватился за него.

— Откуда вы знаете Агнию, что с нею случилось?

Ольга вовсе не знала никакую Агнию, но говорила, будто у неё в голове кто-то нашептывал.

— Чика! — крикнул Флинт одному из матросов. — Возьми руль, я отойду ненадолго.

Он приблизился к девушке и цепко схватил её за руку.

— Говорите!

— Агния умерла.

— Умерла? О боже! Нет, вы, наверное, не знаете. Она вышла замуж за другого. За сына Федорова, богатого судовладельца. Говорят, они уехали в Грецию. Вот и взяли её с собой.

Он убеждал скорее себя, чем эту незнакомую девушку, поразившую его своим сообщением в самое сердце.

— Она умерла, — повторила Ольга. — Год назад, от скарлатины.

Год назад! Неужели это правда? И он никогда не увидит её глаз? Ее смеющегося личика с ямочками на щеках? Флинт уже забыл, что год назад он решил вычеркнуть Агнию из жизни и из сердца. Почему же ему никто не сказал?! "А ты сам хотел знать о ней хоть что-то? — одернул он себя. — Ты же порвал со всеми знакомыми и друзьями, убежал от всех, превратился в какого-то… камышового кота! Проклинал бедную девочку страшными проклятиями, а она лежала в могиле. И не принес ей даже крохотного цветочка!.."

— Капитан! — закричал в это время рулевой. — На горизонте какой-то корабль.

Бабник с проворством дикой кошки отбросил сеть, кинулся к ящику рядом со штурвалом и достал из него бинокль.

— Флинт, — растерянно сказал он немного погодя, — это французский крейсер. Похоже, мы влипли.

Капитан отодвинулся от Ольги, и его лицо, только что наполовину горестное, наполовину сентиментальное, будто задернулось темной шторой. Глаза потемнели, губы сузились в полоску, скулы затвердели.

— Всем взять оружие! — теперь его голос не казался юным, в нем слышалось рычание хищника.

— Не сможем уйти, будем отстреливаться. Бабник, пулемет на корму. Пленников держать на мушке; если кто-то из них попытается позвать на помощь, кинуться за борт, — стрелять без предупреждения!

— Надеюсь, ты сдержишь обещание? — спросил он у Герасима.

Тот нехотя кивнул.

Крейсер приближался. Был он того темно-зеленого цвета, как и привидевшийся Ольге во сне.

— Может, мимо пройдут? — предположил один из матросов. — Зачем мы им?

Крейсер мимо не прошел. Он подошел совсем близко, навис громадой над фелюгой, загремела якорная цепь, а затем на ломаном русском с мостика крикнули в мегафон.

— Эй, на лодка, арэтэ, остановиться!

— Чика, давай! — крикнул Флинт кинувшемуся к пулемету товарищу

Но на крейсере моряки оказались стреляными. Не успел Чика и притронуться к гашетке, как был буквально изрешечен пулями. О чем думал в тот момент Герасим, Ольга так никогда и не узнала, но он, как и Чика, вдруг кинулся к пулемету. К сожалению, этот пятачок французами был уже пристрелян. Крик ужаса Ольги: "Герасим!" — потонул в какофонии стрельбы.

— А это вам за Чику! — закричал опомнившийся Бабник; в его руке дернулась винтовка, и француз, державший в руке мегафон, выронил его и безжизненно завалился на борт.

В ответ на стрельбу Бабника с крейсера хлопнуло несколько револьверных выстрелов, и фигура великого знатока женщин надломилась, чтобы разогнуться уже без признаков жизни. Затем пулемет застрочил с корабля, и через некоторое время на море наступила мертвая тишина.

Марго так и не успела вылезти из-под бушлата во время стремительно закончившегося боя. Теперь она несмело пошевелилась, выглянула наружу, но вид трупов и луж крови повсюду испугал её ещё больше. Ольга же при виде убитого Герасима сползла вниз и в оцепенении сидела на дне лодки.

С крейсера спустили шлюпку. Прибывшие французские моряки обнаружили на фелюге пять трупов и двух до смерти напуганных юных особ, присутствие которых на разбойничьем судне никак не вязалось ни с их внешностью, ни судя по всему, с благородным происхождением. Когда же выяснилось, что одна из девушек их соотечественница, а другая — русская княжна, восторгу моряков не было предела. Подумать только: бедных крошек везли продавать, как каких-нибудь овец! В двадцатом веке столкнуться с торговлей людьми! Нонсенс!

Моряки любовались спасенными и слегка гордились собой: оказаться освободителями двух юных красавиц, спасти их от постыдного рабства, — какой француз откажется от такой благородной романтической роли?

Среди всеобщих восторгов один человек — французский военный врач занимался неприятным, но обязательным делом, осматривал на фелюге тела разбойников, чтобы с чистой совестью засвидетельствовать документом их смерть. Врач прослушивал стетоскопом последнего, и вдруг ему показалось… Но нет, не показалось. Один из контрабандистов, действительно, был жив. Пуля пробила навылет его левую руку, а другая лишь сорвала кожу у виска, обеспечив, впрочем, кратковременную контузию. "Счастливчиком" оказался капитан Флинт.

Его подняли на борт, как и прежде девушек; трупы похоронили в море, а фелюгу в качестве военного трофея пришвартовали к кораблю.

Появление девушек на судне вызвало настоящий ажиотаж. Уже через час весь старший комсостав крейсера буквально благоухал одеколоном, каждый из моряков старался перещеголять другого праздничной подтянутостью.

Для спасенных девушек спешно освободили одну из кают, и сам капитан крейсера, подтянутый, моложавый, с седыми висками, явился засвидетельствовать девушкам свое почтение и поинтересоваться, не нужно ли им чего.

Марго с первых минут пребывания на корабле почувствовала себя как рыба в воде.

— Это же кусочек Франции, понимаешь, моей Франции, — повторяла она, сияя глазами. И на вопрос капитана ответила: — Конечно, нужно. Нужно перекусить, но, если можно, здесь, в каюте. Праздничный ужин? С удовольствием! Нужно кое-что простирнуть и повесить так, чтобы побыстрее высохло. А пока… не мог бы мсье капитан подыскать на время какую-нибудь одежду?

Едва за капитаном закрылась дверь, к каюте девушек началось настоящее паломничество. Кроме стюарда с подносом еды и дневального с пакетами двух новеньких пижам, под всякими предлогами потянулись моряки. Когда количество принесенных ими мыла, одеколонов, полотенец и прочих бытовых мелочей превысило годовую потребность, Марго возмутилась:

— Они же не дадут нам привести себя в порядок!

И, написав на листке бумаги по-французски: "Отдыхаем. Просим не беспокоить!", она вывесила его за дверь.

Несмотря на возражение Ольги, Марго отобрала у неё платье.

— Постираю вместе со своим.

И, напевая, скрылась в ванной комнате, здесь же, при каюте.

Еле дождавшись, Ольга вошла в ванную, как путешественник после месяцев скитаний по пустыне приникает к ручью: вода! В избытке! Потоком! Чистота…

Когда она вышла из ванной, Марго уже спала. Ольга последовала её примеру, едва прикоснувшись к подушке.

Видимо, спали они очень долго, потому что проснулись от стука в дверь и в темноте — горела только тусклая аварийная лампочка, — так что не сразу сообразили, где находятся.

За дверью их ждал старший помощник капитана, поодаль стояли ещё несколько офицеров.

— Мы уж думали, что-то случилось, — с облегчением заметил он. — Вы спали восемь часов, а это, согласитесь, для дневного сна многовато. Столы уже накрыты.

Он с удовольствием оглядел их смущенные — в пижамах! — и припухшие со сна личики.

— Не стану вас задерживать, но, думаю, горячий утюг не помешает?

Француз передал девушкам горячий утюг и козырнул.

— Ждем с нетерпением!

Собрались Ольга и Марго быстро. Обе они были воспитаны войной, не оставлявшей обычно времени на долгие сборы. У дверей своей каюты девушки обнаружили двух молодцеватых лейтенантов, которые козырнули и почти хором предложили:

— Позвольте сопроводить в кают-компанию!

При виде девушек уже сидящие за длинным сервированным столом моряки встали как один.

— Вив ля Франс! [48] — крикнула Марго. Ей ответил восторженный мужской рев. Девушек разместили посередине, по обе стороны стола. Капитан стал представлять своих офицеров по ранжиру, и Ольга, вначале пытавшаяся всех запомнить, вскоре поняла тщетность своих усилий. Тем более что офицер слева от неё шепотом объявлял каждого, кто произносил речь или обращался к ней с вопросом. Марго же, как с удивлением заметила Ольга, откуда-то знала по имени почти всех офицеров.

После праздничного ужина, из которого Ольга запомнила лишь изысканные блюда да десяток незнакомых, смутно помнящихся лиц, что склонялись перед нею в поклоне с приглашением на очередной танец, девушка предпочла уединяться в каюте с позаимствованной у капитана книгой или навещать в лазарете раненого Флинта. Общение с моряками, приводящее в восторг Марго, княжну быстро утомило и мешало ей думать, как жить дальше.

— Я уже договорилась с Пьером, — щебетала между тем Марго, считавшая, что все ясно, как божий день, и нечего тут думать. — Он обещал сопроводить тебя к дяде в Швейцарию. Не хочешь ехать с Пьером, возьми в сопровождающие Жана или Лео. Сейчас мы идем в Марсель, только ненадолго задержимся в Констанце, и домой. Мой бог, я увижу Францию!

Эти разговоры вызывали у Ольги серьезное беспокойство, потому что она опять ощущала себя в двух ипостасях. Одна — веселая, легкая — радовалась избавлению от кошмаров войны, возможности добраться до любимых родственников, — то, о чем она так долго мечтала! Как она соскучилась по дяде Николя, по общению с равными себе людьми, по хорошей одежде, по тонкому белью! Как ей надоело самой себе стирать, шить, готовить, причесываться, наконец! Ведь там, в России, её ничего не держит.

Вторая Ольга родилась всего два месяца назад и потому, наверное, не выглядела такой аристократичной, тонкой и избалованной. Она — эта Ольга оставила в России любящего мужа, верных друзей, которым были нужны её помощь, или хотя бы присутствие. Бросить их в трудную минуту?! Думать только о себе?

И она приняла решение. Однажды среди дня постучалась в каюту капитана корабля. Тот удивился, но виду не подал. Ее мужество, такт, безукоризненное знание французского вызывали у него большую симпатию. Он усадил девушку в кресло и почтительно осведомился.

— Чем обязан?

— Видите ли, мсье капитан, у меня к вам деликатная и вместе с тем дерзкая просьба… Простите, я волнуюсь, не знаю, как начать!

Капитан улыбнулся.

— Мой друг советовал в таких случаях говорить первое, что приходит на ум.

— Я — замужем.

— Да-а, совет вы исполнили в точности. Впрочем, что удивительного в этом: вы молоды, красивы… Одного не пойму, как же муж не смог уберечь вас от подобных испытаний?

— Он смог бы, но его арестовали в день нашего венчания.

— О-о, — изумился француз, — какая романтическая история! Впрочем, простите, вам такой она наверняка не кажется. Хотите, чтобы я принял участие в его освобождении?

— Нет, что вы… Думаю, даже вы этого не смогли бы… Я хочу просить отпустить меня.

Капитан вскочил и заходил по каюте.

"Ришар его фамилия, — вспомнила наконец Ольга, которая от волнения забыла, как к нему обращаться. — Ну, конечно, Франсуа Ришар!"

— Мадам, я удивлен… — сказал, успокоившись, капитан. — Разве кто-нибудь сказал, что вы — пленница? Ваша свобода чем-то ограничена? Как только мы дойдем до Констанцы…

— Вы не понимаете. В России идет воина. Добираться туда из чужой страны, без документов, без денег…

— Ах, вот вы о чем? Но мы уже говорили с офицерами. Они предложили собрать для вас некоторую сумму. На первое время. А насчет документов не волнуйтесь, я обладаю на судне достаточной властью, чтобы помочь вам в этом.

— Спасибо, мсье Франсуа. Простите за некоторую фамильярность, но вы сами разрешили так вас называть, когда мы танцевали, помните?

Капитан смутился.

— Только ваше предложение мне не подходит. — Ольга подбирала слова. У меня, к сожалению, нет времени на исполнение формальностей. Потому я прошу… Вы взяли в качестве трофея суденышко — фелюгу. Я не могу у вас его купить, но, если вы говорите, что офицеры собрали деньги, то, может, этой суммы хватит выкупить его для меня?

Капитан с уважением посмотрел на Ольгу.

— Вы хотите, чтобы я высадил вас в открытом море? Отважная женщина! Но тогда мне нужно дать вам двух-трех матросов, а как я могу кому-нибудь из них это приказать? Мы восемь месяцев не были дома.

— Не нужно мне ваших матросов. Просто отпустите со мной капитана Флинта. К сожалению, не знаю его настоящего имени.

— Вы имеете в виду пленного? Того, что вез вас продавать? Боюсь, вы не понимаете. Он — преступник. В былые времена такого просто вздернули бы на рее. Сейчас его ждет гильотина. Кстати, зовут его Александр Романов. Он однофамилец вашего царя, если документы, конечно, не поддельные. От этих разбойников всего можно ожидать!

Ольга почувствовала, что инициатива ускользает из рук. Но ей нельзя идти с ними во Францию! Бросить в беде Вадима, Катерину, Альку! Яна, наконец. Хоть и дальний, а все же родственник. Конечно, можно было бы добраться до Швейцарии, увидеть дядю Николя, Агнессу, Раушенбергов, пожить нормальной жизнью, а в это время её друзья, возможно, будут погибать? Разве они бы её бросили?

И она сделала то, на что в другом случае просто не решилась бы: кинулась к капитану и упала перед ним на колени:

— Я вас умоляю, помогите, я должна вернуться!

Она разрыдалась.

— Господи, — капитан бросился к Ольге и стал поднимать её. — Мадемуазель… мадам, поймите, как офицер, как мужчина, наконец, я не могу…

— Прошу вас!

— Но этот ваш Флинт… он, кажется, ранен?

— Это легкое ранение, в руку. Врач сказал, он быстро поправляется.

— И вы готовы доверить свою жизнь разбойнику? Не боитесь, что он предаст?

— Русские говорят: "волков бояться — в лес не ходить". И потом, у разбойников тоже есть свой кодекс чести! Вы же сами сказали: я спасаю его от гильотины.

— Милый доверчивый ребенок! Да-да, не спорьте, что вы уже взрослая… Не стану препятствовать вашему безумному предприятию. Мне, как человеку военному, импонирует такое чувство долга. Такая самоотверженность в хрупком, юном существе. Я тронут.

И продолжал уже другим, официальным тоном:

— Хорошо, мадам, ради вас я отпускаю этого пирата. Надеюсь, однако, что рано или поздно он все же получит то, что заслужил. Дам вам недельный запас продуктов, какие возможно документы. Последний вопрос: вы умеете стрелять?

— Умею, и неплохо.

Он полез в ящик стола.

— Не откажите в любезности принять от меня подарок. Это — дамский пистолет. Игрушка. Для дальней стрельбы не годится, но с близкого расстояния… Словом, при случае вы сможете за себя постоять. И потом, его очень легко спрятать.

Капитан поцеловал её в лоб, как ребенка. Через два часа Ольга прощалась с экипажем крейсера. Флинта спустили в фелюгу. Он был ещё бледен, но на ногах держался твердо. Ольге Флинт буркнул:

— Вот уж не думал, что вам это удастся!

Марго плакала навзрыд и приговаривала:

— Если б знать наверняка, что мы найдем Янека, а так… в чужой стране…

Ну вот, для неё Россия уже стала чужой страной. Бог ей судья. А для Ольги другой страны и нет. Потому она возвращается в огонь, кровь, страх. В неизвестность. В судьбу.