Джентльмены женятся на брюнетках

Глава восьмая

Поскольку Дороти никогда не учили одеваться, то в то время, как другие девушки надевали розовое или голубое, Дороти выбирала красное, в котором она выглядела так решительно, что все джентльмены сразу понимали, что она не из того сорта девушек, которые нуждаются в защите.

Потому что красное заставляет джентльмена взглянуть, но ничто так не поддерживает интерес, как розовое или голубое, и вместо того, чтобы заставить джентльмена искать знакомства с ней, что очень расширило бы ее возможности, Дороти проводила большую часть времени по пути в Нью-Йорк, слушая рассказы проводников о всяких там забавных случаях, которыми они развлекали ее на своем цветном диалекте. Так что, когда Дороти прибыла в Нью-Йорк, она так и не смогла заставить ни одного джентльмена познакомиться с ней, чтобы протянуть ей руку помощи.

Однако Дороти была полна самоуверенности и даже не догадывалась, что выглядит совсем не так, как выглядят другие девушки. Но самая серьезная ее ошибка была в том, что вместо того, чтобы нести все свои вещи в маленьком саквояже, или в чемодане, или даже в дамской сумочке, она сложила их в свою корзинку из армадилло.

Когда Дороти вышла из поезда на Центральном вокзале Нью-Йорка, она пошла по 45-й стрит и принялась искать какой-нибудь отель. И вошла в первый, попавшийся ей на пути. Но швейцар у входа, едва взглянув на ее корзину из армадилло, остановил Дороти, сказав, что в их отеле не разрешается держать животных. Дороти ответила, что это мертвый армадилло, который и в свои лучшие дни не смог бы причинить кому-нибудь вреда. Но швейцар сказал Дороти, что в их отеле никогда не было никаких армадилло, и кто она, собственно, такая, что пытается нарушить правила?

Больше всего на свете Дороти любит спорить, и потому спросила швейцара, что если в его отель позволительно селиться людям с чемоданами из крокодиловой кожи, то с чего он взял, что армадилло надо запрещать? Но Дороти говорит, что она так и не смогла убедить этого швейцара, что ему нечем крыть, потому что вокруг них стала собираться толпа, и Дороти пришлось отправиться дальше.

Следующий отель, куда она заявилась, был очень благородным отелем для леди среднего возраста, но в холле сидело совсем немного пожилых леди, когда Дороти вошла туда. Она повесила корзинку из армадилло на ручку кресла и стала ждать клерка. И тут одной из пожилых леди понадобилось сесть, и, как только она села, ей вдруг показалось, что на нее смотрит армадилло, и леди тут же упала в обморок.

А после того, как вся эта суматоха закончилась, клерк мрачно посмотрел на Дороти и сообщил, что у них в отеле мест нет.

И тогда Дороти свернула за угол и решила попытать счастья на 44-й стрит. Но я уверена, что она так и не нашла бы себе подходящего отеля, однако судьба всегда помогает таким девушкам, как Дороти.

Потому что следующим отелем, куда она пришла, оказался «Алгонкин-отель», где жили все известные актрисы и кинозвезды, и в тот момент, когда Дороти подошла к входной двери, случилось так, что Бастер Китон и его свита возвращались с каких-то съемок, и все они были в забавном гриме, так что, когда Дороти появилась в вестибюле, отельный клерк решил, что она из той же компании, и дал ей комнату, и не обнаружил свою ошибку до тех пор, пока все остальные не привели себя в порядок к обеду. Но к тому времени уж поздно было выставлять Дороти из отеля, потому что «владение имуществом почти равносильно праву на него».

Итак, когда Дороти спустилась к обеду, она, похоже, сразу заметила, что оказалась в центре внимания, потому что говорит, что сердито посмотрела на всех этих людей, которые были так невоспитанны, что уставились на девушку только потому, что она хорошо одета. И Дороти в сердцах прошествовала в специальный обеденный зал, который предназначался только для кинозвезд и литераторов.

И когда знаменитый метрдотель Джордж увидел Дороти, то был так потрясен увиденным, что указал ей на столик. А когда Дороти заказала на обед салат из омаров, и салат из цыпленка, и фруктовый салат, то Джордж решил, что она, во всяком случае, женщина светская.

Ну а потом Дороти, как обычно, подружилась со своим официантом, и первое, что она ему поведала, было то, что она приехала в Нью-Йорк, чтобы устроиться в Фоли. Официант сказал об этом Джорджу, и когда все знаменитости спрашивали Джорджа, кто такая Дороти, он отвечал, что это девушка, которая думает, что собирается попасть в Фоли, и все они ужасно веселились. Так что в конце концов Дороти стала предметом шуток для всего отеля, и больше всех потешались литературные критики Круглого стола.

Потому что один из самых литературных писателей, сам мистер Питер Худ, однажды пытался устроить в Фоли знакомую девушку, у которой действительно было, что предложить, и вот тогда-то он и узнал, как это трудно — добраться до мистера Зигфилда.

Эта его девушка была красивой и высокой, похожей на русскую графиню «вампирного» типа. И у нее были черные волосы и черные глаза, и отчаянно-антибольшевистское выражение лица, и пристрастие к старинным длинным серьгам. И Дороти говорит, что нужно отдать ей должное: она почти решила проблему, как выглядеть вполне ухоженной, не пользуясь водой. И что куда бы она ни пошла, люди просто не могли не смотреть на нее и не спрашивать друг друга: кто это такая? И, что самое удивительное, у нее было достаточно мозгов, потому что она часами могла говорить на любые темы.

Но лучше всего ей удавались беседы с джентльменами на темы «о любви». Ну, то есть я хочу сказать, беседы с каждым джентльменом в отдельности. И она действительно была такой же разговорчивой на тему «о любви», как одна героиня в великом романе «Зеленая шляпа».

Ну и, конечно, она была слишком драматична, чтобы выступать в Фоли, но и в драме она играть не могла из-за своего сильного европейского акцента. Но утверждала, что, как только она научится говорить по-американски, она покажет нам, американцам, как надо играть такого знаменитого писателя, как мистер Стриндберг. И она насилу могла дождаться, когда поступит в Фоли или встретит богатого брокера, который увлекался бы искусством и мог бы дать ей деньги на ее собственную кинокомпанию.

Так что неудивительно, что весь Круглый стол считал, что эта русская графиня просто божественна. А Питер Худ, который открыл ее, похоже, так и не сможет никогда оправиться от потрясения, потому что в тот первый вечер, когда он встретил графиню, он взял ее с собой на одну из тех литературных вечеринок, где все писатели из «Алгонкин-отеля», которые напрягают свои мозги весь день, развлекаются, напрягая свои мозги, весь вечер, придумывая то, что называется «шарады», потому что эти писатели, похоже, не могут просто сесть и отдохнуть.

И в середине одной из увлекательных шарад один из великих писателей, который ее придумал, был так взволнован своим успехом, что уронил свечу. Эта свеча упала на бумагу, бумага загорелась, и гости стали в панике разбегаться.

Но когда все оказались на улице и пересчитали друг друга, то оказалось, что кто-то потерялся. В конце концов все поняли, что потерялась русская графиня, и тогда Питер Худ решил, что раз она пришла с ним, то он и должен теперь спасти ее. Ну и Худ побежал обратно на пожар. И когда он ворвался в квартиру, то увидел там в кресле эту графиню, которая мечтательно смотрела на огонь и тихим голосом говорила: «Ну разве огонь — это не прекрасно?»

И когда Питер Худ услышал, как она говорит такие вещи в такое время, он понял, что она не такая, как все остальные красивые девушки. Потому что у нее была Душа. И Худ стоял там, как громом пораженный, и смотрел на графиню, но к тому времени вся бумага сгорела дотла, и пожар прекратился.

После этого случая все поняли, что она — гений. И вот такой девушкой и восхищался Круглый стол, когда в отеле появилась Дороти. И все они пытались заставить мистера Зигфилда взглянуть на русскую графиню, но всякий раз оказывалось, что он вышел. Так что неудивительно, что все так смеялись над такой девушкой, как Дороти.

В первое же утро Дороти позвонила брокеру — другу Чарли Брина — и сообщила, что у нее есть для него рекомендательное письмо. Ну и когда друг-брокер поговорил с Дороти по телефону, он был более чем доволен, потому что больше всего на свете брокер любил представлять девушек мистеру Зигфилду. Он сказал Дороти, что заедет за ней прямо сейчас и отвезет на ланч в «Ритц». Но когда брокер увидел Дороти в холле «Алгонкин-отеля», он посмотрел на нее раз, другой, и видно было, что интерес его таял на глазах. Потому что к этому времени Дороти уже успела обнаружить отдел искусственных украшений в универмаге Блумингдейл, и вид у нее теперь был еще более необычный, чем обычно. Ну и тогда этот брокер кончил тем, что повел ее в артистический чайный зал, где никто не обратит внимания на то, как девушка одета.

Дороти не знала, как поддержать интерес брокера к себе, потому что, похоже, просто хотела рассмешить его, что уже само по себе — роковая ошибка. Ну, то есть я хочу сказать, что брокеры смеются только в шоу или когда рассказывают друг другу неприличные анекдоты на фондовой бирже. А когда брокер встречает какую-нибудь девушку, ему хочется быть серьезным и давать ей полезные советы.

Так что первое, что сделал этот брокер, это сообщил Дороти, что Нью-Йорк — очень, очень безнравственный город. Но вместо того, чтобы слушать его с почтением, Дороти спросила, не может ли он дать ей несколько хороших адресов, после чего их беседа надолго прервалась. Но в конце концов брокер простил Дороти ее ошибки, и почувствовал себя лучше, и сказал Дороти, что ей следует быть очень, очень осторожной в отношении тех джентльменов, с которыми она встречается, и всегда сначала спросить у него, стоит ли с ними знакомиться. Ну и тогда Дороти сказала, что пока единственный, кто проявил к ней интерес, это мальчик-лифтер в отеле. Но, добавила Дороти, если у брокера есть какие-нибудь возражения против лифтера, то она будет подниматься по лестнице пешком.

Тут брокер вновь почувствовал себя очень неуютно с такой девушкой, которая ничего не боится. Но вспомнил о своей дружбе с Чарли Брином и сказал Дороти, что постарается ей помочь.

Однако оказалось, что единственное, что было общего у этого брокера и мистера Зигфилда, — это их общий адвокат, и потому брокер пригласил Дороти и этого адвоката на обед. Ну и во время обеда этот адвокат все время поглядывал на Дороти, а потом сказал, что совсем недавно он порекомендовал мистеру Зигфилду одного бутлегера, у которого виски оказалось метиловым спиртом, так что теперь никакой девушке не будет пользы от письма с рекомендациями адвоката. Так что все это пустая затея.

В конце концов Дороти дошла до того, что у нее кончились деньги. Но мне кажется, что сильная сторона Дороти, похоже, в том, что она никогда не переживает о счетах, так что она продолжала жить по-прежнему, проводя большую часть своего времени в холле отеля, где ее дружба с мальчиком-лифтером росла на глазах и где всякий, кто входил в лифт или выходил оттуда, обычно непременно останавливался, чтобы спросить: «Ну, мисс Шоу, когда же вы начнете работать на мистера Зигфилда?»

И все это так ей надоело, что однажды утром она отправилась в офис мистера Зигфилда в Нью-Амстердамском театре, где быстро подружилась с каким-то клерком и спросила, не может ли он представить ее мистеру Зигфилду?

Этот клерк велел Дороти подождать, пока он сходит в кабинет к мистеру Зигфилду. И вскоре Дороти вдруг увидела, как дверь кабинета приоткрылась, а через некоторое время вновь закрылась, а потом появился клерк, который сообщил, что она может войти. Вот так Дороти и познакомилась с мистером Зигфилдом.

Да, то, что произошло с Дороти, может показаться чудом. Потому что мистер Зигфилд велел ей встать на свет и осмотрел ее со всех сторон, и при этом все курил и курил свою сигару, и потом, наконец, написал распоряжение мистеру Джиму Баку заключить контракт с Дороти, а ей велел явиться в понедельник на репетицию.

Однако на самом деле это было не столько чудо, сколько гениальность мистера Зигфилда. Потому что мистер Зигфилд может закрыть глаза на некоторые недостатки девушки, но всегда увидит ее достоинства, и Дороти говорит, что большинство девушек в Фоли были бы отвергнуты практически любым брокером, который встретился бы с ними в Нью-Йорке до того, как мистер Зигфилд уже «прославил» их.

Потому что, когда у брокера свобода выбора, он всегда совершает ошибку, выбирая какую-нибудь манерную девицу, лишь бы она была ухожена и хорошо выглядела, и потом не перестает удивляться, чем же она не подошла? Потому что едва ли какой-то брокер достаточно силен в Психологии, чтобы осознать, что настоящая «девушка его мечты» — это какая-нибудь местная красавица из маленького городка, о которой этот брокер обычно сочинял в уме бесконечные любовные истории, когда ему было шестнадцать лет.

Ну а мистер Зигфилд знает о Психологии все, а потому и выбирает девушек именно такого типа. И Дороти говорит, что все, что делает мистер Зигфилд, чтобы «прославить» девушку, это велит ей вычесать сено из волос и перестать крахмалить нижнее белье.

А что касается их остального гардероба, то Дороти говорит, что тут мистер Зигфилд всегда предпочитает видеть на девушках модели из Парижа, что в Кентукки, а не из Парижа, что во Франции. Потому что никто лучше мистера Зигфилда не знает, что в кисее для брокеров намного больше очарования, чем даже в крепдешине. И в результате, когда компания девушек из Фоли не на сцене, больше всего она напоминает пикник воскресной школы какого-нибудь маленького городка.

И это действительно пустая трата времени — писать мистеру Зигфилду рекомендательные письма, потому что он получает их по двадцать тысяч в год, и Дороти говорит, что если собрать все эти письма вместе, то результат окажется совсем неинтересным, потому что во всех этих письмах — одно и то же:

«Дорогой мистер Зигфилд, этим письмом я хотел бы представить вам мисс N, в отношении которой у меня нет никаких других интересов, кроме желания помочь девочке, полной честолюбивых устремлений, и поддержать ее семью…» Ну и Дороти говорит, что когда мистер Зигфилд получает очередное подобное письмо, то, как правило, это означает, что «девочка» прибудет в «роллс-ройсе», и Дороти говорит, что лучшие девушки мистера Зигфилда обычно сами забредали к нему в офис с 42-й стрит, так же, как забрела к нему Дороти.

После того как Дороти получила свой ангажемент, она вернулась в «Алгонкин-отель» и в вестибюле встретила мистера Худа, открывшего знаменитую русскую графиню. Ну и он, как обычно, подошел к Дороти и спросил: «Ну, мисс Шоу, когда вы начнете репетировать у мистера Зигфилда?» И когда Дороти ответила: «В понедельник», мистер Худ не поверил своим ушам. И вот тогда Дороти показала ему записку мистера Зигфилда к мистеру Баку.

Мистер Худ едва не умер. Новость мгновенно облетела весь вестибюль, и все в холле едва не умерли. Но когда об этом услышала русская графиня, она почти умерла. Потому что провела в конторе мистера Зигфилда восемь недель с десятью рекомендательными письмами, но так и не смогла пробиться дальше клерка.

Однако Дороти потом узнала, что всякий раз, когда кто-нибудь посылает к мистеру Зигфилду какую-нибудь очень интеллектуальную девицу, он для начала хорошенько осматривает ее в щель чуть приоткрытой двери своего кабинета. А если она вдобавок окажется еще и девушкой «вампирного» типа, едва ли она когда-нибудь встретится с ним лично. Потому что никто не знает лучше мистера Зигфилда, что девушки «вампирного» типа никогда по-настоящему ничего не добиваются в жизни и никогда в его варьете не было ни одной из них. Ну, то есть я хочу сказать, что даже знаменитая Долорес, поразительно красивая, высокая брюнетка, была вовсе не «вампирного», а «мадонного» типа.

Вот так и получилось, что ни мозги, ни темперамент этой русской графини не помогли ей чего-нибудь добиться. Потому что девушка такого типа может заинтересовать литературных джентльменов, но только отпугнет любого брокера. Потому что я хочу сказать, что ни один брокер не будет чувствовать себя спокойно с девушкой, желающей говорить о такой рискованной вещи, как «любовь».

Тем более что девушки, которые ГОВОРЯТ о любви, как правило, больше известны именно этим, а не свои успехом у джентльменов. И все это только доказывает, что мистер Зигфилд всегда прав. Потому что в конце концов Дороти стала одной из самых знаменитых девушек Нью-Йорка, несмотря на все свои недостатки, тогда как эта русская графиня так и осталась одной из многих девушек-статисток, которых приглашают, когда какой-нибудь театр ставит драму о тяжелой жизни крестьян Венгрии.

А когда брокер, друг Чарли Брина, узнал, что Дороти репетирует в Фоли, он был просто ошеломлен и долго не мог прийти в себя от изумления. А когда пришел, то начал вдруг соглашаться, что Дороти, похоже, и в самом деле достаточно мила.

И Дороти действительно похорошела. Ей понадобилось совсем немного времени, чтобы исправить кое-что, что было в ней не так. Она отдала все свои фальшивые драгоценности и красное бархатное платье горничной, купила себе льняное розовое платье в магазине на 6-й авеню и наконец-то стала выглядеть совсем как все другие девушки в Фоли.

И тут друг Чарли Брина стал посылать самому Чарли телеграммы в Калифорнию, хвастаясь тем, как ловко он устроил Дороти в Фоли. Однако, похоже, это рассердило Чарли, и он отправил своему другу-брокеру язвительную телеграмму, которая гласила: «Ты мне осточертел. Хвались там, где похвальба уместна. Кто вытащил ее?» И подпись: «Чарли Брин».

И Чарли стал каждый день слать Дороти телеграммы, поздравляя себя за то, что он «открыл» ее. И оказалось, что из-за своего поло он вынужден пока остаться в Калифорнии, и в конце концов он выиграл там какой-то международный матч по поло, но телеграфировал Дороти, что счастливейшим днем его жизни будет вечеринка, которую он собирается устроить, когда прибудет в Нью-Йорк, в честь «открытия» им девушки, которую приняли в Фоли.

А пока Чарли напрягал все силы, стараясь вырваться в Нью-Йорк, Дороти репетировала в варьете. И первое, что она собиралась сделать, — это выбрать себе подругу. Но вместо того, чтобы завязать знакомство с какими-нибудь известными девушками, которые бывают в свете, как Пегги Хопкинс, например, Дороти, конечно же, смотрела не туда.

В Фоли практически всегда работает по восемнадцать девушек из английского кордебалета, жизнь которых ничем не примечательна, кроме тяжелого труда. И они никогда не бывают в обществе, потому что им приходится все время тренироваться, как солдатам, и в результате они все выглядят одинаково — и в жизни, и на сцене. Так что, когда Дороти огляделась вокруг, чтобы выбрать себе подругу, именно этих англичанок она и выбрала.

Ну то есть я хочу сказать, что выбрала она не просто одну из восемнадцати, а всех! Но мне и в самом деле кажется, что это не очень хороший тон — выходить на прогулку по улицам Нью-Йорка с целым кордебалетом, в то время как можно с таким же успехом ехать в «роллс-ройсе» в компании какой-нибудь девушки с Будущим.

Однако Дороти говорит, что ни одна девушка из кордебалета не сможет отправиться куда-нибудь одна без того, чтобы не скучать по семнадцати оставшимся. И единственная причина, которую смогла придумать мне Дороти, чтобы объяснить свой выбор, была та, что ей никогда в жизни еще не приходилось видеть английскую девушку, говорящую на кокни, и она могла слушать их часами, не переставая изумляться.

Но вот однажды утром Чарли Брин прибыл наконец в Нью-Йорк и пригласил Дороти на ланч, а потом ему надо было торопиться в свое загородное поместье, чтобы повидаться с больным отцом, который был очень, очень слаб от пневмонии. Но он извинился перед Дороти и сказал, что вернется к 10 часам вечера, чтобы сопровождать ее на вечеринку, устраиваемую в ее честь.

Но после того, как репетиция закончилась, вместо того чтобы отправиться в свой номер и отдохнуть перед вечеринкой, Дороти села на автобус и вместе со своими восемнадцатью приятельницами отправилась на Кони-Айленд, где так восхитительно провела время, катаясь на всех аттракционах, что и не думала смотреть на часы.

Так что было уже далеко за полночь, когда Дороти вернулась в отель, где в вестибюле ее поджидал Чарли Брин, который просидел здесь уже два часа и стал таким нервным, что уже готов был закричать. Так что в конце концов на рафинированную вечеринку, где было полно брокеров и симпатичных девушек в вечерних платьях, Чарли пришлось отправиться с Дороти, чулки которой были в дырах от катания на «адских горках», а одно бедро — на грани вывиха.