Дикарь из глубинки или курс выживания для мажорки

Глава 23. Божечки-кошечки

Милена

Я теряю связь с реальностью. Мир сужается до нас двоих в этом небольшом пространстве. Сейчас только он занимает все мои мысли. Мне бы рвануть от него подальше, а я не могу. И сама тянусь к нему. Наши губы встречаются. Его горячие и такие требовательные. Проникает в мой рот языком, и… боже, бесконтрольное стадо мурашек марширует по моему телу. Сердце запинается. А я хватаюсь пальцами за его футболку, чтобы не упасть.

Его борода такая приятная. А мои руки сами ползует к его шее, которую я обвиваю и чуть ли не висну на нем, позволяя бесстыже владеть моим ртом. Его рука с талии ползет вверх по спине, а потом снова вниз, и огромная ладонь укладывается мне на попу, ощутимо сжав ягодицу.

Дыхание перехватывает. Воздуха не хватает, а поцелуй становится неприлично глубоким. Горячая волна спускается в самый низ живота и там концентрируется, затягиваясь в тугую пружину. И этот спектр ощущений всего лишь из-за одного поцелуя!

Миша отрывается от меня первым. Я со свистом втягиваю воздух. Пульс зашкаливает. А в ушах гул нарастает.

Мужчина не торопится удаляться и выпускать меня из своих горячих рук. Прижимает меня к себе ближе, сильнее. И я доверчиво к нему льну. Не чувствую с ним себя в опасности, наоборот. У меня почему-то доминирует ощущение надежности. Такого не было еще ни с одним молодым человеком.

Целует меня в висок, и я слышу, как он вдыхает запах моих волос, все больше запуская мурашек под мою кожу.

– Твою мать, – говорит севшим голосом. – Какая же ты вкусная. С ума сойти.

И снова губами ищет мои. Спускается от виска к щеке. Сама подставляюсь, сама поддаюсь. И снова попадаю в его плен. На этот раз поцелуй тягуче-нежный. После первого я знаю уже, как себя вести, и действую интуитивно. Наши языки сплетаются, знакомятся ближе. Дыхание спирает и становится поверхностным.

Миша подхватывает меня под попу и усаживает на себя. Я тут же обвиваю его талию ногами. Его руки скользят по моим голым бедрам, задирая сарафан до пояса. Кожу жжет от его прикосновений. Ощущаю спиной стену. С каждым движением поцелуй становится глубже, требовательней. Мои вдохи срываются на стон. А мужчина рычит в ответ. Божечки-кошечки, от этого грудного, полузвериного рыка в низу живота все тянет, горит, пылает…

Поцелуй разрываю сама. Легкие горят. А губы Миши скользят по подбородку вниз к шее. Спирает дыхание. А он продолжает целовать кожу в том самом месте, где бьется венка. Спускается к ключице и прихватывает зубами кожу, потом зализывает и снова спускается, нетерпеливо целуя.

Стягивает лиф сарафана, освобождая грудь. Я без лифчика, поэтому мужчина быстро добирается до своей цели и, не теряя ни секунды, обхватывает губами сосок, обжигая.

О, боже мой!

Хватаю ртом воздух, которого мне катастрофически не хватает. Сама не понимаю, когда мои пальцы оказываются в его волосах. А он по-хозяйски расправляется с моей грудью. Одну целует, покусывая сосок, а вторую пальцами сжимает.

А я схожу с ума от накрывших меня ощущений. Но кажется, не только я потерялась, но и сам мужчина тоже.

Мой внутренний голос вопит в двух тональностях. Одной он орет, чтобы я это все немедленно остановила, но второй он требует продолжения. И мое тело предательски слушается Румянцева. Да я и сама, кажется, совершенно не против того, что происходит.

Когда Михаил отстраняется, наконец оставив мою грудь в покое, стон разочарования срывается с моих губ.

– Т-ш-ш, – будто успокаивает. – Не то место, чтобы продолжать, – шепчет.

И ставит меня на ноги, но придерживает за талию, и хорошо, потому что я того и гляди сползу по стеночке.

Но не успеваю и опомниться, как он берет меня за руку и тянет за собой к лестнице, а затем наверх.

Вталкивает меня в свою комнату, тут же закрывает за нами дверь. И теперь я прижата к этой самой двери его огромным, горячим и таким желанным телом. Его губы снова на моих, а руки шарят по телу, задирая сарафан. Сжимает, гладит. Хочет. И я, кажется, тоже. Хочу.

С ума сошла, Серебрякова.

Но об этом я буду думать потом. Не сейчас… мамочки…

Мой сарафан улетает куда-то в сторону.

Ах так!

Я цепляюсь дрожащими пальцами за края его футболки и тяну вверх. Мужчина помогает мне, подняв руки вверх, позволяя снять с него эту лишнюю тряпку. И когда я ее откидываю, замираю, зависнув взглядом на этой огромной груди, покрытой мелкими волосками. Касаюсь ладонями, провожу пальцами, спускаюсь вниз, к животу. Но мне не дают насладиться зрелищем. Он подхватывает меня под задницу и несет к кровати. Опускает осторожно, а я тут же отползаю.

Хмыкает, впиваясь в меня взглядом, темным, горящим, обещающим. Не отрывая от меня глаза, расстегивает ремень на штанах и снимает их, оставаясь в одних боксерах. Боже, вот это ноги. Он мощный везде. А под тканью его белья…божечки-кошечки!

Миша забирается на кровать и оказывается между моих ног. Я чувствую его твердость промежностью. И сама не понимаю, как трусь о него. Приятные, обжигающие волны прокатываются по телу, а с губ срывается стон.

Рык у моего ушка. И рука его там, и мое дыхание застревает где-то в горле. Выгибаюсь, требуя большего. Стону ему в губы. Усмехается. Ловлю его дыхание у своих губ. Сама тянусь к нему.

– Какая отзывчивая, нежная девочка, – шепчет.

А потом отстраняется. Его руки накрывают мой живот, поглаживая. Пальцами цепляется за кромку трусиков и стягивает их с меня.

Распахиваю глаза. Теперь-то я понимаю, что перед ним абсолютно голая. Но он не дает мне опомниться и укладывается между моих ног, поглаживая бедра. А потом, глядя мне в глаза, целует меня там. Ласкает языком, облизывая, посасывая.

А я окончательно теряю связь с реальностью. Откидываюсь на подушки и, закрыв глаза, уплываю. Ничего нет, только он…там…и напряжение в самом низу живота. Оно нарастает, все сильнее затягивая эту чертову пружину. И кажется, что вот-вот я не выдержу и меня разорвет.

Свои стоны слышу словно со стороны. Мечусь по постели в его руках. Кажется, он будто специально удерживает меня на грани. Будто еще немного, и я наконец сорвусь за эту грань, за которой еще ни разу не была.

– Миша…Ми-ш-а-а… – тяну, умоляю, прошу.

И взрываюсь, вскрикнув, всхлипнув, задыхаясь, падая и разбиваясь на миллиарды осколков наслаждения.

Звенящая тишина накрывает, когда возвращается слух. И наше тяжелое дыхание. Я распахиваю глаза, встречаясь с его черным. Дышу быстро, надсадно.

Он стягивает с себя белье и достает из тумбочки фольгированный квадратик. Я как завороженная застываю, наблюдая за его действиями. Как натягивает латекс на член. Устраивается между моих ног. Замирает, а я решаюсь на признание.

– Миш, – шепчу, привлекая его внимание.

– М? – поднимает свой взгляд на меня.

– Мне нужно кое-что тебе сказать.

– Прямо сейчас? – его голос совсем охрип.

– У меня никого не было, – говорю, замечая, как зрачки его глаз расширяются. Он сглатывает, чуть отстраняясь. – Понимаешь? Никого. Ты…ты очень большой, – еле выговариваю слова.

– Девственница? – спрашивает, но этот вопрос не требует ответа.

На его лице застывает удивление. Секундная заминка с его стороны, и моя трусиха возвращается обратно. Я вся сжимаюсь в комочек под этим недоверчивым взглядом. Страх накатывает. А затем стыд. Я выбираюсь из-под него и отползаю на другой край кровати.

Боже, что я делаю?

Сползаю с постели, все еще прикованная к его взгляду.

– Мила? – зовет меня он, но меня уже не остановить. – Мила.

Я нахожу свой сарафан и натягиваю на себя дрожащими руками, открываю дверь и вылетаю как ужаленная.

– Мила! – доносится до меня мужской голос, но я уже сбегаю по ступенькам, запинаюсь, и чуть не лечу кубарем, но успеваю ухватиться за перила и закрываюсь в ванной.

Через полминуты стук в дверь, а я включаю воду и затыкаю уши, чтобы не слышать его. Я дура. Полная дура. С ума сошла, Серебрякова. Пялюсь на свое отражение в зеркале. Зачем только сказала про девственнность свою? Кому это нужно? Один только его взгляд чего стоил.

Помру нетронутой, старой девой. Да и черт с ним.

Стыдно-то как!

Снова и снова окатываю лицо ледяной водой, но щеки пылают.

– Мила…

– Со мной все хорошо, – отвечаю. – Уходи.

– Мил, ты не так все поняла. Выходи, поговорим.

– Не о чем, – говорю, стараясь сдержать слезы. А чего реветь собралась, сама не понимаю.

– Мил…

– Уходи. Иначе я тут останусь на всю ночь!

А затем тишина. Спустя минут двадцать я выключаю воду и прислушиваюсь. За дверью тишина. Открываю ее осторожно, и да, он ушел. Обида накатывает, но и облегчение тоже. Не буду я ему ничего объяснять. Он в шоке. Я тоже. Надо это пережить.

Пробираюсь в гостиную и забираюсь на диван, укрываясь одеялом. Выдыхаю, все еще прислушиваясь к каждому шороху.

Это провал, Серебрякова! По всем фронтам! Кажется, миссия окончательно и бесповоротно провалена.

Миша

Крыша поехала. Мозг потек. Как это помутнение еще можно назвать? Хочу ее до боли в мышцах. Хрен знает, как держусь, но хочу. Что не смог не поцеловать. А потом все… когда почувствовал, как она мне отвечает, сорвало все преграды, все тормоза к черту.

А ее руки на моей шее, потом в волосы пробираются пальчики… Мать его, как это приятно! Маленькая, хрупкая, тонкая. Страшно сломать. Давно я такого желания не испытывал.

Краем мозга понимал, что коридор – это не место для всего этого. Да еще и ребенок в доме. Димка мог в любое время спуститься. Поэтому и потащил Милку за собой, к себе. Хотя не планировал же. Думал, нахреначит мне по первое число за такое самовольничество. А нет. Лишь доверчиво смотрит. После этого никаких сомнений, будет моей и все. Сегодня так точно.

Сам сгорал от нетерпения. Внутри кровь кипела. А попробовав ее, остановиться нереально. Я не представлял, что может меня в этот момент оторвать от нее. И ее взрыв у меня на языке, мать вашу… я чуть не кончил. Отзывчивая, ласковая, нежная, мягкая… Принцесса настоящая. И вот это ее признание меня оглушило.

Девочка. Охренеть! Да за всю мою половую жизнь девочек у меня не было. Поэтому и стопорнулся, замялся. Что с ней делать? Она вмиг превратилась для меня в хрустальную вазу.

Черт! Внутри что-то развернулось теплое, щемящее…

А потом она резко изменилась в лице и засобиралась. Я, мудак, наблюдаю за ней, зову, но все без толку. Девчонка напугана. И непонятно, чем больше. Моей тупостью или произошедшим?

Только сейчас, лежа в постели, со стояком и мыслями, понял, что нужно было не тупить, а заграбастать ее, не дав выбежать из комнаты, и любить. Нежно, медленно.

Но я идиот. Редкостный.

Слышал, как она вышла из ванной. Специально оставил у себя дверь открытой. Спуститься и поговорить? Да вот теперь я боюсь ее спугнуть. Пусть успокоится. И с этими мыслями я проваливаюсь в сон.

Но кто бы мне сказал, что так тупить нельзя? Разве бы я оставил ее одну? Разве допустил бы то, что произошло утром?

А утром я проснулся и, умывшись, первым делом спускаюсь вниз. Хочу извиниться. Да много чего хочу. Но меня ждет, мать его, сюрприз. Огромный такой, сюрприз.

На диване, где спала Мила, постельное сложено стопочкой. А из кухни долетает шум. Уверенный в том, что там Мила, я подхожу к кухне и замираю в проходе.

– А ты что тут делаешь? – спрашиваю, поняв, что на кухне не Милка, а Таня.

– Доброе утро, – расцветает на ее губах улыбка. Вытирает руки о фартук. Тот самый, который надевала вчера Мила. И черт возьми, я хочу, чтобы именно девчонка была в нем. Желательно на голое тело. Но с этим мы еще разберемся.

– Где Мила? – спрашиваю.

– Откуда мне знать, где эта городская фифа, – выдает резка Татьяна и отворачивается, снова что-то помешивая на плите.

– В смысле, не знаешь? – не понимаю.

– А вот так. Видимо, уехала? – говорит небрежно, а у меня от этих слов сердце стопорит. Как это уехала?

– С чего ты взяла, что она уехала?

– Так машины ее нет на улице, – говорит, а я уже направляюсь к окну.

– Угнали что ли? – не хочу допускать и мысли, что девчонка сбежала.

– Да кому нужна такая машина? И не машина вовсе. По нашим-то дорогам…

В словах Татьяны правда есть. Да и некому угонять у нас такие тачки. Кабриолет уж очень приметный. Баловаться никто не будет. Так что же это получается, уехала?

Я возвращаюсь в комнату и только сейчас понимаю, что вещей ее нет. Выхожу на улицу. На крыльце встречает Арчи. Не обращая на него внимания, иду к забору. Чтобы убедиться, что тачки действительно нет.

А ее и нет. Ощущение опустошенности накрывает с головой. Напугал? Обидел? Что у нее в голове? Когда она уехала, что я не слышал?

Бью ногой по забору. Мудак твое второе имя, Михаил Русланович.

Возвращаюсь в дом. Злость медленно поднимается по венам. Возвращаюсь в кухню. Таня разлила по кружкам чай и сидит за столом.

– Давай завтракать, – смотрит на меня невинным взглядом.

– Тань, я кажется, тебе все тогда сказал.

– Миш, давай оставим все как есть? Я больше не буду лезть к тебе со скандалами. Да и девка эта уехала. Все будет, как раньше, – заверяет меня.

– Да не будет ни хрена как раньше, – повышаю голос и бью кулаком по столу.

– А вы чего орете? – в кухню входит Дима и, стрельнув взглядом в Таню, проплывает к раковине, наливает себе воды. – А где Милкивэй? – спрашивает, посмотрев на меня.

– Уехала, – отвечает Таня.

– Значит, сработало, – натягивает улыбку парнишка, не понимая еще моего настроения. – Знатно я вчера сыпанул перца.

Еще как знатно. Качаю головой. С ним я еще поговорю. Зря лыбится. Вчера высказал, но сегодня последует наказание. Пусть не радуется своей победе. Я тут сам виноват.

– Чего сработало? – спрашивает его Таня.

– Дима, бегом в свою комнату. Я зайду к тебе через десять минут, – прорычал я.

Пацану два раза говорить не нужно. Улыбка вмиг слетает с губ, и он быстренько ретируется восвояси.

– Тань, ты тоже, уходишь уже.

– Но…

– Уходишь. С последнего нашего разговора у нас с тобой чисто рабочие отношения. На этом все!

Молчит, сверлит меня взглядом.

– И чем же она тебя так зацепила? – поднимается из-за стола.

– Тебя это не касается. И если надумаешь пакостничать, вылетишь с работы. Как ты будешь потом зарабатывать на жизнь, меня не интересует. На этом все.

Отхожу в сторону, пропуская женщину. Та с гордо поднятой головой проходит мимо и покидает дом, хлопнув дверью.

Я же выдыхаю с облегчением. Ненавижу истерики и скандалы.

А вот теперь пора разобраться с сыночком. И, не медля ни секунды, направляюсь к нему в комнату.

Зайдя к нему в спальню, ничего нового не вижу. Все та же картина. Дима в наушниках, тычется в джойстик и пялится в экран телевизора.

Срываю наушники с его головы и вырубаю плойку.

– Эй, – вопит.

– Сел, – приказываю.

Слушается. Да, я умею быть убедительным.

– С сегодняшнего дня помогаешь на ферме.

– Да пап, блин! – дует губы.

– Катя тебе все покажет и расскажет, – продолжаю.

– Эта та рыжая? – морщится.

– Не рыжая, а Катя. Девчонка трудолюбивая уже в свои двенадцать. Так что будешь помогать, а не глаза ломать со своими игрушками, понял меня? Иначе выпру отсюда, вернешься к матери и ее хахалю.

– Да хоть бы и так, – делает вызов. – Один черт, у тебя тут как в тюрьме. Никакой развлекухи.

– Ах, тебе развлекуху подавай? – все, держите меня семеро.

Подхожу к нему, схватив за ухо, и тяну за собой.

– Ай-ай, пап, пап, мне больно, – пищит отпрыск.

– Я тебе покажу развлекухи, – спускаемся с лестницы.

– Ты совсем озверел без своей Милки, – вопит пацан.

В этот момент в дверь раздается стук. Не выпуская уха сына, открываю дверь. На пороге стоит Катюша.

– Ой, я помешала воспитательному процессу? – с улыбкой смотрит на меня и Димку.

– Именно. И ты его продолжишь, как договорились, да? – спрашиваю.

Девчонка с готовностью кивает. А я выпускаю сына. Димка хватается за ухо. Весь красный, но реветь не собирается. При девчонке западло. Понимаю.

– Катю слушаться, все выполнять. Только узнаю, что обижаешь, бандеролью отправлю к матери, – проговорил и оставил их разбираться дальше. А сам вернулся в кухню.

Еще предстоит понять, что делать и как быть дальше. Мне бы радоваться, что Милка сама уехала. Но на душе как-то не по себе, тяжело. От одной мысли, что я ее могу больше не увидеть, удавиться хочется. Зацепила она меня, и не отвертишься от этого.