Дети любви

14

В саду Чико начал с того, что пнул скамейку. Мэгги немедленно демонстративно на нее уселась и мрачно уставилась на «наиболее вероятного кандидата в мэры Чикаго». Тот кусал губы и сверкал глазами.

– Даже в этом он скучен, как расписание поездов. Золотистый ретривер – Голди. Нельзя было назвать собаку пооригинальнее?

– С какой стати ты так говоришь о незнакомом человеке? Мягко говоря, это невежливо.

– Что неудивительно. Он – слабак.

– А не пора ли поубавить гонор, Пирелли? То, что ты из грязи пробился в мафиози, еще не дает тебе права презирать людей, которые просто живут, честно трудятся и умирают на этой земле. Они много работают…

– Да, плывя по течению.

– Знаешь ли, плывя по течению, бывает очень нелегко удержать голову над водой.

– Не так легко, согласен, но и подвигом это назвать нельзя. Все в жизни требует усилий, в первую очередь сама жизнь. Я знаю, я пробивался на поверхность с самого дна. Ты тоже знаешь – ты никогда не плыла по течению.

– Но я не нарушала закон!

– Тогда почему ты не стала учительницей, как твоя сестра? Почему не осталась в маленьком городке, не вышла замуж за нормального парня? Молчишь? Глаза отводишь? Ты тоже нарушила закон, Мэг. Закон средней «нормальной» жизни. Нельзя выделяться – вот что он гласил. И ты наплевала на него.

– Я просто пыталась найти свой путь. И не строила из себя монашку, танцуя в стриптизе. Не ратовала за церковные браки, сожительствуя с тобой. Не врала, Чико!

– А разве я тебе врал? Разве я что-то скрывал от тебя? Или ты считала, что свои миллионы я заработал пошивом рукавиц в Армии спасения?

– Разве все миллионеры – преступники? И разве все преступники лезут во власть? Зачем тебе она, кстати? Чтобы еще круче разгуляться? Или крышевать своих дружков?

– А если для того, чтобы вырваться из круга, Мэг? Завязать с преступным прошлым. Помочь тем, кто еще только что оступился и попал в трясину? Детям иммигрантов, которые с самого детства состоят в бандах и кланах, потому что у них нет другого пути. Таким же пацанятам, каким был я сам… Что до тех, с кем я соревнуюсь… Да никто из них не лучше и не чище, Мэг. Уж поверь на слово – ангелов в этом году на выборы не завезли. За себя я могу ручаться, этого достаточно. Разумеется, я могу – мог бы! – именно ради тебя плюнуть на все и жить по-старому. Знаешь, что тогда будет? Мы оба, с каждым днем, с каждой нашей ночью будем все больше отдаляться друг от друга. Я не прощу себе, что так и не попробовал завязать. Ты – что я так и не завязал. Закончишь же ты тем, девочка, что возненавидишь меня. Я не смогу с этим жить. Я лучше проживу без тебя, чем увижу в твоих глазах ненависть ко мне.

– Я никогда не смогу так на тебя смотреть…

– Я предпочитаю не дать тебе ни единого шанса. Прощай.

Чико Пирелли резко наклонился к ней, коротко и страшно поцеловал в губы, а потом повернулся и стремительно вышел. Мэгги зажмурилась от ужаса. Ей показалось, что с уходом Чико отлетела и ее душа. И совершенно неожиданно она вспомнила их с Чико самый первый раз…

…Все слова таили в себе второй смысл. Прикосновения обжигали. Желание переполняло обоих, бурлило черным пламенем в крови, туманило мозг. Когда стало невозможно сдерживаться, они пошли в дом.

Едва войдя в прохладный холл, Чико набросился на нее, словно изголодавшийся зверь. Его губы не просили – требовали и брали свое. Он молча и страшно срывал с нее одежду, а она со стоном изгибалась в его руках, возбужденная до такой степени, что не могла даже рукой шевельнуть в ответ.

В результате через несколько секунд Мэгги осталась совершенно обнаженной, и Чико с глухим рычанием склонился над ней. Холодный мрамор пола почти обжигал, Мэгги дрожала, словно в лихорадке, а потом вскрикнула, почувствовав, как руки Чико властно раздвигают ее бедра…

– Люблю, когда женщина готова от первого же прикосновения.

У нее просто не было времени обдумать эти слова, найти в них тайный смысл и уж тем более обидеться на них. Мужчина стремительно освободился от излишков одежды и рухнул на нее, войдя в нее резко, почти грубо.

Она и впрямь была готова к этому, и потому боли не почувствовала, только наслаждение, только темный бесстыдный восторг, только желание отдаваться еще и еще. Они катались по полу, рыча и взвизгивая, словно дикие звери, и когда первые волны оргазма сотрясли их тела, они только ускорили свои лихорадочные движения. Было уже непонятно, кто кому отдается, кто кого насилует – и мужчина, и женщина хотели этого с одинаковой страстью.

Потолок отразил двойной крик, а потом они затихли, обессиленные, опустошенные, беспомощные, намертво спаянные одним объятием.

Потом Чико перевернул Мэгги на живот и стал медленно, вкрадчиво целовать ее спину. Позвонок за позвонком, он продвигался вверх от самой поясницы, и уже в районе лопаток она изнемогала от возбуждения. Потом Чико оказался сверху, и она с веселым ужасом отметила, что его возбуждение становится все сильнее…

Почувствовав слабое движение где-то рядом, взвинченная до предела, возбужденная и обозленная, Мэгги открыла глаза и резко обернулась. Если бы Чико Пирелли каким-то чудом снова оказался сейчас перед ней, она бы кинулась ему на грудь и попросила бы увезти отсюда, наплевав на все возможные последствия. Однако перед ней стоял Бен Кранц – и реальность происходящего словно холодной водой плеснула в лицо.

Мэгги сразу ощутила неловкость перед самой собой. Что за глупость – поддаваться воспоминаниям и чувствам? Нужно загнать их поглубже, не давать им подчинить ее себе.

Бен немного нервно провел ладонью по гладким волосам.

– Ты в порядке?

– Все нормально, Бен. Просто немного устала.

– Могу себе представить! Чего хотел этот тип?

Неожиданно ей захотелось осадить Бена, сказать, что это не его дело, однако она взяла себя в руки. Бенжамен Кранц был добр к ней, он о ней заботился, он привез ее в свой дом, к своим детям.

– Сложно объяснить.

Потом она вдруг вспомнила, что Бен вообще не в курсе, из-за чего весь этот кавардак. Что ж, он должен знать правду. Уж это право Мэгги заслужила: ее друзья все узнают от нее самой, а не из выпуска новостей.

– Бен, я должна тебе рассказать…

– Я уже все знаю. Все… что с тобой случилось раньше. Из новостей. Пока ты спала.

– О да… Конечно. Прости. Прости, что вот так.

– Что ж, это даже проще, тебе не кажется? Не надо всем и каждому объяснять… Кроме того, мне позвонили… Морин позвонила. Ты вовсе не такая, как о тебе рассказывали по телевизору. Морин все объяснила…

В этом было что-то нестерпимо обидное – Бен поверил словам Морин, но не ее собственным, как будто Морин была непререкаемым авторитетом. Мэгги нахмурилась, закусила губу. Бен встревоженно посмотрел на нее и тихо сказал:

– Что есть, то есть. Мы не должны к этому возвращаться.

Вот как все просто, горько подумала Мэгги. Просто не будем к этому возвращаться – и все пройдет само собой.

Пауза тянулась и тянулась, томительная и неловкая. Потом Бен откашлялся и предпринял еще одну попытку.

– Дети очень рады тебе. Им понравилось с тобой разговаривать.

– О! И мне было приятно. И про балет, и про школу.

– Они любят про это рассказывать. К сожалению, я плохой слушатель. Это была территория Марши.

– Ты отлично с ними справляешься, профессор. Они великолепно воспитаны. Тебе с ними повезло.

– Они очень скучают по маме, а я… я не умею их успокоить. Мы с ними никогда больше не чувствовали себя одним целым с тех пор, как… Марша ушла.

– Прости…

Мэгги в смятении опустила глаза и увидела, что Бен держит ее за руку. Интересно, это просто жест сочувствия или что-то еще? Мэгги заерзала на скамейке, и Бен немедленно встревожился.

– Ты действительно в порядке? Рука не болит?

– Не очень. Слушай, мы должны поговорить о моей работе в колледже. Как ты полагаешь… когда все разъяснится… возможно, я смогу ее продолжить? О, разумеется, не на месте Морин, но я могла бы… Ведь секретари вам нужны?

Ее вдруг прошиб холодный пот. Она и не подозревала, насколько это важно для нее. Кранц виновато взглянул на нее.

– Я не думаю, Морин, то есть… Мэгги… Корпоративная этика, знаешь ли. Нельзя нанимать в учебное заведение того, кто… даже если это ошибка. Собственно, это мой промах, я не дал тебе заполнить официальную анкету. Но я рад, что не сделал этого. Иначе мы могли бы и не встретиться…

Он еще что-то бормотал, но Мэгги уже почти не слушала. Радужный мир стал серым и тусклым. Ей предстоит все начинать сначала. Другой город. Поиски работы. Разлука с друзьями, которых она только что обрела. И ее прошлое, висящее камнем на шее.

Но зато – без Чико.

Она закрыла глаза, но перед ней тут же возникло его лицо, и Мэгги поспешно открыла глаза. Бен терпеливо ждал, участливо на нее поглядывая.

– Я думаю, что уеду завтра утром.

– Нет! То есть… У меня есть другое предложение. Только не говори сразу «нет».

На следующий день Бенжамен Кранц пришел на службу в парадном костюме.

Сью Болинжер кинулась к боссу и могучей грудью оттеснила его к факсовому аппарату, где и зажала в углу, надежно перекрыв пути отхода.

– Что происходит, Бенжамен?

– Ну… Морин… то есть Мэгги, вроде как уволилась…

– Я не об этом спрашиваю. В глаза мне смотри.

– Хорошо, хорошо, не кричи. Я предложил Морин… Мэгги выйти за меня.

– Что?!

– А что?

– И она согласилась?!

– Это поможет нам обоим. Как недостающий кусочек головоломки… Морин… Мэгги мечтает о спокойной, тихой жизни. Наша с детьми жизнь так и не наладилась после смерти Марши. Морин… Мэгги понравилась ребятам. Она красива, умна, хорошо воспитана, образованна…

Сью топнула ногой.

– Что ты там несешь! Зачем ты полез не в свое дело? Эта Морин-Мэгги – кусочек не из твоей головоломки, понял?! Ты размечтался о том, что могло бы быть, забыв о том, что уже есть. С женщиной, без женщины – у вас уже есть семья, к тому же очень хорошая. Мэгги не твоего круга! Не думала, что ты можешь пасть так низко, Бен Кранц!

– Но мы… мы просто… Иногда в брак вступают и по более дурацкой причине. А мы… мы любим друг друга!

– Знала я, что ты болван, да не знала, что такой! Ладно, от тебя все равно толку никакого, сама разберусь.

С этими словами Сью покинула учительскую, а Бен бросил извиняющийся взгляд на секретаршу. Та восхищенно посмотрела на профессора и заметила:

– Знаете, босс, я думаю, мы можем начать продавать входные билеты, как в театре. Я за последние десять лет не видала столько сцен, как за последние три дня.