Девушки для утехи

1 ДВЕ НЕВОЛЬНИЦЫ

Приоткрыв зарешеченное окно двери портала, выходящего на авеню дю Мэн, сестра Агата, узнав посетительницу, удивленно воскликнула:

– Это вы, мадемуазель Аньес? Так рано? Что-то случилось?

– Пожалуйста, сестра, откройте скорее! Скажите, могу я увидеть Элизабет?

– Конечно! Вы так давно не приходили к нам! Вчера она вспоминала о вас и очень беспокоилась! Да на вас просто лица нет! Что же все-таки произошло? Надеюсь, с вами все в порядке?

– Да, сестра Агата. Мне непременно нужно встретиться с Элизабет! – воскликнула Аньес.

В голосе девушки было столько мольбы, что сестра-привратница сразу же открыла ей дверь и пропустила во внутренний двор большого приюта для обездоленных, не переставая при этом повторять:

– Вы ведь знаете, сестра Элизабет в это время очень занята! Больные уже начинают просыпаться, и она должна оказать им помощь… Сейчас я предупрежу ее… Она непременно выйдет, но имейте в виду, вы не должны задерживать ее слишком долго… Подождите в приемной. Надеюсь, вы не забыли, как пройти туда…

Каждый раз, попадая в эту приемную, Аньес непроизвольно обращала свой взгляд на статую Святого Жозефа – единственное украшение этих стен. Ей было любопытно узнать: привязана ли сегодня к шее покровителя общины розовым шнурочком какая-нибудь фигурка, вырезанная из картона, или просьба, нацарапанная на клочке бумаги. Вначале Аньес удивляли столь наивные проявления веры, которые, как ей казалось, граничили с непочтительностью, но Элизабет объяснила ей:

– Наш добрейший святой Жозеф к этому привык! Разве не он уже больше века заботится о стариках в наших монастырях? А знаешь, сколько их по всему свету? Если нам что-нибудь нужно, мы пытаемся изобразить это на кусочке картона и привязываем к его шее, например, в те времена, когда продовольствие нам доставляли на лошадях, на шее святого Жозефа в течение шести дней висела картонная лошадка. Это означало: «Дорогой покровитель, нам очень нужна лошадь! Наша совсем захромала; мы не можем больше ее запрягать и не знаем, как ежедневно доставлять продукты для пятисот наших стариков и старух!» На седьмой день после этой просьбы, обращенной к нашему добрейшему святому, один зеленщик из окрестностей Парижа, неизвестно откуда прослышавший о нашей беде, привел нам молодую и крепкую лошадь.

Аньес слушала с восхищением и некоторым недоверием.

– Три года назад, – продолжала Элизабет, – на шее у нашего покровителя висел картонный грузовичок, потому что требования прогресса обязывали нас заменить лошадь более современным средством передвижения. Через несколько дней одна великодушная благодетельница подарила нам небольшой грузовик, который всегда водил Арсен, самый бодрый из наших стариков, шофер по профессии… Но бывает и так, что святой Жозеф не спешит выполнить наши просьбы! Случилось даже такое: настоятельница нашего приюта, Преподобная мать Мари-Мадлен, когда покровитель не пожелал заступиться за нас там, наверху, без колебаний велела в наказание повернуть статую лицом к стене… Она добилась своего: наказание принесло ожидаемые результаты. Человек, нуждающийся в финансовой поддержке, получил ее в тот же день! Преподобная мать-настоятельница во всеуслышание заявила: «Несомненно, наш великодушный святой Жозеф не любит показывать спину посетителям. Теперь он сразу же выполняет все наши просьбы».

Сейчас же взгляд Аньес рассеянно блуждал по строгому помещению: по стенам, выкрашенным эмалевой краской, по светлой деревянной мебели, покрытой лаком. Сюда она приходила очень часто с того дня, когда в письме ей сообщили о том, что ее сестра Элизабет после окончания испытательного срока приняла пожизненное монашество в главном монастыре Сен-Жозеф, который находился в городке Иль-и-Вилен, и была направлена в Париж на авеню дю Мэн.

В это утро лицо Аньес, выражавшее последние несколько месяцев глубоко скрытую тревогу, выглядело печальным. И, когда в приемную вошла радостная и немного возбужденная Элизабет, контраст был поразительным.

С того дня, как Элизабет стала монашенкой, она навсегда распрощалась с робостью, которая раньше была ее неизменной спутницей.

Каждый раз, когда они встречались, Аньес говорила мало и всегда находила большое удовольствие, слушая чистый голос Элизабет, рассказывавшей о бесчисленных маленьких происшествиях, сменяющих друг друга в повседневной жизни приюта. Элизабет вкладывала в свои рассказы столько энтузиазма, что малейшие подробности становились захватывающими.

Несмотря на довольно ощутимую разницу в поведении и. характерах, Аньес и Элизабет внешне очень походили друг на друга… Фигуры их были одинаково стройны. К тому же Аньес была очень красивой и безупречно элегантной молодой женщиной. Что же касается Элизабет, то, став сестрой милосердия в приюте для обездоленных, она начала стыдиться своей длинной тонкой талии и своей красоты. Если бы не разница в одежде (бежевый английский костюм на одной и строгое черное платье на другой), если бы лицо Аньес не было открытым, а лицо Элизабет строго обрамленным белым чепцом, то было бы очень трудно сказать, которая из них Аньес, а которая Элизабет.

Глаза их – зеркало души, были одного и того же непостижимого серо-голубого цвета и, казалось, таили в себе самые прекрасные в мире мечты… Нос, слегка вздернутый, придавал обоим лицам выражение одухотворенности и живости… Очертания губ говорили о чувственности. Сестра Элизабет была избавлена от необходимости тщательно подкрашивать их помадой, как это делала Аньес… Запястья рук были одинаково тонкими, что говорило о благородном происхождении. Интонация голоса, улыбка, движения были абсолютно одинаковыми и можно было предположить, что спрятанные под чепец волосы сестры Элизабет не острижены, а вьются такими же золотистыми локонами, как у Аньес…

Такое внешнее сходство объяснялось просто: посетительница приемной и смиренная служанка обездоленных были близнецами.

Ожидая в приемной, Аньес впервые с того памятного дня, когда сестра ее постриглась в монахини, задумалась о самоотверженности и мужестве, которыми обладала Элизабет, выполнявшая ежедневную трудную и, как казалось Аньес, неприятную работу, никогда не жалуясь и всегда улыбаясь. Очень часто Элизабет брала сестру в монастырскую больницу, где она должна была ухаживать за больными, и зрелище человеческой немощи всегда наполняло молодую женщину инстинктивным отвращением. Может быть, и она, Аньес, когда-нибудь посвятит себя служению какому-нибудь благородному делу, но никогда, как ей казалось, она не сможет ухаживать за больными и беспомощными стариками. Никогда Аньес не ощущала в себе такой потребности в милосердии. Она увлеклась совсем другим. Впервые в жизни, совсем отчаявшись, Аньес ощутила глубину той пропасти, которая отделяла ее от сестры. Интуитивно, а может быть, желая почерпнуть мужество, недостающее для страшного признания, которое она собиралась сделать, Аньес снова посмотрела на статую святого Жозефа, которому в этот день повезло: он не был наказан. И хотя статуэтка, раскрашенная в стиле Сен-Сюльпис,[1] почти ничем не отличалась от множества других, встречающихся в таких же приютах для обездоленных, Аньес как будто увидела ее другими глазами. Святой Жозеф с белой бородой протягивал руки к посетителям, как будто говоря:

– Вы видите, как я беден… Руки, которые мне дали, слишком хрупки для того, чтобы вновь вернуться к тяжелому плотничьему ремеслу. Помогите! Внесите свою лепту, хотя бы самую скромную, для наших стариков.

Глаза Аньес наполнились слезами: она не могла внести другой лепты, кроме ужасного признания… Святой Жозеф протягивал к ней руки, безмолвно глядя на эти жемчужины печали, называемые слезами…

Когда Элизабет вошла в приемную и взглянула на печальное лицо сестры, она сразу поняла, что предчувствия, терзавшие ее в течение последних месяцев, не обманули ее. Обняв сестру, Элизабет взволнованно сказала:

– Расскажи мне обо всем…

Губы Аньес приоткрылись и задрожали. Но она не произнесла ни слова. Ей хотелось сказать все сразу. Она понимала, если не скажет сейчас, то уже не наберется смелости сказать о том, что угнетало ее в течение трех лет всегда, когда она приходила в эту приемную. Внезапно она поняла, что, сделав страшное признание, она не только нарушит безмятежную тишину святой обители, но и нанесет тяжелый удар той, которая была для нее воплощением любви и милосердия.

Аньес молчала, изо всех сил стараясь скрыть свое смятение под жалкой улыбкой. Элизабет, продолжавшая внимательно и с нежной обеспокоенностью всматриваться в нее, сказала:

– Мне не нравится твоя улыбка… Я уверена, что за ней скрывается что-то серьезное… Ты больше не доверяешь мне?

– Я доверяю только тебе… Поэтому и решила прийти в неурочное для наших встреч время. Еще несколько месяцев назад я хотела сказать тебе правду…

– Это настолько тяжело? Ты поэтому стала реже навещать меня?

– Да…

– Я слушаю тебя, дорогая.

Аньес попыталась снова заговорить, но лишь бесконечное страдание отразилось на ее лице, и она прошептала едва слышно:

– Я не могу!

– Я понимаю, – сказала Элизабет, – есть вещи, о которых трудно говорить даже с родной сестрой. Может быть, ты доверишь их Богу?

– Разве он меня услышит?

Она произнесла это таким подавленным голосом, что Элизабет спросила с ужасом:

– Аньес, веришь ли ты в Бога?

– Я не знаю, – ответила она нерешительно.

– Пойдем скорее в часовню… ты обо всем расскажешь Всевышнему.

В часовне они опустились на колени одна возле другой, чтобы помолиться.

«Боже милосердный, – шептала Элизабет, – сделай так, чтобы моя сестра – единственное, что у меня осталось от моей семьи, смогла найти в этом мире такое же счастье, какое Ты подарил мне, взяв в невесты! Защити ее! Я знаю, Ты объединил нас, еще совсем юных, в тот горестный час, когда мы лишились наших родителей… Господи, я люблю Тебя, но я люблю и Аньес! Она нужна мне, без нее я не мыслю своего существования. Выслушай ее, великодушный Боже. Но в любом случае, да исполнится Воля Твоя!»

А в это же время истерзанная душа Аньес молила:

«Господи, я виновата в том, что выбрала совсем другую, чем Элизабет, дорогу. Но не дай мне такого тяжкого существования, которое привело бы меня в среду этих стариков! Ты сам, Боже, предпочел умереть молодым на кресте и знаешь, что старость – это ужасно. Знаешь, что не может быть двух монахинь в одной семье! Но мне нужна моя сестра, даже если мы и встречаемся очень редко, и я не нахожу смелости все рассказать ей! Я очень боюсь, что она осудит меня при всей своей любви ко мне с суровостью, которой я, может быть, не заслуживаю… Если я потеряю ее, единственную родную душу на этой земле, я погибну, я больше не смогу верить в Твое всепрощение… Боже милосердный, Ты единственный, кто знает правду, Ты мой высший судья. Несмотря на все мои грехи, я продолжаю надеяться… Разве не сказал Ты: «Оттого, что она много любила, ей будет многое прощено?»

Элизабет бесшумно поднялась и тихо сказала сестре:

– Я ненадолго оставлю тебя, Аньес. Мне нужно возвратиться в больницу к моим старикам. Подожди меня здесь. Это самое лучшее место для размышлений…

Мягкими, неслышными шагами она вышла из часовни, оставив Аньес наедине со своими невеселыми мыслями. Молодая женщина, терзаемая угрызениями совести, попыталась восстановить в своей памяти путь малодушия, который в конечном итоге завел ее в тупик.

Аньес, как и Элизабет, всегда знала, что она красива: им было достаточно посмотреть в зеркало. Но если юная Элизабет в день своего торжественного причастия решила посвятить свою красоту Божественному Супругу, то Аньес, напротив, готовила себя совсем к другому. Она хотела устроить свою жизнь так, чтобы ее красота нашла достойное место в столь заманчивом, но вместе с тем пугающем мире. Закончив учебу и став бакалавром первой ступени, Аньес, которую только что оставила сестра, чтобы перед самым совершеннолетием пройти испытательный срок и стать монахиней, направилась из провинции прямо в Париж с единственным своим багажом – неопытностью и честолюбивыми планами юности.

С дерзостью, свойственной ее молодости, она направилась в школу манекенщиц, адрес которой узнала, случайно прочитав в газете многообещающее объявление: «Вы станете манекенщицей всего за несколько уроков».

Работать манекенщицей в престижном доме моделей, где ее красота могла бы получить всеобщее признание, показалось Аньес очень заманчивым. Ей не у кого было спрашивать совета, кроме Элизабет, которая, нежно любя сестру, одобрила ее выбор, сказав:

– Считаю справедливым то, что одна из нас пойдет в монастырь, а другая, наоборот, попытается стать элегантной женщиной. То крохотное состояние, которое оставили нам родители, не позволило бы нам двоим продолжить образование. Теперь мы должны работать обе: ты, чтобы стать независимой, а я, чтобы помогать другим…

Окончив курсы манекенщиц, Аньес поступила на работу в известный дом моделей, где ее красоту сразу же заметили. Но судьба распорядилась так, что французская От кутюр, больше любой другой отрасли производства товаров «люкс», познала на себе жестокий кризис. Даже очень солидные дома моделей, слава которых была к тому времени мировой, должны были закрыть свои двери, и Аньес, после двух лет, в течение которых она умела оставаться благоразумной, несмотря на многочисленные предложения всевозможных поклонников, оказалась в весьма неопределенной ситуации «временной манекенщицы».

Никогда она не осмелилась признаться Элизабет в том, что работала теперь не в престижном доме моделей, а, в зависимости от сезона и потребностей коллекций, для разных фирм, большей частью второго разряда.

Быть «временной манекенщицей» нисколько не зазорно само по себе. Нужно было всего лишь записать свой адрес и номер телефона на специальных бланках, которые время от времени просматривали менее значительные дома моделей, или дома готовой одежды, когда возникала потребность в хорошеньких девушках для показа их продукции. Иногда контракт заключался на несколько часов, в течение которых демонстрировались модели. Случалось, что временных манекенщиц посылали в провинцию или за границу, чтобы демонстрировать там французский вкус и несравненную парижскую моду. Временная манекенщица нанималась не только для демонстрации одежды клиентам; она получала хорошие гонорары, позируя фотографам иллюстрированных журналов или журналов мод. Она тоже продавала свое лицо или фигуру согласно установленного тарифа, рекламируя какой-нибудь крем или аксессуары женской элегантности: туфли, сумки, шарфы, шейные платки, шляпки, меха… Когда у молодой женщины возникают трудности с оплатой своей скромной квартиры или отеля, она не может отказать в блеске своей улыбки, своих зубов и волос для упаковки зубной пасты или шампуня. Все контракты хороши, если они дают средства к существованию.

Настоящей драмой для манекенщиц становятся периоды спада, когда фирмы сокращают средства на рекламу. Безработица неотступно преследует молодых женщин, которые, будучи приученными к определенной элегантности и зная только одно средство, чтобы свести концы с концами, крутятся, как могут, не пренебрегая работой, которая называется у них «особыми услугами» или работой с «галантной клиентурой».

Аньес, нежнейшая, чистейшая Аньес, сумела остаться временной манекенщицей, избегая подобной работы, до того самого дня, когда она встретила мужчину, которого теперь боялась больше всего на свете.

Однажды вечером она зашла вместе с подругой, тоже временной манекенщицей, выпить тоник в довольно приветливый бар на улице Понтье. Для обеих молодых женщин день выдался трудным. Им пришлось стоять несколько часов подряд у кутюрье на авеню Матиньон, который готовил свою новую весеннюю коллекцию и нанял дополнительный персонал для окончательной подгонки «на ногах», то есть, на манекенщицах.

Когда они вошли в бар, там, кроме бармена, был один-единственный посетитель, сидевший у стойки. Подруга знала этого месье и познакомила с ним Аньес. Час спустя Жорж Вернье, так звали нового знакомого, пригласил подруг пообедать в Сен-Клу, в плавучем ресторане, пришвартованном к набережной.

Красивым мужчиной Жоржа Вернье нельзя было назвать, но он обладал определенной природной элегантностью, которую дополнял комфортабельный автомобиль с открывающимся верхом американского производства. Он был немногословен и говорил лишь в том случае, когда хотел сказать что-то важное. Могла ли Аньес удержаться, чтобы не испытать к этому незнакомцу чувство инстинктивного уважения, которое совсем молодая женщина неизбежно питает к мужчине намного старше себя, но которого она никоим образом не считает пожилым, потому что ощущает его силу и власть над своими желаниями.

Ужин был приятным. Вечер закончился на Вилле д'Эсте, где деловой мужчина (так охарактеризовала Жоржа Вернье приятельница Аньес) танцевал поочередно со своими очаровательными гостьями. Впрочем, танцевал он прекрасно. В два часа ночи американская машина доставила Аньес к двери дома на бульваре Курсель, где она жила в бывшей комнате прислуги, обставленной ею со вкусом, и помчалась дальше с Жоржем и Сюзанн, которая жила на левом берегу Сены.

На следующий день подруги снова встретились для очередного сеанса подгонки у кутюрье.

– Ты очаровала Жоржа, – сказала Сюзанн, подойдя к подруге.

– Он этого вовсе не показал вчера вечером, – ответила Аньес.

– Ты знаешь, он сдержан… Ты не находишь его симпатичным? – вдруг спросила Сюзанн.

– А чем же все-таки он занимается? – поинтересовалась Аньес, не ответив подруге.

– Я тебе уже об этом говорила. Он деловой человек, занимается импортом-экспортом. Во всяком случае, у него много денег.

– Вы знакомы уже давно? – снова поинтересовалась Аньес.

– Да, давно…

– Не задумывалась ли ты над тем, Сюзанн, что он мог бы стать очень подходящим мужем для тебя?

– Жоржу – жениться? Во всяком случае, не на мне! Мы хорошие друзья, не более. Ты – единственная, кого он хотел бы снова увидеть. Когда он сказал мне об этом вчера вечером, я почувствовала, что ты могла бы стать для него подругой, в которой он нуждается сейчас.

– Почему я? – недоверчиво спросила Аньес.

– Потому, что у тебя есть качества, которых нет у других.

– Ты сумасшедшая, Сюзанн.

– Напротив, я очень серьезна… Знаешь ли ты, что я люблю тебя, как родную сестру?

– Я не нуждаюсь в сестрах, – холодно ответила Аньес.

– Ты говоришь, как все те, которые были единственным ребенком в семье, но у тебя слишком добрый характер, чтобы не страдать от одиночества, о котором ты стремишься забыть, пытаясь прослыть эгоисткой.

Аньес не ответила: зачем рассказывать Сюзанн, которая была всего лишь приятельницей по работе, и которую она встретила всего несколько месяцев тому назад, о существовании Элизабет? Разве нет у близнецов секретов, в которые не должны быть посвящены другие?

Голос Сюзанн стал более убедительным:

– Ты не хотела бы снова увидеться с Жоржем?

– Я не знаю.

– Жорж – свободный мужчина. Он никогда не был женат.

– Почему ты хочешь, чтобы я им заинтересовалась, ведь он не собирается жениться?

– Ты все еще об этом? Тебе нужна женитьба сейчас же, или никогда вообще!

Мое воспитание запрещает мне думать о другом.

– Твое воспитание! Куда оно тебя завело? В полное одиночество! Я часто задаю себе вопрос: чем ты занимаешься по вечерам?

– Я читаю, слушаю радио, шью, занимаюсь хозяйством…

– Оказывается, под внешностью роковой женщины скрывается всего лишь маленькая обывательница, мещанка. Ты разочаровываешь меня, Аньес! Я считала тебя более современной… Неужели тебе никогда не хотелось блистать в свете? Веселиться, танцевать, как мы это делали вчера вечером, ощущать, как желают тебя мужчины, жить, наконец?

Во второй раз за время разговора Аньес не ответила. Сюзанн показалось, что в этом молчании кроется завуалированное признание, и она продолжила:

– Повстречать друга? Узнать мужчину?

– Замолчи! – оборвала ее Аньес. Но Сюзанн не унималась.

– Несмотря на твое воспитание, к тебе это придет, как и ко всем другим… В тот день ты почувствуешь себя самой счастливой из женщин! Ты будешь упрекать себя, что не испытала этого раньше! Не собираешься же ты остаться старой девой или пойти в монастырь, в конце концов?

– Я тебя прошу: не говори больше ничего.

– Хорошо, один последний вопрос… Скажи, у тебя был когда-нибудь любовник?

Аньес подняла глаза – удивительно красивые серо-голубые глаза, но лицо ее оставалось непроницаемым. Сюзанн растерялась:

– Ты, должно быть, думаешь, что я вмешиваюсь не в свое дело, но я просто хочу помочь тебе выйти из этой дурацкой тюрьмы, куда ты добровольно себя заточила. Я с удовольствием передаю тебе это послание: Жорж непременно хочет увидеться с тобой снова. Я думаю, он очень огорчится, если ты не ответишь ему. Он попросил меня передать тебе, что сегодня в семь часов вечера снова приедет в тот же симпатичный маленький бар, где мы встретились с ним вчера. Еще он добавил, что, если бы тебе это доставило удовольствие, и если ты не придумаешь себе лучшего занятия, он был бы счастлив пригласить тебя поужинать. Поручение выполнено, а ты решай! Если ты туда пойдешь, я не думаю, что такой вечер слишком ко многому тебя обяжет. Но ты можешь, по меньшей мере, найти в этом человеке надежного друга, способного быть тебе полезным. Я знаю его достаточно давно и могу тебя заверить, что у него большие связи и длинная рука. Кто знает, может быть, он будет тем, кто найдет для тебя положение более стабильное и лучшее, чем то, в котором ты находишься!

– Я не понимаю, почему ты не используешь эту возможность, чтобы попытаться улучшить свою собственную жизнь?

– По двум причинам, моя дорогая: во-первых, я не такая эгоистка, как ты, а, во-вторых, мы скоро с тобою расстанемся. Я оставляю эту профессию! Я сыта ею по горло!

– Что же ты собираешься делать?

– Ничего: я нашла парня, который меня любит.

– Ты счастлива?

– Очень!

– Ты выйдешь за него замуж?

– Ты становишься такой смешной сейчас! Пойми же, я гораздо меньше, чем ты, озабочена проблемой замужества… Замужество – слишком опасная лотерея! Я не говорю, что если мы поймем друг друга во всех отношениях, то я не подумаю о законном браке. Но не нужно торопиться! Всему свое время! Ты это поймешь, как и я… Поразмысли все-таки о сегодняшнем вечере…

В семь часов вечера Аньес вошла в бар, где ее ожидал Жорж, сидя на том же табурете у стойки. Взгляд его был прикован к входной двери.

Аньес не могла объяснить себе, почему она все-таки сделала этот первый шаг… То ли потому, что устала от одинокого существования, где не находилось места другому чувству, кроме любви к набожной сестре, с которой она могла видеться только время от времени и с которой ее всегда разделяли строгие правила монастыря? То ли из-за слов Сюзанн, которые продолжали странно звучать в ее голове: «У тебя никогда не возникало желания повстречать друга? Узнать мужчину?» Или, наконец, потому что почувствовала на себе притягательную силу этого сорокалетнего мужчины?

В этот день с Аньес происходило что-то необычное. Почти бессознательно она поочередно то оставалась часами неподвижной, то ходила, подчиняясь капризам модельеров и кутюрье, по десять раз меняла платья, совсем не интересуясь их линиями и расцветками, чего с ней никогда не случалось с тех пор, как она стала манекенщицей. Сюзанн была права! Впервые работа показалась ей скучной, даже отвратительной… Мысли ее постоянно возвращались к Жоржу Вернье, который, она даже не могла сказать почему, настойчиво и властно напоминал о себе.

В первый раз подобное приключение неожиданно вторглось в монотонную жизнь Аньес и мгновенно преобразило ее. Осторожность, застенчивость, недоверчивость оказались сломленными. Если бы Элизабет смогла увидеть Аньес в ту минуту, она бы обрадовалась. Ведь во время их коротких встреч на авеню дю Мэн она постоянно спрашивала:

– Есть ли у тебя, по крайней мере, друзья? Это необходимо для тебя. Милостивый Господь не создал нас для того, чтобы мы все жили отшельниками! Я ощущаю себя счастливой только тогда, когда нахожусь в окружении людей. В этом обширном доме – нас, с нашими стариками и сестрами, около шестидесяти человек. Здесь я не чувствую себя одинокой… Но ты, ты совсем одна!

Каждый раз Аньес отвечала:

– Ты зря беспокоишься обо мне. Просто я не могу легко дарить свою дружбу…

И все-таки она остановила свой выбор на Жорже, не затрудняя себя долгими размышлениями. И за это Элизабет наверняка упрекнула бы ее.

Второй вечер, проведенный в компании Жоржа, пролетел незаметно. Сидя в уютном погребке Сен-Жермен де Пре, они болтали о разных пустяках, но каждый из них уже осознавал, что необходим друг другу.

Приехав ранним утром домой, Аньес почувствовала себя счастливой. Она не испытывала ни малейшего желания искать себе оправдания. Случившееся казалось ей нормальным и само собой разумеющимся. Когда Жорж в первый раз обнял ее в машине, у нее закружилась голова, и волна сладостных чувств захлестнула ее. Очень скоро – она об этом уже догадывалась, не слишком боясь признаться себе в новом открытии – Вернье сделает ее своей. У нее не было мужества сопротивляться, но она и не хотела этого. Все принципы, которых она придерживалась годами, были нарушены ею в одну ночь.

Она поняла, что это судьба – быть рядом с Жоржем, который, однако, не говорил с ней о браке. Но самое странное заключалось в том, что она сама не придавала этому никакого значения, всецело отдавшись чувству. Вопреки прежним представлениям, она не видела теперь необходимости в том, чтобы узаконить их союз. Она думала только о той минуте, когда будет принадлежать Жоржу. Впрочем, он недвусмысленно намекнул ей, что желает ее, ничего не обещая взамен. Возможно, именно это больше всего привлекало Аньес. Когда она работала манекенщицей, мужчины столько раз обещали ей золотые горы, если она согласится стать их любовницей, что постепенно она начинала склоняться к мысли о случайной встрече с незнакомцем, который, не произнося пышных фраз, казался бы искренним. Жорж был похож на такого мужчину. Была ли это любовь? Она верила, не умея еще отличить истинное чувство от желания. У Аньес появилась безрассудная потребность быть с мужчиной.

Уже с половины седьмого он ожидал ее у входа в дом моделей. С почти детской гордостью она уселась с ним в американский автомобиль-кабриолет под удивленные и завистливые взгляды своих приятельниц по работе. По-видимому, только ее подруга Сюзанн находила это нормальным. С понимающей улыбкой она бросила ей в тот момент, когда машина тронулась с места:

– Желаю приятно провести вечер!

Могла ли Сюзанн после разговора, который состоялся между ними накануне, понять, что Аньес по-настоящему чувствует себя счастливой.

Под конец ужина в маленьком модном ресторанчике на острове Сен-Луи она призналась своему новому приятелю, считая это необходимым:

– Мне кажется, мы смогли бы узнать счастье вместе. Но я полагаю, Вы достаточно опытны, чтобы понять, что до этого дня я не принадлежала никому. Это, наверное, должно показаться смешным такому мужчине, как Вы?

– Напротив, это прекрасно. Вы будете только моей… с этого вечера!

– Вы хотите этого, Жорж?

– Может ли быть иначе?

Когда он провожал ее домой на рассвете, она уже не была прежней Аньес, она была женщиной… Счастливой женщиной.

В чем же все-таки заключается счастье женщины?

Аньес спрашивала себя в тишине перед алтарем, действительно ли она была виновата в том, что так легко поддалась искушению плоти? Разве каждая женщина не имеет права на это счастье, разве она не должна принимать его, когда оно приходит, пусть даже это и противоречит морали, в которой она воспитана? Сколько женщин, не осмелившись нарушить определенные законы общества, потом горько сожалели об этом в продолжение всего своего бесцветного существования. Нет, не стоит раскаиваться в том, что она подчинилась главному закону природы.

Вдруг Аньес подняла голову… Она заметила двух маленьких старушек-пансионерок из женского корпуса монастыря, которые зашли в хор через низкую дверь, расположенную позади главного алтаря. Одна держала в руке метелку из больших перьев и тряпку, другая с трудом тащила приставную лестницу.

Одну из них Аньес сразу узнала, потому что видела ее каждый раз, когда Элизабет приводила ее с собой в часовню.

Несмотря на свои семьдесят пять лет, женщина с усердием исполняла обязанности ризничей. Ее звали Фелиция. Вторая, помоложе, была, вероятно, случайной помощницей, которой Фелиция громким голосом давала указания. Это могло показаться неуместным возле светильника, который был постоянно зажжен у дарохранительницы. Но Фелиция не обращала внимания ни на светильник, ни на присутствие незнакомки в часовне. Да и с чего бы этим утром она изменила своим привычкам и сделалась молчаливей, чем обычно? Разве она была не у себя дома в этой часовне? Эти канделябры, эта вышитая скатерть, покрывающая алтарь, этот колокольчик для служения мессы, поставленный у основания третьей гранитной ступени, общинный стол, кафедра, бедно украшенная резьбой, суровые исповедальни – разве не стало все это для нее домашней обстановкой?! Ведь находила же она нормальным сказать своим кисловатым голосом помощнице:

– Особенно хорошо держите лестницу, мадам Эдокси, когда я буду вытирать младенца Иисуса! Мать-настоятельница сказала мне вчера, что это настоящий позор – позволить ему покрыться таким слоем пыли в руках Пресвятой Девы! Я ей ответила, что мне никогда не удавалось прилично почистить его без лестницы! Я его очень люблю, этого маленького Иисуса, но я не хотела бы сломать ногу из-за рвения к чистоте! Младенец Иисус тоже этого не выдержит!

Мадам Эдокси собрала все силы своих семидесяти лет и вцепилась в лестницу, по которой начала взбираться ее старшая подруга.

Глядя на этих двух старух, служительниц Божьего Дома, Аньес не могла не задать себе вопрос: испытали ли Фелиция и Эдокси в то время, когда были молодыми и красивыми, ту же слабость перед желанием? Узнали ли они радости любви? Какие секреты, какие драмы, может быть столь же мучительные, как та, которую теперь переживала Аньес, прятались за их почти что детской безмятежностью?

Не обращая больше внимания на старух, Аньес спросила себя с тревогой, каким чудом ей удастся освободиться от мутного прошлого, неотступно ее преследовавшего? Уже прошлое, очень нелегкое прошлое, в ее-то возрасте…

В одну ночь Жорж стал для нее всем. Проходили счастливые недели. Она жила только для него. Инстинкт плоти развивался в ней с такой неистовой силой и необузданностью, что она совершенно теряла голову. Изо дня в день она все больше отдавалась удовольствию, даже не задавая себе вопрос, кем был на самом деле тот, чьей любовницей она стала?

Значительная разница в возрасте (он был почти на двадцать лет старше ее) лишь придавала этому мужчине авторитет, который она не собиралась оспаривать.

С первых дней их связи он настоял на том, чтобы она оставила профессию манекенщицы, тактично, но твердо дав понять, что у него достаточно средств, чтобы удовлетворить ее нужды. Аньес пыталась протестовать:

– Жорж, любовь моя, я не хочу, чтобы ты содержал меня! Я должна продолжать зарабатывать себе на жизнь: ни за что на свете я не хотела бы быть обузой для тебя… Я люблю тебя!

– Я это знаю…

Он знал всегда все. Он все угадывал. Она чувствовала, что не способна спрятать от него что-либо, кроме, пожалуй, одного секрета: даже ему она никогда не говорила об Элизабет. Много раз она хотела рассказать ему о сестре, но всегда в последнюю секунду какая-то сила удерживала ее. Она сама не знала, почему у нее возникало ощущение, что в таком признании было что-то кощунственное. Жорж не исповедовал никакой религии, он не понял бы того величия духа, которое несла в себе смиренная жизнь маленькой служанки бедных. К тому же, он был слишком избалован успехом, чтобы суметь проникнуться сочувствием к обездоленным старикам.

Аньес сказала ему, что она сирота и у нее совсем нет родственников. Было похоже, что это доставило ему настоящее удовлетворение: значит, она будет полностью принадлежать ему.

Но Аньес, храня молчание, продолжала втайне регулярно приходить на авеню дю Мэн. И Элизабет, всегда заботящаяся о счастье и благополучии своей сестры, не могла не заметить:

– Аньес, ты похорошела в последнее время и выглядишь веселее. Ты довольна своим домом моделей?

– Очень!

Зачем признаваться, что она не работала там уже несколько недель? Пришлось бы назвать причину, а причиной был запрет Жоржа. Как объяснить сестре существование любовника? Элизабет могла допустить присутствие мужчины в жизни сестры, только если бы этот мужчина был ее супругом.

Аньес оказалась стиснутой двойным обетом молчания по отношению к двум самым близким для нее людям. Она пробовала убеждать себя, что такое существование продлится только до того дня, когда Жорж, который, казалось, все сильнее и сильнее влюблялся в нее, однажды скажет:

– В конце концов, не свободны ли мы оба? Наша любовь сильна, почему бы нам не пожениться?

Этот день стал бы самым прекрасным в жизни Аньес: она смогла бы, наконец, объявить Элизабет счастливую новость о своем браке с мужчиной, которого любит, а Жоржа познакомить со своей единственной сестрой.

Но проходили недели, месяцы, а любовник ничего не хотел менять в их отношениях. Они по-прежнему встречались по вечерам в маленькой комнате-мансарде, с которой Аньес решила не съезжать по совету Жоржа. Он говорил:

– Оставайся здесь, пока я не найду квартиру, о которой мы мечтаем. По крайней мере эта комнатка создает иллюзию «своего угла».

Собственного жилья у Жоржа не было. Он жил в отеле. Вначале это удивило Аньес, но он быстро успокоил ее:

– До того, как мы повстречались, я всегда вел жизнь холостяка. Отель для меня удобен: там мне не о чем заботиться. Ведь это невыносимо для одинокого мужчины – возиться с домашними делами! Ты первая женщина, которая в моей жизни – больше, чем приключение. До нашего знакомства у меня был непреложный принцип – иметь только очень короткие связи… Здравствуй – до свиданья, – и больше мы не знаем друг друга! С тобой, я сразу понял, это будет иначе, ты не такая, как другие… Ты меня понимаешь?

– Да, дорогой.

– К тому же я начинаю менять свой взгляд на уклад нашей семейной жизни. Я прекрасно знаю, что нам нужно будет найти квартиру. Одна проблема: это нелегко!

– Почему ты всегда был против того, чтобы я приходила к тебе в отель?

– Я предпочитаю встречаться с тобою здесь: это так романтично.

– Но ведь, моя комната для прислуги не имеет ничего общего с дворцом!

– Может быть… Но, несмотря ни на что, ты все прекрасно устроила: это настоящее гнездышко влюбленных.

– Это единственная причина? После короткого раздумья он ответил:

– В этом отеле я встречался со многими женщинами, которые приходили туда только на одну ночь… Не хочешь же ты, чтобы с тобой обращались, как с ними, и служащие отеля или ночной консьерж провожали тебя взглядами, принимая за одну из них?

– Мне все равно, что подумают другие! Я тебя люблю и этого достаточно… И, потом, ты мог бы поменять отель…

– Скоро будет три года, как я живу в этом отеле, в конце концов, мы свыклись друг с другом!

У Аньес было только одно право: звонить в отель и просить комнату номер 24. Она не отказывала себе в этом праве: у нее, как и у всех настоящих влюбленных, было чувство, что мужчина был очень далек от нее, если он не был рядом. Со странным чувством удовлетворения она, набрав номер отеля, говорила стандартные фразы:

– Соедините меня с месье Вернье. Это его жена. Жорж так и советовал ей:

– Когда ты мне звонишь, бесполезно называть имя: оно не касается никого в отеле. Для меня намного важнее, что они тебя считают моей женой. Ни одна женщина до тебя не имела права назваться мадам Вернье. Разве это не доставляет тебе удовольствия?

Аньес так быстро усвоила привычку быть «его женой», что в конце концов поверила в то, что она действительно ею стала.

Переходы из одного дома моделей в другой позволили ей обзавестись хорошим гардеробом. Но мода менялась так стремительно, что в каждый новый сезон она готова была сказать, как все француженки, которые хотят оставаться элегантными: «Мне нечего одеть!» Элегантность была необходима Аньес по трем причинам: во-первых, это было ее врожденным свойством, во-вторых, она не должна была разочаровывать Элизабет и сестер-монахинь в каждый из своих приходов, в-третьих, и это было главным, она хотела нравиться Жоржу, который смотрел только на хорошо одетых женщин. Разве его жена не должна выглядеть лучше, чем все остальные? Для Аньес было трудным делом – постоянно обновлять свой гардероб. Сбережения, которые ей удалось скопить благодаря множеству маленьких ежедневных жертв в те годы, когда она жила одна, таяли с неумолимой скоростью.

Она должна была также признаться себе в том, что, несмотря на значительные финансовые средства, которыми, по-видимому, располагал ее любовник, он совсем не был щедр с ней. Впрочем, он не был щедрым ни с кем: его натура побуждала его думать о себе прежде, чем думать о других. Эгоист? Скорее это проявлялось у него бессознательно… Скупец? Только не в тех случаях, когда речь шла о посещении шикарных ресторанов или модных ночных кафе в обществе своей очаровательной подруги. Тогда он тратил без счета, вынимая из кармана пачки денег. Он раздавал чаевые налево и направо, как будто стремился прежде всего завоевать уважение официантов.

На этом его щедрость заканчивалась: наряды Аньес, плата, даже очень скромная, за квартиру на бульваре де Курсель, текущие расходы по хозяйству полностью ложились на плечи молодой женщины. Жорж проводил все ночи в постели Аньес, но ему никогда не приходила в голову мысль спросить свою подругу, не испытывает ли она недостатка в деньгах. А ведь это он настоял на том, чтобы она оставила свою работу. Положение Аньес стало критическим. Но ни за что на свете она не хотела признаться в своих трудностях любовнику: Аньес была убеждена, что мужчина перестает любить женщину, когда она становится для него обузой.

Жорж никогда не дарил ей никаких подарков, никогда не посылал ей даже самых скромных цветов. Аньес и не думала упрекать его в этом, никогда ни на что не жаловалась: она чувствовала себя счастливой рядом с ним!

Однажды вечером он очень удивил ее, сказав, оплачивая большой счет в ночном клубе:

– Возьми: это тебе. Я провернул сегодня выгодное дело. – И он опустил в ее сумочку пачку банкнот. Она хотела вернуть деньги, протестуя:

– Я люблю тебя не ради денег, дорогой!

– Ты меня любишь ради меня. Ты мне это уже говорила, и я тебе верю. Ну, а если мне приятно сделать тебе маленький подарок?

Возвратившись к себе, она обнаружила в сумочке сто тысяч франков. Возникшее было чувство стыда отступило перед другим, более приятным чувством. Тот, кого она называла «мой» Жорж, любил ее не только в постели, он заботился о ней. И она упрекнула себя в том, что втайне плохо судила о нем, по достоинству не оценив его любви.

Две недели спустя при обстоятельствах, почти аналогичных, он снова сунул в ее сумочку пачку денег. В этот раз речь шла о двухстах тысячах франков.

Наконец, в третий раз он вручил ей еще один подарок такой же значимости, как и предыдущий: в сумме это составило полмиллиона. Она не могла удержаться от вопроса:

– Ты, наверное, считаешь меня девушкой «люкс»?

– Это тебе льстит?

– Конечно, нет!

– Ты не права, поверь мне! Нет такой честной женщины, которая не мечтала бы быть похожей на нее хоть раз в жизни. Ты увидишь, что станешь менее непреклонной…

– Это было бы удивительно для меня! Во всяком случае, дорогой, я запрещаю тебе разоряться ради меня.

– Ты забавная девочка, моя малышка Аньес! Такую, как ты, сейчас редко встретишь! Ты нравишься мне все больше и больше!

Пятьсот тысяч франков позволили Аньес обновить гардероб. Но главным было не это. Она была особенно счастлива ощущать деликатность своего любовника, который, ни о чем не спрашивая, помог ей поправить ее денежные дела. Но одна мысль все-таки не давала ей покоя:

– Послушай, дорогой, когда же я смогу вернуть тебе все эти деньги?

– Неужели ты действительно собираешься мне их возвращать? Я же тебе сказал, это были подарки… Если в один прекрасный день ты разбогатеешь, ты поступишь точно так же, вот и все!

– Скажи, почему ты все-таки настаиваешь на том, чтобы я ничего не делала? Ведь так я быстро разленюсь и буду думать только о любви.

– Это только потому, что я люблю тебя!

– Если бы я работала, я могла бы не только покрывать свои расходы, но и помочь тебе в покупке квартиры.

– Ты долго еще будешь надоедать мне своей профессией манекенщицы? Я считаю, это не профессия вообще. Она не приносит никакого дохода в сравнении с потраченными часами и той усталостью, без которой у вас не обходится. Если действительно будет нужно, чтобы однажды ты снова устроилась на работу, то позволь мне найти для тебя что-нибудь прибыльное. Гордись моим здравым смыслом и доверься мне.

Шли месяцы. Аньес не получила больше ни одного подарка. Почти каждый вечер они посещали такие места, где люди собирались, чтобы потанцевать, выпить, но, главным образом, чтобы показать себя.

– Ты заметила, каким пользуешься успехом? – сказал он ей однажды. – Все мужчины смотрят на тебя, а все женщины завидуют…

– Это благодаря тебе, дорогой…

В один из вечеров Аньес заметила, что Жорж впервые (раньше он всегда платил наличными) подписал ресторанный счет, который представил ему метрдотель, говоря:

– Вы меня знаете давно, с того времени, как я появился у вас впервые! Передайте вашему шефу, чтобы он предоставил мне его в следующий раз.

На следующий день он повторил то же самое в ресторане, где они ужинали, и в ночном баре, куда они пошли потом.

Всю неделю Жорж поступал таким же образом: подписывал счета, но всегда в разных местах. Похоже было, что, поставив свою подпись где-нибудь на счете, он больше не собирался показываться в этом заведении. Аньес начала испытывать от этого некоторую неловкость. Но доводы Жоржа всегда были настолько убедительными, что она не осмеливалась высказать ему даже малейшего сомнения. Если он выбрал этот метод отсрочки платежей, значит на это у него были свои причины.

Тем не менее, она чувствовала, что он очень озабочен. Его озабоченность не давала покоя и ей. В последние вечера он казался ей еще более хмурым, чем обычно, и их отношения становились все более напряженными, несмотря на все усилия, которые она прилагала, чтобы казаться веселой и счастливой. Когда они возвращались в квартиру на бульваре де Курсель, он делал вид, что она надоела ему. После того, как она в течение последних недель щедро расточала ему свои ласки, ставшие для нее привычными, и с которыми она не могла больше расстаться, он, казалось, больше не придавал никакого значения своему присутствию в постели возле нее. Она видела, как он угрюмо поворачивался на другой бок, засыпая, в то время, как она, внезапно лишенная телесного наслаждения, грустно охраняла сон того, кто дарил ей минуты счастья. Наконец, не в силах больше выносить это безразличие, отчаявшись и не сдерживая себя больше, она спросила его:

– Я тебе уже надоела?

– Дело не в этом, – ответил он спокойно.

– Тогда в чем же?

– Ты непременно хочешь знать?

– Разве ты не повторял мне много раз, что я твоя жена? Разве я не должна разделять твои печали и твои радости? У тебя неприятности в делах?

– Пожалуй…

– Чем я могу тебе помочь?

– Ты действительно хочешь мне помочь?

– Я готова сделать все, что угодно, лишь бы вернуть себе твою любовь. Я так в ней нуждаюсь! Разве ты не понимаешь, что я сойду с ума, если ты меня разлюбишь?

– Тогда слушай… Мои дела – дрянь. Таможенные барьеры постепенно отменяют, а значит, моему экспорту-импорту приходит конец. Таким образом, я на пороге…

– На пороге чего?

– Разорения, вот чего!

– Но не думаешь же ты, что это серьезнее, чем если бы мы перестали любить друг друга?

– Любовь в мансарде, даже в такой хорошенькой, как твоя, – этого недостаточно в наше время. Ты прекрасно знаешь, я не романтик, а человек, который твердо стоит на земле и который может любить только тогда, когда у него есть деньги. Нам нужны деньги… И как можно быстрее! Иначе у меня будут большие неприятности… У меня долги…

– Если бы только я могла вернуть те деньги, которые ты мне дал! К несчастью, я их уже потратила, чтобы быть элегантной и нравиться тебе.

– Ты могла бы вернуть мне их быстро и без особого труда.

– Как?

– Если ты сделаешь то, о чем я тебя попрошу, мы очень быстро выйдем из этого неприятного положения, и я смогу поправить свои дела… Слушай! Сейчас у тебя есть все необходимое, чтобы быть элегантной и нравиться не только мне, но и другим… Ты будешь не первой женщиной, которая помогает таким образом своему мужу в трудный момент… Этим, в большей или меньшей степени, занимаются сегодня все умные женщины. Главное – не слишком утруждаться. Например, если ты завтра оденешься пошикарнее, я смогу представить тебя одному человеку, с которым меня связывают деловые отношения. Этот господин сказочно богат, и я знаю, что он меня уважает. Этот мешок с деньгами мог бы выдать мне кредит на новое дело, которое я хочу запустить.

– Какое дело?

– Снек-бар. Они повсюду пользуются успехом, эти заведения! В них полно народу! Мы могли бы управлять делами, ты и я. Тогда мы работали бы вместе и не расставались целый день. Тебе это нравится?

– Конечно!

– Но у этого господина есть один недостаток: у него другие заботы. Нужно, чтобы ты убедила его в необходимости подписания соглашения со мной. Можешь не сомневаться: тебе это удастся! Ты без труда одержишь над ним верх, не заходя слишком далеко, конечно. В нужный момент ты скажешь ему: «Если бы я была на Вашем месте, я не колебалась бы… Я дала бы кредит Жоржу Вернье… Это замечательный парень и он знает толк в деньгах». А если ты повторишь это еще раз, когда почувствуешь, что он взволнован тобой, я уверен, что все закончится тем, что он тебя послушает…

– Но то, о чем ты меня просишь, не очень порядочно!

– Не порядочно! А что ты скажешь на то, что этому человеку все равно нужно поместить свои деньги куда-нибудь, как всем тем, у кого их слишком много? Что же плохого в том, что ты посоветуешь ему вложить деньги в дело, которое начинает твой муж? Не мошенник же я, как ты думаешь?

– Нет, дорогой… Но если он влюбится в меня?

– Я на это и рассчитываю! Разве ты не очень хорошенькая женщина? Нужно, чтобы он влюбился в тебя. Это необходимо! И тогда мы сделаем все, что захотим…

Она посмотрела на него с ужасом:

– Но ты ведь не попросишь меня стать его любовницей?

– Я же говорил, что берегу тебя только для себя одного! Единственное, что ты могла бы сделать, так это несколько раз выйти с ним в свет: вы могли бы пойти пообедать или поужинать, даже потанцевать в ночном кафе… Но, само собой разумеется, ты будешь избегать тех заведений, где нас видели вместе…

– А ему не покажется странным, что ты позволяешь мне бывать с ним в свете?

– Да нет же… Он не будет знать, что мы живем вместе! На этот раз она оцепенела, утратив способность говорить.

Сделав вид, что не замечает ее состояния, он продолжал:

– Если бы он узнал, что ты моя жена, он отнесся бы к нам с недоверием. Завтра я представлю ему тебя просто как хорошенькую женщину, свою знакомую.

– Значит, ты публично отречешься от нашей любви?

– Я ни от чего не отрекаюсь, моя малышка Аньес. Наши отношения никого не касаются, вот и все! Эх, не нужно было нам появляться вместе там, где проходят деловые встречи… Я подумал о «Фуке», вот подходящее место. Там бывает весь Париж… Я мог бы назначить ему встречу на пять часов, чтобы тщательно обсудить с ним мое дело… Ты войдешь в ультрашикарном туалете в шесть часов и станешь искать столик по соседству с нашим. Узнав тебя, я поднимусь, чтобы поприветствовать и представить месье Дамэ, это его фамилия… В это время наверняка не окажется свободного столика, и я предложу тебе сесть за наш. Ты согласишься. По воле случая, именно в этот вечер у тебя не будет ни с кем встречи: ты будешь свободной женщиной! Я тебя представлю как манекенщицу. Дамэ – один из тех мужчин, которые приходят в восторг, услышав это слово, которое считают магически красивым: «манекенщица!» Мы поболтаем втроем о том, о сем минут десять; я посмотрю на часы и быстро встану, внезапно вспомнив, что мои дела обязывают меня покинуть вас! Как хорошо воспитанный человек, я оплачу счет перед тем, как откланяться, и вы останетесь тет-а-тет. Этот добрый малый будет восхищен и пригласит тебя поужинать. Несколько секунд ты будешь в нерешительности, но, в конце концов, согласишься. Затем вы могли бы прекрасно посидеть в каком-нибудь ночном ресторане.

– А потом?

– Потом? Он проводит тебя до самой двери этого дома. У него прекрасная машина. А ты позаботься о том, чтобы дать ему понять, что живешь одна, но что ты серьезная женщина. Узнав твой адрес, как хорошо воспитанный человек (а я его считаю таким), он пришлет тебе цветы перед тем, как позвонить и вновь пригласить поужинать в тот же вечер.

– Что мне ответить?

– Что ты согласна, разумеется!

– А ты? Где ты будешь весь этот вечер?

– Я буду ждать тебя здесь, читая детективный роман.

– Ты давно уже мечтаешь о новом деле?

– Довольно давно…

– И ты убежден, что тебе не справиться без моей помощи?

– Дамэ упрям в делах, но в присутствии хорошеньких женщин он теряет голову.

Какое-то мгновение она молчала перед тем, как спросить:

– И как долго я должна буду оставаться с ним?

– Ну, я не знаю… Это не так важно, поскольку я буду ждать тебя здесь… Не делай слишком озабоченного вида, когда будешь расставаться с ним!

– Сколько лет этому мужчине?

– Это тебя очень интересует? Он еще довольно молод, не вульгарен, и его разговор не лишен занимательности. У него великолепная квартира на авеню Фош. Я был там два раза: она шикарно обставлена! Если вы станете друзьями, и он пригласит тебя в гости, не раздумывай! Ты ведь обожаешь хорошие вещи, а то, что ты увидишь, приведет тебя в восторг!

– Дорогой… А не опасно ли то, о чем ты меня просишь?

– Прежде всего, я не прошу тебя ни о чем! Я просто подсказал средство, которое позволило бы нам выйти из затруднительного положения… А в чем, собственно, по-твоему, заключается опасность?

– Этот человек может узнать, что мы любим друг друга и живем вместе.

– Он об этом не узнает… Я говорил ему как-то, что живу в отеле, ему известен мой адрес. О существовании нашего гнездышка он даже не подозревает. Видишь, как полезно иметь два дома!

– Вижу…

Хотя Жорж предусмотрел все до мельчайших подробностей, Аньес волновало предстоящее свидание. Она пыталась убедить себя в том, что ничего страшного не произойдет. Несколько встреч с незнакомцем ни к чему ее не обяжут. А она окажет неоценимую услугу любимому человеку, который в трудную минуту помог ей.

Но ни на секунду она не задумывалась над тем, что: «Если Жорж требует от нее подобного, значит не любит ее, а только приятно проводит с ней время, что все то, что их связывает – это не любовь, а всего лишь увлечение, страсть, что он одержал над ней полную моральную и физическую победу: она не могла уже больше обойтись без него».

Когда Жорж замолчал, она сказала ему с безропотной покорностью, которую изо всех сил старалась спрятать под улыбкой:

– Я тебя очень хорошо поняла, дорогой… Завтра в шесть часов я буду в «Фуке».

Встреча прошла так, как и предвидел Жорж. Через полчаса после знакомства Аньес осталась наедине с богатым мужчиной…

Жорж лежал в постели и читал детектив, когда вошла Аньес. Он посмотрел на часы.

– Три часа утра. Ты не скучала? И добавил приветливо:

– Добрый вечер, дорогая…

Он внимательно оглядел ее и сразу же увидел: ничего из того, что он ожидал, не случилось. Но выражение лица молодой женщины изменилось: оно выражало тоску. Долгим взглядом Аньес посмотрела на него и заплакала. Внезапно она упала на колени перед кроватью и сказала умоляюще:

– Не проси меня больше встречаться с этим человеком! Знаешь, чего он хотел только что? Чтобы я легла с ним в постель в доме свиданий. Это омерзительно! За кого он меня принял?

– Я вижу, – сказал Жорж, – ты заставила его влюбиться, поэтому он и потерял голову… Ты ведь отказала? Тогда зачем эти слезы?

– Я боюсь этого человека…

– Боишься?

– Очень! Он пытался уговорить меня… Я чувствую, он готов на все, лишь бы я ему принадлежала.

– Короче говоря, он пообещал много! – заключил Жорж. – Но ты, по крайней мере, говорила обо мне?

– Когда ты ушел, я сказала, что тебе нужен инвестор для начатого тобой дела, что ты заслуживаешь поддержки. Больше я не возвращалась к этой теме… Он очень подозрителен…

– Ты прекрасно сделала. Завтра снова поговоришь с ним обо мне.

– Завтра?

– Он назначил тебе свидание?

– Да…

– В котором часу?

– После обеда, в три часа…

– И где же?

– В «Фуке»…

– Снова? Ему там понравилось!

– Я не пойду!

– Никто тебя не заставляет, дорогая! Ты можешь делать все, что тебе захочется. Хотя, если ты с ним не встретишься, я потеряю всякую надежду на получение кредита…

– Жорж, этот человек мне неприятен!

– Тогда не стоит об этом больше говорить! Будем считать, что это дело мертвое… Жаль! Оно могло бы нас спасти… Мне нужно будет подыскать что-нибудь другое…

– Ты, наверное, смог бы найти еще одного вкладчика…

– Но не такого солидного! Кстати, я не успел сказать тебе вчера: чтобы возвратить часть долга и успокоить некоторых кредиторов, я должен был продать машину… К сожалению, я продал ее невыгодно… Так бывает всегда, когда поджимает: покупатель чует это сразу!

– У тебя нет больше машины?

– Нет.

– О Жорж! Тебе ее, должно быть, ужасно не хватает!

– Мне нужно привыкать ходить пешком или ездить в метро…

– Я этого не хочу! Тебе так шло сидеть за рулем американского автомобиля! И я любила этот автомобиль… Он так много значил для меня! Ты помнишь: в нем ты меня обнял в первый раз…

– Не будем больше говорить о прошлом, ладно?

– Я клянусь тебе, я устроюсь так, чтобы ты смог купить себе другой…

– Правда? И как тебе это удастся?

– Я не знаю…

– Есть только один выход: получить кредит у Дамэ. Но не будем больше говорить об этом! А сейчас, моя малышка, быстро раздевайся! Я жду тебя…

Он любил ее так, как не любил никогда раньше. Удовлетворенная, уставшая, счастливая, снова обретя в нем любовника, она прошептала прежде, чем заснуть:

– Я думаю, ты прав, любовь моя… Нужно, чтобы я пошла завтра в «Фуке»…

– Спи… Мы так счастливы!

На следующий день Аньес вернулась только к 9 часам вечера. Он встретил ее словами:

– Я закончил читать детектив. Это потрясающе! Нужно, чтобы ты тоже его прочитала…

Продолжая говорить, он снова, как и накануне, внимательно осмотрел ее: она выглядела уставшей. Упав в кресло, Аньес сказала:

– Дай мне сигарету…

Поднося зажигалку, он произнес, чеканя каждое слово:

– Надеюсь, он вел себя корректно?

Она явно колебалась перед тем, как ответить:

– Да…

– Тебе удалось поговорить с ним о моем проекте?

– Да… Думаю, он финансирует тебя, но при одном условии…

– Каком?

– При условии, что я стану его любовницей…

– Как? Я не понимаю… Я не понимаю, зачем он ставит подобное условие, ведь он не заподозрил, что мы с тобой любовники?

– Это моя вина, дорогой… Поскольку я практически ничего не знала о твоем деле, я расхваливала тебя… Увлеченная желанием убедить его, я перечислила все твои качества… Внезапно он прервал меня вопросом: «Мне кажется, Вы проявляете живой интерес к этому парню… Вы, случайно, не влюблены в него?» Начиная с этого мгновения, его поведение резко изменилось… Он дал мне понять, что находит тебя симпатичным, но этого недостаточно, чтобы он вкладывал в твое дело деньги, ведь он тебя хорошо не знает… «Очевидно, – добавил он, – если такая женщина, как Вы, настаиваете, чтобы я финансировал этого Жоржа Вернье, я мог бы прислушаться к ее мнению, но при условии, что она сама сумеет проявить себя очень понятливой по отношению ко мне…»

– Наглец! Ему выпало счастье провести два вечера подряд в обществе такой восхитительной женщины, как ты, и ему этого недостаточно? Месье нужно все, абсолютно все!.. Прекрасно! Он не получит больше ничего, потому что ты не встретишься с ним в третий раз: все кончено!

– Дорогой, я поступила глупо, я это знаю…

– Глупо? Напротив, ты сделала все, что было в твоих силах.

– Так ты на меня не сердишься?

– Почему я должен на тебя сердиться? Я сердит на этого наглеца… Мужчины гнусны: когда у них есть деньги, они воображают, что им все позволено! Однако, заметь, мы не первая пара, стесненная финансово, которая оказывается перед подобной дилеммой: или жена жертвует собой в полном согласии со своим мужем, который закрывает на это глаза, и они спасают дело, или они предпочитают не наносить ни малейшего ущерба супружеской верности и остаются в нищете…

– Но как поступить нам, чтобы выжить?

– Этого я не знаю…

Вдруг она заметила два чемодана, плохо скрытые за занавеской гардероба.

– Что это за вещи?

– Это все, что у меня осталось! – ответил он, улыбаясь. – Личные вещи, которые удалось спасти: три или четыре костюма и белье… Я должен был оставить остальное в отеле под залог, пока смогу оплатить счет.

– У тебя там счет, бедный Жорж!

– Я хотел скрыть это от тебя, но решил, что ты упрекнешь меня в этом. Мне даже послышалось, что ты говоришь: «Они выгоняют тебя из отеля, потому что у тебя нет больше денег? Тогда живи у меня, Жорж!» Не превратилось ли «у меня» за несколько месяцев в «у нас»? И я решил прийти до того, как ты мне это скажешь! Я хорошо поступил, правда? А разве плохо, что мы больше не расстанемся и теперь будем жить всегда вместе, как настоящие муж и жена… Ведь это то, чего ты хотела, правда?

– Должен сказать тебе, что мне нужно ненадолго уехать…

– Уехать? Куда?

– За границу, чтобы попытаться там поправить свои дела… Во Франции так мало возможностей выкарабкаться!

– Ты меня увезешь с собой?

– Я не думаю, что это возможно, особенно вначале… Может быть, через три или четыре года, когда я снова буду обеспечен финансово, ты сможешь приехать ко мне.

– Три или четыре года?! И ты думаешь, что я смогу прожить их без тебя? Это невозможно!

Мысль о том, что они могут расстаться, потрясла ее. Она решительно посмотрела на него.

– Почему ты смотришь на меня так? – спросил он.

– Потому что я готова на все, только бы не потерять тебя!

– Не говори глупостей, дорогая… Завтра утром я встречусь с одним своим другом, это действительно друг, он поможет мне устроиться на одном предприятии, которое открывается в Камеруне.

– Жорж, ты не сделаешь этого!

– Я должен это сделать, моя малышка Аньес!..

На следующее утро он вышел раньше обычного. Уходя, он сказал:

– Я вернусь поздно…

Время шло, а Жорж не возвращался. Аньес приходила в ужас от одной мысли, что он ушел от нее навсегда, лишив ее возможности наслаждаться его ласками, его прикосновениями, его телом. Ее природная чувственность, которую она подавляла годами, повинуясь морали, не могла больше сдерживаться. Она нуждалась в любви человека, которого боготворила, без которого жизнь ее теряла всякий смысл.

Когда он вошел, она бросилась, охваченная трепетом, в его объятия и закричала:

– Наконец!

И добавила тихо, почти шепотом:

– Я так боялась, что ты не вернешься…

– Признаюсь, я думал об этом… Но я тебя слишком люблю!

И он пылко обнял ее.

Она заметила, что лицо его осунулось, выглядел он очень усталым.

– Садись, – сказала она. – Осталось немного виски: это должно тебя подбодрить.

Пока он пил, она сидела у его ног, положив голову ему на колени, как рабыня, влюбленная в своего хозяина:

– Расскажи мне, как прошел день.

– Катастрофически! Представь себе, мне сказали, что я слишком стар для Камеруна…

Она подняла голову, пораженная:

– Слишком стар? Ты?

– Да… Они больше не хотят посылать туда людей старше тридцати пяти лет…

Минуту спустя она улыбнулась:

– Так будет лучше, потому что ты останешься со мною…

– Без единого франка в кармане?

– Мы станем богатыми! Я много передумала, пока ждала тебя… Ты помнишь, я рассказывала тебе об одной моей подруге, ее зовут Клод?

– Нет…

– Ну вспомни! Я тебе говорила, что она работала манекенщицей со мной в те годы, когда я только начинала работать…

– Возможно… И что же?

– Представь себе, я узнала несколько дней назад, просматривая журнал мод, что она открыла новый дом моделей… Я хочу сходить к ней завтра…

– Я запретил тебе даже думать о профессии манекенщицы!

– Речь вовсе не об этом. Я знаю, что ты не хочешь видеть меня снова манекенщицей… Я и сама не хочу этого! Напротив, если бы я смогла заняться поставкой одежды клиентам, меня бы это вполне устроило… Я бы справилась с этим; почему бы не попробовать?

– Если так, то это меняет дело… Только ты заблуждаешься, думая, что твоя давняя подруга ждет тебя одну! Она, должно быть, не испытывала недостатка в подругах!

– Но мы очень хорошо ладили с ней… Я пойду к ней завтра…

– В данной ситуации я не могу тебе помешать…

На следующий вечер она вернулась с сияющим лицом:

– Все в порядке, дорогой! Я виделась с Клод. Она обрадовалась моему приходу и сказала, что само Небо послало ей меня, что ей действительно нужна знающая женщина, потому что она перегружена. Дела ее дома моделей пошли в гору. И знаешь, почему? У нее хватило разума сделать цены доступными… Я начинаю завтра в десять часов и буду свободна все вечера, начиная с семи часов, плюс суббота и праздничные дни. Это мечта!

– Она тебе уже сказала о твоем жалованьи?

– Для начала у меня будет стабильный оклад, не очень высокий, но все-таки сносный: восемьдесят тысяч франков в месяц. К этому нужно добавить проценты от продажи, которую я буду осуществлять. Она мне сказала, что если меня не испугают трудности, то я легко смогу заработать двести тысяч, а если я не поленюсь, то смогу увеличить эту сумму в летние и весенние сезоны до четырехсот тысяч… Ты можешь себе представить? Четыреста тысяч в месяц! Мы будем спасены! И если только тебе снова удастся найти работу, мы будем сказочно богатыми!

Он посмотрел на нее со странным выражением лица: его гримаса выражала легкое недовольство.

– В общем и целом, – сказал он, – ты будешь в большом выигрыше?

Она покачала головой и принужденно улыбнулась:

– Иногда такое удается!

– Ну, хорошо, – сказал он, пожимая плечами, – ловим удачу, поскольку она улыбнулась нам. А как называется дом моделей твоей подруги?

– Клод Верман.

– Не очень известное имя.

– Не беспокойся: она быстро добьется успеха!

– Короче говоря, нам ничего больше не остается, как пожелать удачи фирме Клод Верман. И какую должность ты будешь занимать?

– Я буду принимать клиентов.

– Я начинаю верить, дорогая, что ты сможешь добиться успеха…

Пролетел первый месяц, в конце которого Аньес принесла сто восемьдесят тысяч франков.

– Это только начало, – объяснила она радостно. – В ближайший месяц я заработаю намного больше. Заработок будет подниматься по мере того, как я буду расширять свою клиентуру… Как ты находишь это платьице из набивной ткани?

Он улыбался: он выглядел довольным.

– Оно очаровательно…

– Оно от Клод…

– Почему на нем нет ярлычка? – спросил он, скорее шутливо, чем подозрительно.

– Потому что она передала мне его тайком! Ты увидишь, я буду выглядеть прекрасно, не слишком обременяя наш бюджет… Я смогу отдавать тебе все, что заработаю.

– Но я не прошу у тебя столько, дорогая!

– Нам нужно поторопиться погасить долги… Скажи мне правду: сколько ты еще должен?

– Около миллиона…

– Мы его добудем. Затем мы подумаем о машине, которую я тебе обещала.

– Ты серьезно, дорогая?

– У тебя обязательно должна быть машина, мой любимый! Это тебе поможет занять видное положение в обществе. Ты видел в газетных объявлениях, как много людей желает иметь автомобили?

Еще через месяц Аньес положила на маленький столик в мансарде триста тысяч франков, в третий раз – четыреста и, с этого времени, она легко держала взятый темп. В четвертый она уже могла спросить своего любовника:

– Надеюсь, мы рассчитались с долгами?

– Почти…

– Теперь мы можем начать откладывать на машину. Сколько нам придется заплатить за такую, какая была у тебя?

– Это зависит от того, новая она или подержанная.

– Почему бы и не новая?

– Но, дорогая, не охвачена ли ты манией величия?

– Нет. Я просто считаю, что кет ничего слишком хорошего для мужчины, которого любишь…

– Аньес, ты удивляешь меня все больше и больше!

– Не надо удивляться, Жорж! Скажи мне, сколько стоит новая американская машина с открытым верхом?

– Самой подходящей для нас будет новая «Шевроле». Ты ее видела: она такая изящная! Но стоит очень дорого, около двух с половиной миллионов… – Аньес сделала вид, что цена ее не сильно волнует. Она только спросила:

– Заплатить нужно всю сумму сразу?

– Можно заключить сделку, внеся задаток под заказ, вторую сумму – в день доставки и остаток суммы – в рассрочку или по векселям.

– А это не опасно, векселя?

– Это совершенно неопасно, когда можешь покрыть их сразу по представлению… К несчастью, в моем теперешнем положении я не смогу взять на себя подобный риск… Нужно, чтобы кто-то дал за них поручительство…

– Что это означает?

– Что это лицо взяло на себя обязательство, если я не смогу уплатить по одному из них, заменить меня.

– Могла бы я быть этим лицом?

– Разумеется… Только я не хочу впутывать тебя в это.

– Разве я не твоя жена?

– Да, дорогая, но…

– Завтра мы внесем этот задаток… Пятьсот тысяч, этого будет достаточно?

– С лихвой!

Он посмотрел на нее, состроив гримасу удивления с оттенком насмешливости. Как бы выражая сомнение, он спросил:

– Но… где ты возьмешь еще и эти деньги? Это невозможно… Ты же их не печатаешь?

– Это один из маленьких сюрпризов, которые я для тебя приготовила… Я провернула в последнюю неделю очень выгодное дело для моего дома моделей с иностранными покупателями и получила свои комиссионные… Завтра, дорогой, ты пойдешь заказывать машину. Что бы ты сказал о лазурно-голубой!

– Рядом с ней ты будешь выглядеть еще прекраснее.

– Решено, наша машина будет лазурно-голубой… Десять дней спустя, в субботу, они сделали первый торжественный выезд на «их» «Шевроле», на уик-энд в Туке. Погода была прекрасная. На Аньес был светлый костюм, великолепно гармонировавший с цветом машины. Это был самый лучший день в ее жизни. Ничего его не омрачило, за исключением, правда, замечания, которое сделал Жорж на обратном пути к столице:

– Моя малышка Аньес, я чувствую себя стесненным…

– В такой день? Что же с тобой случилось?

– Я не могу смириться с тем, что вот уже несколько месяцев ты одна работаешь, зарабатывая нам на жизнь. Это унизительно для мужчины. Мне почему-то кажется, что те, кто за нами наблюдают, думают бог знает что.

– Они совсем ничего не думают, мой дорогой, они не знают, что я содержу тебя!

– Ты меня содержишь – прекрасно сказано!

– Дорогой, прости меня! Я не так выразилась…

– Да… Но те буржуа, которые будут завидовать нам, не станут стесняться в выражениях! Это все равно, что пустить на ветер репутацию мужчины!

Она закрыла его рот рукой, говоря:

– Замолчи! У тебя возникли трудности, и я тебе помогла, как когда-то помогал ты… Я тебя очень люблю и не надо портить из-за пустяков такой чудесный день!

Аньес замечала, что несмотря на прекрасную «Шевроле», вынужденное бездействие все больше тяготило Жоржа. Если так будет продолжаться дальше, все может закончиться нервным потрясением, а, может быть, и новым разрывом в их любовных отношениях. Этого Аньес не могла допустить.

Однажды, когда они возвращались из очередной поездки в Туке, она сказала ему:

– Жорж, ты не будешь возражать, если мы снова вернемся к твоей идее завести снек-бар? Это не помешало бы мне продолжать днем зарабатывать деньги в доме моделей, а ты в это время работал бы в снеке… Я присоединялась бы к тебе около семи часов вечера, к ужину, а после мы могли бы выезжать в театр…

– Просто удивительно, что ты мне это говоришь… Именно об этом я думал вчера. А ты смелая женщина, должен тебе сказать! И последовательная в достижении своих целей.

– Сколько нужно денег, чтобы начать подобное дело?

– Около трех миллионов…

– Это не так уж много! Через два месяца мы рассчитаемся за машину, и я смогу каждый месяц пополнять семейную кассу. Таким образом, мы сможем очень быстро собрать необходимые деньги… А ты, Жорж, должен как можно быстрее заняться поисками подходящего для снек-бара помещения.

– Что было бы со мной, моя малышка Аньес, если бы тебя не было рядом, кто бы вселял в меня надежду?..

– Ты снова за старое? Разве ты не счастлив? Ты умный и сильный, ты самый чудесный из любовников, у тебя есть женщина, которая только и делает, что желает тебя, ты обладаешь прекрасной машиной и мы уже выбрались из нищеты… Что же тебе еще нужно?

– Ты права: у меня есть все… Я последую твоему совету: с завтрашнего дня отправляюсь на поиски. Знаешь, как мы назовем наш снек? «У Аньес и Жоржа»!

В тот же вечер он вернулся домой сияющий:

– Дорогая, кажется, я нашел то, что нам нужно. Это небольшое кафе, хозяин которого согласен продать его… Боюсь только, что обойдется оно нам немного дороже. Но какое место!

Она ответила, улыбаясь:

– Я уверена, Жорж, ты тоже добьешься успеха. Я так счастлива, когда вижу тебя радостным!

Сейчас, стоя на коленях в часовне, Аньес со стыдом вспоминала о том лихорадочном периоде в ее жизни, когда изо дня в день растущая алчность к деньгам затмила все вокруг. Она думала лишь о том, как скопить побольше денег. Каждый месяц Аньес приносила пачки банкнот и выкладывала их перед Жоржем. Избыток материального благополучия настолько затмил его щепетильность, что он стал принимать их как должное, с небрежным удовлетворением…

Кровь застучала у нее в висках, румянец разлился по щекам. Аньес огляделась украдкой – часовня была пуста. Женщины-ризничие давно ушли, сделав свое дело…

Когда миллионы, необходимые для покупки снек-бара, были собраны, Жорж неожиданно объявил:

– Я думаю, с нашей стороны было бы безумием продолжать это дело. В Париже слишком много снек-баров. Они вырастают, как грибы, на каждом углу! Не считаешь ли ты, что было бы целесообразнее продолжать собирать деньги, чтобы купить квартиру? Разве мы с тобой не мечтали найти приличную квартиру, чтобы пожениться?

При одном упоминании о браке глаза Аньес радостно заблестели: ее никогда не покидала надежда узаконить свое положение. Не было ли это самым надежным средством привязать к себе мужчину, который удовлетворял ее чувственность? И чем больше она приносила ему денег, тем больше росло ее убеждение, что и он испытывает в ней такую же необходимость. Поэтому она с радостью приняла его предложение. И уже не какие-нибудь четыреста, а целых шестьсот, а иногда и больше, тысяч удавалось ей приносить каждый месяц.

Несмотря на упорство, ей потребовался целый год, чтобы недостающая для покупки квартиры сумма оказалась, наконец, в руках Жоржа. Цель была достигнута: он купил роскошную трехкомнатную квартиру на восьмом этаже на улице Фезандери. Кроме вестибюля, она включала в себя будуар, спальню и обширную гостиную с открывающимся сверху видом на Булонский лес. Жорж сам занялся ее благоустройством, проявив при этом хороший вкус, что совершенно покорило Аньес. Несомненно, все лучшие качества мужчины: спокойствие, элегантность, вкус, авторитет, мужественность – были у ее любовника.

Они решили отпраздновать новоселье в последние дни сентября: воздух был еще теплым, и окна могли оставаться широко открытыми на Булонский лес, который уже оделся в нежно-золотой наряд. Аньес сияла. Она попросила у Жоржа разрешения пригласить свою подругу Клод Верман, владелицу того дома моделей, в котором она зарабатывала такие большие деньги…

Немного поколебавшись, Жорж согласился. У него хватит обаяния, чтобы очаровать такую важную особу.

Аньес приготовила Жоржу еще один сюрприз, о котором объявила накануне новоселья.

– Дорогой, чтобы восстановить нарушенное равновесие за столом, нужно пригласить четвертого гостя. Угадай, кого я имею в виду?

Он помрачнел, его лицо сделалось жестким.

– Это некто, чей визит доставит тебе большое удовольствие. Впрочем, мы ему очень обязаны.

– Я не знаю… – сказал он неуверенно.

– Ты забыл ту, которая нас познакомила? Он не проговорил, а скорее пробормотал:

– Сюзанн?

– Да, дорогой! Сюзанн. Мы встретились совершенно случайно на Елисейских полях… Я переходила улицу, а она ехала в машине, в такой очаровательной маленькой зеленой спортивной машине! Я ее даже не узнала за рулем; это она меня окликнула…

– Она?

– Ну да. Она предложила мне сесть к ней в машину, а потом мы вдвоем посидели в баре.

– В каком баре?

– Я не запомнила его названия, но это было на улице Марбёф.

Жорж насторожился.

– Что она тебе рассказала?

– Что она очень счастлива. У нее есть друг.

– И чем он занимается?

– Не знаю… Но выглядит она прекрасно, к тому же у нее великолепная машина марки «Эм-Жи».

– Неужели? А ты, что ты ей сказала?

– Что у меня тоже есть друг… что я его обожаю! И добавила, что она знает этого человека, поскольку это ты! Я ей очень благодарна за то, что она познакомила нас тогда… Мне показалось, она обрадовалась, узнав, что мы живем вместе и любим друг друга… Она даже поинтересовалась, не собираемся ли мы пожениться? Я ответила, что мы уже давно об этом думаем, но сначала нужно было найти квартиру. Сейчас она у нас есть, и завтра мы празднуем новоселье… Действительно, почему бы на наше новоселье не пригласить Сюзанн? Разве не было бы чудесно снова встретиться всем вместе через два года? Если бы ты видел очаровательную улыбку, с которой она мне ответила: «Ты права, малышка Аньес… Это будет еще восхитительнее для меня, чем для тебя!» Какая милая девушка, эта Сюзанн! Я сожалею о том, что не попыталась отыскать ее раньше. Пригласив ее на наше новоселье, мы сможем отблагодарить ее за все, что она для нас сделала.

– Ты уверена, что она придет?

– Я в этом не сомневаюсь! Она согласилась с восторгом и сказала мне, что встреча с тобой доставит ей огромное удовольствие.

– Она так сказала?

– Да… Ты удивлен?

– Нет, но…

– Я дала ей понять, что она может прийти со своим другом, если он согласится. Она ответила, что он сейчас находится за границей.

Жорж задумался.

– Что с тобой, дорогой? – встревоженно спросила Аньес.

– Со мной? Ничего… – рассеянно ответил Жорж. В дверь позвонили.

– Это, наверное, ока! – воскликнула радостно Аньес и побежала открывать.

Жорж нервно закурил сигарету. Его правая рука, в которой он держал зажигалку, слегка дрожала. В соседней комнате раздались голоса. Лицо Жоржа нервно передернулось, и в эту же минуту на пороге появились Аньес и Клод Верман. Знакомство состоялось. Аньес было приятно ощущать себя хозяйкой.

– Ты что-нибудь выпьешь, Клод?

– Фруктовый сок, если можно… Ты ведь знаешь: я противница алкоголя.

Внимательно рассмотрев гостью, Жорж, приблизившись к ней, любезно произнес:

– Должен признаться, я очень рад знакомству с вами… В последнее время Аньес мне столько говорила о вас! Я очень благодарен вам за то положение, которое вы ей дали…

Клод выглядела очень уверенной в себе; она ответила не колеблясь:

– Но это так естественно! Аньес – моя подруга.

В дверь снова позвонили.

– Это Сюзанн, – воскликнула Аньес и снова побежала в вестибюль.

Это действительно была она. Радостная и пленительная, она приблизилась к Жоржу и сказала:

– Я рада снова встретиться с вами, Жорж!

На долю секунды в глазах его появился стальной блеск, но почти тотчас же взгляд его снова стал безмятежным и даже смеющимся. Он ответил:

– По-моему, Сюзанн, – это больше, чем радость: это удивительный сюрприз… Что поделываете?

– Люблю… Не правда ли, этого достаточно?

Жорж ничего не ответил.

– Дорогая, – обратился он к Аньес, – ты забываешь об обязанностях хозяйки дома! Ты еще не представила друг другу наших гостей.

– Клод Верман? Но мы давно знакомы, – сказала Сюзанн непринужденно.

– Когда-то мы все трое были манекенщицами… Вечер прошел прекрасно. В окружении трех прелестных женщин, Жорж, любезный и светский, исполнял свои обязанности за столом: подавал блюда, наливал шампанское, всегда галантно-внимательный.

Проводив гостей, он сказал Аньес: «Вечер удался на славу, на меня твоя подруга Клод произвела хорошее впечатление: она действительно женщина с головой».

– Я очень рада, что она тебе понравилась, дорогой… А Сюзанн? Как ты ее нашел спустя столько времени?

– Выглядит она прекрасно! Есть только одна вещь, которая мне не нравится в ней: эта замечательная девушка стала ужасно грубой!

– Ты думаешь?

– Это бросается в глаза! В ней все вульгарно: голос, походка, смех, манера курить… Жаль! Насколько я нахожу прекрасным, что ты продолжаешь работать с Клод, настолько мне не нравится твоя дружба с Сюзанн… Эта дружба была хороша в то время, когда вы были манекенщицами, но продолжать встречаться с ней сейчас было бы ужасно. Сюзанн больше не подходит тебе!

– Ты сердишься, что я пригласила ее?

– Нет. Ты поступила хорошо: мы обязаны были поблагодарить ее за наше знакомство… Но теперь, когда все счета оплачены, ты не должна больше встречаться с ней.

Два дня спустя, Аньес впервые покинула новую квартиру, чтобы вернуться к своим обязанностям. Взяв такси у Порт Дофин, она заметила, что зеленая «Эм-Жи» следует за ней… Уже на площади Трокадеро маленькая машина ее обогнала. Девушка за рулем притормозила, поравнявшись с ней, и спросила:

– Куда ты едешь?

Аньес, вспомнив слова Жоржа, поспешила ответить:

– В дом моделей. Я уже очень опаздываю…

– Я тебя подброшу… А заодно немного поболтаем по дороге. – И до того, как Аньес успела отреагировать, Сюзанн дала знак шоферу такси остановиться у тротуара. «Эм-Жи» была рядом с такси. Сюзанн протянула шоферу деньги:

– Сдачи не надо…

Она тут же открыла низкую дверцу кабриолета, сказав «своей» подруге:

– Садись!

Тон был жестким; это было больше, чем приглашение. Через несколько мгновений зеленая машина тронулась, увозя двух «подруг»…

Сюзанн сразу заговорила:

– У тебя много времени забирает работа у Клод?

– Ужасно…

– Удели мне пять минут, чтобы выпить со мною кофе.

– Пожалуй, я не смогу…

– Придем! Не упрямься! Я знаю Клод лучше тебя: она даже не заметит, что ты опоздала…

– Сюзанн, из-за тебя я рискую попасть в историю!

– Какую историю? Сейчас я тебе действительно расскажу историю… Она тебя заинтересует чрезвычайно… Мы поедем в то же кафе, что и позавчера: там нам будет спокойно…

Минуты три спустя они сидели за уединенным столиком в баре на улице Марбёф.

– Ах, – усмехнулась Сюзанн в полумраке бара, – ты воображала себе, что он был твоим, твой Жорж? Ты воображала, что его зовут Жорж? Прекрасно! Нет, это Боб, и это «мой Боб»! Хотя в глубине души я не очень уверена, что он мой. Он вообще не может принадлежать никому: он ничей, он хозяин, главарь, ты поняла? Это «Месье Боб»!

Вот так, будто сорвавшись с тормозов, Сюзанн выставила напоказ все бесчестье своей собственной жизни, жизни так называемого Жоржа Вернье и жизни Аньес, до которой она опустилась, сама не подозревая того. Неприглядность картины этого чудовищного разоблачения и сегодня внушала отвращение, тем более, что она возникла в памяти Аньес здесь, в том месте, где все взывало к бескорыстию, жертвенности, милосердию, искренности чувств и чистой любви.

– Итак, ты воображаешь, что, когда я представила тебя ему, все было чинно и благородно? В течение двух лет я исправно работала на него, но месье этого было недостаточно. Я крутилась хорошо, но не могла принести больше, чем приносила! Тогда он заставил меня найти себе в замену бывшую манекенщицу, вроде меня (он любит этот жанр), и я подумала о тебе. Боб тебя сразу оценил. Он сказал мне: «У нее, есть данные, но нужно будет проделать этот трюк осторожно, чтоб у нее не возникло подозрений, иначе она выскользнет из наших рук. Мне дорого обойдется ее обучение». И это правда, моя девочка, ты стоила нам дороговато: я кое-что знаю об этом, потому что это я добывала бабки! Как бы вы жили вдвоем в вашем «любовном гнездышке», если бы я не обеспечивала ваши тылы? «Я с тобой расплачусь позже, – ворковал он, – тогда она будет работать на тебя. Ты всегда будешь для меня «настоящей!» Когда дело пошло с Дамэ (идеальный клиент для дебютантки), он улыбался: «Она в наших руках, но, черт возьми, чего мне только не пришлось наговорить ей, чтобы она сделала свой первый неверный шаг! Разорение, Камерун и все эти грандиозные сцены! Но, вот что стоит труда, так это запустить эту девчонку в высший свет. Я представляю ее, работающую на Елисейских полях, в пристойной маленькой машине, впрочем, элегантной, что-нибудь вроде «Аронд», и снимающую солидных клиентов!»

Это был момент, когда я начала завидовать тебе. Я сказала ему: «А мне ты предоставляешь ходить пешком?» – «Нет, – ответил мне он, – у тебя тоже будет маленькое авто, только более вызывающее, чем у нее. В твоем стиле. Что ты скажешь об «Эм-Жи»?» Так и появилась у меня моя зеленая «Эм-Жи», а тебе он дал твою «Аронд»… Он вполне мог бы нам подарить эти машины, ты начинала приносить немало. Боб мне рассказывал о твоих ухищрениях: «Представь себе, крошка Аньес прикидывается, что работает в доме моделей у Клод Верман. Ситуация потрясающая! Двести кусков в месяц, изо дня в день, как по волшебству!» Мы смеялись над твоими небылицами. «Что ты хочешь, – говорил он, – она стремится сохранить престиж честной женщины в глазах достойного Жоржа Вернье! Я не должен знать, что она спит с другими. Она настолько пытается создавать видимость приличия, что даже бывает время от времени на улице Лорда Байрона в доме моделей Клод Верман: это ее алиби. Клод Верман, впрочем, имеет репутацию, которая склоняет меня к мысли, что она ни в чем не отказывает такой хорошей девочке, как Аньес…»

«Мне становится смешно, когда подумаю, что ты воображала, что водишь его за нос! Но ты не знаешь этого человека! Ему – позволить ученице одурачить себя? Да он видит все, он знает все! Он посчитал всех мужчин, которых ты снимала, он знал тарифы, а расчеты мы делали вместе. Он говорил: «Дела идут неплохо: она приносит много. И в том положении, в которое она сама себя поставила, так будет продолжаться еще долго. Эта девчонка – просто клад. Через некоторое время, когда я раскручу ее на полную катушку, я дам ей боевую кличку «Ирма»; она очень ей подойдет».

Я его спросила: «Ты не пустишься с ней в любовь?» Он мне ответил, что нет, что ему противны жеманницы в твоем духе и что он предпочитает мой тип.

«Представь себе, что в интимной обстановке он называет меня Сюзон. Когда я слышу, как этот мужчина, этот властелин с его телосложением, с его седеющими висками, с его манерами светского льва, зовет меня Сюзон, «своей» Сюзон, я трепещу от счастья. Даже если он зовет меня только для того, чтобы забрать у меня бабки. Он так говорит «Сюзон, дон!»,[2] что я выкладываю ему все содержимое моей сумочки, жалея о том, что мне нечего больше ему подарить. Если он требует больше, если он вгоняет меня в долги, я выкручиваюсь, я вкалываю, я занимаю у случайных подруг, но я выкладываю и этот долг и все, что он хочет. Когда он делает мне выговор, я брюзжу сквозь зубы, я все сношу и люблю его все так же сильно. Вот это, моя девочка, и называется «любить мужчину всей кожей». Боб! Мой Боб!..

Аньес все еще слышала голос Сюзанн, его пронзительные нотки, еле сдерживаемые, чтоб не привлечь внимание посетителей бара. «Боб! Мой Боб!» – звучал в ушах дрожащий голос Сюзанн. Но разве сама Аньес была уверена в том, что ее не постигнет та же участь? Что она так же рабски не привяжется к тому же господину и повелителю?

Аньес закрыла лицо руками и зарыдала. Ужас пережитого и угрызения совести сжимали ее сердце. Внезапно она вздрогнула. Чья-то рука слегка дотронулась до ее плеча, и в это же время тихий голос раздался в часовне:

– Вы нуждаетесь во мне, дитя мое?

Она подняла голову и, узнав того, кто обращался к ней с такой нежностью, ответила:

– Нет, отец мой…

– Однако, дитя мое, у Вас, кажется, большое горе? Вы знаете, как все мы здесь любим и ценим Вас. Как и дорогая сестра Элизабет, Вы стали частью нашего большого семейства.

– Благодарю Вас, отец мой, но никто не сможет мне помочь!

– Не произносите таких слов в Храме Божьем! Он указал на дарохранительницу.

– Вы знаете: он Высший утешитель. И если Вы пришли преклонить колени перед Ним, Бог сможет для Вас все!

Повернув к нему лицо, омытое слезами, она ответила:

– Он тоже меня покинул!

– Скорее Вы забыли его заповеди! Почему бы Вам не исповедаться?

– Нет, отец мой, я не смогу…

– Но ведь это не я буду Вас выслушивать, а Бог… И Вы ничего не можете открыть Ему: Он уже знает все! То, о чем Он Вас просит, это совершить акт смирения…

Не ответив, она снова опустила голову.

– Я всегда к Вашим услугам, дитя мое… Продолжайте молиться: это лучшее, что вы можете сделать…

Он пошел по направлению к ризнице. В какой-то момент она чуть не сорвалась с места и не побежала вслед медленно удаляющейся сутане; она готова была крикнуть:

«Отец мой, сейчас я Вам все скажу!»

Но она не нашла в себе мужества для признания и осталась неподвижной. Она думала о другой исповеди: той, которую Сюзанн начала в баре на улице Марбёф и продолжила, провожая ее на улицу Фезандери в плавно катящей «Эм-Жи»…

– Я понимаю, в каком состоянии ты сейчас находишься, – сказала тогда рыжеволосая девушка. – Однако, мой долг – рассказать тебе правду. Я это сделала, рискуя иметь серьезные неприятности: после вашего новоселья, когда я пришла без его разрешения, он мне категорически запретил с тобой встречаться. А запрет Боба нельзя нарушить без серьезного риска… Он может меня убить, если узнает, что я посвятила тебя в курс дела, но я не могла молчать.

«Теперь ты можешь поступать так, как найдешь нужным. Но я могу дать тебе один совет: освободись от него, не признаваясь в том, что ты знаешь: он не станет колебаться, чтобы заставить исчезнуть и тебя тоже… Самое лучшее для тебя – уехать сейчас же за границу. Я могу тебе помочь и клянусь, что он никогда не узнает, куда ты скрылась…»

Аньес сделала над собой большое усилие, чтобы ответить:

– Ты, должно быть, права: мне больше ничего не остается, как убежать… А что будет с тобой?

Сюзанн посмотрела на нее с удивлением:

– И тебя еще интересует, что будет со мной после того, что я тебе рассказала?

– Меня научили в юности, что нельзя платить злом за зло. Это почти единственно хорошее, чего я не забыла… По-моему, ты просто несчастна…

– А ты?

– Я? Я сказала бы, что я всего лишь жертва, если это слово не вызовет по отношению ко мне скорее смех, чем жалость… Но я не имею права думать даже так… Я заслуживаю только то, что получила: я сама во всем виновата! Я не должна была любить…

– Не произноси этого слова! Ты никогда не любила Боба! Ты это вообразила себе! У тебя потребность спать с ним, вот и все! Такого мужчину нельзя любить! Можно испытывать к нему только физическую потребность, отчего и совершаются все глупости!

– Ты тоже их совершала!

– До тебя! Это точно.

– Ты и сейчас ради него готова на все! Сюзанн не ответила. Аньес продолжала:

– Ты и сказала мне все это только потому, что не можешь обойтись без него. Я была дурочкой, я знаю это, но я не настолько глупа, чтобы поверить, что ты раскрыла мне карты для очищения своей совести. После жизни с ним, какая может быть совесть! Мы теряем понятие обо всем, мы думаем только о том моменте, когда он овладеет нами…

– Да, это правда, – ответила Сюзанн хриплым голосом. – Именно так я его люблю… Как полюбили его и все те, кто его узнал! Ты не можешь представить себе, как я его презираю иногда, и какое он вызывает во мне отвращение! Но это сильнее меня! Он мне нужен! Потом, спустя некоторое время, я со всем согласилась, абсолютно со всем!

Я делала все, что он пожелает, я даже нашла ему другую женщину, и эта женщина – ты! Если бы ты знала, какие мучения я испытывала при мысли о том, что он был интимно близок с тобой, и что я была для него не больше, чем служанка, ожидающая редких милостей, которые он соизволял мне оказывать! Часами я жду его, сидя в баре… Иногда он не приходит, и все заканчивается телефонным звонком: «Я не могу с тобой встретиться, я еду в Лоншам». И он кладет трубку. В такие минуты у меня даже нет сил его ненавидеть… И я продолжаю надеяться, что снова увижу его завтра! Я возвращаюсь на панель, говоря себе, что если я заработаю для него кучу денег, может быть, он соизволит меня удовлетворить… Это ужасно! Но… снова и снова: вот она, я, как тряпка, готовая униженно клянчить малейшую из ласк… Чаще всего он является ко мне, чтобы остаться только на пять минут, ровно на столько, чтобы забрать мою выручку… И я смиряюсь! Это и есть настоящая любовь! Когда и у тебя, малышка, будет так же, если, конечно, ты до этого дойдешь, тогда ты тоже сможешь сказать себе, что любишь его каждой клеткой своего тела!

Сюзанн замолчала на мгновение. Ее голос стал мягким, когда она сказала:

– Я тебя оставляю. Но не наделай глупостей, не будь идиоткой! Скажи лучше, что нет в мире мужчины, который стоил бы того, чтобы жертвовать собою ради него! Я это сделала, и ты видишь, что со мной стало! Но ты еще можешь из этого вырваться… Ты молода, красива, ты уже перебесилась, ты поняла… Ты можешь изменить свою жизнь… У тебя еще есть на это время. И оставь мне Боба! Мое удовольствие с ним… Это единственное, что мне останется…

Аньес вышла из машины, ничего не ответив. Голос Сюзанн из мягкого стал злобным:

– Ну ответь что-нибудь!

Аньес по-прежнему молчала. Прошло минуты две, прежде чем Сюзанн со вздохом сказала:

– И ты тоже! Он и тебя сумел покорить! Ты погибла, моя девочка. Как и я, ты смиришься со всем! Если бы ты только могла услышать, что он говорит о тебе и о твоем уме!

– А что я могу сделать в моем положении?

– Скоро, когда он насытится тобой по горло, он заставит тебя найти себе замену… И ты подчинишься, говоря себе, что предпочтешь скорее это, чем потерять его совсем! И он устроится с ней и сделает это на твои деньги, которые он прибавит к моим, и которые позволят ему сделать то, что он называет «ее обучением»! Ты найдешь это прекрасным и безропотно покоришься… После этой новой девчонки у него появится другая, которая ее заменит! Разве ты еще не поняла, что это цепочка, у которой нет конца? А мы с тобой будем продолжать участвовать в этом скотстве. Время от времени мы будем получать право на его милости… До того дня, когда мы не сможем больше приносить ему достаточно денег! Тогда, я клянусь тебе, он, не теряя времени, вышвырнет нас, не позаботясь ни о нашем пенсионном обеспечении, ни о больничной койке. Это и есть твоя мечта?

– Довольно, Сюзанн!

– Тебя не устраивает такая перспектива? Тебе досаждает эта правда? Но от нее никуда не деться, как бы я этого ни хотела! С того первого дня, когда он сделал меня «своей» женщиной, я решила, что закончу свою жизнь рядом с ним! Двоим нам рядом с ним нет места. Одна из нас должна исчезнуть. Это будешь ты! Будет лучше, если ты уедешь немедленно… Последний раз я предлагаю тебе свою помощь, даже если ты думаешь, что я на это не способна… Если ты меня послушаешь, это можно будет устроить очень быстро! Ты будешь далеко отсюда через 48 часов.

Мертвенно бледная, Аньес ответила:

– Я не могу решиться!

Сюзанн бешено рванула машину с места, оставляя «свою» подругу одну на тротуаре.

Аньес снова переживала сейчас минуты одиночества, пытаясь взять себя в руки, опомниться после того страшного удара, который был ей нанесен.

Она шла, сама не зная куда. Ее походка была такой же неуверенной, как и мысли. Ее мозг, внезапно освободившись от всего того, что нагромождалось в нем с того времени, когда она повстречала своего любовника, заполнился чудовищной правдой, которую она узнала.

В какой-то момент разговора в баре Аньес подумала, что все, сказанное Сюзанн, было ложью, что она выдумала эту историю, желая омрачить ее счастье, что причина этому – ревность. Она думала, что Сюзанн не могла ей простить того, что она сумела привязать к себе Жоржа и сделать его счастливым. Но постепенно, по мере того как Сюзанн продолжала сообщать все новые и новые подробности, до Аньес окончательно дошло, может быть, впервые в ее жизни, что эта девушка, еще недавно лицемерно называвшая себя «ее подругой» и даже «старшей сестрой», не лгала ей. И в искреннем сердце той, которая была всего лишь слепой любовницей, на смену изумлению пришло отвращение.

Правда была ошеломляющей: мужчина, ради которого она, не задумываясь, занялась проституцией, гнусно насмехался над ней с самого первого дня. Все было фальшивым: мнимая случайность их встречи, сама личность человека, который был лишь зловещим «Месье Бобом», его работа с импортом-экспортом в выдуманных предприятиях, его финансовые трудности, его отчаяние от невозможности овладеть положением, его сверхдорогая любовь, наконец… Этого она особенно не могла ему простить. Может быть, так нуждаясь в его ласках, она допустила бы, чтобы он обманул ее во всем, но только не в любви, которая была для нее священной.

Она содрогалась при мысли о том, что этот персонаж гнусной комедии продолжал притворяться, делая вид, что верит, будто она работает в доме моделей. В то время, как он знал с того самого вечера, когда она во второй раз встретилась с Дамэ, что она зарабатывала все эти деньги, продавая себя. И месье Боб брал эти деньги очень естественно, как и деньги, которые продолжала приносить ему Сюзанн… Она чувствовала, что была не просто обманута, она стала посмешищем в глазах Боба и его сообщницы Сюзанн… Сюзанн, которая все ей высказала в порыве ненависти только потому, что она по-прежнему не могла обходиться без человека, истинную роль которого давно знала и с покорностью принимала.

Но имела ли право Аньес осуждать ее? Она спрашивала себя с тревогой, не поступит ли она так же, как Сюзанн… И лишь одна мысль приводила ее в негодование: возможно ли, чтобы женщина продолжала желать мужчину, зная, что он просто-напросто сутенер, и его ласки – только рассчитанное средство удержать ее в своей зависимости, и она для него – не больше, чем машина для производства денег? Предупреждение Сюзанн о будущем, которое ее ожидало, если бы она осталась с этим мужчиной, явно не было преувеличением. Даже при всей чудовищности признание Сюзанн, не скрывавшей своего порабощения мужчиной, вызывало жалость к ней. Может быть, придет тот день, когда и она, Аньес, в свою очередь станет предметом жалости…

Сестра монахини Элизабет была еще далека от осознания странного факта: Сюзанн, а вместе с ней многие другие женщины, пройдя путь унижения своей чувственности, даже находили удовольствие в мысли, что их любовник – сутенер. Это было выше ее понимания, но в то же время она чувствовала, что ей нужна была сверхчеловеческая сила воли, чтобы вырваться из засасывающей ее трясины.

Она пыталась восстановить цепь событий, которые постепенно привели ее к тому же ремеслу, которым занималась и Сюзанн, хотя мужчина этого от нее даже не требовал. Как это могло случиться? Стоило ей только задать себе этот вопрос, и разум отказывался ей повиноваться…

Она не помнила, как подошла к дому на улице Фезандери, поднялась на восьмой этаж и оказалась у двери своей квартиры. Своей ли? Чувство горечи, досады и обиды в одно мгновение переполнили ее сердце.

Да, она одна оплачивала эту квартиру благодаря миллионам, которые добывались таким унизительным способом, но покупка была оформлена на месье Боба, и он по закону был единственным ее владельцем! Месье Боб, в случае чего, мог бы выставить ее за дверь этой прекрасной квартиры, когда ему вздумается, поскольку они не состояли в браке.

Так же обстояло дело и с «Аронд», документы на которую были выписаны на имя любовника. Квартира, машина, деньги… Несмотря на сокровища, которые проходили через ее руки, денег у нее тоже не было! Регулярно, в конце каждого месяца, она вручала своему мнимому супругу все, что так постыдно заработала. Единственные суммы, которые она вычитала из аккуратно составленных счетов, были те, которые шли на обновление гардероба: профессия требовала от нее быть элегантной…

Но из всех этих денег сутенер никогда не выделял ни малейшей суммы, чтобы сделать ей дорогой подарок. Все, что у нее было, – это дешевая бижутерия.

Разбитая, но способная еще полностью осознать глубину пропасти, в которую она сама себя подталкивала, она опустилась в кресло в гостиной, которое теперь внушало ей ужас, как и все остальное в этой квартире. Подавленная горем, она даже не находила в себе сил закурить сигарету. Вдруг легкий щелчок ключа, проворачиваемого в замке входной двери, вывел ее из оцепенения. Она поняла, что он вернулся… Аньес хотела вскочить с кресла, выпрямиться, чтобы бросить ему в лицо все свое презрение, все свое отвращение. Но в тот же миг она почувствовала, что силы ей изменили, еще минута, и она рухнет к ногам того, кто сумел сделать из нее послушную рабыню.

– Что ты здесь делаешь? – спросил он, входя в гостиную.

Все еще пребывая в состоянии отупения, она не была способна отвечать.

– Дорогая, – продолжал он своим спокойным, даже с оттенком нежности, голосом, который впервые показался Аньес зловещим, – ты неважно себя чувствуешь?

– Действительно неважно, «Месье Боб»!

Он слегка отпрянул назад, но быстро пришел в себя. Его лицо окаменело. Он приблизился к ней, пристально глядя в глаза:

– И что дальше?

В первый раз Аньес увидела настоящее лицо этого мужчины, и оно испугало ее.

Наступило молчание. Он прервал его:

– Это все, что ты хотела мне сказать?

– Убирайся!

– Я? А зачем?

Ее светлые глаза смотрели с пугающей неподвижностью, которой он никогда не видел раньше и в которой проскальзывали отблески безумия:

– Ты осмеливаешься об этом спрашивать?

– А ты позволяешь себе говорить мне это? Ты ведь хорошо знаешь, что квартира принадлежит мне.

У нее словно что-то оборвалось внутри. Он продолжал:

– Я пойду прогуляюсь… Это позволит тебе поразмыслить… Только должен тебя предупредить, я не очень люблю семейные сцены… Эта первая, которую ты мне устроила, будет и последней!

Она услышала щелчок двери в вестибюле, и снова оказалась одна… Не в силах более сдерживать себя, Аньес разрыдалась. Она оплакивала свое падение, внезапное крушение надежд и всего того, что составляло основу ее веры в счастье в течение трех лет. Эпизод, который только что произошел, стоял у нее перед глазами. Те несколько слов, которыми они перебросились, дали понять ей, что она не любила Боба, что ее чувство к нему не было настоящей любовью, даже когда она верила, что он Жорж Вернье.

Сейчас, когда Аньес знала правду, она презирала его до глубины души. Она хотела тотчас же покончить с этим низким существованием и вернуться к достойной жизни, чудесный образец которой ей всегда показывала Элизабет.

Но как это сделать? Куда убежать? За границу, как предлагала рыжая девица? Или лучше остаться во Франции, попытаться вновь найти нормальную профессию? Снова стать «временной манекенщицей»? Но она хорошо помнила всю заурядность этого ремесла… А если она останется, где ей жить? Снимать номер в отеле? Или мансарду, вроде той, в которой она жила? Она не находила в себе мужества для этого.

Зарабатывая деньги так легко, она окончательно свыклась с роскошью. Слишком быстро Аньес связала свою жизнь с жизнью мужчины, который был ей необходим. Она привыкла к своему новому жилищу, своей элегантности, комфорту. Но особенно к «нему», его она не могла так легко вычеркнуть из своей жизни. Впрочем, даже если бы она и нашла в себе силы для этого, у нее были веские основания предполагать, что он станет ее преследовать, чтобы закабалить снова. Она чувствовала исходящую от него опасность. С таким же ужасом она открыла для себя, что занимаясь ремеслом «девицы», невозможно и самой не стать в какой-то степени «девицей»…

Такая же беспомощная, такая же порабощенная, как и Сюзанн, на какой спасительный якорь она могла надеяться? Вне круга месье Боба с его «клиентурой» она не знала никого. У нее не было ни одной верной подруги, которой она могла бы открыться.

Понемногу усталость стала одолевать ее. Она почувствовала себя не способной реагировать ни на что.

И тогда в глубине себя она услышала очень слабый внутренний голос:

«Возьми себя в руки, – говорил он. – Нет, ты не безвозвратно потеряна. Ты была искренна в своем заблуждении. Твоей единственной ошибкой было полное подчинение страсти. Есть другая жизнь, которая ожидает тебя, и о которой ты еще не знаешь, она не похожа на ту, которую ты вела. Есть любовь, любовь настоящая…» Из самой глубины шел этот голос, становясь более близким, более чистым. Это был голос, который она любила, одновременно очень нежный и очень веселый; это был голос Элизабет.

Она поняла, что никогда до этой минуты не ощущала с такой силой, что ее сестра, посвятившая себя служению обездоленным, была рядом с ней. Это была еще только маленькая смутная тень, но она росла с каждым мгновением, пока не взломала стены этого ненавистного жилища.

Да, Аньес была теперь убеждена: у нее оставалась сестра, у нее оставалась ее тайна: Элизабет. Тайна, которую «он» не смог у нее отобрать и которую она свято хранила. Завтра она пойдет на авеню дю Мэн, чтобы укрепить себя в этом убежище доброты, чтобы вновь обрести там успокоение своей душе и совести. Но в этот раз она пойдет не только за этим. Ее ждало другое: признание. Завтра она увидит Элизабет и все ей расскажет. Только после этого она почувствует себя свободной. Аньес знала, что одна Элизабет сумеет найти средство, которое поможет ей вырваться из когтей дьявола.

Потерявшая способность заснуть, с головой, гудящей от тысячи сменяющих друг друга мыслей, то безрадостных, то утешающих, Аньес не ложилась спать. Она прокрутила со всех сторон в своем воспаленном мозгу столько планов и столько решений, что у нее не было больше сил думать. Отупевшая, в полубессознательном состоянии, она увидела розовеющие деревья Булонского леса. Мысль, что она скоро увидит Элизабет, придала ей силы… В семь часов утра она покинула квартиру, куда месье Боб так и не вернулся… Четверть часа спустя такси доставило ее на авеню дю Мэн к большому приюту обездоленных…

Элизабет не приходила… Погрузившись в глубокое раздумье, Аньес снова и снова воскрешала в своей памяти картины прежней жизни, безобразную изнанку которой открыла ей Сюзанн. Но лицевая сторона показалась ей сейчас не менее безобразной. Персонажи этой картины – Боб, Сюзанн, Аньес, такие, какими их рисовало ее воображение, составляли ужасную триаду. Возле них не нашлось места для четвертого персонажа, который мог бы внушить надежду и противопоставить силам зла силу добра. Однако этот персонаж существовал реально, и это была Элизабет.

Почему она так долго не идет? Разве Элизабет не понимает, какую жгучую потребность испытывает Аньес в ее целительном присутствии?

Вдруг взгляд молодой женщины, горестно блуждавший по стенам часовни, остановился на витражах. Ее будто осенило… Как она могла не понять этого раньше? Ведь Элизабет была рядом с ней. Она не покидала ее ни на минуту, ее присутствие было ощутимо здесь: она была на каждом витраже… Внешняя схожесть не имела значения: лицо могло быть лицом Элизабет или любой другой из сестер-монахинь, неважно чьим… На витражах хора, сиявших такими же детски чистыми красками, как те, которые покрывали статую святого Жозефа, рассказывалась вся жизнь сестры обездоленных…

На первом витраже слева можно было увидеть послушниц, еще одетых в свои последние мирские одежды. Они сидели на скамьях в повозке, которая, миновав городок Сен Перн, уже выехала на дорогу, ведущую прямо к порталу монастыря. На втором витраже послушницы шли по большому центральному двору. Строгий в своих гранитных серых стенах, простой, но без суровости, приветливо раскрывший объятия своих двух крыльев справа и слева от главного здания, приют казался воплощением двух понятий: приюта и святости. Не здесь ли со дня основания (1 апреля 1856 года) складывались и развивались от поколения к поколению высокие нравственные устои общества? Этот приют не был замкнут в себе, он был повернут лицом к внешнему миру, к далеким горизонтам, где возвышались многочисленные дочерние дома, которые оставались связанными с ним узами всеобщей любви и милосердия.

На следующем витраже была изображена процессия послушниц, уже одетых в монашеские платья. Они шли по двое, сложив руки на груди, вдоль длинного монастырского коридора, белые стены которого были украшены только надписью: «Блаженны те, что живут в жилище твоем, Господи! Да восславят они Тебя во веки веков».

Затем шел ряд сцен, показывающих обучение сестер до их помолвки с Верховным Господином: неизменное чередование молитв, занятий в классах и различных работ. Вот они изучают переплетное дело; кто-то работает за вязальной машиной, кто-то чинит электроутюг, другие заняты в канцелярии. Монастырю, как и любой организации, нужна хорошая администрация и секретари, способные вести дела всех членов общины.

В этих витражах, сияющих в солнечном свете, был прослежен весь день послушницы, начиная с ее подъема на рассвете и кончая вечерней молитвой.

На следующем витраже было изображено здание Большого Новициата, где готовили к вечным обетам. Здесь сестры всех национальностей проходили этот последний этап перед обучением с Небесным Супругом. И здесь же, оканчивая земной путь, готовились к встрече с Богом.

Четыре последних витража, замыкавшие ряд справа, показывали четыре этапа жизни сестры: пострижение в монахини и облачение в свадебные одежды, белизна которых была сверкающей; отъезд уже давшей обет монахини в один из многочисленных, рассеянных по свету приютов; исполнение сестрой своей миссии в окружении стариков, которые отныне становились ее семьей; окончание ее пути на кладбище бедных, где в длинный ряд вытянулись могилы с возвышающимися над ними серыми крестами, совершенно одинаковые у сестер и у стариков. В глубине кладбища высился большой Христос, охраняющий последний сон монахинь, все существование которых было посвящено только Богу и ближнему.

Весь этот цикл жертв и отрешений, часть которого Элизабет уже прошла, ей суждено пройти до конца, до самого своего упокоения. Да, это была она, в каждом витраже, окруженная миллиардами танцующих солнечных пылинок. Ее присутствие было настолько реальным, что Аньес нисколько не удивилась, услышав рядом с собой голос Элизабет, наконец освободившейся от своей утренней работы:

– Пойдем, – сказала она.

Аньес последовала за ней. Когда они вышли из часовни, Элизабет спросила:

– А сейчас ты чувствуешь в себе силы, чтобы все мне сказать?

– Нет. Прости меня…

В ясных глазах маленькой монахини не было ни малейшего упрека… Прощение жило в них всегда.

Не выдержав этого взгляда, в котором было столько любви и терпения, Аньес отвернулась и побежала.

Элизабет крикнула ей:

– В первый раз ты не сказала мне «до свидания»… Аньес остановилась и повернулась к сестре, одиноко стоявшей на пороге часовни.

– …или эти два слова, – продолжала Элизабет, – которые я так люблю: «до скорого!»

– До скорого… – повторила Аньес. Неожиданно она добавила:

– Я забыла тебе сказать: я поменяла адрес…

– Возможно ли это? – Элизабет придала голосу игривый оттенок. – Ты покинула маленькую комнатку в мансарде, которую я находила такой поэтичной? Настоящее жилище Мими Пэнсон![3]

– Да. Я живу сейчас возле Булонского леса.

– Это должно быть очаровательно. И эта квартира больше, чем на бульваре де Курсель?

– Немного больше…

– А плата за нее не слишком высока?

– Нет.

– Тогда я рада за тебя…

Когда за Аньес закрылась дверь, Элизабет незаметно смахнула со щеки непрошеную слезу. Долго она оставалась неподвижной. Затем снова вернулась в часовню, чтобы помолиться за свою маленькую сестру.

– Защити ее, Господи! Я боюсь за нее… Ты сам захотел, чтобы мы были похожи друг на друга во всем, сделай же так, чтобы наши сердца бились всегда в унисон! Я знаю, душа моей сестры прекрасна, она лучше моей. И поэтому Ты позволил, чтобы она испытала искушения, которых я, может быть, не смогла бы выдержать с честью… Я благодарю Тебя, Господи, за то, что ты избавил меня от искушений света… Но сделай так, чтобы душа Аньес стала сильной, помоги ей сохранить чистоту.

Возвращаясь на улицу Фезандери, Аньес думала только о малодушии, которое она только что проявила. Но как объяснить сестре, почему она скрывала от нее правду целых три года, и все это время была рабыней плоти?

И страшась, что никогда не сможет освободиться от мучившей ее тайны, она спросила себя: не лучше ли унести эту тайну в могилу, покончив с собой. Но будет ли это действительно выходом? И не оставит ли она, уходя из жизни, невыполненного долга – убить мерзавца, который довел ее до падения. Любой ценой нужно было воспрепятствовать ему творить зло. Впервые в голове отчаявшейся девушки промелькнула идея, в которой слились две: убийства и самоубийства… Воспоминание о сегодняшнем посещении приюта, где все дышало любовью к ближнему, помешало ей задержаться на этой мысли.

Когда она вошла в квартиру, месье Боб уже ждал ее там. Тон его был ледяным:

– Ты, наверное, тоже испытала потребность немного прогуляться?

– Я не в тюрьме, не так ли?

– Ты свободна, малышка… Свободней быть невозможно.

Удивленная этим ответом, она посмотрела на него внимательно: он казался, как всегда, спокойным и уверенным в себе.

– Ты еще не ложилась или поднялась на рассвете?

– Я вышла очень рано.

– Кто рано встает, тому Бог дает… Можно узнать, завоевала ли ты новые сердца?

– Я прошу тебя!

– Во время твоего вчерашнего бунта ты дала мне понять, что испытываешь отвращение… Так ли это?

Она молчала, будто ее парализовало. Он продолжал тем же спокойным тоном:

– Ты ошибаешься, моя девочка, и я сейчас тебе это докажу. В постель! Быстро!

Она пробормотала, отступая назад:

– Нет!

– Как? Повтори…

Он схватил ее за запястья:

– Ты очень нуждаешься в успокоении!

Он насильно увлек ее в спальню и грубо опрокинул на кровать. Аньес закричала в отчаянии:

– Нет! Я не хочу больше!..

Силы ее слабели, она попыталась снова закричать, но это был уже не крик, а вздох:

– Я умоляю тебя, Жорж…

После любовного экстаза наступило молчание.

Еще один раз Аньес уступила. Как Сюзанн, как все те, что были до нее, и те, что последуют за ними, она не могла сопротивляться страсти. Как и ее сестра, она была невольницей, но… Если Аньес чувствовала себя пленницей дьявола, Элизабет была счастливой невольницей Бога.

А в это время в приюте для обездоленных Элизабет выкроила немного времени для короткого перерыва. Она закончила обслуживать более здоровую и подвижную группу стариков, которых в шутку прозвала «несносными» и сейчас ей нужно было идти к тем, которые были прикованы к постели. На несколько секунд она вернулась в приемную. Мучимая беспокойством, с молитвенно сложенными руками перед статуей святого Жозефа, Элизабет снова взывала с мольбой к тому, которого называла «Покровителем»:

– Добрейший святой, в первый раз я пришла просить тебя не за себя: я прошу за Аньес, потому что знаю: в этот момент она самая несчастная на свете… Скажи Иисусу, моему Божественному Супругу, которому я предана целиком, что я готова, если Он того пожелает, принести в жертву свою жизнь, ради спасения моей маленькой сестры!

Помолившись, смиренная служанка обездоленных быстро покинула приемную и снова направилась к больничным палатам…