Джентльмены женятся на брюнетках

Глава четвертая

Я всегда считала, что, когда молодая шестнадцатилетняя девушка так беспечна и не задумывается над тем, что может с ней произойти в Карнавал-компани, она рано или поздно начинает ходить по лезвию ножа.

Ну и оказалось, что Дороти уже завела себе приятеля из концессии «Пожиратель змей», и у этого приятеля было прозвище Кьюли. Так что когда Дороти пришлось выбирать между вниманием богатого помощника шерифа и обществом приятеля, все состояние которого — ящик со змеями, которых он «съедал», Дороти, не колеблясь, сделала неверный выбор. Ну и в конце концов помощника шерифа стала очень беспокоить судьба Дороти, и он отправился к Кьюли, и сказал, что ему должно быть стыдно, что его постоянно видят в обществе молодой девушки, которая только начинает расцветать, потому что это вызывает дурные мысли у всякого, кто их увидит.

Ну и тут Кьюли слишком сильно для «пожирателя змей» покраснел, но сказал помощнику шерифа, что им с Дороти очень весело, когда они бывают вместе, и что никаких греховных мыслей у него не возникает. Но он поблагодарил помощника шерифа за то, что тот заставил его задуматься над этим и обещал исправиться. Ну и закончилось все это дело тем, что, когда в следующий раз Кьюли встретился с Дороти, он на нее смотрел, смотрел, как будто видел ее впервые. И наконец заметил: «Итак, дурочка, я полагаю, что ты выросла».

Одной из обязанностей Кьюли в Карнавал-компани было расклеивать по всему городу афиши, извещающие о проведении уличной ярмарки. И так случилось, что была весна, и погода была просто восхитительной, ну и Кьюли предложил Дороти пойти с ним вместе расклеивать афиши. Но когда они дошли до жилых кварталов, он выбросил афиши в мусорный ящик и предложил Дороти поехать за город.

Они сели на трамвай и доехали до конца маршрута — и это был уже «загород». Светило солнце, в небе было полно птиц, а в траве — красивых фиалок, и такая обстановка могла любого заставить думать о любви. Но только не такую девушку, как Дороти. Ну, то есть я хочу сказать, что она — полная противоположность такой девушке, как я. Потому что когда я оказываюсь наедине с джентльменом, то я в любой обстановке не перестаю думать о том, что сейчас что-нибудь должно произойти.

Ну и в конце концов Кьюли сразу стал бесцеремонно спрашивать Дороти, что она думает о семейной жизни мистера и миссис Ле Вино? Потому что, похоже, Кьюли считал, что это — идеал, даже если и в палатке. Но Дороти сказала, что и она бы так считала, если бы ей не приходилось жить с ними в одной палатке. И что касается ее, то ее терпение на пределе, и как-то раз, когда Аль Ле Вино двадцать девять раз за день назвал Перл Ле Вино «пончик мой», Дороти захотелось взять камень и сделать что-нибудь ужасное.

Ну и тогда Кьюли попытался объяснить Дороти, что почти все хотя бы раз в жизни испытывают такие же чувства, как Ле Вино, и что просто Ле Вино так их выражает.

Но Дороти ответила, что если он когда-нибудь уличит ЕЕ в чем-то подобном, то она надеется, что он науськает на нее одну из своих змей.

Ну и тогда Кьюли надолго замолчал. А потом сказал, что, наверное, Дороти еще слишком молода, чтобы говорить о таких вещах, и что они вполне могут вернуться на ярмарку.

Но всю обратную дорогу Кьюли, казалось, был очень расстроен, потому что не сказал ни слова. И тогда Дороти принялась думать. И вот тут-то, говорит Дороти, ей стало интересно, неужели и она могла бы дойти до того, чтобы в кого-нибудь влюбиться и стать такой же противной, как Перл Ле Вино?

Ну и, в конце концов, была весна, и дикие фиалки так сильно пахли, что Дороти говорит, ей стало любопытно, на что это похоже, когда какой-то здоровенный детина сцапает тебя и влепит поцелуй? И то, как она об этом говорит, только лишний раз показывает, как вульгарно она мыслит, даже когда мыслит о любви!

Итак, Дороти продолжала думать, пока в конце концов не пришла к выводу, что вокруг всей этой «любви» столько шума, что пора и ей принять участие в этой суматохе и посмотреть самой, стоит ли любовь всех этих разговоров. И я полагаю, что нельзя винить Дороти за ее скепсис, потому что всю жизнь она провела среди людей, которые призывали других есть змей или дарить складные ножи, но никогда не делали этого сами.

А когда Дороти решилась, то, по ее словам, единственный, кто мог бы заинтриговать ее, был помощник шерифа, потому что она и представить себе не могла, к примеру, Кьюли в роли своего «возлюбленного».

Когда они вернулись на ярмарку, помощник шерифа, как обычно, был уже там, сидя за палаткой Ле Вино и делая вид, что помогает миссис Ле Вино чистить горох, хотя на самом деле глядя по сторонам, высматривая Дороти. Ну и поскольку Дороти решила все выяснить наконец об «этом», она отделалась от Кьюли и сказала помощнику шерифа что-то приятное, впервые с тех пор, как он начал следовать за Карнавал-компани. Но Дороти пошла еще дальше, предложив помощнику шерифа сходить сегодня вечером в кино.

Ну и, когда наступил вечер, Дороти, как обычно, бросила свою вафельную машину и отправилась в город с помощником шерифа. И это и в самом деле было настоящим совпадением, потому что фильм был про любовь, на электропианино играли песню «Поцелуй меня еще раз», и Дороти в конце концов дошла до того, что позволила помощнику шерифа взять ее за руку. И Дороти говорит, что отдала бы доллар, только чтобы узнать, что он находил в этом приятного, потому что ей казалось, что она просто держит в руке одну из своих собственных вафель, побывавшую под дождем. Но все-таки Дороти продолжала убеждать себя; «Это только начало. Должно же произойти что-нибудь получше! Потому что иначе семейная жизнь супругов Ле Вино не имеет оправдания!»

Но Дороти решила не торопиться, пока идет эксперимент и пока она хорошенько все не проверит. И потом решила, что еще до конца сегодняшнего вечера она позволит помощнику шерифа поцеловать себя.

Ну и когда они вернулись на ярмарочную площадь, все уже было закрыто, и было совершенно темно, только светила луна. Они остановились у палатки Ле Вино, и Дороти говорит, что она позволила помощнику шерифа пуститься в рассуждения о том, как прекрасно девичество, особенно когда девушка становится взрослой. Ну и когда он кончил, Дороти, стиснув зубы, позволила помощнику шерифа поцеловать себя. А когда и это закончилось, Дороти говорит, что она почувствовала себя как маленький мальчик, который вдруг обнаружил, что Санта-Клаус — это переодетый директор воскресной школы.

Но оказалось, что все это время за палаткой прятался Кьюли, ожидая, когда Дороти благополучно вернется домой. И когда Дороти позволила помощнику шерифа поцеловать ее, Кьюли вышел из укрытия и строгим голосом велел ей идти спать! А сам потом долго беседовал с помощником шерифа, прогуливаясь с ним по ярмарочной площади.

А на следующее утро помощник шерифа явился к миссис Ле Вино и сообщил, что он телеграфировал своей матери и попросил ее приехать и забрать Дороти и что они с матерью возьмут Дороти в свой дом в Сан-Диего и отправят ее в школу. А когда она научится всему, они подумают, что делать дальше. Потому что конечной целью помощника шерифа был брак.

Ну и когда Дороти услышала об этом, она сразу же поняла, чья это работа и отправилась искать Кьюли. Нашла она его одиноко сидящим в брезентовом змеином логове. Дороти заявила, что намерена устроить ему нахлобучку за то, что он заставил такую старую леди, как мать шерифа, отправиться в такое долгое путешествие на поезде ради какой-то шутки, которая даже не смешна, потому что она, Дороти, даже представить себе не может, чтобы уехать с этим помощником шерифа.

И тогда наступила очередь Кьюли оправдываться, и он сказал, что хотя Дороти этого и не замечает, но все ее друзья в Карнавал-компани очень беспокоятся за нее, потому что, похоже, что скоро она превратится в Проблему. А что касается его самого, то ему все ясно.

Потому что разве другая девушка могла бы утром так невинно говорить с ним о Жизни и в тот же вечер отправиться гулять с этим помощником шерифа в темноте, как это сделала Дороти, тем самым почти заставив Кьюли поверить, что он совсем не понимает женщин?

Дороти изо всех сил старалась что-нибудь придумать в свое оправдание, но так и не смогла. Ну и тогда Кьюли сказал, что в любом случае Дороти должна начать учиться Морали и что он понял наконец, что Карнавал-компани — это не то место, где можно этому научиться. Потому что вряд ли хоть что-то из того, чем они занимались в Карнавал-компани, было честным, и что даже сама Дороти уже привыкла воровать клейстер для афиш и печь из него вафли. А это, конечно же, не тот фундамент, на котором должен формироваться характер молодой девушки.

Конечно, продолжал Кьюли, он вовсе не думает, что у помощника шерифа очень большие умственные способности, но все равно он человек богатый и известный, и молодая девушка была бы в безопасности рядом с его матерью. Ну и еще Кьюли сказал, что Дороти должна всем показать свое умение все правильно понять, и поехать с помощником шерифа на пару лет, чтобы научиться Правде и Честности. А уж потом, если ей надоест, она всегда сможет оттуда улизнуть.

И тогда Дороти стала умолять Кьюли и просить его позволить ей остаться в Карнавал-компани. Она обещала, что исправится, и даже будет класть яйца в тесто для вафель.

Однако выяснилось, что и сам Кьюли покидает компанию, потому что, оказывается, он осознал, что, поедая змей, едва ли можно чего-нибудь добиться и что если бы он, Кьюли, задумался об этом раньше, то он, наверное, сделал бы все иначе. И тогда сегодня у него, возможно, было бы что предложить девушке.

Но сейчас, сказал Кьюли, он послал три доллара в Канзас-сити, чтобы ему прислали тысячу немецких точильных камней. И, как только он их получит, он собирается идти своим путем и сделать из себя человека.

И когда Дороти услышала, что Кьюли собирается уходить, она поняла, что уличные ярмарки для нее закончились, потому что она не смогла бы и дальше жить с Ле Вино, если бы ей не с кем было посмеяться. Так что, похоже, все складывалось одно к одному, и Дороти пришлось пообещать Кьюли, что она дождется матери помощника шерифа, посмотрит на нее и если окажется, что они в состоянии выносить друг друга, то она попробует.

Но самым странным было то, что все это время помощник шерифа старался увести Дороти за какую-нибудь палатку, чтобы поговорить с ней. И Дороти говорит, что никогда раньше она не слышала такой смеси религии и поэзии из уст человека, который не мог держать свои руки подальше от девушки. И Дороти не могла решить, говорить ли ей об этом Кьюли или нет. Но ей было так стыдно, что она — Проблема для Карнавал-компани, что Дороти решила не доставлять больше людям каких-либо неприятностей.

Итак, в то утро, когда должна была появиться мать помощника шерифа, Дороти, Кьюли, супруги Ле Вино и сам помощник шерифа отправились на вокзал, чтобы встретить ее. И когда она вышла из вагона, то оказалась очень маленькой леди, выглядевшей вполне безобидно. И помощник шерифа бросился к ней, и обнял ее, и все целовал ее снова и снова. И Дороти говорит, что он так произносил слово «мама», что голос ирландского тенора в сравнении с ним звучал бы голосом неблагодарного сына.

Ну и оказалось, что вся Карнавал-компани в восторге от матери, потому что ничто так не трогает их сердца, как чья-нибудь мать. А Аль Ле Вино ходил от «концессии» к «концессии» и восторженным голосом говорил всем, что «мать помощника шерифа — сама доброта!» А сразу после обеда помощник шерифа вышел и арестовал наконец Дока, так что теперь все было готово, чтобы завтра же отправиться в Сан-Диего.

Все в Карнавал-компани чувствовали себя очень расстроенными, потому что Дороти ведь прожила с ними больше десяти лет. И они устроили ей прощальную вечеринку в Главной палатке, с домашним тортом, который испекла Перл Ле Вино, и лимонадом, и прощальным подарком — Библией огромных размеров, которая должна была показать матери помощника шерифа, какие благочестивые люди у них тут, в Карнавал-компани.

Ну и все они рыдали, и плакали, и целовали Дороти, и становились ужасно сентиментальными, когда говорили о «матери». И дали Дороти хороший совет: «Всегда в жизни поступай так, как скажет мать». Но Дороти к тому времени уже успела заметить, что помощник шерифа всегда говорит так много, что его мать просто не имеет возможности вставить слово. Но все вокруг чувствовали такое глубокое удовлетворение, что Дороти не хотелось портить им праздник своими сомнениями. Так что она попридержала свой язык, и прежде, чем Дороти что-либо осознала, пора было отправляться на вокзал, чтобы успеть на поезд. И тут только до нее дошло, что и Кьюли ей придется сказать «прощай». И тут Кьюли попросил ее потихоньку выбраться из палатки, чтобы поговорить с ним в последний раз.

Ну а потом он довольно бесцеремонно заставил Дороти пройти с ним к змеиной яме, и, когда они остались одни, он подарил ей прощальный подарок — корзинку из армадилло. Корзинки эти делают из панцирей маленьких броненосцев, зверюшек, которые водятся здесь, в Техасе, в этих жарких, как печная труба, местах. И эти корзинки покрыты изнутри китайским шелком, а ручкой служит резинка, протянутая от хвоста к носу.

О такой корзинке Дороти мечтала уже несколько лет. Хотя я, например, считаю, что это очень, очень жестоко — убивать всех этих маленьких зверюшек, только чтобы сделать из них корзинки, потому что я считаю, что люди не должны убивать маленьких зверюшек. Ну, может быть, кроме тех, из которых можно потом сделать что-нибудь полезное. Манто из горностая, например.

Дороти поблагодарила Кьюли за эту корзинку и сказала, что хотела бы оставить ему свою вафельную никелированную машину, чтобы он мог продать ее и купить себе прощальный подарок — позолоченную витрину для продажи немецких точильных камней, например, которая напоминала бы ему о Дороти. Но Кьюли спросил, знает ли она, как называются мужчины, принимающие подарки от девушек? и сказал, что он уже решил продавать свои точильные камни на тротуаре и, несмотря ни на что, выбиться в люди.

Тут они услышали громкие крики «Дороти!», потому что поезд вот-вот должен был отойти, и всем им пришлось поспешить на вокзал. А на вокзале была такая неразбериха с посадкой в вагоны, и с прощальными «до свидания!», и с чемоданами Дороти, и с ее корзинкой из армадилло, что Дороти только запомнила, как Кьюли, стоя на ступеньках вагона, сказал: «До свидания, приятель! Если я никогда больше тебя не увижу, всегда помни, что я считаю, что ты — моя мучительница!» — и тут ему пришлось спрыгнуть, потому что поезд уже тронулся.

И на лице Кьюли было такое странное выражение, что, когда Дороти вошла в купе, она села рядом с матерью помощника шерифа и стала думать. И вдруг ее осенило: ведь Кьюли влюблен в нее! И от мысли, что кто-то, кем она всегда восхищалась за его мужественность, оказался таким же слабым, как Аль Ле Вино, Дороти едва не затошнило.