Дикая любовь

Пальцы Диего провели по моим волосам.

— Я попрошу своих охранников вскрыть тебя, пока он наблюдает, чтобы он видел, как ты истекаешь кровью на кровати. Я заставлю его наблюдать за каждым мучительным моментом, как, по моим сведениям, была убита его первая жена. А потом, как раз перед тем, как последние остатки жизни покинут твои глаза, я прикажу в него выстрелить, чтобы ты увидела, как он умирает, наблюдая за тобой. — Диего хрипит, притягивая меня к себе еще крепче, и, к своему ужасу, я чувствую, что он весь напрягся, возбужденный всей его длинной речью. — Разве это не поэтично, милая девочка? Вы двое, умирающие вместе. Твоя сестра, конечно, останется, но не волнуйся. Я позабочусь о том, чтобы она не смогла родить еще одного ребенка до того, как попадет к новому хозяину, а он, во всяком случае, в конце концов жестоко издевается над ней до смерти. Я знаю о его уникальных вкусах. Я уже продавал ему девушек.

Я чувствую, что не могу до конца осознать весь ужас того, что он мне рассказал, и я никак не могу взять себя в руки.

— Ты чудовище, — шепчу я, слезы все еще текут по моему лицу, скапливаясь между губами и стекая по подбородку. — Ты действительно убийца детей? Эшлинг? Я не могу… пожалуйста, не делай этого. Пожалуйста. Я сделаю все, что ты захочешь. Все, что угодно. Я… ты хочешь меня? Я могу быть твоей. Пожалуйста.

Изабелла шепчет мое имя с другого конца комнаты, но это не предупреждение. Я слышу по ее голосу, что это не более чем усталая мольба о том, чтобы я ничего не делала, когда это уже не имеет значения. Я знаю, что это неважно, еще до того, как Диего что-то скажет, потому что понимаю: если бы это было так, Изабелла предложила бы себя. Мы обе….мы согласились бы на все, если бы это означало, что наши дети, мужчины, которых мы любили, живы.

— У меня есть то, что я хочу, — говорит Диего, повторяя то, к чему я пришла несколько минут назад. — У меня есть именно то, чего я хочу. Вы двое, под моей властью, инструменты моей мести. Когда я уничтожу мужчин, которых вы любите, ваши семьи, когда я положу конец каждому Сантьяго, когда я отомщу плотью, кровью и слезами, я получу то, чего хочу. — Он улыбается мне. — Ни одно удовольствие, которое вы могли бы мне предложить, ни одна из вас, не сравнится с этим.

Он кивает Хорхе, который делает шаг вперед и обхватывает мои запястья руками, оттаскивая меня назад, чтобы я стояла рядом с Изабеллой.

— Разумеется, вы будете находиться в разных комнатах. Я не хочу, чтобы вы устраивали заговоры, и, конечно же просто потому, что разлука сделает все это намного тяжелее для вас обоих. — Улыбка по-прежнему не сходит с его лица. — Мне не терпится посмотреть, как все это будет происходить. Все так прекрасно совпало для меня.

С этими словами он снова кивает Хорхе, который подталкивает нас обоих к двери. Я чувствую твердость в его руках, побуждающих нас идти вперед, и с новой волной отчаяния понимаю, что его не удастся убедить помочь нам. Возможно, он не захочет причинять нам больше боли, чем это необходимо, и будет сопротивляться, если ему прикажут изнасиловать кого-нибудь из нас, но он не станет орудием нашего побега. На данный момент я не думаю, что таковое существует. Я думаю, что все кончено. Надежды не осталось, разве что Левин, Найл и их прикрытие придут за нами, и даже тогда, я знаю, Диего ожидает этого.

Я думаю, что надежда потеряна. Я никогда раньше так не сдавалась.

Это хуже, чем что бы то ни было. Это похоже на смерть.

И очень скоро мне ничего не останется, кроме как сдаться.

27

ЛЕВИН

Я слишком хорошо знаю, что сейчас переживает Лиам — пожар на одном из складов Королей, который едва не привел к гибели его и его брата.

— Пошли, — резко говорю я и направляюсь к двери, Нико следует за мной по пятам. — Подними Коннора как можно осторожнее.

Я вижу, как Найл, спотыкаясь, поднимается на ноги, из его руки, по которой что-то ударило, течет кровь, а Джейкоб стонет, перекатываясь на руках и коленях. Сейчас нет времени оценивать травмы, пока никто не умер, но я слышу, как Коннор ворчит от боли, и точно знаю, что ему хуже всех из нас. По крайней мере, это уже что-то. Никто не погиб, никто не получил серьезных ранений. Я понятия не имею, должен ли был взрыв убить нас, по некомпетентности ли мы выкарабкались из него, или же он был угрозой, но сейчас это неважно. Главное — выбраться.

Открыв дверь, я сразу понимаю, что нам придется искать другой путь.

Мы находимся на пятом этаже, а часть нижних этажей и путь к лестнице и лифту разнесены. Я вижу, что дым начинает подниматься вверх, в ушах визжат сигналы тревоги, и чувствую тошнотворный страх в животе, когда отступаю, приказывая всем подойти к окну.

— Посмотрите, цела ли пожарная лестница. Не думаю, что мы сможем выбраться другим способом.

Лиам ругается под нос, рука Коннора перекинута через его плечо, и он кивает Джейкобу, который идет посмотреть в окно. Судя по тому, как неестественно вывернута нога Коннора, кажется, что она сломана.

— Нам понадобится двое, чтобы спустить его вниз, — категорично заявляет Лиам, когда Джейкоб поворачивается и кивает.

— Пожарная лестница все еще цела. Должно быть, взорвалась с другой стороны. Я помогу спустить Коннора, — добавляет Джейкоб, показывая Лиаму, чтобы тот подвел Коннора к нему. — Остальные в тыл.

Мы с Нико киваем, причем Найл держится рядом с Лиамом и помогает ему подойти к Джейкобу и окну, пока Джейкоб прикрывает свою руку частью рукава и выбивает из нее остатки битого стекла. Это будет медленно, я знаю это, и я слишком хорошо понимаю, что за дверью все еще визжит сигнализация.

— Там внизу пожар, — говорю я остальным, стараясь говорить как можно спокойнее. — Будьте осторожны с ним, но нам нужно спешить. Окна выбиты, и в зависимости от того, насколько далеко распространился огонь, нам будет трудно спуститься по пожарной лестнице.

Джейкоб кивает, бросая на меня взгляд, пока он берет Коннора за верхнюю часть бедер, стараясь не задеть нижнюю часть его раненой ноги, когда тот начинает вылезать из разбитого окна. Стекло имеет острые края, и одно неверное движение может привести к тому, что человек, проходящий через него, порежется множеством неприятных способов.

У нас нет столько времени, сколько нужно. Джейкоб вздрагивает, когда стекло задевает его рукав, разрывает его и кожу, пуская струйки крови по руке, но он не останавливается. Он отступает назад, поддерживая Коннора, и Лиам проходит остаток пути мимо брата, чтобы вместе с Джейкобом сесть на пожарную лестницу, когда Лиам начинает выбираться наружу.

— Подожди! — говорит Джейкоб, вздрагивая, когда пожарная лестница сдвигается. — Черт. Она не такая уж и устойчивая. Три человека не могут находиться на этой платформе.

— Ты не сможешь спустить его один. — На лице Лиама появились зачатки паники, и я знаю, что он хочет убраться отсюда. Я видел его выражение, когда упомянул об огне. — Тебе нужно…

— Черта с два я не смогу, — рычит Джейкоб. — Я понесу его вниз. Я справлюсь. Подождите, пока я спущусь на несколько ступенек, а потом выходите. По одному человеку на платформу.

Я вижу, что Лиаму требуется все, чтобы не спорить. Он кивает, вверяя жизнь брата в руки Джейкоба, человека, которого Лиам знает совсем недолго, но который следил за Коннором в течение многих лет, когда тот руководил своей бандой в Лондоне под именем Уильям.

— Мы с Нико пойдем последними, — говорю я Лиаму, который качает головой.

— Это ваши жены у Диего, ты и Найл. Идите следующими.

Я открываю рот, чтобы возразить, но Лиам бросает на меня взгляд, который мгновенно заставляет меня замолчать, и я киваю.

— Хорошо, — соглашаюсь я, и Лиам отступает назад, давая нам с Найлом место, чтобы подождать, пока Джейкоб подаст сигнал, что следующий из нас может выходить.

Когда он подает сигнал, Найл предлагает мне идти первым, и у нас нет времени спорить. Я выхожу на платформу и сразу же понимаю, что именно имел в виду Джейкоб. Она кажется шаткой, как будто взрыв частично сместил ее, и я смотрю вниз, чтобы увидеть Джейкоба на полпути к земле.

— Я дам знать, когда на перекладинах останусь только я, — говорю я Найлу, и он кивает, выглядя немного бледным. Сигналы тревоги звучат так громко, что нам приходится кричать, чтобы их услышали, а воздух начинает наполняться дымом. У нас не так много времени.

Когда Джейкоб опускается на землю, Коннор все еще перекинут через плечо, а я уже на полпути, я поднимаю руку, и вижу, как Найл выходит, но пожарная лестница опасно раскачивается.

Блядь.

Я спускаюсь быстрее. Другого выхода нет. Когда мои ноги касаются бетона, я отступаю назад, и жар от здания и огня внутри него волнами исходит от меня, когда я двигаюсь к Джейкобу и Коннору, который выглядит так, будто близок к тому, чтобы потерять сознание от боли.

Найл спускается вниз, затем Лиам. Нико спускается последним, и он уже в двух шагах от бетона, когда пожарная лестница вдруг застонала, болты открутились, и она покачнулась в одну сторону. Нико прыгает. Его ноги приземляются, и он с ворчанием опускается на руки и колени, после чего поднимается и быстро отступает назад, выглядя таким же смущенным, как и все остальные.

— Я вызвал машину, — говорит Джейкоб. — Две. Мы перегруппируемся в поместье. Бет придется заново отправить нам координаты, не думаю, что телефон Коннора добрался до места. Возможно, они все еще у Лиама…

— Есть, — подтверждает Лиам, проверяя свой телефон. — Давайте доберемся до поместья и поговорим.

***

Прибыв на место, мы укладываем Коннора в кровать, а Сирша уже звонит доктору, чтобы тот приехал. Ана выглядит так, будто может потерять сознание, когда Лиам объясняет ей, что произошло, но он велит ей оставаться с Сиршей и Коннором и присматривать за Эшлинг.

— У нас нет времени обсуждать все это сейчас, — мягко говорит он ей. — Мы еще поговорим, когда все закончится.

Я вижу, что ей трудно с этим смириться, учитывая краткую версию событий, которую мы объяснили. Но у Аны было время привыкнуть к этой жизни, и она кивает, хотя я вижу, что она сдерживает свое беспокойство и страх.

Мы перегруппировываемся в кабинете Лиама, и он проводит рукой по лицу, глядя на координаты в своем телефоне.

— Я пойду, — сразу же говорю я. — Я привык проникать в здания. Я могу…

— Ты не пойдешь один, — твердо говорит Лиам, прежде чем я успеваю договорить. — Нет ни единого шанса. Это слишком опасно.

— Безусловно, слишком опасно, — соглашается Найл. — И, кроме того, я не отпущу тебя одного. Ты же знаешь. Там и моя жена. Моя семья под угрозой.

— Я знаю. — Я провел рукой по волосам. — Вот почему я не пошел искать его, как только колеса коснулись асфальта, и я вернулся в Бостон. Это и твоя борьба тоже.

— Это наша — тихо говорит Лиам. — Он видит в Королях противника, ответственного за то, что произошло с тех пор, как мы заключили союз с Сантьяго. Ты же не думаешь, что он не придет и за нами? За моей семьей и семьей Коннора? Он уничтожит нас всех, если сможет. Еленой и Изабеллой дело не ограничится…

Мой телефон в кармане пикает, один раз, потом два, и я достаю его, сжимая челюсть, когда вижу, что это неизвестный номер.

Я подношу палец к губам, отвечая, и в трубке раздается резкий голос с акцентом.

— Я вижу, ты жив, ассасин. Они все спаслись или только ты?

Я ничего не отвечаю, стиснув зубы, а с другого конца раздается глубокий смешок.

— Отлично. Храни свои секреты. Для меня это не имеет значения, скоро я узнаю, скольких мне еще нужно убить. Ты — тот, на кого я больше всего надеялся, что останется в живых, ты — главная фигура в моей маленькой игре в месть. Итак, вот правила, Левин Волков. Полагаю, ты уже нашел, где я остановился, у тебя умная банда преступников, с которой ты бегаешь, но если нет, то я уверен, что ты скоро это поймешь. Приходи, чтобы найти меня, и приходи один. Если же ты не последуешь инструкциям… что ж, я не могу обещать, что твоя красавица-жена умрет быстро, но, как ты, я уверен, знаешь, есть множество способов заставить человека умирать гораздо медленнее. Я слышал, ты даже сам применял некоторые из них в прошлом. И при этом все считают тебя хорошим человеком. — Голос затихает. — Приходи один, Левин. — Слова повторяются, ровные и тяжелые. — Или мы сыграем в другую игру — сколько времени может прожить человек без плоти, прежде чем начнет умирать?

Меня тошнит от этого. От всего этого, от каждого слова. Я не произношу ни одного слова, рука сжимает телефон так крепко, что кажется, он может сломаться, и я слышу последний смешок, прежде чем линия обрывается.

Мне требуется мгновение, чтобы опустить трубку. Меня трясет от мелкой, яростной ярости, которая пронизывает каждую частичку моего тела, и я вижу, как она отражается на лицах остальных, и они тоже понимают, насколько я зол.

— Это был Диего. — Найл не задает вопрос. — Что он сказал?

Я передаю разговор остальным и вижу, как та же ярость отражается на лице Найла и, в меньшей степени, остальных, когда я заканчиваю говорить. Я чувствую, как на меня наваливается туман ярости и горя, как это близко к тому, как я потерял Лидию и нашего ребенка, и давит на меня так, что кажется, будто я могу быть раздавлен им. Это слишком личное, как предупреждал меня Джейкоб, но я не могу позволить им уйти без меня. Я не могу полностью доверить это другим.

Я должен быть рядом с ней.

— Мы все поедем, — твердо говорит Лиам, когда проходит несколько секунд. — Кроме Коннора, конечно, не думаю, что он сможет передвигаться еще какое-то время. Но ты, я, Найл, Джейкоб и Макс отправимся по координатам, указанным Бет.

— Мы должны найти способ обойти его настойчивое требование, чтобы я пришел один.

Лиам кивает.

— У меня есть план на этот счет. Бет упоминала, что может манипулировать системой безопасности. Ты войдешь первым, сделаешь вид, что ты один, и предложишь обменять себя на Елену. Доберешься до нее, будешь заговаривать Диего. А потом, когда Бет убедится, что они нас не засекут, остальные, с подкреплением пойдут следом. — Он оглядывает комнату. — Все согласны?

Это лучший план, который я могу предложить. Мы несколько раз обдумываем его, ищем дыры или потенциальные пути, по которым он может пойти не так, ищем альтернативы. Времени на обсуждение не так уж много, и как только становится ясно, что мы достаточно хорошо понимаем, что даст нам наилучшие шансы, используя план Лиама, нам ничего не остается делать, как готовиться к отъезду.

— Джейкоб отправит сообщение остальным людям, — говорит Лиам. — Пойдемте и подготовимся. Нельзя терять время.

***

Мы, конечно, не можем подъехать прямо к дому, где их держит Диего. Машина припаркована достаточно далеко, так что, если у Диего и есть патрули, они вряд ли ее обнаружат. Лиам и остальные держатся в стороне, а я начинаю пробираться к дому.

У меня с собой только мой обычный пистолет. Мне кажется, что вскоре после того, как я доберусь до дома, меня все равно разоружат, так что не было никакого смысла вооружиться. Я просто намерен убедиться, что получу его обратно, когда все закончится.

У входа в особняк, который можно назвать особняком, стоят несколько крепких охранников. Я подхожу к ним, чувствуя напряжение в каждой линии своего тела, но сохраняя при этом такое же безучастное выражение лица, как и всегда. Если я мог сохранять покер-фейс в Рио-де-Жанейро, то смогу сделать это и сейчас.

Охранники мгновенно подаются вперед, когда я приближаюсь.

— Какого хрена тебе надо? — Огрызается один из них, и я одариваю его легкой ухмылкой, которая совершенно не сочетается с яростью и страхом, сковывающими каждый сантиметр моего тела.

— Левин Волков, пришел повидаться с Диего. Он позвонил и попросил встретиться лично. Как видите, я пришел один, как и было велено. — Я указываю на пустое пространство вокруг и позади себя, и охранник сужает глаза.

— Подожди.

Все как обычно. Они связываются по рации, получают ответ, что я говорю чертову правду, и ведут меня в дом. Я уже проходил через эту песню и танец, и, хотя я искренне надеюсь повесить эту шляпу после того, как вытащу отсюда Елену, я также надеюсь, что проживу достаточно долго, чтобы сделать этот выбор. Это так же знакомо мне, как старая хореография. Я следую их примеру и позволяю вывести себя в фойе. Я даже отдаю свой пистолет, запоминая лицо человека, который забирает его у меня.

Я всажу в него пулю еще до конца ночи.

Эта мысль успокаивает меня. Это я могу сделать. Это мне знакомо. Притвориться, что соглашаюсь со всем этим, притвориться, что у меня нет никаких идей хотя, думаю, Диего достаточно проницателен, чтобы понять, что я не пойду на это без какого-либо плана. Хотя, возможно, он делает ставку на то, что я достаточно беспокоюсь за Елену, чтобы не иметь запасного плана.

Это был бы лучший исход.

Охранники ведут меня в кабинет, расположенный слева. На ковре кровь, и я чувствую, как сжимаются мои кулаки, надеясь, что это не кровь Елены или Изабеллы. Если это так…

Спокойно, Волков. Время для насилия будет позже. Сейчас время для разговоров.

Охранники держат меня на одной стороне комнаты, и через мгновение дверь открывается, и входит Диего. Он сразу же замечает меня, довольная ухмылка расплывается по его лицу, и он останавливается передо мной.

— Волков. Как хорошо, что ты пришел. Конечно, я так и планировал, учитывая, что у нас есть твоя жена.

— Лучше бы она была в целости и сохранности, — рычу я на него, сузив глаза. — Если ты хоть пальцем ее тронешь…

Диего пожимает плечами.

— Ну, понимаешь, у нее есть уже несколько синяков. Они были необходимы, она вела себя довольно вызывающе. Ее сестра, еще более, и я быстро сообразил, что лучший способ заставить сестру замолчать, это причинить Елене боль. Не волнуйся, — добавляет он, когда я сжимаю челюсть, — она не сильно пострадала. Несколько синяков здесь и там никому не повредили. Что еще с ней случится, еще предстоит узнать.

Он смотрит на охранников.

— Он пришел один?

Они кивают, и по моим жилам течет струйка облегчения. По крайней мере, они купились. Это первая часть нашего плана, и если он работает до сих пор, то у нас есть шанс.

— Я хочу увидеть Елену. — Я стараюсь, чтобы мой голос был ровным, твердым, но это трудно. Потребность увидеть ее бьется у меня под кожей, как второй пульс, бешеная, отчаянная потребность. Я должен сам убедиться, что с ней все в порядке.

— Конечно, ты хочешь, — говорит Диего почти покровительственно. — Она жива.

— Ты простишь меня, если я не поверю твоему слову?

Диего выдыхает и смотрит на меня.

— Какие у тебя планы, Волков? Что ты пришел предложить мне? Что ты сделаешь ради своей красавицы-жены?

Что угодно. Это не то, что я говорю, но это правда. Так было всегда, с того момента, как я увидел ее и распознал в ней силу, которой не ожидал, хотя и не мог признать.

— Я — причина того, что произошло с тех пор, как ты забрал Елену у ее отца. Я выдал себя за другого человека, чтобы купить ее на твоем аукционе. Я убил людей на том самолете и вытащил ее из обломков после крушения. Я сохранил ей жизнь на пляже в Рио. Я доставил ее в Бостон. Это я должен быть в ярости. Так что отпусти ее и получишь меня. Делай со мной все, что хочешь. Пытай меня до смерти, мне все равно. Я слышал, у ваших, картелей, есть несколько креативных способов сделать это, делай, что хочешь. Покажи мне, чем ты хуже гребаного Синдиката, потому что, скажу я тебе, я видел, как они вытворяют ужасное дерьмо.

Это все бравада. Я не хочу выяснять, какие у Диего есть идеи о том, как заставить человека умирать медленно. Я вообще не хочу умирать, особенно в творческой и продолжительной манере. Но если это означает вытащить Елену отсюда, я это сделаю. Я сделаю для этого все на свете. Я готов страдать от чего угодно. И я думаю, что Диего видит это, верит мне, потому что на его лице появляется странное выражение.

— Впечатляет, — говорит он, медленно хлопая в ладоши. — Поистине та речь, на которую я надеялся. Тогда идем. — Он кивает стражникам. — Проводите нашего храброго ассасина наверх.

У меня нет иммунитета к страху. Даже страх смерти, который я уже давно потерял, может появиться вновь, когда речь заходит о средствах ее достижения. Но я умею с ним справляться. Управлять им. Я запихиваю его глубоко в себя, чтобы разобраться с ним позже, если у меня будет время. Я думаю о Елене, и только о ней.

Она — все, что имеет значение.

Мы поднимаемся по высокой и винтовой лестнице на третий этаж дома, в дальнюю комнату в длинном коридоре комнат. Дверь открывается, и то, что я вижу, когда вхожу внутрь, похоже на удар в живот. На мгновение из меня буквально высасывают воздух, как будто кто-то дотянулся до меня и сжал. Как будто передо мной мой худший кошмар, и я, должно быть, побледнел, потому что сзади меня раздается восхищенный, маниакальный смех Диего.

— Я слышал о твоем покер-фейсе от Васкеса, — говорит он довольным голосом. — Мне стало интересно, что нужно сделать, чтобы вызвать в тебе хоть капельку эмоций. Я надолго запомню этот момент.

— Левин…

Елене не заткнули рот. Ее губы раздвигаются, она шепчет мое имя, и это ломает что-то внутри меня, так же, как и ее вид.

Она лежит на кровати, раздетая догола и привязанная за запястья и лодыжки к столбикам. В комнате находятся еще трое мужчин: двое охранников, наблюдающих за ней с откровенно развратными выражениями на лицах, голодные, как собаки, уставившиеся на тарелку с бифштексом, и один более высокий и худой мужчина, который выглядит настолько неловким в этой ситуации, насколько ему это позволительно, учитывая, что в комнате находится его босс.

Неприятно, что эти мужчины видели мою жену обнаженной. Мою. Мою, блядь. И что они, скорее всего, сами ее раздели, что они…

— Они трогали ее? — Я смотрю на Диего, и мне кажется, что он слышит в этом голосе ярость, едва сдерживаемую жестокость, потому что он отвечает без колебаний.

— Нет, — говорит он просто. — Ее не трогали таким образом. Я не позволял. А Хорхе питает отвращение к изнасилованиям, — он указал на худого мужчину, — поэтому я доверил ему проследить, чтобы с твоей умопомрачительной женой ничего не случилось, пока меня не будет. Что же касается того, что они сделают с собой, когда уйдут с памятью об этом… — Диего облизнул губы. — Могу только представить, сколько раз они будут воображать то, что мы видим сейчас перед собой.

Никогда еще я не был так благодарен за годы обучения в Синдикате, как сейчас. Только это удерживает меня от того, чтобы не сорваться, не броситься на Диего и не свести на нет всю работу, которую я проделал, чтобы оказаться здесь, чтобы потянуть время. Дело не только в том, как непринужденно он это сказал, или в наготе Елены, но и в синяках, которые я вижу на ней. На ее лице, на щеках и челюсти, на ребрах, на животе, и страх за нашего ребенка распространяется по мне, как болезнь, когда я смотрю на нее.

— Все хорошо, — шепчет Елена, ее голос немного ломается, и я прекрасно знаю, что это не хорошо. Но она пытается меня утешить. Она утешает меня, когда сама обнажена и привязана к кровати.

Это заставляет меня краснеть от ярости.

— Я здесь. — Это все, что я могу сказать, чтобы сохранить ровный голос. — Ты можешь делать со мной все, что захочешь. Отпусти ее.

— Левин, нет! — Она произносит мое имя, но я не смотрю на нее. Я не могу. Если я это сделаю, то потеряю контроль, и все это окажется под угрозой. Мне нужно, чтобы он отпустил ее.

Диего улыбается, и я понимаю, что в результате произойдет другой исход, тот, которого я боялся.

— Нет, — просто говорит он, и охранники хватают меня.

— Левин! — Кричит Елена, дергая себя за путы, и я слышу, как один из охранников стонет при виде ее обнаженного тела, извивающегося на кровати. Это приводит меня в ярость, мое зрение сужается, когда я борюсь с держащими меня охранниками, зная, что, даже делая это, я не смогу освободиться. Пока их не отвлекут.

Лиаму и остальным нужно поторопиться.

— Ну что ж. — Диего выглядит довольным. — Держите его, парни. Это будет состоять из двух частей. — Объясняет он мне так спокойно, словно читает инструкцию. — Сначала я позволю этим двум охранникам насладиться ею, пока мы будем наблюдать. Им обещана награда за исключительную службу, и вот она. Когда они закончат с ней, а я обещал, что они смогут брать ее столько раз, сколько смогут, тогда мы продолжим остаток ночи. — Он широко улыбается. — Я был очень хорошо информирован о том, как умерла твоя первая жена, Волков. Думаю, сегодня вечером мы сможем устроить неплохую инсценировку.

Я не могу описать, что я чувствую. Ярость, ужас, беспомощность и чувство вины, все это бурлит во мне, пока я не вижу только красное, кровь стучит в ушах, и я слышу, как издаю почти животный звук, борясь с руками, удерживающими меня, когда я рвусь к Диего, бросаясь на него в ярости, которая словно исходит из какой-то части меня, к которой я никогда раньше не позволял себе полностью приблизиться.

Я сошел с ума, и мне наплевать.

Они тащат меня назад, еще двое охранников приходят на помощь, прижимают меня к стене и загораживают собой. Один из них приставляет охотничий нож к моему горлу, и я чувствую теплую струйку крови, когда снова дергаюсь против держащих меня мужчин, видя, как двое охранников у кровати Елены начинают расстегивать пояса, откладывая оружие в сторону, готовясь трахнуть ее.

— Я убью вас всех, — рычу я. — Каждого из вас, мать вашу.

— Нет, не убьешь, — просто говорит Диего. — Ты будешь смотреть, как твою жену насилуют всеми доступными мужчине способами, а потом будешь наблюдать, как ее разрывают на части. А потом, как раз перед тем, как жизнь покинет ее глаза, ты умрешь. Так же, как ты должен был умереть двенадцать лет назад, когда подвел свою первую жену, бесполезный кусок дерьма. — Он широко улыбается. — Да, я тебя изучил, Волков. И я играю на тебе, как на самой лучшей скрипке.

Охранники бросают монетку, чтобы определить, кто первый. У одного из них штаны наполовину спущены с бедер, член в руке, и я уже не мужчина. Я — разъяренный зверь, извивающийся и рычащий в руках удерживающих меня мужчин, нож у моего горла тянет кровь, а я ее не чувствую. Я не чувствую ничего, кроме слепой, жгучей ярости.

Передо мной разыгрывается кошмар, и я не могу проснуться.

Хуже физической пытки, чем эта, Диего придумать не мог, и он это знает.

И тут, как только я понимаю, что не могу освободиться, что мне предстоит наблюдать, как двое других мужчин трогают мою жену так, как никто, кроме меня, не трогал, я слышу выстрелы снизу. Стрельба, залп, и у меня есть всего несколько мгновений, чтобы среагировать. На короткую секунду в комнате все замирает, ее обитатели напуганы выстрелами снизу, которых они не ожидали. И снова я бесконечно благодарен своим тренировкам, потому что они срабатывают мгновенно.

Я бросаюсь вперед, разрывая захват, хватаю запястье человека, держащего нож, и выкручиваю его, слыша треск и внезапный, шокированный крик боли, когда я неестественно поворачиваю его руку и вгоняю нож ему в горло. Кровь брызжет на меня, и я оставляю нож на месте, хватаюсь за его пистолет и обезоруживаю его, отбегая в сторону, уворачиваясь от других охранников, достающих оружие и закрывающих Диего от моего взгляда.

Они в замешательстве. Они не знают, что делать: спуститься вниз и помочь или остаться здесь и защитить его. Я пользуюсь этим.

Первыми погибают те, кто собирался прикоснуться к Елене.

Я стреляю им обоим в пах. Тот, у кого член уже вышел, теряет его, разбрызгивая кровь и плоть, а второй падает на пол, стонет и сжимает себя в руках. Елена кричит, кровь забрызгивает ее кожу, и я хочу сказать ей, что все будет хорошо, что она скоро будет свободна, но времени нет.

Я оставляю этих двоих на полу истекать кровью, а сам начинаю стрелять по охранникам, окружающим Диего. Двое из них падают, а остальные открывают ответный огонь, едва не попадая в меня, когда я падаю на пол, перекатываюсь и снова встаю, выхватываю пистолет у того, чей член я отстрелил, и снова стреляю, валя оставшихся охранников одного за другим. Тела падают, бац, бац, бац, кровь растекается по полу, а я подбегаю к Диего.

Его оружие наведено на меня. Мое направлено на него. Я подхожу к нему вплотную, так что он почти касается меня дулом своего пистолета, и улыбаюсь.

— Как думаешь, ты сможешь выстрелить раньше меня? — Диего спрашивает, его глаза сверкают, и я пожимаю плечами.

— Кто, черт возьми, знает? — Я смотрю на него, желая насладиться этим моментом. — Но мне не обязательно стрелять в тебя.

У него на бедре тоже есть нож. Я видел его, когда он вошел в офис. Он не ожидал, что я возьмусь за него. Но я выхватываю его, отбивая руку с пистолетом. Он выстреливает, а я всем телом отталкиваю его к стене, вгоняя нож в горло.

— Хотел бы я, Господи, делать это медленнее, — говорю я ему, ярость окрашивает каждое слово, пока я кручу нож, слыша гортанный, булькающий звук, когда кровь пенится из его губ. — Я бы хотел разбирать тебя по частям всеми известными мне способами. Но, по крайней мере, ты умрешь вот так, вдали от дома, зная, что тебя снова перехитрили. И ты ни черта не смог с этим поделать.

Я рывком освобождаю нож и ввожу его ниже, в кишки, и снова в пах. Он кашляет, отхаркивая кровь, и я хватаю его за обе руки, прижимаю их за голову к стене и ввожу нож в обе его ладони, зажав его там, пока он истекает кровью.

— Истекай кровью и умри тварь, — говорю я ему и отступаю назад, плюя ему в лицо.

Я не знаю, сколько времени это займет. Я бы с удовольствием понаблюдал, но больше всего мне хочется, чтобы Елена освободилась от оков и оказалась в моих объятиях. Я подхожу к ней, распиливаю путы, удерживающие ее, и она облокачивается на кровать, как раз перед тем, как я заключаю ее в свои объятия.

— Ты ранена? — Это бессмысленный вопрос, но у нас нет времени на раздумья. Я не знаю, в каком состоянии находится то, что происходит внизу, и мне нужно вытащить ее отсюда.

— Не так плохо, как могло бы быть, — шепчет она. — Я просто хочу домой. А Изабелла… — Она отступает назад, глядя на меня с неприкрытым страхом на лице. — Изабелла у них. В другой комнате… Тебе нужно забрать ее…

— Найл здесь, — мягко говорю я ей. — И Лиам, и остальные. Они доберутся до Изабеллы.

— Они живы? — По ее лицу разливается облегчение. — Диего рассказал нам о взрывчатке, которую он заложил… Он сказал, что вы все умрете…

Мне редко в жизни хотелось убить человека заново, но в этот момент я хотел бы вернуть его, чтобы повторить это.

— Они живы, — обещаю я ей. — Но мы должны вытащить тебя отсюда.

Я все еще слышу выстрелы внизу, но их уже меньше. Я хватаю простыню с кровати и заворачиваю в нее Елену, а затем заключаю ее в свои объятия, прижимая к груди одной рукой, а в другой держа пистолет.

— Просто держись за меня, — шепчу я ей. — И мы выберемся отсюда в кратчайшие сроки.

Надеюсь, это правда. Я надеюсь, что все, что я ей сказал, правда, что на этот раз я не подведу. Я прижимаю ее к себе, медленно двигаясь по коридору, и прижимаюсь к стене, когда вижу, как кто-то выходит из одной из комнат, и только спустя мгновение понимаю, что это Найл, а за ним Изабелла.

— Изабелла! — Елена выкрикивает ее имя, и Изабелла поворачивается к нам лицом, на ее лице отражается такое облегчение, какого я никогда не видел.

— О боже, ты жива. — Она вырывается из рук Найла и бросается к нам, а Елена поворачивает голову, чтобы посмотреть на нее.

— Я в порядке, Изи. Я просто хочу выбраться отсюда. Ты…

— Я в порядке. — Изабелла тяжело сглатывает. — Диего не позволил им прикоснуться ко мне, так как хотел продать меня. Я тоже хочу домой. — Она смотрит на Найла. — Какой план?

— Мы взяли это место штурмом, — говорит Найл, глядя на меня. — Возможно, там осталось несколько охранников, но мы их почти вычистили. Мы можем идти. Макс пошел за машиной. Диего?

— Он мертв. Я сам его убил.

— Хорошо. — В голосе Найла звучит удовлетворение, которое отражает то, что чувствую и я. — Давай отвезем наших девочек домой.

Елена прижимается ко мне, прижимаясь головой к моему плечу, и в этот момент я понимаю, что в мире нет ничего более желанного, чем быть дома с ней. Она — мой дом. Неважно, где мы находимся: на одиноком пляже, в мотеле Рио или в доме, который мы выбрали вместе. Я слишком долго боролся с этим, но это была не та война, которую мне нужно было выиграть. Теперь у меня появился шанс все исправить.

Я не собираюсь упускать его дважды.

Я не могу спускаться по лестнице достаточно быстро. Найл и Изабелла за мной, Найл все еще на страже, чтобы не потерять никого, а Лиама, Джейкоба и Нико я нахожу на втором этаже, с разбросанными телами.

— Мы собираемся проверить дом, — говорит Лиам. — Убедимся, что все здесь мертвы. Мы не оставим никого, кто мог бы вернуться или попытаться использовать те знания, которые у них есть, чтобы проникнуть к нам. — Он кивает Джейкобу. — Джейкоб вызовет вторую машину. Вы четверо отправляйтесь с Максом, доставьте Елену и Изабеллу домой. Им не нужно оставаться здесь больше ни секунды.

Та часть меня, которая долгие годы занималась подобной работой, чувствует, что я должен остаться, прибраться за Лиамом и остальными, обеспечить их безопасность и прикрывать их спины. Но я не оставлю Елену и не заставлю ее остаться в этом доме. Я хочу, чтобы она лежала в постели, целая и невредимая, чтобы врач мог осмотреть ее и сказать нам обоим, что с ней все будет в порядке.

Мне это нужно не меньше, чем ей.

— Просто уходи, — твердо говорит мне Лиам. — Мы справимся. Снаружи еще подкрепление, прочесывают территорию. Мы проверим Коннора, когда все закончится. — Он смотрит на меня, на Елену, прижавшуюся к моей груди, очень близкую к тому, чтобы потерять сознание. — Будь со своей женой.

Я не могу найти в себе силы возразить. Потому что сейчас это единственное, что я хочу сделать.

28

ЕЛЕНА

Я долго сплю. Я не знаю, сколько именно времени прошло, пока Левин не сказал мне, что я проспала почти двое суток. Врач приехала на дом, чтобы проведать меня и заверить нас обоих, что ребенок в безопасности и что, кроме синяков и истощения, я не пострадала. Она сказала нам, что нет необходимости в длительном постельном режиме, мне нужен сон, а как только я его получу, доверять себе и своим ощущениям.

Мне удалось продержаться в сознании достаточно долго, чтобы узнать, что Эшлинг в безопасности в поместье с Анной и Сиршей и что все выжили после взрыва. Изабелла рассказала Найлу о фотографиях, которые показал нам Диего, и Лиам тут же связался с нашими родителями, сообщив, что никаких сведений о нападении на комплекс Сантьяго не поступало и что у них там достаточно людей, которые должны прикрывать тылы.

Как выяснилось, нападения не было. Фотографии были постановочными, тела выглядели так, будто их изуродовали и убили, без достаточных опознавательных признаков, чтобы мы могли догадаться об этом, намеренно, чтобы использовать наш ужас. Это приводило меня в ярость, и я была рада, что без тени сомнения знала, что Диего мертв. Я видела его смерть своими глазами.

Я приняла душ, чтобы смыть кровь, и Левин помог мне, а потом я упала в постель. В глубокий, к счастью, беспробудный сон, пока не проснулась в тумане, по-видимому, почти два полных дня спустя, и не увидела Левина, сидящего по другую сторону от меня.

Он мгновенно поворачивается ко мне.

— Ты проснулась. — В его голосе слышится облегчение. — Я собирался дать тебе еще шесть часов, а потом позвонить врачу. Ты спала как…, — он прочищает горло. — Ты едва шевелилась. Ты спала крепче, чем кто-либо, кого я когда-либо видел.

— Я уже проснулась, — прохрипела я, медленно садясь. — Мне нужно в туалет, и мне нужен душ.

— Я могу помочь со вторым, если…

Я медленно качаю головой, улыбаясь его попытке пошутить.

— Просто дай мне минутку, хорошо? Я позову тебя, если подумаю, что мне нужна помощь.

Я чувствую себя ходячим мертвецом. После двух дней сна мне отчаянно нужно почувствовать себя чистой, и я хочу сделать это сама. Спотыкаясь, я иду в ванную, и, оказавшись под горячей водой, снова начинаю чувствовать себя человеком.

Это хорошо, потому что мне нужно еще кое-что.

Выйдя из душа, я оборачиваю вокруг себя полотенце, оставляя темные и мокрые волосы на спине. Я вижу, как Левин смотрит на меня, когда я выхожу из ванной, жар в его глазах и то, как он его сдерживает. Меня охватывает дрожь разочарования, потому что если я и надеялась, что из всего этого выйдет что-то хорошее, так это то, что Левин, возможно, поймет, что все-таки любит меня. Может, он поймет, что мы теряем драгоценное время в этом тупиковом браке.

Конечно, я также знала, что все может быть наоборот. Это может усилить его страх потери, особенно учитывая то, на что пошел Диего, чтобы разыграть сцену смерти его первой жены. И глядя на то, как он борется с желанием, мелькающим на его лице, я с замиранием сердца понимаю, что это последнее.

Медленно я подхожу к кровати. Заползаю на нее, прижимая полотенце к груди, и встречаю взгляд Левина.

— Ты можешь рассказать мне, что случилось? — Тихо спрашивает он. — Тебе не нужно, если ты не готова. Найл и Изабелла уже рассказали мне многие подробности. Но я бы хотел услышать это от тебя. Если ты готова.

Готова ли я? Я не уверена. Я бы хотела никогда больше не переживать тот период времени. Но я не хочу, чтобы все, что Левин знает о случившемся, было получено от других. Поэтому медленно, очень медленно я рассказываю ему о том, что произошло.

Я рассказываю ему о том, как Изабелла послала охранников за машиной и как мы думали, что будем в безопасности. Я говорю, чтобы он не винил ее, что я была так же уверена, что ничего не случится. Я рассказываю ему о Хьюго и Хорхе, о том, как Диего ударил меня, как он застрелил Хьюго у нас на глазах. Я рассказываю ему, как Диего изложил план. И я говорю ему, что верила, что он придет за мной… Потому что это правда. Я не была уверена, что это сработает, сможет ли он провернуть это, или Диего наконец-то разработал план, который даже Левин не сможет побить… покерную руку, которую он не сможет выиграть. Я не говорю об этом, потому что знаю, что Левину нужно услышать, единственное, что ему нужно услышать, это то, что я в него верила.

И я верю. Верю.

— Как только я увидела, что ты вошел в ту дверь, я поняла, что спасена. — Я придвигаюсь ближе к нему на кровати и наклоняюсь вперед, чтобы коснуться его лица. — Я знала, что ты вытащишь нас оттуда.

— Я должен был. — Левин ловит мою руку в свою, переплетая пальцы вокруг нее. — Елена, я…

— Тебе не нужно ничего говорить. — Мое сердце бешено колотится в груди. Я не уверена, что хочу, чтобы он что-то говорил. Я не хочу слышать, как это сломило его заново, как напомнило ему о том, как легко он может потерять то, что любит, как укрепило стены вокруг его сердца, колючую проволоку на твердом камне. Мне невыносимо это слышать. Но, глядя на его лицо, я думаю, что у меня не будет выбора.

— Я знаю, — тихо говорит Левин. — Но я должен это сказать, Елена. Мне нужно, чтобы ты знала.

Он обхватывает мою руку, отводя ее от своего лица и сжимая в своих коленях, а другой рукой накрывает обе наши.

— Я мог потерять тебя, Елена. Я благодарен тебе за то, что ты верила в меня, но правда в том, что все могло пойти по-другому. Это могло… — Он прерывается, явно не в силах довести эту мысль до конца. Я вижу, что он переживает из-за того, как близко он подошел к тому, чтобы потерять меня. Как ужасно все могло закончиться.

— Все в порядке. — Я сжимаю его руку в своей, нежно глядя на него. — Все закончилось не так. Мы дома, и мы в безопасности. Диего мертв. Наш ребенок в порядке. Все вышло не так, как было раньше, Левин. Я в безопасности. Мы в безопасности. — Я повторяю это, желая, чтобы он понял. Хочу, чтобы он знал, что бояться нечего. Что мы можем начать пытаться оставить прошлое позади, если только он…

К моему шоку, я вижу, как его голубые глаза начинают затуманиваться слезами.

— Елена… — мое имя вырывается с трудом, застревая в его горле. — Черт. Я хотел сказать тебе все это, когда вернусь. А потом я узнал, что ты…

Он глубоко вдыхает, выравнивая себя, цепляясь за меня, как будто я спасательный плот, а он дрейфует.

— Я говорил с Виктором в Нью-Йорке. Я не хотел затевать этот разговор, но он… ну, он как бы вынудил меня к нему. — Он издал небольшой сухой смешок.

— И, о чем же он был? — Осторожно спрашиваю я.

— Он говорил со мной о тебе. О Лидии. О прошлом и о том, как я за него цеплялся. — Левин делает еще один глубокий и дрожащий вдох. — Он не первый, кто пытается достучаться до меня таким образом. Макс и Лиам тоже пытались, в ту ночь, когда я вернулся домой и нашел тебя истекающей кровью. Если бы не это, мы могли бы поговорить об этом раньше. Это напугало меня до смерти, Елена. Все, что я видел, это снова оказаться беспомощным, потерять нашего ребенка, возможно, даже потерять тебя, и я ничего не смогу сделать, чтобы остановить это. Я чувствовал это и в этот раз, с Диего. Что история повторяется. И было бы так легко замкнуться в себе, спрятаться в своем горе и страхе. Но я…

Я чувствую крошечный проблеск надежды. Я боюсь ухватиться за нее, пока что. Я боюсь, что могу позволить себе поверить в то, чего никогда не будет. Но я слушаю, и у меня появляется эта маленькая искорка надежды.

— Виктор тоже потерял свою первую жену, — медленно говорит Левин. — Это было по-другому, она покончила с собой. Их брак к тому времени тоже изменился, он был нестабильным, сложным. Они уже не любили друг друга так, как раньше. Но он нашел ее в ванной. И он узнал, что она беременна. Было сходство.

— Боже мой, — шепчу я. — Я понятия не имела. Это ужасно.

Левин кивает, тяжело сглатывая.

— Он рассказал мне много вещей. Больше всего меня зацепило то, что все эти годы я цеплялся за мысль о том, что мог бы сделать выбор за Лидию, что мог бы оттолкнуть ее и тем самым дать ей долгую жизнь и счастье, это лишает ее права на участие во всем этом. Это умаляет ее любовь ко мне, притворяясь, что она не могла сделать этот выбор за себя, зная, насколько опасна та жизнь, которой я жил. Потребовался разговор с Виктором, чтобы заставить меня увидеть это, услышать с его точки зрения, зная, что он тоже потерял и как он снова обрел счастье.

Пока Левин говорит, я чувствую, как в нем загорается искра надежды. Я чувствую, как она мерцает. И я задаюсь вопросом.

— Я ушел с того разговора, желая вернуться домой и сказать тебе, что хочу попробовать. Дать этому шанс. Только для того, чтобы почти потерять тебя и нашего ребенка в такой же ситуации…

Его голос обрывается, и я чувствую, как мое горло сжимается от горя, от всепоглощающего чувства потери при мысли о том, что у нас почти было. То, в чем я уверена, теперь потеряно, после того, что сделал Диего. Но я не позволю ему винить себя в этом. Не в этот раз.

— Я понимаю, — тихо говорю я ему, все еще держась за его руки. — Я всегда понимала, я просто… я надеялась, что все будет по-другому. Но я знала, что после этого есть шанс, что не будет. — Я делаю глубокий вдох, втягивая воздух. — Я все понимаю, если ты не можешь меня любить. Это не изменит моих чувств к тебе, я люблю тебя, но разве не в этом заключается любовь? Любить человека таким, какой он есть, независимо от того, что он может дать тебе взамен?

— Елена…

— Нет, теперь моя очередь. — Я заставляю себя улыбнуться. — Я знаю, что ты сделаешь все возможное, чтобы стать хорошим отцом. И я знаю, что это только заставит меня любить тебя еще больше. Я знаю, что ты сделаешь все возможное, чтобы стать мне хорошим мужем, даже если не сможешь открыть свое сердце. И я буду рада тому, что у нас есть. Всю свою жизнь я буду радоваться этому. Я обещаю…

— Елена. — Его голос тверд, пробивается сквозь мой. Прерывает меня. — Елена, в этом-то и проблема.

Я смотрю на него в замешательстве.

— В чем?

Левин протягивает руку, его пальцы проводят по моей скуле.

— Я действительно люблю тебя, — мягко говорит он. — Я так долго пытался этому сопротивляться, но это была проигранная битва изначально. Я люблю тебя гораздо дольше, чем готов признать. И я больше не могу с этим бороться.

Проходит мгновение, прежде чем слова проникают в душу. Когда это происходит, я чувствую, как моя грудь сжимается, и по мне разливается такое сияние, какого я никогда не испытывала, и счастье, которого я никогда не ожидала, наполняет каждый дюйм моего тела.

— Ты любишь меня? — Шепчу я, и Левин берет мое лицо в обе свои руки, опрокидывая меня назад на кровать, его тело нависает над моим.

— Я люблю тебя, — повторяет он. — Я так сильно люблю тебя, Малыш…

Я выгибаюсь вверх, целуя его. Мои пальцы обвиваются вокруг его шеи, прижимая его рот к моему, а мои ноги обхватывают его, и полотенце протискивается между нами. Моя вторая рука уже вцепилась в его футболку, задирая ее вверх, и Левин прерывает поцелуй, чтобы посмотреть на меня с тревогой в глазах.

— Доктор сказал, что все в порядке. Я помню это. — Я умоляюще смотрю на него. — Не говори нет, Левин. Ты мне нужен.

Я жду, что он будет сопротивляться. Будет бороться с тем, что нужно нам обоим. Но, к моему шоку, он этого не делает. Он проводит пальцами по моим волосам и целует меня. Долго, глубоко и медленно, его язык переплетается с моим, его руки скользят по моему телу, когда он снимает полотенце и отбрасывает его в сторону.

— Ты такая красивая, — дышит он. — Такая чертовски красивая.

Я не могу снять с него одежду достаточно быстро. Позже будет время для прелюдий, мы проведем часы в постели, исследуя друг друга, и он даст себе свободу, против которой так долго боролся. Сейчас же мне нужен он внутри меня.

Я не осознаю, что пробормотала это вслух, прижимаясь к его губам, пока Левин не смеется.

— Моя грязная девочка, — бормочет он, проводя пальцами по моим влажным волосам. — Такая невинная, когда я встретил тебя. А теперь…, — он усмехается мне в губы. — Умоляешь о моем члене.

Он стягивает штаны до конца, его член упирается в живот, и он тянется вниз, наклоняя его так, что набухшая головка касается моего клитора.

— Кончи для меня, как хорошая девочка, и я трахну тебя. Кончи на мой член, Елена. Сделай его мокрым, чтобы я мог трахнуть тебя так сильно, как ты того заслуживаешь.

Я беспомощно стону, бьюсь бедрами, трусь клитором о головку его члена. Я беспомощна в потоке своего желания к нему, и когда он говорит со мной вот так, его акцент становится все гуще, его слова низкие, темные и грязные, нет ничего, чего бы я не сделала для него.

Это не занимает много времени. Я чувствую влажный жар его спермы на своем клиторе, скользкий, когда он трется об меня, дразня меня, пока я не выгибаюсь, пыхчу и умоляю, а потом он плотно прижимается к моему клитору, трахая его головкой своего члена, и я кричу его имя, когда мои ногти впиваются в его плечи, и я сильно кончаю.

— Вот и все моя хорошая девочка. Возьми мой гребаный член, — стонет он. На полпути к оргазму я чувствую, как он проникает в меня, его пальцы сменяются кончиком члена, он теребит мой клитор, сильно вдавливая себя в мои сжимающиеся глубины.

Давление, наполненность, неослабевающее трение о мой клитор… это все отправляет меня за грань второго оргазма, который наступает сразу же после первого. Я выгибаюсь дугой вверх, насаживаясь на него, сильно насаживаясь на его длину, чтобы он вошел так глубоко, как только может в одно мгновение, и Левин стонет, его бедра прижимаются к моим, когда он вдыхает.

— Черт, ты так чертовски хороша… — Он прижимается лбом к моему лбу, его бедра двигаются в ровном ритме, вонзаясь в меня длинными, жесткими толчками, от которых я задыхаюсь и стону с каждым разом. Даже когда оргазм отступает, я чувствую себя восхитительно, как будто каждый мой нерв натерт, а его член сводит меня с ума. Его пальцы неустанно теребят мой клитор, его язык переплетается с моим, и он стонет, трахая меня все сильнее, его член пульсирует внутри меня.

— Я долго не протяну. Черт… — стонет он, снова входя в меня и задерживаясь там на мгновение. — Я не выпущу тебя из постели целую неделю. Я наполню тебя своей спермой, боже, блядь, блядь…

Я чувствую, как он дергается, чувствую, как его рот надвигается на мой, как свод его спины выгибается, когда он все быстрее теребит мой клитор, отчаянно желая подтолкнуть меня к краю в последний раз, прежде чем он потеряет контроль.

— Кончи для меня, — стону я ему в рот. — Я кончу, когда ты это сделаешь. Наполни меня, Левин, пожалуйста…

— Боже, как мне нравится, когда ты, блядь, умоляешь меня кончить. — Он откидывается назад, вгоняя в меня свой член с силой, которую, я знаю, он давно хотел. Я почти выкрикиваю его имя, чувствуя, как он набухает и твердеет. Горячий поток его спермы наполняет меня, когда я в третий раз разворачиваюсь вокруг него, сжимая и пульсируя по его члену, пока я вытягиваю из него каждую каплю спермы, которая у него есть для меня.

Левин прижимается ко мне, вздрагивая, а потом замирает.

— Что такое? — Я поворачиваю голову, пытаясь взглянуть на него. — Что случилось?

Он смеется, низким, хриплым голосом.

— Такого никогда не бывало.

Медленно откинувшись назад, он выходит из меня. Я понимаю, что он имеет в виду, когда чувствую его, все еще толстого и твердого, такого же каменного и прямого, как если бы он не кончил. Но он кончил, я чувствую его на своих бедрах, он вытекает из меня, когда он выскальзывает. Я вижу это на его длине, мое возбуждение и его сперму, растекающуюся по его напряженной плоти, когда он обхватывает член рукой, на его лице смешиваются удивление и похоть.

— Что мне с этим делать, Малыш? — Бормочет он, медленно поглаживая себя, и внезапный темный прилив возбуждения проникает в меня.

— Трахни меня в задницу.

— Что? — Левин замирает, глядя на меня сверху вниз. — Елена…

— Я просила тебя об этом в Рио. Разве ты не помнишь? — Я приглашающе раздвинула ноги, позволяя ему увидеть меня, хорошо оттраханную и обнаженную, из которой вытекает его сперма. — А ты сказал, что не можешь. Но теперь можешь. Ты сказал, что любишь меня. Ты хочешь меня. Так что больше нет причин защищать эту последнюю частичку моей невинности. — Мой голос немного понижается, становится низким и хриплым. — И я хочу быть полностью твоей. Я хочу принадлежать тебе, Левин. Вся я.

Я никогда не видела на чьем-либо лице такой грубой похоти.

— О боже, Малыш…, — простонал он, и я увидела, что его член заметно пульсирует в кулаке. — Ты сводишь меня с ума. Умоляешь меня о моем члене везде, даже…

— Я хочу его везде, — шепчу я. — Пожалуйста.

Я знаю, что для него это всегда волшебное слово.

Он наклоняется вперед, накрывая мой рот своим. Он целует меня долго и медленно, его рука скользит по члену, между нами, дразня мой клитор, пока все, что я чувствую, это удовольствие, которое снова сжигает меня, приближая к очередной кульминации, подготавливая меня к тому, о чем я его попросила. А потом, когда его язык переплетается с моим, я чувствую, как головка его члена погружается внутрь меня, выскальзывая наружу, когда он использует свою и мою сперму, чтобы облегчить путь вниз, делая меня скользкой от нее, когда он прижимает свой член к моей заднице.

— Если ты скажешь "стоп", — мягко говорит он, — я остановлюсь. Мне все равно, как хорошо мне будет и как близко я буду. Ты скажешь мне, и я остановлюсь.

Я киваю, тяжело сглатывая. Мне немного страшно, его член огромен, но я хочу этого. Я хочу его, всего его. И как бы грязно это ни звучало, я чувствую, что это делает меня его, полностью. Как будто нет ни одной части меня, которая бы не досталась ему.

Я вскрикиваю, когда чувствую, как он толкается вперед. Сначала он встречает сопротивление, туго и жгуче проталкивая свою набухшую головку в мою задницу, а потом я чувствую, как сопротивление ослабевает, и первый дюйм оказывается внутри. Это как потерять девственность заново, и нет никого, кого бы я хотела иметь больше, чем его.

— Еще, — шепчу я, и Левин закрывает глаза, втягивая воздух. Его пальцы находят мой клитор и перекатываются по нему, пока он снова целует меня.

— Я долго не протяну, — предупреждает он. — Твоя попка такая тугая, и только тот факт, что ты позволяешь мне это делать…, — простонал он, проталкиваясь глубже, еще на дюйм. — Боже, Елена. Моя хорошая девочка. Моя хорошая, блядь, девочка…

Я стону, выгибаясь, пока он проталкивается все глубже и глубже, пока весь его член не оказывается в моей заднице, и мне кажется, что я вот-вот разойдусь по швам. Мой клитор пульсирует под его пальцами, и я хватаюсь за его плечи, извиваясь на его члене.

— Я кончу, когда ты это сделаешь, — задыхаюсь я. — Трахни мою задницу, Левин. Пожалуйста. Трахни меня и позволь мне кончить вместе с тобой…

Он стонет, почти животный звук похоти, и начинает медленно, неглубоко входить в меня, его тело содрогается от удовольствия. Его пальцы плотно прилегают к моему клитору, потирая его именно так, как он знает, что мне нравится, и я цепляюсь за края оргазма, ожидая его, ожидая…

— О боже… — Бедра Левина подаются вперед, погружаясь в мою задницу. — Боже, я сейчас кончу в твою задницу, кончи для меня, Елена…

Ему не нужно повторять дважды. Мои ногти прочерчивают борозды на его коже, и я сильно кончаю, сжимаясь вокруг него, когда его пальцы доводят меня до предела, его член зарывается в мою задницу, и я чувствую горячий поток его спермы во второй раз, когда он наполняет меня ею, его член пульсирует. Он издает такой звук абсолютного удовольствия, что мой оргазм становится еще сильнее, пока мы оба не прижимаемся друг к другу, содрогаясь от силы наших совместных кульминаций.

Левин замирает на долгий миг и наконец скатывается с меня, его член окончательно увядает в бедре.

— Никогда бы не подумал, что ты окажешься такой маленькой извращенкой, — говорит он, глядя на меня, его голос хриплый. — Ты не перестаешь меня удивлять.

— Я постараюсь не останавливаться. — Я обнимаю его, прижимаясь головой к его груди. — Скажи мне, снова, что ты любишь меня, Левин.

Его руки обхватывают меня, уверенно, без малейших колебаний, когда он прижимает меня к себе.

— Я люблю тебя, — говорит он, и, когда его пальцы пробегают по моим волосам, я понимаю, что он говорит серьезно. Я слышу это в его голосе и, кроме того, я никогда не знала Левина Волкова, который бы взял на себя обязательства, которые не собирался довести до конца.

Что он говорит, то и подразумевает.

— Навсегда, — тихо шепчет он, прижимаясь поцелуем к моему лбу. — Я буду любить тебя вечно, Елена Волкова. Это должно было начаться раньше, но начинается сейчас.

Я чуть приподнимаюсь, прижимая руку к его щеке, и приникаю к его рту, шепча, что я целую своего мужа, мужчину, которого я люблю, мужчину, который, наконец, после всего этого времени, любит и меня.

— Это все, о чем я могу просить.

ЭПИЛОГ

ЕЛЕНА

— Не понимаю, как кто-то может захотеть больше одного ребенка!

Я прокричала эти слова никому конкретно в родильном зале, искренне недоумевая, каков ответ, пока цеплялась за руку Левина, чувствуя, что умираю. Я думала, что знаю, что такое боль, но ничто не подготовило меня к этому.

Еще вчера я жаловалась на то, что срок уже истек, что я готова взять на руки своего ребенка, а не на то, что мне казалось бесконечным ожиданием. Был период в несколько месяцев, когда я действительно наслаждалась беременностью, тошнота отступила, и я не чувствовала себя ходячим домиком, но к восьми месяцам я была готова покончить с этим. Пока не начались схватки, и я была абсолютно уверена, что лучше вернусь к ранним месяцам, когда меня тошнило каждое утро, чем сейчас делать это часами. Мне говорили, что у меня еще много времени, что я могу сделать эпидуральную анестезию, но наша дочь явно хочет увидеть мир как можно скорее.

— Такая же авантюристка, как и ее мать, — попытался пошутить Левин, когда мы только поняли это, но его заставил замолчать мой яростный взгляд. Я извинюсь позже, а пока все, о чем я могу думать, это о том, как чертовски больно.

Кажется, что это длится вечно, хотя позже мне сказали, что роды были довольно быстрыми. Я тысячу раз повторяю себе и Левину, что мы больше никогда этого не сделаем.

Но когда я держу на руках нашу дочь, я забываю обо всем этом. Когда Левин наклоняется ко мне и шепчет ее имя, целуя мой лоб, я забываю обо всем, кроме абсолютной, сияющей радости, которую я испытываю.

— Она прекрасна, — шепчет он. — Маленькая Мила. — Это имя мы выбрали, пока клеили обои и украшали детскую, пока я переживала моменты, о которых раньше могла только мечтать. Левин с головой ушел в подготовку к рождению ребенка, делая все возможное, чтобы я не чувствовала, что он отгораживается от будущего, которое мы планировали для нашей семьи. Бывали моменты, когда он ничего не мог с этим поделать, когда я видела, что в него закрадывается старое горе, когда ему требовалось пространство и терпение. Но было легче, зная, что он хочет попробовать. Зная, что эти моменты пройдут, и он снова будет со мной, надеясь на то, что будет дальше, и больше не боясь теней, которые были развеяны.

Наша девочка плачет, и мне кажется, что мое сердце раскрывается самым лучшим образом. Как будто в нем есть место для всей любви в мире, и в то же время ее недостаточно.

— Давай сделаем еще одну, — говорю я, глядя на Левина со слезами на глазах, а он смеется, улыбаясь мне, нежно поглаживая Милу по голове большим пальцем.

— Давай дадим тебе немного времени, — говорит он, усмехаясь. — Но я тоже хочу большего. Столько детей, сколько ты захочешь. Мы заполним ими весь дом. Построим еще одно крыло.

По моим щекам текут слезы, потому что я слишком хорошо помню, как сомневалась, смогу ли я дать нашему малышу хотя бы одного брата или сестру. Теперь он обещает мне все, что угодно, как и всегда, но теперь это то, чего мы оба хотим. Теперь это значит все.

— Я люблю тебя, — шепчет Левин, снова целуя мой лоб, а затем и ее, его рука обвивает мою. — Я люблю вас обоих больше всего на свете.

***

Мне кажется, что прошло несколько дней, прежде чем я смогла выйти из своей комнаты. Роды наложили отпечаток на мое тело, и я почти на неделю прикована к кровати с Милой, прежде чем мне разрешат передвигаться после повторного осмотра. Изабелла присматривает за ней некоторое время, чтобы я могла подышать воздухом, а я выхожу на заднюю площадку нашего дома, в маленький сад, который я начала разбивать. Он еще не похож на сад Изабеллы, не такой пышный и не такой красивый, но начало положено. По стене дома карабкаются розы, я посадила семена пионов, анютиных глазок, фиалок и других цветов, которые со временем расцветут. Я так занята этим, наслаждаясь свежим воздухом, что не слышу шагов позади себя, пока Левин не прочищает горло.

Обернувшись, я в шоке смотрю на него.

Он стоит передо мной на одном колене в траве, в его руке бархатная коробочка. Он раскрывает ее, и я вижу кольцо, которым он сделал мне предложение в ту ночь, когда мы решили пожениться. Сейчас кажется, что это было целую вечность назад, как и многое другое, но я все еще помню это.

— Левин…

Он поднимает на меня глаза, его лицо такое мягкое, каким я его никогда не видела.

— Ты сказала мне, что не можешь принять предложение, которое я не имел в виду, — говорит он, его голос полон тоски и надежды. — Теперь я серьезно, Елена. Ты все для меня изменила. Я люблю тебя больше, чем когда-либо смогут сказать словами, и ты дала мне будущее, в которое я не верил, что оно у меня может быть. Я хочу быть с тобой вечно. Скажи мне, что ты тоже этого хочешь.

Он вынимает кольцо из коробочки и держит его в пальцах.

— Скажи, что ты выйдешь за меня замуж снова, Елена.

Слезы наполняют мои глаза, горячие и яркие. Я протягиваю руку, на моем пальце только тонкое обручальное кольцо с того дня, когда мы произнесли наши клятвы, и слезы льются по моим щекам.

— Да, — шепчу я, глядя на человека, которого люблю сверх всякой меры, люблю гораздо дольше, чем должна была. — Я бы вышла за тебя замуж снова, Левин. Сегодня, и завтра, и каждый день. Я люблю тебя.

Он надевает кольцо на мой палец, которое идеально подходит. Как и мы друг другу. Просто ему потребовалось немного больше времени, чтобы увидеть это. Он встает и заключает меня в свои объятия.

— Я буду любить тебя вечно, Елена. Сегодня, и завтра, и каждый день. Ты — все, о чем я даже не подозревал, что мне нужно.

Это те свадебные клятвы, которые я хотела. Свадебные клятвы, о которых я мечтала, произнесенные здесь, в нашем собственном маленьком садике, на заднем дворе нашего дома. Это лучше любой пышной церемонии.

И это значит для меня все.

— У нас может быть другая свадьба, — пробормотал он, прижимаясь поцелуем к моему лбу, носу, губам. — Мы сделаем все заново.

— Я не хочу другой свадьбы, — твердо говорю я ему. — Я даже не очень хотела всей этой помпезности и торжественности первой, но Изабелла настояла. Я была бы счастлива произнести наши клятвы даже просто в здании суда.

— Ты заслуживала гораздо большего, — говорит он, и я смеюсь.

— Вы с Изабеллой похожи больше, чем вы думаете. — Я наклоняю подбородок вверх, любуясь его видом. — Я бы все же взяла медовый месяц. Когда Мила немного подрастет, может быть? Где-нибудь в романтическом и уединенном месте, только мы вдвоем. Где мы могли бы весь день нежиться в постели, а ночью бродить по мощеным улочкам и ужинать в маленьком ресторанчике, как в том, в Рио… — Я прервалась, чувствуя теплое сияние при одной только мысли об этом. — Я бы хотела этого. Поездку для нас двоих.

— Тогда без свадьбы. И медовый месяц, который я с радостью проведу с тобой. Что еще? — Он снова прижимается своими губами к моим. — Я дам тебе все, что ты захочешь, — клянется он. — Этот дом. Еще детей. Все, что ты попросишь, Елена, будет твоим. Тебе стоит только сказать слово. Я весь мир кину к твоим ногам светлая моя девочка.

Я наклоняюсь, целую его и улыбаюсь ему в губы.

— У меня уже есть все, что я хочу, — шепчу я, и на этот раз я знаю, что это правда.

Это все, что мне когда-либо было нужно. Все, чего я хотела. И теперь, когда прошлое осталось позади, а будущее открыто, кажется, что у нас может быть все.

— Ты у меня есть. И это навсегда.

КОНЕЦ

Переводчик TG канал themeofbooks - t.me/themeofbooks