Диагноз: Любовь

Глава 12 Уимблдон

— Меня зациклило на лесбиянках, — сказала Алисия.

Было воскресенье, с прошлых выходных прошла неделя, и теперь мы сидели на «отбеливателях»[26] Уимблдона, предварительно выстояв два часа в очереди за билетами. Алисия произносила это слово как «ошшереть», на французский манер, Ди настаивала на правильном произношении.

— Буква «ч», — говорила она. — Неужели трудно запомнить?

Получилось так, что я зря тратила энергию и нервы, волнуясь за свою будущую невестку. На следующий день после того, как мы с Эдом готовили соус, Алисия позвонила мне и сказала, что она в порядке и приедет вместе с Роксаной и Ди, как только они снимут себе квартиру в северной части Лондона, а это случится где-то в конце недели. Но они прилетели раньше, несмотря на беременность Ди. Когда я сказала Алисии, что ее кузина на последнем месяце беременности, она ответила:

— Никто же не знает наверняка, когда ей рожать.

Это прозвучало так, словно если твердо верить, что Ди не на девятом месяце беременности, то она и не родит в самолете.

Ну что ж, это сработало, и вот мы здесь втроем, в основном благодаря Алисии. Она уговорила Ди выйти прогуляться, обещая купить ей солнцезащитные очки «Кэт Леди», хотя из-за своего положения Ди была явно не в состоянии смотреть теннисный матч на жаре. Я полностью разделяла ее настроение, но делать было нечего, и мы, обливаясь потом и мечтая о тени, сидели по обе стороны от Алисии, которая выискивала взглядом влюбленных женщин.

— Куда ни глянь, везде я вижу только их, — говорила Алисия, сдвинув очки от Джеки Онассис на кончик носа. — Помните тех женщин, что обнялись на прощание сегодня утром? Лесбиянки. В метро одна девушка попыталась подцепить меня. Да и нас наверняка считают лесбиянками, потому что с нами нет ни одного мужчины.

Я не понимала, как можно принять за лесбиянок девушек, которые спорят о том, кто из теннисистов самый симпатичный. Кипп Линус играл против Майка Марлина; правда, мы не слышали раньше ни об одном из них, однако считалось, что позже Марлин будет играть с Энди Роддиком.

— Большинство мужчин приходят в восторг, наблюдая за женщинами, которые ласкают друг друга, — сказала Ди.

— Это моя мать, Ди! Всех тошнит при мысли о том, что их родители занимаются сексом, а мне приходится бороться с отвращением, когда я представляю, что может вытворять моя мать в своей коммуне с другими женщинами!

— Боже, Алисия! Говори тише, — прошептала я, роясь в карманах в поисках солнцезащитных очков и не замечая, что очки у меня на носу.

Пока Ди жаловалась, что мы не увидим по-настоящему хороших теннисистов, а Алисия разражалась тирадами по поводу своей матери, большинство сидящих неподалеку зрителей смотрели только на нас.

— Неужели это так важно? — спросила я.

— Важно? — повторила Алисия, хмурясь. — Моя мама вышла замуж за отца, хотя знала, что она лесбиянка! Если бы она была честна сама с собой, я вообще бы не родилась.

— Больше всего на свете тетя Мэдди хотела родить ребенка. Она ждала тебя, — попыталась успокоить ее Ди.

— Ты-то откуда знаешь? Ты тогда еще не родилась, — пробурчала Алисия.

— Я все равно не понимаю, почему все это имеет для тебя такое значение. — Ди пожала плечами.

— Потому, Диотима, что я не росла с двумя мамочками, — едко сказала Алисия. — Я росла с папочкой и мамочкой. С мамочкой, которая даже не пыталась показать, что любит меня. Она вообще не хотела иметь ребенка и не могла дождаться момента, когда сможет бросить меня.

— Сколько лет тебе было, когда она переехала в Орегон? — спросила я, воспользовавшись тем, что люди вокруг нас начали аплодировать удачному удару Марлина, внезапно обогнавшему Линуса на одно очко.

— Восемнадцать, — ответила Алисия, едва слышно хлопнув себя по ноге.

— Восемнадцать, — повторила я, отворачиваясь от Киппа Линуса, который был на полпути к поражению. — Разве к тому времени ты не поступила в колледж?

— Но я тогда еще не уехала!

— Давайте уйдем отсюда, — предложила Ди.

— Но мы же только что пришли, — возразила Алисия. — Мы должны досмотреть матч.

— Я умираю от жары, а никто из них даже не популярен! — настаивала Ди.

— Я думала, тебе хотелось прийти сюда сегодня, Ди, — сказала Алисия. — Ты говорила, что, когда проснулась, почувствовала себя хорошо, тебе легко дышалось, словно что-то перестало давить на твои легкие.

Я вытерла вспотевшее лицо коротким рукавом футболки и посмотрела на Ди.

— Это было утром, тогда еще не было так жарко. И мы не стояли в очереди целую вечность. — Ди вздохнула. — Здесь слишком жарко, но я не могу вернуться домой к тому дикому беспорядку! Мамин способ распаковывать вещи — это открывать по коробке в день. Я не могу возиться с коробками, потому что я слишком толстая… А Кипп Линус отвратителен, — внезапно добавила она, глядя, как он снова пропустил мяч.

— Слушай, хочешь, я помогу тебе распаковать вещи? Просто попроси! Я могу помочь тебе сегодня же вечером, — сказала Алисия, словно ее предложение было панацеей от всех бед, включая высокую температуру. Потом она повернулась ко мне: — Как там твой поклонник?

— Мой кто? — подпрыгнула я.

— Твой поклонник Эд. Разведенный санитар.

— Я со вчерашнего вечера его не видела, — ответила я, поправляя на носу темные очки и притворяясь, будто наблюдаю за белокурой девушкой, погнавшейся за сбежавшим мячом. — Как ты думаешь, ты могла бы стать одной из этих подавальщиц мячиков?

— Я думаю, для этого нужно быстро бегать. А я ненавижу быстро бегать. — В голосе Алисии снова зазвучало раздражение.

— А что это за парень? — спросила Ди, наклоняясь вперед, чтобы посмотреть на меня и Алисию. — Он англичанин?

— Он из Америки и, к слову, великолепен, — сказала Алисия. — А Холли считает, что он недостаточно хорош для нее.

— Это было до того, как я узнала, что он играет в группе, — сказала я и, повернувшись к Ди, добавила: — Он поет в рок-группе под названием «Перпл Тангс». Он сам ее создал. И он очень увлечен музыкой.

Неожиданно для себя я заговорила так, словно зачитывала его резюме. Я была похожа на репортера. Похожа на дуру.

— И ты ему нравишься? — спросила Ди.

— Да, — ответила Алисия, прежде чем я успела открыть рот. — Он сказал, что она естественно привлекательна. А Холли видит, что Эд невероятно интересный мужчина, но парализована своим отношением к мужскому полу вообще. — Она скрестила руки на груди и, бросив на меня беглый взгляд, добавила: — А все из-за твоих родителей.

— Извини, но я думала, что это Ди собирается стать психологом, — сказала я.

— Все дело в контроле, — невозмутимо продолжила Алисия. — Твоя мать внезапно умерла. Твой отец живет в своем собственном мире, где тебе не нашлось места. Похоже, рядом с Холли Кэмпбелл нет человека, который мог бы изменить ее. В результате Холли Кэмпбелл сама контролирует свои чувства и свою жизнь.

Я открыла и тут же закрыла рот. Я хотела сказать, что Алисия ошибается, но вдруг испугалась, что она, возможно, права.

— Неужели ты никогда не хотела уступить хоть клочок своего поля боя? — спросила Алисия. — Слушай, ведь действительно приятно, когда мужчина на тебя так смотрит. Позволь ему увлечься тобой. Ты очень долго никого не интересовала и уже, наверное, забыла, как это — быть женщиной.

Кипя от возмущения, я не смогла ответить сразу же. Никто не интересовался мной? Может, рассказать ей о Мэттью Холемби, которого я очень даже интересую и который считает меня необыкновенно веселой даже тогда, когда я не пытаюсь шутить? И который, кстати, даже надоел мне своим интересом? Я только вчера получила от него письмо по e-mail, в котором он писал, что приедет проведать свою маму и сестру, пробудет в городе две недели и очень хочет со мной встретиться. Я все еще не была уверена в том, что у меня получится с Эдом, но это не имело значения — мы с Мэттью просто друзья.

— Если вам и доведется оказаться с ним в постели, ты не сможешь его контролировать, — заявила Алисия.

— Кого — Мэттью? — спросила я, уставившись на нее.

— Эда, — ответила Алисия. — Что еще за Мэттью?

— Мой бывший парень, — сказала я. Поскольку удивленное выражение не сошло с ее лица, пришлось пояснить: — Парень, который вырезал Бену аппендикс.

— Бадди Холли? Он был твоим парнем? — в голосе Алисии звучало сомнение. — Так или иначе, мы говорим об Эде. Ты не умрешь на месте, если уступишь ему. Ты ведешь себя так, словно симпатия — это инфекция, от которой нужно держаться подальше, а еще лучше — носить ее в стерильной коробочке для сэндвичей.

— Отстань от нее, — миролюбиво произнесла Ди.

— А с тобой что? — накинулась я на Алисию. — Ты тоже сбежала от своего мужчины. Ты собиралась выйти замуж, а как только столкнулась с маленькой проблемой, предпочла сбежать. И после этого ты возомнила, что можешь давать мне советы? — Я скользнула мокрой спиной по спинке кресла. — Кстати, имей в виду, что коробочки для сэндвичей не стерильны.

— Может, уйдем? — снова спросила Ди. — Мне действительно не очень хорошо.

— Я не сбегала от Бена. Я хотела повидаться со своей семьей. — Алисия снова нахмурилась.

— Тогда почему ты не хочешь, чтобы Бен приехал к тебе? Что происходит? — продолжала я. — Он не заслуживает, чтобы его игнорировали.

Алисия медленно кивнула.

— Ты права. Он не заслуживает… — Помолчав, она спросила: — Ну а если я сама не знаю, что происходит?

— Вот так ему и скажи! — воскликнула я в сердцах.

— Если я не попаду в тень, я скоро вырублюсь, — пожаловалась Ди.

— Ди, если хочешь, можем уйти, — согласилась наконец Алисия. — Просто скажи: «Я хочу уйти», и мы уйдем.

— Я хочу уйти, — вздохнув, прошептала Ди.

— Ой, перестань! — заявила, Алисия. — Давай сначала выпьем лимонада. А потом посмотрим на твое самочувствие.

Мы сидели за столиком для пикника под все тем же палящим солнцем и пили дорогущий лимонад, за которым пришлось выстоять в очереди сорок пять минут. Алисия ныла, пытаясь уговорить меня сходить к тренировочным кортам, где должен был, по ее мнению, разминаться Энди Роддик. Она надеялась с ним познакомиться.

— Я на все сто уверена, что он уже встречается с моделью или актрисой, — сказала я.

— У него могут быть и другие связанные с теннисом друзья, — возразила она.

— Ты ведь все еще обручена, правильно? — спросила я, на что Алисия промолчала.

— Кипп Линус встречается с моделью по имени Серенити Филдс, — сообщила Ди. — Он только поэтому и играет сегодня.

— Серенити Филдс, — задумчиво повторила Алисия. — Тебе стоит назвать ребенка Серенити. Меня саму должны были назвать Серенити, но мама, взглянув на меня после родов, решила, что мне больше подходит имя Алисия. Можете поверить в такую дурость? — Она бросила свой пустой стаканчик в сторону мусорного бака.

— Трудно поверить, — сказала я.

— Ты что, не собираешься подобрать это? — спросила Ди, показывая на упавший на землю стаканчик. — Здесь нельзя мусорить.

— Шутишь? Этот лимонад стоил мне шесть фунтов! Я заплатила за право мусорить! — распаляясь, заявила Алисия и тут же понизила голос: — Господи, мне нужно в туалет, а там такая очередь… Вы только посмотрите! Ди, я знаю, что ты составишь мне компанию. Беременные женщины всегда хотят писать.

— К тому времени как мне захочется, я могу встать и дойти до туалета, но я не выстою час в очереди.

— Тогда вот что: я пойду и займу место для нас обеих, — заявила Алисия. — Вы тут сидите и наслаждайтесь лимонадом, ладно? А когда подойдет моя очередь, я вам помашу рукой.

Алисия направилась в сторону туалета. Очередь к нему была не короче той, что мы выстояли перед уимблдонским стадионом. Мы смотрели, как Алисия пытается пробраться чуть ближе, чем ей полагалось бы стоять, и как несколько женщин сообща отталкивают ее к концу очереди. Даже сидя за столиком, я могла с легкостью прочитать реакцию Алисии на то, что очередь оказалась на десять метров длиннее, чем она думала: «Ни фига себе!»

Я посмотрела на Ди, которая неуверенно улыбалась.

— И о чем думала ее мать, когда не назвала ее Серенити[27]? — спросила я, кивая на Алисию.

Ди расхохоталась и забрызгала меня лимонадом.

— Я так спокойна, — продолжала я. — На прошлой неделе я медитировала…

Ди хохотала почти истерически.

— На прошлой неделе я медитировала и клянусь, что была на пороге просветления, когда какой-то хрен заслонил мне солнце!

Ди смеялась, всхлипывала, хватала ртом воздух, вытирая глаза:

— Ой-ой-ой-ой, перестань!

— Я объяснила ему, что нахожусь в шаге от того, чтобы превратиться в Святой Свет, поэтому он может сделать мне одолжение и свалить к чертовой матери!

— О-о-о-ой, — простонала Ди, сгибаясь пополам, и я тоже рассмеялась. Однако, похоже, Ди потеряла контроль над своей истерикой и досмеялась до боли.

— Ой… О Боже. Я обмочилась… — всхлипнула она.

Я перестала смеяться.

— Ди, ты просто обмочилась или у тебя отошли воды?

— Ой, я не знаю. Откуда мне знать? — Ее глаза расширились от страха. — О-о-о-ой, только не это.

Подошла Алисия, драматическим жестом срывая с рукава наклейку «Уимблдон» и бросая ее на землю.

— Уимблдонские очереди меня задолбали. Я больше не собираюсь стоять в такой длинной очереди! Все это стояние — сплошное издевательство! — Алисия наконец заметила, что с Ди не все в порядке, да и то лишь потому, что сестра одернула ее за выброшенный на землю мусор.

— Эй, что случилось?

— Холли думает, что у меня отошли воды!

— А они отошли? — спросила Алисия.

— Я не знаю! Я не знаю! Оно потекло, а не полилось… — Ди сжалась. — Из меня продолжает течь. Мне нужно встать… Помогите мне встать.

— Холли, это как? Что значит «потекло», а «не полилось»?

— В фильмах это всегда происходит, как прорыв здоровенного баллона с водой, — сказала Ди, отодвигаясь от столика.

— Холли, ты ведь врач! Что ты думаешь? — настаивала Алисия.

— Ну… — Я помедлила. Я так давно принимала роды… — В фильмах это действительно происходит, как прорыв здоровенного баллона с водой, — повторила я.

— Я смеялась, — с надеждой произнесла Ди. — Я просто смеялась и… — Она внезапно всхлипнула, схватилась за живот и наклонилась в сторону кортов. Через какое-то время она смогла продолжить: — Я не хочу… чтобы люди на меня пялились.

— Никто не пялится, ты в темных очках, — сказала Алисия, потом повернулась ко мне: — И что нам делать?

— Подсчитать время между предполагаемыми схватками, — ответила я.

— А как насчет… течения? — спросила Алисия, состроив гримасу.

— Возможно, она всего лишь описалась, — предположила я. — Она очень громко смеялась. — Ди, у тебя раньше бывали такие сокращения?

— Бывали, но совсем не такие. Не отдавались в спине и тазе. Стоило мне пройтись, и они исчезали.

— Хорошо, давайте пройдемся. Может, все наладится, — предложила Алисия, хлопнув в ладоши, словно судья в боксе.

Мы зашагали. Приблизительно через три минуты Ди снова схватилась за живот и застонала.

— Ди, ты чувствуешь голову ребенка? — спросила Алисия.

— Голову ребенка? — с ужасом переспросила Ди, словно сама мысль об этом приводила ее в паническое состояние. Я понимала ее, потому что приблизительно так же я чувствовала себя на первом году обучения медицине, когда в учебнике родовых патологий рассматривала жутковатые иллюстрации с изображением развития плода. Там было одно мерзкое фото, на котором волосатый комок высовывался из неопределенного вида отверстия, а когда я прочитала подпись к фотографии, мне стало ясно, что это называется «нормальное рождение».

Ди начала плакать.

— Успокойся, Ди. Из тебя все еще капает? — спросила я. Когда она кивнула, я решила, что пора начинать управлять событиями. — Давайте просто признаем, что у тебя начались схватки, и поедем в больницу.

Сквозь толпу уимблдонского стадиона мы пробирались медленно, поскольку Ди не хотела устраивать сцен и отговорила Алисию от разгона толпы воплями «Женщина рожает! Прочь с дороги!». На улице нам попался прекрасный полицейский, который, увидев, как Ди всхлипывает и обнимает свой выпирающий живот, мигом посадил нас в такси, отодвинув всех людей, которые ждали в очереди. Этот момент, со всеми оттенками истинной британской вежливости, напомнил мне о сестрах Фоссиль из «Пуантов» и о том, как полицейский помогал им поймать такси, когда Паулина стала знаменитой. Мне показалось, что из нас получились бы сестры Фоссиль. Алисия была бы Паулиной, после того как Паулина провела бы несколько лет в качестве голливудской примадонны. Я могла бы быть Пози, если бы Пози решила стать доктором. Ну а Диотима могла бы быть Петровой, если бы Петрова забеременела от кого-то из своей летной команды. В общем, жуткий бы получился вариант.

У нас оказалось больше времени, чем я думала. Ординатор в Лондонском университетском госпитале даже не стал разговаривать с нами, пока Ди не осмотрела средних лет женщина по имени Росси. Росси была из Тринидада, и ее напевная речь успокоила всех нас, даже Ди. Закончив сонограмму, Росси подвезла каталку, на которой лежала Ди, к монитору, где в течение тридцатиминутного сканирования собиралась наблюдать за состоянием плода. Алисия отправилась на поиски телефона, чтобы позвонить Роксане, а я ждала Ди в комнате с другими беременными женщинами, подключенными к мониторам. У меня неожиданно появилось чувство клаустрофобии, особенно после синхронизации сердцебиений в мониторах. Мне казалось, что все мы заключены в гигантской утробе. Странные ощущения заставили меня вспомнить о том, что мы с Беном делили мамину утробу, и от этого мне стало еще горше сознавать, что теперь я и брат настолько разделены.

Наконец из-за занавески появился ординатор, огромные очки которого придавали мужчине вид удивленного насекомого.

— Ладно, мальчишки, как у нас делишки? — спросил он, представившись доктором Виндмиллом и протягивая ладонь для рукопожатия.

— Виндмилл? — спросила я.

— Виндфилд, — поправила меня Алисия.

— Винг, ладненько? Вингфилд, — сказал он.

Почему-то это исправленное «винг» в его фамилии заставило нас с Алисией с воодушевленным одобрением дружно воскликнуть «О!». Фамилия начинала ассоциироваться с чем-то возвышенным и чистым[28].

Ди, скорее всего, согласилась бы с нами, если бы не согнулась в очередной схватке.

Вингфилд спросил, кто наблюдал Ди во время ее беременности, и, вместо того чтобы признаться, что она не ходила к врачу, Ди, отдуваясь и хватая ртом воздух, ткнула в меня пальцем.

— Я друг семьи, — немного растерявшись, произнесла я и подняла руки ладонями к Вингфилду, чтобы показать, что не имею никакого отношения к тому, что она не принимала витамины для беременных. — Я действительно врач, но мы лишь недавно познакомились…

Вингфилд кивнул и попросил нас отойти в сторону, чтобы он, закрывшись от нас занавеской, мог осмотреть шейку матки.

Выйдя в коридор, Алисия сжала кулаки и начала нервно притопывать ногой.

— Господи, ненавижу больницы, — сказала она с трагическим вздохом.

— А когда ты была в больнице? — спросила я.

Алисия смерила меня взглядом.

— Ты что, ни разу не смотрела моих новостей? — спросила она. — Ни разу? Ведь этот чертов «Live!» почти каждый вечер приходилось вести у пресвитерианского госпиталя. Аварии, перестрелки, утопленники… Тот Пасхальный Заяц из центра Робинсон Таун, которого избили и попытались утопить религиозные фанатики?..

— Стоять на тротуаре снаружи — это совсем не то, что находиться в самом госпитале, — возразила я.

— Мне хватило, — отрезала Алисия, снова начав притопывать.

Наконец доктор Вингфилд поманил нас обратно в палату с мониторами, за занавеску, отделявшую Ди. Мы смотрели, как он читает бумажную ленту с хроникой последних пятнадцати минут внутриутробной активности, а Ди, покрывшись испариной, кривится от боли.

— Отличные делишки, — решил Вингфилд, сложив распечатку по сгибам и бросив ее на монитор. — Все в порядке, мальчишки. Волноваться не о чем. У нее три сантиметра расхождения, положение минус два, пятьдесят процентов выполнено. И я счастлив от этого сердцебиения, понятно? Хорошая динамика, понятно? Никаких замедлений.

— Что он говорит? — переспросила у меня Алисия.

— Что ребенок в порядке. Он идет головкой вниз, и у него прекрасные тоны сердца. Шейка матки разошлась в ширину вот настолько, — я раздвинула пальцы, — и кости разошлись вот настолько, — я развела пальцы другой руки на несколько сантиметров. Давно мне не приходилось заниматься переводом акушерского сленга.

Алисия скорчила такую гримасу, что не оставалось сомнений — она не хотела знать всех этих подробностей.

— Так что, мальчишки, все будет отличненько, понятно? — Доктор Вингфилд довольно посмотрел на нас.

— Когда вы говорите «мальчишки», вы имеете в виду, что будет мальчик? — спросила я.

— П-простите великодушно, это у меня такая манера говорить. Я говорю «мальчишки» машинально, по привычке, понятно? — Он перевел взгляд на Ди и добавил: — Вы же хотели сюрприза, правильно?

— С-сюрприз, — произнесла Ди, изо всех сил сжимая поручни каталки.

— Ну так сюрприз и выйдет. Я сам его приму, вместо Росси, ладно? Ребенок великоват, судя по сонограмме, но волноваться не надо, понятно? Просто для акушерки он будет тяжеловат.

При этих словах занавеска отодвинулась и появилась Росси. Я подумала, что она собирается протестовать, но акушерка провела к нам Роксану. Сегодня она была в нейлоновом платье цвета фуксии, в котором ее кожа казалась еще более желтой, чем обычно, или же еще более экзотичной.

— Извините, а вы?.. — спросила Роксана у ординатора.

— Доктор Вингфилд. — Он протянул ей руку.

— Виндфилд?

— Винг — Вингфилд, — поправил он.

— О! — просветлев, воскликнула она.

— Я говорил мальчишкам, что ребенок в порядке, хотя и великоват. Но не слишком большой. Ничего необычного, понятно? Я сам хочу принять его, ладно? Теперь вам надо немножко пройтись, хорошо? Первый ребенок просто так не выйдет. Вам надо погулять, юная леди, — сказал он, отсоединяя живот Ди от монитора. — Головка мальчишки опустится ниже, шейка матки раскроется под давлением, понятно?

— Это мальчик? — спросила Роксана.

— Это образное выражение, — объяснила я.

— Неужели ты не знаешь пол ребенка, Роксана? — спросила Алисия с почти вызывающей улыбкой. — Ты же у нас медиум.

«Она больна, — подумала я. — И она все свои силы тратит на то, чтобы мы об этом не догадались».

Вместо того чтобы ответить Алисии, Роксана посмотрела на меня с таким удивлением, словно последние слова я произнесла вслух. Потом она отвернулась к доктору Вингфилду и спросила, что он имел в виду, говоря «мальчишка».

— Просто привычное выражение, понятно? — Он улыбнулся и ткнул пальцем через плечо. — Простите великодушно. Меня ждут другие пациентки.

— Мы вас позже позовем, — согласно кивнула ему Алисия, когда доктор исчез за занавеской.

— Это что, человек дождя? — спросила Роксана.

— Помогите мне встать, — попросила Ди. — Нужно помочь этому мальчишке выйти наружу.

Мы по очереди называли имена, прогуливаясь по коридору. Перебрав такие популярные, как Эшли, Бритни, Брайан и Мэдисон, мы отбросили их, даже не обсуждая, — слишком сложно было бы расти с именем человека, которого и так все знают, и выдерживать сравнения.

— Можно исключить названия штатов и городов, — сказала я. — Саванна и Дакота обычно превращаются в довольно милых людей, большинство времени проводящих в приемных больниц, поскольку всю жизнь воюют с последствиями трудного детства.

— Люси? — предложила Алисия.

— И Скай, — сказала я. — Еще одно плохое знамение. Самые тяжелые случаи часто называют Скай.

— Даниэль, — включилась в разговор Роксана. — Мне никогда не встречалась Даниэль, которая бы мне не понравилась.

— Ларисса, — сказала я. — «Ларисса» означает смех, так что с ней всегда будет весело.

— И она вырастет в потаскушку по кличке Липучка, — добавила Роксана. — Я знала Лариссу, которая попала в суд за то, что жевала жвачку, делая минет.

— Если это будет мальчик, я назову его Максимилиан, — заявила Ди.

— Но он вырастет диктатором! — воскликнула Роксана.

— Это все равно лучше шлюхи Липучки, — сказала я.

— Макс-один-на-миллион, — медленно произнесла Ди.

— А что, Серенити не обсуждается? — спросила Алисия.

— Милая, а какова вероятность, что в нашей семье родится кто-нибудь спокойный? — спросила Роксана.

Ди снова застонала и расплакалась. Когда очередной приступ боли скрутил ее, она буквально повисла на Роксане.

— Я чувствую, что мое тело мне не принадлежит! — в отчаянии воскликнула Ди.

— Оно принадлежит не только тебе, девочка, — ответила Роксана.

Я застыла от пришедшей в голову мысли. Конечно же, я каждый день встречала в госпитале людей, чье тело переставало принадлежать им, вот только я всегда отказывалась в это верить. Распухшее тело Ди было результатом ее собственных действий. Но только сейчас я поняла, что Ди может быть такой же гостьей в своем теле, как и ее ребенок.

— Если это девочка… она будет… — с усилием выдавила Ди, — Петрова…

— Петрова! Ты имеешь в виду Петрову Фоссиль? — спросила Алисия.

— Петрова даже танцевать не умела, — добавила я.

Мы смотрели, как Ди постепенно успокаивается после схватки. Она расслабилась и выпрямилась, вздохнув с облегчением. А затем, вытерев пот со лба, ответила:

— Петрова водила самолет и умела чинить автомобили. Я бы не отказалась от таких способностей.

Ночь мы провели в палате, отведенной Ди, ожидая и проверяя. Мне казалось, что мы похожи на группу людей в аэропорту, чей рейс отложили, и теперь они толпятся у табло в ожидании своего самолета. Приближался рассвет, а доктор Вингфилд все еще уверял нас, что первый ребенок сам по себе не появится на свет, и продолжал настаивать на этом даже после того, как я крикнула ему через коридор, что уже показалась головка.

— Не заставляйте ее тужиться! — закричал он в ответ с расстояния шести метров, из открытых дверей другой палаты. Оттуда доносились крики других рожающих женщин. — Простите великодушно, меня ждут пациентки. Росси позовет меня, когда у вас все подойдет к решающей стадии, хорошо?

Хорошо или не хорошо, но он исчез за дверями той палаты, из которой доносились крики. К счастью, Ди была слишком занята, чтобы прислушиваться к этой драме в коридоре. Когда я вернулась в комнату, где Ди лежала на каталке с разведенными ногами, Росси уже опустилась возле ее ног. Роксана, одетая в хлопчатобумажный халат, говорила дочери: «Милая, уже скоро. Осталось совсем чуть-чуть». Алисия пыталась натянуть защитные пакеты на ноги, чуть не свалив бедром поднос с блестящими стерильными инструментами.

— Ладно, Вингфилд… скоро будет, — сказала я. — Как только кто-то там родит…

— Ребенок сейчас выйдет, разве не ясно? — Росси кивнула в сторону коробки со стерильными перчатками, стоящей у раковины. — Мойте руки, — приказала она. — Вам придется принимать его, доктор.

Десять минут спустя я поняла, на что было похоже нормальное рождение — на съезжание по наклонной трубе в парке водных аттракционов. Малыш действительно выбирался в этот мир по узкому каналу, однако присутствие при этом великом прибытии заставляло нас забыть о том, кто, собственно, рождается.

Как только голова младенца вышла наружу, он сразу же выскользнул весь, как лодка, спускающаяся по бурной реке, — с всплеском крови и околоплодной жидкости, а все вокруг смеялись, кричали, плакали, и только я молчала, изо всех сил стараясь не уронить его.

— Ножками вверх, ножками вверх, слышите? Другой стороной вверх! — закричал появившийся в дверях доктор Вингфилд, когда я по ошибке подняла младенца вверх головкой.

— Зажим, зажмите пуповину, — почти пропела Росси, осторожно очищая синей клизмочкой рот и нос новорожденного. Он сморщил личико и заплакал.

— С днем рождения! — закричала Алисия. Все, кроме меня, вздохнули с облегчением. Внутри разлилось тепло, а в моих дрожащих руках сучил ножками и дергался маленький мальчик. Я же не могла дать ему вырваться: пусть на секунду, но он мой.

Тем временем кардиомонитор на опустевшем животе Ди выдал какофонию прерывистых звуков, похожих на радиопомехи, что прозвучало как праздничный салют, словно звезды и планеты присоединили свой голос к общей радости.

Я подняла ребенка, давая Ди рассмотреть его, а Роксана обрезала ножницами пуповину, чтобы освободить малыша. Затем Росси забрала мокрого, орущего мальчика и принялась вытирать его. Внезапно все закончилось.

В семь часов утра седьмого дня седьмого месяца этого года четырехкилограммовый Макс-один-на-миллион пришел в наш мир.