Дикая любовь (М. Джеймс) читать бесплатно онлайн полную версию книги

1 ДИКИЙ УБИЙЦА

2 ДИКАЯ ПРИНЦЕССА

3 ДИКАЯ ЛЮБОВЬ

Информация

Внимание! Текст предназначен только для ознакомительного чтения. Любая публикация без ссылки на группу переводчика строго запрещена. Любое коммерческое использование материала, кроме ознакомительного чтения запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды.

Переводчик TG канал themeofbooks — t.me/themeofbooks

ЕЛЕНА

Елена,

Если ты читаешь это, то я уже уехал в Нью-Йорк. Прости за столь ранний отъезд, но мне кажется, мы сказали все, что можно было сказать прошлой ночью. Я имел в виду все это, ты заслуживаешь лучшего, чем я, лучшего, чем кто-то, несущий на своих плечах груз прежней жизни, кто не может быть для тебя всем тем, чем должен был быть. Несмотря на это, ты мне небезразлична, Елена. Думаю, ты это знаешь. И я хочу оставить тебя с этим хотя бы для того, чтобы ты не задавалась вопросом. Со временем ты поймешь, что так будет лучше, как это делаю я. Без меня ты обретешь больше счастья, чем со мной, даже если сейчас ты этого не понимаешь.

Я бы не стал менять того, что произошло. Но это должно остаться в прошлом. Я хочу только лучшего для твоего будущего, и надеюсь, ты понимаешь, что именно поэтому я ухожу. Нам не нужно больше видеться. Со временем будет не так больно. Я обещаю тебе это Малыш. Будь счастлива моя светлая девочка. Твой свет заразителен и спасибо, что поделилась им со мной.

Прощай, Елена. Я благодарен за то, что встретил тебя.

— Левин—

Я читала это письмо уже столько раз. Если бы я захотела, то могла бы повторить его по памяти.

Я никогда не знала, что такое боль в сердце. Я читала об этом много раз, во всех романтических романах, которые поглощала в своей спальне дома. В этих книгах боль в сердце никогда не длилась долго. В конце концов герой всегда возвращался. Он понимал, что был неправ, и умолял героиню простить его. Некоторые из них заставляли героя унижаться больше, чем другие, но в конце концов его всегда прощают, потому что он так сильно ее любит, потому что он не может жить без нее.

Очевидно, что Левин может жить без меня. И я была идиоткой, когда думала иначе.

Не знаю, сколько времени я просидела на полу, рыдая. Я думала, что буду плакать вчера вечером, когда легла спать раньше всех, что наконец-то останусь одна в своей новой комнате и все стрессы, переживания и страхи последних недель взорвутся разом.

Но все оказалось совсем не так.

Я не могла плакать. Я лежала в темноте, глядя в потолок, слабо слыша голоса Изабеллы, Найла и Левина из другой части дома, и ждала, что слезы вот-вот придут. Но их так и не было, и я наконец заснула, пока не проснулась посреди ночи, с пересохшим горлом и в полном сознании.

Я пошла на кухню за водой и увидела Левина на заднем дворе. Я, конечно, пошла к нему, потому что как же иначе? Он уезжал утром, а мне так хотелось, чтобы он остался. Чтобы он передумал в последний момент, как это иногда делают герои романтических романов, когда понимают, какую ужасную ошибку они собираются совершить. Ведь несмотря ни на что до сих пор все получалось, не так ли? Мы пережили авиакатастрофу. Мы уклонялись от пуль в Рио-де-Жанейро, а Левин выигрывал деньги в покер, чтобы удержать нас на плаву. Я сохранила ему жизнь, когда его чуть не убили после одной из таких игр, ударив ножом в бок.

Я убивала людей, чтобы сохранить ему жизнь.

В конце концов он выиграл партию, которая помогла нам выбраться из Рио. А когда все пошло наперекосяк, он сражался с людьми, которые хотели его убить, чтобы доставить меня домой.

Как это могло не закончиться для нас счастливым концом?

После всего случившегося я уже не чувствовала себя наивной и невинной. Но сейчас, сидя на полу в своей спальне и прижимая к себе прощальное письмо Левина, я чувствую себя глупо.

— Ты не должен быть навсегда один, знаешь ли. То, что у нас было, было настоящим. Я знаю, что ты это понимаешь… это не обязательно конец.

— Конец. Ты знаешь, что это так Елена.

— Ты что-нибудь чувствовал? Ты… ты вообще хоть чуть-чуть любил меня?

При воспоминании об этом разговоре у меня болит сердце, как будто мне нанесли удар. Я попыталась в последний раз, но этого оказалось недостаточно. Он так уверен, что я должна быть с кем-то своего возраста. С кем-то достойным меня. Но я уже не та девушка, за которую он меня принимает. Больше нет, не после того, что я видела и сделала.

— Моя работа заключалась в том, чтобы защитить тебя. Я это сделал. Больше я ничего не могу для тебя сделать. Ты заслуживаешь большего, чем мужчина почти на двадцать лет старше тебя, который прожил тяжелую жизнь и не может любить так, как ты заслуживаешь этого. Единственное, что я могу сделать, это защитить тебя, уйдя от тебя достаточно далеко, чтобы ты смогла пережить то, что у нас было, и жить своей жизнью. И завтра именно это я и сделаю?

— А ты? Ты собираешься смириться с этим?

Я хочу верить, что он не собирается с этим мириться. Что никогда не переживет. Но я уже не знаю, во что верить.

Тихий стук в дверь выбивает меня из колеи моих жалких мыслей. Я вытираю лицо, внезапно встревоженная мыслью о том, что Изабелла увидит меня в таком виде, или кто бы ни был по ту сторону двери. Никто, кроме меня и Левина, не знает, что между нами произошло, и я планировала, что так и останется.

— Да? — Позвала я, стараясь, чтобы мой водянистый голос не дрожал, но у меня это не очень хорошо получается.

— Елена? — Это Изабелла, как я и ожидала. — С тобой все в порядке? Могу я войти?

— Конечно. — Если я скажу ей нет, она еще больше заподозрит, что что-то действительно не так. Я сильнее вытираю глаза и лицо, поднимаюсь на ноги и складываю письмо в руке, ища, куда бы его положить.

Она открывает дверь раньше, чем я успеваю.

— Елена? — Она стоит в дверях, ее милое лицо отражает заботу. Я всегда считала, что моя сестра красивее из нас двоих. У нее более резкие черты лица, океан густых темных волос и самая идеальная фигура, которая только может быть у человека. В некоторых местах я мягче, попышнее, чем мне хотелось бы, но Изабелла — это видение. Она также гораздо более вспыльчива, чем я, достаточно одного взгляда в ее узкие темные глаза, чтобы понять, что она абсолютно не принимает ничьего дерьма. — Что случилось? — Она заходит в комнату, закрывая за собой дверь. Ее взгляд скользит по моему лицу, и я сразу же вижу, что недостаточно хорошо скрыла, что плакала. Я не удивлена, мое лицо кажется опухшим и распухшим. Изабелла всегда быстро улавливала подобные вещи, особенно когда дело касалось меня. — Это…то, что случилось?

Она переводит взгляд на письмо в моей руке указывая на него.

— Что это?

— Ничего. — Я тяжело сглатываю, быстро иду к тумбочке и кладу письмо на место. — Ничего особенного.

— Ты никогда не лгала мне, Елена, и я бы хотела, чтобы ты не начинала сейчас. — Она поджала губы. — Ты знаешь, папа звонил мне. Он сказал, чтобы я позаботилась о тебе. Это было несколько недель назад, когда ты должна была приехать сюда прямо из Мексики. Мы понятия не имели, где ты. Я так волновалась. Если бы не Найл…

— Если бы я могла связаться с тобой, я бы так и сделала. — Я извиняюще смотрю на нее. — Не было никакой возможности…

— Я знаю. Я прошла через нечто подобное, помнишь? — Изабелла выпустила маленький, резкий вздох. — Но если с тобой что-то случилось в Рио, что-то, что тебя беспокоит…

Я не так часто общалась с сестрой с тех пор, как она уехала. Но я не могу представить, что ей нравится думать о том, что случилось с ней, о том, что Диего похитил ее очень похожим образом, почти заставил выйти за него замуж и отправил к укротителю невест, чтобы сломать ее волю для Диего. Если бы не Найл, она могла бы все еще быть дома, запертая в ужасном браке с человеком, ответственным за столько нашей боли. Я тоже была бы там, возможно, на пороге своего собственного брака по расчету. Я бы никогда не встретила Левина. А Изабелла… Ее не было бы здесь, в этом уютном доме, с ее преданным мужем и моей маленькой племянницей.

Я достаточно хорошо знаю Изабеллу, чтобы понять, что она из тех, кто предпочитает смотреть вперед, а не назад. Но я также знаю, что она поймет часть того, через что мне пришлось пройти. Только не думаю, что она поймет Левина.

— Я в порядке. — Я делаю глубокий вдох, пытаясь натянуть на лицо улыбку, но вижу, что она не верит.

— От кого письмо? — Изабелла сужает глаза. — Я не пытаюсь воспитывать тебя, Елена, но когда я прихожу в твою комнату и застаю тебя рыдающей…

— Я не рыдаю…

— Ты рыдала. — Она проходит мимо меня и тянется за письмом. Я пытаюсь преградить ей путь, но она слишком быстра. Я должна была догадаться, что она пойдет на это, Изабелла всегда была немного властной старшей сестрой. Она всегда считала, что знает все лучше всех, и во многих случаях это действительно так, и теперь, когда наши родители велели ей присматривать за мной, я не сомневаюсь, что она примет это слишком близко к сердцу.

Она открывает письмо прежде, чем я успеваю выхватить его у нее. Я вижу, как ее лицо в одно мгновение превращается из обеспокоенного в сердитое, и она смотрит на меня с яростным выражением в острых темных глазах.

— Какого черта, Елена? — Ее кулак сжимается вокруг письма, и мне остается только не выхватить его у нее. Если я это сделаю, оно порвется, а это все, что у меня осталось от него. Одна мысль об этом заставляет меня чувствовать себя такой жалкой, что я не могу этого вынести.

— Что он сделал? — Изабелла поджала губы, побелевшие по краям, и я не уверена, что когда-либо видела свою сестру такой злой. На меня она не злится, не думаю, но, если бы Левин был здесь, она бы налетела на него. По-моему, она злится именно на него.

— Он ничего не сделал…

— Похоже, что сделал! — Изабелла бросает письмо на кровать и скрещивает руки на груди. — Похоже, он воспользовался тобой.

— Это не так! — Я качаю головой, пытаясь придумать, как заставить ее понять. Все мои эмоции расшатаны, разум затуманен. — Я была инициатором большей части этого. Он пытался сказать мне нет, но я настаивала…

Рот Изабеллы кривится.

— Ему почти сорок, — выплевывает она. — Ему следовало бы иметь больше чертова самоконтроля.

— Как и Найлу? — Я бросаю на нее взгляд, и, судя по выражению ее лица, почти жалею, что сказала это. Но я тоже расстроена. — Я знаю, как все было между вами, Изабелла. Я просто взяла страницу из твоей книги и сделала свой собственный выбор…

— Не пытайся перекинуть все на меня. — Изабелла скрестила руки, отражая меня. — Найл не знал, кто я. Левин прекрасно знал, кто ты и в чем заключается его работа. Он должен был защищать тебя, а не… не…

— Трахать меня? — Я услужливо подсказываю, и глаза Изабеллы расширяются.

— Елена…

— Мы попали в авиакатастрофу. Мы застряли на необитаемом пляже. Мы ели чертову змею на барбекю, которую подстрелил Левин, которая чуть не сожрала меня, черт возьми. Мы понятия не имели, сколько проживем, и я не хотела умереть гребаной девственницей! — Я смотрю на Изабеллу, желая, чтобы она поняла. — Ты хочешь сказать, что не сделала бы то же самое?

— Дело не в этом…

— Тогда в чем же?

— Он должен был…

— Что? — Выпалила я, чувствуя, как на глаза снова наворачиваются слезы. — Он должен был остаться? Я очень хотела, чтобы он остался. Но он говорит правду, когда говорит, что сразу дал мне понять, что это было с самого начала. Это я виновата в том, что…

Я не могу закончить предложение. Я не могу выразить словами то, что чувствую к Левину, потому что это слишком больно. Если я произнесу это вслух, это будет слишком реально.

Я не смогу этого вынести, если он уйдет навсегда.

Изабелла резко выдыхает.

— Я вижу, ты расстроена, — говорит она наконец. — Мы можем поговорить об этом позже. Если ты не хочешь завтракать, я могу принести тебе что-нибудь. Просто посиди немного здесь, пока тебе не станет лучше.

Она смотрит на меня, ее зубы беспокоят нижнюю губу, и тут я слышу детский плач, доносящийся откуда-то из дома.

— Мне нужно пойти помочь Найлу, — говорит она, выглядя растерянной. — Елена…

— Все в порядке. Я выйду через некоторое время. Иди и позаботься об Эшлинг. — Ободряюще говорю я ей, и Изабелла испускает вздох.

— Я вернусь, — говорит она наконец.

Я опускаюсь на край кровати и смотрю на скомканное письмо рядом с собой. Какая-то часть меня хочет прочитать его снова, но я не делаю этого.

Какой в этом смысл? Это ничего не изменит.

Я сижу, чувствуя себя оцепеневшей, пока не слышу повышенные голоса из коридора. Это Изабелла и Найл, и я знаю, что не должна подслушивать. Но у меня такое чувство, что это связано со мной, и я не могу сдержать своего любопытства. Подслушать разговор — далеко не самое худшее, что я сделала за последнее время.

Я выхожу из своей комнаты, оставляя дверь приоткрытой, и направляюсь по коридору к их комнате. Дом, в котором они живут, небольшой по сравнению с тем, в котором мы выросли, пять спален и три ванные комнаты, два этажа и чердак. Снаружи, выкрашенные в серый цвет деревянные щиты, со ставнями и красивыми оконными коробками, с забором в виде пикета вокруг, с благоустроенным задним двором, выходящим на воду, и огромной верандой на заднем дворе. Именно такой милый пригородный дом я представляла себе, когда думала о Бостоне, и он не разочаровал. Изабелла сказала вчера вечером, что это дом детства Найла, доставшийся ему в наследство от родителей, и он ему подходит. Он не похож на других мужчин, которых я встречала… более обычный, приземленный. Чем-то он напоминает мне Левина, но он более приземленный, чем Коннор или наш отец.

Этот дом, а не особняк, и мне это нравится. Он не кажется слишком большим, как будто в нем можно затеряться.

— О чем, черт возьми, он думал? — Подойдя ближе к двери, я слышу, как Изабелла шипит изнутри комнаты. — Воспользовался ею…

— Он бы не причинил ей вреда, девочка, — слышу я глубокий голос Найла с ирландским акцентом. — Если между ними все так и было, то это должен был быть ее выбор…

— Ты винишь в этом Елену? — Возмутился голос Изабеллы.

— Нет, девочка, я говорю, что, скорее всего, ничьей вины нет. Помнишь, как мы…

— О, черт возьми! Я скажу тебе то же самое, что и Елене: дело не в нас. Ты не знал, кто я…

Найл хихикает.

— Но, если быть честным? Я не могу сказать, имело ли бы это значение. Ты в том красном платье…

Его голос становится хриплым, и мои щеки вспыхивают. Это более интимный разговор, чем я должна слышать… Но от этого у меня тоже щемит в груди. Я хочу услышать, как Левин скажет мне это, что, независимо от обстоятельств, он сделал бы тот же выбор. Теперь я никогда этого от него не получу.

— Прекрати это. — Изабелла явно не хочет этого делать, только не сейчас. — Он должен был знать лучше. Его работа заключалась в том, чтобы защищать ее, а не совращать!

Найл снова хихикает.

— Совращать ее? Если Елена хотела сделать свой собственный выбор, разве она не заслуживает этого? После всего…

— Она молода. Невинна. Они были в ситуации, когда думали, что умрут, а он не сказал ей нет! У него была вся власть…

— Я знаю Левина, — успокаивающе говорит Найл. — Я гарантирую тебе, что он потратил много времени на то, чтобы отказать Елене, прежде чем между ними что-то произошло. И что бы ни случилось, это не произошло бы без ее согласия. Он не такой человек. Так что, что бы ни произошло между ними, а я не решаюсь сказать, что это что-то иное, кроме их обоюдного согласия, это было…

— Мне все равно, — огрызнулась Изабелла. — Я не хочу, чтобы он приближался к моей сестре. Это понятно? Я не хочу, чтобы он был в этом доме. Я не хочу больше слышать и говорить с ним.

Что бы ни говорил Найл в ответ на это, пытаясь успокоить ее, я не слышу. Я отступаю от двери, на глаза наворачиваются слезы, потому что я уже достаточно наслушалась этого разговора. Что бы ни было дальше, это не имеет значения, потому что Левин не вернется. Изабелле не нужно об этом беспокоиться.

Я возвращаюсь в свою комнату, слезы текут по моим щекам, когда я заползаю на кровать и сворачиваюсь на боку в клубок. Я никогда не знала, что что-то может так сильно болеть. Это похоже на физическую боль, как будто кто-то залез мне в грудную клетку и душит мое сердце, как будто я и вовсе не могу дышать.

Левин бросил меня, потому что считал, что я заслуживаю другого. Кого-то лучшего. Но для меня никогда не будет никого другого.

Хотела бы я, чтобы он это понял.

Хотелось бы, чтобы ему было не все равно.

ЛЕВИН

Быть без нее мучительно.

Это наказание. Это то, что я заслужил, позволив всему зайти так далеко, как оно зашло. С каждым километром, пройденным, между нами, я все больше понимаю, насколько сильно я позволил всему этому выйти из-под контроля.

Я должен был сказать ей нет столько раз. Даже если то, что произошло на пляже, было неизбежным, порожденным мыслью о том, что мы умрем… У нас не было будущего после той ночи, я не должен был позволять этому повториться, как только мы уйдем с пляжа. Все, что произошло в Рио, не должно было произойти. И сколько раз я трахал ее без защиты, говоря себе, что в следующий раз скажу ей нет…

Господи, я был чертовым идиотом.

Я должен был быть тем, у кого хватило возраста, ответственности и, черт возьми, мудрости, чтобы сказать ей, что это плохая идея. Что мы не можем сдаться, что бы ни чувствовал каждый из нас по этому поводу. Предполагается, что я уже вышел из возраста, когда нужно думать своим членом, и мне очень стыдно за себя, что я, видимо, не такой. По крайней мере, когда дело касается Елены.

Сейчас это не имеет значения. Между нами достаточно расстояния, чтобы она вскоре забыла обо мне. Время лечит большинство ран, как и пространство. Есть и такие, которые ни пространство, ни время никогда не залечат, но я говорю себе, что это не одна из них. Со временем с Еленой все будет хорошо. Я скажу Виктору, что не могу ездить в Бостон некоторое время, что, если нужно будет еще что-то делать с королями, я либо сделаю это на расстоянии, либо ему придется прислать кого-то еще. Я был предан ему достаточно долго, чтобы он поверил в то, что у меня есть веские основания.

А что касается меня…

Я чертовски скучаю по ней. Сидя в самолете во время короткого перелета из Бостона в Нью-Йорк, я чувствую, что без нее тишина становится просто огромной. Трудно поверить, что было время, когда ее бесконечный оптимизм раздражал меня, что я считал ее не чем иным, как лучом столь необходимого солнца в темном и сложном мире, и даже было время, когда я считал ее слишком наивной, чтобы выжить.

Я делаю глубокий вдох, закрывая глаза. В этом тоже есть моя вина. Руки Елены теперь в крови, отмечены смертью пяти или более мужчин, скорее всего, потому что меня не было рядом, чтобы позаботиться об этом для нее. Потому что я получил удар в брюхо во время игры в покер, чтобы выкупить наш путь из Рио, и она должна была спасти меня. Я был бы сейчас мертв, если бы она не была намного способнее, чем я когда-либо думал о ней.

Из того, что она сказала мне после, я понял, что она считает, что это означает, что она заслужила место в этом мире. Что она доказала, что способна сравниться с кем-то вроде меня. Но она не может понять, что я никогда не хотел, чтобы она была такой. Я не хочу, чтобы она узнала, какими низменными способами эта жизнь вытравливает твою душу, пока ты не начнешь искать любой способ доказать себе, что она у тебя еще есть. Я хочу, чтобы она ушла, пока ее не затянуло так глубоко, что она уже не сможет выбраться.

Хуже всего то, что я, черт возьми, слышу, что бы она сказала на это в моей голове:

Я всегда была частью этой жизни. Я родилась в ней, если бы я осталась дома, то была бы замужем за человеком из одного из картелей. Так почему же я не могу выбрать свое место в ней?

И мой ответ всегда был один и тот же: теперь у тебя есть шанс быть почти полностью свободной от этого. Найл, ее нынешний шурин, конечно, работает на королей, но это не то дело, которое будет держать ее связанной со всем этим. Из всех мужчин, которых я знаю, Найл лучше всех умеет держать то, чем занимается, подальше от своей семьи, и я точно знаю, что он ясно дал понять Коннору и Лиаму, что хочет держать Изабеллу подальше от всего этого. Для Елены не будет брака по расчету, и короли сделают все возможное, чтобы то, что делает Найл, не обернулось против его семьи. В этой жизни никогда не бывает идеальных гарантий, но из всех мест, где Елена может оказаться и где у нее будет больше шансов на нормальную жизнь, новый дом ее сестры — самое лучшее место.

Это значит, что я не должен вмешиваться. И я намерен это сделать, как бы больно мне ни было.

Приземлившись, я сразу же отправляюсь в офис Виктора. Он сидит за своим столом, перелистывая папку, и смотрит на меня, как только я вхожу.

— Левин! — Он встает и быстро обнимает меня одной рукой. После стольких лет Виктор стал для меня скорее другом, чем работодателем, человеком, которому я доверяю больше, чем кому-либо другому. — Рад, что ты вернулся.

— Хорошо, что я вернулся. — Я опускаюсь в одно из кожаных кресел перед его столом и провожу рукой по лицу. — Надеюсь, у тебя нет для меня работы в Рио, потому что я не планирую возвращаться туда какое-то время. Может быть, вообще никогда, если быть честным.

— Я тебя не виню. После того, что устроил Васкес, я тоже не думаю, что мы пустим там корни. Не то чтобы у меня были какие-то планы. — Виктор садится обратно за стол и берет с полки слева от себя бутылку водки и два стакана. — Я бы выполнил эту сделку, если бы ты ее заключил. Это была хорошая мысль.

— Ну, все бы получилось, если бы Васкес выполнил свою. — Я беру у него стакан, после того как он наливает, и потягиваю водку. Она высочайшего качества, но все равно немного обжигает, как я и люблю.

Виктор пожимает плечами.

— По крайней мере, все закончилось хорошо. Елена в Бостоне, в безопасности, с сестрой. Ты сделал то, что должно было быть сделано. И теперь ты вернулся домой. — Он поднимает бокал в мою сторону. — Хорошо выполненная работа.

Я киваю, наклоняя свой бокал в его сторону, и Виктор оценивающе смотрит на меня.

— Но ведь есть еще кое-что, не так ли? — Он опускает бокал. — Что-то связанное с Еленой?

Он слишком проницателен, это точно. Я не удивлен, что он уловил мое настроение или то, что могло его вызвать. Мы уже слишком хорошо знаем друг друга. Но я не собираюсь вникать во все это — не сейчас и, возможно, никогда. Большую часть последних лет я прожил, стараясь не думать слишком часто о том, что осталось в прошлом, чтобы скучать и горевать. Если бы я этого не делал, то давно бы сдался. Это ничем не отличается.

— Коннор сказал мне, что между вами, кажется, есть какая-то близость, — добавляет Виктор, взбалтывая водку в своем стакане. — Я заверил его, что в наши дни ты более сосредоточенный человек. Он был не в восторге от такой возможности, что-то вроде того, что Рикардо Сантьяго может передумать насчет заключенной сделки, если решит, что ты воспользовался его дочерью. Но я сказал ему, что это нелепо… но мне кажется, что Коннор лукавит, он похоже неподдельно интересуется самой Еленой.

Я вижу, как он правдоподобно отрицает мою вину и ждет моей реакции на замечание о Конноре. Я киваю, делая вид что пропустил все мимо ушей, и делая еще один жадный глоток водки.

— Это была работа, — говорю я наконец. — И теперь она закончена.

Я не собираюсь ему лгать. Но и не собираюсь говорить, что произошло на самом деле.

Виктор кивает.

— Что ж. На этом мы и остановимся. Полагаю, ты не хотел бы быть в Бостоне некоторое время.

— Думаю, это было бы к лучшему.

— У меня есть чем тебе заняться здесь. — Он подталкивает ко мне стопку папок. — К нам присылают новобранцев. Ты можешь просмотреть их и понять, кто может стоить твоего времени. Нико берет на себя часть тренировок на полигоне, работает с теми, кого мы можем нанять в качестве телохранителей. Я бы предпочел, чтобы ты работал с наемниками.

— Это, безусловно, в моей компетенции. — Я смотрю на папки, чувствуя себя так, словно меня перевели за письменный стол, но у меня есть ощущение, что это просто еще одна часть моего покаяния. — Я сообщу тебе о своих мыслях через несколько дней.

— Не стоит торопиться. — Виктор откидывается назад. — Ты заслужил немного времени для себя, после того, через что ты прошел. То, что Елена благополучно вернулась в Бостон, было огромным успехом для всех нас. Ты можешь взять столько времени, сколько тебе нужно.

— Я ценю это. Но мне нравится быть занятым. — Я допиваю водку, ставлю стакан и тянусь к папкам. Швы на боку тянут и болят, когда я встаю, и я знаю, что Виктор не ошибается, говоря, что мне не помешало бы немного отдохнуть. Но "время для себя" также означает время для размышлений. Время на собственные мысли. А это последнее, что мне сейчас нужно.

***

Я думаю о том, чтобы пойти в бар, в кино, о чем угодно, лишь бы не оставаться одному в тишине своей квартиры, но вместо этого я иду прямо туда, засунув папки под мышку, поднимаюсь на лифте на свой этаж и вхожу в стерильную тишину маленькой однокомнатной квартиры, которую я уже давно называю своим домом.

Я мог бы позволить себе дом. Черт, я мог бы позволить себе квартиру получше, если бы только этого захотел. Но я никогда не видел в этом смысла. Когда я говорил Елене, что это просто место, где можно есть, спать и трахаться, я имел в виду именно это, хотя последнюю часть опустил. Теперь я уже не уверен, что это применимо.

Что, ты так и будешь хранить безбрачие в тридцать восемь лет? Да кем ты себя возомнил, Максимилианом Агости? И даже он в конце концов нашел женщину, перед которой не смог устоять.

Я бросаю папки на кухонную стойку, открываю холодильник и ищу пиво. Там осталось полкоробки, и больше ничего. Я испускаю долгий вздох, размышляя о достоинствах доставки продуктов по сравнению с заказом еды на дом. Последнее, скорее всего, победит, как это обычно и бывает.

Дело в том, что я чертовски хочу освободиться. Прошло три дня с тех пор, как я был с Еленой в последний раз, а я уже чувствую разочарование и беспокойство, как будто прошло гораздо больше времени. Но мысль о том, чтобы пойти и найти кого-нибудь, чтобы привести домой, мое обычное решение, когда я чувствую себя так, это последнее, чего я, блядь, хочу. Нет никого, кого бы я мог найти и не думал бы о ней. Никого, с кем мне не пришлось бы скрипеть зубами, называя ее имя в постели. Нет никого, кто мог бы сравниться с ней прямо сейчас. Я хочу ее. И сейчас, хотя я знаю, что со временем, скорее всего, буду чувствовать себя по-другому, желание кажется бесконечным.

Кажется, что я больше никогда не смогу захотеть никого другого.

Я опрокидываю пиво в себя и выпиваю его несколькими долгими глотками, направляясь в спальню, раздеваюсь, бросаю одежду в корзину и иду в душ. Квартира аккуратная и чистая до такой степени, что больше похожа на гостиничный номер, чем на дом, сюда кое-кто приходит раз в месяц, если я на работе, и раз в неделю, если я здесь, и держит все в идеальном порядке, и это заставляет меня думать о Елене, обо всех гостиничных номерах, в которых мы останавливались за последние недели. Большинство из них были дерьмовыми, и все же она никогда не жаловалась.

Казалось, она была счастлива, где бы мы ни находились, лишь бы я тоже был там.

Эта мысль причиняет почти физическую боль. Я включаю душ и провожу рукой по лицу, пытаясь изгнать из себя мысли о ней. Это ничего не решит. Это не сделает ничего лучше. И все же… Я не так готов отпустить ее, как говорил ей.

Я игнорирую свое упрямое возбуждение, принимая душ, отказываясь сдаваться. Я слишком часто сдавался, когда она была рядом со мной.

Что, теперь ты никогда не будешь даже дрочить?

Я скриплю зубами от досады, пока смываю воду, по-прежнему игнорируя свой член. Я знаю, что веду себя как идиот, как подросток, впервые влюбившийся в девушку, которую он не может получить, а не как мужчина, проживший достаточную жизнь, чтобы быть практичным в таких вещах.

Мое самонаказание после душа — сидеть с остатками пива и папками, просматривая их. Мне придется подождать несколько дней, прежде чем я сообщу Виктору, что я думаю, мне не хочется выслушивать его нотации о том, что мне нужен отпуск, но это занимает мои мысли. Есть несколько новобранцев, которые кажутся мне многообещающими, в том числе одна темноволосая миниатюрная женщина, которая, к сожалению, возвращает мои мысли в то русло, от которого я пытался их отвести.

Анна Линдова. Я пробегаю по ее файлу так быстро, как только могу, прежде чем отложить его в сторону, он отправляется в стопку потенциальных рекрутов, как бы ни было велико искушение отказать ей, основываясь на том, что она заставляет меня думать о Елене. Что просто смешно, единственное, что у них есть общего, это темные волосы и более низкий рост. Анна Линдова — остроносая и стройная, в ней есть жесткость, которая при одном взгляде на нее говорит о том, что она может поиметь любого мужчину, который попытается что-то с ней сделать. Елена не предполагает этого с первого взгляда. Но она все равно оказалась опасной, как для других, так и для меня, причем в другом смысле.

Покончив с пивом, я перехожу на водку, пока не просмотрю хотя бы все файлы и не получу приятный, теплый кайф, который затуманивает мой разум настолько, что я думаю, что смогу уснуть. Я отхожу к своей кровати, погружаюсь в нее и стараюсь не думать о пространстве рядом со мной, о том, как оно пусто, и о том, как было бы хорошо, если бы Елена была рядом, теплая, мягкая и сладкая в моих объятиях.

К сожалению, мои сны не позволяют мне такой роскоши.

Мне снится Рио, мутные воспоминания о той дождливой ночи, когда она вышла, чтобы постоять со мной, и мы оказались у стены мотеля, ее рот был на моем, а она прижимала ко мне свои руки, прижимая меня к себе, показывая, как сильно она меня хочет. Мне снится, как я, спотыкаясь, возвращаюсь в дом, падаю на кровать, как она выгибается подо мной, теплая, жаждущая и умоляющая меня, и как я поддаюсь.

Мне сняться все те случаи, когда я поддавался, как будто мы лежали вместе в кроватях на другом конце Рио. Я просыпаюсь посреди ночи, простыни насквозь пропитаны потом и закручены вокруг моих бедер, мой член твердый и ноющий, требующий облегчения.

Наполовину проснувшись и все еще частично потерявшись в мечтах о ней, я не могу отказать себе в этот раз. Я опускаю руку вниз, обхватывая ноющий ствол, и закрываю глаза, погружаясь в фантазии о том, что она здесь, со мной. Я думаю о том, чтобы связать ее в своей постели, как я делал это в той комнате, о шелковых веревках шибари вокруг ее запястий вместо моего кожаного ремня, о ее лодыжках, тоже связанных, держащих ее ноги открытыми для меня. Я думаю обо всех способах, которыми я мог бы мучить ее с удовольствием, обо всех способах, которыми она могла бы умолять меня, и мой член пульсирует в моем кулаке, желая ее, а не меньшего удовольствия от моей руки.

Я хочу снова попробовать ее на вкус. Другая рука сжимается в кулак на простынях, вспоминая теплое, шелковистое ощущение ее внутренней поверхности бедра, когда я держал ее открытой, раздвинутой для моего языка, то, как она выгибалась навстречу моему лицу и извивалась, умоляя меня заставить ее кончить.

Большой палец упирается в основание головки члена, ощущая, как капает сперма, когда я провожу рукой вверх-вниз. Мелькают образы того первого утра в Рио, когда я вышел из душа, а она встала на колени, ее горячий рот обхватил меня, образы ее стонущей, слизывающей мое возбуждение…

Я громко стону, бедра подрагивают, когда я быстрее трахаю свою руку, представляя, что это ее рот, что я подбираюсь к самому краю, прежде чем ворваться в нее, наполняя ее своей спермой. Я представляю, как она умоляет об этом, просит попробовать меня на вкус, стонет, когда я настаиваю на том, чтобы трахнуть ее. Я представляю, как она будет ощущаться подо мной, как будет пульсировать под моими пальцами, когда я заставлю ее кончить…

После той первой ночи на пляже я думал, что она будет стесняться. До нее я никогда не был с девственницей, но я представлял, что она будет нерешительной, невинной, что она не будет знать, чего хочет. Что она будет знать лишь самые общие сведения о сексе, что она будет шокирована всеми грязными фантазиями, которые я мог бы ей описать. Вместо этого я узнал, что у нее были такие же фантазии. Она с готовностью и нетерпением рассказывала мне, чего именно она хочет, когда и как. И она нисколько не стеснялась этого.

Это, как ничто другое, делало невозможным сказать ей нет.

Мой член снова пульсирует в моем кулаке, и я вспоминаю, как ее губы сжимаются вокруг него, как ее нос касается моего пресса, как ее горло сжимается вокруг меня, когда она берет меня на всю длину… Это посылает меня за грань. Я стону, откидывая голову назад, когда воспоминания о моей сперме, заливающей ее рот, заполняют мои мысли, удовольствие искрится на моей коже, когда я сильно и быстро провожу рукой вверх и вниз по своему ноющему стволу, чувствуя, как выплескиваюсь на упругую плоть моего пресса, струйки спермы стекают по моей коже, когда я представляю, что вместо нее она покрывает ее язык, ее губы, ее грудь. Что я покрываю ею ее, а не лежу в своей постели, фантазируя о том, чего у меня больше никогда не будет.

Моя рука опускается на бок, мой вянущий член упирается в бедро, и я закрываю глаза. Я не хотел так засыпать, но после оргазма меня захлестнула усталость, и я быстро засыпаю, прежде чем осознаю, что произошло.

Когда утром я снова просыпаюсь, дневной свет струится сквозь полуоткрытые жалюзи, я чувствую себя смутно и мне более чем стыдно. Мне нужен еще один душ; простыни все еще спутаны вокруг моих лодыжек вместе с боксерами, как я оставил их прошлой ночью, когда отключился. У меня болит голова, и я смутно помню, как дрочил посреди ночи, мечтая о Елене. Я выпустил длинный вдох сквозь стиснутые зубы, спрашивая себя, что, черт возьми, со мной не так. Время, проведенное с Еленой, было страстным, невероятным и более особенным, чем должно было быть. Но все кончено. Больше никаких таких ночей. То, что я сказал ей на заднем дворе у Найла и Изабеллы, верно и для меня — со временем это пройдет. Со временем я перестану так сильно хотеть ее, если не буду продолжать думать о ней.

Со временем я перестану по ней скучать.

Пока же мне остается только верить, что это действительно так.

ЕЛЕНА

Ненавижу болеть. За всю свою жизнь я болела всего пару раз. Один раз — пищевое отравление в ресторане, куда мы ходили, когда я была намного младше, в один из редких случаев, когда семья выходила из дома, и пневмония в подростковом возрасте. Оба раза я помню себя несчастной, но это было так далеко в прошлом, что сейчас, сидя на пушистом голубом ковре рядом с душем и унитазом, я уверена, что это худшее, что я когда-либо чувствовала.

Прошел почти месяц с тех пор, как я приехала в Бостон, и последние несколько недель я чувствовала себя в разной степени больной. Когда это началось, мы списали это на усталость от всего, что произошло. Я до сих пор слышу голос Изабеллы в своей голове: авиакатастрофа, беготня по городу, ночевки в неудобных мотелях, попытки вернуться домой. Конечно, ты чувствуешь себя неважно. Ты, наверное, уже несколько недель почти не спишь.

Я не сказала ей, что многие из этих ночей я спала совершенно спокойно, усталая и довольная после того, как мы с Левином кончали и я прижималась к нему. Это бы ничему не помогло, потому что, если я что-то и поняла очень быстро, так это то, что Изабелла была полна решимости обвинить Левина во всем, что могло пойти не так, или что было не так со мной.

Как я поняла, подслушав несколько разговоров, Левин и Найл были довольно близки. Изабелла знала его чуть меньше, но не было никаких признаков того, что когда-то он ей не нравился. Просто, как только он сделал со мной что-то, что она не одобрила, она решила, что, должно быть, в нем с самого начала было что-то не так. Я пыталась сказать ей, что со мной все в порядке, чтобы она направила весь свой материнский инстинкт на Эшлинг, а не на меня. И все же она приняла близко к сердцу настояния наших родителей о том, что ей нужно заботиться обо мне. Это было не так уж странно, Изабелла всегда заботилась обо мне, всю нашу жизнь… но после этого все стало на одиннадцать. По мере того, как мне становилось все хуже, она беспокоилась все больше и больше.

Последнюю неделю я была уверена, что у меня желудочный грипп. Я почти ничего не могла есть, меня тошнило после каждого приема пищи, мне удавалось выпить только протеиновый коктейль, воду и иногда безвкусный суп. Изабелла без конца уговаривала меня сходить к врачу, беспокоясь, что я подцепила в Рио какого-нибудь паразита или экзотическую болезнь, но я не хотела идти. Я снова и снова убеждала ее отложить поход, говорила, что пойду, если на следующей неделе мне не станет лучше, и я знаю, что это происходит хотя бы отчасти потому, что в глубине моего сознания есть еще одна причина, по которой я могу быть так больна.

Странно, что Изабелла еще не ухватилась за это.

Мысль всплывает как раз в тот момент, когда я вынуждена снова наклониться над унитазом.

— Я запишу тебя на прием к врачу.

Голос Изабеллы из дверного проема заставляет меня подпрыгнуть, как раз в тот момент, когда я тянусь за куском туалетной бумаги, чтобы вытереть рот.

— Ты меня напугала, — вздыхаю я, неуверенно вставая, и она испускает вздох.

— Я стучала, но ты меня не услышала. Елена, я уже восьмой день подряд слышу, как тебя тошнит по утрам и не только. Ты должна пойти к врачу.

— Ненавижу врачей. — Я потянулась за ополаскивателем для рта, чувствуя себя измотанной. Я также ненавижу рвоту. Такое ощущение, что из меня выкачали все силы.

— Я знаю, но Елена… — Изабелла проводит рукой по своим густым черным волосам, и я вижу тени под ее глазами. Это заставляет меня чувствовать себя виноватой, потому что я не думаю, что это только из-за того, что Эшлинг не дает ей спать. Моя племянница на удивление хороший ребенок, насколько я могу судить, она чаще всего спит всю ночь. — Когда у тебя были последние месячные?

Я поворачиваюсь и вижу, что Изабелла смотрит на меня узким взглядом, и понимаю, что она уже некоторое время задавалась этим вопросом, ожидая, не стоит ли его задать. Думаю, на данный момент она решила, что да.

Я пытаюсь думать. Конечно, прошло не так много времени? Но мне ничего не понадобилось за все время, пока мы были в Рио. И до этого мне ничего не было нужно. Я не могу вспомнить, на каком этапе цикла я находилась, когда Диего похитил меня или когда мы с Левином наконец-то оказались на пляже…

Мои щеки покраснели, когда я вспомнила о том, как много-много раз мы занимались сексом без защиты. Каждый раз я говорила себе, что все в порядке, что забеременеть гораздо сложнее, чем кажется, что моя мама всегда говорила, что для зачатия ребенка женщине нужно находиться в определенной точке цикла, и что она велела нам помнить об этом, если мы хотим планировать детей с нашими мужьями. И, по правде говоря, в тот момент я не могла заставить себя заботиться об этом. Наслаждение от момента с Левином всегда было тем, чего я хотела, а о возможных последствиях я должна была беспокоиться в будущем.

Ну, теперь настало это самое будущее. И, вероятно, пришло время начать беспокоиться.

— Елена? — Изабелла подсказывает, и мои щеки вспыхивают еще сильнее. Я слышу, как она вздыхает, и понимаю, что она видит, как сильно я покраснела. — Это было только один раз, на пляже? Когда ты думала, что не сможешь выбраться?

Я должна сказать ей да. Что мы сделали это только один раз. Что если причина моей рвоты каждое утро, это та причина, которой я боюсь больше всего, то это произошло из-за одного решения, принятого в долю секунды, когда мы оба думали, что умрем. Но я слишком долго отвечаю, это ДА, и моя сестра уже не невинная девственница. Она знает достаточно, чтобы понять, что произошло в Рио.

— Я убью его, — говорит она сквозь стиснутые зубы. — Пожалуйста, скажи мне, что он хотя бы купил презервативы, когда вы двое…

Мое молчание говорит ей все, что ей нужно знать. Когда я наконец нахожу в себе силы поднять на нее глаза, яростное выражение в ее глазах говорит мне, что она нашла еще одну причину, чтобы окончательно и бесповоротно разозлиться на Левина.

— Ты, блядь, издеваешься надо мной, — процедила она сквозь зубы. — Он не использовал гребаный презерватив? Господи, Елена, он же хотя бы вытаскивал, верно?

— Я действительно не хочу говорить об этом… — Я краснею так сильно, что кажется, будто мое лицо сейчас расплавится.

— Прошел тот момент, когда ты должна стесняться этого. — Изабелла скрещивает руки на груди. — Надо было стесняться, когда ты жила в гостиничных номерах с мужчиной почти на двадцать лет старше тебя…

— Теперь ты моя мать? — Слова прозвучали резче, чем я хотела, но я чувствую себя как подогретая смерть, мой желудок снова делает сальто несмотря на то, что в нем нет абсолютно ничего. Я так устала от того, что Изабелла ненавидит Левина за что-то, к чему я подталкивала его снова и снова, за что-то, чего я хотела так же сильно, как и он несмотря на то, что она, кажется, убеждена, что он должно быть воспользоваться мной в силу своего возраста и опыта, независимо от того, насколько я тоже имела к этому отношение.

— Нет, — язвительно говорит Изабелла. — Но, похоже, ты скоро ее станешь.

Мы обе смотрим друг другу в глаза с противоположных концов стойки в ванной, и молчание растягивается на несколько долгих мгновений, слова повисают между нами. Наконец Изабелла испускает долгий вздох.

— Прости, Елена, — говорит она, прислонившись к дверному проему. — Просто… я не этого хотела для тебя. Ты знаешь, что наши родители хотели для тебя не этого, когда отправляли тебя сюда. Мы должны были поговорить о том, чтобы осенью записать тебя в колледж, и если ты хочешь начать ходить со мной на йогу, а не…

— Ты ненавидишь йогу. — Я чувствую, как мои губы подергиваются в том, что может быть началом улыбки, и задаюсь вопросом, смеяться мне или плакать.

— Я действительно ненавижу йогу, — признается Изабелла. — Но еще больше я ненавижу кардио, а после рождения ребенка…

Для нее это совершенно нелепые слова, она выглядит так же идеально, как и всегда, и, судя по тому разговору, который я подслушала между ней и Найлом, я уверена, что он думает так же. Я смотрю на нее, чувствуя, что мои глаза горят от начинающихся слез, и думаю, буду ли я через восемь или девять месяцев думать то же самое.

Только я понятия не имею, где в этом уравнении окажется Левин.

— Мы еще даже не знаем, действительно ли это так, — тихо говорю я. — Может, меня просто тошнит. Вся эта плохая еда на вынос в Рио, все эти тревоги, все это может просто настигнуть меня.

— Да. — Изабелла смотрит на меня, ее губы сжаты. — Возможно, так и есть.

Наступает еще одно тяжелое, затянувшееся молчание.

— Но, — продолжает она наконец, — мы должны это выяснить, так или иначе.

— Я не хочу идти к врачу…

— Ну, возможно, скоро придется. Но пока мы начнем с более обычного способа выяснить это. — Она приглашает меня следовать за ней. — Пойдем. Посмотрим, сможешь ли ты выпить смузи, пока мы будем этим заниматься. Я умираю с голоду. Найлу некуда идти этим утром, он может немного присмотреть за Эшлинг.

Я одеваюсь, а Изабелла идет сказать Найлу, что мы собираемся пойти позавтракать, пообещав ничего ему не говорить, пока мы не узнаем все так или иначе. Я словно в оцепенении достаю джинсовые шорты и футболку, часть нового гардероба, который Изабелла помогла мне купить сразу после моего приезда. Тогда я впервые почувствовала себя по-настоящему счастливой от того, что нахожусь здесь. Мне удалось выкинуть Левина из головы почти на целый день, пока мы с Изабеллой ходили на обед, по магазинам, а потом встретились с Найлом на ужин, только мы втроем, с няней дома, чтобы присмотреть за ребенком. Я примеряла все, что мне нравилось, без присутствия нашей матери, которая могла бы сказать, что что-то из этого слишком тесное, слишком короткое или слишком откровенное. Впервые в жизни я выбирала одежду совершенно самостоятельно, без всякого участия Изабеллы.

Поначалу все казалось странным, ведь всю свою жизнь я провела в укрытии, запертая за высокими стенами нашего семейного комплекса, выезжая на улицу только в пуленепробиваемых внедорожниках с охраной и хотя бы одним из родителей, а то и обоими. Мы с Изабеллой выехали на ее машине, белом Мерседесе, который, по ее словам, она купила вскоре после их с Найлом свадьбы, без всякой охраны. Я спросила ее, не опасно ли это, и она рассмеялась.

— Может, и так, — сказала она, пожав плечами. — Но здесь все намного спокойнее, и ни Найл, ни я не хотим жить, чувствуя постоянный страх. Правда в том, что несчастные случаи происходят постоянно. Просто они не являются целенаправленными. Но я могу погибнуть в автокатастрофе или во время перестрелки в торговом центре, меня могут ограбить или еще что-нибудь, что не имеет никакого отношения к работе Найла. Если будет что-то, что, по мнению королей, представляет угрозу, мы будем под охраной. А пока я сама вожу машину, езжу, куда хочу, и чувствую себя в безопасности.

Меня удивило, что Найла это вполне устраивает, и это рассмешило Изабеллу.

— Он не говорит мне, что делать, — сказала она. — Мы — команда, Елена. Партнерство. Мы принимаем решения вместе. И это одно из них.

Эта идея казалась мне такой чужой. У наших родителей был достаточно приличный брак по меркам того мира, в котором мы жили, но это не было партнерством. Но, выйдя замуж за Найла, Изабелла все это перечеркнула. И она сказала мне, чтобы я ожидала того же.

— Я знаю, папа, наверное, говорил тебе, что в конце концов ты можешь вернуться домой, — сказала она в тот день за обедом. — Но, насколько я понимаю и Найл считает так же, ты можешь и должна остаться здесь. Ты можешь поступить в колледж, выбрать профессию, выйти замуж, если захочешь и когда захочешь, за кого захочешь. Ты сможешь снять собственную квартиру, когда будешь готова. Ты сможешь жить своей собственной жизнью, как я. Это того стоит, Елена, даже если поначалу будет страшно.

Стук в дверь вырывает меня из воспоминаний.

— Елена? Ты готова?

— Почти! Уже иду. — Я хватаю мягкую красную футболку, которую достала из ящика, и натягиваю ее через голову, запихивая ноги в кроссовки. В Бостоне уже наступило лето, липкое и влажное, и я рада, что могу надеть шорты.

Когда я выхожу, Изабелла уже переоделась из леггинсов, которые были на ней, когда она нашла меня в ванной, в джинсы и черную майку, а ее длинные волосы завязаны в хвост на макушке. На мгновение я задумываюсь, не связана ли смена наряда с Найлом, не из-за этого ли она так долго собиралась, и я чувствую внезапный, неожиданный прилив ревности. Не к Найлу, конечно, он привлекателен, но у меня никогда бы не возникло ни малейшей мысли о муже моей сестры, моем шурине. Ревность полностью сосредоточена вокруг мысли о том, что у меня вообще может быть кто-то подобный, и не просто кто-то, а тот, кого мне не хватает. Я испытываю глубокое, ноющее чувство потери, тоски по Левину, и не только по тому, что у нас было, но и по всему, что у нас могло бы быть.

Я никогда не найду его каким-нибудь случайным утром, чтобы сказать, что иду завтракать, и чтобы он затянул меня с поцелуями или даже больше, раздевая меня так, что, когда я иду на встречу с тем, с кем завтракаю, на мне будет что-то другое. Я никогда больше не смогу разделить с ним быстрый, уединенный момент, никогда не смогу испытать еще более глубокую близость, чем та, что была у нас раньше, ту близость, которая, как я представляю, развивается между мужьями и женами с течением времени.

Все шансы, которые у нас были, исчезли вместе с ним.

Я иду за Изабеллой к машине и оцепенело пристегиваюсь, маслянистая кожа прохладно прижимается к моим бедрам. Изабелла включает музыку, что-то яркое и веселое, но я ее почти не слышу. Все, о чем я могу думать, это о том, что моя жизнь может измениться навсегда, а Левина здесь нет. Он не может разделить мои переживания и тревоги или помочь облегчить их, потому что находится за сотни миль от меня, совершенно ничего не замечая. И он выбрал это, а не я. Я хотела, чтобы он остался. Я бы хотела, чтобы он был здесь, прямо сейчас.

Изабелла везет нас в ближайший к дому магазин за смузи, позволяя мне остаться в машине с кондиционером, пока она заходит внутрь.

— Я знаю, что ты сможешь выпить, — говорит она мне и исчезает внутри, а я сижу там, пытаясь успокоить свои бушующие мысли.

Поступила бы я по-другому, если бы думала, что все так обернется? Я пытаюсь представить, что не пыталась провести с Левином как можно больше ночей в постели и просила его купить презервативы, что почти наверняка привело бы его в чувство и пресекло бы все шансы на то, что между нами что-то еще произойдет. Все наши отношения строились на идее, что каждый раз, когда мы спим вместе, этого больше не случится. Покупка презервативов предполагала, что это может повториться, любое количество раз.

Мое лицо снова вспыхнуло красным пламенем, когда я представила себе Левина внутри меня, его стон в моем ухе, когда он приближается к краю, как он зарывается в меня, словно не может подойти достаточно близко, и я знаю, что у нас никогда не было никаких шансов на это. Опять же, все между нами всегда происходило потому, что он терял контроль, а я хотела заставить его потерять его. Восстановление контроля прекратило бы все.

Мои глаза наполняются слезами, и я поспешно вытираю их, когда Изабелла возвращается с двумя коктейлями и протягивает мне один из них. Он выглядит зеленым, и я с подозрением смотрю на него.

— Это зеленый чай с миндальным молоком, — успокаивающе говорит она. — Когда я была беременна Эшлинг, он очень помог мне успокоить желудок, хочешь верь, хочешь нет. Возможно, тебе тоже поможет.

Я неуверенно потягиваю напиток, пока Изабелла везет нас в аптеку. К тому времени, как мы там оказываемся, становится совершенно ясно, что смузи из зеленого чая, это не решение проблемы моего расстройства желудка. В итоге я оказываюсь в ванной, и меня снова тошнит, пока Изабелла ищет тесты на беременность. Когда я выхожу, у меня кружится голова, слабость в коленях, и я удивляюсь, как кому-то хочется забеременеть, если этот процесс настолько жалок.

Изабелла смотрит на меня, укладывая две коробки в корзину, которую держит в руках, и на ее лице мелькает сочувствие.

— Думаю, тебе сейчас труднее, чем мне. Но если это то, на что мы надеемся, то все наладится. Я обещаю.

Я даже не могу ответить. Я слишком занята тем, что пытаюсь убедить свой желудок, что все, что я сегодня съела, уже вышло обратно, и нет смысла продолжать нагнетать обстановку.

Продавщица магазина со знающим выражением лица смотрит на коробки, потом на мое бледное лицо и покрасневшие глаза. Это немного снисходительно, и я думаю, что Изабелла чувствует то же самое, потому что она резко протягивает женщине свою карточку и бросает на нее взгляд, который явно говорит, что мы торопимся. Что мы и делаем, потому что я чувствую, как мое горло снова сжимается, и если меня снова будет тошнить, то я предпочту сделать это в гостевой ванной комнате Изабеллы, где пахнет лавандой и есть ковер на кафельном полу.

— Ты говорила, что смузи это нормально, когда ты была беременна, — слабо протестую я, когда мы возвращаемся к машине. — Так может, это просто желудочный грипп, раз я не могу ничего сдержать.

— Скоро мы это узнаем, — мрачно говорит Изабелла, заводя машину.

Я не хочу делать тест, когда она нависает надо мной, как бы хорошо я ни понимала ее беспокойство. Я знаю, что она пытается заботиться обо мне в отсутствие нашей матери, что она старается быть хорошей старшей сестрой и защищать меня. Но мне нужно побыть со своими мыслями, прежде чем я смогу справиться с чужими.

— Ты можешь подождать где-нибудь в другом месте, пока я это делаю? — Спрашиваю я ее, когда мы стоим в коридоре, а в руках у меня пластиковый пакет с коробками. — Мне просто… мне нужно побыть одной.

Изабелла поджимает губы.

— Разве тебе не понадобится помощь, чтобы разобраться с этим? Я имею в виду, я уже делала это раньше…

— Я справлюсь. Просто… пожалуйста. Ты можешь зайти ко мне через некоторое время. Мне нужно сделать это самой.

Я не говорю, потому что знаю, какой будет ее реакция: единственный человек, которого я хочу видеть рядом с собой, пока выясняю, беременна я или нет, это Левин. Но он в сотнях миль от меня и ясно дал понять, что не считает нужным связываться со мной снова.

Акт подготовки к тесту странно успокаивает. В нем есть какая-то интенсивность, возможность сосредоточиться на чем-то другом, кроме собственной тревоги, пока я читаю инструкции. Все достаточно просто. Я говорю себе, что ничего страшного, что я просто выпила плохую воду в Рио или подхватила грипп от кого-то другого, хотя если бы это был грипп, то наверняка кто-то еще в доме уже заболел бы. Я беру тест и стою у раковины, глядя на него снизу вверх, как будто могу убедить его в отрицательном результате, просто сильно пожелав.

Одна розовая полоска появляется почти мгновенно. Я впиваюсь зубами в нижнюю губу, желая, чтобы это было именно так. Я хочу, чтобы она не менялась дальше.

А потом появляется еще одна линия.

Сначала она кажется ненастоящей. Я убеждаю себя, что она не настоящая, что это, должно быть, ошибка. Плохой тест. В аптечном пакете две коробки, всего четыре теста, и я прохожу их все, прежде чем обнаруживаю, что сижу на кафельном полу перед той же раковиной, тесты разбросаны вокруг меня, и все они с одним и тем же результатом. В сумме получается восемь розовых линий. Все они яркие, четкие и не вызывают ни малейших сомнений.

Я беременна.

На глаза наворачиваются слезы, как от шока и полной неизвестности, так и от острого, пронзительного осознания того, что Левина здесь нет. В какой-то момент он узнает об этом, и каким бы ни было мое решение, я должна буду сообщить ему об этом. Я не могу всю жизнь держать это в секрете от него, даже если никогда его больше не увижу, а я этого не хочу. Я хочу рассказать ему. Но у нас никогда не будет того момента, когда я открою дверь и покажу ему результат, к добру или к худу. Не будет случая, чтобы он стоял со мной в ванной и смотрел, как появляются линии.

Здесь я совсем одна.

Я знаю, что не останусь одна, что бы ни случилось. Если я захочу сохранить ребенка, Изабелла поможет мне. Найл скажет мне оставаться здесь столько, сколько я захочу или потребуется мне. Здесь у меня есть семья, безопасность, защита и поддержка. Это больше, чем могли бы иметь многие девушки моего возраста, в моем положении, с теми ожиданиями, которые моя семья возлагала на меня. Я знаю, что мне повезло. Если бы я хотела, чтобы Изабелла была со мной, она была бы здесь.

Но я хотела Левина. А он — единственное, чего я не могу иметь.

Я слегка приоткрываю дверь и зову Изабеллу. Через несколько мгновений я слышу ее торопливые шаги по коридору, а затем она распахивает дверь и смотрит на меня сверху вниз, ее волосы начинают выбиваться из хвоста, немного распускаясь вокруг лица.

— Елена… — Она начинает произносить мое имя, как будто хочет задать мне вопрос, который, как я знаю, она ждала уже полчаса, а потом видит выражение моего лица и тесты, разбросанные вокруг меня. — О, Елена.

Вот что делает то, что заставляет меня разрыдаться. Я испускаю маленький, придушенный всхлип, слезы наворачиваются на глаза и текут по щекам. Изабелла мгновенно заходит в ванную, закрывает за собой дверь и опускается на пол рядом со мной, обхватив мою руку. Несколько долгих мгновений она сидит со мной в тишине, ее большой палец поглаживает тыльную сторону моей руки, а я плачу. Я плачу и плачу, пока не чувствую себя полностью выжатой, даже больше, чем утром. Тогда я вытираю лицо другой рукой и сморкаюсь, пока Изабелла протягивает мне пачку салфеток.

— Давай сядем где-нибудь поудобнее, — говорит она наконец, — и подумаем, что делать.

Я не замечаю, что Найл все еще дома, пока мы не выходим в гостиную, и мельком вижу его на кухне, когда мы проходим мимо: Эшлинг сидит на стульчике, а он кормит ее хлопьями. Я вздрагиваю, потому что не хочу, чтобы он знал об этом, но теперь уже ничего не поделаешь. Он все равно узнает, и рано или поздно узнал бы, так что, думаю, это не имеет значения.

Изабелла идет со мной в гостиную и усаживает меня на диван.

— Все будет хорошо, — говорит она мне, сжимая мою руку. — Я вернусь через минуту.

Думаю, она хочет, чтобы я не слышала их разговор, но это трудно не сделать, так как она злится. Я вижу, что она старается говорить тише, но Изабелла никогда не умела скрывать свои эмоции или держать их под контролем.

— Ты должен сказать ему, чтобы он собирался на хрен обратно в Бостон, — слышу я ее сердитое шипение. — Он… безответственный… теперь Елена… издеваешься надо мной?

Я улавливаю лишь отрывки, но этого достаточно, чтобы догадаться, что она говорит и насколько она взбешена. Даже Найл говорит резко, но я слышу, как он пытается ее успокоить, утихомирить.

— Как, по-твоему, Эшлинг попала сюда, девочка? Мы тоже не были особо осторожны…

— Перестань говорить о нас! Речь идет о моей сестре, и этот человек должен был ее защищать. Мы с тобой никогда не были…

Она понижает голос, и я не слышу, что следует за этим, но во мне поднимается разочарование, смешанное с ноющей печалью, которая, кажется, поселилась в яме у меня в груди. Когда я задумывалась о том, каково это, иметь детей, я решила, что хочу быть хорошей матерью. Но я не задумывалась о том, как это будет выглядеть. Что это будет значить.

Изабелла все еще повышает голос, уговаривая Найла позвонить Левину сегодня, но не для того, чтобы сказать ему, зачем, а чтобы он приехал, и я сама могла ему все рассказать. Это то, чего я хочу, думаю я, сказать Левину лично, но я все еще немного раздражена тем, что Изабелла не спросила меня об этом. Она просто решила, что именно так он должен узнать.

Это неважно. У тебя сейчас есть заботы поважнее, чем твоя сестра-всезнайка.

Например, о том, что я собираюсь делать.

— Мы разберемся с этим. — Голос Изабеллы, раздавшийся у меня за спиной, заставил меня подпрыгнуть, как будто она прочитала мои мысли. — Ты можешь оставаться здесь столько, сколько захочешь или понадобится. Если ты хочешь остаться здесь навсегда, что ж, тогда Эшлинг просто будет расти со своей маленькой кузиной. Все будет хорошо, Елена. Я позабочусь о тебе.

Мои глаза снова наполняются слезами, слезами, которые, как я думала, уже должны были высохнуть, и потому, что, несмотря на все высокомерие сестры, я ценю ее за то, что она рядом, и потому, что, как бы я ни ценила это, сейчас я хочу, чтобы обо мне заботилась не она.

Мне нужен Левин.

— Найл собирается позвонить ему, — говорит Изабелла, снова словно прочитав мои мысли, и садится рядом со мной. — Он будет здесь, как только сможет сесть на самолет, если он знает, что для него хорошо. И тогда вы двое сможете поговорить.

Она сжимает мою руку, откидывается на спинку дивана рядом со мной и на мгновение благословенно замолкает. Я хочу тишины, возможности попытаться разобраться в своих мечущихся мыслях, но толку от этого мало. Я понятия не имею, что будет дальше. Какая-то часть меня, маленькая, тайная часть, в которой я никому не могу признаться, испытывает трепет при мысли о том, что он вернется. Я хочу увидеть его снова больше всего на свете. До сегодняшнего дня я бы сказала, что готова отдать все, сделать все, чтобы это произошло. Теперь я могу сказать почти все. Мысль о том, что Левин войдет в парадную дверь, чтобы увидеть меня, вызывает во мне прилив возбуждения, как гудение электричества, превращая меня в провод под напряжением от волнения и предвкушения. Но я не хотела, чтобы все произошло именно так. Я не хотела, чтобы причина наших встреч была такой, что-то, что заставит его вернуться. Если он вернулся бы за мной, я хотела, чтобы это было потому, что он не мог оставаться в стороне. Потому что я нужна ему так же, как и он мне.

Что, если это может все изменить? Что, если это поможет нам быть вместе, чтобы он увидел, что мы можем быть счастливы?

Как только я думаю об этом, я отгоняю эту мысль. Я не хочу, чтобы он думал, что я сделала это специально, что я проигнорировала все, что он говорил мне о том, что не может снова посвятить себя кому-то после потери жены, о том, что я узнала от Васкеса, что его ребенок умер вместе с ней, что мне было наплевать на все это, а вместо этого я решила убедиться, что могу получить то, что хочу. Я не хочу, чтобы мы были вместе, потому что он думает, что у него нет другого выбора. Но если бы мы могли быть…

Я не думаю, что Левин увидит в этом какую-то ловушку, но мне все равно неловко за то, что я этого не предвидела, за то, что позволила себе притвориться, что мы можем продолжать вести себя безрассудно, и это никогда не будет иметь последствий. Даже такая невинная, как я, я знала лучше. Я просто не позволяла себе думать об этом. Я хотела его больше, чем хотела быть умной в том, что мы делаем. Я должна была догадаться, что это случится. Это шок, но я знаю, что так не должно быть. Мы не были осторожны, ни разу. И я была идиоткой, думая, что мне все сойдет с рук.

Я просто не представляла, что все закончится именно так.

ЛЕВИН

— У меня не было намерения возвращаться в Бостон какое-то время…

Я сразу же взял трубку, когда позвонил Найл, предполагая, что это связано либо с Еленой, либо с делами Королей, не знаю, на что я надеялся. Я хотел узнать о Елене, но что-то подсказывало мне, что он не станет звонить, если что-то не так, особенно учитывая мнение ее сестры обо мне. Судя по тону его голоса, у меня возникло ощущение, что так оно и есть, тем более что на самом деле он не хочет говорить мне, что происходит.

— Тебе нужно приехать. — В голосе Найла есть нотки срочности, которые я редко слышу, и это посылает волну беспокойства через меня.

С Еленой все в порядке? Вопрос вертится у меня на языке, но мне приходится сдерживаться. Такой срочный вопрос только вызовет подозрения, которые не пойдут на пользу ни одному из нас. Если дело в ней, я скоро все узнаю. Не время для покера, Волков.

— Какие-то проблемы? — Я тяжело сажусь на диван и смотрю на стопку папок, которые смотрят на меня с журнального столика. В последние недели Виктор брал мои рекомендации и давал мне новые для ознакомления, не давая мне при этом практически ничего делать. Я потратил некоторое время на тренировки новобранцев на стрельбище и на занятиях по боевым искусствам в спортзале, но это не приближалось к тому строгому графику, которого я придерживался раньше. Я знаю, он считает, что мне нужен перерыв, но прошло уже слишком много времени. Я готов покончить с отпускной частью своего возвращения в Нью-Йорк.

— Плохи дела, — мрачно говорит Найл. — Просто приезжай в Бостон, Левин. Первым же самолетом, на который ты успеешь. Блядь, возьми самолет Виктора, если он тебе позволит. Ты должен быть здесь.

— Это дело Королей? Если да, то я должен рассказать Виктору, что происходит…

— Это их не касается. Ты получишь ответы на свои вопросы. Просто приезжай, хорошо?

Не похоже на Найла быть таким скрытным. Я уверен, что это связано с Еленой, и от этого у меня начинает сводить живот, когда я кладу трубку и начинаю заказывать билеты на самолет. Я не собираюсь просить Виктора использовать его самолет и отвечать на все вопросы, которые могут возникнуть в связи с этим, тем более что у меня нет никаких ответов. Я хорошо знаю Найла, и его манера поведения заставляет меня чувствовать, что все мои опасения подтвердились.

Она больна? Что-то похуже? Я знаю, что ей было трудно смириться с тем, что я уезжаю, но я был уверен, что со временем она это переживет. Даже быстрее, чем она думала. Бостон — огромный город, полный развлечений, друзей для нее и мужчин для свиданий, и, хотя мысль о том, что она может пойти с кем-то еще на ужин, вызывала у меня чувство собственнической, яростной злости, пусть… Я пресекаю эту мысль прежде, чем она успевает зайти дальше, как делал каждый раз, когда она появлялась в последние недели. Я не имею права на ревность, не имею права думать о Елене как о ком-то другом, кроме как о ком-то из моего прошлого, кто имеет полное право на собственное будущее. И уж точно не о ком-то, к кому я могу испытывать чувство собственничества. Не тогда, когда она никогда не была моей, и я ясно дал ей понять это.

Это не может быть связано с Еленой. Говорю я себе, возможно это должно быть какое-то дело королей, пока кидаю одежду в вещевой мешок, что-то, о чем Найлу сказали не говорить по телефону, что-то, что держится в тайне, пока я не смогу поговорить с Макгрегорами лично. Я игнорирую голос в затылке, который говорит мне, что если бы это было так, если бы это было настолько важным делом, то Коннор или Лиам позвонили бы мне сами, а не перепоручили это Найлу. Если бы это было так важно, они, скорее всего, вообще не стали бы мне звонить, а обратились бы сразу к Виктору. Я игнорирую это, потому что если дело не в королях, то дело в Елене, а если что-то настолько серьезное, то она либо ужасно больна, либо…

Этого не может быть. Но даже думая об этом, я знаю, что может.

Мы не были осторожны. И если это так, то это полностью моя вина.

Эта мысль преследует меня всю дорогу до Бостона. Я снова и снова говорю себе, что этого не может быть, что Найл встретит меня и отвезет поговорить с Коннором и Лиамом, что это бизнес, но я не могу избавиться от этого чувства в моем нутре.

Мне становится только хуже, когда Найл встречает меня с серьезным выражением лица, предупреждая, что, что бы это ни было, он имел в виду, когда говорил по телефону, что это нехорошо.

— Мы едем домой, — говорит он мне без предисловий, когда мы направляемся к машине. — И учти, Изабелла на тебя злится. С тех пор как она узнала…

— С тех пор как она узнала что? — Спрашиваю я, чувствуя, как в животе снова завязывается узел ужаса. То, что Изабелла узнала о моих отношениях с Еленой, было бы достаточно плохо, но это еще хуже. Найл не стал бы тащить меня в Бостон из-за того, что Изабелла узнала, что я спал с ее сестрой, если только Коннор действительно не в ярости из-за этого, и это не связано с Еленой и делами Королей.

Найл смотрит в мою сторону. В его взгляде нет осуждения, я и не ожидал, что оно будет. В конце концов, им с Изабеллой тоже не суждено было быть вместе. Он влюбился в нее случайно, не понимая, кто она такая, и их путь к счастливой жизни был таким же извилистым, как и у большинства знакомых мне пар, какими бы счастливыми они ни были сейчас. Но по выражению его лица я вижу, что он обеспокоен.

— Ты должен был сказать мне, — наконец говорит он, когда мы садимся в машину. — Я мог бы… не знаю. Предупредить Изабеллу заранее. Подготовить ее к тому, что если бы это всплыло… если бы Елена рассказала ей, это не было бы таким шоком.

— Она не хотела, чтобы кто-то знал. — Я смотрю в окно на проплывающий мимо город, освещающий темноту. — Она прикрыла меня перед Коннором, думаю, он догадался, что что-то происходит. Она сказала ему, что ничего не было. Это заставило меня думать, что она хотела, чтобы это осталось между нами.

— Так ты просто ушел. — В голосе Найла по-прежнему нет осуждения, это просто констатация факта, но я могу сказать, что он не совсем одобряет то, как я поступил. — Насколько я помню, ты ушел так рано, что мы еще даже не встали.

— Я подумал, что так будет лучше для Елены. Я уже попрощался с ней накануне вечером. Я не хотел заставлять ее переживать еще раз.

Найл молча кивает, как будто раздумывая над этим.

— Знаешь, — говорит он наконец, — ты все равно мог бы поговорить со мной. У меня была своя доля сомнительных связей.

Я знаю, о чем он говорит. Было время, когда он был влюблен в женщину, которая теперь стала женой Коннора, когда у них почти все было вместе, когда Коннор и Сирша были лишь браком по расчету. Я хорошо помню, как тяжело ему было.