Дилемма любви

Глава четвертая

— Мэкки, остынь, — сказала Торика, скрестив руки, как судья на футбольном поле при объявлении тайм-аута. — Ты же сама была готова к тому, что Гордон что-нибудь предпримет. Почему же его ходатайство стало для тебя неожиданностью?

— Конечно, я ожидала, что Гэллоуэй тотчас воспользуется оплошностью Бет. Но я никак не ожидала, что он обратится в суд, не сказав мне… э… э… — Мэкки глубоко вздохнула и взглянула на подругу. — Что он даже не подумает сказать мне об этом… Вот чего я не понимаю!

Торика только пожала плечами.

Мэкки облокотилась на стол и задумалась, подперев голову руками. Адвокаты Гэллоуэя, воспользовавшись тем, что в пятницу и субботу Бет не виделась с Эшли, преподнесли отсутствие матери как образец ее обычного легкомысленного поведения.

Мэкки взглянула на Торику.

— Все это доказывает, что я — круглая идиотка, хотя и с высшим образованием. — Все выходные она считала, что должна узнать суть дела об опеке в изложении Гордона, начиная испытывать к этому парню невольную симпатию и надеясь, что и он ответит ей тем же. А он в это время, оказывается, собирал информацию о поведении Бет, рассчитывая использовать эти неблаговидные сведения в суде.

— Как адвокат я должна признать, что его тактика безупречна, — заявила Торика.

— Совершенно с тобой согласна! — Мэкки понимала, что Торика права, но ее не покидало чувство, что Гордон вероломно предал ее. В глубине души она надеялась, что он не воспользуется тем, что произошло в выходные. Как же она была наивна. Только адвокат-новичок мог допустить подобную ошибку.

А рассматривать поступок Гордона как личное оскорбление и вовсе противоречило здравому смыслу. Но, несмотря на все доводы рассудка, она была расстроена… обижена… рассержена.

Это даже хорошо, что она так настроена. Было бы еще лучше, если бы она находилась в таком состоянии подольше. Не надо забывать, что Гордон принадлежит к стану ее противников. Ей не следует относиться к нему с такой симпатией и сочувствием.

Была бы ее воля, она позвонила бы Гордону и сказала бы ему все, что о нем думает.

— Его любовь к дочери не вызывает сомнений, — сказала Мэкки Торике. — И я была так покорена тем, что он заботливый отец… — именно этим, а не его мужским обаянием, подумала Мэкки, — что потеряла всякую бдительность. Но Гордон ни на минуту не забывал, что мы по разные стороны баррикад.

— И что ты теперь собираешься делать?

— У меня есть кое-что в запасе, — ответила Мэкки, понимая, что ее противники развязали ей руки. Если бы она позвонила Гордону, как сначала собиралась, то не простила бы себе этого.

— Молодец, — похвалила ее Торика, поднимаясь. — Ты пойдешь обедать?

— Спасибо, я лучше поработаю. Особенно с этой неожиданной бумагой, которая требует особого подхода, — сказала Мэкки, бросив сердитый взгляд на ходатайство Гордона. — Я, пожалуй, перекушу крекерами с сыром прямо здесь, на рабочем месте.

— Ладно, но если передумаешь, скажи.

— Ты настоящий друг.

Как только Торика вышла, Мэкки взяла блокнот и стала вносить свои замечания, прежде чем связаться с Соней. Это была сложная задача. Любое обвинение, которое они теперь выдвинут против Бет, будет чистой правдой. Единственное, что могла противопоставить Мэкки, — это смягчающие обстоятельства. И она понимала, что у нее возникнут трудности и с Гордоном, и с судьей.

Она чувствовала себя ужасно. Несмотря на выходки Бет, Мэкки сама виновата — она стала невольным инициатором теперешних осложнений. Это она спровоцировала нынешнюю ситуацию, когда, испугавшись за ребенка, позвонила Гордону в пятницу вечером, предоставив ему возможность увидеть все своими глазами. Если бы не она, Гордон так бы ничего и не узнал. И вот результат: интересы ее клиентки в опасности. Мэкки не могла больше смотреть сквозь пальцы на «причуды» Бет, но в то же время не могла взять назад свое обязательство защищать ее всеми доступными способами.

Итак, надо сосредоточиться на главном и вести все переговоры только с Соней. «Но не сейчас», — предостерегла себя Мэкки. Надо набраться терпения и все хорошенько обдумать. Времени у нее достаточно — утро только началось.

Но когда она в одиннадцать часов позвонила Соне, ее не было на месте. Мэкки звонила несколько раз, но безрезультатно. Наконец ей удалось узнать, что Соня уехала на судебный процесс в Хьюстон и вернется только в следующий понедельник.

Отсутствие Сони не повлияло на ход дела. Гордон три раза звонил Мэкки во второй половине этого злосчастного понедельника, но она заранее предупредила своего секретаря, чтобы та не соединяла их. Однако в тот же вечер он позвонил ей домой, но она быстро от него отделалась.

— Мэкки, я хотел бы объяснить…

— Я не нуждаюсь в ваших объяснениях.

— Будете действовать строго по инструкции? — спросил Гордон.

— Можете издеваться надо мной, сколько вам вздумается, но отныне я буду говорить только с вашим адвокатом, и больше ни с кем. Секретарь Сони сказала мне, что ее не будет до следующего понедельника. Мы с Бет это переживем. Пока Соня не вернется, мы будем вне игры.

— Мы можем договориться, — возразил Гордон.

— Неужели? Тогда почему вы не предупредили меня, что обратитесь в суд с новым ходатайством?

— Я действовал исключительно в интересах Эшли. Я не предполагал…

— Все, хватит, — перебила его Мэкки. — Как только Соня вернется, я переговорю с ней. До ее возвращения наш разговор не имеет смысла. Так что больше мне не звоните, — сказала она и бросила трубку.

Гордон еще несколько раз подходил к своему телефону, но набрать номер Мэкки так и не решился. Она установила правила игры, и он не хотел их нарушать. Но ему все это очень не нравилось. Куда девалась прежняя рассудительность Мэкки? Неужели она не понимает, что он был вынужден обратиться в суд, заботясь лишь о благе дочери?

В то же самое время Мэкки старалась восстановить свое душевное равновесие, с головой уйдя в работу. Но что ее выводило из себя, так это ежедневные звонки Бет.

— Что нового? — каждый раз спрашивала она и, услышав «ничего», становилась с каждым разом все невыносимее. — Это все из-за тебя, Мэкки! Мне надо нанять адвоката-мужчину, уж он-то поставит Гордона на место!

— Бет, ты никого не можешь нанять! Вспомни, что за свои услуги я не беру с тебя ни цента! Но если ты хочешь истратить свои с таким трудом заработанные доллары, то я с радостью назову тебе несколько имен.

— Нет, нет! Как я могла сказать такое? Прости меня, Мэкки! От этих переживаний я скоро сойду с ума!

— Наверно, мы обе сойдем с ума… Как только я что-нибудь узнаю, сразу же тебе позвоню. Пока, — сдержанно сказала Мэкки и положила трубку.

Когда Гаррис Нельсон в пятницу вечером пригласил Мэкки пойти с ним на открытие художественной выставки, она тотчас согласилась, радуясь возможности отвлечься от гнетущих мыслей. Гаррис был врачом-кардиологом. Мэкки познакомилась с ним, оказав как-то адвокатские услуги его семье. Она довольно редко выбиралась из дома, но если выходила, то, как правило, с Гаррисом.

Галерея находилась в самом центре города, у Кедровых источников, и когда они приехали, там было уже полно народу.

— Да здесь весь город! — заметила Мэкки, когда ее спутник предложил ей бокал шампанского.

— Вот картина Антона Гэлзы, очень талантливого художника. Я им просто восхищаюсь! Что ты скажешь об этом? — Гаррис показал на огромный холст — от пола до потолка. Казалось, что проехала машина и забрызгала его грязью.

Мэкки разглядывала картину и так, и эдак, но замысел художника оставался для нее тайной.

— Нет, мне больше нравится Моне. По крайней мере я понимаю, что изображено на картине.

Гаррис рассмеялся:

— Это картина для настоящих ценителей искусства. Лет через сто критики назовут Антона Гэлзу величайшим мастером своего времени. Ты разве не читала в сегодняшней газете рецензию на его работы?

— Нет, пропустила.

Такого трудного дня, как сегодня, у нее еще не было за всю ее адвокатскую практику. Она старалась не думать о своей работе, особенно о Гордоне Гэллоуэе. Очередной раунд противоборства двух сторон состоится на будущей неделе, и пока у нее еще есть время подготовиться. Однако, как она ни заставляла себя выбросить Гордона из головы, это у нее не получалось.

За что ей такие испытания? Как восстановить утраченное душевное равновесие? Лишь только обида немного утихла, Мэкки поймала себя на том, что прямо-таки упивается несбыточными мечтаниями о Гордоне. Это надо немедленно прекратить. Они с Гордоном никогда не станут парой, потому что судьбе было угодно развести их по разные стороны баррикад.

Добавим к этому, что она буквально горела на работе, а он был вполне доволен тем, чего достиг, и не стремился делать карьеру. Монотонная жизнь, которую вел Гордон, ей была явно не по вкусу. Дом… ребенок… Но ведь… Вдруг Мэкки поняла, что Гаррис что-то говорит ей.

— …я попробую найти экземпляр газеты специально для тебя, — сказал он.

— А, статья… Разумеется… спасибо.

Гаррис отошел, а Мэкки стала рассматривать огромное полотно маслом — смелые мазки пурпурного и черного. Попробуй догадайся, что хотел сказать этим художник! «Пожалуй, это самая ужасная картина, какую я когда-либо видела», — подумала Мэкки.

— Да это самая ужасная картина, какую я когда-либо видел, — раздался за спиной Мэкки мужской голос.

Мэкки засмеялась и обернулась, чтобы посмотреть на человека, повторившего вслух то, что она только что подумала… О Боже! Это же тот мужчина, о котором она думает весь день, с самого утра. Да, это был Гордон Гэллоуэй собственной персоной, появившийся рядом с ней словно по мановению волшебной палочки. Она вся внутренне сжалась, сердце учащенно забилось.

— Надо же, — произнесла она ледяным тоном, — а я вас даже не заметила! — При других обстоятельствах она дала бы волю своему возмущению и негодованию, но сейчас сдержалась, как того требовали правила приличия.

— Или не хотели заметить, старательно избегая встречи со мной, — предположил Гордон.

Он был удивлен случайной встречей не меньше Мэкки и не горел желанием продолжать обмен «любезностями», так как знал, что Мэкки может ему ответить.

Положение осложнялось тем, что сегодня Гордон был еще неотразимее, чем обычно. На нем была черная кожаная куртка и черная водолазка. Он был одет так, будто на улице стоит его сверкающий мотоцикл «харлей-дэвидсон». В обаянии Гордона было даже что-то отталкивающее. «Так и должно быть у коварной и вероломной особи мужского рода», — подумала Мэкки. Он даже не удосужился придать своему лицу виноватое выражение.

Мэкки отдала бы свою недельную зарплату, лишь бы избежать этой случайной встречи. Она так много хотела ему сказать, но сейчас, столкнувшись с ним лицом к лицу, оказалась к этому совершенно не готова. Стоило увидеть его, и ее захлестнул ураган противоречивых чувств.

Но было бы нелепо покинуть в спешке поле боя — взять и скрыться в толпе посетителей. Перед тем как уйти, Мэкки решила переброситься с Гордоном несколькими ничего не значащими фразами.

— Сразу видно, что Антон Гэлза вам не нравится.

— На самом деле мы с Антоном давние друзья. Он пригласил меня на открытие, и я обещал прийти.

— Он знает, как вы отзываетесь о его картинах? Как бы он не пожалел, что пригласил вас!

— Он мне друг, но эта картина ужасна! — ответил Гордон. — Я не перестаю говорить ему, что это не искусство, а мазня.

— И он не обижается?!

— Нет. Говорит, что я ничего не понимаю в живописи. И я вынужден с ним согласиться, так как критики, несмотря на мое негативное мнение, считают его непревзойденным мастером.

Мэкки из вежливости улыбнулась, отпив немного шампанского, и они еще какое-то время постояли рядом, глядя на посетителей, чтобы как-то заполнить образовавшуюся паузу.

— Послушайте, Мэкки… — первым нарушил молчание Гордон.

Но тут подошел Гаррис.

— Статью найти невозможно, ее передают из рук в руки, — сказал он. Взглянув на Гордона, протянул ему руку. — Извините, что перебил. Позвольте представиться: Гаррис Нельсон. По-моему, мы незнакомы.

— Гордон Гэллоуэй.

— Антон Гэлза — его друг, — сказала Мэкки.

Лицо Гарриса просияло.

— Потрясающе! Не могли бы вы познакомить меня с ним? Я хотел бы договориться о приобретении этой картины. Она стала бы украшением моей приемной.

Мэкки и Гордон, не сговариваясь, обернулись к картине с беспорядочными пурпурно-черными мазками.

— Вы, должно быть, тонкий знаток современной живописи, — усмехнулся Гордон.

Тот улыбнулся, явно польщенный.

— Я вижу, вы с Мэкки поняли, сколько экспрессии в этой картине.

— Гаррис, подумай о своих пациентах! Эта картина может вызвать у них сердечный приступ, даже если они здоровы, — возразила Мэкки.

— Тогда я повешу ее в своем кабинете, — парировал Гаррис. У него в кармане запищал телефон, Гаррис вынул его и приложил к уху. — Извините, придется ненадолго вас оставить, — сказал он, закончив разговор, и быстро ушел.

— Приятный парень, — сказал Гордон, когда Гаррис скрылся из виду.

— Да, — кисло согласилась Мэкки. Она теперь застрянет здесь, поджидая Гарриса. «Было бы хорошо, если бы Гордон тоже ушел», — подумала она. Делать вид, что между ними ничего не произошло, довольно мучительно.

— Мэкки, — начал он снова, — я вам сейчас все объясню…

— Вам, как лучшему другу художника, непочтительно отвлекаться от созерцания его работ! — отрезала Мэкки.

Гордон стиснул зубы. Мэкки Смит — самая упрямая, самая невыносимая женщина. Он звонил ей весь понедельник, чтобы объясниться, но она не брала трубку. Когда же он позвонил ей домой, она не захотела его слушать. Ведет себя так, будто он нанес ей удар в спину. Может, так оно и есть. Ведь если подаешь судебный иск, то у тебя невольно вырабатывается особое, «судебное» поведение.

В любом случае Мэкки, как адвокат, могла бы не смешивать работу с… другими делами.

Он не собирается падать перед ней на колени и умолять, чтобы она его выслушала. Он уже уходил, когда вернулся Гаррис.

— Мэкки, мне нужно срочно ехать в клинику, — виновато сказал он.

— Врач никогда не принадлежит себе, — спокойно ответила она.

— Мне как-то неловко оставлять тебя одну…

— Не беспокойся. Я вызову такси.

Гаррис изменился в лице.

— Только этого не хватало! — Он хлопнул Гордона по плечу. — Гэллоуэй, вы не могли бы сделать мне одолжение — проводить Мэкки домой?

— Проводить домой?.. — Гордон уже внутренне настроился услышать реакцию Мэкки на это предложение. — Что ж, буду весьма рад, — ответил он, как и подобало истинному джентльмену.

— Очень вам признателен, Гэллоуэй. Ну, до свидания. Я завтра позвоню тебе, Мэкки.

Мэкки проводила Гарриса долгим взглядом. Тот явно чем-то расстроен. Тем не менее это не давало ему права оставлять ее на попечение такого человека, как Гэллоуэй.

— На самом деле домой меня повезет такси, а не вы. Лично меня такси вполне устраивает, — сказала она.

Гордон покачал головой.

— Разумеется, вы можете воспользоваться такси, но я дал слово. Если ваш друг узнает, что я не выполнил его просьбу, он очень расстроится. Своим отказом вы обрекаете его на мучительные угрызения совести.

Мэкки хотела возразить и наотрез отказаться от услуг Гордона, но, рассудив трезво, смирилась — ведь это всего лишь получасовая поездка.

— Хорошо, будь по-вашему, — согласилась она.

Они вышли из галереи и пошли к машине Гордона. Детское креслице Эшли на заднем сиденье заставило ее снова вспомнить перипетии недавних событий. Ребенок… дело об опеке… ее противоречивые чувства к Гордону… Единственным спасением в подобной ситуации было стиснуть зубы и не говорить о новом иске.

Однако стоило им занять места в машине и захлопнуть дверцы, как до Мэкки дошло, что они с Гордоном совершенно одни. Похоже, что и Гордон пришел к той же самой мысли, отчего в первые секунды в салоне автомобиля царила гнетущая тишина.

— Прежде, чем вы выскажетесь… — начал было Гордон.

— Я не собираюсь ничего обсуждать, — перебила его Мэкки.

— Ну хватит, Мэкки! Я же знаю, что вам до смерти хочется обсудить то, что произошло.

— Вот уж нет!

— Хорошо, я буду говорить один. И, пожалуйста, сделайте одолжение, выслушайте меня.

— И что же, у меня нет права выбора? — упорствовала она.

Он покачал головой.

— Прошу вас, выслушайте меня! Я вынужден был поступить именно так, Мэкки! — начал он свою исповедь.

— Премного вам благодарна, — сказала она с иронией.

— У меня и в мыслях не было устраивать вам с Бет западню. Если бы она появилась у вас в пятницу или даже в субботу, я бы не стал обращаться в суд.

— Логично.

— Я уже говорил вам, что сделаю все, чтобы Эшли осталась со мной. Вполне вероятно, что в пятницу у Бет действительно сломалась машина. Но что задержало ее в субботу — и днем, и вечером? Это означает, что к Эшли она явно не рвалась. Если бы она захотела побыть со своей дочерью, то явилась бы к вам, в конце концов… Любящая мать придумала бы что-нибудь, чтобы побыть со своим ребенком. Ведь так?

— Не знаю. — На самом деле она знала. Ответ был только один, и они оба понимали это. Все, что сказал Гордон, было правдой. Мэкки вздохнула и стала смотреть в окно.

Они миновали Кедровые источники и подъезжали к Черепаховому ручью. В машине было холодно, и когда Мэкки, зябко поежившись, задела плечом Гордона, он не отодвинулся. Это нечаянное прикосновение словно разрядило грозовую атмосферу.

— Вам, наверное, неприятно? — спросил он. — Держу пари, вы уже раскаиваетесь, что взялись вести дело Бет…

— Мистер Гэллоуэй! Да будет вам известно, что я приняла это решение сознательно, а не после того, как мы перебросились с Бет несколькими словами. Мы с ней подолгу беседовали, и только после этого я согласилась вести ее дело. Я верю ей и буду отстаивать ее интересы.

— И это после того, как она переложила заботу о своем ребенке на вас? Не потратив на это ни цента, зато лишив вас заслуженного отдыха! Вам не приходило в голову, что она была со своим ребенком всего девять часов вместо двух дней? И не спешила забрать у вас свою дочь в воскресенье, так как прекрасно знала, что вы человек крайне ответственный и ей не о чем беспокоиться?

«Какие там девять! Дай Бог, чтобы шесть!» — грустно подумала Мэкки. Но она не станет поправлять этого мистера Всезнайку.

— Можете называть меня легковерной сколько хотите, но я только представляю ее интересы в суде, а вы изволили на ней жениться!

— Это совсем другое! — возразил Гордон.

— Не думайте, что я пошла на поводу у Бет, наслушавшись ее жалостливых рассказов с неизбежными в таких случаях преувеличениями. Но вы ведь тоже не подарок! Это и стало причиной вашего разрыва с Бет и ее разлуки с дочерью.

— Не судите о том, чего не знаете, — сухо заметил Гордон.

— Я не знаю?! Да будет вам известно, что я умею разбираться в людях! — парировала Мэкки.

— Да, разумеется! Вы сразу поняли, что представляет из себя Бет! — ехидно подметил Гордон.

Они вернулись туда, с чего начали.

— Как и вы, я занимаюсь тем, чем обязана заниматься, и нечего заявлять, что я во всем виновата.

— Ну да! Вы всего-навсего умыли руки и ушли с чистой совестью!

— Никуда я не ушла! Я всего лишь адвокат Бет, и если вы думаете, что я упаду перед вами на колени и стану умолять вас о прощении, то вы жестоко ошибаетесь. Я выполняю свою работу, мистер Гэллоуэй!

— Ну и что же вы с Бет будете делать? — спросил он.

— Мы знаем, что делать, да вам не скажем, — дерзко бросила Мэкки, понимая, что ведет себя как ребенок, но ей сейчас было абсолютно все равно, что он подумает. — Может, лучше послушаем музыку, чем заниматься этими бессмысленными препирательствами? — Мэкки нажала на кнопку плеера, и голос запел: «Я люблю вас…». — Ничего подобного, — прошептала она, выключая плеер.

Снова воцарилось гробовое молчание, но на этот раз Гордон не делал никаких попыток разрядить обстановку. Он с большим удовольствием высадил бы свою пассажирку и посоветовал бы взять такси. Неудивительно, что люди, как правило, не любят тех, кто представляет закон. А Мэкки была истинной служительницей Фемиды — с головы до ног.

Если сказать честно, то, когда они с Бет начали встречаться, она действительно заморочила ему голову джинсами в обтяжку и рассказами о своей тяжелой судьбе, вызвав у него искреннее сочувствие. Он тогда еще не догадывался, что причиной всех неприятностей была она сама. Он восхищался выдержкой Бет и ее непреклонной волей к жизни.

Тогда она казалась ему такой соблазнительной и красивой, что он влюбился до беспамятства. И как только Мэкки Смит может заявлять, что он использовал свою бывшую жену так же, как сейчас Бет использует ее, Мэкки? Нет, это не одно и то же.

Гордон остановил машину у дома Мэкки.

— Спокойной ночи, мистер Гэллоуэй, — сказала Мэкки, выходя из машины. — Благодарю за приятную поездку, — добавила она и, с силой захлопнув дверцу машины, пошла к своему дому, ни разу не обернувшись.

Гордон постоял у дома, чтобы убедиться, что Мэкки в полной безопасности.

— Дело сделано — она дома, — вслух проговорил Гордон, когда за Мэкки захлопнулась дверь. Он вздохнул с облегчением, благодаря небо, что родился под счастливой звездой, которая убережет его от дальнейших встреч с этой Смит. И тут же поклялся себе, что больше никогда не удостоит ее своим вниманием.

Приехав домой, Гордон отпустил приходящую няню и пошел взглянуть на дочь. Похоже, она заснула задолго до его возвращения.

Переодевшись, он спустился вниз и, улегшись на диван, стал смотреть телевизор. Когда это ему наскучило, он принялся отгадывать кроссворды. Потом начал было читать газету, но, отложив ее в сторону, прикрыл глаза рукой, будто от яркого света. Дискуссия с Мэкки Смит вывела его из равновесия настолько, что он не мог прочесть ни строчки.

Наконец он начал вроде бы понемногу успокаиваться, стараясь забыть о Мэкки, но это было выше его сил: мысли о ней упрямо преследовали его. Черт возьми, ну почему он не может не думать о ней?

Сегодня в галерее она выглядела чертовски соблазнительной в своем полупрозрачном цветастом топике и облегающих бархатных брюках, приводивших его в приятное возбуждение.

Наверное, его мать была права, сказав, что ему пора покончить с холостяцкой жизнью. Пока же он сознательно избегает представительниц противоположного пола. Поразмышляв, он пришел к выводу, что за последние недели провел гораздо больше времени с женщинами-адвокатами, чем с какой-нибудь своей знакомой. Плохи твои дела, Гэллоуэй!

Пожалуй, лучшим способом не думать о Мэкки Смит было бы знакомство с другой женщиной. Но у него слишком мало опыта в любовных романах. Он поклялся, что начнет с кем-нибудь встречаться, как только эта эпопея с Бет закончится. Обязательно расширит круг своих знакомств и будет чаще общаться с людьми. Это ему необходимо.