Десять тысяч небес над тобой

Глава 15

Я не могу говорить. Не могу сглотнуть. Не могу моргнуть.

Невыносимый ужас последних часов нарастает. Все мои мысли исчезают. Не остается ничего, кроме правды: Пол похитил меня.

Кто он в этом мире? Как он может быть частью этого?

Я слышу, как он делает шаг ближе, как будто подходит. Однако, он говорит с остальными в комнате.

— Она просто девочка. Я проверял. Она даже младше меня.

— Леонид сказал забрать её, если будет возможность, — говорит один из них, который схватил меня, я думаю. Из-за того, что теперь он говорит чётче, я догадываюсь, что он снял лыжную маску, я надеюсь, он стоит сзади меня, потому что я не хочу видеть его лицо. Я не могу видеть его лицо. — У нас была возможность.

Пол вполголоса ругается, я достаточно помню русский, чтобы понять, что он зол. В ярости.

И он зол не на меня.

Он не хотел, чтобы это произошло. Должно быть, дело в этом. Кто-то другой, этот человек Леонид — вот кто похитил меня. Пол связался с какими-то ужасными людьми, хорошо, но он очевидно не хотел, чтобы я пострадала.

Кроме того, в нём осколок души моего Пола. Мужчина, которого я люблю, там, прямо под поверхностью. Я говорю себе, что он влияет на действия этого Пола. Играет роль в его решениях. Мой Пол защитит меня.

Так что всё сложится хорошо. Он вытащит меня. И сейчас у меня есть возможность, которая мне необходима, чтобы получить ещё один осколок души Пола. Но ужас последних часов ещё долго не уйдёт. Я прерывисто дышу, и клейкая лента сжимает рёбра каждый раз, когда я вдыхаю.

Он подходит ближе, и я чувствую, как его рука тянет чёрный мешок с моей головы. Один из мужчин резко говорит:

— Что ты делаешь?

Пол говорит:

— Остальные оставайтесь сзади неё. Меня она уже видела.

Потом он поднимает край мешка. В первую секунду всё кажется ошеломительно ярким, но глаза привыкают, и я вижу тускло освещённый подвал, и Пол стоит предо мной. Он не чудовищная версия себя, наслаждающийся моим ужасом или одержимый жестокостью. Вместо этого он смотрит на меня с почти тем же выражением, какое было бы у моего Пола в такой ситуации: беспокоится за меня, зол на моих похитителей, и настроен найти лучшее решение.

Правда, единственное отличие — это одежда. Даже если бы Пол мог себе позволить обтягивающую кожаную куртку, он бы никогда не надел такую вещь. Дизайнерские джинсы тоже. Однако, эта одежда странным образом подходит ему.

— Вы поставили нас в сложное положение, — говорит Пол моим обидчикам, потом снова замолкает, очевидно раздумывая.

Изучай своё окружение, говорю я себе. Мой затуманенный ужасом рассудок проясняется, когда я фокусируюсь на каждом предмете по очереди. Холод в комнате. Цементный пол, со сливом посередине. Блочные стены. Трубы и какие-то балки тянутся по потолку, подтверждая ранее моё предположение, что это подвал. Пока остальные остаются вне поля зрения, я вижу их тени на полу. Болтающаяся лампа на потолке ломает формы, но я догадываюсь, что они все крупные и мускулистые, как человек, схвативший меня.

Что касается Пола, я теперь замечаю, что у него татуировка, несколько сине-чёрных линий видны через расстёгнутый ворот его рубашки. Кажется, невероятно непохоже на него — сделать татуировку. Его светло-русые волосы намазаны чем-то, от чего они кажутся темнее. Но в фундаментальном смысле он всё тот же.

— Кто-нибудь из вас видел её раньше? — Пол обводит взглядом комнату, все молчат. Наконец, он обращается ко мне. — Кто эти общие друзья?

У меня так пересохло во рту от страха, что мне приходится сглотнуть, прежде, чем я могу произнести:

— О чём ты говоришь?

— Твоё сообщение, — мне знаком этот сухой юмор в его голосе. — Ты сказала, что общие друзья считают, что нам нужно познакомиться.

— Очевидно, ты не тот Пол Марков.

Пол всё равно подозревает меня.

— Это Тарасов велел тебе познакомиться со мной?

— Кто? — я не помню Тарасова ни в одном измерении.

Он хмурится сильнее.

— Тогда Деревко? Или Кинтерос?

— Я не знаю, кто все эти люди. Это — это всё из-за сообщения на фейсбуке? — кто, чёрт возьми, нападает на человека из-за того, что он отправил ему сообщение на фейсбуке? — Как я уже сказала тебе, я сделала ошибку.

Пол наклоняет голову, словно это возможно. Очевидно, он всё ещё не рад этой ситуации, но не… шокирован. Как он может быть не шокирован? Эти парни вернулись с жертвой похищения, а именно, мной.

Это, очевидно, преступная организация. Я имею в виду, у них была машина, люди следили за мной, ожидая момента, чтобы похитить меня, всё из-за того, что я связалась с Полом самым невинным образом, плюс, никто из них не родился в Соединенных штатах, матерь божья, я связалась с русской мафией.

Как Пол связался с ними?

Он отходит дальше назад, словно чтобы изучить меня на расстоянии, потом прислоняется к стене из блоков, как будто совершенно расслабившись.

Но это не так. Напряжение в том, как он держит плечи, возможно, незаметно тому, кто не знает Пола так хорошо, как я. Глубоко внутри, он не уверен сам в себе. Сомневается, что делать дальше.

Я держусь за обрывки знаний так же, как я хваталась бы за спасательный круг в океане. Это неуверенность Пола из моего мира или видна душа моего Пола? Это неважно. Единственное, что важно — это то, что я знаю этого человека.

— Послушай, — говорю я так спокойно, как могу. Пол должен понять логику. — Ты сказал, что узнавал обо мне. Поэтому ты знаешь, что мне восемнадцать лет, я живу с родителями и не замешана в… в то, в чём участвуете вы. — Пришло время для творчества. — Друзья рассказали мне о Поле Маркове. На самом деле, после раздумий, я понимаю, что возможно перепутала фамилию. Очевидно, ты не тот человек, которого я искала.

Пол слегка наклоняет голову.

— Убедительно, — говорит он. Это не то же самое, что «я тебе верю», но это хороший знак.

— Она знает твоё имя и она видела твоё лицо, — говорит один из парней, стоящих за мной, и страх внутри меня опять перерастает в панику. Все низкопробные сериалы по телевизору, которые я смотрела, явно говорят, что они никогда не позволят тебе увидеть их лица. если они не планируют убить тебя, и, если Пол никогда бы этого не сделал, насчёт остальных у меня не такое хорошее предчувствие, то есть, насчёт тех парней в комнате, которые больше, сильнее, и вероятно вооружены.

Однако, кажется, они подчиняются Полу.

Он тихо говорит:

— Полиция будет расследовать убийство молодой женщины из Аппер-Вест-Сайда. Они не будут слишком беспокоиться из-за похищения, которое не привело к ранениям. Вероятно, они даже не поверят, что оно имело место, они подумают, что она придумала всю историю. Чтобы прикрыть побег на вечеринку, например.

— С ней был парень, — рычит один из мужчин сзади меня. — Мы дали ему по голове. Возможно, он без сознания. У нас не было времени разобраться с ним навсегда.

Тео. Теперь он уже позвонил в полицию, моим родителям, всем. Они, должно быть, так напуганы.

Пол говорит:

— Тогда мы не можем терять время. Или нам нужно избавиться от улик, либо разработать сделку, — он подходит ближе ко мне. — Я не хочу внимания полиции. Как я могу избежать этого наилучшим образом, мисс Кейн? Уничтожить вас как свидетеля или отпустить вас, чтобы вы рассказали полиции, что не имеете представления, что случилось с вами?

— Вариант два, — говорю я. — Определённо.

— Ты не можешь ей доверять! — протестует один из мужчин.

— Я не думаю, что она глупа, — говорит Пол. — Она знает, что если мы нашли её один раз, то найдём и второй. Полиция может забрать меня на допрос, но теперь она уже знает, что у меня много друзей. Разве не так, мисс Кейн?

— Всё, чего я хочу — это убраться отсюда, — но не слишком быстро. — Ты отвезёшь меня? Не отправляй меня с остальными. Я не доверяю им.

Если он отвезёт меня бог знает куда, у меня будет возможность приложить Жар-птицу к его телу и спасти осколок души моего Пола. Потом я смогу оставить это измерение. Просто прыгнуть отсюда. Жар-птица Тео сообщит ему, что я ушла, он последует за мной в главный офис, где мы наконец сможем поставить все точки над и с Конли. И Маргарет из этого мира может гадать почему она пришла на незнакомую улицу и отправиться домой не более чем с несколькими синяками, недоумением и большой дырой на колготках.

— Она будет молчать, — говорит Пол остальным. — Если нет, мы можем напомнить о сделке, которую мы подписали.

— У Леонида есть возможности, — говорит кто-то позади меня. Таким образом, он соглашается с Полом. Даже с изолентой вокруг груди и рук я чувствую, что мне стало легче дышать. Через несколько часов это будет казаться плохим сном.

Позже, я понимаю, я задумаюсь о том, как Пол ввязался во все это, я имею в виду, на самом деле, русская мафия? Но сейчас я не могу думать ни о чем настолько сложном. Мой мозг может осознать только самое необходимое: Молчи. Доверься Полу. Доберись до дома.

Но Пол не сказал, что он отвезёт меня…

Хлопает металлическая дверь. Всё мое тело так напрягается, что изолента у меня на животе и руках натягивается. Тяжёлые шаги проходят по коридору слегка позади меня, и я слышу глубокий голос с сильным акцентом.

— Я смотрю, вы порыбачили.

Другие мужчины подобострастно хихикают, а лицо Пола мрачнеет.

Мне даже не нужно, чтобы кто-то произносил его имя. Он главный. Леонид.

Шаги обходят меня, и я теперь могу видеть самого Леонида — по большей части всё ещё как тень, свет падает из-за его спины. Он не смотрит на меня прямо — он умеет не показывать никому своё лицо.

— Это ребёнок. Моя бабушка смогла бы поймать её.

К черту тебя, думаю я.

Но я понимаю, что ничего нельзя говорить вслух. Я даже не собираюсь смотреть прямо на Леонида, видишь, я не смогу узнать тебя, меня можно отпустить, и я больше не хочу привлекать внимание. Он не увидит никакой реакции с моей стороны, ни за что…

… но потом он выходит на свет и мне приходится прикусить язык, чтобы не закричать.

Не потому, что он показал мне своё лицо, и доказал, что ему всё равно, живая я или мёртвая.

Потому что теперь на меня словно из тёмного зеркала смотрит Пол.

Он старше, черты его лица резче, волосы такие же седые, как глаза, он более грубый во всех смыслах, как будто кто-то взял Пола и убрал всё, что делает его красивым, оставляя только жёсткость. Нос был сломан в нескольких местах, зубы пожелтели от десятилетий употребления кофе. Однако сходство сильное и несомненное.

Позади него Пол тихо говорит:

— Я разберусь с этим, папа.

Леонид — отец Пола.

Наконец, кусочки мозаики складываются. Поэтому Пол никогда не уезжает домой на День Благодарения или Рождество. Поэтому он не любит своих родителей, даже не говорит о них. Поэтому он вынужден жить на скромную стипендию, без помощи из дома. Отец Пола имеет отношение к организованной преступности. Должно быть, они не помогают ему из-за того, что он отказался участвовать в семейном деле.

Только в этом измерении Пол остался. Теперь он взаперти в той жизни, которую он меньше всего хотел вести.

— Ты разберёшься с этим, да? — говорит Леонид Полу. — Ты узнал, с кем она?

— Ни с кем, — Пол стоит почти по струнке. Я всегда думала, что ему неловко с нами, потому что, ну, так и есть. Но с его отцом всё ещё хуже. Он напряжён и не уверен. Испуган.

— Вся ситуация выросла из недопонимания.

— Ты этому веришь? — Палец Леонида скользит по моей щеке, холодно изучая меня.

Пол кивает:

— Да, верю.

Кажется, мужчины, стоящие позади меня, даже не дышат. Я понимаю, что они в таком же ужасе от Леонида, как и я. Леонид не просто в русской мафии. Он ей управляет.

Поэтому ему всё равно, вижу ли я его лицо или нет. Он слишком крупная рыба для того, чтобы копы легко поймали его.

Леонид Марков наклоняет голову и наконец обращается ко мне:

— Ты — милая девочка, которая ничего не знает о делах? Я думаю, возможно, так и есть. Ты ничего из этого не запомнишь, даже наших имён?

Все мои знания о криминальном мире происходят из сериала «Закон и порядок». Вероятно, не стоит на них полагаться. Я придерживаюсь того, что уже сказала Полу.

— Если я скажу полиции, что ничего не помню, вы больше не будете меня преследовать. Это всё, чего я хочу.

Он громко смеётся и похлопывает меня по щеке.

— Хорошая девочка.

Было это глупо, убедительно, или всё сразу? В любом случае, Леонид больше не смотрит на меня, вместо этого встает и обращается к Полу. Пол говорит:

— Я сам отвезу её. Уеду в другой конец города. Не нужно ещё больше всё усложнять.

Он говорит так ровно, что можно почти упустить тот факт, что он просит за мою жизнь. Радость расправляет крылья внутри меня. Пол отвезёт меня отсюда. У меня будет возможность спасти душу моего Пола. Всё скоро закончится.

— Ты прав, — говорит Леонид. — Так и было бы, если бы на меня не работали такие идиоты.

Наступает тишина. Опасность в комнате стала осязаемой, но внезапно угроза направляется уже не на меня.

Леонид делает шаг назад. В резком свете единственной лампы морщины на его лице отбрасывают странные тени.

— Идиоты похищают девушку на глазах у людей, потом вырубают свидетеля и оставляют его звонить в полицию. Идиоты похищают девушку перед зданием, на котором висят камеры. Из-за идиотов мы в новостях!

Поначалу моё сердце подпрыгивает от мысли что власти знают о том, что я в опасности, но это только инстинкт. В этой ситуации инстинкт совершенно неправ. Неприятности миновали меня, Пол нашёл способ спасти меня. Теперь эти планы уже не идут в расчёт.

Леонид запускает руку внутрь своего тяжёлого пальто, его манера двигаться очень напоминает мне Пола. На секунду отец и сын — полные противоположности друг другу, старый против молодого, порочный против невинного, и это сбивает меня столку настолько, что поначалу я не вижу пистолета.

Потом мне кажется, как будто в комнате никого больше нет. Пистолет делает всё остальное невидимым, безмолвным, незначительным. Тусклый отсвет на металле явно виден даже в полутёмной комнате. Потом я вижу ещё меньше, только руку Леонида, когда он нажимает на курок.

Когда звук выстрела раздается в комнате, я кричу, от страха, от боли, потому что для моих ушей это слишком громко, и я думаю, что барабанные перепонки могут не выдержать. Потом мне уже слишком страшно, чтобы кричать. Сквозь звон в ушах я слышу тяжёлый, влажный звук падения на полу позади меня.

У Леонида теперь на одного приспешника меньше.

Все остальные мужчины в комнате не произносят ни слова, как будто если они окажут должное уважение Леониду, их минует та же участь. Пол — единственный кто обращается к отцу.

— Зачем ты это сделал?

— Мне не нужны идиоты, — Леонид убирает пистолет обратно под пальто так же непринуждённо, как я кладу телефон обратно в сумочку. — Это была не первая его ошибка, — его серые глаза, так похожие на глаза Пола, но гораздо более холодные, фокусируются на ком-то в углу комнаты, вероятно, на другом мужчине, похитившем меня. — Ты, это была твоя первая ошибка. У тебя есть ещё один шанс. Один. Ты меня понял?

Даже стиснув челюсти, охваченный безмолвным гневом, Пол смотрит на меня. Его взгляд говорит мне то, что я бы поняла, даже не знай я его так хорошо: «Не реагируй, не двигайся и этого с тобой не случится. Я не позволю».

— Уберите здесь, — говорит Леонид своим приспешникам, кладёт руку на плечо Пола, тёплый жест любящего отца, которым он, конечно, не является. — Пойдём, Пол. Поговорим о том, что будет дальше.

Не уходи, думаю я.

Но ему нужно договориться со своим отцом, вероятно, о моей жизни. Я заставляю себя оставаться спокойной, когда отец и сын уходят, и тяжёлая металлическая дверь за ними снова закрывается.

Мужчины переругиваются на грубом русском, который я не совсем понимаю, убирая своего мёртвого или умирающего товарища. Я понимаю только несколько слов — мусор, быстро, тихо. Почему я не училась более усердно, вернувшись из своего первого путешествия? Я тогда так хорошо говорила по-русски, и хотела бы я сейчас бегло говорить на нём. У моих ног струйка крови течет в направлении стока. В приливе ужаса я понимаю, для чего он нужен.

Наконец, мне приходится позволить страху охватить меня. Меня странным образом парализует, и я знаю, что моё лицо совершенно ничего не выражает. Так, должно быть, чувствуют себя кролики или олени в свете фар. Вот почему они стоят совершенно неподвижно, когда на них несётся смерть.

Всё, что я могу — это сидеть в кресле, чувствуя натяжение изоленты на рёбрах, затаив дыхание. Всё тело дрожит, пытаясь вбросить адреналин в мою кровь, чтобы я могла драться или бежать. Я не могу ничего.

Я теряю связь с действительностью. Время расплывается. Я привязана к креслу навсегда, и всего лишь на секунду. Потом открывается дверь. Мой желудок сжимается, и я готовлюсь к тому, что войдёт Леонид. Но увидев Пола, я снова могу дышать. Наши глаза встречаются, о опять он говорит не со мной.

— Нам нужно подобрать для неё место получше. Она останется с нами на несколько дней.

Дней? Я прикусываю щёку изнутри. Быть заключённой несколько дней всё же лучше, чем быть мёртвой.

— Почему мы оставляем её? — спрашивает один из парней. Я слышу шелест мусорных мешков, в которые заворачивают тело. — Чем скорее мы покончим с ней, тем лучше.

— Мисс Кейн оказалась ценной, — говорит Пол.

Конечно, он ничего не знает о Жар-Птицах. Они не пытались забрать их, оба устройства всё ещё висят на моей шее, металлические грани почти прорезают мне кожу под давлением ленты. Никто из этого измерения не сможет без усилий заметить их.

Пол отвечает на вопрос, который я не задала:

— Её сестра обручена с миллиардером. Ваттом Конли, основателем КонТех. Десять минут назад на пресс-конференции он предложил миллион долларов за информацию, ведущую к её безопасному возвращению.

Я готова кричать от разочарования. Если бы Ватт не сделал этого, они отпустили бы меня через час! Даже сейчас, стараясь помочь мне, он на самом деле подставляет меня. Можно было догадаться.

Однако я нахожу утешение в том, что цена за мою жизнь — один миллион долларов. Награда Ватта будет держать меня узницей, но, возможно, она сохранит мне жизнь.

Внимание! Этот перевод, возможно, ещё не готов.

Его статус: перевод редактируется

Глава 16

Очевидно, это не первый раз, когда эти парни держат кого-то взаперти. Люди Леонида всё приготовили быстро и эффективно.

Мне на голову надевают мешок прежде, чем разрезать изоленту. Они снимают завязки с моих лодыжек — и кровь несётся к моим холодным, зудящим ногам, но руки всё ещё связаны. Большая рука, сомкнутая вокруг моего предплечья, принадлежит не Полу, я понимаю это из того, как его пальцы грубо впиваются в моё тело, даже через толстый шерстяной свитер. Шаги следуют за мной и окружают меня, приглушённое гулкое облако звуков. Мои наполовину онемевшие ноги делают меня неуклюжей, когда я иду по коридору, поворачивая туда и сюда, пока кто-то рывком не останавливает меня и рычит:

— Теперь вниз по лестнице.

Я протягиваю одну ногу и чувствую первую ступеньку потом почти теряю равновесие и падаю. Один из мужчин смеётся надо моей неуверенностью и гнев у меня внутри раскаляется до такой степени, что в висках стучит. Этого почти достаточно, чтобы я поглупела и начала кричать на него. Тебе смешно? Я испугана до смерти и не вижу куда иду, а ты пытаешься столкнуть меня с лестницы, и если я когда-нибудь освобожу руки…

Но я вспоминаю о пистолетах и ничего не говорю.

Нежная рука накрывает моё плечо.

— Сейчас, — бормочет Пол. — Я провожу тебя вниз.

Я облокачиваюсь на него всю дорогу, и ощупываю каждую ступеньку пальцами ног. Место, куда они ведут меня настолько сырое, что я уже покрылась испариной. И замерзла. Я остро чувствую тепло тела Пола рядом с моим.

Когда я наконец встаю на ровный пол, дверь за нами закрывается, несколько замков поворачиваются и щёлкают, оставляя нас внутри. Одним движением Пол снимает мешок с моей головы. Комната меньше чем та, в которой меня сначала держали, и тише, дальше от звуков города сверху. От нескольких лампочек исходит больше света, и в полу нет слива. Из двух комнат я определённо предпочитаю эту.

В одном углу я вижу кушетку с одеялом, в другом — ведро c крышкой. В обычной ситуации мне было бы противно использовать ведро, но я на грани того, чтобы описаться с тех пор, как меня схватили на улице. Теперь ведро уже выглядит довольно неплохо.

Пол говорит:

— Мы скоро принесём тебе поесть. И несколько бутылок воды. Одеяло должно тебя согреть, но, если тебе нужно будет ещё одно, скажи тому, кто придёт.

— Ты. Я хочу, чтобы это был ты.

Различные эмоции мелькают на его лице — удивление, смущение, и даже какое-то удовольствие от того, что его выбрали. Он говорит только:

— Почему я?

Потому что мне нужно подобраться к тебе поближе, чтобы у меня была возможность спасти осколок души моего Пола. К счастью, у меня есть другие предлоги, которые я могу озвучить.

— Я нужна тебе живой. И ты не причинишь мне вреда.

— Здесь никто не причинит тебе вреда, — говорит Пол. — У них есть приказы и они будут им следовать.

Я поднимаю подбородок.

— Неважно, что это за приказы. Ты не причинишь мне зла, неважно что случится.

Он поднимает бровь, как мистер Спок — один из его любимых героев. Если бы ситуация была менее трагичной, я бы рассмеялась.

— У тебя недостаточно информации, чтобы судить.

Тысяча воспоминаний о Поле возникают у меня в голове: как мы готовили лазанью вместе перед Днём Благодарения, ехали в субмарине в совершенно новом мире, целовались на станции, слушали музыку в машине, пока ехали в Мьюирский лес, просто обнимались в его комнате, и как я чувствовала его вдохи и выдохи ладонями.

Тот Пол в этом.

— Я знаю достаточно, — говорю я.

Пол ещё секунду изучает меня, потом отворачивается.

— У тебя есть самое необходимое. И, как я сказал, дай знать, если нужно ещё одно одеяло.

Даже теперь он старается уберечь меня.

— Ладно.

— Дверь сверху звукоизолирована. Никто снаружи не услышит тебя, неважно, что ты будешь делать. Я сказал, что тебе нужна кушетка, даже несмотря на то, что остальные настаивали, что ты можешь сломать её и использовать части как оружие против того, кто войдёт в комнату. Если ты планируешь так сделать, не надо. Это будет бесполезно, учитывая, что остальные будут снаружи, готовые остановить тебя любыми необходимыми средствами. Потом у тебя уже не будет кушетки. Ясно ли я изложил условия твоего пребывания здесь?

Моего пребывания. Как в Хилтоне.

— Абсолютно.

Пол медлит ещё некоторое время, как будто думая, что на самом деле я не поняла, или что не приняла это всерьёз. Я не знаю, как он может так думать, кого-то застрелили в трёх футах от меня меньше часа назад.

Что он чувствует, что он знает — это то, что я не боюсь его.

Пол больше ничего не говорит, просто кивает и направляется к бетонной лестнице.

Звук закрывающейся двери должен казаться пугающим, но услышав его, я улыбаюсь. Я могу улыбаться, потому что я знаю то, чего не знают другие, даже сам Пол.

Пол не может выносить того, что он не понимает происходящего. Неважно, касается ли дело какого-то странного поведения субатомных частиц или людей, смеющихся над шуткой, которую он не понимает. Это сводит его с ума. Он сразу же реагирует, бросаясь на поиски разгадки, целеустремлённо пытаясь заставить непонятное ему иметь смысл. Эта привычка может быть раздражающей — Пол хочет, чтобы люди вокруг него вели себя логично, по меньшей мере, большую часть времени, и ни за что нельзя заставить его понять, что люди просто так не делают. Но это ещё одна из причин того, что он замечательный учёный в возрасте, когда другие люди всё ещё выбирают профессию. Лёгкого объяснения ему всегда недостаточно.

Сейчас он задаёт себе вопрос почему я так уверена, будто он не причинит мне вреда. Почему я доверяю тому, с кем познакомилась, пока была привязана к стулу. Очевидно, он даже близко не может подойти к правильному ответу.

Пол захочет поговорить. Я могу доказать, что знаю его как никто никогда не знал, и никогда не будет. Если я смогу добиться, чтобы он развязал мне руки, пока мы здесь вдвоём, тогда я спасу следующую частичку души моего Пола.

Я лежу на кушетке и у меня нет никакой возможности узнать, сколько прошло времени. Забудьте о часах или телефоне, я даже не вижу солнечного света, чтобы ориентироваться по нему, если бы солнце уже взошло, в чём я сомневаюсь. Так что проходит может быть час, может быть три, это совершенно ничего не меняет. Мне просто приходится оставаться здесь, изучаю импровизированную камеру и ожидая возможности снова поговорить с Полом.

Обстановка не дает мне поля для деятельности. Комната вероятно десять на десять футов. Стены — неокрашенные цементные блоки. Потолок: не знаю, но из чего бы он ни был, он цельный. Забудьте о панелях, которые можно убрать или манящих вентиляционных шахтах. Пол — цемент, нет слива, и это хороший знак, вчера я ещё не знала, что нужно его искать. Я лежу на небесно-голубом одеяле, когда-то красивом, но потрепанном, уютная ткань и изношенность заставляют меня думать, что когда-то давно оно принадлежало ребёнку. Кто забирает одеяло из детской кровати, похитив кого-то? Как кто-то может быть таким психопатом? Я не могу понять этого. Ещё один пункт в длинном списке причин, почему из меня вышел бы плохой мафиози.

Самое худшее — это жуткая тишина. Эта пустая, холодная комната могла бы сойти в качестве комнаты сенсорной депривации. Когда-то я не понимала, как одиночное содержание может довести человека до безумия, но сейчас, пытаясь представить себе пребывание в таком месте в течение нескольких месяцев или лет, я понимаю, что это может произойти.

Но никто не спускается сюда, чтобы причинить мне вред. Если не считать запястий, мне не больно. Я говорю себе, что не всё так плохо.

Пока что, худшая часть состояла в том, что мне пришлось один раз использовать ведро, и это было так неприятно, как вы себе можете представить. Но по меньшей мере русская мафия вежливо предоставила мне его.

Честно, мне вероятно лучше, чем моим родителям. Я зажмуриваюсь, представляя, как они должно быть сейчас напуганы. Их единственным утешением должна быть награда, обещанная Ваттом.

Но я не могу с лёгким сердцем полагаться на Ватта Конли. Да, похоже, что он любит Джози в этой вселенной, но это не меняет того, что он прогнил до глубины души. Если кто-то мог быть чёрствым настолько, чтобы играть с выкупом за мою жизнь, то это он. Может быть, он пытается заставить русскую мафию дать ему скидку.

Какое-то ощущение возвращается, когда я снова слышу звук поворачивающегося замка. Я сажусь прямо и дверь открывается. Волосы у меня на затылке встают дыбом от страха, когда я слышу тяжёлые шаги на ступенях. Через несколько секунд я понимаю, что есть хорошие новости — мне принесли еду, и плохие — это не Пол.

Парень в лыжной маске несёт бумажный пакет и пластиковую бутылку «Спрайта». Из пакета он вытаскивает влажный сэндвич, который, вероятно, был завернут в пленку на протяжении нескольких дней и маленький пакет чипсов со вкусом соуса ранч. Я ненавижу этот вкус, но сейчас? Я не могу дождаться, чтобы запихать их в рот как можно скорее.

— Ты можешь снять это? — говорю я парню в маске, поднимая свои связанные руки.

Он смеётся:

— Если ты достаточно голодна, сможешь поесть и так, — потом, поразмыслив, он наклоняется и открывает бутылку. Спасибо, мистер Учтивость.

Я начинаю с пакета чипсов. Парень в маске просто стоит, уставившись на меня. Вероятно, он наблюдает, чтобы убедиться, что я не сделаю ничего глупого, но это напоминает мне, насколько я в их власти. Пол — это только человек внутри, кажется очень большой и жестокой организации. Он защитит меня, но, когда дело касается остальных, у меня нет гарантий.

Потом я слышу голос Пола сверху, он говорит на правильном русском. Я понимаю:

— Хватит тратить время, иди сюда.

Парень в маске фыркает. Мне не нужно долго гадать, чтобы понять, что он думает: «Сынок босса думает, что может приказывать мне? Молокосос!» Но он не осмеливается перечить сыну Леонида.

Однако, в первый раз я понимаю, что Пол не может быт со мной каждую секунду. Что делать если кто-нибудь сообщит об этом? Что если кто-то готов изнасиловать или пытать меня? Пока всем заправляет Леонид, если Пола не будет какое-то время, это может произойти. Могу ли я вынести это в теле Маргарет из этого мира?

Хотела бы я думать, что я смогу бросить её здесь вне зависимости от обстоятельств. Но даже если бы я хотела оставить её и выбраться из этой вселенной, я не смогла бы. Со связанными руками я не могу дотронуться до Жар-Птицы, даже не могу обхватить её пальцами, я просто не смогу управлять ей. Поэтому отсюда мне не выбраться.

Пока мои руки связаны, я здесь в ловушке.

Парень в маске топает по ступенькам — русские мафиози ещё более капризные, чем я могла бы подумать. Но он не закрывает дверь за собой. Вместо этого по ступеням спускается Пол, возвращается ко мне.

— Он тебе не досаждал? — говорит он.

Всё ещё защищает меня.

— Нет, я в порядке.

Дверь наверху со стуком закрывается. Пол смотрит наверх, в его глазах читается раздражение, даже гнев. Может быть они с парнем в маске повздорили ранее. В любом случае, он не полностью доверяет ему.

— Если он когда-нибудь скажет что-то, что тебя испугает, зови меня. Или кричи. Я приду.

Как будто всё это не пугает меня. Но я киваю, и Пол отворачивается, готовый подняться и сказать парню в маске следить за своими действиями. Я должна радоваться, но вместо этого я отчаянно не хочу отпускать его. Слово срывается с моих губ прежде, чем я успеваю его обдумать:

— Останься.

Он останавливается:

— Зачем?

— Здесь так тихо, что я не могу этого выносить.

Через секунду Пол говорит:

— Я в любом случае хотел с тобой поговорить.

Не реагируй слишком явно. Будь естественна. Это твой шанс.

— Ладно. Хорошо.

Он складывает руки на груди и прислоняется спиной к стене.

— Ты мне доверяешь. Хотя не должна. Почему?

— Ты не такой, как остальные, — стоит ли мне рисковать? Могу попробовать. — Не такой, как твой отец.

Он суживает глаза, но не протестует.

В моём измерении Пол никогда не говорит о своей семье. Наконец, я понимаю, почему — но даже когда он поймёт, что я знаю всю правду, он не захочет рассказать мне больше. Я уже поняла, насколько он стыдится своей семьи. Не стесняется. Стыдится. Как будто его убивает даже думать о них. Когда он сказал мне, что его родители — «плохие люди», я подумала, что они алкоголики или поднимали на него руку. Теперь я понимаю, как они потеряли его — его родители никогда не обращали на него внимания. Если ты любишь своих детей, то никогда не будешь жить вот так. Ты никогда не допустишь, чтобы они сталкивались с насилием. Ты не пытаешься заставить их следовать своему примеру, вместо того, чтобы позволить им следовать за своей мечтой. Мистер и миссис Марковы сделали всё это и даже больше. Его доброе сердце должно быть таким сильным, чтобы выдержать это всё. В моем мире, и в остальных.

Неужели он всегда думал, что я буду ненавидеть его, если узнаю?

Может быть, это мой шанс узнать остальную часть правды. Тогда я смогу сказать Полу, что всё знаю, и буду любить его ещё больше.

— Твоя мама, какая она? — спрашиваю я его.

— Почему тебе это интересно?

— Я слишком долго была здесь. Мне скучно. Она тоже в семейном деле?

— Семейное дело?

— Как ещё мне это называть?

Пол не предлагает ничего взамен, вероятно, потому, что другие альтернативы ещё хуже.

— Напрямую она не связана с этим.

— Она… хм… одобряет это?

Он негромко смеётся, будто с презрением. Но только когда он начинает говорить, я понимаю, что оно обращено не ко мне.

— Слово моего отца — закон, для всех нас. Мама настаивает на этом даже больше, чем он сам. Она обожествляет его.

— Она хотела, чтобы ты работал на отца?

— Настаивала на этом, — Пол качает головой, очевидно вспоминая какую-то сцену из прошлого. — Она даже сделала мне первую татуировку.

Ладно, всё обернулось неожиданно.

— Какое отношение татуировка имеет к… хм… этой жизни?

Пол смотрит на меня довольно долго, как будто не может понять, почему я спрашиваю или почему он хочет ответить. Но он действительно хочет рассказать мне, я вижу это в его глазах. Наконец, он говорит:

— В России, люди, живущие «такой жизнью» всегда носят татуировки. Изображения отражают преступления, которые они совершили, время, которое они провели в тюрьме. Или то, во что они верят.

— Какие у тебя татуировки? — он не мог совершить чего-то такого же отвратительного, как его отец или те ужасные люди наверху. Пол не такой как они, и никогда не будет. Однако, я вижу линии татуировки под его расстёгнутым воротником, свидетельство отличия между Полом из моего мира и этим.

Пол замечает мой взгляд на своей коже. Он говорит:

— Это просто чтобы показать тебе. Никаких других причин.

Потом начинает расстёгивать рубашку.

Я снова вспоминаю день, когда Пол позировал мне. Не то, чтобы мне нужно было думать об этом прямо сейчас. Вместо этого, я сосредотачиваюсь на том, что он пытается успокоить меня, насколько может.

Он не снимает рубашку, не расстёгивает до конца. Но верхняя часть его торса сейчас на виду и теперь я сама вижу татуировки. Они просты, нарисованы сине-чёрными чернилами, но искусно сделаны. Самая большая татуировка — посреди груди, удивительно подробное изображение девы Марии с младенцем Иисусом. На одном плече роза, которая кажется увядшей или высушенной, на другом — голубь, сидящий на дереве.

Я будто слышу голос лейтенанта Маркова, шепчущего: «Голубка». Он называл меня своей маленькой голубкой, держа в объятиях.

— Нравится? — Пол указывает на плечо. — Она значит «Освобождение от страданий». Роза говорит, что я предпочту смерть бесчестью. А Мадонна говорит о том, что я был рождён для того, что ты называешь «этой жизнью».

Мадонна не требует объяснений. Значение розы тоже не удивляет меня, порядочность Пола и его доброта сохраняются даже в мире, где он не смог избежать порочности своих родителей. Но голубь…

Я смотрю ему в глаза:

— Каких страданий ты избежал? — спрашиваю я так мягко, как могу. — Или ты всё ещё ждёшь освобождения?

Пол застывает. Сразу же начинает застёгивать рубашку.

— Ты задаёшь слишком много вопросов.

— Но ты хочешь мне ответить. Разве нет?

Он медлит несколько долгих секунд, и я понимаю, что он тоже чувствует это, электрическую связь между нами, которая заставляет мир крутиться. Однако, Пол не понимает, почему он связан с незнакомкой, почему он почувствовал необходимость открыть мне тайны, написанные чернилами на его коже, или почему я даже сейчас тянусь к нему. Сбитый с толку, почти обиженный, он просто поднимается по ступеням, не говоря ни слова.

Когда дверь снова закрыта и заперта. я делаю глубокий вдох и понимая, что дрожу. Я так глубоко доверяю ему, но эта сцена так непохожа на всё, что я видела, путешествуя по вселенным. Я могла бы сделать неправильное движение и нарушить хрупкое равновесие.

Подобраться к Полу в этом измерении означает играть со своей жизнью.

Внимание! Этот перевод, возможно, ещё не готов.

Его статус: перевод редактируется

Глава 17

Когда самое радостное событие твоего дня заключается в том, что кто-то выдаёт тебе свежее ведро в качестве туалета — это нехороший знак.

Парень в маске затащил старое ведро наверх. Он казалось так же доволен поручением, как можно было бы ожидать, но мне всё равно было грустно видеть, как он уходит. Проведя столько времени в этой безжизненной подземной клетке, встреча с кем-то, даже с ним, была подзарядкой для моего скучающего мозга. Но сейчас его не было уже долго, и я чувствую, как комната сжимается вокруг меня, ещё больше отдаляя меня от реального мира.

Моё чувство времени больше не работало. Я не знала, сколько я уже здесь. Более трёх часов с тех пор, как мне принесли еду, однако, потому что я голодна. Точнее я сказать не могу.

Я измотана. К этому времени Маргарет из этого мира уже больше двадцати четырёх часов не спала.

Конечно, переговоры о моём освобождении уже начаты. Ватт Конли вероятно уже приказал банкирам привезти ему миллион долларов немечеными купюрами. Или вместо того, чтобы забрать набитый наличностью портфель из-под скамейки в парке, Леонид вероятно даёт Конли номер счёта на Каймановых островах, который загадочным образом исчезнет после зачисления средств.

Дверь наверху открывается. Я чувствую тот же странный коктейль эмоций, страх, надежда, странное счастье от осознания, что что-то наконец происходит…

… потом я вижу Пола, который возвращается ко мне, и надежда возрастает.

— Вот, — говорит он. Он держит белый контейнер и банку имбирного эля. — Должно быть, ты снова голодна.

— Да. Который сейчас час?

— Какая разница?

— Я просто хочу знать, — мой голос дрожит, но я с трудом сглатываю и продолжаю. — Я так долго в этой комнате, это странно, не знать, что происходит снаружи.

Пол мешкает. Его серые глаза почти нечитаемы, но я вижу, что ему не нравится осознание того, как я напугана. Когда он отвечает мне, его слова просты и точны.

— Сейчас день. Пасмурно. Недавно был дождь, но он прекратился.

Кто мог подумать, что я буду чувствовать такое облегчение, просто услышав, как выглядит небо?

— Спасибо.

— Твой обед опоздал. В следующий раз он будет раньше, если ты всё ещё… будешь с нами.

Значит ли «будешь с нами» — «ещё не свободна» или «всё ещё жива». Я на девяносто девять процентов уверена, что он имеет в виду первое, но в этой ситуации, однако, девяносто девять процентов — не достаточно.

Пол открывает контейнер, и там обнаруживается лазанья и чесночный хлеб. От запаха томатного соуса, сыра и чеснока я почти стону, настолько я голодна.

Но я ещё вспоминаю, как мы с Полом готовили лазанью на кухне моих родителей. Мы слушали Рахманинова, и наши плечи соприкасались, мы смеялись каждый раз, когда что-нибудь не получалось, что случалось постоянно. Это был первый вечер, когда я поняла, что мои чувства к Полу начали меняться. Иногда я думаю об этом, как о первом вечере, когда я произнесла слово «мы»

— Нельзя ли снять это? — я поднимаю свои связанные руки к Полу. — Если я буду есть итальянскую еду со связанными руками, то она вся будет на мне. Или тебе нужна возможность посмеяться надо мной?

Пол никогда бы не стал смеяться над кем-то из-за таких вещей. Он был бы оскорблён самим предположением об этом, на это я и рассчитываю.

Но он не разрезает стяжки. Вместо этого, он говорит:

— Я тебе помогу.

Когда он берет пластиковую вилку из пластикового пакета, я говорю:

— Ты имеешь в виду, что собираешься кормить меня?

— Всё так, как ты сказала. Иначе ты устроишь беспорядок, — он передаёт мне тонкую бумажную салфетку. — Руки должны быть связаны.

Он собирается сесть на край моей кровати, потом отстраняется. Без сомнения, он думает, что я почувствую угрозу, если он слишком быстро приблизится ко мне, так и было бы в нормальной ситуации. На самом деле, когда он наконец-то усаживается рядом со мной, я успокаиваюсь.

Это промедление означает, что он думает обо мне. Пытается сделать это проще.

И несмотря на то, что я не могу ничего сделать, мне помогает осознание того, что он рядом с Жар-птицей.

Пол осторожно набирает лазанью на вилку, ждет, пока упадут последние капли соуса, потом подносит это к моему рту. Я чувствую странное смущение, откусывая в первый раз. После этого, однако, мне всё равно. От первых капель томатного соуса у меня на языке, у меня так быстро выделяется слюна, что во рту почти больно. С чесночным хлебом я могу справиться сама, так что я макаю его в соус и откусываю кусок прежде, чем он подносит к моему рту ещё одну вилку. Могу поклясться, никогда в жизни не ела ничего вкуснее.

— Ты более голодна, чем я думал, — говорит Пол.

Должно быть, я заглатываю еду, как голодная собака. Заставляя себя жевать медленнее, я промакиваю рот дешевой салфеткой.

— Извини.

— Не извиняйся. Это я виноват.

Пол чувствует себя виновным. Возможно, я могу это использовать.

— В этом здании есть душ? Или ванна? — Конечно, он развяжет мне руки, чтобы помыться. — Я ем как сумасшедшая и у меня ужасная причёска, держу пари, я выгляжу, как тасманский дьявол.

— Бывало и получше.

Ох. Я выразительно смотрю на него.

— Откуда ты знаешь?

— Я предполагаю.

Снова я напоминаю себе, что грубость Пола — это всегда разновидность честности. С прошлого вечера меня бросили в кузов, испуганную и связанную. Плюс, у меня недостаток сна. Надеюсь, я выгляжу лучше, чем должна в такой ситуации.

— Почему мне так долго не приносили еду? — спрашиваю я. — Ты получишь деньги если меня вернут в целости и сохранности, так? Умерла голодной смертью — это не в целости.

— Для того, чтобы человек умер голодной смертью, нужны недели. Жажда убивает быстрее, за несколько дней, — ещё одно сходство между измерениями? Лицо Пола принимает то самое выражение, когда он понимает, что только что сказал что-то бестактное слишком поздно для того, чтобы промолчать. — Никто не собирается отказывать тебе в еде или воде. Давай остановимся на этом.

— Ты уже пообедал? Держу пари, ты любишь лазанью.

Он медлит.

— Все любят лазанью.

— Но ты её действительно любишь, — говорю я так невинно как могу, между пережёвыванием. — Держу пари, ты даже научился готовить лазанью.

Он не поражен, по крайней мере, этого не видно.

— Тебе нравится притворяться, что ты очень хорошо меня знаешь.

— У меня есть предчувствие в отношении людей.

— Вряд ли. Люди называют предчувствием на самом деле собственное видение или небольшие подсознательные догадки.

— Может быть, я основываюсь на них.

— Твоё подсознание никак не могло догадаться, что я люблю лазанью.

Я смеюсь. Пол так всегда делает, что что-то, о чём он серьёзно говорил на самом деле смешно, его лицо мрачнеет, он пытается улыбнуться, но у него никогда не получается. В такие минуты он чувствует себя уязвимым. Поэтому я быстро говорю:

— Ты всё правильно сказал. Все любят лазанью. Вот и всё.

— Это не всё.

— А что ещё может быть? — Он протягивает мне ещё один кусок, и я принимаю его, разговор плавно течёт во время того, как я ем.

— Я не знаю, — говорит он. — Но я не верю в предчувствие.

— А в сверхъестественные силы веришь?

Этим я заслуживаю взгляд такой же уничижающий, как взгляд моего Пола-учёного дома. Я решаю навести беспорядок в его рациональной голове, кроме того, после часов страха в связанном состоянии мне нужно напомнить себе, как много я знаю. Какая сила у меня всё ещё есть.

Поэтому я говорю:

— Например, мои предчувствия, или экстрасенсорные силы, тебе решать, они говорят мне что ты хотел пойти в жизни другим путем. Законным. Что-то большее, чем это, и значительнее. Я в частности думаю, что ты был бы хорошим… учёным.

Если бы ситуация была менее ужасна, выражение его лица было бы уморительным. Он кладёт контейнер и встает.

— Как ты могла догадаться, что я хотел… — его речь прерывается.

Как я могла об этом догадаться?

— Из того, как ты всегда анализируешь всё вокруг. Ты умён. Я догадалась об этом.

Пол ходит передо мной туда-обратно, его шаги гулко отражаются в этой маленькой, тёмной клетке.

— Кто-то рассказал тебе обо мне. Иначе ты никак не могла бы это узнать.

— Кто об этом знал, кроме тебя самого. Никто, держу пари. Ты нечасто открываешься людям, — это значит никогда и никому.

Он делает шаг назад, чтобы рассмотреть меня под другим углом.

— Что ещё говорит тебе обо мне твоё «предчувствие»?

Я помню, что я кричала Полу из последнего измерения. Эти слова были слишком интимными, слишком точными. На этот раз мои ответы будут просты. Но это всё равно будет то, что я люблю в нём.

В конце концов, осколок души моего Пола в этом мужчине, даже сейчас.

— Тебе нравятся факты. Ты хочешь быть объективным. Иногда люди думают, что ты холоден. Но это не так. Совсем нет. Я думаю ты чувствуешь более глубоко, чем большинство людей, ты просто не знаешь, как показать это. Ты всегда чувствуешь, как будто идёшь не в ногу со всеми. Ты не такой, как люди вокруг тебя, они понимают это так же хорошо, как и ты. И ты думаешь, что с тобой что-то не так, поэтому уходишь в себя ещё глубже. Это просто значит, что люди не знают, какой ты на самом деле.

Пол делает шаг назад. Я думаю, он не знает, пугаться или радоваться.

— Ты одинок, — говорю я более мягко. — Ты был одинок так долго, что я думаю, ты забыл, что бывает по-другому.

Он глубоко вдыхает. Теперь его вид ещё больше напоминает мне о моём Поле, эта смесь неуверенности и восхищения, которую я помню из наших первых дней вместе.

Не часть ли его души сияет из глубины? Спасёт ли он меня в конце?

Я наклоняюсь вперёд, желая, чтобы он понял, что я могу находиться в его близости.

— Ты хочешь семью. Не твою семью, а настоящую, в которой люди заботятся друг о друге. И когда люди тебя пугаются, потому что ты такой сильный, тебя это убивает. Потому что ты можешь быть таким мягким. Таким добрым.

— Ты меня не знаешь, — говорит Пол, как будто произнося эти слова он может заставить их сбыться.

— Я хотела бы, чтобы ты мог научиться показывать людям себя настоящего. Если бы ты мог, никто бы больше тебя не боялся, — все бы тебя полюбили, хочу я добавить. Но это было бы уже слишком.

Через секунду он смеётся, жёсткий, странный звук.

— Ты уже всё это узнала?

— Первое впечатление может обо многом рассказать, — улыбаюсь я. — Так что ты видишь, когда смотришь на меня?

Я не ожидаю ответа, но я его получаю.

— Ты нестабильна, — ровно говорит Пол. — Ты преувеличиваешь свои знания и эмоции, чтобы привлекать внимание, которого, как ты полагаешь, иначе ты не получишь. Однако, у тебя есть таланты. Если бы их не было, ты бы не хотела выставлять себя напоказ. Почему их для тебя недостаточно, я не знаю. Для своих лет ты в одних вопросах утончённая, в других — наивная, и это заставляет меня думать, что ты обучалась в экспериментальной школе, может быть в Вальдорфской, или тебя могли обучать на дому сведующие люди. Ты кажешься обычной девушкой, но, если тебя разозлить, ты опасна. Я говорю это, хотя это у меня пистолет.

Его маленькие шутки теряются в остальном, эта голая правда слишком ранит меня. Наивна? Нестабильна? Мой Пол тоже так думает?

Я могу себя заставить говорить только о последней части:

— Опасна?

— Ты спокойна в стрессовой ситуации. Спокойнее, чем должна быть, — Пол обводит меня взглядом, как будто одна только эта фраза выворачивает меня наизнанку. — Может быть, ты обратилась ко мне случайно. Но ты дразнишь меня жизнью, которой у меня никогда не может быть, смелость это или безумие, я не знаю. Всё что я знаю — ты не обычная девушка. Ты видела то, что другие не видели. Делала то, что другие не могут.

Я чувствую, что сейчас расплачусь, но я сдерживаюсь. Только не перед ним, не сейчас.

Он видит мою слабость, но не жалеет меня:

— Ты думаешь, твоя особенность делает тебя неуязвимой. Это не так.

С этим Пол поднимается по ступенькам. Его единственное прощание — звук закрывающейся двери.

Внимание! Этот перевод, возможно, ещё не готов.

Его статус: перевод редактируется

Глава 18

Несмотря на изнеможение, я долго лежу без сна.

Пол думает, что я жалкая. Абсурд. Наивная и самоуверенная, и ещё сотня других определений, я никогда не хотела быть такой.

Может быть, это глупая вещь для беспокойства, по сравнению с тем, что меня держат в заключении вооружённые мафиози. Но я полагалась на свои знания о том, что Пол защитит меня здесь, а теперь мне кажется, что защита пропала.

Он за один день увидел во мне больше, чем я увидела в нём после того, как он несколько месяцев практически жил в нашем доме. Конечно, я уже знала, что Пол был перспективен. Одна из причин того, что я влюбилась в моего Пола — то, что он видел меня через всю мою защиту. Каким-то образом он увидел меня настоящую и полюбил то, что увидел.

Этот Пол смотрит на меня и видит слабость. Незрелость. Даже опасность.

Ладно, я однажды решила убить тебя, но у меня была веская причина. Сомневаюсь, что он захочет это услышать.

Что бы он ни увидел, это ему не понравилось.

Может быть, дело в том осколке моего Пола внутри него, поэтому он понял так много. Но от этого ещё хуже. Неужели мой Пол тоже так думает? Не может быть. Иначе он не смог бы полюбить меня.

Я представляю его душу внутри этого Пола. Если они влияют друг на друга, то не только мой Пол изменит этого Пола. Может быть, убеждения этого Пола оставят след. Может быть, мой Пол будет думать обо мне как о нестабильной и самолюбивой. Может быть, он никогда не увидит меня такой.

Если даже я смогу сложить три частички души Пола, он может никогда не стать прежним.

Потом я слышу что-то сверху — тяжелый удар. Ещё один. Как гром, но не такой…

Я подпрыгиваю, когда слышу громкие хлопки, снова и снова, очень быстро. Моя первая мысль о том, что это залпы маленьких салютов, но я знаю, что нет. Это выстрелы.

О Боже, о боже, о боже-боже-боже. Что происходит?

Забудем о том, что Пол говорил о кушетке. Я ударяю ногой по ножке, и она складывается. Если я смогу оторвать ножку, то её можно использовать как оружие. Даже со связанными руками я, наверное, смогу это сделать.

Дверь рывком открывается. Звук выстрелов нарастает от громкого до оглушающего. Я забиваюсь в угол, как будто это может мне помочь. Пол спускается по ступенькам ко мне.

— Пойдём! — кричит он, хватая меня за запястье. Он так сильно сжимает, что кожа, натёртая завязками, болит. Это не важно. Я следую за ним, запинаясь на ступеньках.

Я кричу:

— Что происходит!

— Тебя здесь быть не должно!

Это не ответ, но я с ним согласна.

Никого из стреляющих не видно в тёмном бетонном коридоре, но отдалённые искры, должно быть, означают рикошет. Звуки выстрелов эхом отражаются от стен, так что звук становится в два раза громче, дезориентируя меня.

Пол тянет меня вперёд, и мы заворачиваем за угол, потом за другой, и теперь перестрелка кажется дальше. Грохот пистолетов теперь немного приглушён, и этого достаточно, чтобы у меня перестало звенеть в ушах. Пол открывает дверь, за которой оказывается большой шкаф.

— Залезай.

— Что?

— Залезай! — кричит он. — Тебе здесь безопаснее.

— Почему?

Рука Пола сжимается в кулак на моём свитере.

— Мой отец скорее убьет тебя, чем позволит забрать. Ты понимаешь?

Лучше бы я не понимала.

Не смотря на ужас, я пытаюсь использовать ситуацию.

— Пожалуйста. Ты должен развязать мне руки. Что если ещё кто-то придёт за мной? — я подняла свои связанные руки. — Пожалуйста.

Он принимает решения за секунду, нож-бабочка появляется в его руке магическим образом. Я немного подпрыгиваю, но потом стою неподвижно, чтобы он смог разрезать пластик. Он делает это уверенно, одним плавным отработанным движением.

Всё, что мне нужно сделать — это схватить его, схватить Жар-птицу и я смогу забрать ещё один осколок души Пола…

Но сразу же Пол толкает меня в шкаф так сильно, что я ударяюсь спиной о стену. Это не жестокость, это старание сохранить меня в безопасности.

— Не двигайся, пока я не вернусь за тобой. Ты поняла? Не двигайся, — потом он захлопывает дверь и поворачивает замок, запирая меня в полной темноте.

Я уже скучаю по своей камере.

Пол вернётся за мной. У меня будет ещё одна возможность. Я делаю глубокие вдохи и пытаюсь уговорить себя между звуками выстрелов, что всё будет хорошо.

По меньшей мере, Пол привёл меня в более безопасное место. Защитил меня. Мужчина, которого я люблю, здесь, просто спрятан где-то глубоко.

Мой отец лучше убьёт тебя, чем позволит забрать, сказал он. Кто меня хочет забрать? Другая банда? Полиция?

Невозможно угадать, что происходит. У меня нет возможности узнать до тех пор, пока Пол не вернётся за мной. А что если дверь откроет не Пол?

Я не хочу быть здесь. Может быть, мне не нужно быть здесь.

Даже сейчас я не хочу убегать отсюда прежде, чем у меня появится возможность спасти этот осколок души моего Пола. Но всё равно, я смогу снова связаться с ним, и попросить встретиться как нормальные люди, нанять детектива, чтобы найти его…

Я смогу найти другой способ.

Пол, я люблю тебя, но я ухожу отсюда.

Я ложусь на пол, и двумя ногами изо всех сил ударяю по дверной ручке. Дерево начинает раскалываться, этот шкаф не предназначен ни для чего, кроме метелок. Ещё два удара и дверь открывается.

Я вскакиваю на ноги и бегу в противоположную от шума сторону. Надеюсь, из-за звука выстрелов никто не слышал, как я выбралась. Несмотря на то, что колени подгибаются, и я дышу так часто, что мир темнеет и искрится по краям зрения, я заставляю себя бежать, здесь второго шанса не будет.

Коридор изгибается, и снова изгибается, как стены лабиринта. Здание огромное, может быть, подвалы нескольких зданий соединены воедино. Но это хорошо. Если так, здесь много выходов, и мне нужно только найти один из них.

К этому времени я уже почти не слышу звуки перестрелки, я поворачиваю ещё раз, и передо мной открывается самое прекрасное зрелище: свет пробивается через решётку у меня надо головой. Ржавая металлическая лестница, прикрепленная к стене, выглядит маняще. Это значит, что решётка снимается.

Лестница так проржавела, что под моими руками и ногами она обсыпается. Добравшись до верха, я обеими руками давлю на решётку, и она не двигается.

Металл врезается в мои ладони, оставляя крестообразные борозды, но я всё равно толкаю изо всех сил. Она не поддаётся.

Тяжело дыша, я пытаюсь придумать, что сделать дальше. Первый вариант — спуститься по лестнице и найти другой выход. Второй — спуститься по лестнице, но для того, чтобы найти что-то, чем можно выломать решётку.

Именно в тот момент, когда я собираюсь спуститься, на решётку падает тень. Я поднимаю голову, чтобы рассмотреть фигуру, освещённую со спины…

Которая садится на корточки, так что я могу рассмотреть его лицо.

Я кричу:

— Тео!

— Маргарет! — он падает на колени. — Слава Богу. Ты в порядке?

— Всё хорошо, — я тянусь пальцами сквозь решётку, и он на секунду берёт меня за руку. — Что ты здесь делаешь?

— У жар-птицы есть функция локатора, помнишь? Я отслеживал твой сигнал всю дорогу отсюда до Брингтон-Бич. Убедившись, что ты здесь, я пытался вытащить тебя сам, но не смог, поэтому сделал анонимный звонок копам о твоём местонахождении.

Конечно! Я об этом не подумала.

— Ты невероятен.

— Так говорят все девушки, — в его улыбке была тень облегчения. На одной щеке я увидела тёмный синяк под оцарапанной кожей, без сомнения, он его получил, когда его бросили на землю во время моего похищения. — Они тебя не ранили?

— Нет, всё хорошо. Мне просто нужна помощь с решёткой.

— Держись.

На секунду Тео исчезает, и я слышу звук, как будто кто-то раскидывает мусор. Должно быть, это дальний проезд, снаружи темно, ночь, так что я вижу свет, исходящий, вероятно, от уличного фонаря. Я делаю глубокие вдохи, пытаясь успокоиться. Сейчас свободна, думаю я.

Теперь всё, что мне надо — это придумать, как снова встретиться с мафиози Полом Марковым, но это совсем не просто, но нет. Это не всё, что мне нужно сделать в этом измерении.

— Нам всё ещё нужно уничтожить данные по Жар-птице.

— Готово и готово. Твоим родителям было не до того, поэтому я воспользовался возможностью. Уже внедрил вирус в их компьютер, это будет выглядеть как атака украинских хакеров.

Я уверена, он говорит правду, но не всю правду. Тео предал моих родителей, чтобы мне не пришлось этого делать, избавил меня от боли, хотя он любит их почти так же, как я.

— Спасибо, — тихо говорю я.

— Просто зови меня своим спасителем, — Тео возвращается обратно с ломом или чем-то похожим, круглым и металлическим, как бы то ни было, он может просунуть его между прутьями решетки. — Кто эти люди?

Я не знаю даже как начать рассказывать Тео о Поле в этом измерении.

— Ты не хочешь знать.

— Погоди, — с ворчанием Тео сильнее бьёт по решётке и со стуком угол приподнимается. Я отталкиваю его в сторону, чтобы выбраться наверх, на свободу и в объятия Тео.

Он тяжело вздыхает, и я прижимаюсь к его груди. После этого долгого, ужасного дня, так хорошо, когда тебя обнимают. Я вцепляюсь в его куртку, ещё крепче притягивая его к себе. Я хочу только оставаться здесь, в целости и безопасности, навсегда.

Но я ещё не в безопасности.

— Ну ладно, пойдём.

Тео берёт меня за руку и поднимает на ноги. Я говорю себе, всего несколько минут. Эта Маргарет должна быть в безопасности и отдохнуть. Потом ты сможешь обдумать следующий шаг.

Как раз тогда, когда мы готовы побежать в сторону улицы, дверь на аллею открывается со стуком металла по кирпичной кладке. Мы замираем, и Тео вскрикивает, видя бегущего Пола.

Может быть потому, что у Пола в руке пистолет.

Пол сразу же останавливается, глядя на нас.

— Я же говорил тебе оставаться на месте, — говорит он мне, прежде, чем посмотреть на Тео. — Куда ты её ведёшь?

— Маргарет в порядке, я о ней позабочусь, — говорит Тео с облегчением. Он предполагает, что Пол здесь для того, чтобы помочь, может быть даже с полицией. Поэтому он делает шаг вперёд, поднимая руку. — Всё хорошо.

— Почему ты ведёшь себя так, как будто я тебя знаю? — требует Пол. В его голосе и глазах проскакивает что-то дикое, ему нужно притворяться здесь храбрым, суровым, что значит, что он не умеет справляться со страхом. Он крепко сжимает оружие. — Почему вы оба так делаете?

Тео смеётся:

— Ничего не могу с этим поделать, чувак.

Он отходит от нас, опуская оружие, без сомнения, собираясь убежать. Даже не смотря на свой ужас, я понимаю, что никогда снова не увижу Пола.

Если я буду думать, то не буду действовать. Потому я бросаюсь на него. Он слишком удивлён, чтобы поднять оружие, поэтому у меня есть возможность прикоснуться к нему.

Даже когда мы врезаемся в кирпичную стену, даже глядя на пистолет в его руке, я умудряюсь схватить Жар-Птицу Пола и приложить её к его груди, к голубю, и вот оно, слабая тёплая вибрация означает, что я спасла ещё одну часть его души.

Пол выругивается от боли, и так сильно отталкивает меня назад, что я падаю на землю. Тео бежит к нам, крича:

— Что ты…

Дальше всё происходит так быстро, что события сливаются воедино.

Кажется, все звуки раздаются одновременно: ругань, крики, выстрелы. Несколько чётких изображений, которые я вижу, не имеют порядка, смысла, и даже бездвижны, как будто передо мной мелькают фотографии.

Пол, направляет на нас пистолет.

Тео, раскидывающий руки, чтобы защитить меня.

Вспышки огня при спуске пистолета Пола.

Кровь и кости, разлетающиеся вокруг.

Тео падает.

Мои руки, тянущиеся к Тео, когда я падаю рядом с ним.

И одна ужасная секунда, когда я встречаюсь взглядом с Полом и не вижу сожаления. Не вижу сострадания.

Пол говорит:

— Ты меня не знаешь, — потом он убегает прочь, растворяясь в темноте.

Первая моя мысль ужасно глупая, это последствия шока. Это всё по-настоящему. Это на самом деле.

Потом я слышу, как стонет Тео и собираюсь.

— Ты в порядке? — Я переворачиваю Тео, зная, что это не так. Поначалу я испытываю облегчение, потому что он в сознании и его рубашка только забрызгана кровью. Потом я вижу его ноги — О Боже.

— Иисусе, — Тео едва может сказать слово, он пытается не плакать и не кричать.

От бёдер и ниже его ноги выглядят так, как будто они лежат на полке в мясном магазине: торчащие сломанные кости. мышцы разорваны в лоскуты. Осколки белого в кровавом месиве — это должно быть то, что осталось от его коленей.

Там так много крови. Она бежит струёй к стене, капает с моих волос, с моих ушей. Она собирается в лужу на асфальте под нами, скорее чёрная, чем красная в сумерках, сияет, когда лужи увеличиваются. Тео может истечь кровью за минуту.

— Держись, — я расстёгиваю его ремень и сворачиваю петлёй, чтобы застегнуть вокруг одной ноги как жгут. Мне нужно перетянуть и вторую. Я кричу так громко, как могу: — Кто-нибудь, помогите!

— Телефон, — сейчас Тео едва говорит шёпотом, но этого достаточно. Я роюсь в его заднем кармане и достаю его сотовый. Слава богу, я могу позвонить 911 без кода.

Несколько следующих минут едва ли я запомню ясно. Тео смог дать мне адрес места, где мы находимся. Скорая помощь стояла неподалеку во время рейда полиции, так что машина подъезжает к нам за секунды. К этому времени кожа Тео побелела, но он всё ещё может говорить. Я догадываюсь по поведению врачей, что они ожидают, что он выживет.

Но им не нужно говорить мне, что он может потерять ноги.

Пол выстрелил не задумываясь. Не моргнув. Он умышленно сломал ноги незнакомцу без причины и убежал, даже не оглядываясь.

Всё это время, когда он держал меня в заключении, я думала, что он не причинит мне вреда, но я не имела представления, с кем я на самом деле имею дело.

Я хочу думать, что осколок души Пола внутри него сыграл бы роль, но этот Пол всё равно Пол. Они больше похожи, чем непохожи.

Если у нас всех одна сущность, которая остаётся постоянной во всех мирах, тогда зло, живущее в этом человеке существует и в моём Поле. Даже в тех осколках его души, которые я уже спасла.

Жар-птица вокруг моей шеи потяжелела.

Как только Тео кладут на носилки, врачи подсоединяют его к капельнице. Я оцепенело смотрю, как игла прокалывает его кожу. Пока они приклеивают трубку к его коже, я наклоняюсь над Тео. Он шепчет:

— Ты забрала осколок?

Даже после этого Тео всё равно думает о спасении Пола.

— Да, он у меня. — Он кивает, потом сморщивается от боли. Я больше не могу смотреть, как он страдает. — Ты можешь пойти дальше, ладно? У тебя есть координаты. Теперь уходи отсюда.

— Что? — его голос кажется хриплым, прерывистым. — Я не могу просто… это по моей вине этот Тео в таком положении… я должна..

— Слушай меня, — я не уверена, что он ещё долго будет в сознании, особенно после того, как медики вкололи ему морфин. Мои руки дрожат, пока я щёлкаю по Жар-птице, чтобы получить доказательства его саботажа, разблокировать следующие координаты и передать данные на Жар-птицу Тео, давая ему информацию, которая ему нужна, чтобы закончить миссию. — Что сделано, то сделано. Я тоже дерьмово себя из-за этого чувствую. Но мы не можем ему помочь. Тебе сейчас нужно позаботиться о себе. Люди в этом измерении сейчас не должны обнаружить Жар-птицу, но в больнице они могут. Если я сниму её с тебя, кто знает, когда ты получишь её обратно…

— Я понял. — говорит он. — Пойдём.

— Я не могу, — шепчу я.

— Не можешь что? Мы всё сделали. Всё, всё, чего хотел Конли. Так что мы можем…

Он не может закончить предложение, потому что он собирался сказать «спасти последний осколок души Пола».

Но я для этого не нужна Тео.

Прямо сейчас он идёт к Конли, рассказывает обо всём, что мы сделали (умалчивая о том, что случилось в военной вселенной), потом Конли даёт ему координаты последнего измерения, где спрятан Пол. Тео получит потенциальное лекарство от Ночного Вора. Даже если Конли и рассердится, что Тео пошёл со мной, он не отзовет сделку, если будет думать, что я выполнила свою часть. Всё будет устроено.

— Я не могу сейчас смотреть на Пола. Я не смогу быть рядом с ним. Пока нет, — мне сейчас нужно подумать о том, что я узнала и что это значит. — Я иду туда, где Пол не может быть, и куда он не сможет прийти.

— Маргарет… — Тео прерывается, как будто он почти теряет сознание. Поэтому я кладу его свободную руку на Жар-птицу.

— Отправляйся к Конли, — шепчу я, в это время врачи открывают дверь машины скорой помощи. Я отвожу прядь волос с его лба, потом беру Жар-птицу Пола и вешаю его на шею Тео. Я шепчу: — Возьми Пола с собой. Не волнуйся из-за меня. Я иду в безопасное место, и я обещаю, я скоро вернусь.

Я беру Жар-птицу в руки. Я вспоминаю Россию, тысяча изображений в кружевах белого снега. И я улетаю из этого ужасного мира.

Внимание! Этот перевод, возможно, ещё не готов.

Его статус: перевод редактируется